Часть 5.

природы. Короче: из атомистической гипотезы я могу вывести нелепость, если только мне будет позволено считать атомы имеющими любую величину, фигуру и движение *

Приложение к «Опровержению атомов, почерпнутому из [идеи] соприкосновения атомов»

Если кто, чтобы уклониться от силы нашего доказательства, скажет, что не могут существовать атомы, части которых соприкасались бы только в точке или по линии, и что для сцепления необходимо соприкосновение поверхностей, то он встретится с новыми трудностями.

Действительно, если от соприкасания поверхностей возникает сцепление, то придется представить себе случай, когда атом не может скользить по атому как только часть грани атома В совпадет с частью грани атома А, они не только не смогут разорваться и отскочить, но не смогут и скользить одна по другой, ибо соприкасаются по поверхности6. И даже, что еще удивительнее, атом А, придя в своем движении из положения а в положение А, где он не сможет далее двигаться, потому что для этого должен скользить по атому В, остановится без какого либо препятствия, как будто заколдованный. Тут недостаточно будет сказать, что нет в природе таких атомов и вообще каких либо, кроме шарообразных или хотя бы ограниченных выпуклыми поверхностями. Ведь достаточно того. что возможны ограниченные плоскими или вогнутыми гранями, раз возможны ограниченные выпуклыми, и что из допущения возможности следует нелепость, откуда следует. что нельзя допустить и выпуклых.

А если кто, учитывая это. потребует для сцепления уже не только соприкосновения поверхностей, но еще и их неподвижности, чтобы сохранить возможность скольжения одного атома по другому, то не сможет ничем подкрепить

* Приписка на полях «Можно было бы прибавить такой довод если бы могли существовать атомы, могли бы существовать тела, подобные и равные и все же различающиеся между собой, каковы были бы два равных шара

Если бы существовали атомы, нельзя было бы понять в них причину отражения, которое возникает только от упругости (elaterio), и атомы. сталкиваясь, не отскакивали бы один от другого. Притом соприкосновение поверхностей вызывает сцепление, и два атома, сталкиваясь гранями, не отскакивали бы один от другого; и если скорость у обоих одинакова, то вся сила пропадала бы»

==222

свое мнение. Не видно, почему природа и сила наличного состояния, каковым является соприкосновение, должна зависеть от предшествующего состояния, чтобы соприкосновение вызывало сцепление, только продлившись некоторое время на одном и том же месте, как будто бы ему требовалось какое-то привыкание. Притом отсюда следовало бы, что твердость со временем возрастает и что вновь возникшие атомы становятся тем тверже, чем более длилось соприкосновение. Сказать это никто легко не решится. Но нельзя указать и момент, с которого начинается сцепление двух атомов, если оно не является совершенным с самого начала соприкосновения. Если же оно не начинается, пока не продлится некоторое время, то и не начнется никогда, иначе оно опередило бы само себя Кроме того, всякий покой можно представить как составленный из двух движений. Положим, что на тело одновременно действуют две движущие силы, так что оно находится в покое per accident7.  скажем ли мы, что оно и тогда должно пристать к поверхности тела. по которому скользит? Так, куда бы мы ни обратились, мы наталкиваемся на безвыходные противоречия, и это неудивительно, ибо мы исходим из неосновательной гипотезы, а именно из допущения высшей твердости без постижимой причины.

Если же кто полагает, что атомы во всяком случае могут возникнуть по решению Бога. то мы согласимся с ним, что Бог может создать атомы, но необходимо непрерывное чудо, чтобы они противились раздроблению, ибо в самом теле начало совершенной твердости непостижимо Бог может совершить все, что только возможно, но не всегда возможно, чтобы он передавал (.вое всемогущество своим творениям и делал так. чтобы они сами по себе производили то. что совершается только могуществом его самого

==223

00.htm - glava15

ПРОТИВ КАРТЕЗИАНЦЕВ, О ЗАКОНАХ ПРИРОДЫ И ИСТИННОЙ ОЦЕНКЕ ДВИЖУЩИХ СИЛ

(Ответ на соображения, высказанные г-ном Папеном в «Acta Eruditorum» в январе 1691 г.)

