Часть 11.

центра и изменчивой периферии в объективированном наличном бытии (Dasein) души

Ядро психического многообразия может быть понимаемо различным образом Возможно принципиально отличать его, как абсолютно неизменную реальность, от допускающих эмпирическое констатирование психических процессов, так что оно, как трансцендентная сущность, противополагается переменному явлению душевной жизни и полагается в его основу Что же касается вопроса о том, насколько правомерно допущение такой, лежащей за пределами мира опыта, стало быть, метафизической индивидуальной души, то мы можем оставить его здесь без рассмотрения, ибо если такая душа и существует, она ведь столь же мало, как и гносеологический субъект, может быть причисляема к материалу эмпирической науки Такого единства ду шевной жизни, которое имело бы значение для истории, можно искать лишь в пределах, допускающих эмпирическое констатирование психических процессов

Но нельзя ли и здесь установить различие между центром и периферией'' По крайней мере, когда дело идет о развитых и знакомых нам людях, мы всюду будем отграничивать случайные составные части от принадлежащих друг к другу, стало быть выделяет из совокупности душевной жизни индивидуальное ядро, в котором для нас состоит подлинная личность данного человека Итак, дело, по-видимому, обстоит таким образом, что между физическими и психическими многообразиями оказывается налицо различие и по отношению к сочетанию единственности в своем роде и единства Сообразно этому, многооб разие всякого тела было бы хотя единственно в своем роде, но делимо, многообразие же всякой души оказывалось бы не только единственным в своем роде, но и цельным (einheitlich), и, следовательно, души были бы ин-дивидуумами принципиально иным образом, чем тела И даже прежде нам уже встретился один факт, по-видимому подтверждающий этот взгляд Мы должны были сперва отчетливо выяснить себе, что и всякое тело есть индивидуум Применение этого выражения для обоз начения ореха и куска серы звучало парадоксально, между тем как все личности могут быть без дальних околичностей названы индивидуума ми Основывается ли это, быть может, на том, что тело не есть ин-дивидуум, но всегда лишь у души с единственностью в своем роде сочетается и единство

Нельзя отрицать, что в самом деле нежелание называть любое тело индивидуумом отчасти может быть объяснено тем, что у него отсутст вует единство индивидуального многообразия его содержания Однако, несмотря на это, противоположность между духовным и телесным не обусловливает еще различия между единственностью в своем роде и цельною единственностью в своем роде, но это различие сводимо к такому принципу, который одинаково приложим как к течесным, так и к духовным действительностям Ведь, с одной стороны, существуют и тела, единственное в своем роде многообразие которых образует

ГЛАВА IV ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 285

единство, так что единство основывается на единственности в своем роде, и которые б^годаря этому отличаются от других всего лишь единственных в своем роде тел, а с другой стороны, не всякая душевная жизнь обладает уже тем единством своей единственности в своем роде (die Einheit seiner Einzigartigkeit). которая явственно обнаруживается нами в личностях Напротив того, совершенно вообще индивидуумы в более тесном смысле могут быть отличаемы от индивидуумов в более обширном смысле, так что лишь один род действительно состоит из ин-дивидуумов, и мы можем даже сперва на противопоставлении двух тел выяснить себе тот принцип, на котором основывается возникающее благодаря единственности в своем роде единство

Пусть этими телами будут определенный кусок угля и определен ный большой алмаз, например известный кохинур Этот кусок угля столь же мало существует дважды в мире, как и алмаз, так как, подобно алмазу, он по своим индивидуальным особенностям отличается не только от всех иного рода вещей, но от всех кусков угля Итак, что касается единственности в своем роде, оба тела суть индивидуумы в совершенно одном и том же смысле Совершенно иным образом, напротив того, обстоит дело относительно их цельности (Einheithch keit) Правда, они могут оба быть разделены удар молотом раздробил бы как один индивидуум, так и другой Однако между тем как разделение куска угля на части было бы весьма безразличным событием, от него будут тщательно предохранять алмаз, и притом не хотят, чтобы он был разделен на части потому, что он единствен в своем роде Итак, в алмазе единство его индивидуального многообразия действительно столь тесно связано с его единственностью в своем роде, что его единство основано на его единственности в своем роде Напротив того, в куске угля единственность в своем роде, правда, также оказывается налицо, но его вовсе не относят как единство к могущему совершиться делению на части Но это основывается на том, что кусок угля во всякое время может быть заменен другим куском угля, другого же кохинура, напротив того, никогда нельзя достать, и благодаря этому должно выясниться различие между двумя родами индивидуумов Единственное в своем роде необходимо оказывается тогда вместе с тем и неразделенным (em nicht zu theilendes), или индивидуумом в более тесном смысле слова, когда его единственности в своем роде свойст венно незаменимое значение Итак, не может подлежать сомнению, что не только души, но и тела образуют индивидуальные единства.

Само собой разумеется, что это различие между двумя родами индивидуумов применимо не только к единичному случаю, но ко всем телам, так что, следовательно, весь физический мир распадается на две группы действительностей Из необозримого экстенсивного многообразия вещей выделяется определенное количество их Наибольшее число тел имеет значение лишь как экземпляры общих понятии, но мы не будем подводить под общие понятия те тела, которые не только единственны в своем роде, но вследствие своей единственности в своем

286

ГЕНРИХ РИККЕРТ

роде и цельны. И мы можем даже сказать еще более того. Если мы станем еще обстоятельнее рассматривать индивидуум в более тесном смысле, следовательно, например, опять-таки алмаз, то мы найдем, что значение его индивидуальности отнюдь не основывается на совокупности того, что составляет свойственное его содержанию многообразие. Ведь это многообразие, как и многообразие всякой вещи, состоит из необозримо многих определений, и то, от чего зависит его незаменимость, может быть лишь частью последних. Когда мы описываем алмаз, мы рассматриваем лишь эту часть. Множество того, из чего он состоит помимо того, могло бы быть и иначе, причем то значение, которое он имеет, отнюдь не изменялось бы и не уничтожалось благодаря этому. Если же то единство, которое свойственно ему вследствие его индивидуальности, обнимает собой лишь некоторую часть его, то искомый принцип доставляет нам не только возможность рассматривать его индивидуальность вообще как единство, но и сочетать ограниченное и точно определенное число его составных частей в индивидуальное единство. Конечно, должно оказаться возможным установить и это различие между признаками лишь сосуществующими и признаками, принадлежащими друг к другу, опять-таки по отношению к каждому телу, представляющему собой индивидуум в более тесном смысле. Итак, мы видим, каким образом из всего известного нам телесного мира выделяется определенное количество единственных в своем роде и цельных многообразий, каждое из которых имеет определенное и доступное обозрению содержание.

Если, наконец, мы сделаем попытку отчетливо формулировать тот принцип, который лежит в основе этого, то, раз мы будем иметь в виду опять-таки тот пример, которым мы пользовались, ясно, что то значение, которым обладает алмаз, основывается лишь на той ценности (Werth), к которой мы относим его ничем не заменимую единственность в своем роде. Алмаз не должен быть разделяем на части, и это должно также иметь силу для всех тех тел, которые суть ин-дивидуумы: лишь благодаря тому, что их единственность в своем роде приводится в связь с некоторой ценностью, может возникать охарактеризованный род единства. Этим не имеется в виду отрицать, что существуют также еще и другие основания, в силу которых какое-либо тело становится нераздельным единством. Так, например, организмы не могут быть разделяемы на части, раз они должны перестать быть организмами, и то же самое имеет силу и относительно орудий и машин. Но здесь это единство не занимает нас, так как оно не касается единственности в своем роде определенной индивидуальной веши. Мы ставим вопрос лишь о том, каким образом единственность в своем роде может служить основанием для единства, и ответ на этот вопрос должен гласить: ин-дивидуумы всегда суть индивидуумы, относимые к некоторой ценности.

