Часть 4.

ГЛАВА I. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ 123

ставим на ее место математическое понятие некоторого состоящего из скольких угодно частей непрерывного ряда, чтобы, таким образом, вполне упростить данную действительность. Поэтому мы можем прямо-таки признать обращение всякой необозримой бесконечности эмпирического воззрения в доступную обозрению математическую бесконечность последней и окончательной задачей обработки телесного мира при посредстве понятий. Бесконечность действительности необозрима потому, что всякая из ее частей имеет свою своеобразную форму и отличается от всех других частей. Математическая бесконечность некоторого непрерывного ряда доступна обозрению потому, что мы

Упомянутое условие, которому удовлетворяет каждое из определенных до сих пор бесконечных чисел а, заключается в том, что множество чисел, предшествующих этому числу в последовательности предшествующих чисел, имеет мощность первого класса чисел (I)... Мы определяем второй класс чисел (II) как совокупность всех образуемых с помощью обоих принципов образования следующих друг за другом в определенной последовательности чисел а:

. + 1, .... vo + v + ... + v vм, .... , ...a...

которые подчинены условию, что все предшествующие числу а числа, от 1, образуют множество, имеющее мощность класса чисел (/), причем Ц. vo, Vi, ...V|i принимают все конечные целые численные значения со включением нуля и за исключением комбинации:

v0 = v, = ... = у„ = 0.

Новый класс (II) имеет мощность, отличную от мощности первого класса чисел (I)...

При соблюдении трех вышеупомянутых принципов можно с наибольшей уверенностью и очевидностью получать все новые и новые классы чисел

за следует

И Т. Д.

без конца. И весьма важно заметить, что эту вавилонскую башню так называемых '.сверхконечных чисел» можно воздвигать не только потому, что бумага все терпит и математики мнят себя обладающими в некоторых буквах с рядом точек между ними адекватными символами бесконечности, но для любого из сверхконечных чисел можно указать исчислимое им и, таким образом, придать его понятию реальность. Примером множества, мощность которого выше первой, служит совокупность всех дробей и алгебраических иррациональных чисел и, кроме того, тех иррациональных чисел, которые не могут быть рещениями алгебраических уравнений (трансцендентных чисел).1 «И при помощи их можно доходить до всех встречающихся в телесной и духовной природе различных последовательно восходящих мощностей, и получаемые при этом новые числа в таком случае всегда обладают совершенно такой же

Kerry В. System einer Theorie der Grenzbegriffe.III. Capitel.

124

ГЕНРИХ РИККЕРТ

можем выхватить какой угодно член и в нем найти уже все, что касается всех членов ряда.

8 конце этого отдела нам приходится еще заняться вопросом, насколько найденное понятие последних вещей, без которого не может обойтись и логически совершенная общая теория телесного мира, может быть подведено под нашу теорию, согласно которой логический идеал естественнонаучного понятия состоит из суждений, которые определяют его, и в то же время благодаря их обязательности (Geltung) придают ему необходимую безусловную общность.

При разрещении этого вопроса прежде всего подлежит обратить внимание на то обстоятельство, что содержание такого понятия, которое не относится к воззрительным вещам, также никогда не может состоять из представлений, причем для такого понятия последних вещей нельзя найти даже замещающих представлений (eine Vorsiellii-ngsmassige Stellverlretung). Прежде всего мы можем судить на основании этого, насколько достижим с помощью таких понятий вещей окончательный идеал совершенного определения понятия. Совершенное определение понятия было невыполнимо, пока из содержания понятия нельзя было устранить воззри тельного замещения, которым

конкретной определенностью и вещественной реальностью, как прежние числа. И я, право, не знаю, что должно было бы удерживать нас от этого образования новых чисел, коль скоро оказывается, что для прогресса наук введение какого-либо нового из этих бесконечных классов чисел при исследованиях стало желательно или даже необходимо».

Впервые на существенное отличие между конечными и сверхконечными множествами Кантор указал в 84-м томе журнала Крелля (1877 г., с. 242). Теория действий с мощностями изложена Г. Кантором в 46-м томе «Mathemati-sche Annalen» (1895). Там же дано и более строгое обоснование вышеизложенных принципов при помощи теории «типов порядка» и «основных рядов». Ср. также статью В. Kerry «Ueber G. Kanior's Maruiigialtigkeitsuntersuchungen» в Vierieljahrschrift fur wiss-Phil., 1885. Кроме того, Г. Кантор поместил в 88, 90 и 91-м томах «Zeilschrift fur Philosophie und Philosophische Kritik», «Miitheilun-gen zur Lehre vom Transfiniten», где он дает разъяснения по поводу различных недоумений и возражений, вызванных его теориями, подчеркивая, что понятие (о совершенно чуждо всякой неопределенности, что в нем нет ничего примененного, ничего потенциального, что оно не aneipov, но uipcopiajievov, как и все другие сверхконечные числа, что оно, подобно всякому конечному числу, например I или 3, образует противоположность неопределенным знакам х, а, Ь, счисления при помощи букв. И протестуя против смещения понятий у Вундта в «Логике» (Bd II S. 126—129), не разобравшегося в основном различии между «•бе с конечным» в переносном смысле = переменным бесконечным = synkate-gorematice infinilum (unsipov) и бесконечным в подлинном смысле * Transfl-niium = закончен но-бесконечным = бесконечно сущим = kategorematicfi infini-tum». По мнению Кантора, «Вундт ошибается, полагая, что Transftniium не имеет никакого физического значения». Кантор протестует и против сближения своих работ с новейшими «математическими умозрениями». (Статьи Кантора изданы Миттаг-Леффлером в «Act* mathematica». II).

ГЛАВА I. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ 125

всегда должно служить неопределенное значение слова. Представляя же себе содержание понятия последних вещей, мы должны при этом отрицать все, что нам известно о данных в эмпирическом воззрении многообразных вещах. Последние вещи не делимы, не изменны, не возникли, не уничтожаемы и т. д. В применении к телам и, по-видимому, положительный признак простоты оказывается также лишь отрицанием. Таким образом, из содержания понятия последних вещей исключено все, что могло бы влечь за собой неопределенность. Правда, определение сплошь отрицательно, но тем не менее оно вполне однозначно, так как в данном случае, как и во всех пригодных отрицательных понятиях, дело идет о двучленных дизъюнкциях. Все вещи, которые даны нам, многообразны и обнаруживают все, чего не должны иметь последние вещи. Поэтому совершенно исключена возможность того, чтобы понятие последней вещи когда-либо было смешиваемо с понятием другой вещи. Но то, что еще остается от телесного мира в понятии, которое мыслится логически совершенным, сводится к чисто математическим многообразиям, которые не только доступны обозрению, но равным образом и совершенно свободны от неопределенности, так как в них не содержится никакого эмпирического воззрения. Ведь неопределенность получалась у нас лишь как следствие эмпирического воззрения. Стало быть, понятие последних вещей прежде всего завершает нашу теорию в том отношении, что с его помощью может быть достигнута совершенная формальная определенность понятий.

Но еще более важным оказывается нечто иное. Если содержание понятия последних вещей можно представить себе отнюдь не путем наглядного представления чего-либо, а лишь путем отрицания в последней вещи всего того, что мы знаем об эмпирическом воззрении, то это понятие, коль скоро мы в самом деле мыслим его, всецело слагается, равно как и другие логически совершенные понятия естествознания, из одних только суждений. В качестве вещи, о которой эти суждения нечто высказывают, остается лишь нечто такое, что мы тщетно стараемся представить себе и чего нам вовсе не нужно представлять себе, хотя бы мы даже вполне дали себе отчет (vergegen-wartigt hahen) в содержании понятия. Таким образом, мы можем сказать, что и здесь в сущности мы имеем дело с понятием отношения, причем это понятие отношения отличается от других понятий отношений лишь тем, что мы трактуем его так, как будто бы оно было понятием вещи. Нам приходится говорить о вещи, так как мы можем мыслить себе мир не иначе, как состоящим из вещей, но лишь содержание тех суждений, которые мы составляем о вещи и их обязательность, имеет ценность в научном контексте. Конечно, на основании формально-логических точек зрения нельзя решить, каким образом надлежит обосновать обязательность этих суждений. Но ведь дело идет лишь о том, что вообще суждения и их обязательность составляют существенное и в понятии последней вещи.

