Часть 13.

ГЛАВА IV ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 331

чески существенных действий из исторически несущественных причин И здесь пути естествознания и истории опять-таки необходимо расходятся Усматривать в этом несовпадении противоречие может лишь тот, кто еще не отказался от фантома некоего универсального метода, и видеть в построенных естествознанием понятиях копии реальностей или даже копии индивидуальной эмпирической действительности

Далее рассмотрению действительности, как истории, надлежит не менее тщательно чуждаться еще одного преобразования, которому иногда подвергается в естествознании понятие причинной связи Ведь понятия о причинах в естественнонаучных каузальных законах не только общи, но зачастую и какой-либо естественнонаучный каузальный закон сам называется причиной Так, например, утверждается, что закон падения есть причина ускорения падающего те ia, что законы преломления лучей света суть причины радуги, что законы ассоциации суть причины припоминания представлении, или даже какой тибо закон рассматривается как причина какого-либо другого закона Про тив этого способа выражаться нечего возразить, пока продолжают сознавать, что посредством него опять-таки тишь высказывается нечто об отношении друг к другу понятий и что в эмпирической действительности всегда могут признаваться причинами лишь особые и инди видуальные вещи и процессы, ио ни в каком случае не общие понятия или законы Можно, конечно, подводить действия под законы, но высшее понятие необходимо находится к подводимому под него экземпляру в совершенно ином отношении, чем отношение между причиной и действием Итак, если естествознание может рассматривать закон падения как «причину» ускоренного движения падающего Teia или даже закон тяготения как причину закона падения, так как оно всегда имеет в виду связывать друг с другом лишь общие понятия, в исторической науке всякая попытка признавать при выражении какой либо однократной индивидуальной связи действующими причинами общие понятия или каузальные законы лишила бы нас возможности понять исторический процесс, так как вместо познания того, что некогда действительно было причиной, и действия, к которому мы стремимся, мы получали бы лишь общие отвлечения в понятиях и никогда не мопи бы показать, благодаря чему произошли исторические событи

На это следует обращать внимание в особенности тогда, когда дело идет об изучении тех действий, которые исходят от некоторого целого или чего-либо коллективного и определяют индивидуальность одного или нескольких его членов Здесь часто строится общее понятие о всех частях этого целого, но затем это родовое понятие смешивается с конкретным родом, и тогда производится попытка рассматривать всякий член данного коллективного целого как обусловленный общим понятием Поэтому же предполагалось также, что теории, составленные относительно влияния окружающего мира или «среды» (Milieu)

332 ГЕНРИХ РИККЕРТ

на исторические личности, оправдывают естественнонаучный метод в истории, и вследствие этого можно встретить такую аргументацию, которую, не впадая в преувеличение, можно резюмировать, например, нижеследующим образом: так как всякий индивидуум причинно обусловлен своей «общей» окружающей средой, то его нельзя уже рассматривать как индивидуум, ибо общий окружающий мир не порождает ведь, конечно, никаких индивидуальных действий, а потому всякая индивидуалистическая историография должна быть опровергнута. Наука всегда должна иметь дело лишь с «общими массами», в которых без остатка растворяются индивидуумы, и истинные причины хода истории никогда не заключаются в частном, но всегда лишь в общем, из которого с абсолютной закономерностью вытекает частное. Поэтому так как всякая отдельная личность есть лишь продукт окружающего мира, ничто не препятствует истории развиться в науку, формулирующую законы и, подобно естествознанию, всегда рассматривать лишь роды и никогда не индивидуумы.

Мы уже обнаружили ту путаницу понятий, которая лежит в основе такого рода утверждений, поскольку они основываются на смещении конкретного рода с общим родовым понятием, но все же будет хорошо и специально еще применить разграничение между природной законностью и исторической причинностью к отношению между индивидуумом и средой.

Конечно, без дальних околичностей приходится признать, что всякий человек и всякий исторический индивидуум вообще подвергаются воздействиям от окружающей среды и что своеобразие их определяется и этой последней, да этого ведь никто серьезно еще и не оспаривал. Но даже если мыслить себе эти воздействия столь значительными н решающими, как только возможно, все же не только сама окружающая среда, как действительность, во всяком случае, есть нечто индивидуальное и особливое, и отличается от других окружающих сред в другие времена и в других местак, но далее, так как ни один отдельный человек не одинаков с другим и причинные связи всякого исторического индивидуума с его индивидуальной средой должны во всяком частном случае индивидуально отличаться от всякого другого случая, и поэтому их можно подвести лишь под понятие исторической причинности, но не под законы природы. Но, раз осознан этот простой факт, оказывается, что для логики истории теория среды (die Milieu-theone) означает не что иное, как то, что уже вытекает из приложения каузального принципа ко всей эмпирической действительности, но, напротив того, не имеет никакого значения для вопроса о том, должен ли историк применять естественнонаучный или индивидуалистический метод в нашем смысле. Вообще мало можно найти ходячих лозунгов, которые были бы столь бессодержательны, как выражение «среда», и которые, несмотря на это, до такой степени превозносились бы.

Быть может, и здесь мы опять-таки лучше всего выясним себе причинное отношение единичного к окружающему миру и благодар

ГЛАВА IV. ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 333

этому значение теории среды для логической сущности истории, коль скоро мы мысленно представим себе единое «общее» пространство разложенным на сплошь индивидуальные части пространства и затем поставим вопрос о том, насколько индивидуальная форма частей может быть понята на основании общих законов пространственного (des RautnlichenJ. Ответ прост: всякое индивидуальное пространственное образование должно тогда быть рассматриваемо как нечто такое, что в своей индивидуальности вполне исключительно обусловлено окружающей средой, т. е. индивидуальная часть пространства есть до некоторой степени индивидуум лишь благодаря «Milieu» или той окружающей среде, в которой она находится, и она сама изменилась бы благодаря изменению окружающей ее среды. Однако и она все же никогда не перестает быть вследствие этого индивидуальной, и для науки, задающейся образованием общих понятий, она остается непонятной. Итак, наш тезис, гласящий, что история всегда имеет дело с индивидуальным и естественнонаучно непонятным, не противоречит даже и тому утверждению, согласно которому всякий индивидуум определяется единственно лишь окружающей его средой и не обнаруживает решительно ничего «собственного». Ведь даже если мы предположим, что всякая историческая личность настолько совершенно и целиком зависит от «отношений», «времени», или как бы ни пожелали еще выразиться, что оказывалось бы применимым произведенное Спинозой приравнивание индивидуальности и отрицания, все же причинная определенность какого-либо данного индивидуума средой столь же мало могла бы быть вследствие этого выведена из общих законов, как особенности какой-либо индивидуальной части пространства из общих законов, имеющих силу для пространственного вообще или для любой части пространства, поскольку она рассматривается как экземпляр некоторого общего пространственного понятия (eines allgemeinen raumlichen Begriffes). Мы во всяком случае имеем право и здесь сказать, что то, что имеет силу для индивидуальных форм гомогенного пространства, должно, конечно, во всяком случае иметь силу и для индивидуальной формы частей нигде не гомогенной эмпирической действительности, и что поэтому, как бы далеко ни шла вера историка во влияние среды, она не может освободить его от задачи, состоящей в том, чтобы исследовать индивидуальные влияния индивидуальной окружающей среды на единичных исторических индивидуумов.

