Часть 2.

ВВЕДЕНИЕ

77

работу в связь по крайней мере с этой проблемой, и это приведет нас к обсуждению вопросов философии истории в более тесном смысле слова. Обсуждение этих вопросов предполагает предшествующие выводы, касающиеся сущности естественнонаучного и исторического труда, и в то же время является попыткой подкрепить их некоторыми положениями общего наукоучения. Разрещению этой задачи посвящена пятая и последняя глава. В то же время в ней придется сделать попытку устранить возражения и недоумения, которые, быть может, в иных случаях возникнут по поводу предшествующего изложения и которые могут быть опровергнуты и рассеяны лишь в установленной тогда систематической связи.

78

ГЛАВА I

ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ

Наиболее глубоким было бы понимание того, что все фактическое уже есть теория.

Гёте

Мы знаем, что наша задача состоит прежде всего в том, чтобы установить сущность естественнонаучного образования понятий. Мы приняли далее рещение на' первых порах изучать это образование понятий лишь постольку, поскольку оно имеет значение для познания телесного мира. Путь к разрещению этой задачи оказывается преднамеченным. Так как мы занимаемся отнюдь не психологическим, а логическим исследованием, то мы рассматриваем естественнонаучное понятие, как и всякое логическое образование, как средство для достижения некоторой научной цели, а из этого вытекает, что его сущности надлежит искать в свойственной ему функции, которую оно выполняет для достижения той цели, которую имеет в виду естественнонаучный труд. Итак, заранее ясно, что в этой связи мы никогда не можем употреблять слова «понятие» для обозначения представлений, значение которых сводится к. тому, что они имеются налицо как факты в нашей душевной жизни, но лишь для обозначения таких образований, благодаря которым что-либо сделано для целей научного познания. Ведь логика, имеющая в виду быть наукоучением, вправе употреблять Л01ические термины лишь для имеющих важное значение в научном отношении образований. Итак, первый из ставимых нами вопросов должен гласить: в чем состоит задача естественнонаучного понятия и каким путем последнее разрешает ее?

Многообразие телесного мира и упрощение его благодаря общему значению слов

Чтобы найти ответ на этот вопрос, мы исходим из такого мнения, с которым свыкся каждый. Человек имеет пред собой телесную действительность, на которую направлено его познание. В данном

ГЛАВА I. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ 79

случае нас не занимает вопрос о том, образует ли эта действительность во всех отношениях независимое от познающего субъекта бытие, которое представляется «в сознании» или вполне, или отчасти так же, как оно существует независимо от последнего, или же этот мир есть лишь «явление»; человеческий способ рассмотрения (Auffassungsweise) иного, совершенно неизвестного нам реального мира вещей в себе, или же, наконец, оказывается ли непосредственно данная нам действительность единственной, которую мы имеем право допускать, и не может ли поэтому ей соответствовать «скрывающееся за нею» бытие. Для нас достаточно того факта, что всякий знает телесный мнр как одну простирающуюся в пространстве и времени действительность, которой свойственны воззрительные формы (von anschaulichen Gestaltungen), и что науке о телах, поскольку она есть эмпирическая наука, ведома, в качестве объекта ее исследований, во всяком случае только эта одна действительность. Итак, в связи с этой постановкой вопроса находится то обстоятельство, что совершенно безразлично, называть ли этот мир опытным, заранее находимым, данным миром или же содержанием сознания.

Но мы должны, конечно, припомнить одну, лежащую в ином направлении, особенность этого телесного, данного опыту или сознанию мира, которая находится в связи с тем обстоятельством, что дело идет о мире воззрительном (eine anschauliche), существующем в пространстве и времени. Эта особенность легче всего станет ясной для нас, коль скоро мы сделаем попытку познать воззрительную телесную действительность, воспроизведя ее как раз в таком виде, как она есть в наших представлениях, и затем выражая в суждениях все то, что мы представляем. Ведь нам приходится при этом наталкиваться на затруднена, которые скоро оказываются непреодолимыми препятствиями для такого рода познания мира, причем в этих затруднениях наилучшим образом сказывается та особенность телесного мира, которую мы имеем в виду.

Одно из этих затруднений известно всякому, Телесный мир не имеет достижимого для нас начала во времени и достижимого для нас предела в пространстве. Он представляется нам в виде необозримого многообразия отдельных форм и процессов. И, если мы обозначим выражением «бесконечный», — которым во всяком случае надлежит пользоваться осмотрительно, — то, с чем необходимо соединяется суждение, что мы никогда не в состоянии ею исчерпать, нам придется охарактеризовать это воззрительное многообразие телесного мира прямо-таки как бесконечное. И если бы даже мы были склонны мыслить себе количество материи, из которого состоит мир, конечным, так что в этом отношении можно было бы говорить лишь о временной необозримости, а не о бесконечности, то все-таки и допущение конечного количества материи в бесконечном пространстве и бесконечном времени заставляет нас предположить и действительность

80

ГЕНРИХ РИККЕРТ

бесконечного числа комбинаций, а вместе с тем и бесконечного числа различных воззрительных единичных форм?

Ясно, что вытекает отсюда для познания телесного мирового целого. Познать мир, представляя себе порознь все единичные формы, в том виде, как они существуют, — задача, принципиально неразрешимая для конечного человеческого духа. Всякая попытка в этом направлении была бы прямо-таки бессмысленна, ибо, каким значительным мы ни предположили бы число единичных форм, воспроизведение которых в наших представлениях могло бы удасться нам, все-таки им противостояло бы еще принципиально необозримое, стало быть, бесконечное многообразие неизвестных вещей и процессов, и при этих предположениях никогда нельзя было бы говорить о прогрессе в познании мира. Стало быть, тот, кто под познанием мира разумеет действительное отображение (Abbild) мира, заранее должен отказаться от науки, которая хотя бы только приближалась к познанию мирового целого.

Однако и отказ этого рода, и ограничение познания частью мира лишь немного помогли бы удовлетворению потребности в отображении мира путем познания. И здесь мы наталкиваемся на второе затруднение, которое оказывается не менее важным, чем то, о котором только что шла речь, хотя оно и в гораздо меньшей степени обращало на себя внимание. Ведь всякое отдельное воззрение (Anschauung), которое мы выхватываем из бесконечного множества, представляет нам, каким бы простым мы его ни выбрали, все-таки еще некоторое многообразие и, коль скоро мы приступим к более обстоятельному исследованию, мы увидим, что это многообразие становится тем более значительным, чем более мы будем в него углубляться. При этом мы имеем в виду не только многообразие, присущее всякой единичной вещи благодаря тому, что она находится в необозримом множестве отношений с другими вещами. Даже если мы и отрешим какое-нибудь единичное воззрение от всех его отношений и будем рассматривать его совершенно изолированно, мы скоро должны будем прийти к тому убеждению, что и в малейшей части действительности, которую мы только в состоянии представить себе, implicite опять-таки заключается многообразие, которое нельзя исчерпать и которое, стало быть, в этом смысле бесконечно. Если, например, при рассмотрении какого-либо предмета мы обращаем внимание лишь на то, что в нем видимо для нас, на поверхность, представляемую им нашему взору, то во всяком оптическом впечатлении мы имеем пред собой многообразие принципиально необозримое и притом в двояком отношении, как в количественном, так и в качественном. Ведь мы можем разложить всякую

* Относительно этого см.: Riehl. Kriiicismus. П. 2. 5. 281—317, где убедительно докатано, чти из допущения конечности массы в связи с временной бесконечностью мира нельзя делать вывод, что должны повторяться те же самые мировые имения. Впрочем, то. как решается этот вопрос, не существенно для хода наших мыслей, (См. ниже).

