Часть 6.

121 (381)- ГЕГЕЛЬ - ГЁТЕ

Берлин, 24 февраля] 1821 г.

Вызывающий радость подарок Вашего Превосходительства публике — новый естественнонаучный выпуск [Вашего труда], а мне, кроме того, экземпляр такового и столь доброе письмо я оставил на свободное время праздников, чтобы еще раз и вполне насладиться им, ответив на дар этот некоторыми, быть может случайными, мыслями, которые будут по крайней мере свидетельствовать о проявляемом мной интересе к нему. Я полагал тогда, что могу до этого времени отложить выражение своей благодарности Вашему Превосходительству, будучи уверен, что Ваше Превосходительство убеждены в том, насколько дорога для меня эта Ваша память обо мне, это новое обогащение моих взглядов, и сколь живительны для меня все просветленно-строгие проявления Вашего гения. Но на каникулах я чувство-вал себя не так хорошо, и теперь не могу уже откладывать долее выражение своей признательности.

Из всего столь разнообразного содержания выпуска мне прежде всего надлежит благодарить Ваше Превосходительство за то, что Вы пожелали открыть нам глаза на энтоптические цвета; весь ход рассуждения и его

387

завершенность, равно как содержание его, не могли но вызвать у меня чувства величайшего удовлетворения и признания. Несмотря на такое обилие аппаратов, хитроумны к приспособлений и опытов, касавшихся этого предмета, и, быть может, как раз ввиду всего этого и даже вопреки всему отцовству и крест лому родству, начиная с первых явлений, наблюдавшихся Малю2, и кончая дальнейшими, которые вызваны первыми, мы ничего не понимали; но по крайней мере для меня понимание превыше всего, и всякий интерес, представляемый чистым феноменом, не что иное, как пробуждающееся желание понять его.

Чтобы сразу же покончить с этим только что названным крестным родством, ибо Ваше Превосходительство пожелали вспомнить об одном давнем замечании моем, касавшемся моего содействия в некоторых молочая, Ваше Превосходительство прекрасно знает, как мало значит теперь быть крестным отцом ребенка; но это воспоминание вынуждает меня, однако, пуститься в подробные объяснения того, что напоминание это о содействии отнюдь не имело с моей стороны в виду какую-либо честь для себя или хотя бы признание заслуги, оно должно было исключительно представить некую притчу, в каковой использованное событие, как известно, само по себе лишено какой-либо исторической ценности, по должно только означать нечто вообще случающееся— fabula docet [басня учит], и именно таким образом, что отдельный, взятый для примера случай может быть совершенно незначительным и тем более, если общее положение истолковывается в применении к другому случаю, может быть, что первый по сравнению с этим последним не идет ни в какое сравнение по своему смыслу и о нем нельзя уже даже и думать. Поскольку же теперь речь идет о свете и цвете, то само собой напрашивается включение в изложение такого незначительного обстоятельства, как, скажем, вклад в ту или иную букву и запятую, по той причине, что оно отдаленно а, словно притча, напоминает о часто происходящем явлении, когда люди, которые взяли исключительно у Вашего Превосходительства все, чем владеют и что знают (причем тут уже речь идет ее о той или

388

иной букве или запятой), теперь ведут себя так, словно все это они извлекли из своих собственных рудников» а когда они наталкиваются на какую-нибудь новую деталь, то сейчас же доказывают, сколь мало они усвоили хотя бы эти воспринятые ими знания, тем, что такую дальнейшую частность по способны уразуметь на основании прежних принципов и вынуждены предоставить Вашему Превосходительству воссоздать образ из бесформенного куска п благодаря такому подлинному крестному родству вдохнуть в него внутреннее духовное содержание. Вот это веяние духа — а о нем и собирался я говорить, и оно, собственно, единственно достойно обсуждения — это веяние духа так сильно обрадовало меня в изложении Вашим Лревосходятельстволг феноменов эптотическпх цветов. Вы ставите во главу угла простое и абстрактное, что так удачно называете прафеноменом, затем раскрываете конкретные явления в возникновении их благодаря привхождеию дальнейших сфер воздействия и новых обстоятельств и так управляете всем процессом, чтобы последовательный ряд шел от простых условий к более сложно составленным, располагаясь в определенном порядке, так что все запутанное является в полной ясности только благодаря такой своей декомпозиции. Выискивать своим чутьем этот прафеномен, освобождать его от всяческих прочих, случайных для пего самого сопутствующих моментов, постигать его, как говорим мы, абстрактно — это я считаю делом великого духовного чувства природы, равно как метод такой Вообще считаю поистине научным для познания в этой области. Напротив, я вижу, как Ньютон и весь сонм физиков после пего хватаются за какое-нибудь сложное явление, упираются в него как в стену и начинают взнуздывать клячу с хвоста, если воспользоваться таким оборотом речи. И при этом часто бывало с ними, что какие-нибудь неважные для изначального состояния вещи обстоятельства — даже если таковыми оказывались только их неприятности при взнуздывании с хвоста — они выдают за условия явлении и всякими хитростями, выдумками и ложью вдавливают, просовывают и вгоняют н явление все то, что лежит перед ним и за ним. При этом у них не обходитс

389

без «изначальности»; они привносят метафизический абстракт, будучи сотворенными духами, они вкладывают в явления некое рукотворное, достойное их самих: нутро и, находясь в таком «cеntro», столь же ликуют о мудрости и величии, окапываются столь же серьезными тружениками, что и каменщики в храме Соломоновом. Эти изначальные феномены напоминают мне прибавленный Вашим Превосходительством к «Учению о цвете» рассказ о происшествии, когда Вы смотрели на белую стопу, вооружившись [ступенчатыми] призмами Бюттнера, и не видели ничего, кроме белой стены. Рассказ этот очень облегчил мне доступ к «Учению о цвете», и всякий раз, когда я занимаюсь этой материей, я вижу пред собой этот прафеномен, вижу, как Вы, Ваше Превосходительство, наблюдаете белую степу с помощью бюттнеровских призм и не видите ничего, кроме белого диета. Но пусть Ваше Превосходительство позволит еще говорить мне об особом интересе, который представляет для нас, философов, подобный особо вычлененный изначальный прафеномен, о том именно, что такой препарат мы можем непосредственно использовать — с разрешения Вашего Превосходительства — для философии! А именно, когда наше поначалу аморфное, серое или совсем черное — как Вам угодно — абсолютное мы доводим до воздуха и света, до того, чтобы оно возжаждало таковых, тогда нам нужны проемы, чтобы совсем вывести его па белый свет. Наши схемы рассеялись бы как дым, если бы мы просто захотели поместить их в пестрое и запутанное общество неподатливого (widerhalligen) мира. Здесь нам превосходную службу сослужат прафеномоны Вашего Превосходительства. В этом двойном свете — духовном и постижимом благодаря своей простоте, зримом и осязаемом благодаря своей чувственности — приветствуют друг друга оба мира — наш темный мир и являющееся бытие. Так Ваше Превосходительство препарируют для нас и минералы и даже кое-что из руд, превращая их в граненый камень4, который мы в триединстве его можем легко взять и перенести к себе, — это намного легче, чем попытаться нырнуть в лоно ого многочисленных его детей, отбившихся от рук. Нам давно следовало признать

390

с благодарностью, что Вы вернули растительный мир к его простоте и к простоте нашей. Кости, облака — короче говоря, все Вы возвышаете. Если я и нахожу, что Ваше Превосходительство относит область непостижимого н неисследованного примерно туда, где обитаем мы (вместе с Нозе, которому не требовалось, однако, отделываться от таких высоких материй в одних приложениях к генезису базальта, как, вижу я па стр. 221, поступил он5), именно туда, исходя из чего мы оправдываем и постигаем Ваши взгляды и прафеномены и даже, как говорится, доказываем, выводам, конструируем их и т. д., — то в то же самое время я сознаю, что Ваше Превосходительство ни в чем не чувствует себя обязанным нам, поскольку Ваши взгляды могли бы удостоиться от этого даже колкого наименования «натурфилософии» и, однако, столь терпимо допускают, чтобы мы в такой невинной манере обращались с предметом Вашего внимания, — все же это не самое худшее, что довелось Вам пережить, и я могу положиться на то, что Ваше Превосходительство узнают тут человеческую природу, — в том, что, когда кто-нибудь добивается весомых результатов, все сбегаются и каждый претендует на то, что и он сделал свою часть. Но и помимо прочего у нас, философов, общий ('Вашим Превосходительством враг, а именно метафизика. Уже Ньютон вывесил огромный щит с предупреждением: «Физика, бойся метафизики Но несчастье в том, что, хотя он и оставил друзьям своим такое евангелие и эти друзья правоверно возвещают ого, он и они ничего но добились, кроме бессчетных воспроизведений состояния того англичанина, который не знал о том, что всю жизнь говорил прозой6. Однако англичанин этот в конце концов все же узнал о том, а эти пока не понимают даже, что говорят на языке чертовски скверной метафизики. Но я ни слова не сказку больше об этой нужде — о необходимости разрушить до основания эту метафизику физиков. Возвращаясь к одному из уроков, преподанных Вашим Превосходительством, не могу удержаться и не засвидетельствовать Вам мою сердечную радость и признательность в связи с выраженным Вами взглядом на природу тел с двойной рефракцией. Одна из величайших

391

находок, какие только могли быть осуществлены,—это отраженные образы одного и того же, в первом случае представляемые внешними механическими средствами, но втором — внутренней тончайшей тканью природы.

