Часть 10.

Проблема исторического образования понятий

Для того чтобы прежде всего точно формулировать нашу специальную методологическую проблему, оказывается необходимым обозреть и совокупность тех вопросов, которые ставит логике историческа

ГЛАВА IV. ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 261

наука, и затем отграничить то, что мы разумеем под историческим образованием понятий, от других форм исторического мышления. Согласно мнению Дройзена, в методике исторического исследования четыре части, а именно эвристика, критика, истолкование и изложение;* и Бернгейм также принимает это разделение. Он объединяет «отдельные основоположения и операции, которые составляют прикладную методологию или методику», в четыре различные группы: учение об источникак, или эвристику, которое обнимает собирание материала и принятие его к сведению (Kenntnissnarime); критику, которая занимается рассмотрением (Sichtung) и констатированием фактического понимания (Auffassung),** задача которого состоит в том, чтобы познавать значение и связь фактов; изложение (Darstellung), которое воспроизводит познанные в их связи факты, выражая их соответствующим требованиям познания образом (in erkenntnissgem-assem Ausdnick).*** Для обзора мы можем принять это разделение и должны только несколько точнее определить значение некоторых терминов.

Противоположность между материалом (Stoff) и рассмотрением по своему наиболее общему смыслу совпадает с противоположностью между материей и формой. Как материал науки, мы всюду рассматриваем эмпирическую действительность, которая, если дело идет, например, о телесном мире, состоит из «множества» вещей. Существует такая гносеологическая точка зрения, с которой эта действительность, представляющая собой лишь материал для специальны): наук, может быть рассматриваема уже как оформленный материал, так что тогда, например, множественность и «вещность» («Dingbaftigkeit») оказывались бы формами, привносимыми к материалу, доставляемому ощущениями, лишь «сознанием вообще» («Bewusstsein uberhaupt»),**** и эта гносеологическая противоположность материала и формы должна быть

• См.: Droysenl. С. Grundriss der Historic, 1875. В третьем издании (Ш1) расположение частей несколько изменено и «изложение» из «методики» пересено в «топику™ Но по существу дела это ничего не изменяет.

*• Примечание переводчика. Бернгейм говорит, что пользуется выражением «Аи f fas sung» за отсутствием более подходящего обозначения, и прибавляет, что французы употребляют в этой смысле выражение «Synlhese» (Bernktim. Lehrbuch der historischen Methode und der Geschich«philosophic. III. Aufl. 5. 194).

•** Bernheim E. Lehrbuch der Yustonscrjen Methode. 2 Auil, Ш4 S. \80 f. Так как я лишь в исключительных случаях специально останавливался на рассмотрении чужих взглядов, то я раз навсегда указываю на этот труд, который должен быть чрезвычайно ценным для всякого, занимающегося вопросами исторического метода. Примечание переводчика. См. также ряд статей Бернгейма в Zeitschrift fur immanenle Philosophic (1893). поставленных «Geschichlswissenschafl und Erkenntuisstfieorie».

•••* Примечание переводчика. Бернгейм (Zeilschr. f. immanente Philosophic III. Bd Heft HI. S. 262, 263) рекомендует желающим разобраться в эти* вопросах «штудировать Шупле». Относительно тех недоразумений, которые продолжает вызывать понятие «Bewusstsein iibertiaupl», си. в особенности разъяснения Шуппе в «Dei Zussam-menhang von Leib und Seele das Grundproblem der Psychologic» (Wiesbaden), 1902. S. 25—26).

262

ГЕНРИХ РИККЕРТ

отличаема от их методологической противоположности Ведь для исследования, которое имеет в виду обнаружить формы, свойственные исторической науке (geschichtswissenschaftlichen Formen) в противоположность есте1.твеннонаучным формам, может стать важным знать, какие формы требуются для всякого понимания действительности, так как тогда эти формы оказываются общими естествознанию и истории Конечно, граница должна быть проводима здесь не таким образом, чтобы мы ставили вопрос о системе этих гносеологических форм, но мы можем производить разграничение чишь для тех единичных случаев, к которым нас приведет исследование Необходимо, однако, теперь же заранее указать на то обстоятельство, что если мы в нижеследующем изложении без более обстоятельного определения говорим о формах понимания, то никогда не имеются в виду общие i носеологические, но лишь специальные, или свойственные исторической науке, или естественнонаучные формы, и поэтому с гносеологических точек зрения уже оформленный материал в методологическом исследовании может быть характеризуем как материал вообще.

Однако и тогда выражение «материал» исторической науки еще не однозначно Ведь под ним можно разуметь как тот материал, который непосредственно дан историку и из которого последний почерпает свое знание тех вещей и процессов, которые он желает изобразить, так и сами эти вещи и процессы, которые для учения о методах равным образом служат лишь материалом до тех пор, пока они не обработаны посредством специфически свойственных исторической науке форм Поэтому мы характеризуем непосредственно данный материал, который сам не излагается исторически, как материал, представляемый источниками (Quellenmatenal), вещи же и процессы, которые желает изображать история, напротив того, как ее объекты Или, чтобы отметить противоположность форме, свойственной исторической науке, мы характеризуем их, как фактический материал, так что, когда речь идет об историческом материале в противоположность исторической форме, под ним никогда непьзя разуметь ни простого лишь источника, ни уже исторически pat. смотрен но го или обработанного объекта, э чишь индивидуальную историческую действительность как таковую

Наконец, что касается терминологии, ипедует еще отметить, что слово «изложение» (Darsteilung)* мы употребляем для обозначения не только внешней формы сообщения, но и «понимания», разумея, следовательно, под ним то, что имеется в виду, когда идет речь о «значении» и «связи» фактов Тогда, имея в виду четыре вышеуказанные группы, мы можем формулировать нашу проблему таким образом, что дело идет не о двух первых группах, следовательно, не об эвристике и критике, но о двух посчедних, т е о понимании и изложении Мы

* Примечание переводчика В некоторых случаях контекст требовал переда чи слова «Darstellung» посредством слов ^изображение* «выражение» «трактование*

ГЛАВА IV ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 263

вправе не касаться вопроса о том, каким образом из источников получается знание фактов или долженствующей быть изображенною действительности Как ни интересно детально проследить технику собирания материалов и критики, все же различия, оказывающиеся здесь между методом естествознания и методом истории, не имеют и приблизительно столь принципиального значения, как те различия, которые обнаруживаются при понимании и изложении наиденного материала Ведь для отыскания и удостоверения фактов оказывается одинаковым образом желатепьным и правомерным всякий путь, прямой и обходный, раз только он приводит к цели, и лишь тогда, когда одни науки рассматривают свой материал как природу, а другие как историю, возникают основные методологические различия Лишь в дальнейшем изложении обнаружится, что надлежит точнее разуметь под «пониманием» {«Auffassung») и в особенности под весьма многозначными выражениями «значение» («Bedeutung») и «связь» {«Zusam-menhang») Здесь достаточно указания на то, что чаша проблема начинается с того пункта, когда дело доходит до постановки вопроса о том, каким образом открытые и критически проверенные факты претворяются в науку, или, если и в истории назвать научно оформленный и постольку «понятный» материал понятием, с постановки вопроса о том, каким образом историк построит свои понятия из своего фактического материала Лишь таким образом наша проблема будет соответствовать той, которая трактовалась при исследовании естест вознани