ГЛАВА 1. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ 81

поверхность на какое угодно количество частей и, если мы даже подвергнем точному исследованию наименьшую часть, доступную нашему восприятию, то ничто не гарантирует нам, что при еще более точном разложении мы не откроем чего-либо, до тех пор скрывавшегося от нас. С другой стороны, так как всякая поверхность окрашена и не существует абсолютно равномерной окраски даже для малейшей поверхности, мы должны встретить на ней такое количество оттенков окраски, что отчетливо представить себе их порознь совершенно невозможно. Из этого следует, что и малейшая часть мира не может быть познана при посредстве отображающих (abbilden) представлений так, как она есть. Если, пользуясь выражениями Юма, наши идеи в строгом смысле должны быть копиями с впечатлений, то и при величайшем ограничении области познания мы опять-таки стоим перед принципиально неразрешимой задачей.

Теория естественнонаучного образования понятий должна исходить из этих двух вышеуказанных особенностей телесного мира, на которые здесь нужно было лишь специально обратить внимание. Чтобы иметь удобные выражения, мы назовем ту особенность мира, о которой дело идет тогда, когда наше познание направлено на целое, экстенсивным, а ту особенность, которую представляет нам всякая единичная воззрительная форма, интенсивным многообразием — или экстенсивной и интенсивной бесконечностью вещей. Тогда, чтобы резюмировать результат этих соображений, мы можем сказать, что если вообще конечному человеческому духу доступно познание мира, то оно может иметь место лишь таким образом, что им как-либо устраняется или преодолевается экстенсивное и интенсивное многообразие вещей. А мы и усматриваем задачу естественнонаучного понятия именно в этом преодолении экстенсивного и интенсивного многообразия вещей, я интересах научного познания телесного мира, В том, каким образом оно разрешает эту задачу, нам и придется усматривать его «сущность».

Однако, прежде чем заняться более обстоятельным рассмотрением этого процесса преодоления и постараться понять сущность естественнонаучного понятия, исходя из вышеуказанных особенностей телесного мира, оказывается необходимым предупредить некоторые недоразумения, которые могли бы вызвать выражения экстенсивная и интенсивная бесконечность, которыми мы пользовались.

Почти самоочевидно, конечно, что в этой связи слово «интенсивное» должно означать не только качественное, но и количественное ^многообразие (как бы велико оно ни было), которое представляет нам ' всякое единичное воззрение. Конечно, всегда рискованно употреблять какое-нибудь слово в таком значении, которое не вполне совпадает с традиционным значением, но другие выражения, которые мы могли бы выбрать, как например внешнее и внутреннее многообразие, кажутся не менее невразумительными в другом отношении. Во всяком случае, здесь дело идет лишь о вопросе, касающемся терминологии. То, что

82 ГЕНРИХ РИККЕРТ

мы имеем в виду, не может вызывать недоразумений после предшествующих разъяснений.

Далее, мы желаем специально подчеркнуть, что понятия об экстен сивком и интенсивном (в этой связи) некоторым образом относительны. Одно и то же многообразие в телесном мире я могу охарактеризовать и как экстенсивное, и как интенсивное, смотря по тому, рассматриваю ли я соответственную часть телесного мира как состоящую из нескольких единичных вещей или же как единую вещь. В звездном небе, рассматриваемом как одна вещь надо мной, я могу назвать различные небесные тела его интенсивным многообразием. Но я и заранее могу рассматривать то, что представляется моим взорам как экстенсивное многообразие небесных тел, каждое из которых обладает в свою очередь интенсивным многообразием. Мыслимо даже и такое рассмотрение мира, при котором противоположение экстенсивного интенсивному, по-видимому, утрачивает всякий смысл. А именно, раз я рассматриваю весь телесный мир как единую вещь, я могу говорить по отношению к этому миру уже не об экстенсивном, а всею лишь об интенсивном многообразии. И это все, собственно говоря, само собой разумеется, и в данном случае дело идет лишь о том, чтобы специально принять к сведению, что такие возможности рассмотрения ничуть не касаются того, что для нас имеет значение. Для нас достаточно того, что при всякой, представляющейся познанию задаче, мы всегда имеем дело с необозримым многообразием, которое бесконечно в вышеуказанном смысле и которое поэтому, как таковое, недоступно познанию конечного ума.

Быть может, несколько труднее представить предотвращение одного последнего недоразумения, которое может связываться со словом бесконечность. В самом деле, здесь оказывается необходимой величайшая осмотрительность при определении понятия. Мы специально поставили выше бесконечность мира в связь с его пространственной и временной природой. Тут можно было бы сказать, что такого рода бесконечность является отнюдь не чем-либо действительным, а всего лишь продуктом отвлеченных соображений или даже заблуждения. Ведь в данном случае дело идет, мол, лишь об известной возможности мыслить себе всякую пространственную и временную непрерывную среду, составленную из бесконечного числа разделенных точек. Допущение же, что этим точкам соответствует и нечто реальное в телесном мире, является произвольным. По крайней мере можно было бы сказать, что ту особенность телесного мира, из которой мы желаем исходить в нашей теории понятий, мы не констатировали как факт, но лишь сами создали благодаря отвлеченному соображению.

Однако в действительности дело обстоит вовсе не так. Вышеуказанное, в самом деле, чисто отвлеченное соображение, напротив того, вовсе не стоит в прямой связи с занимающим нас в данном случае вопросом. Мы ссылаемся не на бесконечное число объективно существующих точек или что-либо в этом роде, а лишь на простой факт.

ГЛАВА I. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ 83

Мы совершенно неспособны исчислить до конца все встречающееся а действительности многообразие. Конечно, убеждение в невыполнимости такого исчисления находится в связи с природой пространства и времени в том отношении, что телесный мир есть действительность, находящаяся в пространстве и изменяющаяся во времени. Но следует тщательно отличать фактическую неспособность нашего сознания представить себе эту действительность во всем ее многообразии от понятия непрерывной среды, разложенной на бесконечное множество частей. В данном случае нас занимает лишь наша неспособность, а не упомянутое понятие. Пока мы разумеем под бесконечностью мира всего лишь вышеупомянутое непосредственное убеждение в неисчерпаемом для нас многообразии действительности, мы обеспечены против всякого возражения, при котором нас упрекают в том, что мы видим назначение понятия в разрещении такой задачи, которая сама является продуктом преобразующей действительность обработки, производимой при посредстве понятий. Бесконечность телесного мира в нашем смысле есть только выражение непосредственного переживания. Отказаться от наших дальнейших выводов мог бы только тот, кто утверждает, что ему неведомо это переживание.

Теперь мы можем перейти к вопросу: благодаря чему оказывается возможным требуемое преодоление экстенсивного и интенсивного многообразия мира научным познанием? Это преодоление вообще не было бы возможно, если бы в недисциплинированном еще научно состоянии мы обладали бы лишь такими представлениями о действительности, значение которых сводится к тому, что они относятся лишь к какой-либо отдельной форме этой действительности. Но дело обстоит иначе. Еще задолго до того, как мы принимаемся за научное исследование мира, у нас развились духовные образования совершенно иного рода, чем те, которые обыкновенно называются общими представлениями. Мы не касаемся вопроса о том, удобоприменимо ли это обозначение. Здесь достаточно указать на тот факт, что мы обладаем словами, которыми мы можем обозначать не только какое-нибудь единичное определенное воззрение, но множество различных отдельных форм действительности зараз. В этом отношении слова можно назвать «общими». Однако эта общность слова не может обусловливаться самими звуками, входящими в состав слова, так как слово, рассматриваемое само по себе, есть совершенно индивидуальное акустическое или оптическое впечатление, но к индивидуальным звуковым комплексам должно присоединяться еще что-то такое, благодаря чему мы их «понимаем», т. е. слова должны иметь общие «значения».