Надеюсь, что мой уважаемый оппонент извинит мне промедление с ответом, вызванное различными препятствиями. В целях возможно большей краткости я пока оставлю в стороне рассмотрение вопроса о причине тяготения Первостепенное значение имеет исследование оценки сил. которые природа всегда сохраняет одними и теми же. Многие измеряют силу произведением массы на скорость, т. е. количеством движения, отсюда и картезианцы выводят, что в природе сохраняется одно и то же количество движения Возражая против этого, я показал («Acta Eruditorum», март 1686 ( , с 161) ', что если, как это обычно допускают, и прежде всего сами картезианцы, одна и та же энергия потребна для поднятия одного фунта на четыре фута и четырех фунтов на один фут, то нельзя измерять силу количеством движения и тело в четыре фунта со скоростью, измеряемой единицей, не равносильно телу в один фунт со скоростью, измеряемой четырьмя единицами, ибо если первое может поднять один фунт на четыре фута, то второе может поднять его на шестнадцать футов Пытаясь возражать против этого моего рассуждения. некоторые ученые так запутались, что приходится предположить недостаточное понимание вопроса, когда они допускают оценку энергии пропорционально массе и высоте, на которую масса, или тяжесть, может быть поднята. Но г-н Папен правильно понял, что, допуская эту оценку,

==224

нельзя сохранить оценку, пропорциональную массе и скорости: поэтому, убедившись в справедливости последней, он отвергает первую («Acta Eruditorum», апрель 1689 г., с. 183) и приводит свой собственный довод в пользу пропорциональности скорости силам при равенстве массы. В своем ответе («Acta Eruditorum», май 1690 г., с. 228) я, углубляя исследование, показал, что из противоположного утверждения вытекает неравенство причины и действия и даже вечное движение, что представляет собой нелепость. Действительно, согласно моему определению, если носите лей неравных сил поставить одного на место другого, то возникает вечное движение, т. е. действие, превосходящее причину, и замещающее окажется носителем большей энергии, а замещенное — меньшей. Применив некое ухищрение, я показал, что распространенное предположение — согласно которому если четырехфунтовый шар, имеющий скорость, пропорциональную 1, перенесет всю свою силу на однофунтовый, то последний должен получить скорость, пропорциональную 4,— будет означать, что возникло действие, превосходящее причину, т. е. механическое вечное движение. Превосходящим (potius) я здесь называю то, в чем (или в действии чего) содержится нечто другое {низшее) или его действие и, сверх того, еще нечто; и в данном случае превосходящим, или большим, по отношению к низшему, или к меньшему, является то, содержание чего (формальное или потенциальное) заключает в себе содержание этого низшего, или меньшего, и еще нечто. Так. то, что может поднять один фунт на 16 футов, является превосходящим по отношению к тому, что может поднять его на 4 фута. ибо оно поднимает один фунт на 4 фута и, сверх того, еще на 12 футов.

Достопочтимый Папен в январском выпуске «Acta Eruditorum» за этот год, с одной стороны, отвечает на мое рассуждение, с другой — по праву ожидает обстоятельного ответа на свое. Я тем охотнее последую за его инициативой, что ценю его проницательность и беспристрастие.

Однако мне кажется, что он лишь отчасти ответил на мои соображения. Он чистосердечно признает, что если, согласно распространенному мнению, допустить, что вся сила шара в 4 фунта со скоростью, пропорциональной 1, будет перенесена на шар в один фунт, то последует вечное Движение, но отрицает самую возможность этого. «Я признаю, — говорит он на с. 9 «Acta Eruditorum» за этот год,— " абсурдность вечного движения, и законность доказателъ-