126

ГЕНРИХ РИККЕРТ

Таким образом, естествознание поступает со своими последними вещами не иначе, как и со всякими вещами: оно разрешает понятия о них в суждения. И притом именно этот, по-видимому, противоречащий нашей теории предельный случай образования понятий наиболее выясняет дело. Раз естествознание дошло до своих последних понятий вещей, оно при их образовании может производить лишь суждения, и в данном случае нельзя даже найти защищающих представлений, оказывающихся налицо в тех случаях, когда дело идет о других понятиях вещей. Вещи, из которых, согласно логически совершенной теории, только и может состоять телесный мир, фигурируют в науке лишь как пустое нечто (ein teeres Etwas). Собственно говоря, имеют значение лишь те отношения, в которые вступают друг к другу эти вещи. Но эти отношения выражаются всегда равным образом при посредстве суждений. Таким образом, оказывается, что, стало быть, и этот предельный случай вполне подходит пол нашу теорию. Содержание всех логически совершенных естественнонаучных понятий состоит из суждений.

Если, таким образом, в противоположность традиционному пониманию, видящему в понятии представление, наукоучение признает подлинной сущностью, по крайней мере, естественнонаучного понятия акты суждения, то, по существу дела, в этом лишь находит свое выражение понимание, свойственное современной науке, в противоположность античному пониманию, на почве которого выросла традиционная логика. Быть может, сказанное выше станет еще яснее благодаря краткому историческому обзору.

Какова была та теория понятий, которую излагал Сократ, мы вряд ли можем установить абсолютно достоверно. Решающее значение для будущего имело то направление, которое дало размышлению о логических вопросах учение Платона об идеях. Аристотель в этом отношении оказывается вполне зависимым от Платона.* Единичная вещь не имеет значения для познания, она, с точки зрения Платона, собственно говоря, вовсе не существует. Истинная действительность для Платона — мир общих в то же время воззрительных форм (Gestaltungen); эти «идеи» суть общие вещи, и эти вещи служат предметом познания.** Понимание этих вещей могло быть более трансцендентным или более имманентным, цель же познавания могла состоять лишь в том, чтобы воспроизводить первообразы в наглядных представлениях. И для Аристотеля предметом познания служит вещь. Соответственно этому, чтобы выполнять свое назначение, понятия должны были быть образованиями, имеющими характер образов (Bil-

• См.: Windelband, Geschichte der alien Philosophic, 2.AufJ. S. 149 {Munchen, 1894). ** Примечание переводчика. В своем замечательном исследовании «Plams Ideenlehre. Eine Einfunrungen den Idealismus» (19031 Наторп обстоятельно доказывает несостоятельность традиционного, восходящего к Аристотелю, понимания «идей» как «общих вещей», в котором он вндит -вечную неспособность догматизма вообще вникнуть в точку зрения критической философии» (S. 366).

ГЛАВА I. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ 127

dartige Gebilde) воззрений, во всяком случае представлений. Их задача состояла в том, чтобы отображать предмет познания. Поэтому не подлежит сомнению, что Лотце неверно истолковывает в одной из глубокомысленнейших глав своей логики платоновскую идею как то, что имеет силу (gilt) в противоположность тому, что есть.* Как раз эта мысль совершенно не в духе Платона: с точки зрения Платона идеи суть действительно сущее.

Тем более ценным оказывается, напротив того, проводимое Лотце различение между бытием и обязательностью (Gelten) для такого наукоучения, в котором должны найти свое выражение тенденции новейшего естествознания, в том виде, как оно развилось со времен Возрождения. Представления суть суждения, имеют силу. Конечно и естествоиспытатель новейшего времени — платоник в том отношении, что его интерес всегда направлен на общее. Но мы не признаем никаких общих вещей наряду с единичными вещами или в последних. Единичные вещи для нас действительность и притом единственная действительность, о которой идет дело, по крайней мере, для эмпирических наук. Поэтому общее для нас не есть, но оно имеет силу (gilt), т. е., коль скоро мы отдаем себе отчет в наших желаниях, мы имеем в виду не познавать вещи, но совершать те безусловно общеобязательные суждения, в которых мы понимаем то, что мы называем господствующим в природе законами. Вещь для нас представляет собой лишь определенную стадию некоторого закономерного процесса, единичные веши интересуют нас в естествознании лишь постольку, поскольку в них выражается некоторое общее, непреложное отношение. Соответственно этому наши естественнонаучные понятия должны представлять собой нечто иное, нежели античные понятия. Они могут содержать в себе уже не имеющие характер представлений снимки с вещей, но лишь знание законов или, по крайней мере, подготовительные ступени, ведущие к такого рода знанию. Но всякое знание есть суждение. Итак, в свойственном новейшему естествознанию познавательном процессе «понятие» имеет существенное значение лишь в качестве особой формы суждения.

И наше преобразование традиционной теории понятий не только оправдывается тенденцией новейшего естествознания познавать законы, но оно находится также в связи с теми мыслями, которые, исходя от Канта, несмотря на некоторые противоречия в частностях, все же придают характерный отпечаток нашим новейшим гносеологическим (erkenntnistheoretischen) или метафизическим стремлениям. Известно, что во втором издании своей критики разума Кант выразился, что логике со времен Аристотеля нельзя было сделать ни одного шага назад. Известно также, что благодаря тому труду, в котором формулировано это положение, началось движение, поколебавшее логику Аристотеля в ее существенных основаниях. Мы имеем в данном случае

См.: Low. Sysiem der Philosophic. 2.АиП. Bd I. Die Ideenwell. S. 505 ff.

128 ГЕНРИХ РИККЕРТ

в виду то разрушение понятия вещи (в том виде, как оно господствует н будет господствовать в наивном сознании), пионером которого был Кант. Вещь, которая для наивной метафизики есть субстанция — носительница свойств, стала для Канта правилом соединения представлений.* Стало быть, предметом нашего познания служат правила соединения представлений. Заранее ясно, что мы можем отдать себе отчет в этих правилах ни в коем случае не при посредстве отображающих наглядных (abbildende anschauliche) представлений, но лишь при посредстве суждений, которые указывают, каким образом представления принадлежат друг к другу. Разрещение вещи в необходимые отношения, в которых находятся друг к другу ее свойства, соответствует разрещению понятия в суждения. Конечно, эти суждения могут иметь ценность для познания лишь в том случае, если они в самом деле оказываются суждениями, т. е. если они истинны.

Таким образом, легко привести нашу теорию понятий в связь с более широким строем мыслей. Однако дальнейшее прослеживание этой связи привело бы нас к гносеологическому истолкованию того понятия о мире, которое должно строить естествознание для того, чтобы преодолеть многообразие эмпирического воззрения. Тогда пришлось бы также поставить вопрос о том, насколько может идти речь о «реальности» последних, уже не воззрительных вещей естествознания. Но такое истолкование не входит уже в этот строй мыслей. Здесь дело идет лишь об установлении и обосновании естественнонаучного метода и об указании тех идеалов, к достижению которых должно на почве эмпирического реализма с помощью этого метода стараться приблизиться естествознание. В этом отделе исследования мы, чтобы отграничить друг от друга различные проблемы, временно продолжаем тщательно придерживаться того мнения, что телесный мир состоит из вещей и что эти веши суть телесные субстанции — носительницы свойств.

