Часть 18.

§ 354

Эти три момента понятия суть в) нетолько в себе конкретные элементы, но обладают реальностью в трех системах: в нервной, кровеносной и пищеварительной, из которых каждая как тотальность различается в самой себе согласно одним и тем же определениям понятия.

1. Так, система чувствительности определяет себя: аа) как крайний член абстрактного самоотнесения к самой себе, которое есть переход в непосредственность, в неорганическое бытие и бесчувственность,— переход, но не перейденность (Ьbergegangensein); это — костная система, которая по отношению к внутреннему является оболочкой, а по отношению к внешнему — твердой опорой внутреннего против внешнего; рр) как момент раздражимости — система мозга с его дальнейшими разветвлениями в виде нервов, которые тоже являются по отношению к внутреннему ощущающими нервами, а по отношению к внешнему — двигательными; гг) как система, принадлежащая к воспроизведению, как симпатический нерв с ганглиями, в которых имеется только глухое, неопределенное и безвольное самоощущение.

2. Раздражимость есть в такой же мере подверженность возбуждениям извне и обратная реакция самосохранения, как и, наоборот, активное самосохранение и в нем отдача себя другому. Ее система состоит из следующих частей: аа) абстрактная (чувствительная) раздражимость, простое изменение рецептивности в реактивность — мышца вообще; обретая в костяке внешнюю опору (непосредственное отношение к себе для своего раздвоения), она сначала дифференцируется в разгибающую и сгибающую мышцу, а затем развивается в своеобразную систему конечностей, вв) Раздражимость, поскольку она самостоятельно и, различаясь от другого92, конкретно относится к себе и сосредоточена в самой себе, есть внутренняя активность, пульсация, живое самодвижение, материальным элементом которого может быть только жидкость, живая кровь, и которая может быть только круговоротом, причем последний, специфицированный сначала в особенность, из которой он происходит, удвояется в самом себе и одновременно направлен вовне — в качестве системы легких и воротной вены: в первой из этих систем кровь воспламеняет себя в самой себе, а во второй — по отношению к другому, гг) Пульсация93, как раздражающа

471

тотальность, смыкающаяся сама с собой, есть круговорот, который от сердца как от своего сосредоточия возвращается в различии артерий и вен в самое себя, причем он есть в то же время имманентный процесс как всеобщая отдача себя воспроизведению остальных членов, получающих питание из крови.

3. Пищеварительная система как система желез с кожей и клеточной тканью есть непосредственное, растительное воспроизведение, в самой же системе внутренностей она является опосредствующим воспроизведением.

Прибавление. Поскольку чувствительность как нервная система, раздражимость как кровеносная система и воспроизведение как пищеварительная система существуют самостоятельно, постольку тело всякого животного может быть разложено на три различные составные части, из которых состоят все органы: на клеточную ткань, мышечные волокна и нервный мозг — эти простые, абстрактные элементы трех систем. Но так как эти системы являются вместе с тем и нераздельными и каждая точка содержит все три в непосредственном единстве, то они не представляют собой абстрактных моментов понятия — всеобщности, особенности и единичности. Нет, каждый из этих моментов представляет собой тотальность понятия в его определенности, так что в каждой системе реально наличествуют обе другие: повсюду имеются кровь и нервы, а также и железистые и лимфатические элементы, относящиеся к воспроизведению. Единство этих абстрактных моментов есть животная лимфа 94, из которой расчленяется внутренность; но, различаясь в самой себе, она вместе с тем окружается кожей как своей поверхностью или общим отношением растительного организма к неорганической природе. Если, однако, каждая система как развитое целое содержит в себе моменты других систем, то все же в каждой преобладает одна какая-нибудь форма понятия. Непосредственный образ есть мертвый, покоящийся организм, который служит для индивидуальности ее неорганической природой. Поскольку он есть нечто покоящееся, постольку понятие, самость еще не действительна, ее порождение еще не положено; или порождение это остается только внутренним, и мы должны постигнуть его со стороны. Этот внешний организм есть в своем определении отношение к столь же безразличным образам, он есть механизм целого, которое расчленено на свои устойчивые части.

472

1. Чувствительность бб) как тождество ощущения с самим собой становится, когда она сведена к абстрактному тождеству, чем-то бесчувственным, неподвижно мертвым, умерщвлением самого себя, которое, однако, все еще остается в сфере живого; и это есть порождение костей — акт, которым организм предпосылает себе свою основу. Так, даже костная система еще участвует в жизни организма: «Кости уменьшаются в глубокой старости, черепные и цилиндрические кости становятся тоньше; их внутренняя полость «как бы» увеличивается за счет костного вещества. Весь высушенный скелет старика весит сравнительно меньше; поэтому-то люди становятся к старости ниже, даже если не принимать в расчет старческую сгорбленность... Кости представляют собой уже вследствие большей многочисленности их кровеносных сосудов в общем более живые части» (по сравнению с хрящами); «это доказывается их более легкой воспламеняемостью и подверженностью болезненным изменениям, их воспроизведением и, далее, легким рассасыванием их острых концов, более легким пробуждением чувствительности в них и, наконец, их сложным строением» *. Кость, т. е. чувствительность, присущая образу как таковому, является подобно древесине растения простой и поэтому мертвой силой, которая есть еще не процесс, а абстрактная рефлексия-в-самое-себя. Но она есть в то же время рефлек-тированное в самое себя мертвое вещество; можно также сказать; что она есть растительное почкование, производящее само себя так, что произведенное становится другим.

(1) По своему образованию кость представляет собой вначале ядро окостенения; с этого начинается развитие всех костей. Эти ядра умножаются и вытягиваются в длину, как растительный узел превращается в древесное волокно. На окончаниях членов ядра окостенения остаются; они содержат внутри себя костный мозг, который является их еще не выделившимся нервом. Костный мозг представляет собой жир; поэтому он встречается в небольшом количестве или в жидком виде у худых людей и в большом количестве у тучных. Надкостница есть подлинная жизнь костей, целиком направленная вовне продукция,

* Johann Heinrich Ferdinand von Autenrieth. Handbuch der [em-pirischen menschlichen] Physiologie. [Tьbingen, 1801/1802], Teil II, § 767, 772 94а.

473

которая поэтому отмирает в самой себе и живет лишь на поверхности костей как сосредоточенная в себе глухая сила; костная система совпадает, таким образом, в процессе воспроизведения с кожей. Переходя к тотальности от ядра и линии, кость раскрывается; и вместо мозга появляется тогда нерв, который представляет собой ядро, выпускающее свои длинные отростки из своего средоточия. Но, достигнув тотальности, кость перестает быть принадлежностью образа как такового; костный мозг становится живой чувствительностью, точкой, которая распространяется в линии и из которой, как из тотальности, выходят разные измерения. Как ядро кость есть непосредственная чувствительность образа; но ее первым определением, когда она уже развилась в скелет, является то, что она относится к внешнему как покоящееся, как лишь твердое, что она лишь затвердевает в самой себе, достигает механической объективности и приобретает, таким образом, упор против земли как против твердого вообще.