==225

ства этого из предположения о переносе сил». И далее «Если мне покажут какой-нибудь способ, каким вся движущая сила (vis motrix) могла бы без чудесного вмешательства перейти от большего тела к меньшему и покоящемуся, я либо допущу вечное движение, либо признаю себя побежденным в споре» О способе осуществления скажу в дальнейшем, здесь скажу только, что в нем нет надобности для доказательной силы моего рассуждения. Мне достаточно было показать, что 4 фунта со скоростью 1 и 1 фунт со скоростью 4 не могут обладать равными сила ми. ибо если предположить, что одно подставлено на место другого, то следствием будет вечное движение Значит, мне нет надобности показывать способ действительно осуществить эту подстановку. Если же его отвергает принятое мной разграничение равных и неравных сил (которое, однако, г н Папен, как мы видели, принимает), то я, чтобы не спорить о словах, спрошу только, не соблюдает ли его в действительности природа, не избегает ли она всегда такой актуальной подстановки одного вместо другого, при которой могло бы возникнуть вечное движение. Это всецело подтверждается опытом, и нет ни одного примера, говорящего о противном. Учитывая это, я не должен допускать, что вся сила большего тела актуально переносится на меньшее; мне достаточно в качестве примера, чтобы вся сила меньшего тела могла быть перенесена на большее (что допускает, как я виду, и г н Папен) Так, если вся сила 1 фунта со скоростью 4 перенесена на тело в 4 фунта и это последнее, согласно общепринятому воззрению, получит скорость, пропорциональную 1, то мы придем к той нелепости (против сделанных допущений), что если нечто подставлено на место другого, то это другое не 2 может быть подставлено на место того, что им замещено, без возникновения вечного движения Итак получится, что природа при переносе сил не сохраняет законов равенства по отношению к их действиям Если даже мы предположим, что сила частично сохраняется и лишь частично переносится, то придем к той же нелепости Может быть, найдутся такие. кто или полностью откажется от закона равенства между причиной и действием (таковы те, кто, допуская вечное движение, полагают, что сколь угодно большое действие может быть произведено сколь угодно малой причиной), или, отрицая вечное движение и возможность действия, превосходящего причину, допустит, что действие может быть ниже причины. Но едва ли. думаю я. г н Папен

==226

опустился до этого. Ведь, признавая, что действие не может быть превосходящим причину, в то же время допустить, что причина может превосходить полное действие, означало бы скорее попытку найти выход из безвыходного положения, чем выражение подлинного убеждения, удовлетворяющего того, кто его высказывает: ведь как то, так и другое одинаково противоречит здравому смыслу Следствием было бы то, что причина не может быть снова восстановленной и заместившей свое действие, но легко понять, насколько это расходилось бы с обычаем природы (more natural) и естественным порядком вещей (rationibus rerum) И далее пришлось бы признать, что так как действия постоянно убывают и никогда не возрастают, то сама природа вещей непрерывно уклоняется в сторону меньшего совершенства (подобно тому как в человеческих правах, по словам поэта, «.поколение отцов, худшее, чем деды, породило нас, еще более порочных» и т д.3) и никогда не может подняться и восстановить утраченное без чудесного вмешательства Такое положение в физике, конечно, несовместимо с мудростью и постоянством Творца Очевидно, за одно из исходных оснований этой науки должно быть принято, что причина и действие (взятые в целом) взаимно уравновешиваются. Обращусь к здравому суждению и чистосердечию самого г-на Папена представляется ли ему сообразным с требованиями разума, чтобы из энергии, которая могла поднять 1 фунт на 16 футов, возникла энергия, которая может поднять 1 фунт только на 4 фута, а остальная энергия оказалась бы каким то образом потерянной и, так сказать, уничтоженной без какого-либо следа или действия? А ведь это неизбежно произошло бы, если бы 1 фунт со скоростью 4 был заменен 4 фунтами со скоростью 1 Мало того, окажется, что все пришедшее на смену действие едва может сравняться с тысячной или стотысячной частью того, что могла произвести причина Ибо если вместо 1 фунта со скоростью 1000 получится 1000 фунтов со скоростью 1 (как это может произойти согласно общераспространенному мнению), то действие сведется к тысячной части, что представляется крайне нелепым И вообще, если положить, что дано А со скоростью с и В со скоростью е, а после перемещений и столкновений получилось А со скоростью (с) и В со скоростью (е) и, согласно общераспространенному правилу, защищаемому более всего картезианцами, должно сохраняться количество движения, т. е Ac + Bс должно

8*                        

==227

равняться А (с) + В(е). то можно взять такие числа, что возникнут те же нелепости.