V Механическое понимание природы

До сих пор мы старались придать развиваемым в этой главе мыслям, по мере возможности, формальный характер. Мы пользовались лишь двумя предположениями определенного содержания. Исходя, с одной стороны, из того факта, что мы имеем пред собой изменяющееся во времени интенсивное и экстенсивное многообразие тел в пространстве, и, с другой стороны, из требования, гласящего, что, так как это

* Чрезвычайно важное значение именно этой мысли Канта с наибольшей убедительностью обнаружено Ъинлелъбандом. См. в особенности: Praludien. S. 112 ff (erste Aus-gabe).

ГЛАВА I. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ 129

многообразие необозримо как воззрение, оно должно быть охвачено совершенно доступной обозрению системой понятий, мы конструировали идеал общей теории телесного мира.*

При этом мы дошли до понятия в том виде, как оно фактически, s более или менее выработанной форме, зачастую находит уже себе применение в естествознании. Ведь к естествознание учит, что мир, представляющийся нам в воззрении столь бесконечно многообразным, в сущности везде и всегда оказывается одним и тем же. Всякое различие и всякое изменение основывается на движении неизменного элементарного субстрата в пространстве. Это движение подчинено единообразным законам, причем отыскание, математическая формулировка и приведение в систему этих единообразных законов составляют задачу науки. Стало быть, телесная природа должна быть понимаема как механизм.

Здесь не оказывается необходимым оправдывать согласия нашей логической дедукции с этими учениями. Мы должны только предотвратить недоразумение, будто мы полагаем, что основные понятия механического понимания природы обязаны своим существованием такого рода логическим соображениям, как те, которые мы формулировали. Напротив того, мы знаем, что эти понятия возникли иным путем, который мы отчасти можем явственно проследить. Здесь мы имеем в виду не генетическое, а телеологическое рассмотрение; изложение возникновения какого-либо взгляда есть нечто совершенно иное, чем его логическое обоснование. Мы оставляем нерещенным и вопрос о том, выработана ли нами в данном случае единственная логическая точка зрения, с которой следует рассматривать логический идеал обшей теории телесного мира. Достаточно, если это лишь точка зрения, оказывающаяся правильной наряду с другими точками зрения, которые, быть может, на столько же правильны. Мы выбрали эту точку зрения потому, что таким образом мы лучше всего могли выяснить то, что нам понадобится впоследствии при указании границ естественнонаучного образования понятий. Ведь в наш план не входит исчерпывающее предмет изложение естественнонаучного метода. Значение

* Строго говори, лишь в 4-м отделе мы воспользовались тем обстоятельством, что данное многообразие состоит из протяженных вещей в пространстве, стало быть, из тел. Содержание первого, второго и третьего отделов формулировано таким образом, что при установлении различных моментов понятия общности, определенности и обязательности не приходилось специально принимать во внимание своеобразие именно телесного мира. На это обстоятельство мы будем в состоянии сослаться, обсуждая во 2-й главе вопрос о том, в какой мере естественнонаучное образование понятий пригодно для обработки духовной жизни. Заранее обсуждать этот вопрос, в связи с обработкой телесного мира при посредстве понятий казалось нецелесообразным потому, что понятие предмета психологии не оказывается столь же само собою разумеющимся, как понятие возэри-тельно данного телесного мира. Олнако, во избежание неаоратуменнн, мы уже теперь указываем на то обстоятельство, что из предметной особенности телесного мира выведены лишь некоторые специальные особенности, а отнюдь не общие свойства естественнонаучного понятия.

9 Г. Рикмрт

130

ГЕНРИХ РИККЕРТ

изложенной здесь части для нашей цели может выясниться лишь в связи с проблемами, которыми мы займемся позднее.

Мы можем теперь закончить исследование о познании телесного мира в понятиях обзором, резюмирующим существенные результаты. Но мы намерены сперва специально привести найденное нами логическим путем общее понятие телесного мира в связь с некоторыми понятиями действительно оказывающегося налицо естествознания. Если мы будем оперировать с несколько менее абстрактными понятиями, то благодаря этому, быть может, ход наших мыслей станет более удобопонятным, пожалуй, даже он станет и более убедительным, если мы сможем показать, что он оказывается в согласии с теориями эмпирической науки. Затем мы должны принимать во внимание действительно оказывающуюся налицо науку еще и потому, что могло бы показаться, будто наши логические доводы не достаточно общи, т. е. будто наше наиболее общее понятие о телесном мире не обнимает собой всех тех общих понятий, до которых дошла наука и даже оказывается в противоречии с некоторыми из них. Ведь именно за последнее время механическое понимание природы стало предметом нападок и со стороны естествоиспытателей. Нам придется показать, что в тех случаях, где оказывается налицо такое противоречие, оно направляется не против эмпирически обоснованных или могущих быть эмпирически обоснованными теорий, а против логических недостатков этих теорий. В общем, однако, мы можем констатировать более согласия, чем противоречий.

Конечно, формулировка развиваемых далее мыслей зависит от современного состояния науки, т. е. между тем. как то, что было сказано до сих пор, может быть изменено или опровергнуто лишь благодаря тому, что в нем была бы обнаружена логическая непоследовательность, частности этого отдела могут быть опровергнуты благодаря изменениям в эмпирических науках. Это может показаться неудобством. И притом к атому присоединяется еще нечто, увеличивающее это неудобство. Конечно, наша задача и теперь ограничена в том смысле, на который мы уже неоднократно указывали, т. е. при рассмотрении естественных наук мы и здесь опять-таки не будем обращать внимание на такие исследования, которые предпринимаются для разработки специальных проблем, еще ждут включения в целое соответственной науки и в сущности могут быть признаны собиранием материала для более обширных теорий; но мы должны отыскивать те естественнонаучные идеи (Gedenkengange), в которых усматривается теоретическое завершение науки, или которые, по крайней мере, намечают таковое. Но при этом дело будет идти главным образом о таких теориях, в которых чрезвычайно значительную роль играют гипотетические элементы. Мы должны поэтому даже предпочитать именно такие области науки, работать в которых, пожалуй, непривлекательно для иного исследователя-спец и ал и ста, так как в них она имеет под собой еще слишком ненадежную почву.

ГЛАВА I. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ

131

Однако следует заметить, что отношение наукоучения к таким теориям, к которым в значительной степени примешиваются гипотетические элементы, должно быть существенно иным, чем отношение к ним ученого-специалиста в том случае, если последний не руководится равным образом логическими интересами. Ведь то, что специалисту кажется опрометчивой гипотезой, быть может, даже фантазией, с логических точек зрения может стать интересным потому, что путем изучения таких мыслей, клонящихся к теоретическому завершению науки, части можно лучше выяснить себе общие тенденции и последние цели науки, чем из удостоверенных отдельных результатов. Ведь в данном случае мы стремимся понять сущность науки из ее цели. Поэтому для нас интересно видеть, в каком направлении произойдет, по мнению самих исследователей-специалистов, завершение их науки или по крайней мере ее будущее развитие. В особенности важное значение получают с этой точки зрения теоремы выдающихся исследователей уже в качестве заявлений личных мнений, т. е. они имеют ценность как построения, в которых более или менее ясно находят свое выражение руководящие логические точки зрения, и они сохраняют эту ценность и в том случае, если бы, быть может, содержание их оказалось ошибочным. Раз только мы можем открыть в такого рода мыслях логическую структуру, которая находится в согласии с выведенным нами логическим идеалом, мы будем вправе видеть в них уже некоторого рода подтверждение наших взглядов и ссылаться на них. Мы ведь ни в каком случае не имеем в виду развивать из теории естествознания «философские следствия», но желаем понять только логическую сторону этих теорий. Следовательно, наше предприятие не представляется рискованным, раз мы прямо делаем оговорку, что развиваемые далее мысли могут претендовать на обязательность лишь постольку, поскольку они вправе предполагать верность принимаемых во внимание теорий естественных наук. Вообще те мысли, которые развиваются в этом отделе, должны служить более для уяснения и подтверждения, чем для расширения того, что было сказано в предыдущем изложении.