Но можно поставить вопрос и о том, имеет ли смысл даже и логически (begnfflich) только отграничивать друг от друга установление фактов и образование понятии в истории Ведь если мы обратимся к историческим трудам, историк, по-видимому, часто излагает все то, что он узнал о своих, объектак, а часто даже он знает о них меньше, чем ему хотелось бы знать, и тогда ему никогда не придет мысль о том, что ему спедует еще упрощать свои фактический материал процессом выбора Разве он не выполнил своей работы, коль скоро из источников найдены и подвергнуты критике факты, и развг изложение не есть лишь форма сообщения, которая, пожалуй, требует умелости и вкуса, но не может быть признана в самом деле научной работой' И разве наиболее верным и наиболее правдивым научным изложением не будет то, которое прямо ограничится передачей критически рассмотренного материала и лишь повествует, «как на самом деле было»9 Когда дело идеэ об естествознании, то правомерно поставить вопрос о том, что из необозримого обилия материала оно выбирает как существенное, и усматривать центр тяжести его работы в правильном образовании им его понятий Но исторические факты не необозримо многообразны, и поэтому те проблемы, с которыми приходилась иметь дело естество знанию, по-видимому, не существуют для исторических наук

В самом деле, простого указания на необозримое многообразие эмпирической действительности не достаточно дзя того, чтобы выяс

264

ГЕНРИХ РИККЕРТ

нить нашу пробчему столь же отчетливо, как проблему естественнонаучного образования понятии Правда, мы могли бы сказать, что если не факты, то по крайней мере источники даны историку как интенсивно необозримые многообразия, и что, следовательно, он, как бы то ни было, нуждает(.я в принципе выбора для того, чтобы отделить в них существенное от несущественного и быть в состоянии пользоваться ими для установления фактов Но у нас еще не получалось бы благодаря этому такой постановки проблемы, чтобы можно было бы вполне провести параллель между нею и тем вопросом, который возникает для естественнонаучного образования понятий, и с логических точек зрения это было бы недостатком И то, каким образом факты даны истории, отличает ее от естествознания, и поэтому мы должны стараться понять это различие, поскольку оно находится в связи с наиболее общею логическою противоположностью между природой и историей

Решающее значение при этом имеет следующий пункт То, в чем состоит «природа» действительности и что должно знать естествозна ние для образования своих понятии, всегда оказывается у множества объектов, и в особенности материал для открытия законов природы, имеющих силу невременно (zeitlos), окажется налицо во многих местак Напротив тога, то особливое и индивидуальное, которым интересуется история, поскольку речь идет об абсолютно исторических понятиях, имело место лишь один раз, и поэтому знание о нем может быть приобретено лишь с большим трудом, или же его совершенно невозможно приобрести Из этого следует, что для естественнонаучного трактования какого либо предмета материал может полностью оказываться налицо, тогда как для исторического трактования того же самого предмета этот материал может оказаться весьма неполным.

Конечно, при этом дело идет не о такой противоположности, которая исключала бы промежуточные звенья, но полнота материала в различных отраслях естествознания различно велика, и притом его неполнота будет возрастать приблизительно в той же самой степени, в которой умножаются относительно исторические элементы в понятиях Если сперва иметь в виду опять-таки лишь науки о телах, то чистая механика, будучи абсолютно свободной от исторических элементов, вообще не нуждается ни в каком ином материале, кроме во_прений пространства и времени (Anschauungen von Raum und Zeit) и понятий массы и движения или сипы, для построения которых может служить любой телесный процесс Физика в более тесном смысле, как учение о звуке, о тепле и т д , уже не может обходиться без специального материала, но как наука, все же еще имеющая дело с очень общими понятиями, она находит его почти всюду или, по крайней мере, может доставать этот материал всюду, где в ее распоряжении оказы ваются соответствующие аппараты, так как и вновь открываемые физические процессы, как например рентгеновские лучи, можно де

ГЛАВА IV ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 265

лать доступными восприятию в любом месте и в любое время, раз стали известными условия их наблюдения Напротив того, уже химих, трах-тующий относительно историческое более высокого порядка, даже если он снабжен всеми аппаратами, не везде может достать именно тот материал, который его интересует, а в биологических науках собирание материала тоже наталкивается на затруднения Так, например, эмбриологу часто приходится производить долгие поиски, прежде чем он получает ту или иную определенную стадию в развитии организма, нужную ему для образования полного общего понятия о соответственном роде, и, таким образом, при дальнейшей спецификации трудность собирания материала может становиться все более и более значительной

Но, с другой стороны, несмотря на эту относительность, остается одно принципиальное различие И в пределах наук о телах, материал которых оказывается относительно историческим, мы должны всеша разграничивать естественнонаучный и исторический метод Лишь в таких науках, как палеонтология, приходится иметь дело с признахами таких вещей, которые могут быть недоступны, так как они существуют лишь в одном определенном месте, или же их уже вообще не оказы вается налицо Однако это лишь тогда оказывает, имеющее решающее значение, влияние на науки о телах, когда они ставят себе задачи, которые, как мы показали, с логических точек зрения относятся к истории, и это различение между естествознанием и историей организмов столь мало основывается на чогической конструкции, что игнорирование его может даже приводить к ошибочным взглядам на ценность естественнонаучных теорий Tax, например, методологически ошибочно требовать от теории происхождения (Descendenztheone) констатирования действительной наличности чуждого пробелов исторического ряда живых существ со всеми промежуточными и переходными фор мами Как естественнонаучная теория, она дает достаточно, коль скоро она может показать, в силу каких оснований вообще должен быть допускаем переход одного вида в другой, и коль скоро образовала понятия, благодаря которым такие переходы представляются гармони рующими с прочими предположениями относительно органических процессов И, коль скоро переход одного вида ?. другой был бы достоверно констатирован хотя бы лишь на сравнительно незначитель ном количестве примеров, указание чуждого пробелов исторического ряда развивавшихся форм в принципе уже существенно не подкрептяло бы обязательность (Geltung) общей теории * Разрещению же множест

* Этот взпяд я нахожу даже у Геккеля которым в иных случаях очень склонен преувеличивать значение исторической биологии для естественнонаучных проблеч Он выразился недавно «Выбывающее опасения происхождение человека от обезьяны — этот важнейший ('] вывод современного учения о развитии столь же достоверен и ясен и помимо черепа н бедренной кости ископаемого Pithecanthropus а как и при их налич ности Несравненно более сильные аргументы сравнительной анатомии н онтогении устанавливают это вызывавшее иного споров происхождение для всякого компетентного

266 ГЕНРИХ РИККЕРТ

&а других проблем естественнонаучной биологии, как например вопросов об унаследовании приобретенных свойств, о значении полового отбора и т. п., отнюдь не может способствовать значение исторического развития. Всегда лишь для исторического рассмотрения имеет значение полнота однократного ряда развивавшихся форм. Резюмируя это вкратце, можно сказать, что то, что представляет собой исключение, когда дело идет об естествознании, оказывается правилом, когда дело идет об истории, очень часто оказывается утраченным всякий след исторического, природы же, напротив того, почти никогда.

Нетрудно показать, что и в пределах придерживающейся приемов естествознания психологии неполнота материала возрастает в той же самой степени, в какой убывает общность теорий. Для тех частей «индивидуальной психологии»,* в которых имеется в виду изображать не то, что составляет специфическую особенность отдельных индивидуумов, но лишь то, что оказывается налицо во всякой душевной жизни, психолог обладает полным материалом во всегда доступной ему собственной душевной жизни. Необходимое сравнение этого материала с душевною жизнью других людей имеет целью выделить чисто индивидуальное, и поэтому можно прямо-таки сказать, что и благодаря тем экспериментам, которые приходится производить в интересах этого, к материалу не прибавляется что-либо принципиально новое, но напротив того, он так уменьшается, что для обработки при посредстве понятий остается лишь то, что оказывается общим всем индивидуумам. Если, напротив того, объектом становится что-либо относительно историческое, как например свойственное лишь душевной жизни ребенка, то психолог находится в зависимости от особливого материала, которого, быть может, в иных случаях нельзя тотчас достать. При этом мы, конечно, отвлекаемся от принципиальной недоступности чужой душевной жизни и ограничиваемся лишь полнотой тех физических (physischen) фактов, которые оказываются налицо для психологического толкования. Все-таки сравнительно легко найти детей, которых можно наблюдать и спрашивать. Напротив того, коль скоро требуется естественнонаучно исследовать художественную фантазию или безумие цезарей, количество того материала, которым можно располагать для этого, окажется уже весьма незначительным. Итак, получаются как раз такие же самые соотношения, как при изложении

и способного к суждению исследователя гораздо яснее и достовернее, чем это «ог бы сослать полный ряд ископаемых промежуточных форм между человеком и человекообразными обезьянами» (Aus lnsulinde. Malayische Reisebriefe. Deutsche Rundschau. Febniar. 1901). В то же время в этой заявлении (implicite) заключается разграничение естественнонаучной и исторической биологии; и именно потому, что у Гехкеля отсутствует ясное сознание этих различий, оно может служить для подтверждения наших прежних соображений.

