Часть 20.

самим собой; явления, соответствующие этому понятию, встречались нам уже выше. В результате этого процесса ассимиляции животное приобретает, таким образом, реальное для-себя-бытие; ибо тем, что в своем отношении к индивидуальному оно само обособляется на основные различия животной лимфы и желчи, оно оправдало себя как животный индивидуум и отрицанием своего другого положило себя как субъективность, как реальное для-себя-бытие. Поскольку животное стало реально существующим для себя, т. е. индивидуальным, постольку это отношение к себе есть непосредственно саморазъятие и саморазделение; установление субъективности есть непосредственно отталкивание организма от самого себя. Так, дифференциация имеет место не только в пределах самого органического, но она заключается в том, что животное производит себя как нечто внешнее самому себе. Если растение есть в своей дифференциации распадение, то животное, хотя оно также различает себя, но различает себя так, что то самостоятельное, от которого оно себя отличает, положено не только как внешнее, но вместе с тем и как тождественное с ним. Это реальное производство, в котором животное удваивается, отталкиваясь от самого себя, есть последняя ступень животности вообще. Этот реальный процесс имеет опять-таки три формы: а) форму абстрактного формального отталкивания, в) творческое влечение и г) продолжение рода. Эти три процесса, кажущиеся разнородными, находятся в природе в существенной взаимной связи. Органы выделения и детородные органы, высшая и низшая точка животного организма, связаны у многих животных теснейшим образом, подобно тому как речь и поцелуи, с одной стороны, и еда, питье и выплевывание — с другой, есть функции одного и того же рта.

Абстрактное отталкивание от самого себя, которым животное делает себя внешним самому себе, есть выделение, завершающее собой процесс ассимиляции. Поскольку оно делает себя только чем-то внешним, это последнее есть нечто неорганическое, нечто абстрактно иное, в чем животное не обладает своим тождеством. Отделившись, таким образом, от себя, организм проникается неприязнью к самому себе за то, что он отнесся к себе с недостаточным доверием; именно это и проявляет он, когда отбрасывает от себя свою борьбу, свою желчь, высланную им наружу. Экскременты суть, стало быть, не

527

что иное, как акт, которым организм, опознав свое заблуждение, отбрасывает от себя свою переплетенность с внешними вещами; и химические свойства экскрементов подтверждают это. Обычно момент выделения рассматривается только как выбрасывание чего-то ненужного, негодного; но животное и не должно было принимать в себя ничего ненужного или излишнего. И если имеются в экскрементах и неудобоваримые части, то все же главную их массу составляет ассимилированная материя или то, что организм привносит сам к полученному извне веществу, — желчь, которая должна была соединиться с пищей. «Чем здоровее животное и чем удобоваримее потребленные средства питания, тем меньше неразложившейся пищи проходит через кишечник и тем однороднее экскременты. Но даже и у самых здоровых животных выделения всегда содержат в себе волокнистые остатки потребленной пищи. Главными же составными частями выделений являются вещества, происходящие из желудочных соков и в особенности из желчи. Берцелиус142 нашел в человеческих экскрементах неразложившуюся желчь, белок, желчную смолу и два своеобразных вещества, одно из которых похоже на клей, а другое образуется лишь на воздухе из желчной смолы и белка желчи... Из человеческого тела через прямую кишку выделяются: желчь, белок, два своеобразных животных вещества, желчевина, углекислый, солянокислый и фосфорнокислый натр, фосфорнокислая магнезия и фосфорнокислая известь; через мочевые органы: слизь, молочная кислота, бензоловая кислота, солянокислый натрий, солянокислый аммоний, фосфорнокислая и плавиковая известь и т. д. Все эти тела отнюдь не представляют собой чужеродные, неспособные к ассимиляции вещества: это — те же части, из которых состоят и животные органы. Составные части мочи мы находим преимущественно в костях. Некоторые из перечисленных выше веществ входят в состав волос, другие — в состав мышц и мозга. На первый взгляд это сопоставление как будто показывает, что при пищеварении ассимилируется большее количество материи, чем может быть усвоено органами питания, и что этот излишек выбрасывается в неизменном виде через выделительные органы. Однако при ближайшем исследовании между составными частями пищи, ассимилированными веществами и отбросами обнаруживается такая диспропорция, которая не мирится с этим допущением».

528

В дальнейшем показана диспропорция между принятой пищей и ассимилированными веществами, но не между этими последними и отбросами. «Особенно бросается в глаза эта диспропорция между фосфорной кислотой и известью. Фуркруа и Воклен143 нашли в лошадином помете больше фосфорной извести, а в птичьем больше углекислой и фосфорнокислой, чем ее можно было обнаружить в корме этих животных. С другой стороны, у птиц исчезает некоторое количество содержащегося в пище кремнезема. Возможно, что то же самое происходит и с серой», которая также встречается в экскрементах. «Натрий встречается и в теле животных, питающихся растениями, хотя в потребляемой ими пище соответствующие соли содержатся в очень небольшом количестве. Зато моча льва и тигра показывает вместо натрия большое количество калия. Таким образом, более чем вероятно, что вообще во всех живых телах происходят такие процессы разделения и соединения, которые превышают силы известных до сих пор химических агентов» *. Итак, автор полагает, что они все-таки остаются химическими и не поднимаются на более высокую ступень. В действительности, однако, деятельность организма целесообразна, ибо она состоит как раз в том, что после достижения цели средство отбрасывается прочь. Желчь, панкреатический сок и т. д. суть, следовательно, не что иное, как подлинный процесс самого организма, который выбрасывает его из себя в материальном виде. Результатом процесса является насыщенность — ощущение полноты после предшествовавшей недостаточности. Рассудок всегда будет придерживаться опосредствований как таковых и рассматривать их как внешние отношения, сравнивая их с механической и химической точек зрения; а между тем все это вполне подчинено свободной жизненности и самоощущению. Рассудок хочет знать больше, чем спекуляция (die Spekulation), и смотрит на нее свысока; но он всегда остается в сфере конечного опосредствования и не может постигнуть жизненность как таковую.

Творческое влечение. Творческое влечение следует здесь понимать не в смысле Блуменбаха 144, который понимает под ним преимущественно воспроизводство. Художественное влечение как инстинкт есть третье —

* Тревиранус, указ. соч., т. IV, стр. 480—482, 614—618.

529

единство идеального теоретического процесса и реального процесса пищеварения; но сначала это лишь относительная тотальность, так как подлинно интимная тотальность является третьим членом целого, т. е. родовым процессом. Нечто внешнее, принадлежащее к неорганической природе животного, подвергается здесь ассимиляции, но так, что оно в то же время оставляется в качестве внешнего предмета. Таким образом, и творческое влечение подобно выделению есть процесс, в котором животное делает себя внешним самому себе, но внедряя при этом форму организма во внешний мир. Предмет формируется таким образом, чтобы он мог удовлетворить субъективную потребность животного; но здесь имеет место не голое враждебное отношение алчности к внешнему миру, а покой по отношению к внешнему существованию. Алчность, таким образом, одновременно получает удовлетворение и встречает препятствие; и организм делает себя объективным лишь через приспособление к себе неорганической материи. Так, практическое и теоретическое поведение здесь объединены. Через посредство формы влечение может удовлетворяться без снятия предмета; но это только одна сторона творческого влечения. Другая сторона состоит в том, что животное выделяет образования из самого себя, но не из отвращения, не для того, чтобы избавиться от них; выброшенные наружу экскременты приобретают форму, удовлетворяя потребность животного.