(2) Удлинение кости есть середина, переход, состоящий в том, что образ низводится на степень чего-то внешнего, имеющего другое нутро. В членах кость есть внутреннее, непосредственно твердое; но в дальнейшем она перестает быть внутренним. Как древесина находится внутри растения, а кора снаружи (в семени же, наоборот, древесина преодолена, будучи лишь его внешней оболочкой), так кость становится для внутренностей животного внешней оболочкой, которая уже не имеет собственного центра, но сначала еще имеет перерывы и связывается особой линией (sternum), еще обладает собственным расчленением. Но под конец она снова становится чистой поверхностью без внутреннего содержания: она переходит в точку или линию, откуда исходят другие линии, вплоть до превращения в одну лишь охватывающую поверхность. Это — тотальность, которая еще не вполне округлена, еще готова повернуться вовне. Второе определение кости заключается, стало быть, в том, что она управляется другим, имеет в самой себе другое как субъект, а вовне выходит в виде твердых опорных точек, каковы рога, когти и т. д. Кожа удлиняется в ногти, клюв и т. д., она составляет неразрушимый элемент организма, ибо после полного распадения трупа в прах на нем местами часто еще бывает видна кожа.

474

(3) В то же время, поскольку в позвонке происходит разрыв серединного узла, кость является, в-третьих, возвращаясь в себя, полым черепом. В основе черепных костей лежит форма позвонка, и они могут быть разложены по этой форме. Но и os sphenoideum стремится совершенно преодолеть центр и превратить черепные кости в плоскость без собственного центра. Вместе с тем, однако, это полное снятие ядра как такового переходит в восстановление отдельных ядер: зубы и представляют собой это возвращение ядер в себя — ядер, которые входят в процесс, т. е. являются отрицательными, деятельными, действующими и, значит, перестают быть лишь пассивным выделением: это — непосредственная чувствительность, ставшая раздражимостью. Надкостница служит им уже не внешней, а лишь внутренней оболочкой. Кости, как и надкостница, лишены способности ощущения; но при заболеваниях (сифилитических) лимфы они приобретают эту способность.

Основным типом кости является позвонок, и любая кость есть лишь его метаморфоза, а именно трубка внутри с продолжениями наружу. Что такова основная форма образования костей, усмотрел в особенности Гёте * благодаря своему органическому чувству природы, и он же проследил все переходы в статье, написанной еще в 1785 г. и изданной им в его «Морфологии». Окен, которого он ознакомил с этой статьей, выдал мысли Гёте за свои собственные (в специально написанной по этому вопросу программе), и таким образом слава этого открытия досталась на его долю. Гёте показывает — и это одна из прекраснейших его идей, — что все кости головы возникли из одной этой формы,— как os sphenoideum и os zygomaticum (скуловая кость), так и os bregmatis (лобная кость), являющаяся подвздошной костью в голове. Но для такого преобразования костей, в результате которого они из внутренней середины превращаются в периферическое и становятся наружными опорными пунктами для конечностей, рук и ног, и т. д., связываются друг с другом и в то же время приобретают подвижность,— для такого обращения (Umkehrung) одной тождественности формы недостаточно, как недостаточно ее и в растительном царстве. Эту другую сторону дела — превращение позвонка в отдельные кости — проследил уже не Гёте,

* Ср. «Zur Morphologie», [I Bd., 2 Heft, 1802], S. 162, 248, 250 f2

475

а) Окен. Позвонок есть центральная точка костной системы, распадающаяся на крайности черепных костей и конечностей и одновременно соединяющая их; в первом случае получается полость, которая путем соединения поверхностей замыкается округлостью снаружи, а во втором случае кости вытягиваются в длину, вступают в середину и прикрепляются, главным образом посредством сцепления, к длинным мышцам.

вв) Моментом. различия в чувствительности служит направленная вовне, связанная с чем-то другим нервная система: это — ощущение как нечто определенное, будь то в форме непосредственно внешнего чувствования или в форме самоопределения. От спинного мозга отходят главным образом двигательные нервы, от головного — преимущественно чувствительные: первые представляют собой нервную систему, поскольку она практична, вторые — ту же систему как определяемую извне, для чего требуются органы чувств. Вообще же нервы концентрируются в головном мозге и отсюда же расходятся в разные стороны, распределяясь по всем частям тела. Нерв есть необходимое условие того, чтобы в месте прикосновения к телу появилось ощущение, он есть также условие воли и вообще всякой самоопределяющейся цели. Вообще же об организации мозга известно еще очень мало. «Опыт учит, что движение определенных органов с целью совершенствования произвольных поступков, а также возбуждение ощущения в этих органах ослабевает или вовсе прекращается, когда повреждены или разрушены выходящие из соответствующих частей тела нервы или связанные с ними спинной мозг, мозжечок или большой мозг. Отдельные нервные волокна с их оболочками соединяются клеточной тканью в пучки, а эти последние — в довольно крупные осязаемые сплетения, то более, то менее плотные... Уже отдельные сердцевинные волокна нервов повсюду соединяются друг с другом наполненными мозгом боковыми канальцами, которые при своем столкновении образуют, по-видимому, очень тонкие узелки; в этом отношении пучок нервов походит на очень вытянутую в длину сеть, нити которой расположены почти параллельно» *. Сообщение мозга с какой-либо внешней частью следует представлять себе не так, будто сначала возбуждаетс

* Аутенрит, указ. соч., т. III, § 824, 866, 868.

476

нерв этой части, а затем это возбуждение самостоятельно передается данным определенным нервным волокнам; и не так, будто мозг уже сам воздействует на какое-нибудь определенное нервное волокно, соответственно внешнему соединению нервов. Нет, передача происходит через общий ствол и все же является детерминированной благодаря тому, что повсюду присутствуют воля и сознание. Нервное волокно находится в связи со многими другими, его возбуждение возбуждает и эти последние; но как от этого не возникает нескольких ощущений, так, наоборот, и выходящий из мозга общий ствол не приводит в движение все нервы.

гг) Ушедшая в самое себя чувствительность, глубочайшее нутро чувствительного, в котором оно уже более не абстрактно, эта еще не выделившаяся, не развившаяся до определенного ощущения система ганглиев вообще, и в особенности так называемого симпатического нерва, образует нервные узлы, которые можно рассматривать как маленькие участки мозга в полости живота, однако не абсолютно независимые, т. е. не обособленные от нервов, непосредственно связанных с головным и спинным мозгом; но в то же время они самостоятельны и отличаются от последних по своей функции и строению *. Ввиду этого разделения мозга между головой и животом бывает головная боль от живота. «Удивительно, что в желудке, почти у его верхнего отверстия, прекращается распространение непосредственно выходящего из мозга восьмого нерва, что он уступает здесь место симпатическому нерву и что здесь как бы проходит граница более отчетливого чувствования. Это верхнее отверстие играет во многих болезнях особую, выдающуюся роль. У мертвецов воспаления около него встречаются чаще, чем в других местах желудка. Самый процесс пищеварения природа изъяла из-под власти произвола, которому она в значительной степени предоставила выбор пищи, пережевывание, проглатывание, а равно и выделение отбросов» **. В состоянии сомнамбулизма, когда внешние чувства каталептически окоченевают и самосознание замыкается в самом себе, внутренняя жизненность сосредоточивается в ганглиях и в мозгу этого темного, независимого сознания.

* Аутенрит, указ. соч., ч. III, § 824, 869.

