Часть 5.

91 (255), ГЕГЕЛЬ - НИТХАММЕРУ

Нюрнберг, 23 ноября 1815 г.

Дорогой друг!

Прибытие Юлиуса в здешние края и соседство его, раз большее невозможно, сердечно порадовало нас... Наиновейшая мюнхенская организация почти уже слишком стара, чтобы еще что-нибудь говорить о ней. Самое существенное — это Ваша вера, что по дойдет до такого, чего уже- нельзя вынести. Это довольно-таки сходится и с моим убеждением, что нельзя нам ждать чего-то такого, что заслуживало бы особой радости. Так уж получается, что бесцветная и безвкусная посредственность правит нашим миром, по допуская ничего ни слишком хорошего, ни слишком дурного. Поэтому я все же хвалю науки, раз невозможно быть министром: в науках, если делаешь свое дело, пусть получается нечто среднее, все-таки сам так сделал, тогда как по всех других случаях, может быть к несчастью и у господина министра, другие добавляют свою долю посредственного п дурного. Но во всех прочих случаях, относящихся к практической жизни, чисто положительный момент — хорошее жалованье, пока, слана богу, сюда не добавляют бумажек. Поэтому инстинкт здравого человеческого рассудка прямиком идет в атом направлении и забирает в свои рука все прочло интересы дела и чести — вбирает он их и в свой ум, но не очень-то принимает к сердцу. Жалованье — это такой клад, который не сожрет ни моль, ни ржавчина, не пронюхают и не расхитят дельцы.

Вы знаете все то дурное, что теоретические философы говорят об опыте, особенно, что им можно пользоваться для противоположных утверждений и взглядов. Один пример у меня есть в отношении наиновейшей организации. Я высказал свою уверенность в том, что

352

на основании неоднократно полученного опыта теперь уже известно, где и чего недостает, и что отсюда, по-видимому, уже понятно, что лучше и что хуже. Что же, Вы бы думали, вывел отсюда другой? Что опыт только доказал — организаторы не понимают ничего в организации!

[...] С нетерпением жду вторую часть сочинений моего дорогого и несравненного Якоби — жду, чтобы опять вспомнить о философии и зажечься ею. Прошу передать привет оберфинанцрату Роту и его жене и такой же сердечный — Якоби и его сестрам...

Сейчас барабанный бой созывает всех в округе. Через полчаса кронпринц с супругой проедут в Ансбах [...].

92 (258). ГЕГЕЛЬ —НИТХАММЕРУ

Нюрнберг, 28 дек[абря] 1815 г.

[...] Моя жена и я сердечно благодарим Якоби за дружеский подарок, вторую часть его сочинении, ее мы получили ненадолго до болезни моей жены. Я прочитал книгу на первый раз, то есть пока ради любопытства, и нашел много справедливого и нового в прекрасном «Дополнении». Это «Дополнение» на всю идею приливает новый свет, все проясняющий своим теплом. Не могу воздержаться и не пожелать любезному старцу, чтобы вся мучительность полемической стороны навсегда пропала для него и сохранилось бы только наслаждение благородством его духа и прекрасной души —ничем не замутненное и доведенное до полноты целое [...].

93 (262). ГЕГЕЛЬ — ФРОММАННУ

Нюрнберг, 14 апр[еля] 1816 г.

[...] Как кажется, у правительства в Веймаре вновь далеко идущие планы в отношении Иены. Как мне рассказывали, Гёте очень занят устройством, соединением и расширением тамошних коллекций. С другой строны, я слышу, что туда приглашен Шеллинг,

353

который, однако, отказался. Это доказывает, что готовы были что-то сделать, поскольку ведь нельзя же пригласить его на обычный оклад профессора философии. Но ему слишком хорошо в Мюнхене, жалованье значительное и дел почти никаких. Неужели не подумали обо мне после его отказа? Мой тамошний первый опыт чтения лекции оставил после себя некое предубеждение против меня, как мне приходится слышать. Правда, тогда и только начинал, еще не добился ясности и в устной речи привязан был к своей тетради. Теперь же, после почти восьмилетней практики в гимназии, где находишься в постоянной беседе со слушателями и где ясность и точность само собой становятся первой необходимостью, чтобы тебя понимали, я обрел полную свободу. Должен сказать, мысль о том, что в Иене для меня открываются какие-то перспективы, произвела на меня большое впечатлении.

Я слышал, некий господин Вейссе в Наумбурге или Вейсенфельсе надеется на это место; но разве нельзя его отстранить? Что Вы более конкретно знаете обо всем доле? Гёте, по-видимому, по свойственной ему привычке не занимается этим делом.

На обычное жалованье профессора философии я, правда, тоже не смог бы пойти туда. Могу я просить Вас более конкретно известить меня о всех замыслах и о том, каким путем можно было бы тут пойти? Господин фон Кнебель, может быть, тоже оказал бы помощь. Прошу Вас передать ему мой привет [...].

94 (263). ГЕГЕЛЬ- ПАУЛЮСУ

Нюрнберг, 2 мая 1816 г.

Только что мне пишут из Иены, что по буквальному выражению министра (фон Герсдорффа) Фриз ангажирован в Иену (куда несколько месяцев назад пытались переманить Шеллинга). Слишком уж удобный случаи, чтобы я мог пересилить себя и не справиться у Вас, достойнейший друг, как же дела с Гейделъбергом, не испросить у Вас совета, нужно ли предпринять какие-то шаги, а главное — помощи и поддержки. Это известие имеет положительный смысл.

354

Вам слишком хорошо известны мои желания, чтобы нужно было что-нибудь добавлять. Пожалуй, только одно; в Ионе после первых моих опытов в чтении лекций осталось в отношении меня предубеждение в том, что касается свободы и ясности изложения. И верно, тогда я был еще очень привязан к своим записям, но восьмилетняя практика преподавания в гимназии способствовала по меньшей мере обретению свободы речи, для чего, наверное, нет условий лучше, чем здесь; для ясности это столь же подходящее средство, — надеюсь, что и здесь могу положиться и а себя. О других сторонах мне еще менее пристало говорить самому, и упомянутые два момента я затронул только потому, что о них легко могут вспомнить в ущерб мне. Больше всего я, вообще говоря, хотел, чтобы с моей стороны не требовалось никаких шагов. В противном случае, если без итого не обойтись, может быть, будет достаточно особого моего письма, обращенного к Вам. Но кто, кроме Вас, может дать надлежащий ход всему делу, в ком могу предполагать я более дружеское расположение к себе?

[...] Передайте, пожалуйста, мои комплименты господину проф. Фризу в ответ на те, которые он передал мне через Зеебека. Надеюсь, он воспримет их так же хорошо, как и я его приветствие

95 (268). ГЕГЕЛЬ ~ ПАУЛЮСУ

13 июня 1816 г.

Мои твердые доходы здесь:

1050 гульденов — как профессор и ректор Как референт по учебным делам: 300 гульденов

Бесплатная квартира: 150 гульденов — по условиям Из бюджета комиссии по проверке учителей: 60 гульденов.

Коль скоро твердый оклад в Гейдельберге будет, по-видимому, более низким, все дело заключается в студенческой плате за лекции— непостоянное, как думаю, и, как Вы пишите, не очень щедрое поступление [...]

96 (269). ГЕГЕЛЬ - ПАУЛЮСУ

Нюрнберг, 13 июня 1816 г.

Дорогой друг!