Само собой разумеется, что то же самое соображение имеет силу и тогда, когда всякий индивидуум рассматривается как необходимый продукт прошлого, так как всякая отдельная личность, конечно, причинно обусловлена и в том смысле, что она застает уже данное положение дел, которое постепенно развивалось в течение долгих промежутков времени. Итак, в ней продолжает жить прошлое, и она никогда не будет в состоянии вполне отрешиться от традиции, так как даже если она пытается сделать это и борется против последней, вся ее борьба должна зависеть от того, какого рода эта традиция. Но столь

334 ГЕНРИХ РИККЕРТ

же мало, как влияние окружающей среды, эти влияния прошлого могли бы иметь то значение, чтобы благодаря им единичный индивидуум переставал быть чем то особливым и однократным и в качестве такового обращать на себя внимание историка Напротив того, история всегда должна будет признавать как прошлое, так и окружающее индивидуальными причинами, исследовать их индивидуальные действия и выражать их в исторических понятиях Игнорировать это может опять таки лишь тот, кто смешивает конкретный род, часть которого представляет собой каждая отдельная 'личность, с общим родовым понятием и ипостазирует это родовое понятие как «народную душу» или «дух времени» Тогда он сделает, конечно, это «общее» истинной причиной процесса и будет утверждать, что на ход истории индивидуальные события оказывают лишь кажущееся влияние В действительности, однако, такое общее понятие, коль скоро на нем основывается предлагаемое объяснение, есть не что иное, как asylum ignorantiae, и истинный историк всегда будет ощущать это именно тогда, когда он занимается общими массовыми движениями

В предисловии к пятому тому своей немецкой истории Трейчке говорит «При всем старании нельзя вполне устранить одного недостатки Жизнь народных масс всегда остается таинственной в эпоху отраженной культуры (reflektirter Bildung), и какие бы экономические, политические, религиозные объяснения ни давал историк, в конце концов он все же может лишь просто установить тот факт, что настроение эпохи (die Stimmung der Zeit) созрело для переворота» * Но, подобно Трейчке, всякий, чуждающийся ипостазирования метафизических понятий, будет усматривать причины исторического процесса и объекты исторического изложения всегда лишь в индивидуальных событиях и знать, что общие фразы вроде «настроение эпохи» могут лишь указывать на недостатки и пробелы в историческом материале, но не могут ничего объяснять

Вкратце говоря, и здесь опять-таки именно «современные» и мнимые эмпиристы прибеоют к несостоятельной метафизике истории и, подобно средневековым реалистам, хотят, чтобы исторические действительности получались из логических (begnfflichen) абстракций Однако им следовало бы сперва подвергнуть критическому пересмотру те понятия, которыми сами они оперируют, прежде чем бранить тех, которые способны усматривать историческую жизнь и исторические связи не в общих понятиях, но лишь в деиствительностях, и с этой в хорошем смысле слова эмпирической точки зрения стараются понять метод исторических наук

Наконец, понятие исторической причинности ставит нам еще одну проблему Каким образом доходит историк до общепонятного и могущего быть переданным уразумения индивидуальной связи опреде-

• Trettschke Deutsche Geschichte im neunzehnlen Jahrhunderl 1894 Bd V S III Слова «Mangel» и «Slimmung der Zen» подчеркнуты мной

ГЛАВА IV ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 3»

ленной исторической причины с определенным историческим эффектом7 Ясно, что здесь, равно как при образовании исторических понятии вообще, ему опять-таки приходится прибегать к обходному пути, пользуясь при этом общими элементами понятий, ибо полная индивидуальная причинная связь, как и всякая полная деиствитечь-ность, может быть лишь переживаема или воспроизводима в воспоминании, но никогда не может быть прямо выражена научно, и притом общими элементами понятий, в этом случае должны быть общие понятия о причинных отношениях

Однако нам приходится лишь напомнить уже сказанное выше относительно элементов всякого исторического понятия и несколько далее развить то, что было изложено там Конечно, индивидуальная причинная связь выражается не путем подведения причины и действия в их совокупности под некоторый общий каузальный закон, как это происходит в естествознании, так как благодаря этому они должны были бы утратить свою индивидуальность и перестать быть историческими объектами, но напротив того, те исторические объекты, об исторической причине которых ставится вопрос, должны быть анали зируемы таким образом, чтобы их составные части, выражаемые последними элементами их исторических понятий, выделялись обособленно, и затем приходится искать причину для всякой отдельной составной части Но последние элементы исторического понятия необходимо общи, и поэтому возможно, чтобы всякая из подводимых под них действительностей сама по себе понималась как эффект некоторой причины, которая равным образом подводится под некоторое общее понятие А раз таким образом для отдельных составных частей исторического эффекта обнаружены общепонятным образом причины, найдены различные элементы, которые, если каждый из них рассматривается сам по себе, могут быть подведены под сплошь общие понятия причин, в своей совокупности снова сочетаются в одно историческое понятие, и тогда в этом последнем мы имеем понятие исторической причины как целое Конечно, если ставится вопрос о причине какого-либо исторического объекта, который мы рассматри ваем как одну вещь, отнюдь не требуется, чтобы под историческое понятие его причины подходила в свою очередь также одна вещь, но понятие исторической причины может состоять из элементов различ ных исторических вещей и процессов Так оно будет, конечно, часто заключать в себе элементы различных частей или членов того целого, к которому сам исторический эффект принадлежит как часть или член, и тогда эти части и члены не могут уже быть сочетаемы в понятие какой либо индивидуальной вещи Но ведь для того чтобы можно было провести наши принципы, совершенно достаточно, есчи только возни кающее, таким образом, понятие в совокупности своих составных частей во всяком случае, вообще, оказывается индивидуальным историческим понятием, и не трудно показать, что это и должно быть так

Ъ1А

ГЕНРИХ РИК.КЕРТ

Само собой разумеется, для тога чтобы понять логическую структуру исторического выражения причин (Ursachendarstellimg), мы в состоянии лишь ограничиться совершенно общей схемой, которой ни коим образом недостаточно для надлежащего резюмирования в высшей степени сложных исследований относительно исторических причинных связей. Итак, допустим, что историк старается обнаружить, чем причинно обусловлен некоторый индивидуальный исторический объект W, и этот объект W подходит под индивидуальное понятие S, последними элементами которого оказываются а, Ь, с, d, e. Тогда он не будет в состоянии непосредственно найти другой исторический объект V, историческое понятие X которого находится в непосредственно выразимой необходимой связи с историческим понятием S, но он будет стремиться к тому, чтобы установить события, которые подходили бы под обшие понятия о причинах, соответствующих а, Ь, с, d, е. Если найденные, таким образом, обшие понятия а, р, у, б, е находятся в такой связи с элементами исторического понятия S, что объект, подходящий под понятие а, всегда оказывается причиной объекта, подходящего под понятие а; объект, подходящий под понятие р причиной b и т. д., то историк может объединить общие понятия а, Р, у, &, е как элементы понатия в искомое историчесхое понятие Ј н сказать, что оно заключает в себе существенные составные части исторической причины W. Но в таком случае, если состоящее из а, Ь, с, d, e понятие S есть абсолютно историческое понятие, и понятие, состоящее из а, Р, у, 5, е, должно быть абсолютно историческим понятием, под которое может быть подведена лишь одна-единсгвенная историческая действительность V, так как, если бы существовало несколько объектов V, которые имели бы признаки а, р, у, 8, е, то, вследствие того, что для причинных отношений элементов понятий имеет силу принцип эквивалентности причин, они должны были бы породить и несколько объектов W, имеющих признаки а, Ь, с, d, e, что противоречит допущению.

Понятие S может иметь общее содержание лишь тогда, если оно не полно, т. е. содержит в себе не все те элементы, которые представляют собой причины по отношению к элементам S и, вероятно, так и будет очень часто, но тогда оно принадлежит к тому роду исторических понятий, которыми, вследствие логически случайного недостатка в материале, нельзя пользоваться как отрицательными аргументами против нашей теории. Если же S, напротив того, есть полное понятие. т. е. если оно действительно содержит в себе все те понятия причин (Ursachenbegriffe), которых искали для существенных элементов исторического понятия эффекта, то его элементы в своей совокупности необходимо должны образовать комплекс, подходящий лишь к однократному историческому положению, и тогда историческая причинная связь между индивидуальными объектами W и V оказывается выраженной с помощью общих элементов понятий S и Е общепонятным и допускающим передачу образом, т. е. мы понимаем, как однократный

ГЛАВА ТУ. ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 337

индивидуальный исторический эффект вытекает из однократной индивидуальной исторической причины.