И вот это ручной работы тончайшая ткань темного и светлого но может не новости еще и дальше. Живое в прекрасном — ото в то же время и плодотворное в нем. Но поскольку во всем содержится нечто, о чем можно сожалеть, то мне надлежит оплакивать только одно, что я не мог увидеть этот поучительный ряд феноменов своими главами и лучше всего будучи направляем Вашим Превосходительством. Но быть может, я могу еще лелеять мечту о такой милости — а такая надежда заставляет забыть о сожалении — и, чтобы не испытывать более терпения Вашего превосходительства, позволю себе только повторить спою много довольную благодарность за добрую память Вашего Превосходительства и за уделенные мне поучительные наставления.

Гегель

122 (383). ГЕГЕЛЬ - ХИНРИКСУ

Берлин, 7 апреля 1821г.

С истинным удовольствием пробежал я, достойнейший друг, присланную Вами рукопись — у меня не было времени, чтобы проштудировать со слово за словом, — и не хочу больше задерживать отправку обратно, чтобы этим не затягивать дальнейшую работу над ней и определение ее.

Я с великой радостью выполню Ваше пожелание о том, чтобы сочиненно Ваше сопровождалось па своем путч к публике моим предисловием; по для этого еще есть время, пока рукопись будет печататься. Этим летом я читаю философию религии, а потому у меня и без того есть повод обращать мысли спои в эту сторону.

Вы просите, чтобы в предисловии я высказал свои мысли о тенденции Вашего труда; но позвольте мне уже здесь высказать Вам мое суждение, а главное пожелания в отношении того, что я считаю полезным, чтобы Вы сделали для этого солидного трактата в плане его направленности к публике и в плане его состава.

392

Как сказано, пожелания мои относятся но к содержанию и не к сути дела или ого изложению. Суждение мое таково, что Вы вполне справились с делом, и с на-стоящим удовлетворением я увидел Ваше глубокое спекулятивное проникновение в существо деда. Эта Ваша работа — достаточное доказательство Вашей способности и умения свободно и определенно двигаться в высочайших сферах спекулятивной мысли, последовательно получая и развивая предмет из мыслящего понятия. Я но стану приводить отдельных мест, вызвавших мою удовлетворение, — как сказано, я не все мог проработать в частностях, — но меня весьма заинтересовало, например, Ваше изложение доказательств бытия божьего, того, что такое откровение, вопроса об истине и несомненности и т. д., изложение шеллинговской философии и предшествовавших ей систем и т. д., диалектической необходимости движения вперед и т. д.

Мои пожелания касаются внешних доделок, чтобы скорее ввести сюда читателя, то есть не просто такого, который уже привык к спекулятивным рассуждениям. Вы идете путем углубления в содержание, который преобладает во всей своей основательности, но Вы по даете читателю моментов покоя. рефлексии; такие моменты, так сказать, исторические (имеется в виду но внешняя история, но предварительный рассказ о том, за что "Вы собираетесь взяться теперь по ходу своей мысли), необычайно способствовали бы так называемой необходимой понятности; ведь при падании Вашего сочинения Вам важно иметь читателей, равным образом как важно, чтобы можно было усмотреть, читая его. Ваш donura docendi [дар преподавания].

Попытаюсь указать Вам на некоторые ближайшие обстоятельства: 1) уже будет внесено облегчение, если Вы сделаете больше зазор и разделов внутри Ваших абзацев; пять первых страниц совершенно лишены подразделений, как и 6 следующих, и т. д. Страницы 223— 238 — это один абзац, как и 241 — 251 и т. д. Если различать далее цифрами 1, 2, 3 такие красные строки (a linea), это тоже существенно будет способствовать ясному обзору целого; 2) дальнейшим должны были бы опять те самые исторические цезуры в рефлексии, то

393

есть что, например, у того и у этого, у такой-то ступени, фазы и т. д. такая-то цель, но что ближайшее рассмотрение показывает переход разделение такой позиции и т. д. это объясняется в последующем; или — теперь надлежит доказать, или — доказано и т. д.; особенно следовало бы различать и выделять то, в чем заключается согласно логическому выводу и где начинается диалектический разбор; вообще [полезно] всякое субъективное указанно для читателя, что вот теперь надлежит изложить это, объяснить, доказать то, важно здесь следующее и т. д. И вот таким образом предмет, сам по себе круглый, обращается лицом к читателю, иначе читатель скажет, что не знает, как за него приняться и с чего начать. Такой обзор нужен не только в деталях, но и во всем целом,— подразделение, осуществляющее такой обзор, выгодно и необходимо. Я хотел бы, чтобы уже в начале первого раздела было предпослано такое указание, ориентирующее читателя, о том, что сначала нужно рассмотреть природу чувства и т. п. Такого рода введение в целое и в отдельные части, даже в абзацы и фразы, несомненно, обеспечит Вашему трактату совсем иной прием, чем он получил бы в противном случае. В содержании не пришлось бы ничего менять, но из-за таких вводных дополнений оно увеличится на четверть или треть. Сочинение это в своем теперешнем виде слишком забито материалом и содержанием, и такая вторая сторона требуется, чтобы обратить внимание читателя на путь рассуждения и его результаты; 3) коснусь еще одного различения, на которое следовало бы обратить внимание или же, вернее, указать, что оно вообще осознается: именно, что принимается как предпосылка, а что утверждается на основании предпосылок. Так, уже в самом начале то, что Вы говорите о чувстве, не должно считаться чем-то дедуцированным, но Вы предпосылаете представление (или дедукцию) чувства и здесь только указываете, что оно содержит; такие вещи я стал бы настоятельно различать (в том же месте мне хотелось бы, чтобы указано было конкретное определение того, в какой мере и в каком отношении чувство одновременно есть нечто неопределенное, то есть какого вида определенности

394

ему недостает), было бы уместно здесь, где Вы говорите на основе предпосылаемого, объяснение с помощью примеров.

Я не стал бы так распространяться обо всем этом и, может быть, не сказал бы ничего об этой стороне дела, если бы Вы писали только для меня а немногих друзей простои спекулятивной мысли (впрочем, и для последних, и для себя я хотел бы чего-нибудь из этих добавлений; мне стоило бы немалых усилий пробиться через все детали), но Вы ведь пишете и для читающей и учащейся публики и еще больше для публики только читающей, для которой такие выделения и рассуждения, безусловно, необходимы, она их требует и по праву и по преимуществу именно в них видит преподавание, как таковое. Если с такой ясностью изложить всего десятую — пли двадцатую, тридцатую — долю материала, содержащегося в Вашем трактате, то этого будет достаточно для того, чтобы произвести впечатление и даже научить большему по сравнению с тем, как рекомендует Вас публике эта насыщенность изложения в его замкнутом виде, а ведь именно к публике должны мы направлять по преимуществу свои пожелания. Вы правильно поймете мое намерение, с которым я излагаю эти свои мнимые порицания, и, с другой стороны, оцените их так, что их нужно истолковать скорее как похвалу.

Теперь кратко об остальном, о том, что Вы хотите приняться за логику в ее теперешнем построении — с полемическим намерением; этот труд будет весьма целесообразен и явится Вашей заслугой; в конце концов излагать сам предмет — это еще не все, по крайней мере одного этого мало. Следует перенести действие в стан врага. Это скорее вынудит его осмотреться, перестать игнорировать и, устыдившись, перейти к обороне.