Многочисленные блага и любовь, которыми Вы одарили меня во времена наших деловых и дружеских отношений, позволяют мне обратиться к Вам с одной мыслью, которая связана так же с приятной надеждой на возобновление нашей личной близости. Поскольку я узнал, что господин профессор Фриз покинул Гейдельберг и преподавательское место, украшением коего он до сих пор являлся, освободилось, моя никогда не ослабевавшая склонность к академической карьере, которую я начал в Иене, побуждает меня просить Вас известить меня обо всех обстоятельствах, касающихся этого моста. Господин Фриз объединял в своем лице кафедры философии и физики; последней я довольно многосторонние занимался и охотно снова включил бы натурфилософию в свои философские лекции; но для того, чтобы читать лекции по экспериментальной физике, я еще не достаточно набил руку. Если предполагают упразднить существующее до сих пор необычное соединение обоих преподавательских мест и отделить их друг от друга, то смею выразить Вам свое желание и готовность вернуться к академическому преподаванию той науки, которой я посвящал по сей день свою жизнь, что нигде не было бы для меня так приятно, как и Гендельберге. Вокруг нас. как говорят, кое-что делается и области обучения. Функции советника школы, которые я выполняю наряду со своими обычными обязанностями, открывают передо мной перспективы для дальнейшего продвижения на этом поприще. Я но имею о виду, однако, при возвращении в университет увеличени

356

моего содержания и был бы доволен, если бы сохранил то, которое имею в настоящее время.

Надеюсь, Ваше старое дружеское расположение побудит Вас извинить мне то, что я докучаю Вам своими мыслями и соображениями, предвижу приятные, известия от Вас и Вашей семьи и остаюсь полный глубокого уважени

Ваш преданнейший друг Гегель.

97 (271). ГЕГЕЛЬ- НИТХАММЕРУ

Нюрнберг, 5 июля 1816 г.

...Так много всего, что глубоко заинтересовало меня и побуждает к более пространному излиянию. Но слишком много материала, чтобы я мог на сей раз основательнее заняться всем этим, и все слишком важное, чтобы отделываться немногими словами. А потому оставлю все это на другой раз. Всемирные события и надежды, ровно как и то, что происходит в более узком кругу, все это склоняет меня к общим размышлениям, которые отодвигают на задний план частные происшествия, как бы ни занимали они мои чувства. Я считаю, что мировой дух скомандовал времени вперед. Этой команде противятся, но целое движется, неодолимо и неприметно для глаз, как бронированная и сомкнутая фаланга, как движется солнце, все преодолевая и сметая на своем пути. Бесчисленные легко вооруженные отряди Пьются где-то на флангах, выступая за и против, большая часть их вообще не подозревает, в чем дело, и только получает удары по голове как бы незримой дланью. И ничто не поможет им: ни пускание пыли в глаза, ни хитроумные выходки и выкрутасы. Можно достать до ремней на башмаках этого колосса, немного замарать их дегтем или грязью, но не развязать их, тем более стащить с него сандалии бога

357

с подвижными, согласно Фоссу (см. «Мифологические письма» и др.). подошвами, или семимильные сапоги, которые тот наденет. И внутренне, и внешне самая безопасная роль — это, наверное, не упускать из виду идущего вперед; тогда можно даже стоять на месте и во утешение всей многотрудной и ревностной честной компании помогать мазать дегтем — чтобы удержать исполина — для забавы души своей даже способствовать такому серьезному занятию.

Реакцию, о которой все так много говорят теперь, я ожидал1. Она настаивает на своих правах. Laverite en la repoussant, on Tembrasse2 — это глубокомысленный девиз Якоби. Реакция еще далеко отстает от сопротивления, ибо она сама уже целиком находится внутри той сферы, к которой второе, сопротивление, относится еще как нечто внешнее. Желания реакции главным образом сводятся, хотя она и полагает как раз обратное, к тщеславному интересу, к тому, чтобы запечатлеть свой облик на всем происшедшем, на всем, к чему, как ей думается, она питает величайшую ненависть, чтобы затем на печати этой можно было прочесть: это сделали мы. Суть остается все той же, пара цветочков, ленточек и т. п. так же мало прибавляют, как действительный вред, который при этом вносится; ведь и вред этот, если бы он находился даже в иной пропорции к массе по сравнении» с тем, что возможно для него, преходящ. Самая чудовищная реакция, которую мы только видели, реакция против Бонапарта, так ли уж много переменила она в самом существе, в добре и зле, особенно если пройти мимо ужимок и крошечных успехов муравьиных, клопиных и блошиных личностей? И всех этих клопиных личности можно допускать до себя лишь для шуток, сарказмов и злорадства, для чего их и определил господь бог, и никак иначе. Все, что мы можем сделать при таких добрых намерениях его, — это даже и в беде способствовать их совершенствованию.

Но пока достаточно...

Ваш Г. 359

98 (272). ГЕГЕЛЬ - НИТХАММЕРУ

Нюрнберг, 12 июля 1816г

Я еще не ответил Вам, любезнейший друг, на значительнейшую часть Ваших сообщений. В своем последнем письме я хотел рассмотреть только самые общие соображения, которые могут тут возникнуть, а нее остальное, что мне, собственно говоря, ближе к сердцу, оставить до удобного случая. Это остальное касается Ваc и действий против Нас. Мне но приходится говорить, как болезненно перенес я то обиды, которые нанесли Вам. И самое неприятное во всем, что против подобных вещей не видно правовой поддержки ни с точки зрения самого дела, ни с точки зрения личности. А народец, с которым Вы здесь столкнулись, поскольку не может защитить свое дело на путях нрава и разума, не случайно прибегает к насилию властей и здесь ищет помощи для себя...

Я не могу впять в толк, как вообще содержание Вашей прежний докладной записки министерству может быть оставлено без рассмотрении. Если в наших гимназиях, где нет соответствующего лицея, упразднить два старших класса, то нужен какой-то суррогат. Приехавший сюда недавно из другого города студент привез слух, что в Нюрнберге будет учрежден лицей. Пока что существующие лицеи излишни, что доказывают они сами ввиду малого числа слушателей, и Вы давно могли бы отменить их. Но если их сохранять, то правильным следствием будет упразднение двух старших гимназических классов. Тогда речь будет идти просто о названии — называть ли два последних класса гимназическими или лицейскими. Но как же все-таки это делается у нас? Какие силы тут действуют? Есть ли что и этом слухе? Или учащиеся наших гимназии должны переходить в существующие теперь лицеи, чтобы получить подготовку за два последних года, прежде чем поступить в университет, или же они прямо со средней, ступени должны идти в университет? Бот три возможных случая. О котором из них думают? Или вообще но думают о нас? Все три вызовут всеобщий шум о вечном изменении учреждений — главный источник

359

неудовольствии. Последний вариант таков, что не лезет ни в какие ворота. Второй очень возмутит и, несомненно, вызовет протесты. Первый еще и потому маловероятен, что не запрашивались никакие доклады о фотах, площади и пр.; или же все это должно рассматриваться как нечто всеобщее и расходы погашаться на школьной дотащи? Последнее едва ли возможно, с моей точки зрения.

Слишком раннее поступление в прогимназию — это тоже не лезет ни в какие ворота. Возраст и без того но есть положительный масштаб. Важны знания, и такие вещи на практике должны сами собой соразмеряться и уравновешиваться с самой, природой дела. Возможны тут только два варианта: один — что тщеславие удовлетворится, что-то переделав, тем именно, что эти делатели сами сделали, тогда как прежде их тщеславие пребывало в угнетении; а дело при этом устроится независимо от них, то есть в рамках прежнего. Но другим вариантом может быть хаос, о котором очутятся эти деятели с самими собой и с делом. Чем больше беспорядок, тем большее удовлетворение и, так сказать, можно испытывать чувство злорадства. Тут в игру входит нечто такое, о чем я упомянул недавно, говоря о реакциях: эти замечательные лица, выпущенные из своего пленения, являются с чудовищным шумом, с таким мнением, будто теперь все должно стать иначе. Когда же они берутся за дела, все у них постепенно ускользает из рук и, если не считать тщеславия, которое всюду приклеивает свою вывеску, дело сохраняется только благодаря силе инерции. Если Вы видели мой доклад об отделении начальных школ, то Вы, по-видимому, заметили, что я воспользовался этим отдаленным поводом, чтобы говорить о духе, которым проникнуто устройство наших гимназий 2. Обычно возражают против того, что так много времени уходит на латынь. Тут имеется различие между католиками и протестантами. У нас нет непосвященных; протестантизм не до-верен иерархической организации церкви, но заключен единственно во всеобщем уразумении и образованности. Этой точкой зрения я хотел бы дополнить другую — о необходимости более высокой духовной; культуры протестантских

360

священников; дополнение это кажется мне даже самым: существенным. Воспользуюсь удобным случаем, чтобы где-нибудь изложить и развить его. Наши университеты и школы— вот наша церковь. А не священники и богослужение, как в католической церкви. Однако этого вполне пока довольно.