• Очевидно, что это выражение, ставшее обычным в особенности в противоположность «социальной психологии», может давать повод к недоразумениям. См. ниже отдел VII.

ГЛАВА IV. ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 267

телесного мира, т. е. чем специальное психологические теории, тем менее оказывается для них материала для познания искомых фактов. Однако, с другой стороны, и когда дело идет о наиболее специальных естественнонаучно-психологических теориях, в принципе никогда не исключена полнота необходимого для психологического толкования материала, так как и мыслимо наиболее специальная теория все же еще оказывается общей. Например, теория безумия цезарей ни в коем случае не имеет в виду изобразить то, что свойственно лишь одной душевной жизни, например, душевной жизни Нерона, как таковой, но единичная личность принимается ею в расчет лишь как экземпляр общего понятия.* Нерон не представлял бы для нее никакого интереса, если бы его нельзя было рассматривать как экземпляр рода. Лишь тогда, когда дело идет об истории, изложение должно оставаться навсегда невозможным в том случае, если совершенно утрачен материал, необходимый для того, чтобы умозаключить о каком-либо однократном психическом процессе. Таким образом, то, что мы знаем о Нероне, правда, весьма неполно, но если его дополнить сведениями относительно других индивидуумов, оно может оказаться весьма ценным для естественнонаучной теории безумия цезарей. Но для исторического изображения Нерона, которое имеет дело не с экземпляром рода, но с индивидуумом, мы знаем слишком мало, и так как принципиально невозможно пополнить пробелы этого исторического знани

* Правда, Мюнстерберг. чтобы показал, несостоятельность моня взгляаов, говорит (Grundziige der Psychologic. I. S. 113) о «специальном законе, который может лишь один раз проявиться в нашем опыте». Однако понятие такого рода закона заключает в себе логическое противоречие. Самый специальный закон все еще оказывается общим, т. е. обнимаемые им процессы могут повторяться как угодно часто. Конечно, психолог, пользовавшийся при выработке своей теории рассмотрением «психоза Нерона», утверждает и практическое существование утилизированного им материала, но это экзистенциальное суждение есть молчаливая предпосылка, а не содержание его теории, и для правильности этой теории не имеет никакого значения то обстоятельство, что в данной случае существовало нечто такое, что могло быть лишь один раз в историческом прошлом. Ведь сам Мюнстерберг совершенно правильно говорит, что «было бы бессмысленно высказывать что-либо, если бы оно не было действительным, по крайней мере один раз», и это «по крайней мере один раз» противоречит именно словам «лишь один раз». Возможно, конечно, и то. что в исторической действительности известен лишь один экземпляр общего естественнонаучного понятия, но отсюда вонсс не следует, что это понятие может иметь силу лишь для одного случая. Хотя Мюнстерберг так ясно, как немногие, понял, что естествознание дает лишь абстракция, он все же не вполне еще отрешился от яесьма распространенного естественнонаучного рационализма. И он еще смешивает понятие и действительность. Как мог бы он иначе (S. 38] отрицать, что «многообразие отдельною воззрения бесконечно и, следовательно, описание при посреа-стве понятий принципиально не в состоянии справиться с ним», и утверждать, что «описание при посрелстве понятий нигде не оставляет воззрительного остатка, который сам не может быть в свою очередь охарактеризован при поереастве понятий". Стоит только на самом деле попробовать описать мыслимо пpot-reйший объект и «реконструировать» его путем «связывания понятий» таким образом, чтобы «нигде не оставалось никакого воээрительиого остатка». — тогда скоро станет несомненной полная иррациональность всего действительного. Нельзя только принимать то, что для нас существенно в каком-либо объекте, за самый объект, как это делает рационализм.

268

ГЕНРИХ РИККЕРТ

сведениями относительно других индивидуумов, то мыслимо, что какой-либо историк сочтет необходимым совершенно отказаться от изображения Нерона. Вследствие тога обстоятельства, что душевная жизнь оказывается быстро преходящей, абсолютная историческая полнота психического материала, собственно говоря, может существовать лишь когда дело аде г об автобиографии или об изображении людей, осведомляющих историка своими ответами на любой вопрос о любом факте, да и при этом предполагается, конечно, никогда не оказывающаяся налицо абсолютная верность памяти. Что же касается всякой иной индивидуальной жизни, принадлежащей прошлому, то историку всегда могут становиться известными лишь сравнительно незначительные ее отрывки, и поэтому существует немного случаев, в которых ему не приходится прибегать к проблематическим предположениям или же заранее отказываться от воспроизведения значительных частей своего предмета. Итак, здесь мы видим, как для истории возникают трудности, неведомые естествознанию. У того, кто исследует природу, в большинстве случаев оказывается больше материала, чем ему нужно. Тот, кто желает знать историю, в большинстве случаев узнает слишком мало о ней, и это необходимо вытекает из сущности истории как науки, имеющей дело с действительностью.*

Если мы вернемся теперь к нашей проблеме исторического изложения, то нам станет понятно и то, как происходит, что история в большинстве случаев не может прямо узнавать, как естествознание, свои факты, но почти всегда должна лишь умозаключать к ним от сохранившихся следов и почему она в силу этого имеет пред собой как необозримое многообразие не фактический материал, а материал, представляемый источниками. Лишь в немногих исключительных случаях тот предмет, для которою она образует свои понятия, есть в то же время и тот предмет, на основании (an dem) которого она может образовать их. Обыкновенно объект наблюдения и объект исторического изложения, стало быть источник и факт, не совпадают. Благодаря этому может возникнуть мнение, согласно которому историк должен излагать о своих объектак все то, что только каким бы то ни было образом может быть дознано, и в таком случае мы, по-видимому, не имеем никакого права хотя бы лишь в понятиях проводить различие между историческим образованием понятий и установлением фактов. Тем не менее такою рода право может быть доказано. На первых порах, конечно, из неполноты исторического материала вытекает лишь новая трудность, по-видимому делающая совершенно проблематичес-

* Этим обстоятельством объясняется и -io, что в области исторического исследования {in der Gesctiichlsforschung) существуют «вспомогательные науки», существенная задача которых состоит в том. чтобы собирать материал и делать его доступным. Такого рода разделение труда вообще чуждо естествознанию. Конечно, оно, пожалуй, также может когда-либо возникнуть в тек дисциплинах, которые имеют дело с относительно историческим более высокого порядка Но пока в области естествознания в большинстве случаев факты собираются лишь гем. кто научно излагает ид.

ГЛЛВЛ IV. ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 269

ким смысл всего нашего исследования. Ведь нельзя понять, почему, раз источники и факты не совпадают, для историха всегда должны оказываться налицо источники для того, чтобы хотя бы и не вполне добыть именно тот фактический материал, который его интересует, и поэтому с логических точек зрения представляется случайным, какие процессы он в состоянии наложить. Но из этой случайности должны вытекать такие особенности истории, которых нельзя вывести из ее целей и которых поэтому вообще нельзя логически понять. Эти особенности способствуют тому, что история походит на ацёбобо^ Ыя\, и это обстоятельство следует самым тщательным образом принимать в соображение, когда дело идет о том, чтобы понять отношение логического идеала исторического изложения к действительно оказывающимся налицо историческим наукам, так как здесь гораздо труднее достигнуть того, чтобы идеал и действительность совпадали друг с другом, чем там, где дело шло об естественнонаучном образовании понятий.