Из различных отраслей естествознания формулированному нами логическому идеалу несомненно более всего соответствует теоретическая механика, так как понятия этой науки не обнимают собою уже ничего такого, что встречалось бы только здесь или там, тогда или теперь в пространстве или во времени. Напротив того, ее понятия абсолютно общи, поскольку дело идет о телесном мире вообще. Механика может подводить под свои понятия какую угодно долю телесного мира или его совокупность, всякое интенсивное или экстенсивное телесное многообразие и таким образом обнять в совершенно доступной обозрению системе понятий бесконечное многообразие. В новейшее же время мы даже встречаем попытку придать механике в ее основных понятиях такую форму, при которой она вполне соответствует конструированному нами идеалу совершенной естест-

9.

132

ГЕНРИХ РИККЕРТ

венной науки. Поэтому мы коснемся в нескольких словах этой попытки.

В своих «Prinzipien der Mechanik» Генрих Герц* пытается вывести все частные специальные законы этой науки из одного-единственного основного закона, как это выразительно подчеркивает, в качестве характеристики системы, в своем предисловии к этому труду Гельмгольц. Стало быть, что касается понятий отношений, в этой системе, верность содержания которой нас, конечно, не занимает в данном случае, телесный мир упрошен как раз в том смысле, как мы требовали этого, исходя из логических оснований. Делается попытка найти последнее понятие закона, как виды которого должны быть понимаемы все другие законы. Не иначе обстоит дело и с понятиями вещей. Ведь кроме понятий законов в этой системе в качестве не допускающих дальнейшего дедуцирования понятий остаются только пространство, время и масса. Понятие силы или энергии в качестве самостоятельного основного представления устраняется; оно играет роль лишь «в качестве вспомогательного математического построения», в качестве «лишь мысленно допускаемого промежуточного члена между двумя движениями».** Пространства же и время вовсе не представляют собой проблемы для общей теории телесного мира, так как в ней дело идет о понимании не пространства и времени, а мира в пространстве и во времени. Поэтому здесь нам вообще совсем не приходится заниматься ими. Итак, в этой системе из естественнонаучных понятий наряду с единым понятием закона, обнимающим собой все отношения вещей, оказывается налицо всего лишь одно понятие веши, а именно, понятие вещи, под которое подводятся все другие понятия вещей. Поэтому, не останавливаясь далее на частностях этой системы, мы можем констатировать в ней попытку совершенной, в нашем смысле, теории бесконечного многообразия.

Но разве в том случае, если бы эта система оказалась не только формально совершенной, но и по своему содержанию правильной, уже в ней разрешалось бы задача, состоящая в том, чтобы придать «последней естественной науке» такую форму, чтобы она могла разрешить в понятия отношений все понятия вещей других наук, за единственным исключением понятия массы? Разве этим в принципе завершался бы труд полного упрощения всего телесного мира при посредстве понятий и, если упрощение при посредстве понятий в самом деле составляет задачу естествознания, разве заканчивалась ли бы этим выработка естествознанием наиболее общих понятий? Само собой разумеется, что нет, и для нас представляет интерес увидеть, чего уже с чисто формальных точек зрения недостает и Герцевской механике для выполнения этой задачи.

Можно сказать, что упрощение мира куплено в механике дорогой ценой. Построяемое этою наукой понятие массы, правда, обнимает собой

* Gesammelte Wcrke. Bd III. « A. i. О. S. XIX.

ГЛАВА I. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ 133

необозримое, многообразие тел, но, поскольку дело идет о непосредственно данной действительности, оно делает это многообразие понятным лишь по отношению к тому, что уже в эмпирическом воззрении представляется движением или покоем тел, а помимо того, старается всего лишь понять то «скрытое нечто», которое за пределами наших чувств играет роль в качестве «тайного соучастника», как движение и массу.* Стало быть, из видимого и осязательного, словом из всего воззрительного многообразия телесного мира выхвачено лишь то, что по указанным основаниям легче всего допускает полное упрощение путем образования понятий: совокупность количественного.

Но из этого следует, что для такого упрощения того, что не представляется нам в телесном мире непосредственно как движение, которое не было бы совершенно произвольным, в данном случае не сделано еще ровно ничего. По словам Гельмгольца же, «придется еще преодолеть значительные трудности, стараясь, исходя из развитых Герцем основных положений, дать объяснения для специальных отделов физики».** Другими словами: оптические, акустические, термические, электрические процессы противостоят нам еще как некое многообразие, которое не в самом деле преодолено благодаря научному понятию закона, но которое просто игнорируется в общем значении слова масса. Если и не для теоретической механики, то по отношению к качественному многообразию в более тесном смысле физических вещей и процессов, понятие массы оказывается лишь неопределенным общим значением слова, так как положения механики, не будучи приложимы к светящемуся, звучащему, теплому, электрическому телесному миру, не дают нам и выработанных механических понятий о свете, звуке, теплоте, электричестве.

Этому соответствует состояние физики. Ей еще очень далеко до достижения формулированного нами логического идеала. Она различает несколько различных областей, из которых почти каждая имеет свои особые законы. Итак, ее понятия отношений еще не приведены в единую систему и столь же мало дошла она и до выработки единства в понятиях вещей. Правда, совершенно вообще, она рассматривает свет и звук как движение масс, но понятие единого, общего для этих движений субстрата, понятие «последних вещей» еще не выработано и не приложимо. Поэтому вовсе не приходится еще говорить о действительно общей теории всего телесного многообразия. Напротив того, между механикой и физикой в более тесном смысле оказывается еще значительный пробел.

Но, как ни несомненно то, что состояние физики по отношению к логическому идеалу несовершенно и, быть может, всегда должно оставаться таковым до известной степени, столь же несомненно и то, что стремления науки клонятся к тому, чтобы все более и более

• См/. Hertz, а. г. О. S. Ш. ** Helmholiz, а. а. О. S. ХХ11.

134 ГЕНРИХ РИККЕРТ

ограничивать это несовершенство в нашем смысле и создать нечто вроде того, что мы назвали последней естественной наукой, все более и более упрощающей многообразие в построяемых физикой понятиях вещей и отношений. Требуется найти некоторое общее механике и физике понятие массы, которое устанавливало бы между ними более тесную связь. Далее, требуется также формулировать такие понятия отношений, которые обнимали бы не только отдельные области физического многообразия. Эта тенденция опять-таки подтверждает наши логические выводы. Всякое открытие, устанавливающее нечто общее между двумя, по-видимому, принципиально отличными друг от друга процессами, приветствуется как составляющий эпоху прогресс науки. Ведь при нем всякий раз удается произвести все новое упрощение воз зрительно го многообразия.