Нас занимают эти значения слов. Именно в них уже естественное психологическое развитие начало создавать средство, пользуясь которым мы прежде всего можем хотя еще и не преодолеть в самом деле бесконечность мира, но в значительной степени упростить часть экстенсивного и интенсивного многообразия вещей. Этот процесс упрощения имеет для нас величайшее значение. Всякий человек

84

ГЕНРИХ РИККЕРТ

беспрестанно пользуется этим средством, экстенсивное многообразие окружающего нас мира умаляется благодаря тому, что мы обозначаем одним словом множество воззрений. Интенсивное многообразие всякого единичного воззрения преодолевается благодаря тому, что, не представляя себе специально какого-либо объекта во всем его воззрительном многообразии, что было бы невозможно, мы все-таки можем с уверенностью подвести его под значение слова. Таким образом, благодаря значению слов мы некоторым образом воспринимаем в себя зараз множество воззрительных форм и в то же время представляем себе лишь незначительную часть (быть может, ровно ничего) их бесконечного воззрительного содержания. Теперь мы не задаемся вопросом о том, благодаря чему возникли эти значения слов и на чем основывается их способность упрощать мир. Всякий «может во всякое мгновение убедиться в том, что эта способность существует».*

Пока упрощение данного, благодаря значениям слов, продолжает быть только продуктом не сопровождаемого сознательными логическим целями психологического развития, мы не станем здесь останавливаться на нем. Но коль скоро значение слов применяется для целей научного познания мира, то в нем мы имеем пред собой примитивнейшую форму процесса мышления, которую мы признаем функцией, свойственной естественнонаучному понятию: оно упрощает мир и благодаря этому придает воззрительной действительности такую форму, в которой она становится доступной нашему познанию. В этом мы усматриваем (в наиболее общем смысле) логическую «сущность» естественнонаучного понятия.

Пользуясь выражениями традиционной логики, мы можем, следовательно, охарактеризовать функцию понятия еще и следующим образом: в его объеме преодолевается экстенсивное многообразие, а в его содержании — интенсивное многообразие вещей. Конечно, нет надобности точнее объяснять, что такое надлежит разуметь под преодолением экстенсивного многообразия благодаря объему понятия. Выяснение же того, что такое означает преодоление интенсивного многообразия вещей благодаря содержанию понятия, возможно, лучше всего может быть достигнуто путем сравнения образа действия ученого с тем образом действия, которого относительно телесной действительности держится художник.

При этом мы имеем в виду, в особенности, живописца и ваятеля.** Его интерес направлен на воззрительную форму вещей, и он чувствует

• Психологам предоставляется случай применить новейшее универсальное средство «дарвинюм» и к «объяснению" общих значений слов. Не может подлежать сомнению, что упрощение действительности облегчает ориентирование в мире и благодаря этому становится важным оружием в борьбе за существование. В таком случае общность (и с психологической точки зрения) оказывалась бы средством для преодоления воззрительного многообразия. Но это замечание отнюдь не должно служить аргументом, подкрепляющим нашу логическую теорию.

*• См. весьма интересные сочинения Конрада Филлера: «Ueber die Beurtheilung vop Werken der bildenden Kunsi» и «Der Uisprung del kunsilerischen Thaiigkeit».

ГЛАВА Г. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ 85

себя бессильным пред многообразием воззрения; чувство, известное каждому, кто хотя бы только пытался рисовать с натуры. И он знает, что это воззрение для него неисчерпаемо, и он равным образом оказывается в таком положении, что ему приходится упрощать воззрение. По его мнению, он тем более приближается к своей цели, чем более он углубляется в это воззрение и, хотя продукт его усилий в конце концов часто представляет чрезвычайно значительное упрощение воззрения, он все же остается воззрительным упрощением. Удавшимся художественное произведение признается лишь в том случае, если оно вызывает по крайней мере иллюзию того неисчерпаемого богатства, которым всюду обладает сама действительность.

Совершенно иначе поступает ученый. Частности воззрительной формы очень мало занимают его. Ведь все люди, у которых не развит художественный интерес к действительности, знают о воззрительной форме (даже тех вещей, с которыми им ежедневно приходится иметь дело) поразительно мало; ведь они обращают на нее внимание лишь постольку, поскольку для этого оказываются налицо практические потребности. Ученый имеет с ними ту общую черту, что его занимает не воззрение как таковое. Скорее и его интерес к воззрительному обусловливается потребностью, и притом теоретической потребностью познания. Он оставляет воззрение, коль скоро оно настолько ясно запечатлелось в его сознании, что он в состоянии выяснить себе отношение воззрения к содержанию своих понятий. Он должен иметь критерий для суждения о том, когда он вправе оставлять воззрение, т. е. не обращать внимания на его частности. Иначе он никогда не справился бы с исследованием хотя бы даже и одного единственного объекта.

Итак, без понятий в вышеуказанном смысле всякое познание мира, всякое усвоение телесной действительности нашим духом было бы невозможно. Поэтому образование понятий необходимо связано с каждым выразимым в словах суждением о действительности. Конечно, существуют такие суждения, элементы которых относятся к единичным воззрениям. Однако они понятны лишь коль скоро они сопровождаются указательными жестами, стало быть, лишь в тех случаях, если можно прямо показать имеемое в виду воззрение. Во всяком суждении, которое вразумительно само по себе, — а таковыми должны быть все те суждения, которые должны иметь научную ценность, — без исключения, всегда применяются общие значения слов, т. е. образование, в которых объединяется некоторое число различных воззрений, причем в них всегда заключается лишь часть содержания объединяемых воззрений.*

* Само собой разумеется, что при этом мы вовсе не касаемся таких предложений, в которых в качестве субъекта или предиката имеются в виду слова, как таковые, как данные определенные комплексы звуков. См.: Sigwan Logik. I. 2 Aufl., S. 27 f.

86

ГЕНРИХ РИККЕРТ

Это утверждение не опровергается и тем обстоятельством, что существуют такие суждения, в которых словами желают обозначить лишь одну единичную вещь. Общность в нашем смысле обусловливается не тем, что слово может быть относимо к нескольким вещам, находящимся в различных местак пространства, но упрощение действительности оказывается налицо и в том случае, если при помощи значения слова объясняется лишь то многообразие, которое представляет нам в различных единичных воззрениях при различных обстоятельствах какая-нибудь единичная вещь. Ведь, даже если бы каким-либо словом имелось в виду обозначить только единственную, совершенно индивидуализированную воз зри тельную форму действительности, то соответственное суждение, раз оно должно быть понимаемо без жеста, указывающею на соответственное воззрение, все-таки состояло бы исключительно из общих понятий и могло бы предъявлять к нам требование думать о некотором единичном воззрении лишь благодаря определенной комбинации значений слов.* Однако нам не приходилось здесь подробнее останавливаться на этих случаях, так как по причинам, которые выяснятся впоследствии, такие суждения вряд ли встречаются в связи с каким-нибудь естественнонаучным исследованием. И понятия, представляющие различные формы лишь одной единичной вещи, очень редки в естествознании и не представляют существенного интереса для этой части наукоучения. И ими мы займемся лишь тогда, когда мы перейдем к рассмотрению значения понятия в исторических науках.

Здесь мы должны подчеркнуть еще следующее. Даже в простейших суждениях, в которых мы, как обыкновенно говорят, всецело ограничиваемся тем, что описываем действительность, мы всегда уже производим далеко идущее упрощение и, если это описание служит для какой-либо научной цели, логическую обработку действительности. В противоположность известным тенденциям новейшей теории познания, клонящимся к тому, чтобы ограничить естествознание «описанием» мира, необходимо весьма определенно подчеркнуть это. Так как какое-нибудь суждение о действительности всегда оказывается возможным лишь с помощью какого-нибудь понятия в вышеуказанном смысле, то мы можем также сказать, что все виденное или слышанное всегда входит в какое-нибудь суждение лишь в качестве члена какого-нибудь класса. Поэтому всякое суждение предполагает уже некоторую классификацию, которая, конечно, когда дело идет о первоначальных суждениях, может быть лишь продуктом непроизвольного психологи-

* Заслугу Фолькельта в его рассуждениях о понятии (Erfahrung und Denken. S. 317 ff.), с которыми я относительно дальнейшего соглашаюсь в существенных пунктак (конечно, более в результате, чем в обосновании), составляет то, что он опять решительно указал на общность понятия, или, как он выражается, на то, что понятие есть представление об общем. Вопрос о том, насколько представление о субъекте и представление о предикате отличаются друг от друга по отношению к общности, не имеет значения для занимающей нас в данном случае проблемы.