Но отсюда не вытекает, чтобы вообще было невозможно установить логический идеал исторического изложения. А именно, пытаясь выработать этот идеал, мы как раз потому, что хотя неполнота материала в общем объяснима на основании понятия науки, имеющей дело с действительною, но в частностях совершенно случайна, имеем право отвлекаться от нее и в частностях и допускать фикцию, что для историка в каком угодно случае оказывается возможным добыть из источников любой фахтический материал, так хак ведь случайно могли бы как-нибудь сохраниться все необходимые для этого источники. Тогда для такого мыслимого случая мы прежде всего устанавливаем логический идеал, чтобы затем, при сравнении с действительностью, прибавить ограничения, необходимые по отношению к оказывающемуся в большинстве случаев недостатку материала.

А если можно допустить эту фикцию, благодаря ей в то же время устраняется и та, возникшая для нашей постановки проблемы трудность, с констатирования которой мы начали Правда, лишь материалу, представляемому источниками, а не фактическому материалу истории свойственно то необозримое многообразие, которое обнаруживает проблема естественнонаучного образования понятий; но, если это обозначает лишь неполноту фактического материала, именно потому, что в каждом частном случае неполнота ускользает от логического понимания, нам нет надобности и приписывать ей какое-либо влияние на логическую разработку теории исторического изложения. Напротив тот, мы можем опять-таки поставить совершенно тот же самый вопрос, который мы поставили при выяснении естественнонаучного образования понятий: почему историческая наука всегда стремится лишь к дознанию (Festsiellung) некоторой доли действительности в ее индивидуальной форме и какая эта доля? Если здесь неуместна произ-вопьность, то должен существовать научный принцип, согласно которому совершается выбор.

270 ГЕНРИХ РИККЕРТ

Однако если упомянутая фикция и правомерна в логическом интересе, тем не менее хорошо будет прибавить, что мы нуждаемся в ней лишь для того, чтобы иметь возможность поставить нашу проблему совершенно вообще, и что почти всегда и фактически для историка оказывалось бы возможным извлекать из источников гораздо больше фактов, чем он излагает, а следовательно, в самом деле нельзя обойтись без принципа упрощения. При этом, конечно, следует отличать друг от друга несколько случаев. Необходимость упрощения самоочевидна, коль скоро источник и факт совпадают.'Если историк может расспрашивать тех людей, которые служат для него объектом, или если ему приходится иметь дело с неизменно сохранившимися географическими аренами исторических событий или с продуктами культуры, как то: с постройками, произведениями искусства, утварью и т. п., не только как с источниками, но и как с историческими фактами, то он точно так же, как и естествоиспытатель, имеет их пред собой как необозримое многообразие. Точно так же о всех тех исторических процессах, которые и он пережил, он всегда знает гораздо больше, чем он хочет и может излагать. Например, всякий, кто сам видел Бисмарка, знает о нем множество фактов, не входящих ни в какую историю. Но не особенно отличается от этого положение дела и по отношению к очень многим историческим процессам, которых мы сами, правда, не переживали, но которые произошли недавно. И здесь мы могли бы узнать из достоверных источников множество частностей, не представляющих ни малейшего исторического интереса, и от историка всегда будут требовать, чтобы он умел отличать существенное от не существенного. Например, то обстоятельство, что Фридрих Вильгельм IV отказался от германской императорской короны, есть «историческое» событие, но совершенно безразлично, какие портные шили его сюртуки, хотя и это мы еще могли бы точно узнать. Итак, историческое понятие об этом короле не может, конечно, состоять из всего того, что можно было бы достоверно установить относительно него.

Дело, по-видимому, обстоит иным образом лишь тогда, когда источники очень скудны. Тогда в самом деле не опустят ни одной индивидуальной черты, которую только можно каким-либо образом узнать, и вследствие недостатка в материале даже самое маловажное приобретает в таких случаях значение, которого оно, быть может, не имело бы при обилии наличных сведений. Но можно ли в самом деле сказать, что в этих случаях историк излагает все то, что он знает или мог бы знать? И здесь голый факт еще ничего не означает, и даже о совершенно «неизвестных» вещах все же можно узнать гораздо больше того, что должно входить в историю. О всяком человеке можно с уверенностью утверждать все то, что естествознание сообщает о телах и общая психология о душевной жизни, и, однако, историк совершенно игнорирует это знание. Итак, даже тогда, когда история знает о своих объектак слишком мало, она в то же время знает о них слишком много. Поэтому она никогда не может ограничиваться рассказом о том, «как

ГЛАВА IV. ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 271

собственно было», но всюду ее задачу составляет отличение существенного от несущественного. Но для такого отличения должны существовать руководящие точки зрения и надлежит ясно дать себе отчет в этих точкак зрения, как принципах исторического изложения. Таким образом, если оставить в стороне правомерную в логическом интересе фикцию, ясно обнаруживается проблема исторического изложения.

Но имеем ли мы поэтому и право говорить об историческом образовании понятий! Именно на основании прежде развитых нами соображений можно было бы возразить приблизительно следующее. Правда, само собою разумеется, что всякая эмпирическая наука имеет дело с действительными вещами и процессами, поскольку ее понятия должны иметь силу только в применении к действительности и лишь в применении к последней, так как, если бы кто-либо пожелал выразить в системе общих понятий образы фантазии, ни один человек не назвал бы этого естествознанием или вообще наукой, и, следовательно, если обращать внимание лишь на материал наук, всякая эмпирическая наука должна быть характеризуема как наука, имеющая дело с действительностью.

Однако естествознание все же, в противоположность истории, есть наука, оперирующая с понятиями, поскольку не только содержание ее понятий тем менее одинаково с содержанием эмпирической действительности, чем обширнее становятся эти понятия, но и поскольку нет надобности специально подчеркивать в суждениях существование его объектов. Такие положения, как например существует телесный мир, существует вода или живут люди, составляют не содержание, но молчаливую предпосылку естественных наук, занимающихся телесным миром вообще, водою или человеком, так как именно потому, что это — суждения абсолютно само собою разумеющиеся, они уже неуместны в этих науках. Итак, в естествознании центр тяжести проблем всюду заключается в вопросе об обязательности понятий, но не в вопросе о существовании объектов. Напротив того, в исторической науке суждения всего лишь экзистенциальные* имеют принципиально иное значение. Историк постоянно говорит: «это было так, а то было иначе», и для него суть дела состоит именно в утверждении и обосновании чисто фактической истинности таких суждений. Итак, в противоположность естествознанию, центр тяжести проблем заключается здесь в вопросе о существовании объектов, а не в вопросе об обязательности понятий, а поэтому и нельзя, по-видимому, провести параллель между историческим образованием понятий и естественнонаучным образованием понятий.

Конечно, существует принципиальное различие в отношении к эмпирической действительности, даже все наше изложение клонилось

• Примечание переводчика. Относительно «экзистенциальных суждений» см.: Липпс Т. ^Основы логикни. (Перевод Н. О. Лосского. Глава ХШ); Sigwait. Logik I. 80, 89, 387, 392. II. 328 ff.; Cornelius H. Versuch einer Thcorie der ExistenrialurtheiLl.