Ваше мнение о возможности приписать мне редактирование журнала, называющегося новым берлинским ежемесячником2, тем более заставляет меня предполагая, что в этом упрекнут меня другие, кто знает меня меньшe. Правда, там много говорится обо мне, но тем менее следовало бы предполагать, что я причастен к этому. Из моих мыслей и случайных высказываний

395

кое-что тоже попадается там; но по крайней мере я высказал их не для такого употребления. Впрочем, каждая мысль хороша сама по себе. Нужно, чтобы дело снова и снова, самыми различными способами доводилось до сведения публики,

Я не думаю, чтобы статьи из Гейдельберга особо исключались. Во всяком случае присылайте их. Главное, журналу нужен более разнообразный тон при единстве тенденции. Я говорил о Вашем намерении с главным распорядителем — д-ром Фёрстером; пошлите ему то, что захотите опубликовать таким образом.

Продолжайте свою писательскую и лекционную деятельностъ; будьте уверены в постоянном искреннем участии.

Ваш Гегель

123 (384). ГЁТЕ — ГЕГЕЛЮ Ваше благородие,

чувствую в себе потребность выразить Ван, как порадовало меня Ваше послание.

Что Вы так глубоко пропинаете в задуманное мной и сделанное, чем бы все это ни было, и удостаиваете полного и мотивированного своего одобрения, служит мне великим поощрением и ободрением. В добрый час пришли Bашu .пястки, когда, под впечатлением новейшего разбора энтоитичееких цветов, я вновь просматриваю записи о своих старых хроматических вес гадаваниях и не могу удержаться от того, чтобы, тщательно отредактировав некоторые, не приблизить время появления их перед публикой.

Ваши ценные замечания всегда будут у меня пред глазами, укрепляя меня в вере, в то минуты, когда безрадостная разработка тон темы, в чем повинны бывают современники, если не заставляет меня поколебаться, то близка к тому, чтобы заставить меня отступит!.. Примите вновь мою благодарность и позвольте время от времени посылать Вам новые мои труды. Поскольку Вы столь дружески расположены к прафеноменам и признаете зa мной даже некое родство с этими демоническими существами, осмелюсь доставить философу несколько экземпляров таковых в уверенности, что тот обойдется с ниши так же благосклонно, как и с собратьями as.

Верный Вам И. Б. Гёте Веймар, 13 апреля 1321 г.

396

Абсолюту покорнейше препоручает себя в дружеские руки прафеноменн начало лета 1821 г.

124 (387). ГЕГЕЛЬ —ДАУБУ

Берлин, 9 мая 1821 г.

Только в конце марта сюда прибыл г-н д-р Хьорт (как он сказал, болезнь на всю зиму задержала его в Мюнхене) и привоз Ваше дружеское письмо от сентября. Это ближайшая причина такого позднего ответа на него. Но хотя ближайшим поводом для строк, которые я пишу сейчас, является Баше письмо, смотрите на них, пожалуйста, как на проистекающие из внутренней потребности дать самому себе, с помощью такой письменной беседы, ощущение Вашей близости. Поскольку такая беседа превратится в путешествие и визит, для наслаждения которыми нужно завершить сначала прочие дела, происходит то, что бывает обычно с давно задуманными поездками, а именно позже всего наступает время для того, что хотел бы видеть раньше чего и чаще всего. Не могу выразить Вам, как дорого мне и как безоблачно во мне воспоминание о Вас. как дороги мне и как целительны для меня дружба Ваша и любовь, некогда подаренная мне Вами и столь верно Вами хранимая. Когда я решил оставить Гейделъберг, я хорошо знал, чтоб потеряю с этим отъездом, и до сих нор чувствую эту утрату. Ваша душевная память смягчает горечь принесенной жертвы1.

Проявленный Вами интерес к моим философским работам не может не доставлять мне чувства особенного удовлетворения, я рассматриваю это как редкий дар дли меня, ведь Вы сами знаете лучше меня, как смотрит у нас на все спекулятивно» наши начетчики, фари-вои и словоблуды. Моя «Философия права», наверное, давным-давно в Ваших руках. Хотел бы, чтобы но меньшей мере основное снискало Ваше одобрение. Я пе мог распространить изучение частностей, которых так

397

много в этом предмете, на все стороны. Такие вещи мне пришлось приберечь на будущее и, главное, следить только за тем, чтобы вышло целое. Так, изучение Вашего «Иуды Искариота» я отложил на будущее до разработки моральной полиции. Не оставляйте слишком долго неисполненной надежду на выход в свет Вашей догматики и морали2. Первой я жду с тем большим нетерпением, что в это лето я принялся за философию религии, говорят, Шлейермахер тоже печатает сейчас догматику3. Приходит на ум Ксения: Долго можно платить разменной монетой, но вот пора вытаскивать и кошель4!» Но будет ли в кошеле этом что-нибудь, кроме тех же грошей, увидим. Трактат его о предопределении (в его богословском журнале) показался мне крайне скудным5.

Только что мне сказали, что рецензия на мое «Естественное право» опубликована в «Hcidelberger Jahr-biicher» — с их теперешним грязным нарядом, который я видел . Я слышал только одно это и очень хочу, если Вы или Хинрикс не предложат мне узнать большее, чтобы все напечатанное там относилось только к предисловию. Тогда я заключу, что писал мой земляк Паулюс! Впрочем, предисловием моим и соответствующими высказываниями я хотел, как Вы, верно, заметили, попасть не о бровь, а в глаз этой пустопорожней и заносчивой секте — теленку в глаз, как говорят швабы. Они привыкли, что за ними всегда последнее слово и отчасти были весьма поражены, что с научной стороны на них махнули рукой и даже смеют публично выступать против них. Здесь, где партия эта особенно привыкла, что слово всегда за ней, и считала и считает себя некоей puissance [силой], я вижу разные кислые мины или по крайней мере косые взгляды в мою сторону. На так называемое шмальцевское товарищество они не могли тут сваливать то, что говорил я, и потому тем более были в замешательство, по какой статье пустить дело.

Если Вас интересует Каровэ8, то вот самое целесообразное, что могли бы Вы сделать, — дать ему совет серьезно подумать о Бонне и для этого получить отпущение грехов — за связи его с бывшим буршеншафтом — от здешней министерской комиссии. Если он не

398

добьется тут своего оправдания, то всякая дальнейшая, особенно академическая, карьера для него закрыта, и не только у нас, но, как показывает опыт, и в других местах! В Бонне он и помимо всего этого будет на своем месте, тогда как в Гейдельборге у него конкурент — Хинрикс.

Прощайте, дорогой и уважаемый человек, и сохраните Саше столь доброжелательное дружеское отношение ко мне.

Преданный Вам Гегель

125 (389). ГЕГЕЛЬ — КРЕЙЦЕРУ (Черновик)

Могу ли я, любезный, дорогой друг, отблагодарить Вас за все столь ценные подарки, которыми я обязан Вашей дружбе, а остальной мир— Вашему неутомимому рвению. Оно столь же поражает меня, сколь радует доброта Ваша. Сначала о том, что я получил последним: вчера приходят 6 первых листов «Теологии» Прокла , сегодня еще 2 с курьером — настолько, вижу я. торопили Вы книгопродавца со спешной доставкой мне, в самом деле, подарок этот, на который Вы издавна подавали мне надежду, доставил мне огромную радость. К тому же перевод и примечании, которыми снабдили Вы то, что напечатали, — восполнение, и улучшение текста; этот трактат Прокла самое ценное и дорогое для меня из всего, что видел я у неоплатоников; платоновская диалектика — и в то же время более высокая, чем у Платона, степень систематизации, организации идеи в ней самой — это небывалый шаг в философии — но преимуществу заслуга Прокла, из которого черпали последующие. Этим изданием Вы способствовали устранению значительного пробела, и в своих лекциях по истории философии я не премину обратить внимание но Прокла и специально на это сочинение, которое представляется мне подлинным поворотным моментом, переходом древности в новое время, древней философии в христианство, моментом, подчеркивать который вновь, является сейчас настоятельным делом. Нет

399

ничего более своевременного, чем это повое издание Прокла.

Но что же сказать мне об этом еще более грандиозном, совершенно своеобразном труде, о новой мифологии и символике? Эта работа и на сей раз кажется, если быть искренним, книгой, полностью исчерпывающей столь далеко простирающуюся, обширную и великую материю, но исчерпывающей се не только одной предельно широкой ученостью, но и идеей, философией, духом; это труд, с которым мы можем вновь показаться перед иностранцами. Но могу описать Вам, какая поддержка, особенно для моей эстетики, держать в руках талую книгу. Я предполагаю читать эстетику этой зимой, и теперь работа Ваша позволяет мне пойти глубже и со временем, быть может, выпустить что-нибудь об этом предмете.'2. Мне не нужно говорить Сим,— Вы знаете об атом лучше других, — насколько совершеннее стала книга благодаря дополнению ученого аппарата, размеренности в разработке разных мифологических тем, ясности членения, отбрасыванию... Я бы сказал, что особенно по дуто мне смягчение противоположности между определенностью, с которой осознается некий тезис, выделенным, сознаваемым значением символа и чувством сути, инстинктивным порождением и, далее, необходимой ролью разума в мифологических к символических религиях.