ГЛАВА I. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ 87

ческого процесса и которая идет рука об руку с образованием значения слов. Но в силу этого совершенно невозможно, чтобы построение законченной картины мира в пространстве и во времени в качестве идеала познания предшествовало классификации данного.* Напротив того, идеалу всеобъемлющего познания единичного вообще не может быть места в логике.

Конечно, этим отнюдь не устраняется то, что в естествознании называют описанием. Требуется только выяснить себе сущность описания и не воображать, что благодаря этому выражению устраняются некоторые, пожалуй, весьма неудобные гносеологические проблемы. Для того чтобы слово «описание» в качестве обозначения первого шага, ведущего к естественнонаучному познанию вещей, в отличие от второго шага, классификации, имело смысл, под ним можно разуметь лишь тот род классификации, который упрощает формы действительности лишь при помощи значений слов, возникших помимо сознательной логической цели. Психологически это иногда оказывается необходимым в качестве первого шага в развитии знания, но непонятно, почему же это упрощение должно иметь преимущество пред другими. Ограничивать естествознание описанием фактов в этом смысле означало бы то, что исследование не должно идти далее первоначального, возникшего благодаря внешним сходствам внесения порядка в воззрительное многообразие. Серьезно этого никто не пожелает. Мы можем даже сказать, что при исследовании какой-либо проблемы естествознания такие суждения, в которых утилизируются лишь произвольно возникшие значения слов, будут встречаться только спорадически и только в качестве первого шага, и что они представляют интерес для логики разве что в качестве подготовительной ступени для научного мышления. Напротив того, при исследовании какой-либо естественнонаучной проблемы мы почти никогда не выхватываем произвольно какого-либо значения слова. Мы выбираем его для определенной цели и утилизируем произведенное в нем упрощение воззрительного многообразия таким образом, что благодаря этой утилизации значение слова получает логическую ценность, которой оно не обладает еще в качестве непроизвольно возникшего психологического продукта. В таком случае суждения, в которых встречаются такие значения слов, всегда представляют собой уже нечто большее, чем простое лишь описание в вышеуказанном смысле. Они находятся уже на пути к научной обработке вещей, для которой слово «описание» служит не особенно удачным обозначением.

Поэтому-то мы и называем уже и те образования, которые психологически не отличаются от образований, представляющих собой всего лишь значения слов, понятиями. Этим мы отнюдь не приравниваем друг к другу значения слов и понятий. Одной только общности недостаточно для того, чтобы какое-либо психологическое образова

* Sigwarl. Logik. II. 2 Aufl. S, 8 f.

ГЕНРИХ РИККЕРТ

ние становилось понятием. Относительно этого мы совершенно согласны с Зигвартом. Мы называем значения слов понятиями лишь в тех случаях, если производимое благодаря им упрощение воззрения вышеуказанным образом служит познаванию, и, таким образом, благодаря общности достигается логическая цель. Мы полагаем, что мы тем более вправе пользоваться этим обозначением, что и выработанные понятия естествознания обязаны своей ценностью более всего той самой функции, которую мы признаем существенной характеристикой уже и примитивнейшего образования понятий, а именно — упрощению интенсивного и экстенсивного многообразия вещей. В доказательстве этого состоит задача дальнейшего изложения.

II

Определенность поняти

Мы ознакомились с наиболее примитивным родом образования понятий, т. е. с утилизированием непроизвольно возникших значений слов для какой-либо научной цели. Но мы должны также подчеркнуть, что здесь дело идет лишь о первом шаге на пути к образованию природного научного понятия. Для того чтобы быть совершенными понятиями, т. е. выполнять свою задачу, значения слов нуждаются в дальнейшей логической обработке. Для понимания необходимости и рода этой обработки, мы должны несколько точнее представить себе природу значений слов.

При этом мы наталкиваемся на весьма трудный психологический вопрос, для разрещения которого со стороны психологии сделано еще сравнительно мало. Что происходит в нас, когда мы понимаем какое-нибудь слово? Что, присоединяясь к изображению или звукам слова, придает им значение, которого они сами по себе лишены? Для наших целей мы ставим здесь эту проблему лишь в форме вопроса: можем ли мы при понимании слов обходиться совершенно без воззрительных представлений? Ясно, почему здесь этот вопрос важен. Если на него дается отрицательный ответ, то с воззрением в понятие вновь привходит и бесконечное многообразие, и ценность понятия, которая ведь должна состоять именно в преодолении воззрительного многообразия, должна становиться сомнительной. В таком случае задачу дальнейшей обработки понятия следовало бы усматривать в устранении и этого многообразия.

Но прежде всего воззрение, по-видимому, отнюдь не играет существенной роли при понимании значений слов. Мы склоняемся к тому, чтобы вместе с Шопенгауэром,* Либманном,** Рилем*** и другими

• Die Welt als Wille und Voraellung. I, 5 9. S. W. (Griesebach). Bd I. S. 77 ff, " Zur Analyse der Wirklichkeit, 2 Aufl. S. 471 ff. *•* Beiirage zur Logik.

ГЛАВА 1. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ 89

предположить, что мы по крайней мере не все слова понимаемой нами речи переводим в воззрительные образы, так как в таком случае совершенно не было бы возможно столь быстрое понимание слов, как оно фактически имеет место. Но благодаря этому обстоятельству проблема значения слов, собственно говоря, лишь резче выдвигается на первый план. Ведь еще никто не был в состоянии сказать, в чем состоит значение слова, если оно не есть воззритель-ное представление. Однако, быть может, мы вовсе не вправе таким образом ставить вопрос. Быть может, значение и слово не столь раздельны, чтобы можно было спрашивать, что такое есть одно без другого. Риль* заметил, что видимость (Schein) полного отделения слова и значения может возникать лишь при рассмотрении чужого языка, которым мы не вполне владеем. Мы делаем значение слова чужого языка независимым лишь в тех случаях, когда мы можем передать это значение словами нашего родного языка, стало быть, поставить на место одного слова другое. В самом нашем родном языке значение остается неотделимым от слова. Это, конечно, правильно и в значительной степени способствует выяснению вопроса, но и это не есть разрещение проблемы.

Мы не можем дать рещения психологической проблемы в связи с занимающим нас вопросом. Логика должна попытаться самостоятельно трактовать данный вопрос. Она может сделать это, так как тот вопрос, который мы должны поставить здесь, в значительной степени независим от того, о чем только что шла речь. А именно одно достоверно: по отношению к большинству тех слов, которыми мы пользуемся, мы не умеем точно выразить, в чем состоит их значение. Это самым недвусмысленным образом доказывается уже тем обстоятельством, что вообще мог возникнуть спор относительно того, что такое присоединяется к слову для того, чтобы придать ему значение. Положим, невозможность точного указания значения может не служить помехой в обыденной жизни, в сфере которой употребление слов тем не менее достаточно обеспечено. Но совершенно иначе обстоит дело по отношению к таким словам, которые в качестве обозначений понятий должны служить какой-либо научной цели. В таком случае недостаточно того, чтобы слова вообще понимались, причем нам остается неизвестным, благодаря чему это происходит, так как при этом условии никогда нельзя вполне устранить возможности неясностей и недоразумений. Поэтому наукоучение не может успокоиться на, быть может, правильном, но для него чисто отрицательном утверждении, гласящем, что мы не нуждаемся ни в каком воззрении для того, чтобы понимать слова. Оно должно, напротив того, требовать, чтобы наука специально занялась выяснением содержания значений, чтобы гарантировать верное применение значений слов для всякого случая. Но она в состоянии сделать это лишь в том случае, если она выделит содержание значени

* Ibid. S. 59.