272

генрих риккерт

к тому, чтобы обнаружить это принципиальное различие, однако оно не может препятствовать нам охарактеризовать тот процесс, благодаря которому в истории производится выбор, отделяющий существенное от несущественного и обусловливающий ш, что какое-либо историческое изложение состоит именно из этих, а не из иных экзистенциальных предложении (Existenaalsatsen) Конечно, до сих пор мы употребляли слово «понятие» всегда лишь в таком смысле, что оно означало некоторую мысль, имеющую общее содержание, так как когда логика говорит о научных понятиях, она почти исключительно принимает в соображение то, в чем состоит своеобразие естественнонаучного понятия Но ведь в этом мы видим именно ту односторонность, которую мы желаем преодолеть Итак, хотя история не образует общих понятии, но, с другой стороны, ее объекты, например Цезарь или тридцатилетняя война, или возникновение дворянских имений, или нидерландская живопись, сами, как действительности, столь же мало могут входить в ее изложение, как мало могут входить в изложение естествознании сами его объекты, но и история также должна формировать мысли о Цезаре или о возникновении дворянских имений и, так как эти мысли никогда не могут вполне совпадать с необоримо многообразными действительными процессами, и они, хотя у них нет никакого общего содержания, все-таки суть понятия в том смысле, что в них из действительности выделено и объединено существенное для истории Само собою разумеется, что эти исторические понятия действительно мыслимы, лишь коль скоро они разре шаются в экзистенциальные суждения, повествующие о выражаемых ими вещах и процессах, но, как мы показали, превращение в суждения необходимо и при действительном мышлении естественнонаучных понятии Если в одном случае дело идет о суждениях, при образовании которых имелась в виду цель естествознания, состоящая в том, чтобы постичь общее, а в другом случае, напротив того, о суждениях, повествующих об особливой и индивидуальной действительности, то в этом именно лишь обнаруживается различие между естественнонаучным и историческим мышлением вообще Но для выработки действительно всеобъемлющей и всесторонней теории образования понятии мы желаем, чтобы именно это различие не касалось термина «понятие», и поэтому в логическом интересе правомерно называть понятиями как те, построен ные мышлением образования, в которых находит свое выражение общая природа вещей, так равным образом и те, построенные мышлением образования, в которых схвачена историческая сущность действительное ти Оба .этих логических процесса имеют целью преобразовать и упрос тить эмпирическую действительность таким образом, чтобы она допуска-ча научное трактование, и в этой задаче мы с самого начала усматривали наиболее общую сущность образования понятий Следовательно, в этом смысле всякое мышление должно происходить в понятиях, и действительность может трактоваться наукою, имеющей дело с действительностью, также лишь в форме поняти

ГЛАВА IV ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 273

Однако, прежде чем перейти к тому, чтобы развить логические принципы исторического образования понятии, мы предварительно еще раз точно установим тог смысл, который только и может иметь эта попытка Прежде всего мы ни от чего так не далеки, как от того, чтобы изобретать какой-либо еще никогда не применявшийся новый метод исторического трактования, и от того, чтобы выдавать его за единственно правомерный в противоположность ныне употребительным приемам Напротив того, точно так же, как при исследовании естествознания, мы руководимся лишь намерением понять действительно имеющую место научную деятельность, т е изучить логическую структуру, которая должна обнаруживаться во всяком историческом изложении Иного отношения никогда не может быть между логикой и эмпирическим исследованием Разве что размышление о логических особенностях исследования может идти рука об руку с этим последним и благодаря этому депать его более целесознательным Но в значительном большинстве случаев науки оказываются достигшими высокой степени развития, прежде чем начинается размышление относительно их логической структуры И то обстоятельство, что мы приписываем логике критический и нормативный характер, не вносит в эти соотношения никакого изменения, так как всюду, где мы производим логическую оценку, мы лишь проверяем формальное согласие между целями и средствами науки и стараемся благодаря этому выяснить эти логически-телеологические связи И даже тогда, когда теория познания ставит вопрос об обосновании известных предпосылок науки и при этом пытается представлять их обязательность проблематической в философски правомерном интересе возможно наибольшей свободы от предпосылок, она все же нисколько не касается значения наук, поскольку дело идет о свойственном им характере эмпирических специальных исследований, так что и тогда она не заявпяет притязания на роль руководительницы, указывающей науке пути, но желает лишь, понимая ее, следовать за нею

Это может показаться настолько само собою разумеющимся, что не стоило бы его высказывать Но именно для логики исторических наук имеются основания подчеркивать и само собою разумеющееся Все еще продолжают стремиться к тому, чтобы, наконец, «возвести историю» «на степень науки», прославляя никогда не применяемый ею метод Если такие попытки, коренящиеся в неисторичной философии, свойственной эпохе просвещения, уже сами по себе представляются несколько удивительными и в высшей степени реакционными в такую эпоху, когда исторические науки достигли чрезвычайно высокого развития, то в особенности изумительно, что эти методологические построения исходят не от умозрительных, презирающих опыт метафизиков, но или от философов, гордящихся тем, что они не теряют из виду опытных наук, или даже от самих историков, наиболее решитель но подчеркивающих свою антипатию к философским построениям Очень понятно, что вследствие этого иные историки стали несколько

18 Г Риккрт

274

ГЕНРИХ РИККЕРТ

недоверчиво относиться ко всем методологическим исследованиям и поэтому, пожалуй, раз уже скромная опытная философия приводит к таким рискованным результатам, как «новый исторический метод», будут ждать еще худшего от логики, которая прямо заявляет притяза ние на критику и установление норм Поэтому мы заранее указываем на то обстоятельство, что лишь натуралисты и мнимые эмпиристы (Empinsten)* настолько далеки от понимания оказывающихся налицо исторических наук, чтобы требовать нового метода, критическая же и нормативная логика, напротив того, не может иметь наготове решительно ничего такого, что должно было бы вызвать новую эру исторического исследовани

Это отнюдь не означает того, чтобы она намеревалась санкционировать приемы какого-либо единичного историка, например Ранке или особливый метод, свойственный так называемому «старому направлению», как обязательный для всех времен, и объявить неправомерным внесение новых точек зрения в историческую науку, так как это было бы настолько же безнадежной попыткой предписывать науке, как например провозглашение научного универсального метода или попыт ка исключить из науки труды Ранке Напротив того, понятие нлше об истории должно быть настолько же обширным, как и наше понятие об естествознании, так чтобы оно обнимало собой и «новейшие» тенденции, как например тенденции экономической истории, «культурной истории», географического и «материалистического» понимания истории Но именно поэтому по существу дела невозможно, чтобы мы пришли к установлению логических норм, не применимых к такой истории, как ее писали Ранке или другие представители «прежнего» направления Напротив того, мы можем показать, что новые точки зрения в исторической науке, как например обращение большого внимания на экономическую жизнь, против которого лотика не может решительно ничего возразить, означают лишь то, что вводится новый материал, а отнюдь не то, что вводится новый метод, и что даже и радикальнейшие сторонники «нового метода» на практике, пока только они вообще пишут историю, работают согласно тому методу, который всегда применялся историей и который отвергается ими в теории

Надлежит, конечно, равным образом с ударением подчеркнуть и нечто другое, что, пожалуй, покажется значительным ограничением только что сказанного Ведь если мы стремимся в качестве результата исследования достичь «лишь» согласия логических теорий с методом действительно оказывающихся налицо исторических наук, то из этого отнюдь не следует, чтобы тот путь, которым мы доходим до понятии, пригодных для логического понимания исторической науки, мог состоять в простом лишь только описании оказывающейся налицо

* Примечание переводчика Относительно различия понятий «эмпирик» и «эмпирист» см Введенский А И О мистншимс и критицизме в теории познания В С Ссловква // Вопросы философии и психологии Кн 56 С 1ч