Это художественное влечение обнаруживается как целесообразная деятельность, как мудрость природы; и эта черта целесообразности затрудняет его понимание. Она искони возбуждала наибольшее изумление, потому что разумность привыкли понимать лишь как внешнюю целесообразность и перед лицом жизни оставались вообще в кругу чувственного созерцания. Творческое влечение действительно аналогично рассудку, поскольку оно есть нечто самосознательное; но это не значит, что целесообразная деятельность природы имеет какое-нибудь отношение к самосознательному рассудку. Нельзя сделать и шагу в изучении природы, не постигнув понятия цели, т. е. не постигнув, что заранее предопределенное (das Vorherbestimmte), будучи деятельным, относится к другому и при этом сохраняет само себя, ассимилируя себе это другое. Понятие есть отношение этих моментов: формирование внешнего, или выделений, имеющих отношение

530

к потребности. Но как художественное влечение это понятие остается только внутренним «в себе» животного, только бессознательным мастером; лишь в мышлении, у художественно творящего человека, понятие приобретает бытие для самого себя. Кювье говорит поэтому, что, чем выше стоят животные, тем менее развит у них инстинкт, больше всего он развит у насекомых. Согласно этому внутреннему понятию, все есть средство, т. е. все отнесено к некоторому единству, так что единства (в данном случае живого существа) не было бы вовсе без вот этой вещи, являющейся вместе с тем лишь моментом в целом, чем-то снятым, не самостоятельным, не сущим в себе и для себя; даже само солнце является средством для земли, и всякая линия в кристалле — средством для его имманентной формы. Живое отличается тем высшим свойством, что оно есть деятельность, которая формирует внешние вещи и в то же время оставляет их внешними, потому что в качестве целесообразных средств они имеют прямое отношение к понятию.

К первой форме художественного влечения, которой мы уже коснулись выше, относится инстинктивная постройка гнезд, пещер, логовища с целью освоения животным всей окружающей его обстановки хотя бы только по форме (см. выше § 362); далее, странствование птиц и рыб — как проявление их климатического чувства — и собирание запасов на зиму, заранее обеспечивающее животному все нужное ему для потребления (см. выше § 361). Так, животные вступают в определенное отношение к земле, на которой они лежат, они хотят сделать ее удобнее для себя; и, значит, при удовлетворении их потребности в лежании вещь не уничтожается подобно средству питания, а сохраняется и лишь получает определенную форму. Средства питания, правда, тоже подвергаются формированию, но затем они исчезают совершенно. Эта теоретическая сторона творческого влечения, которая ставит препону алчности, отсутствует у растений, которые не могут в отличие от животных задерживать свои влечения, потому что они лишены ощущающей, теоретической способности.

Другая сторона художественного влечения заключается в том, что многие животные сами изготовляют себе свое оружие: например, паук ткет паутину, служащую ему средством для уловления пищи, подобно тому как другие животные выпускают из себя когти, лапы,

531

а полип — руки (щупальца), чтобы нащупать и схватить свою добычу. Животные, сами изготовляющие из себя свое оружие, выделяют, таким образом, из себя свои собственные продукты, которые одновременно отрываются от них и которые они отрывают от себя. «У раков и жаберноногих слепые придатки (villi) на кишечном канале заменяют собой печень, поджелудочную железу и вообще весь аппарат органов железы, который у высших классов животных содействует пищеварению и питанию». (Зев, желудок и кишечный канал представляют собой одну длинную трубку; но сужениями и сжимающими мышцами она разделена на несколько отделов, различных по длине, ширине и строению ткани.) «У насекомых дело обстоит не только так же, но у них вообще нет и следа желез. Такие» (внутренние) «кишечнообразные слепые сосуды вырабатывают у пауков материал для паутины, у гусениц — вещество для кокона», для превращения в куколку, «у вилохвостой гусеницы — сок, разбрызгиваемый ею при раздражении, у пчел — яд, сообщаемый жалу этого насекомого. Этими же сосудами изготовляются, далее, у насекомых все соки, необходимые для оплодотворения. По обеим сторонам тела у самца расположен орган, состоящий из очень длинного, но вместе с тем очень нежного и узкого извилистого канала; орган этот соответствует придатку яйца у млекопитающих. От него отходит трубка к мужскому члену. У самки имеется двойной яичник и т. д... Полное отсутствие половых частей свойственно всем насекомым в личиночном состоянии, а некоторым, например рабочим пчелам, в течение всей их жизни». Изготовление восковых ячеек, выделение меда— единственный способ, которым воспроизводят себя эти бесполые пчелы: это как бы пустоцветы, не достигающие продолжения рода. «Относительно этого пункта имеет силу замечательный закон: у всех бесполых насекомых встречаются вместо половых частей некоторые другие органы, доставляющие материал для производства художественных работ. Но обратной силы это положение не имеет: пауки, например, изготовляют художественную ткань из материала, доставляемого им их собственными органами, не будучи, однако, бесполыми» *. Гусеницы только пожирают и выделяют, никаких внешних половых частей у них нет; второе — закутывание куколки

* Тревиранус, указ. соч., т. I, стр. 366 (364) —367, 369—370.

532

в кокон — относится к области творческого влечения; и, наконец, совокупление составляет жизнь бабочки. «Есть насекомые, которые всю свою жизнь сохраняют ту самую форму, в которой они вышли из яйца. К этим насекомым относятся все виды семейства пауков и некоторые виды мокриц и клещей. Все остальные животные этого класса претерпевают в течение своей жизни частичное или полное превращение. Там, где имеется лишь частичная метаморфоза, личинка отличается от куколки, а последняя от законченного насекомого в основном лишь меньшим числом или меньшим развитием своих органов. Наоборот, при полном превращении в законченном насекомом нет и следа того, чем оно было в своем личиночном состоянии. Необычайное множество мышц личинки исчезает, и на их место появляются совсем другие; точно так же голова, сердце, дыхательное горло и т. д. получают совершенно иную структуру» *.

Поскольку в творческом влечении животное производит само себя и, однако, остается все же той же самой непосредственностью, постольку оно здесь впервые достигает наслаждения самим собой, приходит к определенному самоощущению. Прежде оно наслаждалось только внешними вещами, его непосредственное ощущение было только абстрактным в-самом-себе-бытием, в котором животное ощущает лишь способ, каким оно определяется. Животное испытывает удовлетворение, утолив голод и жажду, но еще не обладает собой как удовлетворенным; этого обладания оно достигло только теперь. Приспособляя к себе внешнее, оно обладает самим собой во внешней наличности и наслаждается собой. К области художественного влечения относится и голос, с помощью которого животное внедряется в воздух, эту идеальную субъективность, оповещает о себе внешний мир. Птицы идут особенно далеко в этом радостном наслаждении собой: голос служит у них не просто выражением потребности, не простым криком: их пение есть лишенное вожделения обнаружение, высшая цель которого непосредственное наслаждение самим собой.