Вы спрашиваете о моей «Логике» — на днях рукопись последнего листа отправится в типографию. У Вас и у Якоби сразу же будет свой экземпляр [...].

99(286). ГЕГЕЛЬ —ДАУБУ

[Чужим почерком: около 24 августа]

[...] Что касается моих лекций то, поскольку Вы считаете нежелательным на ближайшее полугодие чтение логики и естественного права, я буду читать энциклопедию философских наук и историю философии. Думаю, что с энциклопедии наиболее удобно начать мои лекции, поскольку здесь можно дать общий обзор философии и обрисовать те особые дисциплины, отдельные курсы которых я намечаю объявить в дальнейшем. Более подробно я буду распространяться о натурфилософии как части целого и не буду уже читать о ней особого курса. Третьего курса, учения о духе, обычно именуемого психологией, и для публики, и для меня будет слишком много для начала. С энциклопедией будет целесообразно сочетать собеседование.

Мне пришлось заставить себя не посвящать все это ответное письмо исключительно выражению благодарности, которую я чувствую, видя интерес, проявляемый Вами к моему делу, и сочувствие Ваше к состоянию философии в Германии и в наших университетах. Столь же поощряет меня доброта, с которой Вы смотрите на мои прежние работы, еще большего ожидая от моей деятельности в университете. И на деле ни в какой пауке человек не одинок так, как в философии; и к искренне стремлюсь к живому кругу деятельности. Могу сказать, что это величайшее желание всей моей жизни. И я слишком хорошо чувствую, как неблаго-

361

приятен был для моих прежних работ недостаток живого обмена мыслями.

Ну а как обстоит дело с теологией? Разве, не такое же или еще более резкое противоречие между Вашим глубоким философским взглядом на теологию и тем, что часто считается таковой? Мои труды дадут мне еще и то удовлетворение, что я смогу рассматривать их как пропедевтику для Вашей пауки.

Надеюсь, что мой в любом случае официальный ответ не встретит трудностей. Я не знаю только одной формальности: могут ли мои курсы быть объявлены раньше, чем я получу отставку от своего правительства? С безграничным уважением и любовью целиком Ваш Г.

100 (2S7). ГЕГЕЛЬ - НЮРНБЕРГСКОМУ ГОРОДСКОМУ КОМИССАРИА ТУ

Нюрнберг, 7 сентября 1816 г.

Королевский комиссариат города Нюрнберга!

Верноподданнейшее объяснение профессора Гегеля, касательно его приглашения в Гейдельберг. В соответствии с полученным 6 числа сего месяца милостивейшим указанием дать письменное объяснение относительно того, предпочту ли я место профессора филологии в Эрлангене, каковым Его королевское величество благосклоннейше соизволили назначить меня 25 числа прошлого месяца, ныне полученному приглашению в Гендельберг, осмелюсь сначала нижайше заметить, со сколь глубоким почтением я отношусь к величайшей милости Его королевского величества. Позволю себе, однако, указать на то, что лишь глубочайшее желание сменить гимназическое преподавание подготовительных философских дисциплин на преподавание философии в университете могло сделать желательным для меня философскую должность в Эрлангене и склонить меня к тому, чтобы объявить о своей готовности читать наряду с преподаванием науки,

362

составляющей мою профессию, также и филологические курсы до тех пор, пока Его королевское величество не заместят филологическую профессуру, тогда как я, приняв философскую или филологическую должность и Эрлангене, буду вынужден, с одной стороны, потерпеть уменьшение денежного содержания по сравнению с моим здешним положением, с другой же стороны, взяв на себя чтение филологических дисциплин, возложить на себя труд изучения заново и разработки другого предмета по сравнению с тем, который является моей профессией. Ввиду открытой передо мной правительством Великого герцога Баденского перспективы получения места в университете, где мне предоставляется значительное, при отсутствии у меня собственного состоянии вдвойне желательное умножении содержания по сравнению с определенным мне ранее и где, кроме того, на меня будет возложена обязанность разрабатывать лишь предмет моих профессиональных занятии, я не мог поступить иначе нежели изъявив готовность Припять такое предложение.

В силу сделанного мной в этой связи заявления я был вынужден ответить на полученное мной 24 числа прошлого месяца благосклонное письмо Королевского Прусского министерства внутренних дел от 15 числа того же месяца касательно моего приглашения на видное место профессора философии в знаменитый Берлинский университет, что я дал твердое слово правительству Великого герцога Баденского и потому уже не волен в своих действиях. По той же причине, поскольку меня связывают нижайше изложенные обстоятельства, я, как это ни огорчительно, не могу равным образом соответствовать всемилостивейшему намерению перевода моего в Эрланген и, до конца дней своих ценя прежние и новые милости и щедроты, оказанные мне на службе у Его величества короля, и будучи навеки исполнен благодарных чувств, позволю себе верноподданейше просить Королевский комиссариат положить к ногам Его королевского величества вместе с собственным ходатайством как эти мои почтительнейшие чувства благодарности, так и всеверноподданнеише связанное с таковыми возобновление моего прошени

363

об отставке, продиктованного как перспективой посвятить себя в будущем исключительно своей профессии, так и существенным улучшением моего экономического положения, равно как вступлением моим в новую должность.

Остаюсь с глубочайшим почтением

верноподданнейший

Королевского комиссариата

Георг Вильгельм Фридрих Гегель,

бывший ректор и профессор

Королевской гимназии.

364

ГЕЙДЕЛЬБЕРГ, 1816-1818

101 (312). ГЕГЕЛЬ—ЖЕНЕ

Гейдельберг, 29. 10. 1816.

...Вчера начал свои лекции, но, правда, с числом слушателей дело обстоит не так блестяще, как я это представлял и рисовал себе 1. Встретив не то, что я ожидал, я был если не обескуражен и растерян, то все же удивлен. На одном курсе у меня всего 4 слушателя. Паулюс меня утешил, однако, сказав, что он тоже питал и для четырех, и для пяти... В первом полугодии при своем первом появлении нужно довольствоваться этим, если вообще есть возможность читать. Студенты сначала должны привыкнуть...

302 (318). ГЕГЕЛЬ — ДЕДЕРЛЕПИУ

Гейдельберг, 29 апр[еля)1817 г.

[...] Меня весьма радует, что Вы по-прежнему занимаетесь Фукидидом и подтверждаете мою высокую оценку Перикла; особенно радует меня то, что Baши занятия направлены на великое, созданное великими древними народами. Филология теперь так запуталась в паутине учёности и трудоемкой и неживой старательности, так прочно засела в приемах и внешних средствах и их измысливании, что для несчастного, попавшего в ее тенета, суть дела все больше ускользает из виду; паука эта вскоре дойдет до той ступени ценности, на которой стоит и такая благородная дисциплина, как геральдика. Поскольку Вы общаетесь с живым юношеством, у Вас есть дополнительное внешнее побуждение к тому, чтобы оставаться в пределах жизненного и по крайней мере отводить ему место

365

наряду с толкованием слов, грамматикой, лексикой, критикой и т. д. и т. п., и это для юношества всегда будет самым любезным.