ГЛАВА IV ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 275

исторической деятельности И мы даже полагаем, что исследование, которое пожелали бы начать с такого описания, никогда не могло бы достигнуть имеющих значения результатов. Если никакая наука не состоит в простои лишь передаче своего материала, то уже в силу этого и логика не может быть простым лишь описанием Ведь сами науки суть часть исторической действительности, причем эта часть, как мы знаем, совершенно недоступна описанию без принципа выбора Понятие "чистой индукции», как гласит все еще не исчезнувший лозунг, на самом деле есть лишь идеал пользующегося чисто дедуктивным методом, радикально эмпиристического умозрения, не имеющего уже никаких точек соприкосновения с действительным научным мышлением, что же касается попытки держаться чисто индуктивного метода в логике, то она должна оставаться вполне бесплодной в силу совершенно особых оснований Каким образом можно было бы желать просто вычитать (ablesen) логическую структуру наук, когда дело идет о выяснении двух взаимно противоположных дру1 другу методов7 Ведь разделение научного труда сперва находится в связи не с логическими различиями, а с различиями материала, и эти предметные различия необходимо должны выдвигаться на первый план, коль скоро делается попытка «индуктивно» описать различные науки Поэтому на первых порах можно лишь чисто формально, не касаясь оказывающихся налицо единичных наук, конструировать логические противоположности в их элементарнейшем виде, чтобы они вообще обнаружились * В общих отделах логики к этому приему и привыкли, как к чему-то само собою разумеющемуся, и лишь в тех случаях, где учение о методе занимается более специальными научными формами, мы часто находим, что с самого начала главную роль играет содержание тех наук, о которых идет речь Тогда такие исследования представляют собой скорее энциклопедическое обозрение различных дисциплин, нежели развитие логических понятий, и в дальнейшем изложении мы стараемся тщательно избежать именно этого энциклопедического характера, чтобы действительно дать логическое учение о методе Эмпирический материал всегда может играть роль лишь примера, служащего для пояснения прежде установленною логического принципа

К этому присоединяется еще и другое основание, побуждающее нас на первых порах трактовать проблемы формально или «дедуктивно» Там, где наукоучение приступало к своей работе с заранее установленными понятиями, оно в большинстве случаев не сознавало этого, но

¦ Формальные конструкции этого рода мы можем найти и у ученых специалистов которые попытаются разобраться в методе своей работы Например Бэк в связи с своим известным определением филологии как -познания познанного» говорит «Необходимо было сперва установить чуждое ограничении понятие о филологии чтобы удалить все произвольные определения и найти подлинную сущность науки» (Encyklopadie und Mcthodologic der philologischen Wissenschaften 1877 S 20) Такую же попытку делаем здесь и мы причем мы нмееи право на это. раз только мы всегна имеем в виду что как опять-таки говорил Бэк «Чем неограниченнее понятие тем ботее обязательно ограничи вать его при сю проведении"

1В-

276

ГЕНРИХ РИККЕРТ

непроизвольно рассматривало отношение общего к частному таким образом, что оно принимало в соображение лишь подведение частного под общее понятие. Вследствие этого под схему подходило лишь естественнонаучное образование понятий. Все же остальное оно, напротив того, совершенно игнорировало или же пыталось подогнать под свою схему. Мы желаем именно благодаря нашему сознательно дедуктивному методу, принимаюшему в соображение не один только, но заранее все мыслимо возможные роды изложения, преодолеть эту односторонность и надлежащим образом отнестись к действительно оказывающимся налицо наукам. Поэтому мы сперва конструируем чисто логическое понятие исторического метода и затем применяем его к эмпирической науке, т. е. наши приемы диаметрально противоположны именно приемам логических натуралистов, сперва провозглашающих чистый эмпиризм, чтобы затем дойти до чистого умозрительного постулирования такой исторической науки, которая, если от нее требуется, чтобы она разрешала выпадающие на долю истории задачи, никогда не может быть осуществлена.

Сперва это формальное трактование может, конечно, показаться менее продуктивным, когда дело идет об исторических науках, чем когда дело идет об естественных науках, так как в силу тех оснований, которые нам выяснятся, историку при обработке его материала дано более простора для обнаружения индивидуальных особенностей, которые вообще неподводимы под логические формулы. Если же мы будем игнорировать все это и в то же время отрешимся от всякого частного содержания науки, то, быть может, покажется, что в начале наших рассуждений нельзя найти решительно ничего, касающегося исторической деятельности. Однако это еще не есть возражение против наших тезисов (Aufstellungen) и не противоречит их цели, хотя бы даже правильность их оспаривалась теми историками, которые, точно так же как и мы, не намерены признавать нового метода. Ученые-специалисты могут не отдавать себе ясного отчета в логических особенностях применяемого ими метода. И приверженцы старого метода часто будут оперировать со многими не сознаваемыми ими отчетливо предпосылками, подобно тому как это всегда делают сторонники нового направления и мнимого нового метода. Если бы логика имела в виду лишь устанавливать то, что уже знает всякий историк, она была бы бесцельна.

Но прежде всего надлежит не упускать из виду того обстоятельства, что логическое исследование не может сказать все сразу, и поэтому хорошо будет отложить суждение о том, действительно ли здесь сформулировано то, что делает всякий историк, до конца нашего изложения. Тот, кому тяжело было бы дышать в атмосфере логических аргументов (Gedankengange), которая необходимо оказывается несколько разреженною, пусть не ставит этого в вину логике. Она рассматривает свои проблемы прежде всего ради их самих, а отнюдь не для того, чтобы показать ученому специалисту, каких приемов он

ГЛЛВЛ IV. ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 277

должен держаться при своей работе. Если из связи целого вытекает и что-либо ценное в этом отношении, то это, конечно, отрадно, но в логическом интересе это остается лишь побочным результатом.

II Исторический индивидуум

Историческое в его мыслимо наиболее обширном значении, в котором оно совпадает с самою эмпирическою действительностью, оказывалось границею естественнонаучного образования понятий, как вследствие того, что оно воззрнтельно, так и вследствие того, что оно индивидуально. Действительное эмпирическое воззрение не может быть изображено так, как оно есть, никакой наукой, ибо оно, как бы то ни было, остается необозримо многообразным. Напротив того, дело обстоит иным образом относительно индивидуальности. Хотя она всегда дана нам воззрительно, из этого еще не следует, чтобы она была тождественна с воззрением. Итак, проблема исторического образования понятий заключается в том, возможно ли научное трактование и упрощение воззрительной действительности, при которых не утрачивалось бы, как в естествознании, в то же время и индивидуальность, т. е. могут ли определенные составные части из необозримого многообразия воззрительного содержания выделяться и объединяться в понятия таким образом, чтобы ими выражалось не общее некоторому множеству, а лишь оказывающееся налицо в каком-либо индивидууме. Лишь таким образом возникнут построенные мышлением образования (Denkgebilde), имеющие притязание на то, чтобы именоваться историческими понятиями.

Но здесь, по-видимому, тотчас возникает возражение. Не заключается ли в задаче, состоящей в образовании понятий, имеющих индивидуальное содержание, внутренних противоречий? Может ли существовать научное мышление без общих понятий? Не связана ли, напротив того, всякая научная обработка действ и тел ьносги с устранением индивидуального1?

Само собой разумеется, что мы очень далеки от того, чтобы оспаривать необходимость чего-либо общего для всякой науки. Уже беглый взгляд на историческое изложение показывает, что и оно почти сплошь состоит из слов, которые имеют общее значение, н это не может быть иначе, так как лишь такие слова понятны всем. Правда, наряду с ними встречаются собственные имена, и эти последние, по-видимому, образуют исключение. Однако они означают что-либо лишь для того, кому обозначаемый этим именем индивидуум известен из восприятия и кто в состоянии воспроизвести в воспоминании возникшее благодаря этому воззрение. Однако историк никогда не может предполагать знания такня индивидуальных воззрений; и даже

278

ГЕНРИХ РИККЕРТ

в том случае, если бы он сам обладал таковым, что возможно лишь тогда, когда материал фактический и материал, представляемый источниками, совпадают, он все же может передать его другим, лишь выражая его содержание с помощью общих значений слов. Итак, и собственные имена в историческом изложении могут играть роль лишь в качестве заместителей некоторого комплекса слов, имеющих общее значение, ибо лишь в таком случае изложение понятно для всякого, кто слышит или читает его.