Но что сказать мне об этой мучительной роже, выпиленной из полена нашим добрым стариком Фоссом и противопоставленной Вашему каварскому мрамору, — он заставляет ее корчить всевозможные тупые гримасы и делать всякие ужимки|. Он никакого представления не имеет об отличии чисто внешней явной, исторической взаимосвязи от преемственности традиции, которая скрывается в глубине, где представление само не ведает о себе как о традиции, о своей давности — о традиции, единый исток которой распознается только благодаря сравнению, по знакам ее и плодим наряду с отрывочными и томными историческими указаниями и намеками, и (это третье) от совершенно внутренней взаимосвязи единого разума и разумного миросозерцания.

400

Ваших «Фоссиан» я еще не видел, но позавчера слышал, что они есть здесь. Из письма советнику Партою вижу, что все это было забавой для Вас, — это единственное, что можно с ним поделать: несчастная, ипохондрическая, раздраженная душа, при своей прохондричности вполне благостная. Из того письма мне было очень приятно видеть, что Вы проявляете заботу о Хинрексе, он, безусловно, заслушивает этого, С такой поддержкой, как Вы и Дауб, он, конечно, будет держаться на ногах, по вот добывание хлеба насущного — для этого нет средства хуже, чем философия, и философия абстрактная и спекулятивная. Ведь издатели в лучшей случае находят для себя философские курсы или совершенно популярные философские сочинения типа назидательных книг. Я еще не говорил с Партеем — книгопродавцем, который печатает все. Но в отношении темы, которую разрабатывает Хинрпкс, появилось одно новое обстоятельство: несколько недель назад, когда один чужак, д-р Феннер, жалкий тип, которого отверг наш факультет, собрался читать лекции для дам о натурфилософии Окена, король наложил на них запрет, поскольку философия эта ведет к атеизму, и возложил па министра ответственность за то, чтобы впредь в королевских университетах не преподавалась такая натурфилософия и ей подобная, ведущая к атеизму (спекулятивное философствование о религии)5. (в Отношение религии к философии» — такой заголовок может вызвать подозрения, лучше: «Опыты спекулятивного обоснования теологии».)

Нашему уполномоченному я сказал об этом: всякое спекулятивное философствование о религии можно свести к атеизму, важно только, кто это делает; своеобразное благочестие наших дней и злая воля этих и других демагогов, у которых, как известно, благочестие пышно цветет, без труда позаботятся о таких вождях и снова введут в моду полузабытый лозунг «атеизма», после того как слово это опять произнесено. Хинрикс всегда должен иметь в виду прусские университеты. Но и помимо этого, если в каком-нибудь городе — все равно где — [на него] наложат печать, например демагогии или, того хуже, атеизма, то этот человек будет уже везде

401

в немецкой империи — в пределах Священного союза — носить такую печать — caveto [берегись] — на лбу. Я сам напишу Хинриксу об этой стороне дела, Я не просмотрел внимательнее его рукописи, когда она была у меня, с этой точки зрения — поскольку она может дать повод для недоразумений в выражениях.

Но теперь еще одно, и притом главное. Прошлой осенью я был в Дрездене6, и когда увидел его, то пожалел, что не бывал тут 30 лет, но прежде всего я заметил а нем одно особое удобство — для встреч добрых и ученых друзей. Мне кажется, что Вы, да и Дауб никогда не были там. Что могло бы быть прекраснее, чем иногда съезжаться туда на осенние каникулы. Побывайте там однажды, и Вам захочется бивать там чаще. Я так уговариваю Вас, потому что знаю, что Нам там понравится. Вы скажете, что я выигрываю, так как Дрезден мне ближе, чем Вам. Но между нами нет никакого города —даже и влево, и вправо от пути,.— который сам по себе был бы таким приветливым, столь богатым развлеченными — как раз сообразными с каникулами — для совместного otium'a (досуга] друзей...

126 (390). ГЕГЕЛЬ - НИТХАММЕРУ

Берлин, 9.6.1821.

I...] Вы хотите, наверное, услышать и о моих делах. Вы знаете, что я приехал сюда, чтобы быть в центре, а не в провинции. И в этом центре мое положение, как я чувствую, вполне удовлетворительно, даже успокоительно, в связи с моей служебной деятельностью, а также и одобрительными настроениями в верхах. В последнем отношении мою должность можно пояснять сравнением с одной баварской. У вас, если я правильно помню, есть так называемые expositos1; такая должность есть и здесь. Кроме того, Вы знаете, что профессор философии — это прирожденный expositus. Демагогические беды я перенес без потерь, правда

402

но без опасений перед очернителями, кливетниками и т. д., пока не прочитал письма Ветте3 и не познакомился ближе с некоторыми индивидами, отчасти демагогически настроенными, отчасти же с теми, кто вел дела против них, и, таким образом, увидел, с одной стороны, все ничтожество и вполне заслуженную судьбу одних, с другой же — справедливость властей, проявившуюся, правда, при столь туманных обстоятельствах не с самого начала, а в конечном счете; и увидел и еще больше (так, с прошлого года для моих лекций держат репетитора; дело его — слушать мои курсы и по четыре часа в неделю консультировать по ним — с 400 талерами годового содержания; он был арестован по подозрению в демагогии, и десять недель днем и ночью при том в заключении находился жандарм4). Вновь возникшая опасность, надеюсь, не коснется меня. Несколько педель назад (причиной был «дин ничтожный тип) король своим кабинетным указом возложил па министра ответственность за то, чтобы впредь в прусских университетах не читалась натурфилософия Океана или подобные учения, ведущие к атеизму и совращающие молодежь5. Вы сами можете порассказать о таких бедах. Я в это лето читаю философию религии, и совесть моя при этом чиста. Вы ведь знаете, я, во-первых, боязливый человек, во-вторых, люблю покой, и мне совсем не доставляет удовольствия наблюдать из года в год, как надвигается гроза, хотя бы я и был убежден, что на меня упадет самое большое несколько капель из этой дождевой тучи. Но Вы ведь знаете и то, что, находясь в центре, можно в виде преимущества иметь более правильные сведения обо всем, что готовится, и быть более уверенным в своем деле и своем положении; и в конце концов — по о конце мне нечего еще сказать Вам, даже и Вам, поскольку нет еще и начала!

Вот Вам подробный и как будто верный очерк моегo положения. О дальнейших моих занятиях Вы будете узнавать из печатных трудов. Но и с этим я не тороплюсь чрезмерно

403

127 (393). ГЕГЕЛЬ - ГЕТЕ

Берлин, 2 авг[уста] 1821 г.

Вагас Превосходительство,

столь великую благодарность и одновременно извинения в таком запоздании надлежит мне выразить Вам, что не знаю, с чего начать. Хорошо упаковавший прекрасный подарок пришел в целости и сохранности, и я не успевал восхищаться то неисчерпаемостью феномена, то глубоким смыслом представленного, то изяществом исполнения, то плодотворностью вытекающих отсюда следствий, и именно многогранность радости, соединяющаяся в целое в восхищении дружеской добротой Вашего Превосходительства, не допускала меня прежде приступить к подобающим словам благодарности. Но поскольку в абстрактном феномене цвета главную роль играет стекло, то уже сам по себе стеклянный бокал — намного более затейливый прибор, чем треугольная призма в роли кола, коим, держа его в лапах, ангел сатаны побивает физиков. По крайней мере пьющих среди них подобный изящный аппарат должен был бы соблазнить на то, чтобы вытащить из плоти своей кол и, напротив, заглядывать в бокал, а вместе с тем заглянуть и на объективное порождение цвета, каковое можно видеть здесь во всей его наивности. И феномены вторичных, цветов столь приятно выступают наружу, когда мы, переходя к следующему этапу, даем стеклу выполнять его более специфическую функцию, наполняя его вином разного цвета '.