Перикл — это фигура столь весомая, столь богатая духом и всем, что Вы подобные занятия низвели до уровня дела важного, но второстепенного. Противоположные же мнения, что он. как и всякий великий человек, был результатом своего времени и, наоборот, что он есть некое личное начало для себя, вероятно, разрешаются, если различать личность и обособленность, причем личность нельзя смешивать с обособленностью, поскольку первая будет тем более великой, чем свободнее она от всякого частного обособления и чем более сумеет выразить, понять и разлить подлинную сущность своей эпохи.

Платон, от которого Вы ждете ключа ко всему, несомненно, даст его Нам; по также важен и Аристотель, которым мало занимаются, но «Политику» которого все же более справедливо оценили.

Уж если Вы так погружены в Фукидида и Афины, то я основываю на этом свое предложение, чтобы Вы, поскольку среди отделив ' моей редакции «Heidelherger Jahrbiirher» есть еще и филологический отдел, взяли на себя труд оценить для таковых observationes critti-сае in Thucydidem Поппо — насколько я знаю, предварение нового издания Фукидида [...]

103 (321). ГЁТЕ - ГЕГЕЛЮ

Ваше благородие,

столь желательные, сколь и решительные, высказывания Ваши в пользу древнейшего и лишь новопаложенного мной учения о цвете вдвойне и втройне вызывают мою искреннейшую благодарность, ибо решение мое вновь высказаться об этих предметах всюду ищет для себя друзей и сочувствующих. Прилагаю пасть выпуска, который вскоре выйдет целиком:. Вскоре последует целое, всячески препоручая себя Вам.

Удовольствия и поучения для себя жду от Вашего труда, который в самое ближайшее время будет в моих руках.

С особенным уважением

покорнейше Гете.

Иена, 8 июля 1817 г.

366

104 (322). ГЕГЕЛЬ - ГЁТЕ

Гейдельберг, 20 июля 1817 г.

Ваше Превосходительство

уже чрезвычайно обрадовали меня своим одобрением и поручением г-ну Буассере выразить мне таковое — моих слов, не высказать которые я не мог, о слепом поведении школы при том свете, который Вы зажгли для духа, после того как природа зажгла его для чувства. Теперь Ваше Превосходительство еще добавляют к этому нечто большее и столь добры, что не просто сообщают мне об этом, но и необычайно радуют меня совершенно новым подарком. После того как я, как, впрочем, и все, только еще не толпа, уже был обязан Вам правильным пониманием природы света и широкого многообразия его явлений, я, признаюсь, был прямо поражен разрешением новой загадки, которая в течение ряда лет в столь многих обличьях носилась пред моим взором во все более простом и вовсе более сложно составленном виде, все удаляясь от истока, какой можно было получить; я тщетно пытался подчеркнуть надежду на решение — удаление от истока может лишь усилить жажду, но не утолить ее.

Ваше Превосходительство желают называть свои метод наблюдения природных явлений наивным: смею идти на уступки своему факультету настолько, чтобы распознать в таком методе абстракцию и изумиться тому, как Вы, твердо придерживаясь простой исходной истины, исследовали только условия в том виде, как они складываются в этом новооткрытом своем хитросплетении, и вскоре обнаружили их и очень просто вычленили их из целого.

В первых открытых молю явлениях исчезновения и возникновения света в зависимости от разного положения зеркал по отношению друг к другу я, как и все, не мог противиться тому, чтобы именно в положении зеркал видеть причину ослабления или исчезновения света. Но это простое и видимое глазами соотношение только Ваше Превосходительство обратили в суть дела, а тем самым возвысили до мысли и прочно установили, благодаря этому Вы сразу же получили различие

367

светлого и темного, а тем самым требуемое и для всего остального, где такое различие появляется ввиду различия того, что происходит на плоскости отражения и за ее пределами, и получили столь простым способом, что удовлетворительность такого решения должна быть сразу же очевидной для всякого непредвзятого наблюдатели, точно так же как объяснение, это по сравнению с многообразными, отчасти теоретическими затеями. вроде поляризации, четырех угольности лучей и т. д. и т. п., отчасти же экспериментаторскими, не только, как и следовало бы желать, не огорчительно, но, хочется сказать даже, веселит.

Первая статья, помещенная на благосклонно присланном листе, так объясняет характер отражений столь интересного двойного феномена шпата и происходящих при этом цветовых явлений| что это равным образом помогает нам преодолеть боязливость перед лицом все новых и новых цветовых призраков, как боязливость ученика, забывшего слово мастера, при виде потока духов, которого он уже не может одолеть.

После данного объяснения этого феномена Вы упоминаете на стр. 24, что феномен известкового шпата можно разобрать и механически. Когда-то произведенное Малю, так сказать, ромбоидальное противопоставление зеркал (когда они образуют крест) давало мне робкую надежду, что оно будет способствовать отраженному наружу изображению этого феномена. С точки зрения философской я спокойно могу остановиться на той мысли, что феномен преломления, когда отражения удваиваются, своей причиной имеет ромбоидальную природу одновременно прозрачного и потому только обычным путем преломляющего свет пшата, причем то и другое качества позволяют выступить одновременно, что в аппарате Малю происходит как феномен зеркального отражения, но только одно за другим благодаря противоположным положениям зеркал. Ваше Превосходительство упоминают об отражениях в топких нитях прекрасного экземпляра шпата, которым Вы обладаете, объясняя их, если я правильно понял Вас, как побочные отражения, помимо того, что эноптические

368

явления будут относиться тогда к проходам как существующим расщелинам.

Думаю поэтому, что правильно понимаю Вас, относя основной удвоенный образ все еще за счет преломления; причем и здесь я останавливаюсь только на том, что в совершенно прозрачном, как вода, шпате происходит то же самое, что и в энтоптических фигурах (меня радует, что Вы сохраняете это название, которое я сочинил по образцу греческого (эпонтическое) ячеистого стекла, эту ячеистость я наливаю точечностью его природы, здесь невозможно распознать ни малейших царапин или точек (как и равным образом, например, и в густом, в узле линии и т. п.), и в физике именно потому нельзя пригнать нор и атомов, что их нельзя видеть (а с ними как мыслительными вещами, каковыми они и являются, справляется метафизика).

Под механическим, или обращенным наружу, изображением феномена преломлении двойного шпата я поэтому имел бы в виду такое соединение параллельных и других, перекрестных, зеркал, при котором с помощью первых можно было бы показать в отражении так называемый ординарный образ, о с помощью вторых— одновременно — и экстраординарный, а при изменении угла возникло бы усиление одного и ослабление второго изображения, равно как исчезновение одного (у известкового шпата, если я верно вспоминаю, в главном разрезе).

Если отклонить сомнения в осуществимости такого механического устройства, то всегда оставался бы скачок от подобного способа преломления к способу отражения, равно как скачок от существующей механической раздельности к различию, которое заключено только во внутренней природе вещи.

Но еще более резкий скачок представляется мне сейчас, когда я замечаю, что на ясный и прекрасный образ нарисованный Вашим Превосходительством, я отвечаю случайной мыслью, как бы тенью побочного образа. Но я смею просить Вас отнести это за счет того интереса, который пробудил во мне Ваш прекрасный показ феномена, приведший .меня к такому излиянию. Поэтому пусть Вам будет угодно не замечать

369

этой кислой виноградины среди плодов, которые ужо принесли Ваши столь же богатые далеко идущими последствиями, сколь и простые взгляды, и без того оставляющие другим только скудные остатки; рассматривайте как мой единственный ответ столь радостное обогащение моих знаний благодаря упомянутым статьям, равно как и минералогической статье, которая в то же время к такому моему удовольствию вызвала с памяти наглядную картину, которую Ваше Превосходительство были столь добры показать мне однажды на примере Вашей пенской коллекции 5. Помимо наслаждения, вызываемого строками, сколь глубокими столь и просветленными, которыми Вы, как виньетками, украсили начало этого естественнонаучного собрания, это последнее обещает нам еще так много иного, отчасти нового, отчасти же возобновленнго. что (еще так мало признаваемое но букве и но имени) благодаря живущему в нем духу так глубоко проникло во весь метод естество испытали я.