Можно ли провести это различение и для всех мыслимых эмпирических действительностей, и, в особенности, может ли оно быть

ГЛАВА IV. ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 287

перенесено и на психическое бытие? Если это не бросается тотчас в глаза, то это вытекает из того обстоятельства, что из ближе знакомых нам и наблюдаемых нами психических сущностей (Seelenwesen) не окажется, конечно, ни одной такой, в индивидуальном своеобразии которой некоторая часть составных частей не обособляется от остальных и не сочетается в единственное в своем роде индивидуальное единство, В особенности не существует никакого известного нам человека, в индивидуальности которого не заключалось бы существенного ядра, в качестве подлинной личности, в противоположность несущественным периферическим процессам, и. находя это ядро во всякой человеческой душевной жизни, мы поэтому полагаем, что она свойственна самой сущности психического. Если же мы отвлечемся как от гносеологического единства сознания, так и от всякого метафизического единства, то для отграничения центра и периферии в эмпирическом многообразии какой-либо человеческой души не оказывается никакого иного основания, кроме того, с которым мы ознакомились при сравнении алмаза с куском угля, т. е. единство личности равным образом основывается не на чем ином, как на том, что мы относим его к некоторой ценности и что, вследствие этого, незаменимые по отношению к этой ценности составные части образуют целое, которое не должно быть разделяемо на части. Вкратце говоря, личности свойственно не иное единство, чем единство ин-дивидуума вообще, относимого к некоторой ценности. Различие между индивидуумом телесным и индивидуумом психическим состоит лишь в том, что индивидуальность никакого человека не безразлична для нас настолько, насколько для нас безразлична индивидуальность куска угля. А из этого следует, что в психическом, как таковом, единство еще не связано с единственностью в своем роде. Отвлекаясь от ценности, мы можем не только мыслить себе логически (begrifflich) единственную в своем роде душевную жизнь, в которой вовсе нет индивидуального единства, но, если мы, например, станем рассматривать животных, и фактически очень часто не оказывается налицо никакой связи, делающей единственность в своем роде единством В данном случае безразлично, почему все люди бывают относимы к ценностям и вследствие этого они оказываются для нас ин-дивидуумами. Дело идет лишь о том, чтобы показать, что наш принцип действительно оказывается совершенно общим и что поэтому любая действительность, все равно физическая или психическая, может быть разделена на индивидуумы в более тесном и в более широком смысле. Мы понимаем тогда также, почему мы так легко забываем, что по отношению к единственности в своем роде все действительности существуют совершенно одинаковым образом как индивидуумы. Ведь большей частью они лишь единственны в своем роде и, так как нам представляется повод обращать внимание на единственность в своем роде и давать себе в ней ясный отчет лишь тогда, когда эти действительности относятся нами к какой-либо ценности, благодаря этому становятся цельными в

288

ГЕНРИХ РИККЕРТ

своей единственности в своем роде, то звучит парадоксально, когда мы называем индивидуумами листья или орехи.

На первых порах, благодаря выяснению того принципа, на котором основывается разделение на два различных рода индивидуумов, мы отдаем себе отчет не в чем ином, как в той точке зрения, которою руководится всякий ориентирующийся (stellungnehmende), следовательно, всякий действительный человек при своем рассмотрении мира, и на основе которой сущее разделяется для него на существенные и несущественные составные части. Тот, кто живет, т. е. ставит себе цели и желает осуществить их, никогда не может рассматривать мир лишь так, чтобы при этом имелось бы в виду общее, но он должен рассматривать его и имея в виду частное, так как лишь таким образом он может ориентироваться и действовать в повсюду индивидуальной действительности. И для него одна часть объектов имеет значение лишь постольку, поскольку эти объекты суть экземпляры родовых понятий, другие же, напротив того, становятся важны благодаря своей единственности в своем роде, и поэтому они суть необходимо цельные индивидуумы. Это разграничение происходит как настолько само собою разумеющееся, что на него редко обращают внимание и вовсе не думают о том, что выбором при этом руководят точки зрения отнесения к ценности (Wertgesichtspunkte). Таково в самом деле и первоначальнейшее понимание (Auffassung) действительности, и для действительного человека, который всегда оказывается хотящим, производящим оценку, ориентирующимся, понимаемая вышеуказанным образом действительность становится прямо-таки действительностью вообще. Поэтому надлежит сперва отчетливо уяснить себе, что этот мир, равным образом как и художественно созерцаемая или мыслимая в общих понятиях действительность, также представляет собой лишь определенное понимание (Auffassung), которое мы можем поставить наряду с естественнонаучным и художественным пониманием как третье, принципиально от них отличающееся, и охарактеризовать как мир действительной жизни.

Но в чем же состоит связь этого понимания действительности с проблемой исторического образования понятий? Наша аргументация клонится к тому, чтобы, беря за исходный пункт понятие пределов естественных наук, путем постепенной детерминации установить понятие исторической науки, и теперь мы можем сказать, что если индивидуальную действительность как таковую следовало приравнять к наиболее общему понятию исторического объекта, то индивидуализирующее понимание действительности должно быть охарактеризовано как первоначальнейшее историческое понимание. Мы приравняли исторический интерес к интересу индивидуальному, и поэтому мы можем назвать историческими ин-дивидуумами тех ин-дивидуумов, которые суть ин-дивидуумы для хотящего и производящего оценку человека. Конечно, и это более узкое понятие индивидуума на первых порах не имеет еще никакого значения для понятия научной истории,

ГЛАВА IV ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 289

однако оно тем не менее важно, так как, имея его в виду, мы можем определить наиболее обширное логическое понятие об историческом, которое до сих пор заключало в себе лишь проблему. Таким образом, мы приблизимся к разрещению проблемы. Если мы прежде характеризовали как природу действительность, рассматриваемую так, что имеется в виду общее, а как историю — действительность, рассматриваемую так, что имеется в виду особливое, то в этой формулировке содержалось лишь самое общее понятие естествознания, но не содержалось еще ничего, касающегося понятия исторической науки. Если же мы теперь, напротив того, скажем: действительность становится историей, раз имеется в виду то значение, которое особливое имеет вследствие своей единственности в своем роде для хотящих и действующих существ, то наш взор тотчас усматривает возможность в логическом смысле исторического изложения. Ведь так как вышеуказанным образом историческое понимание или образование ин-дивиду-умов преодолевает как экстенсивное, так и интенсивное необозримое многообразие эмпирической действительности, то точка зрения, которой при этом следует руководиться, должна оказаться пригодной и для того, чтобы служить принципом образования понятий, имеющих индивидуальное содержание. В то же время это более точное определение не вносит решительно никакого изменения в принципиальную логическую противоположность между природой и историей, так как эмпирическая действительность, как ее изобразил бы хотящий человек действительной жизни, имея в виду ее своеобразие и особливость, должна была бы настолько же полагать предел естественнонаучному образованию понятий, как воззри тельная, необозримая действительность, вообще не поддающаяся изображению.

Но каким образом понимание, свойственное хотящему человеку или действительной жизни, должно приближать нас к понятию истории как науки? Разве именно потому, что оно есть понимание, свойственное хотящему человеку, оно не противоположно научному пониманию? Конечно, историческое понимание не может быть тождественно с пониманием, свойственным хотящему человеку. Общее друг с другом у них лишь различение индивидуумов в более тесном и в более широком смысле, и оба они сочетают индивидуальные мноюобразия в единства. Но они принципиально отличаются друг от друга и притом в двояком отношении.