За примером мы можем обратиться опять-таки к Генриху Герцу, а именно к тому, что он учил об отношениях между светом и электричеством. Нет надобности обстоятельней доказывать, что это учение представляет собой значительный прогресс в упрощении физических теорий как относительно понятий отношений, так и относительно понятий вещей. И, в связи с этими исследованиями, Герц даже наметил уже такое упрощение телесного многообразия, которое не только лежит в направлении логически конструированного нами идеала, но и опять-таки совершенно совпадает с этим идеалом по своей логической структуре, т. е. он указал на такое понятие о мире, выработав которое механическое понимание природы могло бы в самом деле обнимать не только то, что уже в воззрении дано как движение. А именно, в непосредственной связи с вопросом о сущности электрических сил в пространстве для Герца возникает «великий главный вопрос» о сущности эфира, т. е. «наполняющей пространство среды», из которого должны состоять все телесные вещи и процессы. «Все более и более начинает казаться, что этот вопрос превышает по своему значению все остальные, и что познание эфира должно открыть нам не только сущность прежних „невесомых", но и сущность самой материи и ее сокровеннейших свойств, тяжести и косности. Квинтэссенция древнейших физических докторов сохранилась для нас в изречениях, гласящих, что все, что есть, создано из воды, из огня. Современная физика не далека уже до постановки вопроса: не создано ли все, что есть, из эфира».*

Вряд ли требуется специально обращать внимание на то, в какой связи находятся эти положения с развиваемыми нами мыслями. Если бы была выработана теория в этом смысле, то в таком случае все многообразие телесного мира должно было бы мыслиться состоящим из элементарных составных частей эфира. Дело шло бы лишь о том, чтобы узнать законы тех различных движений эфира, которые мы характеризуем как свет или теплоту, электричество или звук. В таком

* Hertz H, Uebei die Beziehungen zwischen Licht und Elekiricilal, S. 26 f.

ГЛАВА I. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ В5

случае это физическое многообразие уже не игнорировалось бы в неопределенном значении слова, но нашло бы себе механическое объяснение в понятиях отношений, содержащих законы. И атомы тел или атомы вещества (Massenatome) в более тесном смысле, как составные части весомой материи, надлежало бы рассматривать как «центры конденсации» («Verdichiungszenter») единой массы эфира и поэтому, равным образом как звук и теплота, свет и электричество, они понимались бы как особые формы движения эфира. Стало быть, в эфире мы имели бы то понятие, благодаря которому заполнялся бы и поныне существующий пробел между механикой и физикой, т. е. в нем, выражаясь сообразно нашей терминологии, была бы найдена та логически постулируемая «последняя вещь»,* с помощью которой возможно механически преодолеть все многообразие телесного мира, не впадая в произвольность. И если бы тогда все эти движения эфира объяснялись в последнем анализе одним основным законом** Герцев-ской механики, то мы обладали бы логически совершенным понятием о мире, под которое подводились бы все мыслимые вещи и процессы телесного мира.

Мы не задаемся вопросом о том, достижим ли когда-либо для естествознания построенный Герцем идеал. Для нас дело идет только о том, что во всех существенных пунктак он находится в согласии с конструированным нами логическим идеалом, и что принципиальный прогресс в общих теориях телесного мира означает шаг в направлении к этой цели.

Однако, как уже отмечено, в новейшем естествознании можно найти и такие теории, для которых характерны иные тенденции. Поэтому еще большему выяснению развиваемых нами выводов будет способствовать краткое обсуждение и этого направления, которое, по-видимому, противоречит нашим логическим конструкциям. И в данном случае мы намерены ограничиться одним примером и притом мы выбираем такую теорию, которая наивозможно более расходится с

* Само собой разумеется, нам не приходится в данном случае решать вопрос о значении ни «гипотез непрерывности», ни атомистики, поскольку она противополагается последним. Если тот субстрат, из которого состоит телесный мир, рассматривается как непрерывный, то о кем можно говорить как об единой «последней вещи». Но это не противоречит развиваемым нами мыслям. И с точки зрения гипотезы непрерывности ее субстрат должен мыслиться как состоящим из частей, и поэтому она не может вполне обходиться без понятия «атома". (См, относительно этого: Wundi. Logik. II. 1, 2 Aufl. S. 427 ffJ) Стало быть, ту множественность -последних вещей», о которой мы говорим, надлежит мыслить себе тождественной с множественностью атомов в наиболее общем значении этого слова, причем остается совершенно нерещенным, существует ли между «атомами» пустое пространство или нет.

** Вопрос о том, в самом ли деле «просто» содержание зтого основного закона, или же при более обстоятельном исследовании оно окалывается комплексом нескольких законов, не имеет никакого значения зля логических тенденций Герцевской механики, но касается лишь верности ее содержания.

' Примечание переводчика. См. также: Вундт. Система философии. С. 275 и ел. русского перевода.

136 ГЕНРИХ РИККЕРТ

мыслями Герца. Раз мы в состоянии показать, что даже и она неспособна поколебать наши-логические выводы, то этим будут сведены счеты и с теориями, занимающими промежуточное положение между нею и взглядами Герца.

Оствальд самым решительным образом противопоставляет свою «энергетику» тому взгляду, согласно которому разрещение явлений в систему движущихся точек массы составляет цель, которой могло бы достигнуть объяснение природы. Он желает устранить «механическое миропонимание» и заменить его «энергетическим», т. е., по его мнению, на место понятия материи или движущейся массы, должно стать понятие энергии. Согласно этой точке зрения, наиболее общее понятие о мире приняло бы такую форму, что «все совершающееся в мире состоит лишь в изменениях энергии в пространстве и во времени и, стало быть, эти три величины суть наиболее общие основные понятия».*

Прежде всего мы видим, что в существенном и этот взгляд находится в согласии с самыми общими выводами из наших логических соображений. Оказывается даже, что Оствальд неоднократно ясно формулирует ту мысль, что задача науки состоит в том, чтобы мысленно преодолеть неограниченное многообразие мира явлений. Хотя он и не уяснил себе, что упрощение мира состоит в преобразовании действительности путем образования понятий, но, по-видимому, полагает, что в самой непосредственно данной действительности можно встретить нечто простое и постоянное, однако это разногласие относится более к гносеологическому истолкованию естественнонаучных теорий, чем к той форме, которую принимают сами эти теории, а потому мы можем не касаться его здесь.

Притом, в известном отношении, энергетика, по-видимому, даже еще более приближается к нашим взглядам, чем механическое понимание природы, а именно в отношении устранения представлений о вещах. Здесь понятия вещей до такой степени вполне разрещены в понятия отношений, как будто для этого не оказывалось пределов и как будто для естествознания вовсе не существовало необходимости сохранить понятие последней вещи, так как понятие энергии отнюдь не должно быть понятием веши. Если, стало быть, понятие массы совершенно заменяется понятием энергии и в энергии усматривается то, что образует подлинную «реальность» телесного мира, то дело, по-видимому, в самом деле обстоит таким образом, как будто была выработана такая общая теория телесного мира, которая оперирует всего лишь с понятиями отношений.

• Oswald. Lehrbuch der allgemeincn Chemie, Bd II. 1: chemische Energie. 1 Aufl. S. VI. Си. далее: Siudien zur Energetik. Berichie iibet die Verhandlungen der kcnigl Sachs. Gepellschafl dcr Wissenschaflen zu Leipzig. Malh -physische Klasse. Bd 43 (1891) S. 271 ff. и Bd 44 (1892). S. 211 ff. Популярное изложение своих взглядов Оствальд дал в своей лекции на тему «Die Ueberwindung des wissensc haft lichen Material ism us» (1895).'

'Примечание- переводчика. См. также: Vorlesungen fiber Naturphilosophie von W. Oswald. 1902. Критическое обсуждение "энергетики» дает Вундт: Система философии. С. 299—304 русского перевода.

ГЛАВА 1. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ 137

Итак, могло бы показаться, что ввиду этого вовсе не было надобности в нашем ограничении, касающемся превращения понятий вещей в понятия отношений. Если бы мы только не сделали этого ограничения, энергетика еще более, чем теория эфира, подтверждала бы правильность наших логических дедукций. Тогда мы могли бы остаться при том, что сказано выше, и сослаться и на энергетику, как на такую согласную с нашим логическим идеалом общую теорию телесного мира, в которой устранено даже понятие последней вещи. Во всяком случае, энергетика не противоречит тому мнению, согласно которому сущность естественнонаучного образования понятий состоит в упрощении данного многообразия путем превращения понятий вещей в понятия отношений.