§ 366 145

Посредством процесса взаимодействия с внешней природой животное дает своей внутренней самодостоверности, своему субъективному понятию истину и объективность:

* Тревиранус, указ. соч., т. I, стр. 372—374.

533

оно становится единичным индивидуумом. Это произведение самого себя есть, таким образом, самосохранение, или воспроизведение; но в себе субъективность, ставшая продуктом, оказывается, далее, снятой в своей непосредственности] понятие, сомкнувшееся таким образом с самим собой, определено как конкретное, всеобщее, как род 146, который вступает в отношение и в процесс взаимодействия с единичностью субъективности.

Прибавление. Утоленное желание имеет здесь значение не индивидуума, производящего себя как вот это единичное, но значение всеобщего, основания индивидуальности, для которой оно служит только формой. Удовлетворенное желание есть поэтому вернувшееся к себе всеобщее, которое непосредственно обладает в себе индивидуальностью. Теоретический возврат (чувства) в самое себя порождает только недостаток вообще, возврат же индивидуальности порождает недостаток как нечто положительное. Это недостаточное существо наполнено самим собой; это — удвоенный индивидуум. Животное ограничено сначала своими собственными пределами, но затем оно производит себя за счет неорганической природы, ассимилируя себе эту последнюю. Третье отношение, объединяющее оба первых, есть отношение родового процесса, в котором животное относит себя к самому себе как к существу того же вида; оно относится здесь к живому, как в первом процессе, и вместе с тем, как во втором, к чему-то такому, что преднайдено им 147,

с. Родовой процесс148

§ 367

Род составляет в-себе-сущее простое единство с единичностью субъекта, который имеет в нем свою конкретную субстанцию. Но всеобщее есть перводеление (Urteil), цель которого стать из этого своего разделения в самом себе сущим для себя единством, положить себя существующим в качестве субъективной всеобщности. Этот процесс ее смыкания с самой собой содержит в себе как отрицание лишь внутренней всеобщности рода, так и отрицание лишь непосредственной единичности, в которой живое наличествует как еще природное; вскрытое в вышеизложенном процессе (см. § 366) отрицание этой единичности является лишь первым, лишь непосредственным.

534

В этом процессе рода то, что является только живым, может погибнуть, ибо как таковое оно не возвышается над природностью. Но моменты родового* процесса, имея своей основой еще не субъективное всеобщее, еще не единый субъект, распадаются и существуют в виде ряда отдельных процессов, которые заканчиваются разными способами смерти живущего.

Прибавление. Утвержденный через самоощущение индивидуум стал чем-то твердым (das Harte), так сказать, широким; его непосредственная единичность теперь снята, и единичное уже не нуждается больше в каком-либо отношении к неорганической природе. Утратив определение своей исключающей единичности, понятие приобретает дальнейшее определение, согласно которому субъект определяет себя как всеобщее. Это определение является в свою очередь перводелящим (urteilend), в свою очередь исключающим другое; но при этом оно должно быть тождественно с этим последним и существовать для него как тождественное. Так, мы получаем род, чье определение заключается в том, чтобы прийти к существованию в своем отличии от единичности; и в этом состоит родовой процесс вообще. Род, правда, еще не достигает в индивидууме свободного существования, еще не достигает всеобщности; но если он здесь, с одной стороны, оказывается еще лишь непосредственно тождественным с ипдивидуумом, то все-таки — с другой, уже появляется отличие отдельной субъективности от рода. Это отличие есть процесс, имеющий своим результатом то, что род как всеобщее приходит к самому себе, и непосредственная единичность подвергается отрицанию. Эта гибель есть смерть индивидуума; органическая природа заканчивается тем, что через смерть единичного род приходит к самому себе и становится, таким образом, предметом для себя, в чем и состоит возникновение духа. Эту гибель единичности в роде мы должны еще рассмотреть. Но так как отношение рода к единичному бывает различно, то мы должны будем различать особые процессы, представляющие собой различные способы смерти живых индивидуумов. Так, родовой процесс распадается в свою очередь на три формы. Первым является половое отношение; произведение рода есть порождение индивидуумов через смерть других индивидуумов того же рода; воспроизведя себя как другое, индивидуум отмирает. Во-вторых, род обособляется, подразделяется на свои виды;

535

и эти виды, относящиеся друг к другу как различные индивидуумы, являются вместе с тем друг для друга неорганической природой в качестве рода, направленного против индивидуальности; это — насильственная смерть. Третьим будет отношение индивидуума к самому себе как отношение рода внутри единой субъективности частично в виде преходящего несоответствия во время болезни, частично же в том конечном результате, что род как таковой сохраняется, между тем как индивидуум переходит в существование как всеобщее, в чем и состоит естественная смерть.

а. Половое отношение 149

§ 368 150

Это отношение есть процесс, который начинается с потребности, поскольку индивидуум как единичное оказывается несоразмерным имманентному роду151 и вместе с тем является его тождественным отношением к себе в одном единстве; и, таким образом, он чувствует этот недостаток 152. Поэтому- род в нем как напряжение; вызванное несоразмерностью его единичной действительности, становится стремлением достигнуть самоощущения в другом представителе того же рода, восполнить себя через соединение с ним и через это опосредствование сомкнуть род с собой и дать ему существование, — это есть процесс совокупления 153.

Прибавление. Благодаря тому что процессом взаимодействия с неорганической природой положена идеальность последней, самоощущение животного и его объективность оправдываются в нем самом. Это не просто в себе сущее самоощущение, но существующее самоощущение, жизненная сила в самоощущении. Разделение полов таково, что крайние члены этого разделения представляют собой тотальности самоощущения; животное стремится произвести себя как самоощущение, как тотальность. Но если в творческом влечении органическое становилось мертвым продуктом, который, правда, свободно отпускался органическим на волю, но был лишь поверхностной формой внешней материи, так что последняя не была предметной для себя в качестве свободного равнодушного субъекта, то теперь обе стороны суть самостоятельные индивидуумы (как в процессе ассимиляции), но относятся они друг к другу не как органическое

536

к неорганическому, а являются оба органическими и принадлежат роду, существуя, таким образом, как единая порода. Их соединение есть исчезновение полов, в результате чего возникает простой род. Животное обладает объектом, с которым оно находится, согласно своему чувству (Gefьhle), в непосредственном тождестве; это тождество есть момент первого процесса (формообразования), присоединяющийся к определению второго (ассимиляции). Это отношение одного индивидуума к другому индивидууму того же рода есть субстанциальное отношение рода. Природа каждого проходит через обоих, и оба находятся в сфере этой всеобщности. Процесс состоит в том, что, будучи в себе единым родом, одной и той же субъективной жизненностью, они и полагают это единство как таковое. Идея природы становится здесь действительной в паре — самец и самка; их тождество и их для-себя-бытие, бывшие до сих пор только для нас, в нашей рефлексии, внутренне ощущаются теперь в бесконечной рефлексии обоих полов ими самими. Это чувство всеобщности есть высшее, до чего может подняться животное; но теоретическим предметом созерцания его конкретная всеобщность все-таки не становится для него и тут; иначе это было бы мышлением, сознанием, ибо только в нем род достигает свободного существования. Противоречие заключается, стало быть, в том, что всеобщность рода, тождество индивидуумов, отличается от их особенной индивидуальности; индивидуум есть только одно из двух и существует не как единство, а лишь как единичность. Деятельность животного заключается в снятии этого отличия. Лежащий в основе род есть один из крайних членов умозаключения, ибо всякому процессу свойственна форма последнего. Род есть движущая субъективность, в которую вложена жизненность, стремящаяся произвести себя. Опосредствование, середина умозаключения есть напряженность этой сущности индивидуумов по отношению к несоразмерности их единичной действительности, что именно и вынуждает их иметь свое самоощущение только в другом. Сообщая себе действительность, которая, правда, ввиду свойственной ей формы непосредственного существования остается лишь единичной, род смыкается с другим крайним членом — с единичностью.