** Там же, ч. II, § 587.

477

Ришеран * 95 говорит поэтому: «Благодаря симпатическому нерву внутренние органы изъяты из-под власти воли». Система этих нервных узлов лишена правильности**. «Систему ганглиев,— говорит Биша *** 96,— можно подразделить на ганглии головы, шеи, груди, брюшной полости и таза». Они находятся, следовательно, во всем теле, но главным образом во внутренностях, особенно в животе. «Ряд этих нервных узлов лежит по обе стороны в отверстиях между позвонками, где эти узлы образуются задними корешками спинномозговых нервов» ****. Соединяясь между собой, они образуют так называемый симпатический нерв, далее — полулунное, солнечное и чревное сплетение и, наконец, переплетение полулунного ганглия с ганглиями грудной клетки. «У многих субъектов так называемый симпатический нерв разделен промежутком, отделяющим его грудную часть от брюшной (pars lumbaris). Часто от него отходят многочисленные нити у шеи, после чего он становится толще... Нервные нити этих систем сильно отличаются от настоящих нервов головного и спинного мозга. Последние толще, менее многочисленны, белее, ткань их плотнее и структура имеет меньше разновидностей. Наоборот, крайняя тонкость (tenuite), изобилие нитей, особенно в области сплетения, сероватый цвет, большая мягкость ткани, чрезвычайное разнообразие строения у разных субъектов — таковы отличительные признаки ганглиев» *****. Ученые спорят о том, являются ли эти ганглии независимыми, или же они возникают из головного и спинного мозга. Такое возникновение из мозга является основным представлением об отношении нервов к головному и спинному мозгу, но это представление лишено всякой определенности. Что нервы возникают из мозга, считается установленной истиной. Но если нервы тождественны с мозгом в одном месте, то они отделены от него в другом, и притом не так, что сначала имеется мозг, а потом нервы, подобно тому как пальцы не возникают из ладони или нервы из сердца. Можно отрезать отдельные нервы, не нанеся ущерба жизни мозга,

* [Authelm Balthasar Rischerand]. Nouveaux elements de physiologie. [Paris, 1801], vol. I, Prolegom. CIII.

** Аутенрит, указ. соч., ч. III, § 871.

*** [Marie Frangois Xavier Bichat]. Recherches physiologiques sur la vie et la mort. [Paris, 1800], S. 91.

**** Аутенрит, указ. соч., ч. III, § 870.

***** Биша1 указ. соч., стр. 90, 92.

478

а также удалить отдельные части мозга, не повредив нервов.

2. Поскольку чувствительность внешнего организма переходит в раздражимость, в различие, его преодоленная простота переходит бб) в противоположность мускульной системы. Почкование кости возвращено обратно в простое различие мышцы, деятельность которой есть реальное материальное отношение к неорганической природе, направленный вовне процесс механизма. Органическая упругость есть мягкость, которая в ответ на раздражение уходит в себя, но точно так же и снимает это отступление и восстанавливается снова, напрягаясь в виде линии. Мышца есть единство этой двойственности, и оба момента существуют также как виды движения. Тревиранус * утверждает, что «с сокращением мышцы связано действительное усиление сцепления». Это доказывается следующим опытом. «Эрман97 (Gilbert's «Annalen der Physik», Jahrg., 1812, St. I, S. 1) брал открытый с обоих концов стеклянный цилиндр, затыкал его снизу пробкой, сквозь которую была пропущена платиновая проволока, и наполнял его водой. Затем он бросал в воду кусочек хвоста живого угря, после чего закупоривал и верхнее отверстие пробкой, через которую тоже проходила платиновая проволока, а кроме того, открытая с обоих концов узкая стеклянная трубка. При втыкании этой последней пробки в трубку проникало некоторое количество воды, уровень которой точно отмечался. Соединяя затем спинной мозг с одной, а мышцы с другой проволокой и приводя обе проволоки в соприкосновение с полюсами вольтового столба, Эрман наблюдал, что при сокращении мышц вода в узкой трубке опускалась всякий раз на четыре-пять линий, и опускалась толчками» **. Впрочем, мышцы сами по себе раздражимы, например мышцы сердца раздражаются и без возбуждения его нервов; точно так же мышцы в гальванической цепи приводятся в движение и без прикосновения к нервам ***. Тревиранус настаивает также (т. V, стр. 346) на непоколебленности его «гипотезы о том, что распространение волевых раздражений к мышцам и передача внешних впечатлений в мозг осуществляются разными составными частями нервов, что

* Тревиранус, указ. соч., т. V, стр. 238,

** Там же, стр. 243.

*** Там же, стр. 291.

479

первый процесс производится оболочкой нервов, а второй — сердцевиной».

вв) Движение мышц есть упругая раздражимость, которая, будучи моментом целого, полагает своеобразное, прерывистое и задерживающее поток движение, а как движение в самом себе полагает из себя и порождает процесс огня, упраздняющий косную устойчивость. Это разложение устойчивости есть система легких, истинный идеальный процесс внешнего взаимодействия с неорганической природой, со стихией воздуха; это — характерное самодвижение организма, который, будучи упругостью, постоянно пульсирует. Кровь есть результат, возвращающийся в себя через самое себя организм, живая индивидуальность, порождающая из членов внутренности. Кровь как вращательное, мчащееся вокруг самого себя движение, это абсолютное в-самом-себе сотрясение, есть индивидуальная жизнь целого, в которой нет никаких различий: это есть животное время. Затем это вращательное движение раздваивается на кометный, или атмосферный, и на вулканический процесс. Легкое есть животный лист, который взаимодействует с атмосферой и порождает этот прерывающийся и восстанавливающийся выдыхательный и вдыхательный процесс. Печень же есть возвращение из кометной сферы в область для-себя-бытия, в сферу луны; она есть ищущее своего средоточия для-себя-бытие, жар для-себя-бытия, ярость против инобытия и его сжиганий. Легочный и печеночный процессы находятся в теснейшей связи: летучий процесс в легких смягчает жар печени, а процесс в печени оживляет процесс в легких. Легким грозит опасность перейти в печень, завязаться узлами и потом истребить самих себя, восприняв в себя жар для-себя-бытия. Таковы два процесса, на которые разъемлется кровь. Ее реальный круговорот заключается, таким образом, в этом тройном круговороте: один принадлежит ей самой, другой — легким, третий — печени. Каждый круговорот самостоятелен, ибо то, что в легочном круговороте является артерией, в воротной системе оказывается веной, и, наоборот, входящие в воротную систему вены оказываются артериями. Эта система живого движения противоположна внешнему организму: это есть сила пищеварения — сила, преодолевающая внешний организм. Неорганическая природа по необходимости является здесь в тройном виде: 1) как внешнее, всеобщее легкое; 2) как обособившаяся природа, низведша

480

всеобщее на степень органического момента: лимфа и весь сущий организм; 3) как единичное. Кровь производится из воздуха, лимфы и пищеварения и представляет собой превращение этих трех моментов. Из воздуха она берет себе чистое разложение, свет воздуха — кислород, из лимфы — нейтральную жидкость, из пищеварения — единичность, субстанциальное. Став, таким образом, цельной индивидуальностью, она затем снова противополагается самой себе и порождает образ.

1. Кровь в легочном круговороте, обладая собственным движением, есть эта чисто отрицательная нематериальная жизнь, для которой природа есть воздух и которая достигает здесь ее чистого преодоления. С первым вздохом начинается собственная индивидуальная жизнь младенца, который до того плавал в лимфе и ограничивался растительным всасыванием. Выйдя из яйца или материнского чрева, новорожденный вдыхает в себя воздух; он относится к природе как к воздуху и является уже не сплошным потоком, а его перерывом, простой органической раздражимостью и деятельностью, благодаря которой кровь разоблачает себя как чистый огонь и становится таким огнем.