Тем не менее мы намерены попытаться доказать, что совершенное устранение понятий вещей благодаря энергетике удалось лишь в воображении и что, следовательно, наше ограничение было совершенно необходимо. Но при этом мы должны сделать одну оговорку. В данном случае в нашу задачу не может входить оценка того значения, которое имеет энергетика для разрещения специальных естественнонаучных проблем. Естествознанию часто приходится идти такими путями, которые вовсе не должны непременно совпадать с теми путями, которые представляются кратчайшими с логических точек зрения. Лишь в отношении того последнего идеала, к достижению которого стремится обнимающая все частные теории наука, логика должна сходиться в конце концов с эмпирической наукой, в иных же отношениях весьма возможно, что теория логически совершенная оказывается иной раз еще совершенно непригодной для временных целей в пределах специальной науки. Итак, если бы теория эфира, в смысле Герца, оказалась более бесплодной, для занимающих в данный момент естествознание проблем, чем энергетика Оствальда, то это решительно ничего не доказывало бы против наших логических соображений. Теория эфира все же могла бы сохранить свое значение в качестве выражения последней цели естественнонаучного труда. Мы желаем показать лишь то, что с помощью энергетики нельзя дойти до окончательной, совершенно общей теории телесного мира, но что энергетика, для того чтобы стать совершенно общей теорией телесного мира по крайней мере пока она намерена оставаться на почве эмпирического реализма и рассматривать телесный мир а пространстве трех измерений как абсолютную реальность, также в конце концов должна прийти к тому, чтобы понимать все телесные процессы как движение «последних вещей», стало быть механически.

Прежде всего, как мы уже обращали на это внимание читателя, эмпирическая наука никогда не в состоянии обходиться совершенно без понятия о вещах. Та «наполняющая пространство среда», относительно которой в последнем счете имеют силу все законы, должна непременно быть вещью. Если, стало быть, энергия должна быть подлинной «реальностью» телесного мира, то сама она должна мыс-

138

ГЕНРИХ РИККЕРТ

литься как телесная вешь или как состоящая из вещей. Утверждение Остваяьда, гласящее, что о материальных вещах, мы не знаем ничего, но всегда имеем дело в опыте лишь с энергией или «чувствуем», «fiihlen», лишь энергию,* совершенно выходит из области физики и в самом благоприятном случае приводит к гносеологическим толкованиям, у Оствальда же — к весьма рискованным спиритуалистически окрашенным метафизическим утверждениям, которые нисколько не касаются человека науки как такового. Если Оствальд желает ограничить науку тем, что он и другие люди «чувствуют», то он превращает этим все объекты науки в психические процессы. Это уже не естествознание. С естественнонаучной же точки зрения непременно требуется телесный «носитель» телесных свойств и совершенно безразлично, какое гносеологическое толкование желают дать этому понятию носителя.

Но не должно ли, быть может, слово «чувствовать» иметь то значение, что при его посредстве содержанию чувствуемого придается смысл чего-то такого, что уже не есть тело? Если так, то в таком случае замену слова материя словом энергия следует рассматривать как всего лишь изменение в терминологии. Тогда по существу дела все остается по-старому. В таком случае энергия оказывается лишь новым наименованием для телесной вещи, которая, в качестве подлинной реальности, лежит в основе всего телесного мира. Но эта терминология неудачна. В особенности в популярном изложении энергетики Оствальдом без разбора перемешаны естественнонаучные, гносеологические и метафизические мысли. Правда и механическое понимание телесного мира, в том виде, как оно обыкновенно понимается, вовсе не свободно от метафизических элементов, но в нем господствует материалистическая метафизика, которая безвредна при естественнонаучных исследованиях и которой приходится отдать значительное предпочтение по сравнению с метафизикой спиритуалистической. Во всяком случае эмпирически-естественнонаучная общая теория телесного мира должна сохранять материальные вещи, о которых она предполагает, что из них состоит телесный мир и относительно которых имеют силу все законы.

Еще явственнее обнаруживается, что при сохранении эмпирической точки зрения и последовательном ее развитии энергетика по своей логической структуре должна, в конце концов, совпадать с механической теорией, копь скоро мы обратим внимание на то, чего не хватает у нее для того, чтобы стать совершенно общей теорией телесного мира. А именно — она оперирует с несколькими различными формами энергии, из которых, однако, одна должна быть в состоянии превращаться в другую. А если она имеет в виду сделать превращение одной формы энергии в другую понятным таким образом, чтобы в вышеуказанном смысле не оставалось уже непонятным никакое многообразие, то в конце концов она должна свести все различные формы энергии к

Die Ueberwindung des wis sense ha fllichen Maierialismus. S. 29.

ГЛАВА I. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ 139

одному последнему виду энергии. А если остается лишь единая энергия, лежащая в основе всех, форм энергии, то каким же образом приходится тогда понимать различные формы энергии иначе, чем как комплексы «последних» элементов энергии, отличающиеся друг от друга лишь своим пространственным распорядком и движением? Итак, раз не имеется в виду объявить превращение непостижимым, приходится опять-таки, подобно тому как в теории эфира, разрешать телесный мир в систему движущихся последних частей, совершенно одинаковых между собой. Назвать ли в таком случае этот субстрат эфиром или энергией, это, по отношению к общей теории телесного мира, вопрос опять-таки чисто терминологический.

Во всяком случае, стало быть, и благодаря энергетике оказывается невозможным вполне разрешить понятия вещей в понятия отношений, и общая теория телесного мира не может обойтись без допущения движущихся частиц массы. Конечно, эти «последние» вещи можно игнорировать при специальном исследовании и обращать внимание лишь на те количественные определения (Massbestimmungen), которыми выражается эквивалентность различных процессов природы; конечно, энергетика может устранить из своих вычислений понятие массы, и для специальных естественнонаучных целей это может оказываться значительным преимуществом; но всегда молчаливо предполагаются последние частицы массы как то, что пребывает при смене процессов. Итак, какую бы значительную ценность мы ни приписывали энергетике для временного процесса в науках о телесном мире, она все-таки никогда не смогла бы вполне вытеснить механическое понимание природы. Последнее, напротив того, остается в полной силе, по крайней мере в качестве той последней цели, к которой, каковы бы ни были избираемые нами обходные пути, мы должны приближаться. А об этом только и идет дело у нас. Энергетика никогда не может представлять собой нечто большее, чем, быть может, необходимый обходной путь, ведущий к достижению последней цели. Таково, впрочем, и мнение самого Оствальда; ведь и он полагает, что энергетика «вероятно окажется частным случаем еще более общих соотношений». Только, по его мнению, «мы вряд ли можем теперь составить себе какую-либо догадку о форме этих соотношений».*

После того как мы увидели, какую форму принял и должен принять идеал последней естественной науки в фактически оказывающейся налицо разработке науки, мы намерены еще бросить взгляд на то отношение, в котором находятся к этой последней науке единичные отрасли естествознания, чтобы благодаря этому также выяснить на примерах мысль о распределении различных наук сообразно логическому совершенству нх понятий.

В принципе эта мысль должна выясниться, раз мы вдумаемся в отношение между физикой в более тесном смысле и общей теорией

* Die Ueberwindung u. s. w. S. 35.

ГЕНРИХ РИККЕРТ

телесного мира, положим, в смысле Герцевской теории эфира. Если физика занимается только отдельными областями телесного мира, то она может по отношению к некоторым понятиям обходиться без логического совершенства, т. е. довольствоваться общими представлениями воззрительных многообразии. Оптика и электричество достигли значительных результатов прежде, нежели было найдено общее понятие для света и электричества. Наоборот, если отделы физики приводятся в связь с всеобъемлющей теорией телесного мира, то должна пробудиться потребность в подведении всех ее понятий под единообразные понятия отношений или законов и в устранении всякого лишь общего представления.