Конечно, то обстоятельство, что выражение исторических причинных связей возможно лишь с помощью понятий, содержащих в себе некоторое общее каузальное понятие (К аи sal beg riff) или же некоторый закон природы, снова указывает нам на то, что историческая наука имеет дело не только с общими ценностями и общими коллективными индивидуумами, но действительно и с общими понятиями, образованными на естественнонаучный манер, и отсюда вытекают соотношения между историческим образованием понятий и естественнонаучным образованием понятий. Правда, те общие понятия, в которых мы нуждаемся для того, чтобы понять, как одно индивидуальное событие вызывает другое, равным образом как и общие значения слов, по большей части окажутся возникшими непроизвольно и не суть в самом деле научные понятия. Все мы знаем, что удар кинжала может быть причиной смерти человека, и поэтому мы понимаем, почему Цезарь умер, когда Брут и его товарищи напали на него с кинжалами, ни мало не интересуясь научным физиологическим понятием смерти, причиняемой колющим оружием. И если мы обратим внимание на то, как в нсторичесхих сочинениях выражается причинная связь событий, то мы найдем, что почти всюду применяются такие, возникшие до всякой естественной науки в «житейском опыте», общие положения относительно причинной связи. Однако не исключена возможность перехода от этих популярных общих представлений относительно причинной связи к понятиям, впервые построенным исследованием о причинных отношениях, придерживающимся приемов естествознания, и тогда благодаря этому между естественнонаучным образованием понятий и историческим образованием понятий может возникать такое количество соотношений, что, пожалуй, в исторических изложениях нелегко везде отграничить перемешанные друг с другом составные части от логически различной структуры.

Но разве вследствие этого вносится какое-либо изменение в логическую противоположность между естествознанием и историей? Это можно лучше всего выяснить себе на таком изложении, в котором много говорится об эпохах натурального хозяйства и денежного хозяйства, так как именно эти понятия играют роль почти всюду, где пытаются доказать, что свойственные истории приемы естественнонаучны. Так, например, Тампрехт утверждает, что существует методологическое различие между следующими положениями, второе из которых служит примером «нового метода»: «В 750 году в окрестностях Фульды был голод, так что люди даже переселялись» и: «В 750 году в окрестностях Фульды был голод, который, соответственно эпохе, имел чисто натуральнохозяйственный характер до такой степени, что люди Даже переселялись». Не подлежит сомнению, что здесь вообще понятие о натуральном хозяйстве может сделать нам более понятной причинную связь, но столь же достоверно и то, что историческая наука во все

И Г. Рнккгрт

338 ГЕНРИХ РИККЕРТ

времена применяла для этой цели общие понятия и что далее этот прием отнюдь не естественнонаучен, но служит лишь для того, чтобы связывать друг с другом индивидуалистические исторические события. Например, Трейчке говорит о городовом положении Штейна как об исходном пункте немецкого самоуправления и замечает, что благодаря ему в немецкой буржуазии возродилось живое чувство общественности. И здесь нам тотчас понятна причшшая связь между самоуправлением и чувством общественности. Но ведь положения: самоуправление пробуждает чувство общественности, и натуральное хозяйство при голодовкак побуждает людей к переселению, отнюдь не суть «исторические законы», установление которых служило бы целью исторического исследования, но это лишь средства для изложения исторических причинных связей, и они еще решительно ничего не говорят нам относительно индивидуального исторического процесса, имевшего место в упомянутом случае голода в окрестностях Фульды и относительно особливого пробуждения в немцах чувства общественности благодаря реформам Штейна.

Само собой разумеется, что нельзя установить логических норм относительно того, до какой степени можно пользоваться результатами естествознания для того, чтобы делать понятными исторические причинные связи, но далее останавливаться на этом и не представляет для нас решительно никакого интереса, так как даже и самое широкое пользование естественнонаучными каузальными законами, которого не вознамерится воспретить историку )ш один рассудительный человек, не может внести ни малейшего изменения в сущность исторического образования понятий. Так как эти каузальные законы всегда суть лишь средства, ведущие к уразумению причинной связи индивидуальных исторических событий, то в принципе они не отличаются от других до сих пор рассмотренных естественнонаучных понятий в истории, которые викогда не фигурируют как полные исторические понятия, к образованию которых стремились бы ради них самих, но всегда представляют собой лишь элементы исторических понятий и постольку оказываются теми обходными путями, пользуясь которыми изложение вновь возвращается к индивидуальному.

Скорее можно было бы сказать, что мы придали общим каузальным понятиям слишком большое значение для исторической науки, и в самом деле здесь оказывается необходимым одно ограничительное замечание. А именно, здесь более, чем где-либо в другом труде, представляющем собой попытку выяснения логических основ исторической науки, нам приходится настойчиво указывать на то, что дело идет лишь о построении логического идеала, до которого не только до сих пор еще очень далеко исторической науке, но от достижения которого ее и всегда должно будет отделять значительное расстояние, так как понятия об исторических причинах почти всегда будут неполными историческими понятиями и поэтому не будут целиком подходить под кашу схему.

ГЛАВА IV ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 339

Недостаток в материале, связанный с сущностью исторической науки, должен, более чем где-либо, сказаться при стремлении к образованию абсолютно исторических понятий в историческом исследовании причин. Если дело идет лишь об установлении исторически существенных фактов, то можно, по крайней мере, в иных случаях надеяться на то, что вследствие того значения, которое эти факты имеют для всех, не вполне исчезнут и сведения о них. Если же дело иает, напротив того, о причинах исторически существенных объектов, но нет никакого основания, благоприятствующего сохранению источников в большей степени, чем сохранению источников для познания любой действительности. Это обстоятельство объясняет также, почему многие историки считают необходимым вообще отказаться от исследования причин. Они совершенно правильно чувствуют, что в большинстве случаев они имеют пред собой фактически неразрешимую задачу, они отдают себе отчет в том, что те неясные общие понятия, которые сторонники «нового» метода ставят на место исторических понятий причин, которые неизвестны, не имеют никакой ценности, и поэтому, поскольку дело идет о практике, они вполне правы, когда признают попытку установить причины некоторых исторических индивидуумов в большинстве случаев безнадежной.

Напротив того, теория истории, несмотря на это, должна ценить то, что требование исторического исследования причин в общем логически правомерно, и осуществлению его мешает лишь неполнота материала, так как она будет в состоянии с тем большей достоверностью показать, что даже и в том случае, если бы когда-либо полнота материала допускала мыслимо наиболее совершенное уразумение исторически причинной связи, историческое исследование отнюдь не придерживается естественнонаучных приемов, но равным образом имеет целью изображение однократных индивидуальных действитель-ностей. Лишь тогда совершенно выясняется логическая сущность истории и лишь тогда обнаруживается полная несостоятельность опирающегося на указание на причинную связь исторических событий требования «нового» исторического метода.