Если Ваше Превосходительство пожелают почтить своим вниманием мои новейшие разыскания, то мне хотелось бы, чтобы Вы не сочли недостигнутой главную мою цель, именно идти вперед твердой стопой (хотя широта [рассмотрения] этим весьма ограничивается), откапываясь от общих аналогии, фантастических комбинаций и от простого названия — манеры, почти ужо отнявшей всякое доверие к лучшей основе философской тенденции в естествознании.

С глубочайшим и неизменным почтением

Вашего Превосходительства

покорнейший слуга

проф. Гегель

105 (329). ГЕГЕЛЬ —НИТХАММЕРУ

Гейдельберг, 31 янв[аря] 1818 г.

[...] Самое ужасное, однако, — это ущерб, который нанесли всему доброму в Германии эти наши любезные земляки. С тех пор как им швабы, мы так много видели

370

всяких швабских выходок, но не видели еще ничего подобного. Если Вы и здесь заступитесь за нас, то я постараюсь допиться, чтобы Вы получили все номера протоколов вместе со всеми брошюрами адвоката этой земли Паулюса, который уже трудится над опровержением моей [рецензии], вместе со всеми подписанными кем-либо и анонимными апологиями — в награду и одновременно с обязательством прочитать их все от начала до конца. Из них Вам станет ясна и степень вероятности, насколько эти отцы народа были действительно близки к завершению дел, когда их разогнали в последний раз. Я еще не изучал этот второй период их деятельности и едва ли возьмусь за это, но уж из первого мне стало ясным, что характер таких филистеров в том и состоит, чтобы никогда не приходить к завершению. По довольно о таком объекте, когда речь надо вести о столь многом, что более близко нам [...].

330). ГЕГЕЛЬ - ВИНТЕРУ

Гендельберг, 1 февр[аля] 1818 г.

На прилагаемых листках пересылаю:

1) что я выделил на почтовые расходы;

2) проф. Дёдерлейи в Берне напоминает мне, что заказанный у Вас Benedictiis de Thucydide еще но поступал; этим я повторяю заказ;

3) посылаю назад Савиньи «О рим. праве и т. д.» ,поскольку я неправильно понял цель этой работы и имел в виду совсем другое;

4) вместо этого прошу «Историю нрава» Гуго2;

5) оставляю у себя «Эскизы» Бугиера;

6) равным образом за мой счет прошу вернуть «О сознании» Фихте, лекции, вышедшие несколько месяцев назад, которые я по недосмотру вернул;

7) то же самое книги «Всемирной истории.» Ног. Мюллера. Проф. Гегель.

К этому прилагаю экземпляр протоколов Вюртсм-бергского собрания сословных представителей .

371

107 (333). ГЕГЕЛЬ - ПРУССКОМУ МИНИСТЕРСТВУ ВЕРОИСПОВЕДАНИЙ

Королевское министерство духовных, учебных и медицинских учреждении!

Милостивый указ Королевского министерства от 16 числа сего месяца (полученный 26 числа), каковой ставит меня в известность о том, что Его королевское величество соизволили одобрить назначение мое ординарным профессором философии в Берлинском университете с окладом в две тысячи талеров и обеспечением суммы в одну тысячу талеров на возмещение расходов, связанных с переездом, перевозкой и устройствам, возлагает на меня приятную обязанность официально уведомить о своей готовности примять на себя исполнение высочайшего поручения и выразить при этом Королевскому министерству, сколь высоко ценю я то, что министерство благосклоннейше соблаговолило ходатайствовать о высочайшем одобрении выраженных мною пожеланий.

Равным образом я ценю милостивое согласие Королевского министерства на возмещение из иных средств убытков в сумме расходов на переезд, равно как и согласие на бесплатный ввоз моего имущества, а также переданное мне уведомление о существовании вдовым! кассы для профессоров университета, за что всеподданнейше благодарю. В этих доказательствах благосклонного расположения я вижу как бы умноженную возможность, некое возросшее поощрение к тому, чтобы безраздельно посвятить все силы своему предназначению в столь замечательном средоточии науки, к каковому пожелало призвать меня благосклонное доверие Королевского министерства.

Что же касается милостивейше востребованного указания возможного времени моего вступления в должность, Королевское министерство само решит, что предстоящее в самом скором времени начало летного курса в здешнем университете, а также ранее объявленные мои лекции делают нецелесообразным мое увольнение со службы Великого герцога Еаденского уже перед этим наступающим семестром. Будучи благодар

372

рескрипту Королевского министерства в состоянии предпринять необходимые для расторжения моих прежних отношении шаги, незамедлительно готов предпринять таковые, подготовив все, что нужно, к тому, чтобы в течение будущего сентября прибыть на место моего нового назначения.

Королевского министерства

верноподданнейший

профессор Гегель.

Гейдельберг, 31 марта 1818 г.

108 (344). ГЕГЕЛЬ — КУЗЕНУ

Гейдельберг, 5 августа 1818 г.

Месье, я был счастлив получить от Вас известия и прежде всего удостовериться, что Вы помните меня и сохраняете те дружеские чувства, которые я так ценил и всегда буду ценить. Сюда прибавляется еще удовольствие принимать Вас у себя в ближайшее время. Вы просите у меня адреса мюнхенских друзей. Прилагаю письмо г-ну Роту, советнику в министерстве финансов, финансисту, но прежде всего историку и политику; он живет в том же доме, что и г-н Якоби, которому я буду просить г-на Рота представить Вас и которому Вы и без того нанесете свой визит; прошу Вас заверить его в том уважении и любви, которые я продолжаю питать к нему, и сказать ему, что я не забыл, что именно он дал первый толчок к приглашению моему в Берлин. Далее прошу Вас передать мой привет г-пу Нитхаммеру, советнику по школьным делам; помню, что Вы провели вечер со мной в компании его сына, который учится здесь. Что касается способа мышления этих господ, то Вы найдете его весьма либеральным, вообще же говоря с оттенком, который Вы легко поймете и который, быть может, идет несколько в направлении известного тевтонского и антифранцузского патриотизма. Что до г-на Шеллинга, я прошу Вас передать ему мой привет; Вы, несомненно, найдете у него открытый прием и манеру мыслить политически без антифранцузских

373

предубеждений. Вот и все мои связи в Мюнхене; возможно, излишне добавлять, что г-жи Шеллинг и Нитхаммер любят бывать вместе, но г-жа Шеллинг и г-жа Якоби в таких отношениях, что неуместно упоминать о знакомстве с одной из них а разговоре с другой. В Штутгарте, моем родном городе, где я этой весной провел несколько дней впервые за двадцать лет, у Meня осталось несколько добрых старых друзей, в первую очередь г-н Шеллинг, брат мюнхенского философа, врач, правда очень запятым в течение всего дня; если Вы увидите его, прошу Вас передать ему мои сердечные пожелания. Что же касается философов, то тут есть г-н Фшихабер. профессор гимназии, только что опубликовавший первый номер философского журнала, где есть несколько статен г-на советника Шваба, философия докантовского и антикантовского, который, как мне кажется, тридцать лет назад получил вместе с г-ном Риваролем премию Берлинской академии за работу о причинах универсальности французского языка; но ни одного из них я не знаю лично. Я написал письмо для Вас в Тюбинген — г-ну Эшенмсйеру, философу, к тому же стороннику животного магнетизма; но чтобы не перегружать этот конверт, я направил письмо прямо ему, хотя оно начинается с того, что Бы лично вручите ему это письмо. Вы не пишете мне более точно, когда Вы дамасте приехать сюда; Гейдельберг, который Вы называете своей второй родиной, я в эту осень сменю на Берлин, куда я приглашен; я предполагаю пуститься в путь в середине сентября; сообщаю Вам об этом, чтобы просить Вас, если; это только не нарушит ход Ваших философских чтений, поспешить с отъездом, чтобы удовольствие видеть Вас еще этой осенью не минуло меня.