Каким бы поучительным испокон веков ни был бокал вина, он бесконечно выиграл благодаря ходу мысли Вашего Превосходительства. Если вино уже бывало мощной опорой натурфилософия, каковая силится показать, что в природе есть дух, именно в бокале обладая ближайшим и сильнейшим подтверждением такого учения, если уже древними Вакх был признаваем и почитаем по сущности своей как мистический Дионис,—как бы пи шумел и ни злобился, возмущаясь против этого, старый добряк Фосс2, то мне представляется, что только теперь, благодаря подаренному Вашим Превосходительством бокалу, для меня раскрылось

404

верное понимание мистического мирового бокала друга моего Крейцера. Чем иным может он быть, если не прозрачной всеобъемлющей оболочкой с желтым, проросшим двенадцатью златыми знаками Зодиака поясом, являющим пестрый мир красок, будучи обращаем как к блестящему Ормуаду, так и к мрачному Ариману4? Но чтобы не оставался он миром схемы, о том заботятся эти золотые кроны листьев и плоды, наполняющие бокал кровью, той, из которой черпают силы и бодрость разноцветные тени, как тени Элизиума из бараньей крови, которую дал им выпить Одиссей. Но каждый раз экспериментируя с этим многозначительным кубком, пью за бодрость и здоровье Вашего Превосходительства, и о памяти о Вас еще более, нежели в символической праистории, черпаю свежесть и новые силы и праздную торжество подтвержденной веры своей в пресуществление всего внутреннего и внешнего, мысли в феномен и феномена в мысль, равно как благодарность к подтверждающему ату веру.

За этими виватами нередко бывает, однако, что вырвется какой-нибудь pcreat [да погибнет] филистерам. Мне кажется, я вспоминаю, что Ваше Превосходительство еще лет двадцать тому назад проронили слови о желании своем пригвоздить к столу ослиные уши физиков. Если позднейшее мягкосердечие и удержало Вас от того, чтобы дать ход справедливому делу, то все же история того, как принимали Ваше учение о цвете, составила бы интересную картину — в параллель к принятию «Вортера», а детальное изложение и опровержение предъявленных Вам возражений произвело бы значительное впечатление, даже показалось бы неизбежным для того, чтобы наступил период обсуждения аргументов и контраргументов. Умалчивать, но замечать — вот излюбленное средство спеси, лености, а по отношению к публике самое действенное средство сохранения своего авторитета. Счастье еще, что некоторые все же говорили; но ремесленникам это опять-таки диет довод, будто бы на Ваши так называемые «сомнения» уже дан ответ, и на этом они будут стоять, что якобы никаких возражений не поступало, И я бы хотел, чтобы этим важным людям испортили их утехи; желание

405

такое снова пробуждается во мне, поскольку только что один молодой человек принес мне «Всеобщие принципы науки» (2-ю часть) моего коллеги из Киля, фон Бергера, где о «критике опытов за и против и выводов из них» говорится simpliciter и par parenthesim [попросту и в скобках.]: «(в каковом отношении отсылаем читателя к ясному изложению и оценке спорного вопроса у нашего друга К. Г. Пфаффа в сочинении и т. д.)». Если к правильно помню это так называемое сочинение «и т. д.» Пфаффа, то он основывается там главный образом на опыте с линзами; Вы в «Учении о цвете» и так остались у нас в долгу о том, что касается этой стороны отражения прафеномена, и обстоятельство это снимет всю полемичность даже в устранении Пфаффа, если Вы возьметесь за таковое не в прозе (ибо Вы, наверное, а стихах обратитесь к этому вопросу). Но такие простецкие ссылки на самом деле слишком уже благостны и самодовольны, чтобы Ваше Превосходительство могло допустить подобные манеры; да и возможны они лишь до тех пор, пока за этим «нашим другом» остается последнее слово6.

Тот молодой человек, г-н д-р фод Хепнинг, который, насколько я знаю, имеет честь быть известным Вашему Превосходительству, открыл мне сегодня свое намерение сделать обзор всех официальных обсуждений «Учения о цвете»; у него есть усердие, понимание и достаточные знания самого дела, у меня есть надежды на него; по вообще он очень занят и не может, как следовало бы, посвятить полгода исключительно этой работе; я не премину поощрить его к этой работе ц буду помогать ему, в чем только могу. Мне, по-видимому, не следовало бы говорить об атом в том же тексте, где я выражаю пожелание, чтобы подобный замысел был исполнен Вашим Превосходительством; но, не оставляя надежды па это, по крайней мере на рассмотрение некоторых, особо интересных моментов Вашим Превосходительством, надеюсь, что работа моего друга может быть полезной в своем роде. Если она успешно пойдет, я извещу об атом, и тогда Вы, быть может, позволите при удобном случае спрашивать у Вас совета7,

406

А в заключение Ваше Превосходительство позволят мне сердечно и благодарно выпить за Ваше здоровье из бокала не только веры, но и видения в честь этого дня и на будущее, в честь 28 числа — nam de cetera sumi.

Вашего Превосходительства

покорнейший

Гегель

128 (406). ГЕГЕЛЬ — ФОН ИКСКЮЛЮ

[Берлин, 28 ноября 1821]

...Ваше счастье, что отечество Ваше занимает такое значительное место во всемирной истории, без сомнения имея перед собой еще более великое предназначение. Остальные современные государства, как может показаться, уже более или менее достигли цели своего развития; быть может, у многих кульминационная точка ужо оставлена позади и положение их стало статическим, Россия же, уже теперь, может быть, сильнейшая держава среди всех прочих, в лоне своем скрывает небывалые возможности развития своей интенсивной природы. Ваше личное счастье, что благодаря своему рождению, состоянию, талантам и знаниям, уже оказанным услугам Вы можете в самое ближайшее время занять не просто подчиненное место в этом колоссальной здании...

129 (409). ГЕГЕЛЬ — ХИИРИКСУ

Берлин, 4 апр[еля] 1822 г.

Посылаю Вам рукопись1, она еще но совсем закончили, недостает только 1—2 листов; но мне не хотелось Вас еще больше, чтобы в конце концов не совсем.

Время не позволило привести рукопись в лучший вид; вынужденный прерывать работу, я часто терял связь; значит, в редакции это может обнаружить себя не иначе чем...

407

b) Вы печатаете у себя в городе, значит, позаботитесь о качестве оттисков; вое места, где абзацы и дополнения на полях, правильно отмечены. Но нужен внимательный наборщик, и даже скорее внимательный руководитель, и этим последним будете Вы; где Вы

увидите недостатки, исправляйте.

c) Велите отпечатать для меня особо дюжину или примерно столько экземпляров. Пошлите один экземпляр нашему господину министру.

d) Я же с нетерпением жду Вашей работы; поскольку она уже отпечатана, не мог бы я получить уже один экземпляр?

Простите мне общий характер содержания, частично повторяющего уже сказанное в других местах; связанная с моим существованием необходимость отвлекаться не допускала ничего иного; к нашей нынешней теологии здесь есть местами прямые подходы, что Дауб не можете не наметить. А от Дауба я жду открытого объяснения — догматика ли это объединенной евангелической церкви, когда предлагают нам в качестве таковой бесстыдство и поверхностность, правда только в виде первой части, быть может, потому, что не осмеливаются на большее в эту эпоху угнетения, как принято говорить

180 (410). ГЕГЕЛЬ — ХИНРИКСУ

Берлин, на пасху 1822 г. Отправлено 9 апреля.

С этим письмом следуют, уважаемый друг, последние листы моего предисловия; начало отправлено отсюда с почтой 4 апреля. Заключение составляет одно место из Вашего письма относительно субъективного развития и направленности сочинения; место это тронуло и порадовало меня, столь же приятно мне опубликовать его теперь. Там с четкой определенностью говорится о тенденции Вашего трактата, и если бы Вы сами должны были высказаться в печати о Вашей внутренней потребности, то Вы не могли бы сделать

408

этого столь же просто и бесхитростно. Некоторые строки я поначалу выпустил, поскольку лишь сегодня я нашел кусочек бумаги с вырванной печатью, содержащий пропущенные слова. Слова в Вашем тексте, характеризующие более конкретно мою философию, я вычеркнул. Одно слово, которое я поставил для ясности, заменив им местоимение, дает, вероятно, тот смысл, который предполагало Вы, но это не было вполне мне ясно. Чтобы устранить неясность, я поставил существительное, так как теперь по крайней мере хорошо и так и должно оставаться. А теперь лучшие пожелания и связи с настоящим вступлением в мир. Какого приема следует Вам ожидать, я сказал в предисловии. Многое там написало специально для Даубау которого прошу сердечно приветствовать и от которого надеюсь вскоре тоже получить что-нибудь печатное. Есть необходимость в том, чтобы все мы постепенно возвышали голос. Скажите Даубу совершенно по секрету, что министр думает пригласить сюда его и Шварца, чтобы обсуждать дела церкви и теологии. Скажите ему, что нет ничего, чего бы я желал больше, но что у нас проходят дни и годы, пока исполнится задуманное. Если министр будет говорить со мной об этом, то я скажу ему, что ему стоит только просить обоих господ о 1) присылке статей их церковного союза; 2) критике догматики евангелической церкви (автор которой', по-видимому, не осмелился показаться па людях со своей второй пастью, которая должна была выйти к рождеству), и тогда он увидит, что думают они о теологии и о такой берлинской теологии [...].