Прежде всего историк в противоположность хотящему человеку должен быть не практиком, а теоретиком, и поэтому всегда лишь излагать, а не оценивать, т. е. у него и у человека практической жизни общи, конечно, точки зрения рассмотрения (Betrachtung), но не сами хотение и оценивание (Werten). Мы точно установим, в чем состоит простое рассмотрение с точек зрения оценки или теоретическое «отнесение» к ценностям в противоположность хотению и непосредственному оцениванию. Затем у индивидуального хотящего человека и ценности, и цели всегда чисто индивидуальны, и таким образом дл

19

Г. Рнккерт

290

ГЕНРИХ РИККЕРТ

него множество индивидуумов становится ин дивидуумачи, причем, однако, для других людей не представляется повода равным образом признавать эти индивидуальные многообразия необходимыми единствами Напротив того, история, в каком бы широком смысле ни брать понятие науки, во всяком случае всегда допжна стремиться к такому трактованию (Darstellung), которое обязательно для всех, и поэтому индивидуальны могут быть лишь определения, касающиеся содержания ее понятий, но никогда не руководящие принципы ее трактования Итак, нам придется еще точнее определить те точки зрения отнесения к ценности, которыми надлежит руководиться при образовании исторических индивидуумов

Начнем со второго пункта. Недостаточность до сих пор найденного понятия об историческом индивидууме обнаруживается уже в том, что в действительной жизни все люди рассматриваются нами как ин-диви-дуумы. Нет такого человека, индивидуальность которого была бы настолько лишена для нас значения, как индивидуальность какого либо кусочка угля Однако история никогда не изображает индивидуальности всех людей На чем же основывается ограничение некоторой частью их? Очевидно, на том, что история интересуется лишь тем, что, как обыкновенно говорят, имеет общее значение (allgemein Bedeutung) А это может означать лишь то, что та ценность, по отношению к которой объекты становятся для нее историческими индивидуумами, должна быть общей ценностью Все люди становятся индивидуумами в более тесном смысле лишь благодаря тому, что мы относим всякую человеческую индивидуальность к какой либо ценности Если же мы, напротив того, обратим внимание на то, какая индивидуальная жизнь лишь по отношению к общим ценностям, благодаря своей единствен ностн в своем роде, суммируется в единство, то мы увидим, что и из совокупности людей, как из совокупности всех других объектов, выделяется лишь определенное число их Противопоставляя друг другу два тела, мы выбрали алмаз, так как, если иметь в виду некоторую обшую ценность, он становится ин-дивидуумом Если же мы теперь и противопоставим такую личность, как Гете, какому нибудь среднему человеку и отвлечемся от того, что и индивидуальность среднего человека что-либо значит по отношению к каким-либо ценностям, то оказывается, что Гете относится к этому человеку так, как алмаз кохинур к куску угля, т е по отношению к общей ценности индиви дуальность среднего человека может быть заменена всяким объектом, подходящим под понятие «человек» В Гете имеющим значение становится именно то, что отличает его от всех других экземпляров понятия «человек», и не существует никакого общего понятия, под которое его можно подвести Итак, индивидуум Гете оказывается ин-дивидуумом в том самом смысле, как индивидуум кохинур, и отсюда мы видим, что отнесение к некоторой общей ценности позволяет нам не только вообще различать в любой действительности два рода индивидуумов, но и производить это различение таким образом,

ГЛАВА IV ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 291

что всякий признает его правильным Тогда те объекты, которые с этой точки зрения становятся индивидуумами, изображает история, которая, как наука, должна обязательно отделять существенное от несуществен ного и сочетать существенное в необходимое единство

Но не упраздняется ли благодаря этому установленное прежде понятие об историческом и в особенности противоположность естествознанию9 Имеем ли мы еще право говорить о науке, об особливом и индивидуальном, коль скоро та ценность, которая делает объекты исторически ин-дивидуумами, есть общая ценность'' Конечно, в истории кроме рассмотренных уже общих элементов понятий, существует еще другое общее, и это обстоятельство объясняет также, почему в прениях относительно метода исторических наук упускалось из виду различие между естествознанием и историей и провозглашался один универсальный метод Положение, гласящее «наука всегда имеет дело с общим», казалось прямо таки само собою разумеющимс

Однако если выяснить себе, что такое представляет собой это другое общее, оказывается, что общая ценность, делающая возможной общеобязательность исторического понимания, имеет еще менее общего (hal noch weniger zu thun) с естественнонаучным общим, чем общие элементы исторических понятий Ведь эти элементы, по крайней мере, по своему содержанию общи в том же самом смысле, как естественнонаучное понятие Общая ценность, напротив того, во-первых, должна отнюдь не обнимать собой несколько индивидуальных ценностей как свои экземпляры, но лишь быть всеми признаваемой ценностью или ценностью для всех, и, во-вторых, то, что, поскольку оно относится к некоторой общей ценности, имеет общее значение, само не есть вследствие этого нечто общее Напротив того, общее значение какого-нибудь объекта может даже возрастать в той же самой степени, в какой увеличиваются различия, существующие между ним и другими объектами, и, следовательно, история, именно потому, что она повествует лишь о том, что находится в отношении к некоторой общей ценности, должна будет повествовать об индивидуальном и особливом Тогда исторический индивидуум имеет значение для всех, благодаря тому, чем он отличается от всех Тот, кто полагает, что общее значение имеет ни в коем случае не индивидуальное, но лишь общее, упускает из виду тот простой факт, что именно наиболее общие ценности часто приурочиваются к абсолютно индивидуальному и единственному в своем роде Итак, история, конечно, вообще нуждается в чем-то общем как в принципе выбора, но это общее столь же мало, как и общие элементы понятий, оказывается той целью, к Достижению которой она стремится, но оно служит лишь средством, которым она пользуется для общеобязательного трактования индивидуального

Так как отличение «общего со всеми» от «важного для всех» имеет решающее значение для логического понимания исторических наук, то мы рассмотрим еще одну попытку определить предмет истории,

19*

292 ГЕНРИХ РИККЕРТ

которая особенно легко может вести к вышеуказанному смещению понятий. Ведь нередко приходится слышать, что историк должен трактовать лишь о «типическом-*, и это производит на многих впечатление чего-то настолько же само собою разумеющегося, как то, что излагаться должно лишь существенное, имеющее значение, важное или интересное. Однако в логическом интересе имеется основание избегать именно этого выражения для определения исторического. Прежде всего оно многозначно. С одной стороны, тип означает то же самое, что и совершенное выражение {Auspragung) или образец. Но, с другой стороны, этим словом обозначается и характерное для среднего некоторой группы вещей или процессов, и тогда оно означает иногда как раз то же самое, что экземпляр общего родового понятия. Оба эти значения будут признаваться одинаковыми лишь в том случае, если в содержании общего понятия уже усматривается образец или идеал, которым должны руководиться отдельные индивидуумы, и это предполагает, что индивидуумы суть несовершенные копии общего понятия. Если придерживаться платоновского реализма в учении о понятии, с тючки зрения которого общие ценности суть истинно действительное и притом общее действительное, этот взгляд имеет смысл, и, так как нередко построенные естествознанием понятия равным образом перетолковываются в метафизические реальности, то неудивительно, если такого рода предположения играют роль у сторонников естественнонаучного универсального метода. Если же, напротив того, не желакп делать никаких метафизических предположений, то типическое, как среднее, должно быть тщательно отличаемо от типического, как образцового. Так как среднее, как содержание общего понятия, всегда содержит в себе меньше, чем всякий из его индивидуальных экземпляров, образцовое же должно выходить за пределы среднего и содержать в себе больше, чем общее понятие, то оба значения слова «тип» принципиально исключают друг друга и «типическое» воплощение идеала никогда не может быть «типическим» воплощением общего содержания понятия.