Моя жена, которую Вы помните, настоятельно просит меня передать Вам свой привет, а я заранее радуюсь тому, что буду рассуждать с Вами и о политике, приветствую Вас сердечно.

Гегель.

Суетные занятия задержали отправление этого письма, это меня огорчает; Вы, наверное, давно уже в

374

Мюнхене»; надеюсь, что оно еще будет полезно Вам. Г-н А. В. Шлегель, который живет здесь несколько модель, отпраздновал свою помолвку с м-ль Паулюс, хорошо знакомой г-жам Рот и Нитхаммер, которым будет приятно услышать от Вас эту новость.

109 ($47). ГЕГЕЛЬ - КРИСТИАНЕ ГЕГЕЛЬ

Гейдельберг, 12 сентября] 1818 г.

Дорогая сестра!

Поскольку время моего отъезда иp здешних мест теперь определено, хочу сообщить тебе, что я уезжаю в конце будущей недели, примерно 18-го. Это, конечно, прекрасная местность, я оставляю ее, но нельзя приносить о жертву местности другие обстоятельства, важные для предназначения человека. Берлин — это большой центр сам по себе, а в философии в северной Гер-мании испокон веков была большая потребность, чем в южной; там философия — у себя дома; я буду получать оклад 2000 пр[усских] талеров (примерно 3500 гульдепов), но в Берлине, конечно, жить дороже, и эта сумма по обычному счету ненамного больше, чем 2000 гульденов в здешних местах. Однако министр подает мне надежду на дальнейшие перспективы; а от курсов, которые я буду читать, у меня будет дальнейшая прибавка.

Квартиру в 300 талеров для меля уже некоторое время назад наняла сестра нашего господняя министра фон Альтенштейна (министра духовных и учебных дел), и но воем описаниям тех, кто её видел (друзья, бывшие здесь проездом), квартира подходит для меня и не так дорога по тамошним ценам. Я поеду через Франкфурт, Иену, Лейнциг, надеюсь быть в Берлине 30 сентября. Моей жене поначалу тяжело было думать об отъезде; но теперь она с бодростью и надеждой смотрит па этот переезд[...].

БЕРЛИН, 1818-1831

110 (351). ГЕГЕЛЬ— ФРОММАННУ

Берлин, 7 октября 1818 г.

Поскольку моя жена только что снабдила меня письменными принадлежностями и бутылкой чернил, первым делом употреблю их на то, чтобы сообщить Вам о нашем благополучном прибытии сюда и поблагодарить на прием, который мы нашли у Вас, дорогой друг '. Этот сердечный и радостный момент отдыха по преимуществу и вселил в нас силы на оставшийся путь. После Вас мы ночевали в Веисенфельсе, оттуда приехали в Лейпциг, выехали на другой день в 10 часов и успели добраться еще до Виттенберга, откуда сумели уехать только в 8 часов и по прекрасному всюду шоссе успели добраться до Берлина еще в непоздний час. Ваш добрый совет относительно найма лошадей помог нам на всем пути обойтись двумя лошадьми. С позавчерашнего дня мы в своей квартире, правда еще не устроились совсем, но так, что можно уже существовать. Расстояния в Берлине, правда, велики для женщины, которая повсюду разыскивает мебель и домашнюю утварь. Из-за усталости eй пришлось сегодня устроить день отдыха. Дети хорошо перенесли путешествие [...].

111 (355). ГЕГЕЛЬ - НИТХАММЕРУ

Берлин, 26 марта 1819 г.

[...] Что касается вас здесь, то, слава богу, все идет своим чередом. Моя жена приехала сюда с вод все еще больная, а тут новые беды— устраивать вне законом месте дом, без особой помощи и без друзей, теперь она избавилась от этих тягот,

Вообще же здесь во всем своеобразие. Вновь при-

376

бывшего человека такой образ жизни не увлечет: люди разобщены, хотя ведут весьма светский образ жизни, то есть устраивают много пирушек, причем в заранее установленные дни недели, так что за неделю можно быть во многих местах, если кому-нибудь это нужно. Но кроме этих пиршеств, у каждого с трудом наберется еще время, чтобы сделать нужные дела.

Мы живем в домашнем кругу, и я с давних пор не наслаждался таким тихим покоем при сносном достатке. Как профессор я только что успел начать; но остается еще многое сделать и для самого себя, и для занятий. Вчера я закончил [курс], и первые мои строки обращены к Вам. Для Леийцгской ярмарки мне нужно еще написать книгу — мое «Естественное право» по параграфам

Смерть Якоби помимо личной, боли еще и потому пала тяжелым камнем на душу, что, как Вы пишете, он не раз спрашивал известий обо мне, а от меня из Берлина не получил ничего. Всегда чувствуешь себя одиноким, чем больше гибнет этих старых великанов, на которые привык с почтением смотреть с юности. Он был одним из тех, кто определил поворотный пункт в духовном образовании эпохи и индивидов; для мира, в котором мы мыслим свое существование, он служил твердой опорой. Будьте столь любезны напомнить обо мне мадмуазель Якоби; Вы будете лучшим толкователем моих чувств к нему как к человеку и моего переживания его утраты. Для Вас и для семьи Ротов эта утрата будет невосполнимой потерей. Ротам и Меркелю, если он еще в Мюнхене, прошу Вас передать самые дружеские наши поклоны и заверить их, что, хотя я так долго и не писал им (что, впрочем, я сделаю в ближайшее время), их дружба и доброта ко мне остаются самым живым моим воспоминанием. [...]

112 (357). ГЕГЕЛЬ - ХИНРИКСУ (фрагмент черновика)

[Лето 1819]

...И вместо «непосредственно» сочли нужным читать «опосредованно»: однако опосредованность заключена

377

в выражении «определенность», что и есть не что иное, как опосредованность.

Что касается другого, будто создается представление, что абсолютное впервые постигает себя в моей философии, то об этом следовало бы сказать многое; но коротко: когда речь идет о философии вообще, речь не может идти [лишь] о моей философии, всякая философия есть постижение абсолютного, а тем самым не чего-то чужого, и, стало быть, постижение абсолютного есть его самодостяжение, равным образом и теология — в те времена, когда она, правда, была больше теологией, чем теперь, — испокон веков говорила об абсолютном. Но конечно, невозможно предотвратить недоразумения у тех, кто, читая о подобных идеях, не может выбить из головы мысль об определенной личности — своей собственной и других.

Надеюсь, что лекции Ваши в Геидельберге хорошо идут в это лето, я буду рад услышать, что Вы довольны успехом Вашего решения. И здесь я равным образом замечаю, что философия обретает почву под ногами и пробуждает интерес к себе [...]

113 (358). ГЕГЕЛЬ - ПРУССКОМУ МИНИСТЕРСТВУ ПОЛИЦИИ

Высокое королевское министерство полиции!

Советник юстиции Великого герцога Саксонского д-р Асверус в Пене переслал мне как давнему своему знакомому прилагаемое покорнейшее прошение с поручением передать таковое в соответствующее отделение Королевской полиции. Полагаю, что наилучшим образом выполню это поручение, вручая настоящее прошение высокому Королевскому министерству полиции. Смею прибавить к содержащейся в записке просьбе следующее предлагаемое благосклоннейшему вниманию свидетельство: учащегося Асверусн я узнал в течение его пребывания в Гейдельберге, где он был один год, и в течение ею столь же длительного теперь пребывания: в Берлине как молодого человека, душа которого правдива и при этом никоим образом не отягощена

378

погруженным в себя самомнением и мечтательством, но открыта и скромна; как человека, который все больше отходил от распространившегося среди части молодежи брожения и в здешнем университете показал себя студентом, поставившим изучение наук серьезной целью свого духа и своего усердия; также мне известно, что он ввиду такого своего намерения отстранился от студенческого союза, известного под названием «буршеншафт», и во все время своего пребывания здесь не принимал никакого участия в деятельности токового. Осмеливаясь также просить о том, чтобы милостивейшее решение было направлено мне, пребываю в глубочайшем почтении

Высокого королевского министерства подданнейший

Георг Вильгельм Фридрих Гегель,

профессор философии здешнего

Королевского университета.