Образование различных полов должно быть различно, их взаимная определенность должна существовать как

537

положенная понятием, потому что они представляют собой влечение как различные. Однако обе стороны не являются, как в химизме, лишь нейтральным в себе: вследствие первоначального тождества формации в основе мужских и женских половых органов лежит один и тот же тип только с преобладанием в одних одной части, а в других — другой, причем у самки необходимо преобладает индифферентное, а у самца — раздвоенность, противоположность. У низших животных это тождество особенно бросается в глаза: «У некоторых видов саранчи (например, у Gryllus verruccivorus) крупные семянники, состоящие из свернутых в пучки сосудов, похожи на столь же крупные яичники, состоящие из подобных же свернутых в пучки яйцепроводов... У самца овода семянники не только имеют совершенно такие же очертания, как более крупные яичники, но и состоят точно так же из почти яйцеобразных, продолговатых, нежных пузырьков, прикрепленных своим основанием к веществу яичек, как яйца к яичнику» *. Труднее всего было обнаружить матку в мужских половых органах. За таковую была неудачно принята мошонка **, хотя семянники обнаруживают явную аналогию с женским яичником. Матке же соответствует в мужском половом аппарате предстательная железа: матка сходит у самца на степень железы, безразличной всеобщности. Это превосходно показал Аккерман 154 на своем гермафродите, у которого при прочих мужских половых органах имеется матка, причем, однако, она не только находится на месте предстательной железы, но и выводящие семенные протоки (conduits ejaculateurs) проходят через нее, раскрываясь у crista galli в мочеиспускательный канал (urethra). Женские срамные губы представляют собой, далее, сошедшиеся мошонки; поэтому у Аккерманова гермафродита они были заполнены яичковидным образованием. Наконец, средняя линия мошонки у женщин расщеплена и образует влагалище (vagina). Преобразование одного пола в другой становится, таким образом, совершенно понятным. Как у мужчины матка сходит на степень простой железы, так, наоборот, у женщины мужское яичко остается включенным в яичник, не выходит в противоположность, не

* [Gotthilf Ileinrich von] Schubert. Ahnungen einer allgemeinen Geschichte des Lebens, [2 Bde. Leipzig, 1806—1820], Teil 1, S. 185.

** Ibid., S. 205-206.

538

приобретает самостоятельности, не становится деятельным мозгом; и клитор есть лишь бездейственное ощущение вообще. У мужчин мы имеем, напротив, действенное ощущение, набухающее сердце, прилив крови в corpora cavernosa и в петли губчатой ткани мочеиспускательного канала; этому приливу крови у мужчин соответствует кровотечение у женщин. Восприимчивость матки как простое отношение раздваивается, таким образом, у мужчины на производящий мозг и внешнее сердце. Благодаря этой различенности мужчина является действенным, а женщина есть воспринимающее, ибо она остается в своем неразвернутом единстве.

Деторождение нельзя сводить к яичнику и мужскому семени и рассматривать новое образование как простое сочетание форм или частей обеих сторон, ибо в женском существе содержится материальный элемент, а в мужском — субъективность154а. Зачатие есть концентрация всей особи в простое, отдающееся единство, в свое представление; семя есть само это простое представление — вполне единая точка, такое же, как имя и цельная самость. Зачатие есть, таким образом, не что иное, как становление противоположного, этих абстрактных представлений в единое представление.

§ 369

Продукт есть отрицательное тождество различенных единичностей, являющееся в качестве ставшего рода бесполой жизнью. Но с природной стороны этот продукт лишь в себе является родом, отличаясь от единичностей, различие которых исчезает в нем 155, и в то же время сам оказывается непосредственно единичным, предназначенным к тому, чтобы развиться в ту же самую естественную индивидуальность, прийти к такой же различенноети и тленности. Этот процесс размножения переходит, таким образом, в дурную бесконечность прогресса. Род сохраняется только через гибель особей, которые в процессе оплодотворения выполняют свое назначение, и, поскольку они не знают ничего более высокого, они идут затем навстречу смерти 156.

Прибавление. Так, животный организм, совершив свой круг, стал бесполым всеобщим, которое оказывается оплодотворенным; он сделался абсолютным родом, но последний есть смерть данной особи. Низшие животные организмы, например бабочки, умирают поэтому тотчас же

539

после оплодотворения, ибо после этого их единичность оказывается снятой в роде, а в их единичности и состоит их жизнь. Высшие организмы, поскольку они обладают большей самостоятельностью, еще некоторое время сохраняются: и смерть является для их тела сложным процессом, с которым мы познакомимся ниже в форме болезни. Но род, производящий себя посредством отрицания своих различий, существует не сам по себе, а лишь в ряде отдельных живых существ; и, таким образом, снятие противоречия все время оказывается началом нового. В родовом процессе различенные погибают; ибо они различны только вне единства этого процесса — единства, которое есть подлинная действительность. Любовь же есть чувство, в котором 'своекорыстие и обособленность единичного подвергается отрицанию, и, значит, единичное образование погибает (zugrunde geht), не будучи в силах сохраниться. Ибо сохраняется только то, что, будучи абсолютным, тождественно с собой; а таково всеобщее, то, чем всеобщее является (ist). Но в животном род не существует, а имеет бытие лишь в себе; только в духе он есть в себе и для себя от века. В себе, в идее, в понятии совершается переход к существующему роду, а именно он совершается в вечном творении, но там природа замкнута.

в. Род и виды

§ 370 157

Различные образования и порядки (Ordnungen) животных имеют в своей основе всеобщий, определенный понятием, тип животного, и природа представляет его частично в форме различных ступеней развития — от простейшей организации до совершеннейшей, в которой она является орудием духа, частично же в форме различных обстоятельств и условий элементарной природы. Развившийся до единичности вид животного есть то, что в себе и через самого себя различает себя от других и через отрицание других становится для себя. И вследствие этого враждебного низведения других на степень неорганической природы насильственная смерть есть естественная судьба индивидуумов 158.

Примечание. В зоологии, как в естественных науках вообще, главный интерес заключается в том, чтобы отыскать для субъективного познания твердые и простые признаки классов, порядков и т. д. Только после того как

540

эта цель построения так называемых искусственных систем в познании животных отошла на второй план, открылась возможность более глубокого воззрения, направленного на объективную природу самих животных образований. Среди эмпирических наук едва ли найдется другая, которая приобрела бы в последнее время столько нового — не в смысле массы наблюдений (в этом не было недостатка ни у одной науки), а в смысле проработки ее материала в направлении к понятию, — сколько приобрела зоология через свою вспомогательную науку — сравнительную анатомию. Вдумчивое природоведение (преимущественно у французских естествоиспытателей), воспринявшее деление растений на однодольные и двудольные, восприняло также кардинальное различие, создаваемое в животном царстве наличием или отсутствием позвоночника; основное деление животных свелось, таким образом, по существу к тому, которое уже было усмотрено Аристотелем 158а.