90 ГЕНРИХ РИККЕРТ

из его слияния со словом. Стало быть, если раздельность значения и слова фактически не существует, то она все-таки есть логический идеал. То, что значения слов фактически выполняют так, что мы не можем точно указать при этом, благодаря чему они выполняют это, мы должны заменить в научном исследовании такими процессами, в которые мы вникаем и которые благодаря этому гарантируют необходимую верность выполнения. Итак, мы занимаемся теперь не фактическим ходом дела при понимании слов, но мы рассматриваем этот последний некоторым образом как сокращение процесса, который требуется отчетливо выяснить.

Каков должен быть этот процесс, раз он должен достигать имеемых в виду целей? Что должны мы представлять себе, коль скоро мы представляем себе содержание какого-либо значения слова? Мы можем попытаться вывести это из фактического функционирования значений слов, ставя вопрос: какие особенности должно было бы иметь в качестве необходимых условий для выполнения своей функции отделенное от слова и представимое само по себе значение? После вышеприведенных разъяснений это само собой понятно. Преодоление экстенсивного многообразия возможно лишь благодаря тому, что в значении слова доходит до сознания общее нескольким единичным воззрениям, ибо лишь благодаря этому мы в состоянии признать воззрения, в которых оказывается это общее, относящимися к соответственному значению слова. Мы можем также сказать, что общее должно как-либо выделяться из вообще представляемого в значении слова. Но это выделение есть необходимое условие и для упрощения интенсивного многообразия единичного воззрения. Тогда мы должны обращать внимание не на все содержание воззрения, а только на эту часть, именно на общее. Как уже сказано выше, мы утверждаем не то, что это должно непременно психологически происходить таким образом, а только то, что должно оказываться возможным таким образом отдавать себе отчет в содержании значения слова, коль скоро его применение должно быть в достаточной степени обеспечено для целей науки.

Но, с другой стороны, мы должны теперь поставить на вид, что коль скоро мы в самом деле попытаемся представить себе содержание какого-либо возникшего без нашего сознательного содействия значения слова, то общее отнюдь не окажется единственным содержанием значения слова, и в силу этого пред нами снова возникает вопрос: можем ли мы при понимании слов обходиться без эмпирического, бесконечно разнообразного воззрения. В этой связи на этот вопрос приходится дать отрицательный ответ. Коль скоро мы стараемся точно представить себе значение какого-либо слова, нашему сознанию всегда навязывается какое-либо индивидуальное воззрение с его бесконечным многообразием, воззрение, в котором мы представляем себе общее, которое даже только и делает возможным действительное представление (Vorstellen) общего. Его можно назвать задним планом (Hinter-

ГЛАВА I. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ 91

grund) понятия в противоположность находящимся на переднем плане общим элементам.*

Это обстоятельство имеет большое значение для логики. В воззри-тельном заднем плане понятия, который может отсутствовать при понимании слов в обыденном смысле, но который проявляется при всякой попытке отчетливо представить себе содержание значений слов, т. е. при всякой попытке отделения слова и значения, мы опять имеем пред собой нечто такое, на чем мы не можем остановиться. Он принуждает нас к дальнейшей логической обработке понятия. Если одного лишь понимания слов без возможности особого указания значения было недостаточно для надежности научного исследования, то такого представления значения, как описанное выше, и подавно недостаточно. Ведь мы должны, правда, допустить разграничение переднего и заднего плана, известное рельефное выделение (Sich-Her-ausneben) общих элементов в содержании значения слова, потому что, как мы видели, без этого значения слова не могут выполнять того, что они фактически выполняют. Но в то же время всякий согласится с тем, что в первоначальных понятиях передний план не отделен совершенно ясно от заднего плана, и. что путем простого представления мы не в состоянии представить себе выделившиеся общие элементы таким образом, чтобы мы действительно точно и положительно знали, что такое мы представляем себе как общее. Напротив того, многообразие представляемого содержания всегда влечет за собой некоторую неуверенность, некоторое колебание и одного этого, быть может, достаточно для доказательства того, что всякое значение слова, содержание которого мы точно представили себе, пока оно остается образованием, не подвергнутым дальнейшей логической обработке, обязано своей способностью упрощать многообразие мира лишь значительной неопределенности своего содержания. Эта неопределенность может быть настолько безразличной при утилизировании значений слов для целей обыденной жизни, что может казаться, будто ее вообще не существует. Она постоянно вызывается необходимо проявляющимся избытком воззрительного многообразия, без которого мы совершенно не можем обойтись при действительном представлении.

Это многообразие в содержании понятий с логических точек зрения является недостатком. Оно не только препятствует нам с уверенностью указать объем понятия, но прежде всего понятие, имеющее неопределенное содержание, способно дать лишь очень мало для преодоления интенсивного многообразия единичных форм. Стало быть, надлежит устранить воззрительное многообразие из содержания понятий, избавиться от «заднего плана», на котором мы представляем себе общее, и изолировать ту часть значения слова, которая нас занимает. Надлежит еще более отрешить понятие от воззрения, чтобы в самом деле преодолеть многообразие воззрения. Лишь таким образом нам удастс

* Ср.: Веппо Erdmmn. Logik. I, S. 44 ff.

92

ГЕНРИХ РИККЕРТ

построить совершенные понятия, не содержащие в себе ничего кроме тою, что обще различным единичным воззрениям, и поэтому определенно содержащие в себе это общее. Поэтому Зигварт вполне прав, подчеркивая определенность как существенное свойство логически совершенного понятия. И Фолькельт называет понятие определенным представлением об общем. В самом деле, лишь определенные понятия дают нам средство, с помощью которого мы действительно в состоянии преодолеть вшзрительное многообразие. Так как мы еще не обладаем этим средством в первоначальных значениях слов, то мы должны создать его себе. Мы должны вызвать такое состояние, при котором попытка представить себе содержание значения слова приводит нас не к воззрительному и поэтому, — коль скоро оно должно быть общим, — неопределенному многообразию, но к точно отграниченному и определенному значению.

Но тут возникает вопрос: могут ли вообще существовать как психические образования - такие представления, каких требует логика, а именно представления, которые как общи, так и вполне определенны по содержанию. Уже на основании того, что только что было выяснено, мы можем видеть, что на этот вопрос приходится дать безусловно отрицательный ответ. Мы напрасно старались бы действительно представить себе только общие элементы. Пока мы пытаемся представлять себе, нашему сознанию навязывается и какое-нибудь воззрительное многообразие, и снова является задний план, а вместе с тем и служащая помехой неопределенность понятия. Итак, по-видимому, логика ставит пред нами в данном случае неразрешимую задачу. Определенно всегда только индивидуальное воззрение. Общность какого-нибудь содержания сознания, по-видимому, необходимо связана с неопределенностью. Стало быть, определенных представлений об общем в качестве психических образований не существует. Из этого вытекает, что, коль скоро вообще должны существовать совершенные понятия, то значение слова должно обрабатываться и преобразовываться совершенно иным образом.

Другими словами, чтобы создать в самом деле пригодное понятие, мы не можем остановиться на простом представлении, так как всякое представление связано с многообразием, которое служит нам помехой. Но каким образом мы отделываемся от этого многообразия? Средство для этою весьма просто и оно беспрестанно применяется. Мы перечисляем поодиночке то, из чего состоит содержание какого-нибудь понятия. Благодаря этому у нас получается нечто совершенно новое. Такое определение понятия может быть даваемо лишь благодаря тому, что мы заменяем единичное представление множеством актов мышления, а именно некоторым числом следующих друг задругам суждений. В них нам определенно дано содержание значения слова. Теперь воззрительное многообразие не может уже служить помехой. Передний план ясно отделен от заднего плана.