2. Кровь есть снятие нейтральности, плавание в лимфе; она преодолевает это состояние, возбуждает весь внешний организм, приводя его в движение, располагая его к возвращению в самое себя. Это движение есть в то же время система пищеварения, круговорот различенных моментов. Лимфатические сосуды повсеместно образуют собственные узлы, как бы желудки, в которых лимфа переваривается, собираясь под конец в ductus thoracicus. Кровь приобретает, таким образом, свою текучесть вообще, ибо она не может быть чем-то застывшим. Лимфа превращается из своей водянистой нейтральности в жир (костный мозг и есть этот жир), она превращается, стало быть, не в высшую форму животности, а в растительное масло и служит для питания. Поэтому животные, которым свойственна зимняя спячка, сильно жиреют летом, а зимой питаются за счет внутренних запасов, так что весной они бывают совсем тощими.

3. Наконец, кровь есть собственно пищеварительный процесс единичного, и это есть перистальтическое движение 98 вообще. Как такой процесс единичности кровь подразделяется на три момента: бб) момент тупого, чисто внутреннего для-себя-бытия: ипохондрически-меланхолическое

16 Гегель, т. 2

481

становление, его сон, венозная кровь вообще, которая в селезенке становится этой полунощной силой. Говорят, что она соединяется в ней с углеродом; это соединение с углеродом и есть ее превращение в землю, т. е. абсолютное превращение в субъект, вв) Отсюда она переходит в систему воротной вены, где ее субъективность есть движение и становится деятельностью, пожирающим вулканом. Действуя в печени, она взаимодействует с изготовленной в желудке пищевой кашицей. Переваривание начинается с разжевывания и с пропитания лимфой слюны в желудке. Желудочный и панкреатический сок является как бы растворяющими кислотами, приводящими пищу в брожение; это есть лимфизация и нагревание — химически-органический момент, гг) В двенадцатиперстной кишке (duodenum) происходит окончательное преодоление огнем, желчью, которая производится венозной кровью воротной вены. Обращенный вовне, еще относящийся к лимфе, процесс становится для-себя-бытием и превращается в животную самость. Хилус ", этот продукт крови, возвращается обратно в кровь; она является своим собственным порождением.

Таков большой внутренний круговорот индивидуальности, средоточием которого является сама кровь, ибо она есть сама индивидуальная жизнь. Кровь как общая субстанция всех частей есть вообще раздражительная концентрация всего во внутреннее единство — отсюда эта теплота, этот переход сцепления и удельного веса в другое; но она разлагает не только в этом направлении, она есть реальное животное разложение всего. Как всякая нища превращается в кровь, так последняя сама отдана в жертву всему, и от нее все получает свое питание. Такова суть пульсирования с этой вполне реальной стороны. Говорили, что соки, будучи продуктами выделения, неорганичны и что жизнь принадлежит только твердым частям. Однако, во-первых, такие различения сами по себе бессмысленны, во-вторых, кровь — это не жизнь, а живой субъект как таковой в противоположность роду, всеобщему. Изнеженный народ цветов (Blumevolk), индусы не едят животных, оставляя им жизнь целиком; еврейский же законодатель запретил только вкушение крови, потому что (такова его мотивировка) жизнь животного есть его кровь. Кровь есть это бесконечное, нераздельное беспокойство выхождения за свои пределы, между тем как нерв есть то, что покоится, что остается при себе.

482

Бесконечное разделение, и это разрешение (Auflцsen) деления, и вновь наступающее деление есть непосредственное выражение понятия, которое здесь, можно сказать, видимо воочию. В описании крови, принадлежащем г-ну профессору Шульцу 100, это представлено в непосредственно чувственном виде: в крови намечается образование шариков, но они все-таки не образуются. Если вылить кровь в воду, она свертывается в шарики; но кровь сама по себе, живая кровь не свертывается. Кровяные шарики появляются, таким образом, только при умирании крови, когда она соприкасается с атмосферой. Следовательно, устойчивое существование шариков крови есть фикция подобно атомистике 101; эта фикция основана на ложных явлениях, на том, что происходит, когда кровь насильственно извлекается наружу. Пульсирование крови остается главнейшим определением; этот круговорот есть тот жизненный центр, к которому невозможно подойти с механическими объяснениями рассудка. Никакие самые тонкие анатомические исследования и никакие микроскопы тут не помогут. Воспламенение крови в самой себе от воздуха объясняют тем, что происходит вдыхание атмосферы и выдыхание азота и углерода. Но с помощью химии здесь ничего нельзя понять: это не химический процесс, а жизнь, которая постоянно этот процесс прерывает 102.

гг) Сосредоточение этой внутренней дифференциации в единую систему есть сердце, живая мышечность; и система эта повсюду связана с воспроизводством. В сердце нет никаких нервов: это — чистая жизненность раздражительности в центре, каковым является пульсирующая мышца. Как абсолютное движение, как естественная живая самость, олицетворенный процесс, кровь не приводится в движение, а есть движение. Физиологи изыскивают всевозможные силы, чтобы объяснить это движение: «Кровь выталкивается сердечным мускулом, которому помогают стенки артерий и вен и давление твердых частей; при венозном движении сердечный толчок, конечно, не помогает, поэтому оно происходит благодаря давлению стенок». Однако все эти механические объяснения физиологов недостаточны. Откуда в самом деле берется это упругое давление стенок и сердца? «От раздражения крови»,— отвечают они. Стало быть, сердце приводит в движение кровь, а движение крови есть в свою очередь движущая сила сердца. Но таким образом получается круг,

16*

483

perpetuum mobile, которое тотчас же должно было бы остановиться, ибо силы находятся в равновесии. Поэтому дело обстоит наоборот: сама кровь есть принцип движения, она — тот центральный пункт, благодаря которому сжимание артерий совпадает с ослаблением сердечных желудочков. Это самодвижение не заключает в себе ничего непонятного, неведомого, если только под пониманием не разуметь указание на нечто другое, служащее причиной рассматриваемого явления. Но это было бы указанием на только внешнюю необходимость, т. е. отсутствием всякой необходимости. Причина сама есть нечто, для чего следует искать причину, переходя, таким образом, от одного к другому — в дурную бесконечность, которая означает неспособность мыслить и представлять всеобщее, основание, простое, составляющее единство противоположностей и поэтому неподвижное, хотя и приводящее в движение. Такова кровь, субъект, который ничуть не меньше воли способен начинать движение. Как движение в целом кровь есть и основание, и самодвижение. Но в то же время она отходит в сторону как один из моментов, ибо она есть различение себя от самого себя. Движение и есть этот отход в сторону от самого себя, благодаря чему оно есть субъект, вещь, и вместе с тем снятие этого стояния в стороне как возвышение над собой и своей противоположностью. Но оно оказывается также частью и результатом, потому что противоположное само снимает себя и возвращение происходит с его стороны. Так, живая и оживляющая сила крови возникает из образа; и ее внутреннее движение требует также настоящего механического внешнего движения. Она приводит в движение свои части, сохраняет их отрицательное качественное различие, но нуждается в простой отрицательности внешнего движения: больной, долгое время лежащий без движения, например после ампутации, начинает страдать оцепенением, суставная влага убывает, хрящи костенеют, мышцы становятся белыми от этого внешнего покоя.