Далее, центром внимания отчасти стал облик отдельных образований как определяющая конструкцию (die Konstruktion) всех частей, внутренняя связь, так что великий основатель сравнительной анатомии Кювье мог с гордостью заявить, что он берется по одной кости распознать существенную природу всего животного. Отчасти же всеобщий тип животного был прослежен через все, даже самые, казалось бы, несовершенные и разрозненные образования, он был познан в их зачаточных намеках (как в смешении органов и функций было познано их значение) и благодаря этому вознесен из круга особенностей в свою всеобщность.

Одной из главных черт этого подхода является познание того, как природа приспосабливает и приноравливает данный организм к той стихии, в которую она его бросает, к тому климату, к тому питанию, вообще к тому миру, в котором он живет (таким миром может быть и отдельная растительная или другая животная порода) 159. При этом для специального определения правильный инстинкт натолкнул на то, чтобы характерные признаки находить в зубах, когтях и т. д. — в оружии животного, ибо именно этим оружием оно полагает и сохраняет себя против других как сущее для себя, т. е. само себя различает.

Непосредственность идеи жизни — причина того, что понятие 160 не существует в жизни как таковое; и поэтому

541

его наличное бытие подчиняется многочисленным условиям и обстоятельствам внешней природы и может являться в самых жалких формах; плодородность земли порождает жизнь повсюду и любого вида. Животное царство способно, пожалуй, еще меньше других сфер природы явить собой внутренне независимую разумную систему организации, сохранить определяемые понятием формы и отстоять их против несовершенства и смешения условий от путаницы, вырождения и переходов. Эта немощь понятия в природе вообще 161 не только подчиняет образование индивидуумов внешним случайностям — развитое животное (и человек в особенности) подвержено уродствам, — но и отдает роды целиком во власть изменений внешней общей жизни природы, изменчивость которой животное сопереживает (ср. § 392, примечание), будучи, таким образом, только сменой здоровья и болезни. Внешнее случайное окружение содержит в себе почти одно только чуждое; оно действует как постоянное насилие и угроза опасности на чувство животного — неуверенное, робкое, несчастное 162.

Прибавление. Животное как принадлежащая к природе жизнь есть еще по существу непосредственное наличное бытие и тем самым нечто определенное, конечное, частное. Жизненность, связанная с бесконечным множеством частных проявлений неорганической и затем растительной природы, существует всегда как ограниченный вид; и эту ограниченность живое преодолеть не может. Особенный характер не обладает всеобщностью существования (это было бы мышлением) как своим определением: животное в своем отношении к природе доходит только до особенности. Жизнь, воспринимающая эти природные потенции, способна к самым разнообразным модификациям своих образований; она может примениться к любым условиям и продолжать пульсировать среди них, хотя всеобщие стихии природы всегда остаются, безусловно, властвующими.

Классифицируя животных, поступают так: отыскивают то общее, к чему сводятся конкретные образования, и притом в каком-нибудь простом, чувственном свойстве, являющемся тем самым и внешним. Но таких простых определений не существует. Если взять, например, общее представление «рыба» как принадлежащее всему тому, что объединяется под этим названием в представлении, и если спросить: в чем простой признак рыб, их единое

542

объективное свойство? — то ответ «плавание в воде» будет неудовлетворителен, ибо ведь плавает и множество сухопутных животных. Плавание не есть к тому же ни орган, ни образование, ни вообще какая-нибудь определенная часть формы тела рыбы, а некоторый способ ее деятельности. Нечто столь всеобщее, как рыба, именно как всеобщее не связано ни с каким особенным способом своего внешнего существования. Когда принимают, что такой общий признак должен определенно наличествовать в виде какого-нибудь простого определения, например плавников, а потом оказывается, что такового нет, тогда задача классификации животных становится затруднительной. В основу полагается при этом характер отдельных родов и видов, выставляемый как правило; но их многообразие, свободное раздолье жизни не допускает ничего всеобщего. Бесконечность животных форм нельзя поэтому учитывать с такой точностью, которая возможна, если бы необходимость системы соблюдалась абсолютно строго. Надо, наоборот, возвести в правило всеобщие определения и с ними сравнивать естественные образования. И если последние не соответствуют правилу вполне, но все же приближаются к нему, если они одной своей стороной подходят под него, а другой нет, то не правило, не характеристика рода или класса и т. д. должны быть изменены, словно они обязаны соответствовать данным существующим формам, а, наоборот, последние должны соответствовать первым; и поскольку действительность им не соответствует, постольку это ее недостаток. Амфибии, например, рождают живых детенышей и дышат легкими, как млекопитающие и птицы; но подобно рыбам они лишены сосцов и имеют однополостное сердце. Если уж относительно произведений человека допускается, что они могут быть неудачны, то еще больше таких неудач должно быть в природе, ибо она есть идея в форме внешнего существования. У человека это объясняется его выдумками, его произволом, небрежностью: таково, например, введение живописи в музыку, или изготовление мозаичных картин из камешков, или перенесение эпоса в драму. В природе же формы живого уродуются внешними условиями; но последние оказывают такое действие потому, что жизнь лишена собственной определенности и получает свои особенные определения также и от этих внешних фактов. Формы природы не могут быть, следовательно, приведены в абсолютную

543

систему, и поэтому виды животных подвержены случайности.

С другой стороны, однако, понятие тоже проявляет свою мощь, но лишь до известной степени. Существует только один тип животного [§ 352, прибавление], и все различия суть лишь его модификации. В основе главных различий лежат те самые определения, которые мы видели выше в неорганической природе в качестве стихий. Эти ступени служат также и ступенями развития животного типа вообще, так что в названных определениях можно распознать ступени животных родов. Мы имеем, таким образом, два разных принципа, определяющих различие животных родов. Один принцип классификации животных, более близкий идее, заключается в том, что дальнейшая ступень есть только дальнейшее развитие единого типа животного; другой принцип — в том, что лестница развития органического типа существенно связана со стихиями, в круг которых брошена животная . жизнь. Эта связь имеет, однако, место только на более высокой ступени животной жизни; низшие существа слабо связаны со стихиями и равнодушны к этим большим контрастам. Кроме этих главных моментов классификации животных дальнейшие определения содержатся в климатических условиях: так, мы уже выше заметили [§ 339, прибавление], что вследствие большей связности частей света на севере там наблюдается и большая связь растительного и животного царства; и, наоборот, чем больше мы продвигаемся в Африке и Америке к югу, где части света разделяются, тем на большее число видов распадаются роды животных. Если, таким образом, животное определяется климатическими различиями, то человек живет повсюду; но и здесь эскимосы и другие крайние типы отличаются от жителей умеренного пояса. Однако в гораздо большей степени местные условия — горы, лес, равнины и т. д. — влияют на животное. Тут нельзя поэтому во что бы то ни стало выискивать определения понятия, хотя его следы встречаются повсюду. В ступенчатом ходе развития, образуемом родами и видами, можно начать с неразвитых животных, у которых различия еще не существуют с такой определенностью в трех системах — чувствительности, раздражительности и воспроизводства. Человек как наиболее совершенный живой организм стоит на высшей ступени развития. Эта форма классификации по ступеням развити