Итак, логически совершенное понятие никогда не оказывается единичным представлением, но всегда течением представлений. Если

ГЛАВА 1. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ 93

оно действительно мыслится, оно состоит из ряда предложений. Это не должно, конечно, означать, чтобы при применении понятия в научном изложении всякий раз, когда слышится соответственное слово, должны были специально совершаться суждения, выражающие содержание его значения. Психологически тогда опять может происходить сокращение процесса, на природе которого мы не будем здесь подробнее останавливаться. Только должна существовать возможность, чтобы, коль скоро возникает какое-либо сомнение относительно содержания понятия, могли совершаться определяющие суждения; мы хотим только сказать, что в тех случаях, где существует потребность в том, чтобы точно представить себе содержание понятия, это должно происходить не в форме неопределенного представления, а в форме суждений.

Однако мы должны сделать еще одно ограничение. Мы желаем на первых порах лишь установить, что указание содержания какого-либо понятия и всякое действительное представление его содержания должно принимать форму суждений. На первых порах мы оставляем нерещенным вопрос о том, имеем ли мы в данном случае дело с подлинными суждениями, т.*е. с такими предложениями, в которых утверждается истинность чего-либо. В данном случае мы имели в виду только указать, какое средство мы должны применять, чтобы соединить друг с другом оба требования, которые должны быть представляемы к понятию, ¦— общность и определенность. Если и не существует таких представлений, которые общи и в то же время определенны, то взамен к нашим услугам оказывается комплекс предложений, который логически эквивалентен общему и в то же время определенному представлению.

Но в самом ли деле это средство устраняет тот недостаток, который свойствен логически недоработанным общим значениям слов? Этого, по-видимому, не бывает в том отношении, что каждый из элементов понятия, которые в форме суждений отчетливо сознаются нами, и совокупность которых составляет содержание понятия, опять-таки должен быть значением слова и, следовательно, коль скоро точно представляется его содержание, обладать теми же многообразием и неопределенностью, как и само значение слова, которое требуется определить. Мы можем, правда, устранить эту неопределенность благодаря тому, что мы опять-таки определяем элементы в служащих для определения значения слова суждениях, указывая, конечно, равным образом в форме суждений их элементы. Но так как и элементы в этих суждениях суть общие значения слов и, стало быть, они опять-таки неопределенны и это, конечно, повторялось бы при всяком новом определении, то, по-видимому, нам предстоит производить бесконечный ряд определений понятий, чтобы достичь цели. Иными словами, это означает, что и благодаря превращению содержания понятия в форму суждений мы не в состоянии образовать такие понятия, которые имели бы вполне определенное содержание, что, следовательно, и эти понятия не преодолевают воззрительного многообразия.

94

ГЕНРИХ РИККЕРТ

В самом деле, чисто формально логическое рассмотрение, представляющее ко всякому понятию без ограничения требование абсолютной определенности, требует чего-то невозможного. Но дело принимает совершенно иной оборот, коль скоро мы принимаем в соображение, что мы рассматриваем понятие как средство для какой-либо цели, и что определенность понятий должна лишь гарантировать надежность пользования ими. Тогда наукоучение может требовать определения понятия, очевидно, лишь постольку, чтобы неопределенность содержания понятия перестала служить помехой для хода научного исследования. И нам приходится поставить вопрос: оказывается ли для достижения этой цели всегда необходимой абсолютная определенность понятия?

Можно показать, что она не оказывается необходимой по отношению к наибольшей части области научного исследования. Мы должны уметь придавать понятиям лишь большую определенность, нежели та, которой во многих случаях обладают психологически возникшие значения слов, но это не требует их абсолютной определенности. Уже заранее неопределенность значений слов, даже если их содержание указывается лишь при посредстве представления, ограничена известными пределами вследствие разделения между передним планом и задним планом, и дело идет лишь о том, чтобы сузить эти пределы. А такое сужение пределов может быть в значительной степени достигнуто и путем указания элементов, которые сами по себе не вполне определены. Так, например, юрист сможет, правда, не остановиться на неопределенном значении слова «брак», но точно установить его понятие путем указания соответственных постановлений закона. Однако при этом ему неизбежно придется оперировать с неопределенными значениями слов, вроде муж и жена, и если он обходится в данном случае без нарочитого определения понятий, то это обусловливается тем, что неопределенность значений слов «муж» и «жена» никогда не может простираться так далеко, чтобы вследствие этого в понятии брака заключалась служащая помехой для юриста неопределенность.*

Само собой разумеется, что, исходя из формально-логических точек зрения, нельзя решить, где находит себе предел превращение значений слов в форму суждений, но это возможно установить всегда лишь для отдельных наук, принимая в соображение особенности их предметов. Науки должны относиться к этому вопросу весьма различным образом, и попытка указать виды и мотивы этою отношени

* Этим примером пользовался Зигварт в связи с обсуждением иного вопроса, который будет трактоваться лишь в дальнейшем отделе этой главы. Но ни можно было воспользоваться и в данном случае, хотя он и не заимствован из естественных наук. Мы сейчас увидим, как обстоит дело в естественных науках. Здесь дело шло лишь о том, чтобы в совершенно обшей форме показать, что надлежит разуметь под сужением пределов неопределенности понятна путем указания элементов, которые сами неопределенны. Ср. помещенную Зигвартом в журнале «Gottingische gelehrte Anzeigen» (1890. № 2. S. 55) критику моего сочиненна -Zur Lehre von der Definition».

ГЛЛВЛ Г. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ 95

являлась бы, хотя и связанной с большими трудностями, но и настолько же интересной задачей наукоучения. Здесь достаточно указать на то, что нельзя выводить возражения против нашей теории из отсутствия абсолютной определенности и из необходимой примеси воззрительно-го многообразия в содержании понятия. Понятия лишь в том случае не нужно выражать в форме суждений, если они не нуждаются в формально-логическом совершенстве, т. е. в силу вышеуказанных причин могут оставаться на стадии неопределенных значений слов.

Еще несколько замечаний, касающихся лишь естественнонаучного образования понятий, которым мы исключительно и занимаемся теперь. Здесь, по крайней мере во многих случаях, дело представляется таким образом, что значения слов, которые для одной отрасли естественных наук не нужно превращать в предложения, ибо ее определенность достаточна для их целей, воспринимаются другою отраслью естествознания для дальнейшей переработки в форму понятий (begriff-licher Bearbeitung), причем эта отрасль в свою очередь предоставляет другую часть своих значений слов для переработки их в форму понятий третьей естественной науки и т. д. Часто значения слов, с которыми одна наука уверенно оперирует, несмотря на их неопределенность, образуют именно труднейшие проблемы для другой науки. Можно попытаться произвести с этой точки зрения систематическое распределение отдельных естественных наук. Пришлось бы начать с тех, в которых встречается наибольшее количество не подвергаемых обработке значений слов, т. е. в которых дело идет главным образом об упрощении действительности исключительно с помощью возникших без сознательной цели значений слов, стало быть об «описании» в вышеуказанном смысле. Однако при этом оказалось бы, что уже для тех отраслей знания, которые обыкновенно характеризуются как описательные естественные науки, в таком только случае достаточны значения слов, содержание которых образует лишь непроизвольно появляющееся воззрение, если они подводят такие вещи, которые имеют значительное воззрителыюе сходство друг с другом, под одно понятие. Однако этой чисто внешней общностью можно руководиться лишь в редких случаях. Мышление, оперирующее только с значениями слов, причислило бы, например, медянку к змеям, дельфина к рыбам. Такое понятие, которое соединяет медянку с ящерицей, дельфина с собакой, не может уже быть всего лишь значением слова. Элементы уже этих понятий должны, напротив того, быть точно указаны в форме суждений. Отсюда можно было бы затем перейти к другим наукам, которые стоят тем выше, чем более в них неопределенные значения слов устранены и заменены понятиями, подвергнутыми логической обработке и выразимыми в форме суждений. Однако полное выяснение этой мысли окажется возможным лишь впоследствии, при рассмотрении вопроса о том, насколько суждения, при посредстве которых указываются элементы какого-либо понятия, имеют не только форму, но и содержание или ценность суждений, ибо тогда нам впервые

96

ГЕНРИХ РИККЕРТ

обнаружится подлинная сущность понятия, которая отнюдь не исчерпывается определенностью.