Историческое развитие

Однако понятие исторической связи, в особенности же понятие причинной исторической связи, побуждает нас еще и в ином направлении пойти далее сперва установленного понятия исторического индивидуума. Ведь мы все еще не вполне отказались от допущенной сначала в интересе постепенного определения понятия фикции, согласно которой исторический объект есть замкнутое в себе образование (Gestaltung). Правда, мы знаем, что всякий отдельный индивидуум

22-

340

ГЕНРИХ РИККЕРТ

должен быть включаем в более обширный ин-дивидуум и что история должна искать его индивидуальные причины. Однако исторический индивидуум все еще представляется продуктом этих причин, который затем, раз он возник, как бы покоится, и это опять-таки есть неисторическая абстракций. Ведь история никогда не изображает готовых вещей, но всегда — находящиеся в движении процессы. Но кажется, что по вышеуказанному методу существенные составные части могут быть отделяемы от несущественных и объединяемы в некоторое индивидуальное понятие, лишь пока мы имеем дело с готовыми или покоящимися объектами. Напротив того, раз на их место становится причинно обусловленный временной процесс, возникают новые трудности. Историк должен иметь возможность понимать и процессы, во-первых, как необходимые единства, и, во-вторых, быть в состоянии не только отграничивать их от постороннего, но и разделять их на некоторое число ступеней, т. е. он всегда должен изображать доступный обозрению ряд различных стадий, из которых, как из существенных членов, слагается ход исторического процесса. Лишь таким образом возникает история как наука о действительном процессе; и поэтому нам еще предстоит отчетливо выяснить, в каких логических средствах нуждается она для этого.

Историческое течение событий обыкновенно характеризуют как развитие, и задачей истории признают изображение развития ее объектов. Мы увидим, что понятие развития, коль скоро оно правильно понимается, в самом деле выражает логическую сущность исторической науки, и что в нем же, в частности, можно найти и разрещение только что формулированной проблемы. И можно даже показать, что при этом дело идет лишь о расширении уже установленного телеологического принципа исторического образования понятий. Но мы имеем основание для того, чтобы и здесь опять-таки выбрать непрямой и кратчайший путь. Ведь выражение «развитие» принадлежит к числу наиболее излюбленных лозунгов нашего времени, и уже это обстоятельство наводит на подозрение, что в его значении наиразличнейшие и даже взаимно исключающие друг друга понятия смешиваются в неясное единство. В особенности же оно играет значительную роль и в естествознании нашего времени, и поэтому для того чтобы знать, что надлежит разуметь под «историческим развитием», требуется, во-первых, указать все различные понятия развития, чтобы затем тщательно отграничить то понятие, которое единственно имеет значение для нас, от других, обозначаемых тем же наименованием понятий.

При этом можно на первых порах оставить в стороне все телеологические моменты и разуметь под развитием всего лишь процесс (Geschehen), или становление, в противоположность покоящемуся или пребывающему бытию, и тогда уже из понятия истории, как науки, занимающейся действительностью, вытекает, что она всегда имеет дело с каким-либо развитием, так как эмпирическая действительность никогда не пребывает. Всякая часть ее не только возникла, но и всегда

ГЛАВА IV. ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 341

находится в процессе становления. Конечно, иногда и этот процесс происходит настолько медленно, что мы его не замечаем, или что он не имеет значения. Но такие случаи будут лишь редко встречаться в тех областях действительности, которые оказываются историческими индивидуумами в более тесном смысле слова, и во всяком случае мы имеем право сказать, что история должна, насколько она может это делать, прослеживать процесс и становление. Это столь ясно, что не нуждается в дальнейшем обосновании.

Только мы должны предотвратить одно недоразумение. Ставя истории задачу, состоящую в том, чтобы показать, как вещи возникли, мы не придаем этому того смысла, в котором в настоящее время зачастую высказывается это требование. Можно слышать, что «преж-няяй история пренебрегает изображением становления и лишь «новая» наука подумала об этой задаче. Но если, когда речь идет о «прежнем» направлении, иметь в виду хотя бы, например, известное изречение Ранке, который требовал от истории, чтобы она показывала, «как на самом деле было», то между двумя направлениями не существует такого различия. Из того контекста, в котором находится многократно цитируемое изречение Ранке, скорее вытекает, что он вовсе не имел в виду бытия в противоположность станоалению. Он говорит; «Истории вменялось в обязанность судить прошлое, поучать современников на пользу грядущих лет; ныне предлагаемая попытка не ставит себе столь высоких задач; она имеет в виду всего лишь показать, как на самом деле было».* Итак, в вышеприведенных словах Ранке вовсе не желал выразить свое отношение к занимающему нас вопросу. Он лишь отказывается от задачи, состоящей в том, чтобы судить и поучать, причем этот великий историк, повествуя об однократном течении событий, само собой разумеется, всегда старается показать, как оно возникло. Равным образом и другие сторонники «прежнего» направления не только фактически разрабатывали историю развития в том смысле, что они изображали становление, где они могли это делать, но некоторые из них, например Зибель, Дройзен, Вайц, Гизебрехт, Бернгейм,** Белов,*** даже прямо называли свою науку изложением развития, точно так же, как сторонники "нового» направления.

Однако не только оказывается невозможным основывать на понятии развития в этом наиболее широком смысле какую-либо «новую» историческую науку, но из него вообще не вытекает еще ничего такого, что имело бы значение для учения о методе исторической науки. Если

• Ranke. S W Bd 33—34. S. VII

•• LehrbucK der histonschen Meuiode. 2 Aufl, 1894. S 5 f

••• Die neue histonsche Methode (Historische Zeitschrift Bd 8!, S 196 if) Здесь не только указано на то, какое «грубое недоразумение» лежит в основе утверждения, будто Ранке чуждо было понятие развития, но и превосходно показано, что это понятие давно уже стало общим достоянием всех историков, и поэтому «генетический метол» нисколько не связан с «новый» направлением в истории.

342

ГЕНРИХ РИККЕРТ

вся действительность оказывается становлением, то под это понятие развития должны подходить объекты всех эмпирических наук Мы уже прежде могли отвергнуть тот взгляд, согласно которому естествознание имеет дело с бытием, история же, напротив того, со становлением, указав на то, что в основе этого разграничения лежит недоразумение, при котором вместо противоположности между общими понятиями и становящимся бытием играет роль противопочожность между бытием и становлением * Копь скоро мы не смешиваем уже бытие и понятие друг с другом, мы знаем также, что все эмпирическое бытие — это становление Лишь обязательность понятий изъята от становления, да и естествознание не везде отвлекается от становления таким образом, чтобы это понятие вообще становилось чуждым ему Напротив того, именно понятия законов стремятся к тому, чтобы иметь силу для бытия, которое оказывается становлением и процессом, и, спедовательно, понятие развития в его простейшем и мыслимо наиболее обширном значении принадлежит равным образом как естествознанию, так и истории

Быть может, однако, не захотят называть развитием уже любое становление, всякий процесс, и тогда возникает второе, более узкое понятие развития Стадии какого-либо процесса становления не должны повторяться или оказываться кругообращением, но с их временным преемством должно быть связано вместе с тем и изменение, и история, но всяком случае всегда имеет дело с развитием, как с рядом изменений.

И это определение опять таки вытекает из понятия науки, имеющей дело с действительностью Так как вся действительность есть не только становление, но и изменение в том смысле, что всякая стадия какого-либо процесса становления отличается от всего предшествующего бытия, то кругообращение и повторение в строгом смысле столь же мало встречаются в эмпирической действительности, как и совершенное пребывание Они возникают лишь благодаря отвлечению от индивидуальных различий разных процессов становления, т е один ряд изменений приравнивается к другому ряду изменений, если различия не имеют никакого значения для тех точек зрения, которыми руководятся при образовании понятий

Так говорят, правда, что в каждом году за зимой следует весна, за ней наступает лето, после осени опять начинается зима, и что тогда «тот же самый» ряд начинается снова и постоянно повторяется Однако кругообращение имеется здесь лишь по отношению к общим понятиям четырех времен года, и мысчь о повторении возникает чишь благодаря тому, что мы имеем в виду лишь общее различным одинаково именуемым временам года Напротив того, будучи рассматриваемо как индивидуальная действительность, ни одно течение года еще не оказывалось, да никогда и не окажется, одинаковым с другим Равным