544

получила в зоологии особенное значение в последнее время 163, ибо считают естественным восхождение от неразвитого к высшему организму. Но для понимания низших ступеней необходимо знакомство с высшим организмом, ибо он является масштабом и первообразом для менее развитых; так как в нем все дошло до своей развитой деятельности, то ясно, что лишь из него можно познать неразвитое164. Инфузории не могут быть положены в основу, ибо в этой глухой жизни зачатки организма еще настолько слабы, что их можно постигнуть только исходя из более развитой животной жизни. Но когда говорят, что животное совершеннее человека, то это неудачный способ выражения. Одна какая-либо сторона может быть, конечно, лучше развита у животного; но ведь совершенство состоит в гармонии организации. Лежащий в основе всеобщий тип не может, разумеется, существовать как таковой; всеобщее, раз оно уже существует, существует в каком-либо частном виде. Так же и совершенная красота искусства всегда должна быть индивидуализована. Только в духе обладает всеобщее как идеал или идея своим всеобщим наличным бытием.

Эти частности должны быть познаны в том виде, в каком они становятся определениями организма. Организм есть живой организм, внутренности которого определяются понятием; но в дальнейшем он всецело сообразуется с данной частностью. Это особенное определение пронизывает все части образа и приводит их в гармоническую связь. Гармония эта присутствует главным образом в членах (а не во внутренностях); ибо частность есть именно направленность наружу, в сторону определенной неорганической природы. Господство же партикуляризации выражено тем резче, чем выше и развитее животные. Эту сторону дела развил Кювье, который пришел к этому благодаря своим исследованиям ископаемых костей: чтобы выяснить, какому животному принадлежат данные кости, он должен был изучить их образование. Так я пришел к рассмотрению взаимной целесообразности отдельных членов. В своем «Discours preliminaire» к «Recherches sur les ossements fossiles des quadrupedes» (Париж, 1812 г.) он говорит (стр. 58—59): «Каждое организованное существо образует целое, единую и замкнутую систему, все части которой соответствуют друг другу и своим взаимодействием способствуют в итоге одной и той .же деятельности. Ни одна из этих частей не может

18 Гегель, т. 2

545

измениться без изменения других, и, стало быть, каждая из них, взятая сама по себе, должна указывать па все другие».

«Если, таким образом, внутренности какого-нибудь животного организованы так, что оно может переваривать только сырое мясо, то соответственно должны быть устроены и челюсти для пожирания добычи, когти для ее схватывания и раздирания, зубы для откусывания и разжевывания мяса. Далее, вся система органов движения должна быть приспособлена к тому, чтобы увидеть добычу издалека. Самой природой в мозг животного должен быть вложен необходимый инстинкт, заставляющий его прятаться и расставлять сети своим жертвам. Таковы общие условия плотоядных животных; каждое животное непременно должно заключать их в себе полностью. Особенные же условия — величина, вид и местонахождение добычи — вытекают из особенностей в пределах общих форм, и, таким образом, не только класс, но и порядок, род и даже вид выражены в форме каждой части».

«В самом деле, чтобы челюсть могла схватывать, мыщелок (condyle)» — орган, который приводит челюсть в движение и к которому прикреплены мышцы, — «должен иметь особую форму. Височные мышцы должны быть определенных размеров; поэтому требуется некоторое углубление в кости, к которой они присоединены, и в скуловой выпуклости (arcade zygomatique), под которой они проходят. Эта скуловая выпуклость должна также обладать определенной крепостью, чтобы служить достаточной опорой для жевательной мышцы (masseter)».

И то же самое относится ко всему организму: «Чтобы животное могло унести добычу, мышцы, служащие для поднятия головы» (затылочные мышцы), «должны быть особенно сильны, а с этим связана в свою очередь форма позвонков, к которым прикреплены мышцы, и форма задней части головы, куда они прикреплены. Зубы должны быть достаточно остры для рассечения мяса и должны иметь твердую основу, чтобы ими можно было размалывать кости. Когти должны обладать известной подвижностью»—значит, их мышцы и кости должны быть высоко развиты; так же обстоит дело и с ногами и т. д.

Эта гармония приводит, впрочем, далее, и к таким соответствиям, которые имеют еще иную внутреннюю связь, не всегда легко распознаваемую: «Мы понимаем, например, что животные с копытами должны питаться растительной пищей, потому что у них нет когтей дл

546

схватывания добычи. Понятно также, что, не имея возможности использовать свои передние ноги иначе как в качестве опоры для своего тела, они не нуждаются в особенно крупной лопатке. Их растительная пища требует зубов с плоской коронкой для размалывания зерен и трав. Так как коронка должна быть при этом способна для размалывания к горизонтальным движениям, то мыщелок челюсти не будет у них столь же заостренным, как у плотоядных животных». Тревиранус (указ. соч., т. I, стр. 198—199) говорит: «У рогатого скота в нижней челюсти обычно находится восемь резцов; верхняя же челюсть имеет вместо резцов хрящеобразное утолщение. Клыков у них большей частью не бывает: коренные зубы всегда пересечены как бы пилообразными поперечными бороздами, и коронки их не горизонтальны, а косо иззубрены, так что у верхних коренных зубов длиннее внешняя сторона, а у нижних — внутренняя, обращенная к языку».

Следующее обстоятельство, которое отмечает Кювье, тоже еще легко объяснимо: «Более сложная пищеварительная система встречается у тех животных видов, у которых менее совершенны зубы»; таковы именно жвачные животные, которые нуждаются в такой более сложной пищеварительной системе главным образом потому, что растительная пища труднее переваривается. «Но я сомневаюсь, чтобы без соответствующих наблюдений можно было додуматься до того, что все жвачные животные имеют раздвоенное копыто, что, стало быть, система зубов совершеннее у однокопытных животных, не являющихся жвачными, чем у животных с раздвоенным копытом, т. е. жвачных. Наблюдается также, что развитие зубов идет рука об руку с большим развитием костной системы ног»; у рогатого скота, согласно Тревиранусу (указ. соч., т. I, стр. 200), обыкновенно отсутствует малая берцовая кость (Colter. De quadrupedum sceietis, [1573], с. 2; [Peter] Campers. Naturgeschichte des Orangutang. [Dusseldorf, 1791]. S. 103) 164a. В цитированном выше месте Кювье прибавляет: «Невозможно объяснить причины этих соотношений; но что они не случайны, видно из того, что, когда у животного с раздвоенными копытами обнаруживается в устройстве зубов приближение к нежвачным, оно приближается к ним и по устройству своих ног. Так, верблюды, у которых в верхней челюсти имеются глазные зубы (canines) и даже два или четыре резца,

18*

547

имеют среди костей пятки (tarse) одну лишнюю кость» но сравнению с другими животными, у которых система зубов не так развита. Точно так же у детей развитие зубов и умение ходить, а равно и способность речи появляются одновременно, на втором году жизни.