Берлин, 27 июля 1819 г.

1/4 (359). ГЕГЕЛЬ - КРЕЙЦЕРУ

Берлин, 30 окт[ября] 1819 г.

Два прекрасных подарка, присланных Вами, тем более побуждают меня дать наконец знать о себе, что меня давно влекло желанно сказать Вам, что я не забыл Вашу дружбу и общение с Вами, каковые в столь малой море возмещены здесь.

Итак, для начала, огромное спасибо за две прекрасные работы, чрезвычайно важные для меня: из них я многому уже научился. Ваше новое изложение, рано как и Ваш способ обращения с мифологией вообще для меня и для всего мира бесконечно интересен. Ваши взгляды находят все. большее распространение даже там, где делают вид, будто ничем не обязаны Вам и питаются выступать против Вас .

В работах Риттера, с «Географией» которого я познакомился только здесь и которая пришлась мне весьма кстати, я вижу важный фундамент для Ваших

379

работ, а с более высокой точки зрения — плод и следствие последних: он сам признает Ваши заслуги. Передо мной 16 корректурных листов его «Преддверия истории европейских народов до времен Геродота, на Кавказе и на брегах Понта» (первый трактат, который, по-видимому, составит переход от азиатской части <(Географии» к европейской): индусы в Колхиде, Колия, Корос, Анатурия и т. д. и т. п., тогдашняя Геродотова география, столпы Сесостриса и т. д., связь тамошних мифов с Азией и Грецией и пр.; жажду услышать Ваше суждение обо всем этом, об его методах и взглядах. Он занят здесь в Военной школе и, кажется, в университете, только не в качестве ординарного профессора. Хотел бы, чтобы Вы нашли в нем ценного сотрудника, правда в этой дисциплине каждый может только следовать за Вами.

Что касается меня и моей жизни. то здесь я нашел в юношестве интерес и восприимчивость к философии, здесь случается иметь между слушателями майоров, полковников, тайных советников. Я слышал, что у Вас в последнее лето было 200 слушателей. Наш университет во всех своих начинаниях пользуется финансовой поддержкой правительства. Все его учреждения поставлены на широкую ногу и хорошо оборудованы. Коллекции, ботанический сад, клиника — все это в таких условиях, как редко где. Об ученом мире не приходится говорить, так как Вы его знаете. Политические махинации буршеншафта, фризианство де Ветте, конечно, создали недобрую славу университету. Правда, университет не сам взрастил такие семена, они по большей части прибыли из других краев — и откуда? — по преимуществу на Гендельбсрга; вполне серьезно, большая часть арестованных, это те, кто был в Гейдельберге до меня, в эпоху Фриза и Мартина. Де Ветте, как говорят, отправляется в Веймар, его жена и дети—в Гейдель-берг. Студенты преподнесли ему серебряную чашу с библейскими словами: Не бойтесь убивающих тело, души не могущих убить» и т. д. О его пенсии пока ничего не слышно; но поспешное объявление об отъезде, прощальное письмо королю — все это содержит в себе нечто дерзкое и парализует какую бы то ни было склонность

380

помочь. Прочие наши политические и цензурные распоряжения Вы знаете из газет, и отчасти они распространяются на весь союз. Асверус передан теперь в уголовный суд. Меня крайне удивит, если в Гейдельберге не арестованы еще и другие, которые бывали в Дармштадте и принимали участие в тамошних сходках, — это, но крайней мере вначале, г-н ф. Комиц назвал мне как отягчающее обстоятельство, когда я ходил к нему заступиться за Асверуса. Если Ваши люди раньше были менее ревностны в преследовании этих происков, то теперь Майнцкая комиссия придаст им прыти. Само собой разумеется, что это, вообще говоря, не способствует радужному построению. Мне скоро будет 50 лет, из них 30 я прожил в эти вечно неспокойные времена страхов и надежд и надеялся, что хоть теперь придет конец всем этим страхам и надеждам. Но теперь я вижу, что всему этому не будет конца, н в мрачные минуты кажется, что все идет хуже и хуже. Климат здесь, видимо, не так хорошо действует на меня, как в Гейдельберге. Но поездка на Рюген этой осенью была очень благотворной для меня. Позавчера я проводил в последний путь Зольгера, он похоронен недалеко от Фихте; там, значит, и мое место, рядом с коллегами; судя по ним, философы здесь живут недолго. В жизни общества здесь, конечно, много всякой суеты; но в итоге все опять разваливается. Дружеского круга, как в Гейдельберге, я еще не нашел здесь. Приветствуйте сердечно моих друзей, особенно сердечно Дауба, Тибо, Эшенмейера, Генриха Фосса. Одна из самых дорогих для меня мыслей — надежда, что Вы вспоминаете меня; Ваши подарки доказали мне, что это так. Я еще потому заставил ждать своего ответа, чтобы сделать Вам подарок, правда слишком ничтожный — несколько листов своей «Философии права»; не всякий в своих работах так усидчив и бодр, как Вы. Я только что хотел начать печатание, как пришли решения бундестага. Поскольку теперь нам известно, как обстоят дела со свободой от цензуры, я вскоре отдам их в печать. Всего хорошего, дайте вскоре знать о себе.

Ваш Гегель

381

115 (361). ШЛЕЙЕРМАХЕР - ГЕГЕЛЮ

Чтобы но забыть за делами, достойнейший господнн коллега, представитель дома Гессе в Бордо — Ребшток, он живет на Александерилати, № 4.

Вообще-то и должен быть, собственно, весьма обязан Вам за то, что Ви тотчас же ответили на мои бестактные слова, которые на днях вырвались у меня, ибо этим Вы по крайней мере смягчили жало, оставленное в моей душе овладевшей мной резкостью. Поэтому и хотел бы, чтобы мы могли продолжить нашу дискуссию на том месте, где она прервалась, прежде чем произнесены были эти неподобающие слова. Ибо я слишком уважаю Бас, чтобы не желать договоритъся с Вами о предмете, столь важном для нас в настоящем положении .

Шлеиюрмахер 16. 11. 1819.

116 (362). ГЕГЕЛЬ - ШЛЕЙЕРМАХЕРУ (черновик)

Благодарю, достойнейший господин коллега, первым делом за сообщенный во вчерашней записке адрес виноторговца, затем за Ваши слова, которые, устраняя недавний неприятный инцидент, случившийся .между нами, одновременно сглаживают и мой ответ, продиктованный взволнованностью, так что все оставляет во мне лишь чувство решительно возросшего моего уважения к Вам. Именно, как заметили Вы, важность предмета для настоящего времени склонила меня начать в обществе разговор о предмете, продолжить который вместе с Вами, приведя к согласию наши мнения, не может не быть интересным для меня.

[17 ноября 1819 г.]

117 (363). ГЕГЕЛЬ— ХИНРИКСУ (черновик)

[Берлин, ноябрь 1819]

Дорогой господин доктор!