Итак, положение, гласящее, что история должна изображать типическое, может означать нечто такое, что, не будучи, правда, исчерпывающим определением исторического индивидуума, все же не оказывается прямо-таки ложным, по крайней мере по отношению к некоторой части исторических объектов. Если мы, например, говорим, что Гете или Бисмарк — типические немцы, то это может означать лишь то, что они в своей единственности в своем роде и индивидуальности Образцовы, и как образцы должны также иметь значение для всех, то они в самом деле становятся как типы и историческими индивидуумами. Если же, напротив того, понятию типа приписывают вместо этого иной смысл, в котором оно означает среднее, и затем заявляют, что история трактует лишь о типическом, то приходят к совершенно ошибочному взгляду, будто история обращает во всех индивидуумах внимание лишь на то, что у них есть общего с массой. Если в таком

ГЛАВА IV ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 293

случае Гете или Бисмарк называются типами и в этом смысле, то получается странный вывод, гласящий, что они останавливают на себе внимание истории лишь постольку, noc-кольху они средние люди, и таким образом полагают, что можно придать смысл утверждению, что и «великие люди» суть лишь «проявление массы» («Massenerscheinun-gen»). Итак, выражение «тип» может лишь способствовать упрочению тех заблуждений относительно задач и сущности исторической науки, которые возникают благодаря смещению «имеющего важное значение для всех» с «общим со всеми». Лишь если мы будем тщательно разграничивать друг от друга образцовое и среднее, часто неясно смешиваемые друг с другом в значении слова «тип», исчезнет верование, будто лишь общее некоторым (das Gemeinsame) или логически общее (begrifflich Allgemeine) имеет общее историческое значение.

Конечно, отказ от выражения «тип» не должен означать, что история никогда не повествует о средних типах, так как многие объекты в самом деле и историка интересуют лишь тем, что они разделяют с некоторой группой индивидуумов, и мы обстоятельнее займемся этими историческими средними типами, ко/да мы перейдем от абсолютно исторических понятий к относительно историческим понятиям. Однако здесь то обстоятельство, что история изображает, между прочим, и средние типы, может оказаться лишь новым основанием для того, чтобы с большой осторожностью употреблять слово, имеющее два взаимно исключающих друг друга значения. И даже в том случае, если бы мы всегда отграничивали друг от друга образцовое и среднее, это выражение не годилось бы для определения того, что служит объектом истории, так как история вовсе не имеет дела лишь с объектами, которые суть или типы в одном, или типы в другом смысле слова. Образцовое оказывается историческим лишь вследствие его значения для всех, и отнюдь не всякий исторический индивидуум образцовый. Можно даже сказать, что историка может вовсе не занимать могущая иметь место (eventuelle) образцовость имеющего значение для всех, и во всяком случае историческими индивидуумами становятся и объекты в роде определенных географичесхих положений, как например театр какого-либо сражения, которые ведь вовсе не суть средние типы и которым, конечно, не свойственно какое-либо образцовое значение. Итак, если имеется в виду получить действительно обширное понятие исторического индивидуума, понятие типа совершенно непригодно. На первых порах мы здесь лишь выясняем, что если действительность по отношению к какой-либо общепризнанной ценности распадается на существенные и несущественные составные части и существенные составные части сочетаются в индивидуальные единства, то возникающее благодаря этому понимание действительности не оказывается произвольным и поэтому по существу Дела ненаучным, но что его должен признавать всякий и что, следовательно, оно выполняет необходимое условие всякого научного понимания.

294

ГЕНРИХ РИККЕРТ

Но мы установили еще второе различие между историческим пониманием и пониманием, свойственным хотящему человеку в дей ствительной жизни. Ведь если иметь в виду те два примера, которыми мы пользовались для выяснения понятия исторического индивидуума, а именно кохинур и Гете, то можно было бы подумать, что историческими индивидуумами должны становиться те части действительности, которые сами воплошают в себе ценности Но это понятие было бы слишком узко, и притом недостаточно расширить его, причисляя к историческим индивидуумам равным образом и отрицательно оцениваемые действительности Скорее в задачу исторической науки вообще не входит, чтобы она высказывалась относительно того, ценны или находятся в антагонизме с ценностью (werthfeindlich) трактуемые ею индивидуальные действительности — ведь как могла бы она при этом доходить до общеобязательных суждений, — но то, что мы разумеем под «отнесением» некоторого индивидуума к некоторой ценности, должно быть тщательно отличаемо от прямой его оценки. И если бы наш взгляд был понят таким образом, будто мы считаем высказывание суждений, выражающих оценку, задачей исторической науки, то это было бы прямо-таки наихудшее из всех недоразумении Напротив того, в отрещении всякого суждения, выражающего оценку, от отнесения к ценности мы должны усматривать существенный признак научного исторического понимани

Что же такое, однако, означает то, что некоторый объект относим к некоторой ценности, не будучи оцениваем как ценный или находящийся в антагонизме с ценностью9 Обратимся для уразумения этого еще раз к пониманию действительной жизни и будем при этом иметь в виду двух человек, весьма отличающихся друг от друга в отношении того, чтб они любят и ненавидят. Разве, несмотря на это, по отноше нию к определенным ценностям, как например к политическим идеалам, действительность не может совершенно согласующимся для обоих образом распадаться на такие объекты, которые принимаются ими в соображение лишь как экземпляры некоторого родового понятия, и на такие, индивидуальность которых имеет для них важное значение? Пусть один из них будет радикальный демократ и фритредер, другой — радикальный аристократ и протекционист Тогда они, конечно, лишь в немногих случаях будут соглашаться друг с другом в своих выражающих оценку суждениях относительно политических событий их времени или прошлого, на их родине или у других народов, но разве в силу этого один из них будет с интересом следить за такими индивидуальными политическими событиями, которые совершенно безразличны для другого' И между политиками н аи различнейших направлений предметом спора всегда служат те же самые индивидуальные события, т е разногласия в оценке должны относиться к общему для них пониманию действительности, так как в противном случае спорящие говорили бы вовсе не об одних и тех же вещах, и поэтому спор относительно ценности последних был бы вообще невозможен

ГЛАВА IV ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 295

Но если дело обстоит таким образом, должна также существовать возможность отделять отличающиеся друг от друга суждения, «выражающие оценку», от общего понимания действительности, благодаря которому ин-дивидуумами становятся лишь определенные объекты, т е разделение на существенные и несущественные элементы совершается совершенно независимо от различия суждений, непосредственно выражающих оценку (der direkten Werthurheile). Однако, с другой стороны, и общее различным партиям понимание не свободно от всякого «отнесения» к ценностям вообще. Если какой-либо объект должен благодаря своей индивидуальности получить политическое, или эстетическое, или религиозное значение, становиться предметом спора и выделяться как ин-дивидуум из необозримого обилия объектов, то нельзя считать политическую, художественную или религиозную жизнь чем-то абсолютно безразличным, но приходится прямо признать какие-либо политические, художественные или религиозные ценности ценностями, так как для людей, которые не делают этого, не существовало бы никакого повода относиться к индивидуальной форме определенных объектов с иным интересом, чем к индивидуальной форме каких-либо других Итак, если мы будем характеризовать то, благодаря чему возникает понимание действительности, общее различнейшим оценкам, как лишь отнесение к ценностям, можно строго отделить это отнесение от непосредственной положительной или отрицательной оценки. Благодаря простому лишь отнесению к ценности возникает для всех одним и тем же образом мир ин дивидуумов. Ценность же этих индивидуумов будет всегда определяться, напротив того, весьма различно.