181 (413). ГЕГЕЛЬ - АЛЬТЕНШТЕЙНУ

Ваше Превосходительство

оказали мне милость, подав мне приглашением в здешний университет надежду, что исполнение планов Вашего Превосходительства в отношении научных заведений предоставит Вам случай открыть предо мной новое поле деятельности и в дальнейшем повысить мои доходы .

409

Осуществление этих милостивых заверений я мог рассматривать исключительно в связи с высокими намерениями Вашего Превосходительства в деде поощрения наук и образования юношества и в этой связи считать лишь второстепенными мои личные пожелания улучшения моего экономического положения. Поскольку, однако, прошло четыре с половиной года с моего вступления в должность и разного рода домашние беды сделали мое положение тягостным для меня, то последнее не могло не попомнить мне о прежних милостивых словах Вашего Превосходительства, и благорасположение Вашего Превосходительства дозволяет мне говорить с Вами о моих пожеланиях» возникших ввиду упомянутых обстоятельств. Не без благодарности я, со стороны экономической, оценил некоторое повышение моих доходов в связи с благосклонной передачей мне функции при здешней Королевской научной экзаменационной комиссии. Эта прибавка почти поглощается, однако, тем, что ввиду близящейся старости я тем более обязан думать об обеспечении будущего жены моей и детей, что все собственные средства, которые я имел, я принес в жертву своему образованию, каковое посвящаю теперь Королевской службе. Уже вступление во всеобщую вдовью кассу для ежегодного получения моими наследниками суммы в 300 талеров вместе с тем, что должен вносить я в университетскую вдовью кассу, вводит меня в ежегодный расход в 170 талеров, и при столь значительном годовом пожертвовании мне не могут не представляться два обстоятельства: что в случае, если я скончаюсь не в качестве профессора Королевского университета, все взносы мои в университетскую вдовью кассу будут совершенно затеряны и что ввиду вступления моего во всеобщую вдовью кассу вдова моя я дети тем менее смогут ждать милостивой поддержки Его королевского величества.

Помимо этих значительных затрат на обеспечение моей семьи болезни, случившиеся в ней, столь высокая в этом городе стоимость воспитания подрастающих детей, ухудшение с недавних пор моего здоровья возлагают

410

на меня такие расходы, которые я не могу погасить своими прежними доходами. Откровенно смею добавить к этому, что научный предмет, которому я посвящаю свои силы на Королевской службе, такого рода, что основательная и добросовестная разработка его требует большего времени и совсем иных усилий, нежели предметы многих других профессоров, а потому оставляет мне мало времени для восполнения моих доходов с помощью писательских трудов, помимо того что философские работы для публики обычно влекут за собой лишь на значительное вознаграждение.

Я полагал, что обстоятельства эти дозволяют мне проявить смелость и почтительнейше обратиться к милостивой благосклонности Вашего Превосходительства, каковую проявить Ваше Превосходительство изволили еще в прошлую осень по случаю путешествия, ставшего необходимым для восстановления моего здоровья и пригодности моей к выполнению служебных обязанностей, и верноподданнейше препоручить высокому вниманию Вашего Превосходительства обстоятельства мои и питаемые мной надежды .

Вашего Превосходительства

верпоподданный

Гегель, профессор

здешнего Королевского университета.

Берлин, 6 июня 1822 г.

131а (418). ГЕГЕЛЬ - АЛЬТЕНШТЕЙНУ

Ваше Превосходительство соизволяли столь благосклонно рассмотреть мое верноподданнейшое представление от 6 числа прошлого месяца, что я чувствую себя обязанным выразить самую искреннюю мою благодарность. Чрезвычайное вознаграждение, милостиво дарованное мне 26 числа того же месяца, освобождает мое экономическое положение от многообразных и не терпящих отлагательства коими оно было отягощено, и это вспомоществование

411

приобретает для меня еще более высокое значение благодаря тому деликатному способу, коим таково было предложено мне, и благодаря тем милостивым словам, коими Ваше Превосходительство соблаговолили сопроводить таковое. Дозвольте, Ваше Превосходительство, принести Вам мою особую благодарность за эти слова, тем более сердечную, чем более укрепляет и вдохновляет меня в моем тяжелом призвании благосклонное удовлетворение Вашего Превосходительства моей публичной деятельностью.

Дальнейшее совершенствование внешних условий моей жизни я имею смиреннейше предоставить мудрому усмотрению Вашего Превосходительства с тем безусловным довернем, с которым я последовал почетному приглашению Вашего Превосходительства поступить на Королевскую государственную службу. При том объеме занятий, который присущ профессии, избранной делом моей жизни, я не могу думать о каком-либо ином расширении таковых, нежели то, какое ближайшем образом само собой примыкает к ним, а именно о завершении начатых мной научных трудов п придании моим научным устремлениями Польшей действенности и направленности в сторону более широкой публики. Отныне я могу не опасаться, что заботы внешнего характера внесут смуту или расстройство в мою работу, для счастливого успеха каповой потребны свобода и светлая ясность духа, ибо своими милостивыми обещаниями Ваше Превосходительство совершенно успокоили меня в этом отношении, тогда как неоднократные и недвусмысленные доказательства создали у меня служащее дальнейшим поощрением убеждение в том, что возможные опасения высших государственных инстанций в отношении философии, опасения, повод к каковым легко мог быть подан извращенными устремлениями внутри таковой, отнюдь не коснулись моей публичной деятельности как преподавателя и что я не без признания и небезуспешно трудился на своей ниве, способствуя обретению учащимся юношеством правильных понятий и стремясь быть достойным доверия Вашего Превосходительства и Королевского правительства.

412

С чувством почтительнейшей благодарности прибываю

Вашего Превосходительства

покорнейший

Гегель, профессор

здешнего Королевского университета

Берлин, 3 июля 1822 г.

132 (421). ГЕГЕЛЬ - НИТХАММЕРУ

Берлин, 18 июля 1822 г.

[...] Я, правда, надеюсь получить наилучшие вести о здоровье Вашем и Вашей жены и узнать, что с этой точки зрения Вам не требуется путешествие. Но для укрепления здоровья таковое всегда полезно; а Ваша былая подвижность, наверное, не покинула Вас еще настолько, чтобы я не мог надеяться, что однажды Вы отправитесь в Мекленбург и при этом посетите и нас. Маленькую поездку совершу этой осенью и я хотя бы потому, что я получил на нее деньги от министра, не говоря уж о том, что я приглашен в Петербург в обществе г-на Франца фон Баадера; в противном случае я остался бы здесь, чтобы работать. Зимой я буду читать философию всемирной истории; для этого мне надо еще многое обозреть.

Прилагаю несколько листков, написанных как предисловие2. Эти слова, касаясь философии, теологии, христианства, по преимуществу посвящены предметам Ваших интересов, п я хотел бы, чтобы Вы одобрили их принципы. В таких материях вообще можно ожидать согласия лишь немногих. Но хуже всего приходится с разумными понятиями о материях государственных; однако я в печати засвидетельствовал, что и не хотел лучшего приема со стороны этого разглагольствующего о свободе сброда3. Но и не следует беспокоиться об этих посторонних вещах..

Прошу вручить экземпляр оберфднанцрату Роту. Передайте привет мой и моей жены ему и мадам фон Рот. Хотел бы особенно поблагодарить за подаренные сочинения Гамана, столь интересные для меня [...].

413

133 (422). ГЕГЕЛЬ - ДЮБОКУ

Берлин, 30 июля 1822 г.

Мне надлежит принести Вам, глубокоуважаемый господин, свои извинения за задержку ответа на благосклонное письмо, каковым Вы пожелали почтить меня. Первое Ваше письмо обрадовало меня возможностью познакомиться с искренним другом истины, а второе теперь и со знатоком форм, в каковые стремится философия облечь истину, равно как с человеком, зрелым благодаря опыту внешней и внутренней жизни, деятельным в практическом призвании, удовлетворенным как своими трудами, так и семейной жизнью. Эти сведения, сообщенные Вами о себе, облегчают мне ответ, не только предоставляя мне более конкретные исходные моменты для изложении мыслей, но и являя мне душу, единую с самой собой и своим положением, внутреннее здоровье духа, каковое, верно, создает для индивида основу подлинного познания, тогда как в противном случае раздумья легко могут приводить к болезненному копанию в своей душе, не знающему ни начала, ни конца прежде всего потому, что она и не желает знать их.