И мы должны даже сказать еще более того. Не одно только это внешнее обстоятельство принуждает историка выражать все с помощью общих понятий. Мы нашли прежде,* что для всякого суждения необходимо что-либо общее, и уже поэтому те элементы, которые служат нам для образования какого-нибудь общего естественнонаучного понятия, сами всегда оказываются общими. Но если это первое общее необходимо для всякого логического мышления вообще, то оно, само собой разумеется, столь же мало может отсутствовать при историческом изложении, как и при естественнонаучном образовании понятий. Напротив того, всякое научное мышление должно быть мышлением в общих понятиях в том смысле, что элементы суждений и понятий общи, и, следовательно, если бы истории указывалась задача, состоящая в том, чтобы давать не что иное, как только индивидуальные представления, понятие исторической науки в самом деле оказывалось бы contradictio in adjecto. Еще раз приходится повторить: сама действительность, как воззрительная и индивидуальная, не входит ни в какую науку.**

Но разве отсюда вытекает, что применение непроизвольно возникших общих значений слов или необходимых для всякого мышления общих элементов понятий возможно лишь в одном направлении, а именно в том, которое мы находим в естествознании? Конечно, элементы нашего мышления, взятые сами по себе, должны быть общими, но ведь мы видели прежде, что сами они вовсе еще не суть научные понятия, но лишь в своем сочетании означают нечто для науки, и это сочетание отнюдь не должно всегда производиться таким образом, чтобы благодаря ему опять возникало понятие, имеющее общее содержание. Напротив того, оно может производиться и таким образом, что получающийся комплекс общих элементов, как целое, имеет содержание, оказывающееся лишь в одном однократном и особливом объекте и, следовательно, выражающее именно то, благо-

* См. выше.

** Я еще раз с ударением подчеркиваю это, хотя это уже было достаточно выяснено выше. Ведь в некоторых критикак первых глав этой книги мне. в качестве единственно™ возражения, встречалось утверждение, будто бы я ставлю истории задачу, в которой содержится внутреннее противоречие, так как ведь всякая наука нуждается в принципе выбора. Каким образом такого рода недоразумение могло возникнуть у внимательного читателе, не поймет, конечно, нн один человек, хотя бы бегло прочитавший ати страницы.

ГЛАВА IV, ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 279

даря чему этот объект отличается от всех других объектов. А в чем либо большем, нежели эта возможность, мы и не нуждаемся для того, чтобы продолжать признавать принципиальную противоположность между естествознанием н историей, нескольку дело идет об образовании понятий. Затем, принимая в соображение то обстоятельство, что всякое мышление нуждается в общем, мы можем формулировать эту противоположность таким образом: в естествознании общее, оказывающееся налицо уже в непроизвольно возникших значениях слов, есть в то же время то, что наука старается подвергнуть дальнейшей разработке; т. е. общее понятие, под которое может быть подведено обилие единичного, есть ее цель. Напротив того, хотя история равным образом и пользуется общим для того, чтобы вообще в состоянии научно мыслить и производить акты суждения независимо от недопускающих передачи индивидуальных воззрений, однако для нее это общее служит лишь средством. Это тот обходный путь, идя которым, она опять старается вернуться к индивидуальному, как к своему подлинному предмету, причем она должна идти этим путем лишь вследствие особого характера нашей речи и нашего мышления. Здесь мы желаем охарактеризовать науки, имея в виду не обходные пути, к которым они прибегают, но их цели. Такие утверждения, как то, что всякое научное мышление оперирует с общими понятиями, правда, бесспорны, но в такой неопределенной формулировке они лишены всякого значения для вопроса о том, преследует ли историческая наука те же самые цели, как естествознание. Все понятия должны быть разрешимы в суждения, последние составные части которых общи, но в своей совокупности эти суждения могут выражать как нечто общее, так и нечто однократное и особливое.

Тем не менее именно то обстоятельство, что всякое суждение содержит в себе общие понятия, желали прямо-таки положить в основу методологии истории, причем в особенности достопримечательно то, что возможность изображения индивидуального отнюдь не отрицается, но признается задачей искусства. Если имеется в виду не только изобразительное искусство, но и поэзия, то именно указанием на нее доказывается возможность изображения индивидуального с помощью общего. Разве поэзия не пользуется общими значениями слов для того, чтобы быть понятной всякому читателю или слушателю, и разве она тем не менее не дает изображений, которые именно согласно утверждениям сторонников естественнонаучных тенденций в теории истории содержат в себе нечто особливое и индивидуальное? Конечно, поэзия не есть история уже по той простой причине, что высказывания истории должны быть истинными, но уже одно лишь существование поэзии достаточно для того, чтобы опровергнуть указанные теории. Если бы уже необходимость общих значений слов для человеческого мышления служила возражением против возможности изображения индивидуального, то поэзия столь же мало могла бы существовать, как

280 ГЕНРИХ РИККЕРТ

и история Итак, проблемы учения о методе отнюдь не разрешаются указанием на то обстоятельство, что всякое суждение должно заключать в себе обшие значения слов

Следует прибавить еще лишь одно замечание, долженствующее объяснить, как могли полагать,"то вследствие неизбежного применения общих понятий история должна обратиться в естественную науку Так как употребляемые как средства выражения общие значения слов всегда более или менее неопределенны, то не исключена и возможность того, что историк старается в интересах большей определенности заменить их действительно естественнонаучными общими понятиями Можно было бы даже утверждать, что так как естествознание мало-помалу оказывает влияние и на словооупотребление, то его результаты должны оказывать некоторое влияние на исторические изложения даже и тогда, когда историк не сознает этого Но, быть может, то обстоятельство, что до сих пор история мало утилизировала результаты естествознания, действительно есть недостаток, и во всяком случае нельзя будет отрицать, что возможно в той же самой степени, в какой известные естественнонаучные общие понятия становятся более совершенными, возрастает и научная определенность исторического изложения Итак, в принципе не исключено, что естествознание может способствовать истории Тем не менее нам нет надобности долго останавливаться на этом, так как в каких бы значительных размерах ни стали применяться естественнонаучные понятия в историческом изложении, все же эти общие естественнонаучные составные части, пока с их помощью должен изображаться лишь однократный процесс, не могут внести ни малейшего изменения в логическое отношение между естествознанием и историей С логических точек зрения та poib, которую они играют, не отличается от той роли которую играют общие элементы понятий вообще, т е хотя они, будучи рассматриваемы сами по себе, оказываются общими, они никогда не служат целью исторического изложения и в своей совокупности они всегда должны опять-таки сочетаться в исторические понятия или в понятия, содержание которых индивидуально

Наша проблема начинается лишь с вопроса о том, какой принцип оказывается руководящим при сочетании исторических элементов понятий И в истории эти элементы должны образовать некоторое единство, и, следовательно, для нас дело идет о той связи которая сочетает их в одно понятие, имеющее индивидуальное содержание В чем состоит это единство, если принадлежность элементов друг к другу не основывается, как в тех случаях, когда дело идет о каком либо естественнонаучном понятии, и на том, что в элементак понятия заключается общее множеству индивидуумов'* Для того чтобы разрешить этот вопрос вообще, мы опять-таки берем за исходный пункт мыслимо наиболее обширное понятие об историческом, а именно понятие индивидуума, и притом мы подчеркиваем, что это слово имеет не только то значение, которое мы исключительно принимали в

ГЛАВА IV ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 281

соображение до сих пор, а именно значение особливого и единствен ною в своем роде, но и значение неделимого