Само кровообращение следует отчасти рассматривать как этот всеобщий круговорот, благодаря которому каждая часть вовлекается в циркуляцию; но в то же время оно есть нечто вполне внутренне-упругое, не сводящееся всецело к этой циркуляции. Уже в различных частях тела движение крови совершается несколько различно: в системе воротной вены, а равно и внутри черепа она движетс

484

медленнее. При воспалительном процессе около ногтей артерия (лучевая) дает сто ударов пульса в минуту, тогда как па здоровой стороне она дает только семьдесят ударов — столько же, сколько сердце. Далее, переход артерий и вен друг в друга осуществляется посредством тончайших каналов (волосных сосудов), местами настолько тонких, что в них совсем нет кровяных шариков, а есть только желтоватая сукровица. «В глазу,— говорит Земмеринг103 (§ 72), — артерии переходят, по-видимому, в более тонкие веточки, уже не содержащие красной крови, а эти веточки переходят сначала в такую же вену и лишь под конец в вену, несущую красную кровь». Стало быть, здесь та вещь, которая, собственно, и называется кровью, не переходит из сосуда в сосуд, а имеется движение, в котором она исчезает и появляется снова, или упругое сотрясение, не представляющее собой поступательного хода. Таким образом, переход редко может быть наблюдаем непосредственно. Далее вены, а особенно артерии, очень часто соединяются между собой то посредством крупных веток, то образуя цельные ткани, так что в этих местах вообще немыслима никакая циркуляция в собственном смысле. В анастомозирующую 104 ветвь кровь устремляется с обеих сторон; мы имеем здесь равновесие, являющееся не движением в одну сторону, а лишь сотрясением в самом себе. В случае одной ветви можно было бы еще думать, что тут одно какое-нибудь направление имеет перевес; но в случае целых сплетений тканей анастомозов одно направление уничтожает другое, так что движение превращается во всеобщее пульсирование в самом себе. «При вскрытии артерии кровь выбрасывается в момент сокращения сердца гораздо дальше, чем в момент его расслабления. Сокращение продолжается в артериях несколько дольше, чем расширение; в отношении сердца наблюдается обратное. Но не следует представлять себе живую артериальную систему так, будто одна сферическая кровяная волна движется за другой или одна обнаженная на протяжении всей своей длины артерия представляет нечто вроде ряда четок. Нет, артерии являются во всю свою длину и во всех своих ответвлениях цилиндрическими, при каждом ударе сердца они слегка колеблются, равномерно расширяясь (но так мало, что это становится заметным только на более крупных стволах) и затем сокращаясь во время сжимани

485

сердца» *. Таким образом циркуляция имеется, но циркуляция колебательная.

Различие артериальной и венозной крови обретает свою реальность в легких и печени; это есть противоположность разгибающей и сгибающей мышцы. Артериальная кровь — это выходящая наружу, различающая деятельность, венозная кровь — возвращение в самое себя; легкие и печень представляют собой как системы их специфическую жизнь. С химической точки зрения различие между ними состоит в том, что артериальная кровь содержит в себе больше кислорода и поэтому является более светло-красной; в венозной же крови больше углерода, и, если налить ее в трубку с кислородом, она тоже светлеет. Но это различие касается только вещи, а не ее природы и положения в целой системе.

Всеобщий процесс состоит в этом возвращении самости со своего кометного, лунного и земного пути к самой себе, от своих внутренностей к своему единству. Это возвращение есть, далее, ее всеобщее переваривание, и возвращенное таким образом наличное бытие самости есть покой, т. е. она возвращается к образу вообще, который есть ее результат. Этот снимающий образность процесс, который лишь раздваивается на внутренности, но тем самым образует самое себя, есть процесс питания, продуктом которого опять-таки является образ. Питание это состоит не только в том, что артериальная кровь выделяет свой обогащенный кислородом фибрин 105. Нет, выдыхающие артериальные сосуды представляют скорее переработанное испарение — совершенно всеобщее средство питания, откуда каждая отдельная часть берет себе свое и превращает его в то, чем она является в составе целого. Эта рожденная из крови лимфа есть животворящая пища, или, вернее, это есть всеобщее оживотворение, для-себя-бытие каждого члена, претворяющего таким образом неорганическую природу, всеобщий организм, в себя. Кровь не доставляет материалы, а животворит каждый член, главная суть которого в его форме; и так действует не артерия только, а именно кровь в этом двойном облике: как венозная и как артериальная. Сердце находится, таким образом, повсюду, и каждая часть организма есть только специфицированная сила самого сердца.

* Аутенрит, указ. соч., ч. I, стр. 367—369.

486

3. Воспроизведение, или система пищеварения, не представляет собой в сущности вполне расчлененного целого. Между тем как системы чувствительны и раздражимости относятся к области различенных моментов развития, воспроизведение не творит никакого образа, само не является целым образом (кроме как в чисто формальном отношении) и не достигает расчлененности в определениях формы. Система воспроизведения может быть здесь указана только абстрактно, ибо ее функция относится к ассимиляции.

бб) Глухое непосредственное воспроизведение охватывает клеточную ткань и железы, кожу, простые животные студни, трубки; у животных, которые состоят только из таких частей, различия еще не выявлены. В коже осуществляется органическая деятельность образа; с ней связана лимфа, прикосновение которой к внешнему и составляет весь процесс питания. Непосредственный возврат внешнего организма в самое себя есть кожа, в которой он становится отношением к самому себе; кожа — это еще только понятие внутреннего организма, и поэтому для образа она является чем-то внешним. Кожа может быть и стать всем — нервами, кровеносными сосудами и т. д.; как всасывающая, она есть всеобщий пищеварительный орган растительного организма.

вв) Но эта же кожа, обретя различенность в когтях, костях и мышцах, прерывает процесс всасывания и взаимодействует уже как нечто единичное с воздухом и водой. Организм относится к внешнему не только как к всеобщей стихии, но и как к единичному, хотя бы это был лишь единичный глоток воды. Таким образом, кожа вбирается внутрь; бывшая прежде отверстием на всем своем протяжении, она образует теперь отдельное отверстие, рот, который схватывает и поглощает неорганическое как отдельное. Индивидуум овладевает этим неорганическим, раздробляет его чисто внешний образ и превращает его в себя — не путем непосредственного воздействия, а путем посредствующего движения, которое проводит захваченное через различные моменты: это — воспроизведение в его противоположности. Непосредственное простое пищеварение развертывается у высших видов животных в систему внутренностей: в желчь, систему печени, поджелудочную железу, панкреатический сок. Животная теплота возникает оттого, что снимаемые ею формы вообще единичны. Эта теплота есть абсолютно посредствующее

487

движение рефлектированного в самое себя организма, который заключает элементы в самом себе и через них становится активным, воздействуя на единичное движение всех элементов: 1. органической лимфой в виде слюны; 2. нейтральным моментом щелочного и кислотного, животным желудочным и панкреатическим соком; 3. наконец, желчью, в которой воспринятая пища подвергается воздействию огненной стихии.

YY) Обращенное в самое себя, или относящееся к внутренностям, воспроизведение представлено желудком и кишечником. Желудок есть непосредственно эта переваривающая теплота вообще, а кишечник — раздвоение переваренного 1. на совсем неорганическое, подлежащее выделению, и 2. на вполне оживотворенное, являющееся как единством устойчивого образа, так и теплотой разложения,— кровью. Простейшие животные состоят из одного лишь кишечника.