Если от житейского понимания мы снова вернемся к историческому пониманию, то его логический идеал, раз оно стремится к тому, чтобы быть наукой, характеризуется тем, что оно свободно от всякого хотения по отношению к объектам и поэтому отрешается и от всякой непосредственной оценки, удерживая, напротив того, простое лишь отнесение к общим ценностям в указанном смысле Тогда действительность расчленяется для него на ин-цивидуумы и экземпляры родовых понятии таким образом, что и различнейшие партии могут соглашаться с этим пониманием Это не должно, конечно, означать, что и историк не высказывает иногда прямо суждений, выражающих оценку, или что лотка намерена воспретить ему это Этого не требует непременно лошческая сущность истории, но это выходит за пределы в методологическом смысле исторической задачи. Напротив того, отнесение объектов к ценностям логически (begnfflich) неотделимо от всякого исторического изложения, и, если некоторым, быть может, трудно будет признать это, то это вытекает лишь из тою, что именно само собою разумеющееся мы легче всего упускаем из виду Мы вправе предположить признанным, что история занимается преимущественно людьми и что в пределах человеческой жизни не все имеет для нее одинаковое значение Скажут, что это абсолютно само собой разуме-

296

ГЕНРИХ РИККЕРТ

ется. Конечно, но ведь и для этого должны существовать основания. Почему история повествует об одном человеке и не повествует о другом? Индивидуальные различия между ними сами по себе не более значительны, чем индивидуальные различия между другими вещами, так как, если мы не выдвигаем одного на первый план, в качестве существенного, и не оставляем в стороне другого, в качестве несущественного, всякая вещь определенного рода в необозримо многих отношениях отличается от всякой другой вещи. Лишь отнесение к ценности (Wertbe^iehungen) определяет величину индивидуальных различий. Благодаря им мы замечаем один процесс и отодвигаем на задний план другой. Чем более мы склонны игнорировать, как нечто само собою разумеющееся, признание известных ценностей и отнесение к ним известных действ и тельное те и, тем более оснований имеется у логики настойчиво указывать на это само собою разумеющееся и подчеркивать, что без отнесения к ценностям индивидуальные различия людей были бы столь же маловажны, как различия морских волн или листьев, уносимых ветром.

Вследствие важности этого пункта следует в заключение еще сделать попытку пояснить его на примерах. Если историк желает, например, написать историю возрождения или романтической школы, то он, конечно, может составить себе идеал исторической «объективности», при достижении которого никто не заметил бы, делают ли его политические или художественные убеждения симпатичными или несимпатичными ему продуктами высшего расцвета или стадиями глубочайшего падения в развитии человечества. Пусть он на самом деле не достигнет этого идеала, но он может, по крайней мере, вменить себе в научную обязанность воздержаться от суждения относительно ценности трактуемых объектов, так как научно обоснованное мнение возможно лишь относительно фактического хода событий, но никогда не относительно его ценности. Но разве вследствие этого ценности вообще не играют никакой роли в его деятельности'.' Многие историки в самом деле могут думать, что при стремлении к научной объективности их в самом деле нисколько не касаются ценности. Но фактически ни один историк не интересовался бы теми однократными и индивидуальными процессами, которые называются возрождением или романтической школой, если бы эти процессы благодаря их индивидуальности не находились в отношении к политическим, эстетическим или др}тим общим ценностям, и поэтому верование в возможность когда-либо придерживаться в истории абсолютно чуждой ценностей точки зрения, т. е. избегать не только суждений, выражающих оценку, но и отнесения к ценностям, всегда оказывается самообманом. Всякий без дальних околичностей признает, что история должна изображать лишь «существенное», и историку даже вменяют в тяжкую вину, если он не следует этому правилу. Но ведь слова «существенное» или же «интересное», «характерное», «важное», «имеющее значение», применять которые к историческому всегда возможно, не имеют никакого

ГЛАВА ГУ, ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 297

видимого смысла без предположения каких-либо признанных ценностей. Итак, собственно говоря, утверждая, что всякий объект, составляющий предмет истории, должен быть относим к некоторой ценности, мы лишь придаем весьма тривиальной истине, гласящей, что все то, что излагает история, интересно, характерно, важно или имеет значение, логически пригодное выражение

Оглянемся теперь еще раз назад. Определение понятия исторического индивидуума прошло чрез три стадии. Сперва историческое оказывалось действительным без ограничений, которое всюду индивидуально в смысле единственного в своем роде, и это понятие было достаточно для выяснения границ естественнонаучного образования понятий. Затем историческое стало таким действительным, которое приводится некоторым хотящим существом в связь с некоторою ценностью, будучи в то же время действительным, цельным в своей единственности в своем роде, и при этом мы ознакомились с пониманием действительности, свойственным практической жизни. Наконец, мы могли определить исторический индивидуум как действительность, благодаря отнесению к некоторой ценности долженствующую для всякого суммироваться в единственное в своем роде и цельное многообразие и могущую затем быть изображаемою таким образом, как она с точки зрения этого чисто теоретического рассмотрения (Betracbtung) распадается на существенные и несущественные части. Лишь благодаря этому достигается то понятие, которое обнимает собою объекты исторических наук. Обе первые ступени определения понятия не представляют уже теперь для нас никакого интереса. Они служат лишь тем путем, идя которым мы должны были постепенно доходить до понятия о подлинном историческом индивидууме, и ко1да в дальнейшем изложении мы говорим об исторических индивидуумах или ии-дивидуумах без дальнейших добавлений, то всегда имеется в виду лишь понятие на третьей стадии определения. Конечно, и это понятие еще чисто формально, и, по сравнению с предметным понятием истории, оно все еще слишком обширно. Однако логически понятие истории допускает теперь следующую формулировку; история есть наука, имеющая дело с действительностью, поскольку она имеет дело с однократными индивидуальными действительностями как таковыми; она есть наука, имеющая дело с действительностью, поскольку она становится на общеобязательную для всех точку зрения рассмотрения и поэтому делает объектом своего трактования лишь имеющие значение, благодаря отнесению их к некоторой общей ценности, индивидуальные действительности или исторические ин-дивидуумы.

Быть может, не вполне излишне указать на то обстоятельство, что словоупотребление можно очень хорошо согласовать с тремя ступенями нашего определения понятия об историческом. Многозначное слово «историческое» мы употребляем, во-первых, для того, чтобы обозначить простую лишь фактичность (die blosse Thatsachlichkeit) некоторого суждения. Если мы, например, говорим, что часто цитируемое

298

ГЕНРИХ РИККЕРТ

изречение Галилея: «А все-таки она движется» — не оказывается историческим, то это означает лишь то, что Галилей не произнес этих слов. «Историческое» означает здесь как раз то же самое, что «действительное», и тогда мы понимаем также, почему все рационалисты неодобрительно отзываются о фактических истинах как о всего лишь «исторических». Этот первый смысл слова был нашим первым понятием.

Однако, во-вторых, мы с ударением говорим об «историческом моменте», когда мы полагаем, что некоторое событие имеет большое значение; и даже мы сами получаем значение в собственных глазах, если нам суждено бывает переживать такой исторический момент, и это значение, конечно, может возникать лишь благодаря приведению в связь с некоторой ценностью. Итак, второй смысл слова «историческое» совпадает со второй стадией нашего понятия.

Наконец, в-третьих, мы говорим: то или иное «стало историческим» или «принадлежит истории», и при этом мы опять-таки имеем в виду нечто совершенно иное. Мы желаем сказать этим, что какое-либо прежнее событие не имеет уже никакой непосредственной ценности для современной жизни и не находится в связи с нашим хотением. Например, некоторые философы желают, чтобы Кант стал наконец «историческим» в этом смысле, т. е. они хотят элиминировать его из философской борьбы настоящего времени. Но, с другой стороны, даже и ставший «историческим», Кант все же продолжал бы находиться в совершенно определенных отношениях к научным ценностям и принадлежал бы истории лишь вследствие этих отношений. Итак, мы видим, как третье значение слова «историческое» опять-таки как раз совпадает с тем понятием, которое мы должны были соединить с понятием индивидуума как последнее значение для того, чтобы выработать пригодное для наукоучения понятие исторического индивидуума. Вкратце мы можем сказать, что все те три различных значения, которые имеет слово «историческое», а именно, действительное, важное и не подлежащее спору, одинаково могли быть приняты нами в соображение и «отменены» («aufgehoben») в нашем понятии, и это могло бы, по крайней мере, до некоторой степени оправдывать развитые нами соображения.