Мы знаем, что всякая действительность, чтобы быть единственною в своем роде, должна быть сложной, так как простое, как атом, не имеет индивидуальности Поэтому, естественно, представляется вопрос о том, не есть ли, быть можег, нечто большее, чем случайность, то обстоятельство, что в слове индивидуум кроются те два значения, сочетания которых необходимо требует наша проблема исторического понятия, а именно значение единства некоторого многообразия и значение единственности в своем роде (der Einzigartigkeit) Ведь по меньшей мере странно, что то, что всегда многообразно, мы в то же время называем ин дивидуумом Утратило ли это выражение свой буквальный смысл, коль скоро им пользуются для обозначения единственных в своем роде многообразий, и только ли простой атом неделим, или же, быть может, существуют ин-дивидуумы и в том смысле, что их многообразие образует единство вследствие их единственности в своем роде7 Если это так, то в данном случае единственность в своем роде и единство некоторого многообразия оказывались бы связанными друг с другом таким образом, как они должны быть связуемы и в историческом понятии Итак, быть может, принцип, связующий в историческом материале принадлежащее друг к другу и блаюдаря этому отделяющий его от того, что всего лишь встречается друг возле друга (Vomblosszusammengerathenen), заключается уже в самом понятии ин-дивидуума'' Мы стараемся установить, может ли понятие единства и неделимости таким образом сочетаться с понятием единственности в своем роде, чтобы единственность в своем роде оказывалась основанием hih предпосылкой неделимости и единства

Для того чтобы индивидуальные формы рассматривались как един ства, можно привести много оснований, и все они могут способствовать упрочению того счовоупотребления, которое обозначает одним выра жением единственность в своем роде и неделимость Таким образом, для развитого сознания действительность, составляющая объект всякой эмпирической науки, состоит из индивидуальных вещей, которые, правда, связаны друг с другом, но в то же время и замкнуты в себе, так как всякая вещь есть вещь лишь благодаря том\, что она представляет единство чего-либо многообразного Итак, пожалуй, искомым нами единством может оказаться вещность (Dinghaiiigkeit)9 Если мы прежде всего будем иметь в виду лишь тела, то на этот вопрос приходится без дальних околичностей дать отрицательный ответ Единство физической веши ие индивидуально Тот синтез многообразия, который мы называем вещью, совместим с наиразличнеишими индивидуальными содержаниями, т е телесная вещь никогда не перестает, благодаря делению, быть вещною, но из нее возникают две вещи или несколько вещей И наоборот, благодаря сочетанию нескольких вещей можно образовать новую вещь, которая опять-таки нова лишь благодаря комплексу своих свойств, но не вследствие своей вещности Итак,

282

ГЕНРИХ РИККЕРТ

благодаря делению или соединению с другими вещами, какая нибудь вещь перестает, правда, быть этой определенной вешью, но единство в ней, кроющееся в вещности как таковой, может сочетаться с любым индивидуальным телесным бытием, а потому в ней и не заключается ничего такого, что имело бы значение для нашей цели, т е если мы рассматриваем какое-либо тело как ии-дивидуум, то это не может основываться на его вещности

Но каким образом обстоит дело относительно связи между единством и единственностью в своем роде в тех вещах, на которые расчле няется духовная жизнь7 Разве «души» не оказываются неделимыми и притом еще совершенно иным образом, чем тела, и разве их единство не связано неразрывно с их единственностью в своем роде7 Ведь здесь части не расположены друг возле друга, и о фактической делимости, тотчас делающей нам ясным, каким образом неиндивидуальное един ство сочетается с любым индивидуальным частичным содержанием, здесь нельзя говорить таким образом, как в тех случаях, когда дело идет о телесных вещах И мысль об единстве, находящая свое выражение в слове «индивидуум», может относиться в особенности к неделимой душе, и во всяком случае несомненно, что мы называем индивидуумами скорее души, чем тела Это обстоятельство имеет для нас значение, так как душевная жизнь преимущественно образует объект исторического изложения Итак, мы должны установить, кроется ли искомое единство единственного в своем роде многообразия уже в психическом как в таковом, или не оказывается ли возможным и здесь логически (begnfflicb) как отделить единство души от ее индивидуального содержания, так и мыслить себе это индивидуальное содержание в свою очередь разделенным таким образом, что тогда единство может быть совершенно изолировано от единственности в своем роде

Для разрещения вопроса, не кроется ли, быть может, искомое единство индивидуума в понятии субъекта, вернемся к критике тех взглядов, тенденция которых состоит в том, чтобы принципиальные методологические различия между науками о телах и науками о духе выводились из того, что телесное бытие состоит из объектов, душевное же бытие, напротив того, из субъектов Мы делали различие между психологическим и гносеологическом субъектом, и, конечно, нельзя сомневаться в единстве гносеологического субъекта Очевидно, однако, что для истории дело идет лишь о психологическом субъекте, ибо лишь он индивидуален, а кроме того историк, равным образом как и психолог, должен объективировать свой материал, чтобы быть в состоянии трактовать его Итак, если единство субъекта равносильно единству сознания, мы находим, что это единство не имеет ничего общего с единством психической индивидуальности Оно принадлежит лишь такому субъекту, который, по своему понятию, никогда не может быть объектом, никогда не может быть индивидуальным и вообще никогда не может быть материалом эмпирической науки

ГЛАВА IV ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 283

Правда, полному разграничению того и другого субъекта приходилось считаться с той трудностью, что мы фактически никогда не можем производить объективирования нашей собственной душевной жизни таким образом, чтобы все ее части становились объектами в одно и то же время Гносеологический объект фактически всегда остается приуроченным к некоторой части психологического субъекта, а поэтому и сверхиндивидуальное гносеологическое единство сознания неразрывно сливается с индивидуальным психологическим субъектом Но это может пишь побудить нас к тому, чтобы отграничивать друг от друга фактическую и логическую (begnffiiche) отделимость того и другого субъекта, и, коль скоро это происходит, многообразие индивидуальной душевной жизни во всяком случае логически (begnfflich) не содержит в себе ничего такого, что свойственно единству сознания Мы можем даже сказать, что и фактически всю нашу индивидуальную душевную жизнь надлежит отграничивать от гносеологического субъекта Ведь та часть психологического субъекта, которая остается в слиянии с гносеологическим субъектом, переменна, и принципиально не оказывается ничего препятствующего попытке таким образом варьировать ее, чтобы в конце концов всякая часть нашей индивидуальной душевной жизни когда либо объективировалась и, благодаря этому, отрешалась от гносеологического субъекта Таким образом, и в психологическом субъекте мы можем настолько же полно отграничивать единство сознания от многообразия эмпирической души, как в каком-либо теле, единство вещи от многообразия ее свойств, и поэтому в обоих случаях исключена возможность того, чтобы единство было настолько связано с индивидуальностью, чтобы оно на ней основывалось

Еспи же мы оставим в стороне гносеологический субъект и будем держаться того взгляда, что гносеологические синтезы психического не могут иметь для нашей цели иного значения, чем гносеологические синтезы физического, то, несмотря на эту гносеологическую координацию обеих областей, даже и объективированное психическое многообразие все же, по-видимому, образует единство еще совершенно иным образом, чем многообразие какого нибудь тела Правда, не будут отрицать, что всякая индивидуальная душевная жизнь фактически беспрестанно изменяется, т е теряет известные составные части и обогащается иными составными частями Но, несмотря на это, будут полагать, что эти детимость и изменение имеют предел и что подлинное индивидуальное «ядро» («Kern») души образует единое целое Соответственно этому психическую индивидуальность следовало бы рассматривать некоторым образом как неделимый центр души, и лишь на периферии происходили бы процессы изменения Тогда здесь единственность в своем роде действительно сочеталась бы с неделимостью и слово «индивидуум» в обоих значениях было бы применимо к личности Итак, нам приходится заняться вопросом о том, что должно означать для нашей проблемы это отграничение единого

2S4