Я удивился бы, если бы у самого г-на Папена не возникло некоторое сомнение как отсюда, так и из того, что сила моего доказательства, как он видит, остается неотразимой. если только не отрицать нечто возможное без всякого основания, а именно отрицать для природы возможность действовать так, чтобы вся энергия некоторого большего тела прямо и непосредственно или косвенно и опосредствованно перешла к некоторому меньшему телу. Очевидно, мнение, которое придется признать несостоятельным, если такая возможность подтвердится, весьма уязвимо и рискованно; не говоря уже о том, что общий закон природы (generalem naturae legem) нельзя ставить в зависимость от такого условия и что вызывает сомнение установка, не допускающая никаких постулатов, если они не подкреплены практически; например, если кто-нибудь возразит Архимеду, постулирующему существование некоторой прямой, равной некоторой кривой, на том основании, что не может найти для нее геометрического выражения. Поэтому я почти убежден, что г-н Папен. все взвесив, склонится наконец к моему мнению. Однако если кто-нибудь способен переварить указанные выше нелепости, то я ради него попытаюсь, как того требует мой уважаемый оппонент. указать способ, каким природа может достигнуть того, чтобы энергия большего тела перешла к меньшему покоящемуся. И я хочу привести не один такой способ. Например, если допускается, что вся сила меньшего тела может быть перенесена на большее, находится ли оно в движении или в покое, то разделим движущееся А, большее, чем покоящееся В, на части, меньшие, чем В, и сохраняющие скорость тела А; перенося затем последовательно энергию каждой части на В, мы достигнем того, что вся энергия большего тела А будет перенесена на меньшее покоящееся тело В. Или иначе: соединим А и В достаточно длинной жесткой линией и возьмем на ней точку Н, которую положим неподвижной, так что вся система не будет иметь поступательного движения, но сможет вращаться вокруг неподвижного центра Н. Пусть Н настолько близко к А и настолько удалено от В, что скорость, которую при этом вращении имеет А, будет сколь угодно малой. Тогда А можно считать покоящимся или почти покоящимся и почти вся его сила (по устранении жесткой линии и прекращении связи) окажется перенесенной на В. Я вво-

==228

жу жесткие невесомые линии по примеру других пользующихся воображаемыми тяготеющими точками и другими вспомогательными средствами доказательств, отнюдь не заслуживающими пренебрежения, когда речь идет не о практике, а о раскрытии природных зависимостей. И я убежден, что это никогда не ведет к ложным заключениям. Когда я был во Флоренции, я изложил одному другу еще и иное доказательство возможности полного переноса сил движущегося большего тела на покоящееся меньшее — доказательство, весьма близкое к тем соображениям, которые весьма остроумно развил в мою поддержку достославный Папен и за которые я испытываю и выражаю ему всю благодарность, которой достойно его дружеское расположение. Хотя он далее и сам пытается мне возразить и на с. 11 так рассуждает о проверке 4. произведенной им самим: «На это я отвечаю, что нельзя отрицать силу этого доказательства, если предположить существование совершенно твердого и жестокого рычага, но в природе вещей нет такой совершенной твердости», однако я надеюсь, что, все взвесив, он сам признает, что от силы этого доказательства не так легко уклониться. Считаю несомненным, что законы природы и механики таковы, что не возникает никакой нелепости, если мы предположим совершенно жесткие тела, в чем я убедил и г-на Мальбранша. Для убедительности предложенного доказательства было бы достаточно и того, что совершенно жесткие тела не невозможны, хотя мы их и не наблюдаем в природе,— чтобы не ссылаться на сторонников атомизма, которые считают существование таких тел необходимым. Но если даже согласиться, что не существует и даже не может существовать тел совершенно жестких, то все же существуют упругие тела с достаточно постоянным и полным сопротивлением, которые практически равноценны жестким и дают такие же результаты со сколь угодно малым различием; поэтому если рычаг будет достаточно жестким, т. е. оказывающим достаточно полное и постоянное сопротивление, то можно будет получить отклонение от условий совершенной жесткости меньше заданного, таким образом, наше доказательство сохранит всю силу и нельзя иначе избегнуть (по крайней мере в теории) вечного движения, как распрощавшись с мнением картезианцев.

Остается дать удовлетворительный ответ на говорящие против меня соображения моего досточтимого оппонента. Только их внешняя убедительность, очевидно, воспрепят-