* Си выше

ГЛАВА IV ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 343

образом и обращение Земли вокруг Солнца вовсе не есть такой процесс, который действительно оказывался бы повторением в строгом смысле слова, так как лишь в понятиях отделимые количественные определения событии остаются в данном случае постоянными Если же мы будем рассматривать полные реальности, то оказывается, что всякий год новая Земля движется вокруг нового Солнца и лишь в общих понятиях Земли и Солнца шнорируются эти индивидуальные различия и изменения Вкратце говоря, где бы что либо ни подводилось под понятие ряда повторений, в действительности это ряд изменений, в котором ничто не повторяется Противоположность между повторением и изменением вполне разрешается в логическую противоположность между общим и частным, лежащую в основе нашего различения между природой и историей

Но если вся действительность находится в состоянии безостановочного изменения, это понятие не может быть чуждо и естествознанию, и тогда одно лишь различение между процессами изменения и процессами повторения не может быть признано имеющим решающее значение при логическом различении между исторической историей развития (histonscher Entwicklungsgeschichte) и естествознанием Если естествознание рассматривает различные ряды изменений со стороны того что обще им, то бчагодаря этому возникает понятие о повторении, но в пределах каждого отдельного повторения все же удерживается и изменение, т е. тем, что повторяется, всегда должно быть изменение, и притом лишь это изменение определяет содержание естественнонаучного понятия повторяющегося становления Поэтому мы можем как образовывать общие понятия о рядах изменений, так и рассматривать какой-либо однократный ряд изменений со стороны того, что отличает его ото всех других, и даже существуют законы изменения, вызывающие необходимую последовательность определенного ряда отличающихся друг от друга стадий какого-либо изменения, т е можно установить, что всюду, где имело место событие, подходящее под общее понятие А, за ним последует второе событие, подходящее под второе общее понятие В, а за ним — третье, которое должно быть подведено под С

Итак, и понятие развития, как ряда изменений, свойственно как пониманию действительности как природы, так и пониманию действительности как истории, и важно, что, коль скоро под развитием разумеют всякий ряд изменений, можно говорить об общих законах развития Тогда, например, закон падения как выражение для везде и всегда одним и тем же образом «развивающейся» скорости падающего тела представлял бы собой закон, обнимающий все стадии развития, через которые проходит эта скорость в течение времени, и так как при этом дело идет о чисто количественно определенном понятии, то здесь даже достигалось бы и для ряда стадий развития мыслимо наивысшее преодоление многообразия, которое вполне резюмирует необозримое множество стадий в понятии математического и поэтому доступного обозрению непрерывного

344

ГЕНРИХ РИККЕРТ

Быть может, о законах развития следовало бы говорить лишь тогда, когда дело идет действительно о безусловно общих, понятиях изменений, но, в конце концов, можно характеризовать как законы развития равным образом и те общие понятия о рядах изменений, в которых находит выражение общее всем экземплярам родовое понятие развития; если только всегда иметь в виду, что такие законы развития как общие понятия о рядах изменения уместны лишь при рассмотрении действительности как природы; но они, напротив того, не имеют уже никакого значения, коль скоро должен быть выражен какой-либо однократный, стало быть исторический ряд стадий развития. Индивидуальность и своеобразие какого-либо развития столь же мало входят в какой-либо закон развития, как индивидуальное в какой-либо закон природы вообще; н поэтому желать устанавливать для исторических рядов стадий развития законы развития в вышеуказанном смысле есть логически бессмысленное начинание.

Мы особенно подчеркиваем это, так как, по-видимому, здесь имеются исключения, на которые часто ссылаются при попытке доказать возможность исторических законов, причем можно было бы полагать, что эти соображения непрнложимы к астрономии. Поэтому мы должны снова обратить наше внимание на эту науку, которой мы уже раз коснулись.

Мы уже знаем, почему астрономия вводит в заблуждение относительно сущности познавания. Она есть наука «историческая» в нашем смысле, поскольку она имеет дело с единичными индивидуумами как таковыми и даже специально именует их собственными именами. Но, с другой стороны, она оперирует и с понятиями законов, которые могут считаться прямо-таки образцовыми примерами понятия безусловно общего закона природы, и поэтому для нее, по-видимому, действительно оказывается возможным устанавливать законы природы для однократных индивидуальных развитии (Entwicklungen), например для различных следующих друг за другом индивидуальных стадий однократного ряда изменений солнечной системы. Ведь, исходя из какого угодно из его индивидуальных состояний, можно ретроспективно проследить и заранее вычислить для будущего индивидуальное развитие. Не делает ли вследствие этого факт астрономии в самом деле проблематической устанавливаемую нами противоположность между естествознанием и наукой, имеющей депо с действительностью? Не совпадают ли здесь понятие и действительность вполне, так что не может быть речи о пределе, который должна полагать естественнонаучному образованию понятий всякая действительность? Для того чтобы пояснить свое понятие о познавании природы, которое он, само собою разумеется, приравнивает к понятию научною познавания, Дю-Буа-Реймон не мог сделать ничего лучшего, чем указать на деятельность астронома, которому «для того, чтобы узнать, было ли солнечное затмение в Пирее, когда Перикл отправлялся в Эпидавр, нужно только в лунных уравнениях придать времени известное отрицательное значе-

ГЛАВА IV. ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 345

ние».* Итак, что может быть проще, чем поставить этот идеал и исторической науке? Пусть она никогда не достигнет его столь совершенно как астрономия, однако все-таки для нее никогда не может быть в принципе невозможно то, что действительно имеет место в одном случае, а именно понимание однократного индивидуального ряда стадий развития посредством законов природы, или во всяком случае, раз понятие исторического закона развития осуществлено в истории, оно не может быть признано логической бессмыслицей.

Но если мы пристальнее взглянем, насколько индивидуальное развитие действительно может быть выражено при посредстве астрономических законов, мы скоро найдем, что в законы входят в их определенности и, если угодно, индивидуальности опять-таки лишь количественные определения, касающиеся небесных тел, все же качественное в однократных индивидуальных рядах стадий развития в его индивидуальности и особливости, напротив того, остается совершенно непонятным естественнонаучно. Если это легко упускают из виду, то это происходит лишь вследствие того, что неколичественные определения небесных тел или совершенно неизвестны нам, или не представляют никакого интереса для тех отделов астрономии, которые оперируют с допускающими математическую формулировку понятиями законов. Однако они тем не менее существуют, и, следовательно, в астрономии возможность подвести индивидуальное развитие под понятия законов основывается лишь на отвлеченном (begriffhchen) отделении количеств от качеств, т. е. в законах выражается не само полное действительное развитие, но только малая, лишь отвлеченно долженствующая быть изолируемой, а не фактически отделимая его доля в своей количественной особливости. Напротив того, если отвлечься от индивидуальных пространственных и временных данных, и в астрономических понятиях законов все оказывается общим, и, следовательно, как бы парадоксально это ни звучало, и тогда, когда они прилагаются к объектам, имеющим собственные имена, они все же относятся не к индивидуальным действительностям. Напротив того, отдельное небесное тело принимается в них во внимание лишь как экземпляр некоторого общего понятия, т. е. оно могло бы быть заменено любым другим телом, которое имело бы те же самые величину, тяжесть, плотность, положение в пространстве и т. д., т. е. те же самые чисто количественные определения, но как эмпирическая действительность могло бы обладать совершенно иными свойствами.

Итак, сама действительность столь же мало может быть изображена с помощью общих понятий астрономией, как и какой-либо иной наукой, и притом это имеет силу как в том случае, когда мы имеем в виду нынешнее состояние нашей солнечной системы, так и в том, когда мы имеем в виду то развитие, которое имело место прежде, чем она

•Примечание переводчика Э, Дю-Буа-Реймон. О границах познания природы. Перевод с немецкого под ред. С. И. Ершова. 2-е им. С. 5.