Отдельное определение вносит, таким образом, гармонию во все строение животного: «Мельчайшая костная площадка, малейший отросток на кости (apophyse) обладает определенным характером в зависимости от класса, порядка, рода и вида данного животного; так что достаточно иметь хорошо сохранившийся обломок кости, чтобы можно было, с помощью аналогии и сравнения, определить все остальное так точно, как если бы перед вами было все животное»: как гласит поговорка, ex ungue leonem. «Я часто применял этот метод на костях известных мне животных, прежде чем проникся к нему полным доверием по отношению к ископаемым костям, и всегда он увенчивался таким безошибочным успехом, что полученные мной этим способом результаты уже больше не вызывают во мне ни малейших сомнений».

Но если в основе и лежит всеобщий тип, развиваемый природой в отдельных животных согласно их частной определенности, то нельзя все-таки думать, что все наблюдаемое в животном целесообразно. У многих животных встречаются зачатки органов, принадлежащих только к общему типу, а не к частному характеру этих животных и, следовательно, не получивших развития, так как особый характер этих животных в них не нуждается; поэтому они и не могут быть поняты из этих низших организмов, а становятся понятными только из высших. Так, у пресмыкающихся — змей, рыб встречаются зачатки ног, не имеющие никакого смысла; так, у кита зубы не достигают развития и лишены всякого значения, скрываясь в челюстях в виде одних лишь зачатков. И наоборот, у человека есть много такого, что нужно только низшим животным: такова, например, на шее щитовидная железа, функция которой непонятна и в сущности уже упразднена; но у зародыша в материнском чреве и еще больше у низших животных видов этот орган является действенным 165.

Что касается более специальной градации развития, составляющей главное основание для общего разделения животных, то заметим следующее: так как животное есть, во-первых, непосредственное производство самого

548

себя (в своем внутреннем развитии) и затем производство, опосредованное неорганической природой производство (в своем внешнем расчленении), то различие образований животного царства основано на том, что две эти существенные стороны либо находятся в равновесии, либо животное существует или больше па одной, или: больше на другой из этих сторон, так что одна из них: оказывается более развитой, а другая отходит на задний план. Благодаря этой односторонности одно животное стоит ниже другого; но пи та ни другая сторона никогда не может отсутствовать совершенно. В человеке как в главном типе организма, поскольку дух в нем нуждается как в орудии, все стороны достигают совершеннейшего развития.

Старая классификация животных идет от Аристотеля, который делит всех животных на две главные группы — на животных с кровью (енбймб) и без крови (бнбймб); при этом он выдвигает в качестве всеобщего эмпирического положения, что «все животные с кровью имеют спинной хребет, костяной или костистый» *. Таково это подлинное основное различие. Правда, против него можно было привести много возражений — например, то, что и бескровные, по всему своему облику животные, все же имеют кровь: так, у пиявок и дождевых червей имеется красный сок. В общем спрашивается: что такое кровь? — и в конце концов выходит, что ее специфическое отличие создается цветом. Поэтому классификация Аристотеля была отброшена как лишенная определенности, и Линней выставил взамен свое известное деление на шесть классов 166. Но подобно тому как в ботанике отказались от неповоротливой, рассудочной системы Линнея и приняли введенное Жюсъе167 деление растений на однодольные и двудольные, так в лице высокодаровитого Ламарка168 вернулись к аристотелевскому делению животных, отбросив только признак крови и разделив животное царство на животных с позвонками и без позвонков (animaux avec vertebres, animaux sans vertebres). Кювье соединил оба этих основания деления, ибо в самом деле позвоночные животные имеют красную кровь, а остальные имеют белую кровь и не имеют внутреннего скелета, или же скелет у них нерасчлененный, а если и расчлененный, то лишь внешний. У миноги впервые

* Arisloteles. Historia animalium, I, 4; III, 7,

549

появляется позвоночный столб, но он все еще кожеобразея и позвонки лишь намечены на нем бороздами. К позвоночным животным относятся млекопитающие, птицы, рыбы и амфибии; им противополагаются мягкотелые (моллюски), ракообразные, у которых от мясистой кожи отделяется известковая корка, насекомые и черви. Достаточно бросить общий взгляд на животное царство, чтобы убедиться в огромном различии между этими основными группами.

Это различие соответствует также отмеченному выше делению по признаку отношения организма внутренностей к внешнему органическому расчленению — делению, которое в свою очередь основано на важном различии между via organique u via animale. «У беспозвоночных нет поэтому и основы для настоящего скелета. Нет у них и подлинных легких, состоящих из клеток; а потому ест также голоса и соответствующего органа» *. Аристотелевское деление по признаку крови подтверждается в целом и тут: «Беспозвоночные, — продолжает Ламарк в приведенном месте,— не имеют настоящей крови, красной» и теплой; их «кровь» приближается скорее к лимфе. «Кровь обязана своей окраской интенсивности животного начала», тоже отсутствующей у них. «В целом нет у этих животных и настоящего кровообращения; у них нет радужной оболочки в глазу, нет почек. Они не имеют также спинного мозга и большого симпатического нерва». Позвоночные животные обладают, таким образом, более развитым строением, равновесием между внутренним и внешним; у другой же группы одно образовано за счет другого. Из беспозвоночных следует поэтому особенно выделить два класса — червей (моллюсков) и насекомых; у первых внутренности развиты больше, чем у насекомых, зато эти последние отличаются большей внешней отделкой. Далее идут полипы, инфузории и т. д., которые совершенно недифференцированы, представляя собой одну лишь кожу и студень. Полипы являются подобно растениям собранием нескольких особей, и их можно рассекать на части; также у садовой улитки отрезанная голова вырастает снова. Но сила воспроизведения есть слабость субстанциальности организма. У беспозвоночных животных наблюдается постепенное исчезновение сердца,

* Lamarck. Elements de zoologie, t, I, p. 159 [vgl. Philosophie zoologique, 2 Bde. Paris, 1809, chap. VI].

550

мозга, жабер, кровеносных сосудов, слуховых, зрительных и половых органов, наконец, ощущения вообще и даже движения *. Там, где самостоятельно господствует внутреннее, развиты пищеварение, органы воспроизведения как конкретное всеобщее, в котором еще нет различия. Лишь там, где животное царство переходит в область внешпего, наступает вместе с появлением чувствительности и раздражительности некоторая дифференциация. Если, таким образом, у беспозвоночных органическая и животная жизнь противополагаются друг другу, то у позвоночных, где оба момента слиты в единство, должно выступить другое существенное основание деления, а именно по признаку той стихии, в которой животное живет, — по тому, является ли оно сухопутным, водяным или воздушным; беспозвоночные же не обнаруживают в своем развитии этого отношения к стихиям, потому что они уже подчинены первому основанию деления. Но есть, разумеется, и животные промежуточного типа; это объясняется немощью природы, ее неспособностью остаться верной понятию и выдержать в чистоте определения мысли.