§ 355

Y) Для построения 106 образа различия элементов и их систем соединяются, во-первых, во всеобщее конкретное взаимопроникновение, так что в каждом образовании они содержатся в сочетании, а, во-вторых, сам образ подразделяется на 1. центры трех систем (насекомое) — голову, грудь и брюшко; к этому присоединяются еще конечности, органы механического движения и схватывания, представляющие собой момент саморазличенной вовне единичности; 2. образ107 различает себя абстрактно по двум направлениям—внутрь и наружу. К каждому из этих направлений относится в каждой из вышеназванных108 систем внутренняя и внешняя сторона, причем последняя как различенная являет на самой себе эту различенность симметрической двойственностью своих органов и членов (Бита — vie organique et animale109); 3. целое как завершенный в самостоятельный индивидуум образ является в этой относящейся к себе всеобщности вместе с тем в себе обособленным половым отношением, будучи обращен вовне для сношения с другой особью. Образ, будучи замкнут в самом себе, обнаруживает на себе оба своих направления, ведущие вовне.

Прибавление. Чувствительность, раздражимость и воспроизведение, конкретно объединенные в целый образ, составляют внешнее строение организма, кристалл жизненности.

488

1. Данные определения суть, во-первых, простые формы, как они существуют в рассеченном виде у насекомых; каждый момент есть тотальная система как эта определенность или именно эта форма. Голова является, таким образом, центром чувствительности, грудь — раздражимости, брюшко — воспроизведения; эти части содержат в себе благородные внутренности, тогда как конечности, руки, ноги, крылья, плавники и т. д. обозначают отношение организма к внешнему миру.

2. Эти центры суть, во-вторых, также развитые тотальности, так что другие определения имеют назначение не только форм, но выявляются и содержатся в каждой из этих тотальностей. Каждая абстрактная система проходит через все системы и связана с ними, каждая представляет весь образ: системы нервов, крови, костей, мышц, кожи, желез и т. д. представляют каждая весь скелет, и так получается переплетенность организма, поскольку каждая система, будучи вплетена в другую, господствующую, поддерживает в то же время связь целого внутри само[ себя. Голова, мозг имеют внутренние органы чувствительности, кости, нервы; сюда принадлежат также все части других систем — кровь, сосуды, железы, кожа. Точно так же и грудь содержит в себе нервы, железы, кожу и т. д.

3. К этим двум различным формам тотальностей присоединяется третья форма целостности, принадлежащая ощущению как таковому: в ней, стало быть, главную роль играет определение души. Эти высшие единства, которые собирают вокруг себя органы всех тотальностей и объединяются в ощущающем субъекте, создают пока еще много трудностей. Они представляют собой связи особых частей одной системы с особыми частями другой или других, причем их функциональная связь осуществляется так, что они либо образуют конкретное средоточие, либо имеют основу своего объединения, свое более глубокое определение в ощущающем, являясь, так сказать, душевными узлами. Вообще душа присутствует в теле как самостоятельно определяющее начало, не ограничиваясь одним

лишь следованием, за специфической связью телесного. бб) ,Так, например, рот принадлежит к отдельной системе, к системе чувствительности, поскольку в нем находится язык, орган вкуса как момент теоретического; во рту имеется, далее, зубы, относящиеся к конечностям, поскольку они предназначены для схватывания и раздробления внешних предметов; кроме того, рот служит

489

органом голоса, речи, другие родственные ощущения, например чувство жажды, находятся там же, смех и поцелуи совершаются также с помощью рта; в нем объединяются, таким образом, выражения многих ощущений. Другим примером служит глаз, орган зрения, который вместе с тем проливает слезы (животные тоже плачут). Зрение и плач, соединенные в одном органе, как ни далеки друг от друга на первый взгляд две эти функции, имеют внутреннюю основу своей связи в ощущающей природе — они обладают, таким образом, высшей связью, о которой нельзя утверждать, что она заключена в процессе живого организма.

вв) Существуют еще связи другого рода, в которых проявления органической жизни выступают в удаленных друг от друга частях тела, связанных не физически, а лишь только в себе; говорят, что между такими частями существует симпатия и часто хотели объяснить ее ссылкой на нервы. Но такая связь имеется у всех частей органического; поэтому приведенное объяснение недостаточно. Связь эта укоренена в определенности ощущения, а у человека — в духовном. Развитие голоса и половое созревание представляют собой такую связь, заключенную во внутренней глубине ощущающей природы; набухание грудей во время беременности относится сюда же.

гг) Если ощущающее производит связи, не имеющие физического характера, то оно же и изолирует части, физически связанные между собой. Мы хотим, например, действовать одной какой-нибудь частью нашего тела: это действование опосредовано нервами. Однако последние суть лишь нервные ответвления, связанные со многими другими, с которыми они объединяются в один ствол, находящийся в свою очередь в связи с мозгом. Ощущающее, несомненно, действует во всем этом целом, но ощущение изолирует данную точку деятельности, которая поэтому осуществляется или опосредуется данным нервом без участия связей всего остального тела. Аутенрит (указ. соч., ч. III, § 937) иллюстрирует это на следующем примере: «Труднее объяснить плач из внутренних причин; ибо нервы, подходящие к слезной железе, принадлежат к пятой паре, одновременно обслуживающей многие другие части, в которых печальные эмоции не вызывают, как в слезных железах, каких-либо изменений. Но душа обладает способностью действовать по известным направлениям изнутри, причем направления эти не определяетс

490

анатомическим соединением нервов. Так, мы можем сообщать определенные движения отдельным частям нашего тела с помощью отдельных мышц, и хотя последние связаны посредством общих нервных стволов со многими другими мышцами, однако все эти мышцы не принимают участия в движении. А между тем воля так явственно действует в этом случае лишь через общий им всем нервный ствол, отдельные нити которого так многообразно переплетаются между собой, что если перерезать или перехватить нерв, то душа утрачивает всякое влияние на соответствующие мышцы даже при полной неповрежденности всех остальных видов соединения этих мышц с остальным телом (посредством сосудов, клеточной ткани и т. д.)». Над органической связью и деятельностью систем стоит, таким образом, как нечто высшее внутренняя часть ощущающего, которая образует связи там, где их физически не существует, и, наоборот, нарушает их там, где они имеются.

Симметрия тоже наличествует в этом образе, но только с одной стороны — со стороны, направленной вовне *; ибо в отношении к другим тождество с собой проявляется лишь как одинаковость. Различенные моменты образа, направленные внутрь, не только лишены симметричной двойственности, но анатомы вообще отмечают «частые различия в форме, величине, положении и направлении внутренних органов — селезенки, печени, желудка, почек, слюнных желез и в особенности лимфатических сосудов, которые редко бывают одинаковы у двух субъектов по числу и размерам» **. В системе чувствительности, как правильно указывает Бита (указ. соч., стр. 15, 16), симметричны чувствительные и двигательные нервы, расположенные одинаковыми с обеих сторон парами; таковы ; органы чувств, поскольку имеется два глаза, два уха, нос состоит из двух ноздрей и т. д.; костная система тоже в высшей степени симметрична. В системе раздражимости симметричны мускулы, груди женщин и т. д. Точно так же конечности, служащие органами движения, голоса и механического овладевания предметами, существуют в виде двух одинаковых органов: две руки, две кисти, две ноги. Часто встречающуюся несимметричность гортани Биша называет (там же, стр. 41) исключением: «Большинство

* Биша, указ. соч., стр. 14. ** Там же, стр. 22.