==229

ствовала ему согласиться с моим доказательством, что он и сам дает понять, когда говорит на с. 11' «Достаточно показать в этом доказательстве нечто сомнительное; ибо если приведенное выше доказательство, подтверждающее мнение картезианцев, весьма убедительно (так ли это, предстоит здесь рассмотреть), а противоположное мнение не обладает той же достоверностью, то достаточно ясно, что первое следует предпочесть» 5. Так как сомнение, выска занное против моего доказательства, я устранил, то обращусь к опровержению противоположного рассуждения. Оно сводится к следующему: тела, которые могут преодолеть равные сопротивления, имеют равные силы; но тело А в 4 фунта, имеющее скорость, пропорциональную 1, и тело В в 1 фунт. имеющее скорость, пропорциональную 4, могут преодолеть равное сопротивление; следовательно, силы тел А и В равны. Меньшую посылку он доказывает на с. 8 таким рассуждением (если привести его к логической форме просиллогизма): тела, которые могут преодолеть равное число импрессий6 тяжести, могут преодолеть равное сопротивление; но тела А и В могут преодолеть равное число импрессий. Следовательно, и т. д. Меньшая посылка этого просиллогизма в свою очередь доказывается так: если тела А и В поднимаются по одинаково наклоненным плоскостям (или поднимаются оба в отвесном направлении), то промежутки времени, в которые они утратят свою силу подъема (т. е. поднимутся, насколько могут), будут относиться как скорости 7, как это известно из рассуждений Галилея. Но скорости в нашем случае обратно пропорциональны телам А и В8 (согласно предположению), следовательно, и промежутки времени подъема обратно пропорциональны телам А и В; но количество импрессий тяжести, преодолеваемое при подъеме. пропорционально произведению тела, подвергающегося импрессии, на время, в течение которого происходит импрессия (потому что если разделить и тело и время на равные части, то для каждой части как тела, так и времени импрессии будут равны). А отношение, равное произведению двух взаимно обратных отношений, есть отношение равенства. Итак, количество импрессий, или число равных импрессий тяжести, на тела А и В одинаково. На это утверждение я отвечаю отрицанием меньшей посылки главного силлогизма, а на доказательство — отрицанием большей посылки просиллогизма, которая гласит: тела, которые могут преодолеть равное число импрессии тяжес-

К оглавлению

==230

ти, могут преодолеть равное сопротивление Н отрицаю это предложение, т. е. измерение 9 сопротивления (resistentia) количеством противодействующих сил. И пусть никто не думает, что я отрицаю его необдуманно или произвольно: надо понять, что в нем содержится то самое, что стоит под вопросом. Действительно, если бы импрессия тяжести была не чем иным, как степенью скорости, сообщенной каждой части, и я признал бы, что сопротивление, т. е. противодействующая сила, измеряется этой импрессией, то я согласился бы, что сила должна измеряться произведением скорости на количество тела, т. е. количеством движения. Таков мой ответ на противопоставляемое мне рассуждение.

Я же — чтобы раскрыть наконец основания моего воззрения — измеряю количество сопротивления не степенями скорости, т. е. сущностями модальными или неполными, а субстанциями, т. е. абсолютными реальностями, и в пренебрежении этим я усматриваю претензии10 моих противников. Я считаю, что равными силами обладают те носители, которые могут своей силой довести одинаковое число пружин до одной и той же степени натяжения, или могут поднять одно и то же число фунтов до одной и той же высоты над прежним положением, или же (если мы пожелаем перейти от физической конкретности к чистой механике) могут сообщить равному числу равных тел одну и ту же скорость, или, наконец, могут воспроизвести нечто содержащее энергию (и принятое за меру) равное число раз. А два носителя неравных сил, полагаю я, имеют между собой такое соотношение (proportional) сил, каково соотношение между повторениями в них этой меры, например между числами одинаковых пружин или грузов, одинаково натягиваемых или поднимаемых ими, или между числами одинаковых тел, воспринимающих от них одинаковую скорость. При таком способе оценки силы сводятся к некоторой мере, остающейся всегда тождественной себе и только повторяемой, из за чего оценка, произведенная по одной произвольно выбранной мере, сохранится и при любой другой; иначе природа оказалась бы лишенной законов. Но получится не совпадение, а противоречивость при оценке по повторяющимся ступеням скорости; как я показал, эта оценка расходится с другими неопровержимыми и всегда согласующимися между собой способами измерения; истинная и глубокая причина этого заключается в том, что при той оценке, строго говоря, отсутствует какая-либо подлинная и веще-