а) У червей, моллюсков, конхилий и т. д. внутренний организм сравнительно развит, но внешне они бесформенны. «Несмотря на все внешнее отличие моллюсков от высших животных, мы тем не менее находим, что внутри они отчасти организованы так же, как эти последние. Мы видим мозг, покоящийся на глотке, сердце с артериями и венами, но не находим селезенки и поджелудочной железы. Кровь моллюсков имеет белую или синеватую окраску; фибрин не образуется в кровяном сгустке, его нити свободно плавают в сыворотке. Мужские и женские половые органы редко бывают распределены между различными особями; и, когда это имеет место, строение этих органов так своеобразно, что часто нельзя даже догадаться об их назначении» **. «Они дышат жабрами, имеют нервную систему, но их нервы лишены узлов, т. е. не представляют собой ряда ганглиев; наконец, они имеют одно или несколько сердец, которые однополостны, но все же развиты» ***. Зато система внешнего расчленения развита у моллюсков гораздо слабее, чем у насекомых: «Различие головы, груди и живота, еще

* Ibid, p. 214.

** Тревиранус, указ. соч., т. I, стр. 306—307.

*** Ламарк, указ. соч., лр. 165.

551

заметное по некоторым следам у рыб и амфибий, исчезает здесь совершенно. Нету моллюсков и носа; у большинства отсутствуют всякие внешние члены, и они двигаются либо посредством попеременного подтягивания и ослабления брюшных мышц, либо же совсем не способны к поступательному движению» *.

b) Насекомые в отношении органов движения стоят гораздо выше, чем моллюски, у которых двигательных мышц вообще очень мало; насекомые имеют ноги, крылья и, далее, определенное различие головы, груди и живота. Зато внутри они развиты гораздо меньше. Дыхательная система проходит у них через все тело и совпадает с пищеварительной, как у некоторых рыб. Кровеносная система насекомых тоже имеет мало развитых органов, да и те едва можно отличить от органов пищеварительных; наоборот, внешнее расчленение, например, органов пожирания пищи развито тем определеннее. «У насекомых и других низших животных движение соков происходит, по-видимому, без круговорота, именно так, что с поверхности пищевода в тело все время поступают соки, используемые для роста частей, а затем они постепенно выделяются через поверхность или другими путями наружу в качестве отбросов» **. Таковы главные классы беспозвоночных животных; по Ламарку (указ. соч., стр. 128), они распадаются на четырнадцать отделов.

c) Что касается дальнейшего различения, то проще всего делить позвоночных животных согласно стихиям неорганической природы — земле, воздуху и воде: сухопутные животные, либо птицы, либо рыбы. Это различие является здесь решающим и сразу открывается непредвзятому взору; в предыдущей же группе оно не играло никакой роли. Так, например, у многих жуков есть плавники, но они живут также на суше и имеют, кроме того, крылья для летания. Впрочем, и у высших животных имеются переходы от одного класса к другому, уничтожающие названное различие. Жизнь в различных стихиях объединяется вместе, и именно поэтому в представлении о сухопутном животном не удается выделить единичную определенность, которая заключила бы в себе его простой существенный характер. Только мысль, рассудок, может устанавливать твердые различия; только дух,

* Тревиранус, указ. соч., т. I, стр. 305—306.

¦* Аутенрит, указ. соч., ч. I, стр. 346.

552

потому что он дух, может создавать творения, сообразные этим строгим различиям. Творения искусства или науки так абстрактны и существенно индивидуализованы, что они остаются верны своему индивидуальному характеру и не смешивают то, что существенно различно. Если же иногда в искусстве и допускается такое смешение, как мы это видим в поэтической прозе или прозаической поэзии, в драматизированной истории, при введении живописи в музыку, или в поэзию, или в скульптуру, когда, например, последняя изображает кудри (барельеф есть тоже скульптурная живопись), то этим нарушается своеобразие каждой формы искусства; ибо, только выражая себя в определенной индивидуальной форме, может гений создать истинно художественное творение. Когда один человек хочет быть одновременно поэтом, живописцем, философом, и результат получается соответствующий 168а. В природе это не случайно: образование может развиваться в двух различных направлениях. Но если и сухопутное животное может в лице китообразных снова вернуться в воду; если рыба в лице амфибий и змей снова поднимается на сушу, являя там. самое жалкое зрелище, поскольку у змей, например, есть зачатки ног, не имеющие, однако, никакого значения; если птицы становятся плавающими птицами, и Ornithorynchus составляет даже переход к сухопутным животным, а в страусе птица становится сухопутным животным, подобным верблюду, покрытым больше волосами, чем перьями; если некоторые сухопутные животные, например вампиры и летучие мыши, способны даже летать, как существуют и летающие рыбы, — то все это не снимает тем не менее указанного основного различия, которое не должно быть общим, но определено в себе и для себя. Вопреки перечисленным несовершенным произведениям природы, представляющим собой лишь смешение разных определений, подобных влажному воздуху или влажной земле (т. е. навозу), основные различия должны быть сохранены и переходы должны быть введены как смешения этих различий. Млекопитающие, эти настоящие сухопутные животные, наиболее совершенны; за ними следуют птицы, а наименее совершенны рыбы.

б). Рыбы принадлежат воде, как об этом свидетельствует все их строение; их расчлененность ограничена стихией и поэтому сосредоточена в самой себе. Кровь рыб еле теплая; она мало отличается от температуры среды,

553

в которой они живут. Рыбы имеют сердце однополостное или с несколькими полостями, которые, однако, всегда непосредственно связаны друг с другом. Ламарк, описывая в цитированном выше месте (от стр. 140 и далее) четыре высших класса животных, говорит о рыбах: «Они дышат жабрами, имеют гладкую или чешуйчатую кожу и плавники; у них нет дыхательного горла (trachee), нет гортани, пет чувства осязания и, вероятно, нет обоняния». Рыбы и другие животные прямо-таки отталкивают от себя своих детенышей, их потомство перестает их интересовать тотчас же после своего появления на свет. Такие животные не доходят поэтому до ощущения единства со своими детенышами.

в). Пресмыкающиеся, или амфибии,— промежуточные образования, принадлежащие частично земле, частично воде; как таковые они заключают в себе нечто отвратительное. У них одна сердечная полость, несовершенное легочное дыхание, гладкая кожа или же поверхность, покрытая чешуей. У молодых лягушек вместо легких имеются жабры.

г). Птицы ощущают подобно млекопитающим свою связь с детенышами. Они откладывают пищу для них в яйце. «Их зародыш заключен в неорганическую оболочку (яичную скорлупу) и вскоре совершенно отрывается от матери, ибо он может развиваться в этой оболочке, не питаясь материнским веществом» *. Птицы согревают своих детенышей своим собственным теплом, уделяют им от своей пищи, кормят также своих самок; но они не жертвуют ради них своей жизнью, между тем как насекомые умирают до своих детенышей. Своим умением строить гнезда птицы обнаруживают присущее им художественное и творческое влечение, они приходят таким путем к положительному самоощущению, претворяя себя в неорганическую природу для другого; а третье, птенцы есть нечто непосредственно выделенное ими. Ламарк (указ. соч., стр. 150) устанавливает в этом отношении следующую градацию птиц: «Если принять во внимание, что водяные птицы (например, плосконогие), бекасы и все виды кур имеют то преимущество перед всеми остальными птицами, что их птенцы, едва вылупившись из яйца, уже могут ходить и добывать себе пищу, то станет ясно, что они должны образовать первые три порядка

* Ламарк, указ. соч., стр. 146.

554