III Телеологическое образование понятий

Раз мы знаем теперь, чтб такое исторический индивидуум, не может уже существовать никакого сомнения и относительно принципа исторического образования понятий, поскольку дело идет об абсолютно историческом. В исторические понятия должно входить именно то, что благодаря простому лишь отнесению к общепризнанным ценное-

ГЛАВА !У ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 299

тям выделяется из действительности и сочетается в индивидуальные единства. Теперь не требуется уже дальнейших разъяснений относительно того, каким образом этим путем преодолевается как экстенсивное, так и интенсивное необозримое многообразие. Из экстенсивного многообразия различных форм лишь небольшая часть входит в исторические понятия, и из интенсивного многообразия единичного исторического индивидуума опять-таки лишь небольшая часть составляет существенное содержание исторического понятия. Итак, роль этого образования понятий совершенно аналогична роли естественнонаучного образования понятий по отношению к упрощению, но диаметрально противоположна ей по отношению к результату, касающемуся содержания. Между тем как естественнонаучное понятие содержит в себе лишь общее нескольким индивидуальным формам и исключает из содержания понятия то, что принадлежит лишь единичным индивидуумам, в историческое понятие входит как раз то, чем различные индивидуумы отличаются друг от друга, причем оно оставляет в стороне общее последним. Следовательно, мы ознакомляемся с такого рода обработкой при посредстве понятий, благодаря которой содержание науки не удаляется все более и более от индивидуальности действительности и благодаря этому от действительности вообще, как это было при упрощении, производимом при посредстве естественнонаучных понятий (Naturbegnffe), но принимает такую форму, что оно выражает хотя еще и не воззрение, но все же индивидуальность эмпирического бытия, и благодаря этому оказывается разрещенной обширнейшая логическая проблема исторического изложения.

Дело идет лишь о том, чтобы еще несколько ближе ознакомиться с этим историческим образованием понятий. Поскольку единство исторического индивидуума всегда основывается на отнесении к некоторой ценности, мы можем охарактеризовать его как телеологическое единство, и ин-дивидуумы как телеологические индивидуумы. Но так как историческое образование понятий всегда должно примыкать к этому телеологическому образованию ин-дивидуумов, мы назовем телеологическим и его принцип и будем отличать историческое образование понятий от естественнонаучного как телеологическое образование понятий."

Однако в наши дни зачастую полагают, что наука должна устранять всякую телеологию. Поэтому выражение «телеологическое», конечно, вызывает у многих подозрение, и в особенности тот, кто говорит о телеологии в исторических науках, должен остерегаться недоразуме-

• Если бы было допустимо образование не могущего быть филологически оправданным термина, го исторический индивидуум можно было бы также назвать nlndividuen-dum» и историческое образование понятий — «Individuendenbildung» Но лучше будет всюду, где должно быть отмечено, что индивидуум означает телеологическое единство, t t к подлежащую делению индивидуальность, писать нн-днвидуум, что, правда, не выражает телеологического момента долженствования не быть делимым (des nichl-get-heilt-werden-Sollens).

100

ГЕНРИХ РИККЕРТ

ний, так как именно историческая телеология пользуется плохой репутацией Историки также хотят теперь во что бы то ни стало быть «современными» («modern»), они отреклись поэтому от всякой телеологии, и мы вовсе не имеем в виду отрицать, что существует совершенно ненаучная историческая телеотогия Однако часто антителеологическая тенденция привязывается лишь к несовременному слову, т е не дает себе труда отграничить друг от друта те различные значения которые может иметь это выражение, а поэтому приходится поставить вопрос о том, действительно ли все телеологическое должно быть отвергаемо уже потому, что существуют определенные виды телеолО1ии, которые в самом деле вовсе не правомерны научно.

Понятия о каузальном и телеологическом часто противополагаются друг другу, и тогда несостоятельной признается всякая телеочогия, так как она представляется несовместимой с каузальным пониманием Конечно, в этой форме противоположение не особенно удачно, так как если тепеологическое понимание должно исключать каузальное, различие может состоять лишь в том, что при каузальном понимании эффект мыслится как производимый причинами, предшествующими ему во времени, между тем как при телеологическом понимании о нем утверждается, что он как цель должен обладать способностью действовать прежде, нежели он осуществлен Итак, на самом деле оба понимания каузальны, и поэтому спедовало бы говорить не о противоположности между причинностью и телеологией вообще, а лишь о двух различных видах причинности, как это находи1 выражение в словосочетаниях causa effeciens и causa finahs Однако и causa finalis всегда бывает действующей причиной, и, стедовательно. то различие, которое имеется в виду, состоит лишь в том, что при телеологическом понима нии причинности временная последовательность причины и эффекта переворачивается, т е в одном С1учае причина некоторым образом придвигает за собой эффект, тогда как в другом случае конечная цель обладает способностью привлекать к себе то, благодаря чему она должна осуществлятьс

Но, как бы то ни было, при эмпирическом рассмотрении действительности в самом деле всегда может применяться тишь первого рода понятие причинности, и поэтому в исторической науке, конечно, правомерна борьба против той телеологии, которая сводится к вре менному переворачиванию (zeithche Umkehr) отношения причинности и допускает действующие пели Причины, которые действуют прежде, нежели они действительны, никогда не бывают даны нам как факты, и поэтому, раз история дочжна быть эмпирической наукой, ее никогда не может занимать вопрос о том, оказывают ли на действительность влияние причины, обладающие способностью привлекать к себе материал для собственного их осуществления Проблема телеологической причинности, если это вообще есть проблема, относится, скорее, к метафизике, и мы намерены характеризовать этого рода телеологию, которой приходится считаться с причинами, лежащими за пределами

ГЛАВА IV ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 301

всей эмпирической действительности, как метафизическую телеологию

Однако известное переворачивание временной последовательности причины и эффекта, по-видимому, оказывается налицо и там, где какое-либо сознательное существо имеет в виду какую-либо цель и достигает ее своими направляемыми волею поступками И быть может, понятие метафизической телеологии вовсе не возникло бы, если бы его нельзя было образовать по аналогии с такими процессами Ясно, однако, что это телеологическое понимание до ]жно быть строго отличаемо от метафизического комбинирования телеологии с причинностью (Kausaiitatsteleologie) Здесь нет действительного изменения временного порядка причины и действия Действует лишь мысль о цели, а не сама цель, и мысль предшествует тому эффекту, который имеется в виду, и во времени Итак, телеопогический процесс этого рода вполне подходит под единственно имеющее силу для эмпирической действительности понятие причинности, и этатетеология постольку касается исторической науки, поскольку она в самом деле может быть применяема дня понимания исторических процессов Там, где оказываются вещи, очевидно служащие для выполнения некоторой цели, причем эмпирически нельзя установить этой цели, как мотива некоего действующего существа, для того, чтобы понять эти вещи, историки будут заключать к деятельности существ, поступки которых направляются сознательно, ставящей цели, волею

Но этот способ рассмотрения можно обобщить и таким образом, что он распространяется на всю человеческую жизнь, т е везде ищут сознательных намерении и целей, н история делала это иногда Тогда она полагает, что она может понять ход исторических событий, лишь повсюду обнаруживая, какую ценность имеют исторические образова ния для чюдем, и заключает отсюда, что исторические образования и были всюду намеренно созданы разумными существами, имевшими в виду эту ценность Тогда, стало быть, история тоже принципиально придерживается телеоюгического рассмотрения, и мы намерены характеризовать эту телеологию как рационалистическую телеологию Известно, какую роль она играла утверждалось, будто люди создали речь, так как они нуждались в ней для взаимного соглашения, утверж далось, будто они создали государство для того, чтобы урегулировать свою жизнь и сделать ее счастливой, и т д и т д Тогда, благодаря таким предположениям, содержание всякого исторического изложения должно получать совершенно определенный телеологический отпечаток