Однако, с другой стороны, хотя бы даже удалось такое превращение понятий, те исследования, которые были произведены лишь в пределах какой-либо доли действительности, и те законы, которые были найдены для этой доли, никогда не утратили бы своей самостоятельной ценности. Другими словами, общая теория телесного мира ни в каком случае не смогла бы сделать излишними специальные физические теории или целиком превратить физику в механику. Почему это так, может быть вполне выяснено лишь в связи с постановкой проблемы об установлении границ естественнонаучного образования понятий, причем мы увидим, что навсегда должно остаться непонятным даже и для теории телесного мира, которая мыслится достигшей высшего совершенства. Здесь, где дело идет лишь о самых общих тенденциях этого образования понятий, мы стараемся только показать, каким образом каждая специальная наука стремится выйти из собственных пределов, чтобы, по крайней мере, найти связь с чисто механическим пониманием природы. Лишь постольку поэтому мы и рассмотрели отношение физики в более тесном смысле слова к абсолютно обшей теории телесного мира, развитие же этого ряда мыслей читатель найдет в дальнейшем изложении.

Такое же отношение, как то, которое существует между физикой и механикой, обнаруживается нами и при рассмотрении понятий химии. Мы займемся ими, имея в виду разъяснить при этом и то, что было сказано о качестве «последних вещей». Как физическое многообразие представляет собой новое многообразие по сравнению с механическим, так химические свойства вещей представляют собой новое воззрительное многообразие по сравнению с обоими до сих пор рассмотренными видами многообразия. Это качества весомых веществ. Они произвольно не принимаются в расчет при рассмотрении тел не только в чистой механике, но и в физике- Химия, как новая наука, ставит задачу обработать в понятиях и это многообразие.

Благодаря понятию химического «элемента», как понятия неразложимых веществ, из которых состоят все известные вещества, ей уже удалось произвести весьма значительное упрощение данного многообразия и для своих специальных целей она может вполне удовлетворяться такого рода упрощением. Необозримое множество данных

ГЛАВА I. ПОЗНАНИЙ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ

141

различных веществ сведено к сравнительно небольшому числу элементов. Все химическое многообразие, непосредственно доступное опыту, может быть подведено под понятия закономерно происходящих соединений этих элементов.

Но при этом химия все еще оперирует с сравнительно значительным числом понятий вещей, так как ее элементы даны как многообразие различных вещей друг возле друга, без связи между собой, иногда же открываются даже и новые элементы. Итак, еще не существует в самом деле законченного понятия закона, под которое можно было бы подвести многообразие химических элементов и которое допускало бы включение всякого вновь открываемого химического элемента. Как между чисто механической и физической наукой, точно так же и между химическим рассмотрением и механически-физической теорией не вполне еще установлена связь.

Но и в химии, равным образом, существует стремление к образованию такого понятия, которое делало бы возможным установление безусловно общих положений относительно химического многообразия, и в этом стремлении опять-таки оказывается как раз та же самая тенденция, которую мы постулировали в силу логических оснований. Прежде всего делается попытка расположить качественно отличающиеся друг от друга и поэтому находящиеся друг возле друга, как чисто фактическое многообразие, химические элементы в приведенный в порядок ряд. Это стало возможным с тех пор, как свойства элементов могут рассматриваться как периодическая функция их атомных весов. Атомный вес с естественной необходимостью указывает каждому элементу его место в «стройном ряду». Но в связи с этим находится и нечто дальнейшее. «Уразумение принадлежности всех химических элементов к одному ряду, которую после открытия Периодического закона вряд ли решится отрицать хоть один химик... укрепило убеждение в том, что всем им присуще нечто общее и благодаря этому придало будущему разложению элементов значение незыблемой, хотя, быть может, и далекой целью научного исследования».*

• Meyer Victor. Problems det Atomisfik. S. 20.' Более детальное обсуждение выработанных Менделеевым и Лотаром Мейером теорий, о которых идет дело в данном случае, не способствовало бы большему выяснению того логического принципа, который единственно имеет значение здесь. В этом отделе я, по мере возможности, нарочно ограничился рассмотрением таких представлений, которые принадлежат авторитетным исследователям и вызваны потребностью привести их специальные проблемы в связь с более обшнмн вопросами. Здесь логик находит свой лучший материал. Самого его ничто не заставляет пестрить свое изложение наивозможно большим количеством цитат из специальных исследований, тем более что. при той многосторонности, которая для него обязательна, его эрудиция в области специальных наук лишь редко может достигнуть свойственной специалисту основательности. Напротив того, он вернее всего избегнет видимости дилетанизма, цитируя специальные исследования лишь постольку, поскольку это оказывается необходимым для того, чтобы пояснить свою теорию примерами.

1 Примечание перевозчика. Ср.. однако, замечание Д. И. Менделеева: «В Периодическом законе столь же мало видно указаний на единую материю и на сложность наших элементарных тел. как и в законности* Авогадро—Жерара. или хотя бы в законе

142 ГЕНРИХ РИККЕРТ

Итак, химия уже образовала понятие, пол которое подводится всякий элемент как член ряда, определяемый атомным весом, т. е. лишь количественно. Если предположить, что эти теории доведены до наибольшего совершенства, то и для химии, в конце концов, как «нечто общее» во всех элементак осталось бы всего лишь одно-единственное понятие вещи, понятие «первичного элемента», являющегося в различном количестве и распределении в различных веществах, которые теперь рассматриваются как «элементы». Тогда все многообразие, представляемое всеми вообще возможными химическими процессами, мыслилось бы как состоящее из множества существующих в неограниченном числе, но совершенно одинаковых между собой атомов первичного элемента. Если же затем привести понятие первичного элемента в связь с совершенно общей теорией материи в смысле теории эфира Герца, то первичный элемент пришлось бы постольку отождествить с самим эфиром, поскольку он представляет собой то видоизменение эфира, которое характеризуется как весомая материя. Наконец и те законы, согласно которым образуются различные химические вещества, конечно, равным образом должны были бы оказаться теми же механическими законами, которым вообще подчинены движения эфира. В таком случае и все химическое многообразие обнималось бы чисто механическим пониманием природы и благодаря этому было бы вполне понятно.

Однако опять-таки и химия благодаря этому столь же мало утратила бы свойственный ей (как самостоятельной науке) характер, как мало теряют его оптика и акустика по отношению к механике. Химия, как таковая, останавливается на свойствах химических веществ и предоставляет свое последнее понятие вещи; химическое вещество вообще или первичный элемент — последней естественной науке, которая превращала бы его в понятие отношения. Здесь дело идет только о том, что, коль скоро общая теория телесного мира мыслится совершенной, то в ней все понятия как химии, так и физики могли бы быть превращены в понятия отношений или законов.

Но, хотя бы даже все эти теории к были совершенно выработаны, этим все еще не достигалось бы завершение естественнонаучной работы. Данная в эмпирическом воззрении действительность представ-

теплоемкости. даже в вывозах самой спектроскопии... из всего вышек Казани ого, равно как из тщетности или несостоятельности множества попыток найти опытные и умозрительные доказательства мысли о сложности элементов и о первичной материн, по-моему мнению, очевиден тот вывод, что эта мысль должна быть ныне отнесена к числу утопических... Химия нашла ответы на вопросы о причине множества и она, держась понятия о многих элементак, подчиненных дисциплине общего заково, указывает выход из индийского исчезания во всеобщем, дает свое место индивидуальному. Это место индивидуальности при том столь ограничено охватывающим, всесильным — всеобщим, что составляет не более как точку опоры для того, чтобы понять множество в единстве». (Faraday lecture в английском химическом обществе 23 мая—4 июня 1889 р, проф. Д. Менделеева. Ср. также очерк развития химических воззрений проф. Н. Меншуткина. 1888 г. С. 333 и ел., глава: Гипотезы о сложности элементов).