==231

ственная мера. Действительно, хотя я признаю (что я хотел бы особо подчеркнуть), что три равных тела, имеющие равную скорость, имеют втрое больше энергии, чем одно из них, потому что и здесь трижды повторяется одна и та же мера, ибо трижды повторяется тело, равное каждому из них, определенной величины; однако я не допускаю, что тело, имеющее три ступени скорости, содержит трижды тело, равное ему самому и имеющее одну ступень скорости. и, таким образом, имеет тройную энергию по сравнению с тем; ибо хотя оно содержит трижды одну ступень скорости, но количество тела содержит не трижды, а только один раз. Отсюда видно, что я не исключаю скорость как фактор, учитываемый при оценке сил: я показываю, что все привлекаемое к их определению, как. например, пружина данного натяжения, груз данной величины, поднимаемый на данную высоту, тело данной массы, движущееся с данной скоростью, и т. п.,— все это, одно или несколько, если может быть произведено причиной, то может быть произведено и ее действием, и обратно. И какую вещественную меру сил я ни беру, я всегда обнаруживаю согласие с остальными. Но когда взята какая-нибудь модальная мера, например когда повторяется ступень скорости без повторения тела (как это делают, устанавливая пропорциональность между скоростями одинаковых тел и их силами), мы тотчас же впадаем в нелепости и либо теряем необъяснимым образом часть энергии, либо получаем ее излишек. Это может послужить полезным примером, который учит не слишком доверять абстрактностям и не подчиняться указаниям реальной метафизики. Из сказанного видно, что если до сих пор большинство исследователей в этой области шли по неверному пути, то причина этого — отсутствие подлинно всеобщей математики, или науки общих оценок; она, насколько мне известно, до сих пор еще не имеет традиции, и здесь мы даем только некоторый ее образчик. Если для оценки энергии будет учитываться число преодолеваемых пружин, грузов или других реальных действий, дающих согласные между собой результаты, то не устоит распространенное ныне мнение, а мое окажется не вызывающим сомнений, и вместе с тем исчезнут все указанные выше нелепости: не будет производиться подстановка, за которой не может быть произведена обратная, причина не будет производить больше, чем ее действие, и действие — больше, чем причина, тогда как устранение этого на основе противопо-

==232

ложного мнения невозможно. Но нет необходимости пространно развивать то, в чем г ну Папену и другим будет легко убедиться при собственном рассмотрении. Я был бы рад узнать, не остается ли еще что-нибудь, на что, по мнению уважаемого ученого, я не дал ему удовлетворительного ответа. Если он не откажется изложить это со свойственной ему методичностью и сжатостью, то чрезвычайно обяжет и меня, и всех подвизающихся в этой научной области. Надеюсь, что таким образом будут разрешены остающиеся неясности и, продолжив наш обмен мнений, мы сможем довести до конца обсуждение, столь важное для исследований подлинных законов природы.

==233

00.htm - glava16

ПОРЯДОК ЕСТЬ В ПРИРОДЕ

(1) Есть в природе порядок (Ratio), по которому предпочтительно существует нечто, а не ничто. Это следствие того великого принципа, в силу которого ничто не происходит без причины и должна быть причина, почему существует это, а не другое.

(2) Этот порядок должен исходить от некоего Реального Существа или причины. Ибо причина, представляющая собой реальное основание (realis ratio) и истинность возможностей и необходимостей (или отрицания противоположных возможностей), не могла бы ничего произвести, если бы возможности не основывались на вещи действительно существующей.

(3) Это существо должно быть необходимым, иначе приходилось бы вне его искать причину того, почему его существование предпочтительно перед несуществованием против гипотезы. Итак, это Существо есть последнее основание вещей и обычно называется единственным словом «Бог».

(4) Итак, оно есть причина того, что существование преобладает перед не-существованием, т. е. необходимое Существо является творящим существование (Existentifi cans).

(5) Но причина того, что нечто существует, т. е. что возможность требует существования, имеет и то следствие, что все возможное предполагает стремление к существованию, ибо нельзя найти основание для ограничения его только определёнными возможностями во всеобщности вещей.

(6) Итак, можно сказать, что все возможное стремится к существованию (existiturit), поскольку оно имеет основание в необходимом' Существе, действительно существующем, без которого нет пути к тому, чтобы возможное достигло осуществления.

==234

(7) Отсюда, однако, не следует, что все возможное существует: это было бы так, если бы все возможные вещи были совозможны (compossibilia).

(8) Но так как иное с иным бывает и несовместимо, то i отсюда следует, что иное возможное не доходит до осуществления и иное с иным несовместимо не только для одного и того же времени, но и вообще, ибо настоящее определяет собой и будущее.

(9) При этом из столкновения всех возможностей, требующих существования, проистекает, что осуществляется тот ряд вещей, который содержит более широкое осуществление, т. е. наибольший ряд возможностей.

(10) Этот ряд вместе с тем единственный определенный, как среди линий прямая, среди углов прямой, среди фигур наиболее вместительная, а именно окружность или шар. И подобно тому как жидкости сами собой собираются в сферические капли, так и в природе мира осуществляется наиболее вместительный ряд.