Спрашивается теперь эту пи рационалистическую телеологию мы имеем в виду, говоря о телеологическом методе исторической науки0 Не подлежит никакому сомнению, что на некоторые исторические процессы в существенных их составных частях оказывали влияние личности, действовавшие согласно сознательным целям Но о намерении сделать из этой рационалистической телеологии общий принцип

302

ГЕНРИХ РИККЕРТ

истории не может быть речи уже потому, что ведь исторические индивидуумы в нашем смысле вовсе не должны непременно быть существами, ставящими себе цели и действующими соответственно этому, но историческими индивидуумами могут становиться и тела Итак, рационалистическая телеология точно так же, как и метафизическая, лежит совершенно вне нашего кругозора, когда мы говорим о телеоло)ическом образовании понятий

У нас имеется еще особое основание для того, чтобы сделать это замечание Ведь, по-видимому, общим рационалистической исюричес-кой телеологии и нашему взгляду на сущность истории оказывается равным образом еще и другое понятие относительно обоих их можно сказать, что они «индивидуалистичны» Тот, кто рассматривает сознательную постановку целей и вытекающее из нее действие как побудительный фактор всего исторического движения, а вследствие этого и цель как принцип объяснения истории, должен не только усматривать главный предмет всей истории в единичных личностях, так как ведь лишь у них можно констатировать сознательную постановку целей, но вследствие этого он также должен думать, что единичные индивидуумы делают историю, так что все оказывается продуктом индивидуального намерения.

Но мы, конечно, очень далеки опять-таки и от того, чтобы отстаивать индивидуалистическое понимание истории в этом смысле Если мы рассматриваем индивидуальное как объект исторического изложения, то при этом дело идет не о том, чтобы выдавать индивидуальную волю за фактор, имеющий решающее значение для исторического процесса, но лишь о том, чтобы показать, что история как наука, занимающаяся действительностью, имеет дело с однократным и частным, и это мнение, как чисто логическое утверждение, согласимо с различнейшими взглядами на то, какие факторы в самом деле играют роль в историческом процессе Мы здесь вообще еще не ставим вопроса о том, встречаются ли в фактическом материале истории индивидуальные постановки целей, но мы, напротив того, подчеркива ем, что и телесные процессы бывают объектами истории Может конечно, быть поставлен и вопрос о том, оказываются ли, в конце концов, между телеологическим методическим принципом, связывающим в единство существенные составные части какого нибудь исторического понятия, и особенностями истории, вытекающими из того, что она, между прочим, имеет дело и со ставящими цели личностями налицо какие-либо отношения Но этот вопрос принадлежит к проблемам, вытекающим из своеобразия историческою метода, и поэтому здесь мы должны совершенно не касаться его.

Итак, если тепеологический характер истории обусловливается не целями, встречающимися в историческом материале, но лишь точками зрения отнесения к ценности, которые имеются в виду при образовании исторических понятий, нам и не следует удивляться, если в содержании многих исторических изложений не оказывается никаких следов теле-

ГЛАВА IV ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 303

ологаи, и вследствие этого многие историки могут думать, что им чужды все телеологические точки зрения В большинстве случаев телеологически принадлежащие друг к другу элементы исторических понятии просто размешаются друг возле друга, как-будто лишь требовалось констатировать нечто чисто фактическое Их телеологическое единство, которое состоит в том, что лишь они представляют собою для историка то, что для него существенно в данном процессе, отнюдь не должно вследствие этого непременно находить себе и словесное выражение, но телеологическая необходимость элементов понятий обнаруживается в том лишь, что они вообще встречаются в изложении Поэтому телеологическую структуру какого-либо исторического изложения всегда приходится сперва найти, и мы не вправе ожидать, чтобы нам возможно было констатировать то, что мы имеем в виду, в любом поюжении какого-либо исторического труда, ведь существуют исторические изложения, в которых лишь по связи целого можно узнать руководящие точки зрения образования понятий, и для обнаружения телеологического принципа требовался бы обстоятельный, детальный анализ Лишь ино!да мы находим в исторических сочинениях положения, уже во внешней формулировке которых явственно обнаруживается то, что мы имеем здесь в виду, и это встречается в особенности там, где у историка существует потребность оправдать изложение процесса, который, быть может, кажется многим несущественным Тогда предпосылка, обыкновенно сама собою разумеющаяся, должна становиться проблемой и находить и свое словесное выражение Но это исключи тельные случаи Затем из характера истории, как повествовательной науки, имеющей дело с действительностью, вытекает, что в ней внешняя форма изложения гораздо менее совпадает с его внутренней логической структурой, чем это имеет место в естественных науках Телеологически необходимо то, что относится «к делу» Поэтому об одном повествуется, о другом нет Итак, лишь в этом смысле мы можем сказать, что еще не было такого историка, который не придерживался бы телеологического трактовани

Теперь мы можем попытаться еще несколько точнее определить своеобразие исторически телеологического образования понятий Так как прежде всего должно отчетливо выясниться его отношение к естественнонаучному образованию понятий, мы приводим это определение в связи с теми различными стадиями совершенства, которые мы могли различить, когда дело шло об этом последнем Мы ознакомились с эмпирической общностью, определенностью и безусловной общеобязательностью, как с его тремя сторонами, и теперь мы намерены взглянуть, в какой степени оказываются налицо соответственные проблемы исторического образования понятий

Прежде всего, что касается эмпирической общности, мы вспоминаем, что естественнонаучное образование понятий для того, чтобы быть в состоянии производить упрощение действительности, нуждалось в непроизвольно возникшей исходной точке, т е его приходилось

304

ГЕНРИХ РИККЕРТ

понимать как сознательное и систематическое продолжение некоторого до-научного процесса, результаты которого мы находили данными в так называемых общих значениях слов языка повседневной жизни Там они не играли, как в историческом изложении, лишь роли элементов понятий и средств, но в них заключался уже и примитивным род объединения общего для некоторого множества вещей, следова тетьно в них оказывалось налицо в 1огическом смысле естественнонаучное понятие с общим содержанием, которому не доставало лишь научного оправдани

Если мы будем теперь искать для исторического образования понятий чего-либо аналогичного этим примитивным естественнонаучным понятиям, то нам следует обратить внимание не на слова, имеющие общее значение, а, напротив того, на то обстоятельство, что существуют собственные имена, относящиеся лишь к единичным, однажды оказывающимся налицо индивидуальным объектам Ведь уже благодаря обозначению посредством их в необозримом экстенсивном многообразии вещей обособляется опреде^нное число таких вещей, которые имеют значение благодаря их своеобразию и которые, следовательно, суть индивидуумы в более тесном смысле, и в которых те признаки, благодаря которым они отличаются от остальных собствен ным именем, более или менее отчетливо выделяются из их необозри мого интенсивного многообразия А это может основываться лишь на том, что определенные индивидуумы именно вследствие их индивидуальности бывают относимы к некоторой ценности, и в непроизвольно начатом отграничении существенного от несущественного, находящем свое выражение в обозначении собственными именами, мы можем поэтому усматривать примитивнейшую форму исторического образования ин-дивидуумов в самом широком смысле слова

Однако это отграничение часто представляется результатом чисто индивидуального произвола Кто-либо обозначает посредством собственных имен своих домашних животных, между тем как для других эти объекты суть лишь кошки, собаки и т д, следовательно экземпляры рода, т е у той точки зрения отнесения к ценности, которая имеется в виду при выделении собственными именами, отсутствует еще всякое общее значение, которое должно оказываться налицо, коль скоро процесс выбора должен быть рассматриваем как хотя бы подготовительная ступень, ведущая к научному образованию истори ческих понятий Поэтому опять-таки следует делать различие между такими индивидуумами, которые выделяются из массы лишь для какого либо существа, и такими индивидуумами, которые выделяются из массы благодаря собственному имени для всех и которые, стало быть, действительно «составили себе имя» Под «всеми» мы можем разуметь при этом всякое количество живущих в общении людей Тогда примитивнейшую форму исторического образования понятий можно, пожалуй, констатировать в фамилиях Отделение того, что представляет собой индивидуум в более тесном смысле, от того, что представ-