491

физиологов, особенно Галлер 110, находят причину отсутствия гармонического голоса в несоответствии обеих симметричных сторон гортани (du larynx), в неодинаковой силе ее мышц и нервов» и т. д. Наоборот, мозг, сердце, легкие, ганглии, внутренняя сосудистая система воспроизведения, мышцы живота, печень, желудок лишены симметричности. Для ганглиев особенно характерно то, что они распространяются без всякой правильности, т. е. вовсе не разделены на две стороны. «Симпатический нерв, целиком предназначенный для внутренней жизни, обнаруживает в большинстве своих ветвей неправильное распределение; plexus Solaris, mesentericus, hypogastricus, splenicus, stomachicus и т. д. служат тому примерами» *. Но и органы, симметрично двойственные, не вполне одинаковы. У человека одинаковость их строения нарушается родом занятий, привычкой, деятельностью, духовностью вообще. Как духовное существо, он концентрирует свою деятельность преимущественно в одной точке, так сказать нацеливает себя; он нацелен не только на рот для целей физического питания, как животное нацелено от природы, но он образует свою форму, полагая свою единичность вовне, сосредоточивая свою телесную силу в какой-нибудь отдельной точке своего тела и перенося ее таким образом в одну сторону (например, когда он пишет), а не сохраняя ее в равновесии. Так, у человека правая рука более развита, чем левая, и точно так же более развита правая кисть; это имеет, конечно, свое основание в связи с целым в том, что сердце находится слеза и человек всегда отводит левый бок назад, защищая его правым. Точно так же люди редко слышат одинаково хорошо на оба уха; глаза тоже обладают неодинаковой остротой зрения, и, наконец, обе стороны лица редко бывают у человека вполне одинаковы. У животных симметричность строения выражена гораздо определеннее. Одинаковость свойственна, таким образом, строению членов и их размерам, но их способность к действию различна. Упражнения, менее обусловленные духовной деятельностью, сохраняют, однако, симметрию в движениях. «Животные очень ловко перескакивают со скалы на скалу, где малейший промах мог бы низвергнуть их в пропасть, и ходят с удивительной уверенностью по поверхностям, которые едва ли шире, чем площадь их конечностей. Даже

* Биша, указ. соч., стр. 17, 18.

492

весьма беспомощные животные оступаются далеко не так часто, как человек. Равновесие между обоими органами движения» сохранено у них гораздо строже, чем у человека, который собственной волей создает неодинаковость. Когда люди приобретают духовные и специальные навыки, когда они, например, много пишут, занимаются музыкой, изящными искусствами, ремеслами, фехтованием и т. д., тогда равновесие органов утрачивается*. Наоборот, более грубые, чисто физические упражнения, такие, как строевое учение, гимнастика, бег, лазание, хождение по канатам, прыганье, вольтижировка, сохраняют это равновесие; но зато они мешают перечисленным выше занятиям и, таким образом, вообще препятствуют духовному сосредоточению, будучи проявлениями безмыслия. Если в настоящем параграфе образ был рассмотрен, во-первых, как покоящийся, а во-вторых, в его внешнем отношении к другому, то третьим моментом образа является его отношение тоже к другому, но к такому другому, которое принадлежит к тому же роду и в котором индивидуум обретает ощущение самого себя, ощущая себя в другом. Различение мужского и женского определяет весь образ, создает различие облика, которое у человека распространяется и на духовную сферу и дает начало различным натурам.

§ 356 111

б. Образ, будучи живым, есть по существу процесс, и притом абстрактный процесс112, формообразующий процесс внутри его самого, в каковом процессе организм превращает свои собственные члены в свою неорганическую природу, в средства, черпает силы из самого себя и сам производит себя, т. е. именно эту тотальность расчленения. Таким образом, каждый член, будучи попеременно целью и средством, сохраняет себя за счет других и против этих других,— процесс, имеющий своим результатом простое непосредственное самоощущение.

Прибавление. Формообразующий процесс представляет собой как первый процесс понятие процесса, формирование как беспокойство, но только в качестве всеобщей деятельности, в качестве всеобщего животного процесса. Как этот абстрактный процесс он должен, правда, рассматриваться подобно растительному процессу в связи с внешним

* Ср. Биша, указ. соч., стр. 35—40.

493

ним миром, поскольку сила жизни заключается в непосредственном претворении внешнего в животность. Но так как органическое, развившись, проявляется в своем особенном расчленении, которое содержит в себе не самостоятельные части, а лишь моменты живой субъективности, то эти моменты сняты, подвергнуты отрицанию и положены жизненностью организма. Противоречие, состоящее в том, что они существуют и не существуют, что они выброшены вовне и все же утверждаются внутри субъективности, обнаруживается в виде этого непрестанного процесса. Организм есть единство внутреннего и внешнего, так что он 1. как внутренний, есть процесс формообразования, и образ есть нечто снятое, остающееся замкнутым в самости; другими словами — внешнее, иное, продукт оказывается возвращенным в производящее. Органическая единица производит сама себя, не становясь при этом, как растение, другим индивидуумом; мы имеем возвращающийся в себя круговорот. 2. Инобытие организма или организм как внешний есть свободный сущий образ, покой, противостоящий процессу. 3. Сам организм есть высший покой как единство обоих — беспокойное понятие, равное самому себе. Всеобщее формообразование заключается в том, что кровь, испаряясь, дает себе опуститься до состояния лимфы, но в то же время косная, неопределенная жидкость лимфы укрепляется и расчленяется, раздваиваясь, с одной стороны, на противоположность мышцы, этого имманентного образу движения, а с другой стороны, удаляясь в спокойствие кости. Жир, костный мозг есть то растительное, что переходит в масло и выделяет из себя нейтральность не в виде воды, а в виде земляной нейтральности, извести, подобно тому как растение переходит к производству кремня. Кость есть эта мертвая нейтральность между лимфой и костным мозгом. Но индивидуум не только творит из себя объект, но и идеализует эту реальность. Каждая часть враждебно противостоит другой, сохраняется за ее счет, но в то же время и упраздняет себя. Ничего устойчивого нет; все воспроизводится, даже кости не составляют исключения. Об образовании костей Ришеран (указ. соч., ч. II, стр. 256) поэтому говорит: «При разрушении внутренней надкостницы стилетом покрывавшая кость оболочка отделяется, усваивает себе фосфорную известь из сосудов, входящих в ее ткань, и образует новую кость вокруг старой». Самая определенность органа заключается только в том, что он

494

делает себя средством для общей цели — для построения всего живого. Каждый член берет что-нибудь себе у другого, поскольку каждый выделяет животную лимфу, которая, войдя в сосуды, возвращается обратно в кровь; из этого выделения каждый член черпает средства для своего восстановления. Формообразующий процесс обусловлен, следовательно, пожиранием отдельных образований. Когда жизнь организма ограничивается одним этим процессом, как, например, во время болезни, прерывающей внешнюю деятельность, тогда человек пожирает сам себя, превращает самого себя в средство питания. Отсюда похудание во время болезни: организм теряет способность ассимилировать неорганическое и сохраняет только способность переваривать сам себя. Так в «Энеиде» Блюмауэра113 спутники Энея пожирают свои собственные желудки; а при исследовании погибших от голода собак действительно находили, что желудок у них изъеден и отчасти поглощен лимфатическими сосудами. Этот процесс разложения самого себя и самососредоточения в самом себе не прекращается ни на мгновение. Через пять, десять или двадцать лет в организме, говорят, уже не остается ничего прежнего; все материальное истреблено, одна лишь субстанциальная форма пребывает.