Наметить эту мысль уже здесь побуждает то обстоятельство, что она приводит нас к новой трудности и по отношению к определенности понятия. Ведь именно при размышлении о связи и об иерархии естественных наук нам приходится усомниться и том, действительно ли нас может удовлетворив теория, согласно которой одна наука пользуется неопределенными значениями слов, переработку которых в форму понятий она предоставляет какой-нибудь другой науке. Мы не имеем права забывать, что различные отрасли естествознания, правда, прежде всего подвергают действительность обработке с различных сторон, но что, так как телесный мир следует рассматривать как единое целое, все естественные науки должны быть признаны членами одной научной системы, в известном смысле и подготовляющими общую теорию телесного мира, в которую все они вносят свой вклад. Стало быть, все-таки должна существовать такая наука, которая действительно старается довести до конца разрещение задачи, состоящей в устранении всего воззри тельного многообразия, так как она имеет дело с элементами, переработку которых в форму понятий она не может уже передать никакой другой науке- Эта наука выполняла бы свою задачу лишь в том случае, если бы она оперировала только с такими понятиями, элементы которых были бы как общи, так в то же время и абсолютно определенны. Итак, мы все же вновь приходим к отвергнутому выше требованию, или, по-видимому, пред нами опять стоит бесконечный ряд все новых определений понятий.

Это, конечно, верно. Правда, теперь нам приходится считаться с этим требованием совершенно иначе в том отношении, что оно не может уже быть предъявляемо ко всякому понятию, но оно в самом деле принимает вид мысли о цели, к которой все более и более должна приближаться фундаментальная наука. Нельзя отрицать, что мы должны (как к последнему идеалу) стремиться к образованию таких понятий, элементы которых оказывались бы совершенно свободными от воззри тельного многообразия, и это означает не что иное, как то, чтобы они оказывались абсолютно простыми. В том случае, если бы мы обладали такими элементами понятий, мы могли бы выразить содержание понятий таким образом, что оно оказывалось бы абсолютно определенным. Однако разрещением вопроса о том, насколько достижимы когда-либо эти последние идеальные элементы понятий и во всех ли отношениях они подходили бы под нашу теорию, мы займемся впоследствии, и связи с обсуждением иных проблем. Мы можем сделать это, так как эти понятия представляют некоторым образом предельный случай. Вообще из них нельзя вывести какого-либо возражения против нашей аргументации, согласно которой существенная функция понятия состоит в упрощении воззрительного многообразия. И определение понятия сводится к все большему и большему упрощению содержани

ПОНЯТИЯ.

ГЛАВА I. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ 97

То, что упрощение данной действительности составляет истинную сущность естественнонаучного понятия, станет еще более ясно, коль скоро мы постараемся теперь показать, что, исходя из этого, следует понимать и последнее свойство, которое должно принадлежать понятиям наряду с общностью и определенностью.

III

Обязательность понятия*

Оказывалось бы действительно возможным с помощью понятий, которые удовлетворяли бы вышеизложенным требованиям, преодоление экстенсивного и интенсивного многообразия вещей или хотя бы только приближение к этой цели? Допустим, что науке удалось бы найти абсолютно простые и определенные элементы понятий, стало быть вполне достигнуть осуществления идеала формальной логики, — спрашивается, разве она была бы в состоянии благодаря этому совершенно преодолеть хотя бы только интенсивное многообразие какой-либо единичной, встречающейся в действительности формы? Очевидно, что нет, так как для того, чтобы довести до конца познание какой-либо вещи таким образом, чтобы в ней не оставалось непонятным никакое необозримое многообразие, мы нуждаемся не только в простых и определенных элементак понятий, но и в совершенно доступном обозрению, ограниченном числе их, т. е. для того, чтобы быть уверенным в законченности познания, нам необходимо иметь возможность убедиться в том, что никакое дальнейшее исследование данного единичного объекта не заставит нас увеличить число элементов понятий. А для того, чтобы иметь возможность хотя бы приблизиться к достижению такого состояния, понятие, поскольку мы до сих пор ознакомились с ним, не доставляет никаких средств. И все-таки мы должны поставить себе такое состояние познания целью, к достижению которой мы могли бы, по крайней мере, приближаться, раз вообще должен существовать прогресс в познании. Если, стало быть, эта цель непременно существует, то для того, чтобы наше образование понятий могло идти в направлении, ведущем к этой цели, к вышеуказанным свойствам научно пригодного понятия должно присоединяться еще нечто такое, на что мы до сих пор не обращали внимания.

Необходимость этого станет нам еще яснее, коль скоро мы примем в соображение не только интенсивное, но также и экстенсивное многообразие вещей. И на первых порах мы намерены ограничиться рассмотрением преодоления этого экстенсивного многообразия. Мы можем сделать это, так как ведь в последнем анализе познавательное

• «Die Celtung des Begriffs».

98

ГЕНРИХ РИККЕРТ

стремление естествознания никогда не направлено на единичное, но всегда на мировое целое. Мы знаем, что телесный мир состоит из бесконечного множества различных форм. А наши понятия мы всегда можем образовывать лишь применительно к какому-либо ограниченному числу единичных форм. Целое по природе своей никогда не может становиться непосредственным предметом исследования. Поэтому мы должны предполагать, что уже по части мира мы можем судить о целом, т. е. что она делает для нас возможным образование применительно к ней понятий, которые служат для познания целого. На первых порах мы не задаемся вопросом о том, каким образом это возможно. И в данном случае мы довольствуемся указанием на то обстоятельство, что без этой возможности всякая попытка познании мирового целого была бы бессмысленной и что для достижения этой цели понятия, поскольку они изучены нами до сих пор, оказываются недостаточными.

Ведь до сих пор у нас все время шла речь лишь об упрощении некоторого многообразия вообще. Оно было достижимо благодаря общим и определенным значениям слов. Теперь, когда мы понимаем многообразие мира действительно в смысле неисчерпаемости или бесконечности, должно выясниться, что этого упрощения благодаря понятиям не достаточно, что благодаря ему еще ничего не сделано для преодоления бесконечности. Общность значений слов всегда эмпирически ограничена. Точное определение их содержания путем превращения в форму суждений нисколько не изменяет дела. Для того чтобы было возможно преодоление бесконечного обилия явлений, мы должны быть в состоянии образовывать понятия, необходимо обнимающие собой неограниченное число единичных форм. Лишь в том случае, если мы найдем путь, ведущий к образованию таких понятий, мы можем в силу вышеприведенных оснований говорить о прогрессе в познании мира. В противном случае все, что выполняет естествознание, окажется совершенно ничтожным по сравнению с неисчерпаемым обилием явлений.

Мы можем несколько точнее формулировать эту мысль, напомнив, что мы мыслим себе мир как пространственно, так и временно необозримым. Стало быть, мы предполагаем в естествознании, что с помощью наших понятий, которые образованы применительно к непосредственно данному нам фрагменту вселенной, мы постигли нечто повторяющееся на любом расстоянии от нас. Иными словами, наши понятия должны быть образованы таким образом, чтобы они были применимы ко всякой встречающейся в мире форме, где бы она ни находилась в пространстве. Из этого вытекает, что содержание выполняющего это назначение понятия само должно быть свободно от всякого определения, относящегося только к той или иной части пространства. И точно так же обстоит дело и по отношению ко времени. Содержание понятия, долженствующего служить для постижения мирового целого, никогда не должно заключать в себе что-либо

ГЛАВА I. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ 99

такое, что приурочивало бы его к какому-либо определенному времени. Лишь в таком случае к нему применимо замечание Шопенгауэра, что над ним не властно время. Непонятно, каким образом понятия, обладающие лишь теми свойствами, которые были до сих пор рассмотрены, могли бы выполнять то, что требуется здесь.