ГЛАВА ГУ ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 305

ляет собой лишь экземпляр рода, будет производиться здесь всеми членами на основании общих им точек зрения, с которых совершается оценка, и лишь тогда возможна история фамилии, которую можно признать эмпирически имеющей силу Она обращается к кругу людей, между которыми существует согласие относительно того, хакие индивидуальные образования имеют достаточно значения для того, чтобы о них сохранялось воспоминание

Но то же самое должно иметь силу и по отношению ко многим другим группам людей, в которых вообще господствует какая чибо общность интересов Несмотря на все различия вкуса или идеалов, действительность согласующимся образом распадается на такие образования, которые имеют значение благодаря их индивидуальному своеобразию, и на такие, которые принимаются во внимание лишь как экземпляры рода, и там, где это происходит, история большей частью уже оказывается налицо в какой-либо форме традиции, причем исследование может тогда взять эту последнюю за исходный пункт Оно должно сознательно давать дальнейшее развитие этому пониманию действительности, подобно тому как естествознание берет за исходный пункт общие значения слов для того, чтобы доходить до естественнонаучных общих понятий Этим констатируется аналогия и в то же время противоположность примитивнейшему роду естественнонаучного образования понятий

Что затем соответствует процессу определения понятий в истории'' Мы знаем, что в естествознании существенные элементы понятия отчетливо выделяются как «признаки» посредством «определения» (eme Definition), так что воззрительное многообразие, оказывающееся налицо в качестве замещения, когда дело идет о большинстве естественнонаучных понятии, не оказывает служащего помехою влияния на определенность содержания понятия Может ли и задача исторического образования понятий равным образом состоять в объединении телеологически существенных элементов какого-либо индивидуума в комплексе признаков, во всякое время подлежащих анализу, и возможно ли более вытеснить все прочие составные части, из которых состоит его воззрительное многообразие'' Иными словами, следует ли искать различия между естественнонаучным и историческим трактованием лишь s том, что первое объединяет те элементы, которые оказываются общими в нескольких представлениях, второе же, напротив того, те, на которых основывается значение какого-либо единственного индивидуального объекта?

Пока мы старались свести принципиальную противоположность между тем и другим родом образования понятий к абстрактной формуле, мы должны были придавать этому главное значение Теперь, однако, надлежит столь же решительно поставить на вид, что вышеуказанный телеологический принцип дает для исторического изложения лишь руководящую точку зрения, делающую для него возможным общеобязательным образом отличать существенное от несущественно-

20 Г Рыккерт

306

ГЕНРИХ РИККЕРТ

го, но что, напротив того, законченное историческое изложение всегда идет далее того, что можно назвать историческим образованием понятий в строгом смысле слова, и притом это опять-таки вытекает из понятия истории как науки, имеющей дело с действительностью Вся эмпирическая действительность не только индивидуальна, но и воззри-тельна, и хотя воззрение не может целиком войти ни в какую науку, однако история может, по крайней мере, стремиться подойти к ней ближе, чем это возможно посредством одною лишь сочетания телеологически необходимых элементов в индивидуальное понятие. Сообразно этому то, что в естествознании не относится к делу, но лишь непроизвольно появляется и чего нельзя избежать в особенности тогда, когда отвлеченному изложению способствуют образы, а именно вы-хождение за пределы познаваемого в понятиях и изображение воззри-тельного многообразия, становится необходимой задачей для истории как науки, имеюшей дело с действительностью. Она должна пытаться давать и индивидуальные воззрения своих объектов, в которых телеологически существенные элементы оказываются наряду с такими составными частями, которые служат лишь для возбуждения фантазии и в которых оба этих фактора объединяются в единое воззрительное целое. Итак, история также стремится к тому, чтобы достичь определенности своего изложения, но не путем определений, а путем возможно более ясных и отчетливых наглядных образов.

Историк может даже прямо-таки стараться скрыть руководящий его изложением телеологический принцип, или в большинстве случаев он вообще не будет отдавать себе отчет в том, что представляет собой телеологически существенный признак и что он включает его в свое изложение лишь для того, чтобы вновь приблизиться к воззрительной действительности, благодаря наивозможно более точно определенному индивидуальному образу, и поэтому он часто будет обращать свое внимание прежде всего на то, чтобы его изложение вновь наглядно воспроизводило прошлое и делало возможным переживание его задним числом Само собой разумеется, что он никогда не может начертать во всех отношениях определенный образ, но должен предоставлять многое свободной игре фантазии, однако простор для возможных разногласий все же должен быть в значительной степени ограничиваем, так что фантазия, по крайнем мере, принимает определенное направление. При этом иногда уже сочетания небольшого числа элементов будет достаточно для того, чтобы вызвать в каждом наглядное представление об индивидуальном своеобразии, иногда же необходимы, напротив того, подробные описания, пока различные значения слов не объединятся в определенный индивидуальный образ Однако, если аналогичное естественнонаучному образованию понятий надлежит усматривать не в исторических «определениях», а лишь в формировании возможно более определенных индивидуальных воззрений, принципиальное различие между обоими родами научного трактования снова обнаруживается во всей своей силе.

ГЛАВА IV ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 307

Конечно, благодаря этому мы в то же время опять-таки дошли до такого пункта, где логическому пониманию исторической науки положен непреодолимый предел. Как в частностях оставалось логически непонятным, какие пробелы обнаруживает какое-либо историческое изложение вследствие недостатка в материале и чего поэтому содержится в нем менее, чем должно было бы содержаться, если иметь в виду логический идеал, точно так же нельзя в частностях понять и того, что из действительности изображается более, чем телеологически необходимо, так как при усилиях, клонящихся к достижению наглядности изложения, чисто личным склонности и дарованию историка представлен самый широкий простор. Здесь история обращается к фантазии и даже нуждается в фантазии. Но коль скоро начинает играть роль фантазия, кончается роль логики. Она может лишь в общем понять, почему изложения науки, имеющей дело с действительностью, должны, как вследствие недостатка в материале оставаться позади телеологически необходимого, так и вследствие потребности в наглядности идти далее необходимого, но во всяком частном случае как minus, так и plus остаются для нее логически случайными.

Это логически случайное plus вместе с тем снова объясняет нам и то, почему вообще оспаривалась возможность логики истории. Но коль скоро мы выяснили, какими частями исторического изложения ограничена невозможность логического дедуцирования и почему эти части должны оставаться логически непонятными, ясно в то же время и то, что отсюда нельзя сделать никакого заключения, которое противоречило бы возможности логического понимания истории вообще Напротив того, то обстоятельство, что логически непонятное играет столь значительную роль в изображениях индивидуального, само характерно с логических точек зрения и способствует пониманию логической сущности исторической науки.

Для того чтобы это понимание было полным, мы должны в известном отношении опять-таки ограничить и утверждение, гласящее, что не существует логической границы простору при наглядном изложении Правда, в существенном дело такта и вкуса, насколько имеется в виду в интересе наглядности, не ограничиваться телеологически необходимыми составными частями и принимать в соображение детали, не имеющие отношения к руководящим ценностям, однако невозможность с логических точек зрения ограничить индивидуальные наклонности исгорика все же существует именно лишь в отношении того, что из индивидуальных черт присоединяется историей к телео-ло1ически необходимому, т. е. мы будем рассказывать об исторической личности вроде Гете или Бисмарка, конечно не только то, что находится в необходимой телеологической связи с теми точками (рения отнесения к ценности, которыми руководится изложение, но обогатим историческое изображение их и такими индивидуальными чертами, которые служат лишь для большей наглядности Но было бы совершенно бессмысленно рассказывать в истории об этих людях что-либо