Мне доставило большое удовольствие Ваше письмо' от 19 сентября, полученное мной через г-на доктора фон К[ейзерлинга]; я вижу, что у Вашего замысла читать

382

лекции — хорошее продолжение'. Меня очень радует, что Вы имели сразу же такой успех,— мне не так везло. Только нужно терпеливо выдержать несколько лет, но это, впрочем, зависит от экономической стороны дела. Между тем при такой значительной аудитории, которая в эту зиму, как я надеюсь, еще вырастет, у Вас будет денежная прибавка. Теперь большой недостаток и большая потребность в дольных университетских преподавателях, особенно философии. Наконец-то пришли к тому, что в дисциплине этой видят некую потребность, и причем именно в дельности этой науки. И вполне серьезно начиняют выходить из моды ввиду внутренней своей бессодержательности и внешней политической тенденции французкие и всякие прочие безобразия. Поэтому я не сомневаюсь, что и внешне такая карьера весьма выгодна. Вы ведь знаете, что я никому не советую выбирать этот путь, скорее готов отсоветовать, по поскольку Вы пошли по нему и при этом столь успешно, то, подеюсь, теперь я могу вполне серьезно советовать Вам идти но нему и в дальнейшем. Только необходимо при этом, чтобы Вы некоторое время спокойно выжидали и не сразу рассчитывали на жалованье и место. Ведь правительству непременно нужно сначала посмотреть, как в действительности идут лекции приват-доцента. А что философский факультет в Гейдельберге (во главе с г-ном Мунке) не очень покровительствует философским занятиям, это к делу не относится и на правительство не оказывает никакого или почти никакого влияния... Другое, что существенно для Ваших занятий и для самого чтения лекций, — это то, чтобы Вы

в глубине души своей не требовали ничего сверх этого. Вы и сами увидите на опыте, как много выиграете за несколько лет практики и для того и для другого, и для собственных занятий (что касается определенности понятий и развития Вашей пауки), и в изложении. Я каждый день замечаю это на себе — прошедший год был наиболее плодотворным для меня — по форме и содержанию моих лекций в сравнении с первым университетским годом в Гейдельберге. Другой путь ведет через печатные работы, но со стороны экономической он дает весьма мало, а хуже всего в области философии,

383

и прежде всего вначале, по для назначений впоследствии он весьма важен и существен, а потому я очень серьезно призываю Вас к этому.

118 (373). ГЁТЕ - ГЕГЕЛЮ

Ваше благородие.

Пусть прилагаемый выпуск застанет Вас в добрый час и особенно благотворно подействует на Вас энтонтическая статья! В Нюрнберге Вы присутствовали при появлении этого прекрасного открытия, были его крестным отцом и впоследствии проницательно оценивали все сделанное много для сведения этого феномена к его первичным элементам2. Прилагаемая статья содержит в возможно более кратком виде все, что с самого начала, а особенно и последние годы наблюдал я, пробовал, повторял в разных обстоятельствах, думал и заключал, все, в чем и отчасти держался в кругу, а отчасти выходил за его пределы, где привлекал с разных сторон аналогии, пока все наконец не построил в известном порядке, какой был для меня наиболее привычен и наиболее нагляден, если нужно было продета вить все добытые поучения и сообщить все опыты по порядку.

Пусть все это удостоится Вашего одобрения, потому что нелегко выражать словами то, что следует представлять взору. Продолжайте же принимать участие в моих способах рассматривать предметы природы, как поступали Вы доныне. Здесь речь идет не о млении, каковое надлежит распространять, но о методе, каковой надлежит сообщать, чтобы каждый мог пользоваться им как орудием по своему разумению.

С радостью слышу я из многих мест, что наилучшие плоды приносят Ваша усилия в завершении образования молодых людей; воистину есть нужда и это странное время, чтобы из какого-нибудь центра распространялось учение, пользуясь которым можно было бы теоретически и практически способствовать. Конечно, нельзя воспрепятствовать тому, чтобы пустые головы не увлекались неясными представленные и звонкими потоками слов; но и умные головы страдают, ибо, замечая ложные методы, которыми оплели их с юности, они замыкаются в себе, делаются темными или трансцендентными.

Пусть всегда вознаграждены будут прекраснейшими плодами ваши заслуга ради мира настоящего и грядущего.

Верпьга Вам Гёте

Иена, 7 окт. 1820 г.

384

119 (374). ГЕГЕЛЬ - АЛЬТЕНШТЕЙНУ (Черновик)

[Берлин, 10 октября 1820]

В согласии с соизволением Вашего Высокопревосходительства нижайше передаю Вам прилагаемый экземпляр только что изданного сочинения... Существенное предназначение этого издания заключается в употреблении его для моих лекций, которые я читаю в здешнем университете по этому разделу философии... Я не только должен прежде всего преподнести это сочинение Вашему Высокопревосходительству, но и настоятельно желать, чтобы Ваше Высокопревосходительство соизволили удостоить таковое своего внимания и благосклонного приема как доказательство моей служебной деятельности и как попытку возвести излагаемое к познанию идеи. Печатание такого сочинения приводит одновременно и к тому, что я таким путем сообщаю о границах тех принципов, которые я излагаю в связи с настоящим предметом, это отчет, который я, как официально назначенный преподаватель Королевского университета, считаю себя обязанным дать Вашему Высокопревосходительству при той истинной свободе философской мысли, которая под высоким руководством Вашего Высокопревосходительства может пользоваться в королевских землях столь справедливой защитой и вызывающим такое изумление покровительством.

Да будет Вашему Высокопревосходительству угодно посмотреть на этот приносимый мной дар с той благосклонностью, каковую Ваше Высокопревосходительство привыкли проявлять к научным начинаниям, и с тем снисхождением, на каковое при несовершенстве исполнении может смиренно рассчитывать цель составления этого труда и желание выразить Вашему Высокопревосходительству глубокие чувства уважения, с каковыми имею честь быть...

385

120 (376). ГЕГЕЛЬ - ГАРДЕНБЕРГУ ( Фрагмент)

[Берлин, середина октября 1820]

Ваше сиятельство, имею честь верноподданнейше преподнести Вам экземпляр учебника естественного права и науки о государстве, вышедшего под заглавной «Философия права».

Представление взору Вашего сиятельства философского трактата, притом подобного содержания, могло бы в глазах моих создавать видимость даже нескромности или же мнения, что взгляда Вашего сиятельства может быть достойно нечто имеющее предназначение исключительно для школы; но в то же время я обязан был вспомнить о благосклонной и беспредельной заботе Вашего сиятельства, каковой пользуются все научные начинания независимо от их объекта. Я знал, что в моем изложении предмета, рассмотрение которого требуют от меня мои служебные обязанности, главной целью является научный разбор и теоретическая форма, что научные устремления мои направлены на удаление из философии всего того, что незаконно узурпировало это наименование, и, далее, на доказательство полного взаимосогласия философии с теми основоположениями, в которых испытывает нужду природа государства вообще, наиболее же непосредственно на доказательство полного взаимосогласия философии со всем тем, что отчасти обрело, отчасти же столь счастливо обретет в дальнейшем при просвещенном правлении Его величества короля и под мудрым руководством Вашего сиятельства Прусское государство, принадлежность каковому именно посему не может не быть поводом для особенного удовлетворения.

В соответствии со сказанным трактат мой — попытка постигнуть в главных чертах то, что находится пред нами в столь великой действенности, то, плодами чего мы наслаждаемся; и я думаю, что не возьму на себя многое, если стану предполагать, что философия, строго держась положения и места этого специфического для нее занятия, тем самым оправдывает и защиту свою, и те привилегии, каковыми пользуется она со стороны

386

государства, что, оставаясь в своем кругу деятельности, ограниченном, но проникающем в душу человека, она может споспешествовать благодеятельным намерениям правительства.

С мыслью такой я надеюсь извинить, что преподношением сочинения, затрагивающего предмет, составляющий существеннейший элемент гения и многообразной деятельности Вашего сиятельства, я засвидетельствовал свое глубочайше чувствуемое мной почтение, смея просить Ваше сиятельство о милости удаления книге сей места в библиотеке Вашего сиятельства. Вашего сиятельства верноподданный Г. В. Ф. Гегель, профессор философии здешнего Королевского университета