Высшее единство заключается вообще в том, что деятельность одной системы обусловлена деятельностью другой. И было проделано много опытов и исследований по вопросу о том, например, являются ли пищеварение, кровообращение и т. д. независимыми от нервной деятельности, дыхание — от мозга и т. д. и наоборот, и может ли таким образом сохраняться жизнь при нарушении той или другой из этих функций; исследовали, далее, каково влияние процесса дыхания на кровообращение и т. п. По этому поводу Тревиранус (указ, соч., т. IV, стр. 264) приводит пример одного «ребенка, который родился без сердца и легких, но в то же время имел артерии и вены». В материнском чреве он мог, конечно, жить в таком виде, но не вне его. Из этого примера заключили, что Галлер был неправ, утверждая, будто «сердце является единственной движущей силой кровообращения», а в этом и состоял один из главных вопросов. Но спрашивается, возможно ли кровообращение после искусственного удаления сердца. Тревиранус (указ. соч., т. IV, стр. 645—647) особенно подробно исследовал сердце лягушек; но в результате этих исследований мы узнали только то, как он терзал

495

этих животных. Наперекор мнению Галлера, что циркуляция крови вызывается только ударами сердца, Тревиранус выставил положение, что «кровь обладает собственной движущей силой, которая зависит от нервной системы и для сохранения которой требуется беспрепятственное воздействие этой системы, особенно спинного мозга». Ибо когда нервный ствол и спинной мозг какого-либо члена, говорит он, перерезаны, кровообращение тотчас же прекращается в этой части; отсюда он заключает что «каждая часть спинного мозга и каждый выходящий из нее спинной ствол поддерживают кровообращение в тех органах, которые они снабжают нервными ответвлениями». Ле Галлуа 114, которому «очевидно, не приходило в голову, что возможна какая-нибудь другая теория кровообращения, кроме галлеровской», выставил против Тревирануса гипотезу, что «циркуляция крови зависит только от сокращений сердца и что частичное разрушение нервной системы ослабляет или совсем уничтожает ее только через воздействие на этот орган»; вообще Ле Галлуа утверждает, что сердце получает свою силу от всего спинного мозга в целом *. Опыты, проделанные им над кроликами, а также над холоднокровными животными, привели его к следующему заключению. Одна какая-нибудь доля спинного мозга, например затылочная, или грудная, или поясничная, находится, правда, в теснейшей связи с циркуляцией крови в соответствующей части тела, получающей от этой доли свои двигательные нервы. Но разрушение данной доли спинного мозга оказывает на кровообращение двоякое действие: 1. оно ослабляет общую циркуляцию крови, отнимая у сердца тот запас сил, который оно получало от этой разрушенной доли; 2. ослабив сначала циркуляцию крови в соответствующей части, оно затем вынуждает сердце, не получающее больше силы от всего спинного мозга, выполнять прежнюю работу для всей области кровообращения. Если же в той части, в которой спинной мозг разрушен, например в пояснице, перевязать артерии, то она будет обходиться без циркуляции крови; а так как в остальной части тела спинной мозг не поврежден, то сердце и кровообращение остаются там в равновесии. Эта остальная часть тела живет в таком случае даже дольше; когда Ле Галлуа разрушил головной мозг и затылочную долю спинного мозга, кровообращение

* Тревиранус, указ. соч., т. IV, стр. 653, 272, 266, 267, 269, 270, 273, 644.

496

продолжалось через яремные артерии. Так, один кролик продолжал жить больше 3/4 часа после того, как у него была отрезана голова, а против кровотечения были приняты меры, ибо при этих условиях наступило равновесие. Эти попытки производились над кроликами возрастом в два, десять и самое большее четырнадцать дней; у более взрослых кроликов смерть наступала скорее *. Дело в том, что в этом последнем случае жизнь обладает более интенсивным единством, в первом же она еще имеет более полипообразный характер. Тревиранус опровергает выводы Ле Галлуа главным образом ссылкой на тот опытный факт, что и после прекращения циркуляции крови, вызванного разрушением спинного мозга, сердце еще продолжает биться некоторое время; и, заключая свое исследование, он делает отсюда следующий вывод против Ле Галлуа: «Учение Галлера о том, что биение сердца не находится ни в какой непосредственной зависимости от влияния нервной системы, остается, таким образом, неопровергнутым» **. Какое бы значение ни придавалось такого рода указаниям и выводам, все же они не могут пойти дальше самой несущественной дифференциации вроде того, например, что пищеварение сохраняется и после удаления сердца, и т. д. Но сохраняется оно на такой короткий срок, что обе эти функции никак нельзя считать независимыми друг от друга. Чем совершеннее организация, т. е. чем больше расходятся между собой отдельные функции, тем как раз сильнее их взаимная зависимость; поэтому у низших животных функции обнаруживают большую живучесть. Тревиранус (указ. соч., т. V, стр. 267) приводит в пример амфибий — «жаб и ящериц, найденных живыми в совершенно замкнутых каменных пустотах» (где они, стало быть, могли находиться с самого сотворения мира!). «Недавно в Англии были сделаны наблюдения над двумя ящерицами, найденными близ Эльдона в Суффолке в одной меловой скале, на глубине в пятнадцать футов под земной поверхностью. Вначале они казались совершенно мертвыми; но постепенно они стали подавать признаки жизни, особенно когда их положили на солнце. У обеих рот был забит клейким веществом, так что они не могли дышать. Одну из ящериц пустили в воду, а другую оставили в сухом месте. Первой

* «Moniteur universel» 1811, N 312 (ср. Тревиранус, указ. соч., т. IV, стр. 273—275).

** Тревиранус, указ. соч., т. IV, стр. 651—653.

497

удалось освободиться от клейкого вещества, после чего она прожила несколько недель, но затем погибла. Вторая же умерла в следующую ночь». Еще гораздо более разительные факты представляют в этом отношении моллюски, насекомые, черви; они могут обходиться без пищи много месяцев и даже лет. Улитки могут жить без головы больше года. Некоторые насекомые могут долгое время оставаться замороженными без опасности для их жизни, другие животные могут долго обходиться без атмосферного воздуха или жить в очень горячей воде. Коловраток удавалось снова вернуть к жизни через четыре

года и т. д.

b. Ассимиляци

§ 357

Самоощущение единичности является, однако 115, в равной мере и непосредственно исключающим и напряженным по отношению к неорганической природе как по отношению к своему внешнему условию и материалу.

Прибавление. Внешний процесс есть реальный процесс, в котором животное уж не претворяет, как во время болезни, свою собственную природу в свою неорганическую среду, но иное, являющееся в организме моментом, должно быть тоже отпущено животным в эту абстракцию, чтобы стать непосредственно наличным внешним миром, с которым животное вступает в отношение. Точка зрения жизненности и состоит в этом суждении, которым она выбрасывает из себя Солнце и Вселенную 115а. Идея жизни есть сама по себе это бессознательное творчество — природная экспансия, которая в живом возвращается в свою истину. Но для индивидуума неорганическая природа есть нечто предпосланное, преднаходимое; и в этом заключается конечность живого. С другой стороны, индивидуум существует для себя, но так, что эта связь обоих является абсолютной, неразрывной, внутренней, существенной; ибо органическое носит эту отрицательность в самом себе. Внешнее имеет своим единственным определением бытие для органического; а последнее есть то, что сохраняет себя против этого внешнего. Но раз органическое в такой же мере направлено к внешнему, в какой оно внутренне напряжено против него, то тем самым положено противоречие, состоящее в том, что в этом отношении два самостоятельных

* Тревиранус, указ. соч., т. V, стр. 269—273 (т. II, стр. 1С).

498