Что касается объяснения мыслей моих об истине, о чем Вы просите меня, то вы сами знаете, что подобные мысли, дабы быть оправданными, требуют исчерпывающего истолкования и письмо может ограничиться лишь общими указаниями; равным образом Вы желаете, чтобы я указал то из моих сочинений, где Вы могли бы обнаружить требуемое. Постараюсь соединить ответ на вопроса.

Мне но надо говорить о том, что вообще истина ближайшим образом открыта для человека в религии, что она оживлена и оплодотворена опытом его жизни" и его души; ибо постигать в форме мысли есть ужо дальнейшая потребность — то есть потребность в том, чтобы, пользуясь употребленным Вами выражением, не просто обладать ею в вере, но и видеть ее — именно глазами духа, ибо телесными глазами это невозможно— ведать истину. А интересы Вашего духа давно уже привели Вас к точке зрения такой потребности.

414

[Итак, мне не приходится указывать на первую форму, равно как говорить о переходе ее во вторую., то есть веры в звание. Только одно позвольте мне заметить, что сразу же составляет важное различение, берутся ли вера и знание как различные по своему содержанию или же как разные формы одного и того же содержания. И в этом отношении моя взгляд состоит в том (причем это для меня один из важнейших пунктов), что религия, конечно, могла обманывать индивидов, но не пароды и не поколения и что философия до тех пор не завершена, по крайней мере в изложении своем, пока ей не удастся осуществить примирение к гармонию веры и знания.]' О соотношении этих форм я рассуждал недавно на нескольких страницах, экземпляр которых осмелюсь приложить теперь к письму (прошу сначала внимательно исправить указанные опечатки) и которые являются предисловием к сочинению одного из моих учеников, д-ра Хинрнкса, «О религии в отношении к науке».

Но мысль о понимании, постижении истины в мышлении сейчас же встречается с кантонским взглядом о простой субъективности мышления — взгляд этот известен Вам и Вы поднялись над ним. Поскольку Вы, как вижу и на Вашего письма, француз но рождению я, кроме того, человек, занятый здравой деятельностью, Вы не могли остановиться на таком немецком ипохондрическом взгляде, который обратил в тщету все объективное и только наслаждается этой тщетой в своей душе. [Говоря так, я отнюдь не забываю о заслугах кантовской философии —на ней я сам воспитан— для прогресса, и даже в особенности для революции в философском образе мысли.] Но я отвлекаясь от прочих заслуг кантовской философии, приведу в пример только одно — насколько интересно и поучительно не только видеть у Канта, в его так называемых постулатах, потребность в идее, но и ближайшее определение таковой. Все сказанное в его «Критике способности суждения» о мысли созерцающего рассудка, цели в самом себе, которая в то же время существует и естественным образом — а органических вещах, все

415

это может послужить введением для дальнейшего развития взглядов. Правда, нужно отвлечься от высказанной там точки зрения, что подобные идеи берутся только как субъективный принцип рассмотрения. Скажу здесь о том, что приводите Вы в своем письме, — о том, что идею я понимаю как становление, как единство бытия и ничто. Отмечу здесь два момента. Во-первых, бытие и ничто суть наибеднейшее, а потому первоначальные формы противоречия; другие такие формы, на которых ни одной нельзя, однако, придерживаться в отдельности, — бытие и сущность, бытие и мышление, идеальность и реальность, понятие и объективность, подобно изменчивому и неизменному у Рейнгольда — соединение и различение и т, д. Напротив, научным способом представления идеи я считаю такое, при котором раскрывается процесс, причем начиная с абстрактного, ибо всякое начало абстрактно, и кончая конкретным, как процесс движущийся сам по себе и саморазвивающийся. Вообще идея по существу своему конкретна как единство различенного, а высшее единство есть единство понятия с его объективностью, почему и истина, но уже в связи с представлениями, определяется как совпадение таковых с предметами. Но затем я беру истину еще и в том более определенном смысле, что она присуща или по присуща предметам в них самих. Неистинный предмет вполне может существовать, а у нас может быть правильное о нем представление, но такой предмет не то, чем он должен быть, то есть он несообразен со споим понятием (это мы называем также дурным). Дурное действие не истинно, понятие разумной воли в нем необъективно, а понятие такое есть то, чем должно быть действие, то есть присущее ему предназначение. Поэтому только идея в высшем ее значения, бог, есть истинно истинное, то, где у свободного понятия в его объективности нот уже неразрешенных противоречий, то есть то, что никоим образом больше не сковано конечным. Во-вторых, замечу, что следует выставлять такие определения, как: идея есть единство бытия и ничто, понятия и объективности, изменчивого и неизменного

416

и т. д. — и такие тезисы, как: бытие есть ничто, понятие есть объективность, идеальное есть реальное, и наоборот. Но одновременно нужно знать, что все подобные определения и тезисы одностороние, а посему оппозиция им правомерна. Присущий им недостаток и состоит как раз в том, что они выражают по преимуществу только одну сторону, единство, существование {das 1st) и. следовательно, не выражают наличного различия (бытие и ничто и т. д.) и того негативного, что заключено и сопряжении таких определенностей. Поэтому вполне обоснована манера Рейнгольда выражаться —различающее соединение и т. д. В этом отношении взгляд мой состоит в том, что идея может быть выражена и постигнута только как процесс в ней самой (пример — становление) и пак движение. Ибо истинное не ость нечто только покоящееся, сущее, по есть только нечто самодвижущееся и живое; вечное различение и существующее в Едином сведение всякого различии к тому, чтобы оно уже по било различием; что также, будучи понято Jan; некий способ восприятия, может быть названо вечной любовью. Идея, жизнь, дух — они существуют только как движение и самом себе, как такое движение, которое равным образом есть абсолютный покой.

Однако время кончать и поэтому прибавлю только одно: я склонен думать, что содержание это наличествует во венком подлинном сознании, во всех религиях в философских системах, но что наша нынешняя позиция состоит в том, чтобы познавать это содержание в его развернутом виде, что не может происходить иначе нежели научным путем, единственным, каким может быть оно подтверждено. Я при моем положении взял на себя труд способствовать возвышению философии до уровня науки, и только эту цель преследуют все мои прежние работы, отчасти несовершенные, отчисти еще не законченные. Обзор проблем н пытался дать в своей «Энциклопедии», которая весьма нуждается, однако, в переработке. В соответствии с этой целью рассматривайте и Вы мои прежние и будущие сочинения; моя «Логика» и затем моя «Философи

417

права» (бельмо и глазу у демагогического народца) призваны стать такой научной разработкой — первая всеобщего, вторая — одной из частей идеи, открывающейся и действительности, идеи, которая во всем едина. Здесь Вы сможете лучше рассмотреть мой метод, который стремится только развить процесс, необходимо следующий из понятия, а в остальном не должен заботиться ми о каких основаниях н .мнениях и не оглядываться и поисках таковых.

Остается только пожелать, чтобы эти немногие слова помогли Вам познакомиться в общих чертах с моими взглядами и способом философского рассуждения, как Вы того просили. Из этого моего опыта Вы по крайней мере увидите» что я был весьма обрадован узнать в Вашем лице друга философии (друзей невежественного самомнения множество). С глубоким уважением

покорнейше проф. Гегель

234 (425). ГЕГЕЛЬ - ХИПРИКСУ

Берлин, 13 августа 1822 г.

[..,] Пока я знаю только, что Ваше сочинение ' произвело хорошее впечатление; именно спекулятивный тон в глубина хорошо рекомендуют его у нас, то есть в известных, притом весьма высоких, сферах, отпасти как таковые, отчасти же потому, что такая манера ве задевает и же выкапывает тех слабостей, которые легко могут вести к недоразумению*, проистекающим из популярных изложений. Правда, у плоского н незначительного философствования тоже есть это преимущество — отсутствие чего-либо опасного и повода быть скомпрометированным; но подобное философствование не предпочитают у пас другим формам.

Господин министр выразил мне весьма благосклонное отношение к Вам, когда я воспользовался случаем, чтобы заговорить о моем предисловии к Вашей книге и о ее авторе [...].