ГЛАВА I. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ 143

ляет нам все новые многообразия, до сих пор не допускающие подведения под рассмотренные здесь понятия. Прежде всего мир организмов, «царство» живых тел ставит пред наукой новые вопросы. Допускают лн и эти тела механическое объяснение? Но здесь мы не станем прослеживать дальнейшее развитие этих мыслей. Нам опять придется вернуться к ним в связи с обсуждением иных проблем и лишь тогда мы будем в состоянии вполне выяснить мысль о систематической классификации всех различных естественных наук. Для этого мы сперва должны выработать понятие об историческом. Оно, в наиболее широком его смысле, играет роль уже когда дело идет о мысли о возникновении различных химических элементов из одного первичного элемента; еще менее того может обойтись без него выяснение логических принципов биологии, которая ведь находится ныне под знаком истории развития. Здесь пока дело шло лишь о том, чтобы видеть, насколько наши теории о понятиях вещей и понятиях отношений могут быть пояснены некоторыми понятиями естествознания. Еще раз обращаем внимание читателя на то обстоятельство, что при этом мы совершеннно оставили в стороне верность содержания рассматриваемых естественнонаучных теорий. Это исследование всего менее задается построением каких-либо натурфилософских умозрений. Напротив того, чисто логическое должно быть наивозможно тщательнее отграничиваемо от всякого предметного содержания.

VI

Описание и объяснение

Результат предшествующего исследования мы можем резюмировать таким образом. Мы рассмотрели естественнонаучное понятие как средство, при помощи которого конечный дух способен преодолеть бесконечное многообразие телесного мира и благодаря этому обнимать своими суждениями действительность. Итак, мы усматриваем подлинную логическую «сущность» естественнонаучного понятия не в общности, не в определенности и не в обязательности, но в его задаче, состоящей в том, чтобы упрощать мир и делать его доступным обозрению. Общность, определенность и обязательность должны быть понимаемы лишь как необходимые средства для достижения этой первоначальной цели. Мы можем различать три различные стадии, на которых понятия все в более и более высокой степени справляются со своей задачей. Первая стадия понятия, будучи рассматриваема как психологическое образование, совершенно совпадает с значением слова, возникшим в естественном течении нашей духовной жизни. В этом значении слова нас интересует его (эмпирическая) общность, т. е. то обстоятельство, что оно есть представление об общем в различных формах. Но логическую ценность и благодаря этому право на то, чтобы

144

ГЕНРИХ РИККЕРТ

быть называемым понятием, оно приобретает лишь благодаря той научной связи, в которую оно приводится и той научной цели, которую оно выполняет.

Затем мы видели, что значение слов в том виде, как оно возникло при естественном ходе мышления, лишь в немногих случаях может вполне выполнять логическую задачу понятия. Так как его содержание при попытке отчетливо представить его себе всегда оказывается воз-зрительным многообразием, причем общее не выделяется из последнего с требуемой определенностью, а стало быть, мы не знаем точно, что именно из бесконечного множества мы должны охватить нашим познанием, то должна возникать потребность упрощать и это воззри-тельное многообразие, т. е. специально выделять из него его существенные составные части. Требуемая, таким образом, определенность, присоединяющаяся наряду с эмпирической общностью в качестве второго свойства естественнонаучного понятия, может быть получена лишь посредством нескольких предложений. Таким образом, возникает понятие в том виде, как оно известно традиционной логике в качестве комплекса признаков, — образование, которое хотя и отличается психологически от естественного значения слова, но с логических точек зрения, т. е. будучи рассматриваемо по отношению к своему значению, которое оно имеет для цели науки, представляет собой лишь более высокую степень первой функции понятия. А именно, если с помощью логически необработанных значений слов мы можем только однозначно резюмировать и упрощать члены некоторого многообразия, между которыми существует значительное воззрительное сходство, то на этой второй стадии понятия делают возможным упорядочение и упрощение, т. е. так называемую классификацию всякого доступного обозрению воззрительного многообразия.

Наконец, третья стадия понятия делает возможным завершение начатого на первой и второй стадиях труда упрощения. Естествознание не только сопоставляет признаки, чтобы благодаря этому сделать определенным содержание понятия, но и объединяет некоторое число принадлежащих друг к другу элементов и этим подготовляет такого рода образование понятий, которое, в конце концов, может приводить к понятиям, в которых содержатся безусловно общие суждения или законы природы. Благодаря этому становится возможным не только упрощать какое-нибудь доступное обозрению многообразие, но и производить упорядочение и упрощение мира, распространяющееся на бесконечное множество форм и этим завершающее преодоление воззрительного многообразия. Совершенное понятие должно не только содержать в себе — и притом определенно — общее некоторому достойному обозрения многообразию, но, кроме того, оно должно и обладать безусловно общей обязательностью. Но эта обязательность всегда оказывается обязательностью суждения. И в понятиях о вещах для естествознания дело, в конце концов, идет лишь об обязательности относящихся к веши суждений.

ГЛАВА I. ПОЗНАНИЕ ТЕЛЕСНОГО МИРА В ПОНЯТИЯХ

145

Мы неоднократно подчеркивали, что для нас в этих исследованиях о познании телесного мира а понятиях дело идет только о том, чтобы понять метод естествознания по отношению к его последним целям. Так как мы ограничились образованием понятий, стало быть, рассмотрели лишь одну сторону этого метода, то наше изложение должно было и могло стать односторонним. Само собой разумеется, что не всякое естественнонаучное исследование заранее исключительно задается тенденцией как можно скорее перейти от многообразия форм к рассмотрению наиболее общих понятий. Конечно, естествознание уделяет надлежащее внимание и многообразию единичных вещей; и почти повсюду точное наблюдение и анализ единичного служит для выработки общих теорий основанием, без которого последняя не может обойтись. Мы имеем в виду лишь то обстоятельство, что эти процессы в естествознании никогда не служат самоцелью, но всегда лишь средством для образования общих понятий, и во всяком случае нам не приходится обстоятельнее рассматривать их здесь, где наше исследование направлено лишь на образование понятий и последние цели естествознания. Но можно было бы думать, что помимо этой намеренной и законной односторонности наше изложение осталось односторонним и по отношению к самому образованию понятий, и к целям естествознания. А именно, мы до сих пор лишь бегло коснулись одного различения, нередко играющего важную роль в логических исследованиях, — различения между описанием природы и объяснением природы. Поэтому против развиваемых нами мыслен, быть может, последует возражение, что они имеют в виду лишь понятия тех естественных наук, которые ставят себе задачей объяснять, но что ими, напротив того, упускается из виду образование понятий при описании вещей. А ведь и описание есть дело естествознания, но оно имеет, мол, иные цели и задачи, чем объяснение, а соответственно этому и его понятия должны быть рассматриваемы особо. Не подобает, мол, третировать, как мы это делали, описание лишь как работу, подготовляющую объяснение. Возможно даже и еще далее идущее возражение. Утверждалось ведь, что все естествознание ограничивается описанием действительности и что естествознание вовсе не может объяснять. Не делают ли эти утверждения, последнее из которых зачастую отстаивалось весьма решительно как замечательное открытие, наши результаты проблематичными?

Мы держимся, конечно, того мнения, что, когда дело идет об образовании понятий и о последних целях естествознания, нельзя устанавливать принципиального различия между описанием и объяснением. И, в известном отношении, даже главная цель этих исследований состояла в том, чтобы показать, что все стремления естествознания клонятся к достижению цели, для обозначения которой неудачно выбрано слово описание. Утверждение же, гласящее, что все естествознание сводится к описанию и никогда не может стать чем-либо иным, кажется нам совершенно несостоятельным. Итак, мы не