346

ГЕНРИХ РИККЕРТ

достигла своего нынешнего строения Мы уже упоминали, что то обстоятельство, что кольца имеются у Сатурна, случайно, раз случай противополагается закону, и равным образом мы должны сказать: то, что именно у Юпитера есть спутники или что индивидуум Марс иного цвета, чем индивидуум Венера, это факты, которые можно лишь констатировать, но никогда не вывести как необходимые из понятий законов Понять можно лишь то, как вообще возникают кольца или спутники какой-либо планеты, а отнюдь не то, почему они оказываются налицо именно у этих индивидуумов в этом определенном числе и форме; и однократный процесс становления, который мы называем развитием нашей солнечной системы, столь же мало может быть подведен в своем своеобразии под естественнонаучные понятия. Правда, пожалуй, можно понять, как из шарообразного скопления газов благодаря уплотнению развивается какое-либо солнце с системою планет, но наше Солнце и наша планетная система входят в такую общую естественнонаучную теорию всегда отнюдь не как индивидуумы, но лишь как экземпляры, т. е. обшая теория относительно возникновения планет вообще ничего не сообщает об индивидуальных особенностях их развития, а следовательно, она не дает и истории их

Тем не менее астрономические законы развития представляют одну особенность, которая, по-видимому, отличает их от других законов природы. Ведь если в них подставить определенную, стало быть индивидуальную, величину, то можно непосредственно применять их к определенным индивидуальным долям пространства и промежуткам времени определенного индивидуального процесса развития, и эта возможность бросается в глаза.

Ведь для того, чтобы иметь возможность обнаружить применимость некоторого физического закона хотя бы лишь по отношению к его количественным определениям некоторой индивидуальной действительности, мы всегда должны сперва выделить некоторое тело при посредстве эксперимента из его исторической связи и искусственно изолировать его таким образом, чтобы тому, что в данном случае в нем подлежит изменению, не служило «помехой» влияние других действи-тельностей. Ведь на Земле никогда не бывает, чтобы какое-либо тело действительно падало так, как учит закон падения, и постольку кажется, что, следовательно, положения астрономии все же образуют исключение Однако это основывается лишь на том, что тела, которыми занимается астрономия, фактически всегда так изолированы друг от друга, как это изолирование или вовсе не может быть осуществлено для какого-либо тела на Земле, или же осуществимо лишь с величайшим трудом, так как единичные небесные тела пространственно настолько удалены друг от друга, что их количественные определения не изменяются благодаря не поддающимся вычислению качественным воздействиям. Но из этого для нас вытекает только то, что даже приложение формул с определенными величинами к количественно-индивидуальным действительностям возможно лишь в астрономии,

ГЛАВА IV ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 347

именно так как только ее объект без искусственного изолирования представляет количественные определения для измерения. Можно было бы также сказать, что небесные тела суть единственные индивидуумы, не находящиеся ни в какой полной исторической связи, и, таким образом, астрономия необходимо остается единственной наукой, подставляющей в свои законы развития индивидуальные количественные величины или имеющей повод для этой подстановки.

Остальные логические особенности астрономии объяснимы тем, что ее объект, вследствие своей единственности в своем роде, получает значение, благодаря которому наш интерес не ограничивается общими понятиями, но направляется на исследование и индивидуального, и закономерно всегда непонятного вида отдельных частей. Сведения, относящиеся к индивидуальности наиболее обширного исторического целого, которое мы знаем, должны иметь значение для нашего мировоззрения и жизнепонимания, а потому и то целое, в которое входит наша Земля, как арена всей истории, в известном смысле становится историческим индивидуумом. Таким образом, выходит, что суждения, содержащие в себе законы, и суждения, констатирующие лишь индивидуальные факты, в науке о мировом целом близко соприкасаются друг с другом. Несмотря на это, они могут быть логически (begnfflich) ясно отграничены друг от друга, и логическая структура астрономии никогда не может стать образцом для какой-либо другой науки. Идеал «астрономического познания» имеет силу лишь для самой астрономии, и, следовательно, несмотря на астрономию, продолжает оставаться справедливым, что индивидуальные ряды стадий развития, которые, как полные действительности, всегда имеют не только количественные, но и качественные определения, не могут быть подведены ни под какое понятие закона

Все это надлежало обстоятельно выяснить ввиду весьма распространенных заблуждений, причем благодаря этому лишь снова уясняются границы естественнонаучного образования понятий, и это не ведет нас далее того результата, который был найден при установлении понятия исторического причинного ряда (Kausalketle) Отличие таких действи-тельностей, которые повторяются, и таких, которые изменяются, само по себе еще не может быть утилизируемо ни для разделения наук, ни для отграничения естествознания от истории, так как оно выражает не что иное, как то, что история рассматривает действительные процессы становления по отношению к их индивидуальному изменению, естествознание же, напротив того, по отношению к тому, чтб в них подходит под общие понятия некоторого повторения, и это еще не дает нам ничего для положительного определения исторического понятия развития * Понятие изменения специфически свойственно истории лишь

* В своем весьма интересном сочинении Les pnncipes fondameiuaux de 1'histoire {Paris, 1899) А Д Ксенополь положил различие между повторением и изменением в основу логики истории и благодаря этому весьма удачно обнаружил ошибочность все*.

348

ГЕНРИХ РИККЕРТ

постольку, поскольку изменение однократно и вызывает нечто небывалое, новое. Но ведь все индивидуальное и ново, и поэтому мы не подвигаемся вперед благодаря установлению понятия индивидуального изменения как такового.

Без разрещения остается вопрос о том, каково то новое и каковы те изменения, которые излагает история, но на этот вопрос можно дать лишь следующий ответ: это — существенные изменения, т. с новое должно быть не только иначе, но и в телеологическом смысле новым, следовательно, вместе с тем и иметь значение благодаря своей новизне. Поэтому для того, чтобы понятие однократного изменения стало понятием исторического ряда стадий развития, к нему надлежит присоединить еще один момент, равным образом как к понятию индивидуума вообще должно было присоединиться еще нечто для того, чтобы оно стало понятием исторического индивидуума.

И фактически ведь всякий, слыша слово «развитие», уже соединяет с ним значение, которого нельзя свести к понятию простого только ряда изменений. Ведь когда мы говорим, что нечто «развивается», то при этом заранее имеем в виду или конец, или совокупность соответственного процесса, и относим к первому или к последней различные стадии таким образом, как будто они приводили к некоторой цели. И мы можем даже сказать, что слово «развитие» производит такое впечатление, что телеологический момент настолько не отделим от него, что, пожалуй, желательно было бы еще отнюдь не называть развитием простого лишь временного течения, т. е. становления и изменения как таковых, так что тогда понятие развития вообще не играло бы никакой роли в науках, исключающих телеологические принципы. Ведь если, благодаря наименованию, «развитием» с понятием изменения непроизвольно соединяется телеологический момент, и в этом не дают себе ясного отчета, то благодаря этому возникают многие смещения понятий, играющие роль в особенности в современном натуралистическом «эволюционизме». Дарвинисты энергично борются против всякой телеологии и тем не менее непроизвольно фиксируют в слове «развитие» столь телеологические понятия, как

тех попыток, которые клонятся к тому, чтобы обратить историю в социологию и естественную науку. Однако устанавливаемая им протнповоложностъ между «fails de repetition» и "fails de succesion» (Revue de synthese historique. Bd I, S. 121 ff.) должна вызвать возражение с логически» точек зрения, так как он, по-аилииому, предполагает два различных рода действительности: пребывающую и изменяющуюся. Тогаа благодаря этому может возникнуть мнение, что всякое изменение как таковое уже есть исторический объект. Раз пригнано, что не существует двух различных родов действительности, но что есть изменение, основная мысль Ксенополя остается правильной лишь постольку, поскольку она сводима к положенной в основу в этой книге логической противоположности двух способов рассмотрения действительного, и тогда она достаточна лишь для выяснения границ естествознания, но уже не для того, чтобы определить, какие изменения исторически существенны. Ср. также мою критику книги Ксенополя в Histor. Zeitshrift Bd 86. S. 464 ff. и критику моих взглядов Ксенополя в Les sciences naturelles et i'histoire (Revue philosophique. Bd L. S. 374 ff.).