418

135 (432). ГЕГЕЛЬ —ГЁТЕ

Магдебург, 15 сентября] 1822 г.

Ваше Превосходительство.

мне надлежит выразить свою учтивейшую благодарностью благосклонно присланный четвертый естественнонаучный выпуск; читая ого, я не только имел случай насладиться множеством пробуждающих мысль идей л аналогии, поучительных заметок и пр. н Вашим постоянно дружески участливым духом, созерцающим и охватывающим целое, но кроме этого обнаружил, что Вам было угодно не только дружески принять мое письмо, но и опубликовать его, снабдив заглавием «Поощрение»2. Коля нас одаривают столь многообразными и изобильными радостями и одолжениями, мы обязаны отвечать по крайней мере благодарной признательностью и к этому можем что-либо прибавить, лишь приглашая и других и участию в наслаждении и дорабатывая внешние стороны, выводи и т. и.

Меня ни может не радовать, что я побудил г-на д-ра фон Хеннинга углубиться в «Учение о цвете»8, тем более что ко всему узко достигнутому им Вы присовокупляете еще снос доверие, поручая ему редактировать дальнейшие специальные заметки, разработки, разъяснения и т. п., предоставляя нам это завершении трудя к нашему поучению. Поскольку он вскоре будет у Вас или уже теперь у Вас, он сможет рассказать Вам о дальнейшем; вероятно, он сможет также более понятно изложить мой новый взгляд на сносом действия приемы. Но в дальнейшем я сам дам себе труд яснее выразить свой взгляд и такую точку зрения, исходя из которой это может представить интерес, формулируя такую точку зрения для более конкретного назначения в будущем, ибо только об этом и может идти речь- Он [Хоннинг] сможет также сообщить Вам, что серый цвет почти совершенно пропал у меня.

Поскольку Вы и тайный советник Шульц все время пересылаете друг другу схему цветов, он попадал мне, что написали Вы ему в последнее время об этом предмете, и я хочу коротко отмстить то, что более подробно

419

изъяснит г-и фон Хеншгаг; один философский момент привходит сюда. Для начала мне ничего неизвестно, кроме Вашей, обычно применяемой схемы на стр. 241 4-й тетради:

Зеленое Желтое Красное Голубое

Фиолетовое и желто-красное оставим пока в стороне как обычные количественные смеси.

Для начала противоположность желтого и голубого не представляет никакой трудности, соответственно светлый и темный фон — и мутное или затемнено и просветление мутного, которое по сравнения) с первым есть темное, по сравнению со вторым светлое помутнение,

Но во-вторых, красное и зеленое—это две крайности, определяемые совершенно иначе, вторая противоположность другой природы. Существенным я здесь считаю в первую очередь, что уже желтое и голубое являются качественными крайностями и нам не обойтись здесь одними количественными различиями, которые, вообще говоря, относятся только к пирамиде цветов а, напротив, лишены всякого интереса для теории и созерцания. Далее, красное и зеленое нужно равным образом попять как качественно различные — в противоположность друг другу, равно как эту вторую противоположность— в противоположность первой. Все это сказано уже у Вас, и л никогда по понимал Нас иначе, хотя Вы воздерживаетесь от пользования такими формальными обозначениями, как качественное и количественной.

Во-первых, вторую противоположность в отличие от первой я позволил себе в должен был попять как равномерную, исходя из Вашего толкования, разумея ее как равновесие синтеза — безразличное проникновение фона и мутной среды, так что, собственно, различие фона и среды уже не имеет значения. Мне не нужно приводить Вам документальные подтверждения из Вашего труда. Если мы возьмем это за основу, то теперь это сыптетическое единство надлежит подчинить

420

различию; в первом случае это будет простая нейтральность, растворимость и, может быть, даже смешение — вроде механического — голубого и желтого порошка; но и химическое равновесие есть нейтральность. Красное, напротив того, было бы индивидуальным единством, — обратившись внутрь, оно стало субъективным, — чтобы коротко выразить сущность этого единства термином; а форму единства как индивидуальности менее всего приходится объяснять Вам. Вы поэтому провозгласили красное королевским цветом среди цветов, мы же — милой проникновенностью розы — то и другое с легким изменением оттенка.

Я хотел бы, чтобы в этом повороте дела Вы увидели Ваш смысл за нашими формами.; тогда я счел, бы свое истолкование оправданным.

Наконец, замечу, что я осмелился переписать набело несколько статей в том виде, в каком они были, и прилагаю их к письму. Своим возникновением они исключительно обязаны беседам с г-ном Шульцом и фон Хеннипгом в прошлую зиму, касаются они частных обстоятельств; первая, возможно, представляет более широкий интерес для удаления близкого и далекого, привходящего в случае двойного зрения. Третью я никак не успел отредактировать; она равным образом касается Пфаффова эксперимента, которым тот особенно кичится и на который бы буквально указали ему на стр. 454 и след. «К учению о цвете» —о 2-м и 8-м опытах Ньютона; здесь есть одно обстоятельство, заслуживающее особого внимания.

Однако мне нужно кончать; в Берлине и уже не успел написать это письмо и потому вынужден просить прощения за скверные гостиничные чернила. С искреннейшим уважением имею честь называть себ

Вашего Превосходительства

покорнейшим слугой.

проф. Гегель.

P. S. Прошу Вас быть снисходительным к чертежам; чисть их тоже нарисована здесь бледными чернилами; вино же было не так насыщено водой,

421

136(431). ГЕГЕЛЬ-ЖЕНЕ

утром, 15.9.1822.

Доброе утро, дорогая Мария, привет тебе от солнечны.* лучей Мирисибурга, ибо это Магдебург, а дева — святая Мария, которой .храм посвящен или раньше был посвящен

Прежде всего тебе надо было бы сказать поело «доброго утра», что мы прибили благополучно, я. это отчасти следует само собой; общество состояло из порядочных людей; ночью было холодно, но 4 шерстяные оболочки, сиречь сюртука, вполне сохраняли меня, так что, с трудом стянув с себя ату оболочку, я оказался в целости и сохранности. Мы приехали вчера днем а час, но из Магдебурга труднее выехать, чем в него въехать. Энергичность господина почтового президента и прусский разум еще не бросили взгляд на здешние почтовые кареты, но крайней море в том, что составляет мой интерес сейчас. Только во вторник даем карета отправляется в Кассель. Ежедневная карста, с которой я прибыл сюда, не стоит ни в кикой связи с расписанием. Оставаться здесь до вторника—это долго. Так что пока я решил, поскольку рано утром карета одет в Эрфурт, пуститься туда; как замечательно лично привезти Гете пакет, который я хотел отъехать отсюда почтой, а оттуда двинуться по большому тракту! Засим и посмотрел на почтовую карету—что за телега! И в ней было бы мили катить в Кассель — итак, решено, ехать курьерской-, однако слышу, что на такой-то карете, кибитке под открытым небом, довезут дальше. Итак, решение принято -- возвращаюсь, недолго думая, в Берлин, забираю свою карету и в полной готовности весело продолжу свое оздоровительное путешествие. И с этими радостными мыслями о скорой встрече с вами уснул и спал вполне прекрасно, но, как видишь, не так, как Петер с мыслью остаться дома, а, напротив, с мыслью хорошенько поездить. Да и в первом по было бы никакого чуда, потому что на самом деле я отправился в путь с величайшим нежеланием, с большим, чем смел сказать; и, не получи я денег, меня не так-то легко

422

было бы побудить к этому, как бы то ни было нужно.

Между прочим, все, что .можно видеть здесь, я увидел вчера вечером: знаменитый собор — может быть, он и замечателен, сам по себе, но вся архитектура его не такой хороший замысел, как у нюрнбергских готических церквей, а нее художественные произведении, которые есть внутри, — .множество резьбы и лития, живописи и гипса — все это из рук вон плохо. Апостолов, литых Фишером, нюрнбержцем, но сравнить с нюрнбергскими2. Все предметы — просто ремесленные поделки! Самое милое, что я видел, — генерал Карно, приятный старец и француз, тот самый, знаменитый; он дружески воспринял мои приход к нему. Потом я гулял но Эльбе, проплыла флотилия из 13 гамбургских кораблей с надутыми парусами (каждый с двумя, но только на одной мачте), прекрасная река, прекрасные бескрайние плодородные равнины (здесь, а вообще между Потсдамом и Бургом, как я видел днем, запустение), еще красивее совершенно ясное небо...

Только что пришел кучер, который привез англичанина, который, по всей видимости, не англичанин, а немец, — его он должен за три дня доставить в Каесель; к нему я присоединюсь...