Но чего же еще не хватает подвергнутому вышеуказанным образом логической обработке значению слова для того, чтобы оно стало искомым средством для преодоления бесконечности мира? Каким свойством должно еще обладать понятие для того, чтобы выполнить до конца то назначение, которое оно, как мы видели, начало выполнять в виде непроизвольно возникших значений слов? Для того чтобы найти ответ на этот вопрос, мы намерены развить далее ту мысль, что научно пригодное понятие должно иметь форму суждений, или, точнее, во всякое время быть в состоянии принять эту форму. Пока мы оставляли без разрещения вопрос о том, обладает ли определение понятия и логической ценностью суждения, т. е. может ли оно быть подведено под ту точку зрения, что оно истинно. В самом ли деле, спрашивается теперь, определение понятия есть суждение или же, как доказывал Риль,* их словесная оболочка вводит нас в заблуждение относительно их подлинного характера1?

Этот вопрос является уже рещенным для тех, которые видят в суждении не что иное, как сочетание какого-нибудь представления с каким-нибудь другим представлением, так как они совершенно неспособны различать между подлинным суждением и таким образованием, которое имеет лишь форму суждения. В таком случае различие между понятием и суждением имеет лишь значение словесного различия между словом и предложением. Логическое содержание в обоих одно и то же.** Но положение дела представляется совершенно в ином свете, коль скоро полагают, что простое сочетание представлений еще вовсе не есть суждение, но что к нему должен еще присоединяться акт утверждения или отрицания и что в этом-то, не имеющем характера представления, но «практическом» элементе и заключается то, что существенно для суждения. Тогда в самом деле можно спросить: состоит ли понятие из суждений?

Прежде всего надлежит точно установить смысл этого вопроса. Приходится заранее признать, что существует различие между суждением и понятием. Само собой разумеется, что понятие лишь способно превращаться в суждения и как понятие оно заключает в себе эти суждения не реализованными как таковые (nichtausdruklich voll-zogen). Но, если даже оставить это в стороне, проблема усложняется еще благодаря тому обстоятельству, что и в производимом в словах определении понятия (Begriffsbestimmung), в «определении» (Definiti-

* Beitrage zur Logik.

** См : Windelband. Beitrage гиг Lehre vom negativen Uitheil // Strassburger Abhand-lungen zur Philosophic. S. 170 f.

100

ГЕНРИХ РИККЕРТ

on),* те суждения, которые образуют понятие, по большей части не в самом деле формулируются порознь, но объединяются в одно предложение и притом таким образом, что это предложение непосредственно выражает не содержание понятия, но значение сочетаемого с понятием слова. Но само собой разумеется, конечно, что указание значения слова не есть то суждение, которое мы имеем в виду. Главная трудность заключается, скорее, в том, что даже если суждения, выражающие содержание понятия, специально совершаются, можно держаться мнения, будто образование понятий состоит лишь в сочетании элементов понятия или признаков, причем, однако, не высказывалось бы (благодаря уже этому) ничего относительно научного значения именно этого сочетания.

Никто не станет, конечно, отрицать, что возможно просто сочетать без цели элементы понятий или признаки, и, само собой разумеется, что такого рода образование понятий имеет лишь форму суждений. Однако это обстоятельство не должно скрывать от нас существенный пункт. Здесь мы рассматриваем логику лишь как наукоучение и понятие лишь постольку, поскольку оно есть имеющий важное значение член в научном контексте, и в данном случае возможность образования понятий путем сочетания признаков без логической цели не имеет существенного значения для нашей проблемы. Наоборот, нам приходится поставить вопрос о том, не составляет ли задачу науки образование таких понятий, которые по их логической ценности были бы эквивалентны суждениям. В таком случае этого рода понятия могли бы быть подведены под точку зрения истинности и, если мы допустим, что истинным может быть лишь утверждение или отрицание, они должны были бы, если и не explicite, то хотя бы implicite, содержать в себе существенную для суждения оценку (Beurtheilung).

В нашем исследовании дело идет о том, чтобы показать, что лишь в том случае, если мы рассматриваем понятия (пользуясь выражением, которое встречается уже и у Риля**) как потенциальные суждения, они способны действительно преодолеть бесконечность воззрительно-

* До сих пор я намеренно избегал этого слова. Прежде я употреблял его как однозначашее с образованием понятия или определением понятия, но охотно соглашаюсь с Зигвартом. что лучше применять его для обозначения предложения, приравнивающего друг к другу значения двух выражений. Впрочем, те выводы, к которым л пришел в своем сочинении »Zur Lehre von der Definition», не приходится значительно изменять по существу дела, раз они. как в данном случае, применяются исключительно к естественнонаучному понятию

Примечание переводчика. Зигварт подчеркивает, что «всякое логические определение есть определение номинальное: требование определения реального основывается на смещении задач метафизической и логической» и определяет определение как «суждение, в котором значение представляющего понятие слова приравнивается к значению сложного выражения, выражающего отдельные признаки понятия и род их синтеза при посредстве отдельных составляющих выражение слов и рода их грамматического отношения, уравнение между двумя обозначениями одного и того же понятия, которое именно поэтому и обратимо» {Sigwart. Logik. I, % 44).

" См.: Krilicisnius. II. I. S. 224.

ГЛАВА I. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ 101

го мира. После предшествующих разъяснений легко понять, почему лишь суждения оказываются пригодными для этого преодоления.

Мы знаем, что для высшей продуктивности естественнонаучного понятия требуется, чтобы оно было свободно от пространственных и временных определений для того, чтобы, таким образом, быть применимым ко всякой встречающейся в действительности форме, какие бы пространственные и временные определения она ни имела. Иными словами, оно должно обладать не только эмпирической, но неограниченной общностью. Общность же значений слов, с помошью которых мы можем упростить данное многообразие, пока значение стоит еще в прямой связи с воззрением, всегда оказывается эмпирически ограниченной, и непостижимо, каким образом неопределенное, воззрительно представленное или же всего лишь в форме суждений выраженное значение слова, становилось бы когда-либо более чем эмпирически общим. Поэтому, имеющие характер представлений, образования не могут удовлетворять последним целям естествознания не только вследствие их неопределенности, как мы уже раньше видели, но и вследствие их всего лишь эмпирической общности.

Но совершенно иную роль, чем общие представления, играют по отношению к этой задаче познания общие суждения. Мы допускаем, что мы в состоянии образовывать не только эмпирически общие, но и безусловно общие суждения, т. е. суждения, имеющие силу для всяких процессов и вещей, где бы и когда бы они ни встречались. Из этого вытекает, что бесконечное многообразие действительности преодолимо благодаря общности суждений. Такие безусловно общие суждения, в которых что-либо высказывается о действительности, мы называем законами природы. Теперь мы можем поэтому сказать также, что мы можем охватить бесконечное обилие единичных форм в бесконечном пространстве и в бесконечном времени в понятии лишь при том предположении, что содержание этого понятия состоит из суждений, в которых находит свое выражение закон природы. Ведь лишь в этом случае может идти речь о том, что понятию свойственна безусловно всеобщая приложимость к действительности.

Итак, поскольку дело идет о познании мирового целого, т. е. о преодолении экстенсивного многообразия мира, мы можем теперь Сказать, что при помощи таких понятий, которые представляют собой всего лишь сочетание комплексов признаков, может быть сделана попытка кла