ГЛАВА IV. ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 349

«прогресс», «высшая стация» и т. п., причем это должно приводить к весьма неясным теориям об «естественном прогрессе».

Но и в том случае, если в нижеследующем изложении мы всегда будем разуметь под развитием телеологически понимаемый ряд изменений, это понятие развития все же еще не оказывается достаточным для определения того, что такое есть историческое развитие, напротив того, мы должны отграничивать друг от друга и различные виды телеологического развития, как мы отграничили телеологическое развитие вообще от простого только становления и простого только ряда изменений, чтобы, таким образом, постепенно дойти до понятия исторического развития.

Один из этих видов заранее устраняется для наших целей. Ведь если мы определяем содержание некоторого общего понятия согласно некоторому определенному принципу путем присоединения новых «признаков» и благодаря этому образуем подчиненные ему понятия, то и этот процесс можно охарактеризовать как развитие. Например, Спиноза в третьей книге своей этики старается представить нам возникновение всей системы человеческих страстей из общих понятий эффектов, и это — телеологическое развитие, так как при этом система понятий мыслится как цель, которая должна быть достигнута путем детерминации и деления. Однако развитие в этом смысле никогда не составляет задачи историка, и мы должны характеризовать такого рода образование понятий прямо-таки как крайнюю противоположность историческому трактованию. Там, где история имеет дело с развитием, повествуется о реальном процессе становления некоторого объекта, и при этом изложение идет не как развитие понятий от общего к частному, но всегда от одного частного к другому частному. Несмотря на это, вывод системы более специальных понятий зачастую не отличается от реального процесса развития, и тогда снова возникает та роковая иллюзия, будто история в состоянии вывести или «развить» историческую жизнь как необходимую из конкретного рода, смешиваемого с общим родовым понятием.

Затем, в связи с вышеупомянутой мной противоположностью между двумя направлениями в истории, из которых одно старается показать, как «оно возникло», «развивающий метод», как новый, противополагается «описательному методу», как старому. Такая терминология равным образом служит источником путаницы. Противоположность между развивающим и описательным методами не может даже быть отождествлена с противоположностью между изображением пребывающего объекта и изображением изменяющегося или становящегося объекта, так как пребывающее можно так же «описывать» как становящееся, и если вообще желать пользоваться выражением «описание» для характеристики какого-либо метода, то именно история могла бы быть названа описательной наукой. Она описывает объекты так, как они становятся или развиваются. Если же, напротив того, желать применять слово «описание» лишь для изображения состояний и

350

ГЕНРИХ РИККЕРТ

подчеркивать, что история имеет дело с изменениями, то лучше было бы говорить о повествовательном изложении в противоположность описательному. Однако и эти выражения могут вызывать недоразумение. Но во всяком случае следовало бы избегать выражения «развивающий метод». Конечно, всякое образование понятий можно назвать развитием понятий, и тогда все научные приемы, поскольку они сводятся к образованию понятий, были бы развивающими, но тогда это вовсе не выражало бы ничего такого, что было бы характерно для одного метода в противоположность другому методу. В требовании развивающего исторического метода кроется неясность. Та правильная мысль, что все объекты истории развиваются, соединяется с ошибочной мыслью, что для этих объектов следует развить систему общих понятий.

Итак, в данном случае нам нет дела до развития понятий. Напротив того, мы имеем в виду, что реальные ряды изменений могут быть рассмотрены и как телеологические ряды стадий развития, и если мы теперь стараемся установить, какое значение это имеет в истории, из различных телеологических понятий развития мы имеем в виду прежде всего то, которое известным образом наиболее удалено от простого только изменения.

До сих пор всякий процесс становления рассматривался нами как процесс, различные стадии которого причинно связаны друг с другом таким образом, что причина выдвигает за собой эффект или что всякая стадия некоторого ряда обусловливается лишь чем-то ему предшествующим. Но мы знаем, что понятие о некоторой причинной связи может сочетаться и с понятием о т&Хос, таким образом, что возникает допущение метафизической телеологии и соответственно этому утверждается, что эффект имеет способность заставлять действительность служить своему осуществлению. Если мы применим это каузальное понятие к процессу становления или ряду изменений, то благодаря этому возникает понятие о некотором метафизически телеологическом развитии, и это может иметь здесь значение постольку, что такое развитие в то же время должно быть замкнутым в себе и стройным рядом. Ведь поскольку определенные стадии некоторого процесса становления представляются средствами, служащими для того, чтобы оказалась выполненной задача, состоящая в том, чтобы наступал определенный результат, они благодаря этому сочетаются в некоторое телеологически необходимое единство.

И в самом деле, мыслью о таких развитиях пользовались в особенности там, где стремились к тому, чтобы философски понять содержание истории, и желали дать материальную философию истории. Так, например, Гегелевский «дух», возвращающийся к самому себе в течение исторического развития, есть causa finahs, способная направлять действительность к развитию ее истинной сущности, разума, и не подлежит сомнению, что Гегель в своей философии истории сумел придать историческому материалу единство и стройность. Однако пока

ГЛАВА ГУ ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 351

нам еще не приходится ставить вопрос о том, действительно ли именно метафизически телеологическим моментам в понятиях развития его философии истории и подобных ей теорий эти последние обязаны своим значением, ибо, как бы ни судить о ценности такого рода философского понимания истории, для нас, которых не занимает ни метафизика истории, ни вообще какая бы то ни было материальная философия истории, но лишь логическая структура эмпирической исторической науки, такого рода понятие, как то, с котором оперировал Гегель, представляется заключающим в себе слишком много предпосылок (zu voraussetzungssoll). Если понятие о простом только изменении содержит в себе слишком мало, то зато понятие о метафизически телеологическом развитии содержит в себе чересчур много для того, чтобы быть пригодным для определения логической сущности исторического развития.

Однако зачастую полагают, что без метафизически телеологического понятия развития нельзя обойтись и в эмпирических науках. Его придерживается даже естествознание и притом в особенности тогда, когда в биологии говорят о «целестремительности» организмов, так как это может означать лишь то, что в процессах органической жизни допускают иного рода причинность, чем причинность, господствующую в физических или химических процессах. Само собою разумеется, что в план нашего труда не входит исчерпывающее обсуждение того вопроса, но мы все же должны заняться им по крайней мере постольку, поскольку это необходимо для того, чтобы выяснить отношение исторически телеологического понятия развития также и к понятию развития в биологии.

Если вопрос: механизм или телеология ставится таким образом, что требуется решить, возможно ли чисто механическое объяснение живых существ без всякой телеологической точки зрения, или же организмы вообще не поддаются подведению их под наиболее общую механическую теорию телесного мира, так как для них надлежит допустить особый вид телеологически причинной связи, то удовлетворительное разрещение проблемы, по-видимому, вообще невозможно. Ведь, с одной стороны, не подобает утверждать, что телеологическое понимание вообще совершенно неправомерно в биологии, так как эту науку можно прямо-таки определить таким образом, что она трактует о телах, части которых сочетаются в некоторое телеологическое единство, и притом это понятие единства настолько неотделимо от понятия организма, что мы называем живые существа «организмами» лишь вследствие телеологической связи. Итак, органическое развитие необходимо есть телеологическое развитие, и поэтому наука о нем никогда не может отвлечься от всякой телеологии, В связи с понятием об органическом находится еще целый ряд дальнейших телеологических понятий, без которых равным образом не может обходиться биолог, так как такие слова, как, например, жизнь и смерть, здоровье и болезнь, всегда означают что-либо лишь по отношению к сохранению налич-

352

ГЕНРИХ РИККЕРТ

ного бытия известных объектов, так что наука об организмах без всякого телеологического момента оказывалась бы contradictio in adjecto.

Однако если рассматривать развитие живых существ таким образом, что при этом дело идет о целестремительности, как о немеханическом роде причинности, представляются новые непреодолимые трудности. Ведь сколько бы ни приводилось оснований в пользу того, что понятие механической причинности недостаточно для объяснения организмов, естествознание все же никогда не может отказаться от стремления к механическому пониманию всего телесного мира и должно поэтому включить в него органическую жизнь как равным образом долженствующую быть понятой механически часть. И даже в том случае, если бы оно пожелало отказаться от этого, введение целепрнчин никогда не объясняло бы ничего в самом деле естественнонаучно, так как допущение всякой телеологической причинности и предположение метафизически телеологического развития изменяют реальное временное преемство причины и действия и благодаря этому приводят нас к допущению таких реальностей, которые не могут быть приведены в научно плодотворную связь с эмпирическими данными биологии. Вкратце говоря, при предположении указанной альтернативы существует, по-видимому, неразрешимое противоречие между необходимым телеологическим пониманием живых существ, с одной стороны, и столь же необходимым отказом от всякой телеологической причинности — с другой.

Быть может, однако, можно провести и иное понимание, коль скоро мы примем в соображение то, что мы установили относительно сущности механического воззрения на природу вообще и в частности относительно границ естественнонаучного образования понятий, и когда дело идет об относительно историческом. Тогда то обстоятельство, что механизмы не объяснимы механически биологией, представляется совершенно понятным, но из этого вовсе не следовало делать тех выводов, которые несогласимы с основоположениями естествознания. Какую бы общность мы ни придавали понятию об органическом, оно всегда остается понятием, имеющим относительно историческое содержание, и уже поэтому оно никогда не может быть целиком подведено под наиболее общие понятия естествознания, свободные от относительно исторических элементов. Но к числу его существенных признаков принадлежит также, что все подводимые под него объекты, в силу оснований, которые мы здесь можем оставить в стороне, представляются нам комплексами частей, совместная деятельность которых способствует сохранению некоторого целого, и что именно благодаря этому эти объекты отличаются от других тел. Тогда то обстоятельство, что этот телеологический характер как нечто относительно индивидуальное не входит ни в какое механическое понятие, необходимо вытекает из сущности и границ естественнонаучного образования понятий вообще. Ведь понятия наиболее общей теории

ГЛАВА IV. ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ПОНЯТИЙ 353

тел никогда не могут заключать в себе то, что имеет силу лишь для некоторой части телесного мира. Но в силу точно того же самого основания и количественные определения химических элементов никогда не могут быть без остатка подведены химией под физические понятия, и столь же мало могут качественные различия между звуком, светом и теплотой быть сведены физикой на чисто количественные различия, а отсюда вытекает, что организмы в специфическом их своеобразии не более непонятны механически, чем всякая другая эмпирическая действительность, которую мы рассматриваем, имея в виду специфически свойственное ей.

Но раз это понятно, должно быть также ясно и то, что эта механическая непонятность органического принципиально не исключает включение его в наиболее общую механическую связь явлений природы и проведение механического понимания природы для всего телесного мира, чем механическая непонятность химических и физических качеств препятствует нам с точки зрения наиболее общей теории тел мыслить их в чисто количественно определенных понятиях. Мы настолько же вправе или не вправе рассматривать организмы, как комплексы атомов, подчиненные чисто механическим законам, насколько мы вправе или не вправе сводить качественные различия химических веществ и качественно отличающихся друг от друга физических процессов на количественные различия движения атомов. Только при этом для того, чтобы это происходило правомерно, надлежит обращать внимание на следующее: если мы мыслим себе какой-либо организм как химический или физический процесс или даже как чисто механический комплекс атомов, то благодаря этому мы выходим из области биологической науки и перестаем рассматривать организмы как организмы, но в принципе при этом мы делаем опять-таки не что иное, как то, что происходит, коль скоро мы рассматриваем химические элементы или теплоту или свет, как движение атомов, так как и в этом случае элементы перестают быть химическими элементами, и в теплоте или свете не остается ничего такого, что еще греет или светит, т. е. химическая или в более тесном смысле физическая точка зрения равным образом покидается. Противоречия возникают лишь в том случае, если биолог желает мыслить чисто механически, как биолог, ибо тогда он отвлекается от того, вследствие чего его объекты становятся предметом особой науки.

Правда, при небиологическом, но механическом понимании организмов как комплексов атомоа к необходимому для всякого естественнонаучного образования понятий отвлечению присоединяется еще специальная задача, состоящая в том, чтобы отвлекаться от всякой телеологии, но отсюда, раз мы вышли из границ биологии и перестали образовывать биологические понятия, не возникает никаких новых трудностей. Проведение этого рассмотрения предполагает лишь то, что служит предпосылкой для понимания всего естественнонаучного образования понятий, а именно, что научились мыслить уже не метафизи-

23 Г Ркккерт

554

ГЕНРИХ РИККЕРТ

чески, но видеть в непосредственно данном единственный материал естествознания, и в этом случае это означает, что телеологическая связь организмов с самого начала может быть правомерно рассматриваема не как выражение некоей метафизической реальности, вроде целестремительности ил к т. п., ко лишь как такое понимание, которого требуют от познающего субъекта, тела, именуемые «организмами», в силу их эмпирического своеобразия; вследствие чего биолог как биолог никогда не может отрешиться от этого понимания Тогда необходимое для биолога телеологическое понимание не делает уже организмов загадкой для наиболее общей механической теории тел, так как, хотя бы оно и было абсолютно неизбежно в биологии, все же с механической точки зрения оно ведь представляет собой именно лишь «понимание» и поэтому вполне согласимо с механической причинностью. Но в то же время признание его правомерности и необходимости в пределах биологии должно совершенно удовлетворить всякое притязание биолога на телеологическое мышление.

Итак, мы приходим к следующему выводу Приверженцы естественной телеологии правы, когда они оспаривают механическую объяс-нимость организмов биологией, так как биология всегда имеет дело с организмами как организмами, и механический организм есть понятие, полное внутренних противоречий Но благодаря этому вовсе не должно нарушаться единство механического понимания природы в ее целом, так как это понимание существует пишь для точки зрения наиболее общей теории тел, для которой необходимо исчезают все индивидуальные различия Следовательно, противоречие между механизмом и телеологией, раз только мы решимся всецело отрешиться от телеологической причинности н метафизики, кроется не в самих вещах, но лишь в двух взаимно исключающих друг друга способах рассмотрения одних и тех же вещей; в мыслимо наиболее общем естественнонаучном, т. е. чисто механическом, с одной стороны, и в оперирующем с понятиями, имеющими относительно историческое содержание, — с другой Однако эта двоякость способа рассмотрения отнюдь не оказывается неправомерной, но основана на сущности правильно понимаемого естественнонаучного образования понятий Она вовсе к не есть исключительный случай, но необходимо проходит чрез все естествознание Ни в какой специальной науке не может быть проведен чисто механический способ рассмотрения, т. е столь же мало можно желать растворить биологию как биологию в физике и химии, как мало химия растворима в физике и физика в чистой механике. Но, с другой стороны, только биолог не может обойтись без телеологического понимания своих объектов подобно тому, как только химик не может мысленно отрешиться от качественных различий веществ, наиболее же общая теория тел не только вправе, но и обязана игнорировать в своих понятиях специфические различия и понимани

Само собою разумеется, что этим должны лишь бегло намечаться те мысли, благодаря которым, быть может, становятся логически