(11) Итак, существует наибольшее совершенство, так как это не что иное, как наибольшее количество реальности.

(12) Далее, совершенство надо относить не к одной только материи, т. е. к тому, что заполняет время и пространство. количество чего так или иначе оставалось бы одним и тем же, но и к форме, т. е. к разнообразию.

(13) Отсюда следует, что материя не везде себе подобна, но через формы становится неравнообразной (dissimilaris), иначе она не приняла бы стольких видоизменений. на какие способна; не говоря о том, что иначе не возникали бы расходящиеся между собой явления, как я показал в другом месте.

(14) Отсюда следует также, что возобладал тот ряд, в котором могло осуществиться более всего различимой мыслимости.

(15) Различимая мыслимость дает вещи порядок, а мыслящему — восприятие красоты. Ибо порядок — это не что иное, как различимое (distinctiva) отношение совокупности вещей. Беспорядок же — это такое состояние, когда налицо много вещей, но нет основания отличить одну от другой.

(16) Поэтому устраняются атомы и вообще тела, в которых нет основания отличить одну часть от другой.

(17) Следует заключить вообще, что мир — это упорядоченное [целое], исполненное благолепия,

==235

т. е. так устроенное, что приносит величайшее удовлетворение тому, кто его понимает.

(18) Наслаждение, доставляемое этим пониманием,— это не что иное, как восприятие красоты, порядка, совершенства. А всякая скорбь содержит нечто беспорядочное только в отношении восприятия, тогда как в абсолютной оценке все упорядочено.

(19) Итак, когда нас что-либо не удовлетворяет в ходе вещей, то возникает это из недостатка нашего понимания. Ибо невозможно, чтобы всякий ум все понимал отчетливо, и для наблюдающего только некоторые части целого (преимущественно перед остальными) не может быть видна гармония этого целого.

(20) Из этого следует, что в мировом целом (in Umver so) наблюдается и справедливость, ибо справедливость — это не что иное, как порядок, т. е. совершенство в отношении к духовности (circa Mentes).

(21) И значение духов величайшее, ибо через них возможно величайшее многообразие в самом малом пространстве.

(22) И можно сказать, что духи — это первичные единства мира, ближайшие подобия первого Существа, ибо отчетливо воспринимают необходимые основания истины ', т. е. основания, которые побудили (movere) первое Существо и должны были образовать мировое целое.

(23) Первая причина обладает и высшей благостью, ибо, производя величайшее совершенство в вещах, вместе с тем дарит духам величайшую радость, которая состоит в восприятии совершенства 2.

(24) Даже и сами бедствия служат большому благу, и если в духах возникает скорбь, то необходимо, чтобы она содействовала большей радости.

==236

00.htm - glava17

О ПРЕДОПРЕДЕЛЕННОСТИ

Что по этой причине все происходит в соответствии с упрочившейся предопределенностью (verhangniB), так же достоверно, как и то, что трижды три — девять. Ибо предопределенность заключается в том, что все связано с чем-то другим, как в цепи, и потому [все] будет происходить так же неотвратимо, как это было испокон веков, и как безошибочно происходит и теперь, если происходит.

Древние поэты, Гомер и другие, назвали это золотой цепью, подвешенной под небесами велением Юпитера, которую невозможно разорвать, сколько бы на нее ни навешивали. Эта цепь состоит из последовательного ряда причин и действий. Каждая причина имеет свое определенное действие, которое она вызвала бы, если бы была единственной; однако если причина не одна-единственная, то из взаимодействия многих причин неизбежно следует некоторое действие или результат (auswurff) ', соразмерные силе каждой из причин, и это верно и в том случае, когда взаимодействуют не только две, но и 10, и 1000, и даже бесконечное число вещей, что в действительности и происходит в мире.

Математика, или искусство измерения, могла бы очень хорошо объяснить такие вещи, ибо в природе все как бы отмерено числом, мерой, весом или силой. Когда, например. какой-нибудь шар в свободном пространстве ударяется о другой и если заранее известна величина их, а так же направление их движения, то можно предварительно вычислить и сказать, как они оттолкнутся друг от друга и какое направление (своего движения) примут после столкновения. Все, что имеет свои правила, также и совершается по ним, все равно, возьмем ли мы то или иное количество шаров или каких-либо других фигур.

Отсюда, таким образом, можно заключить, что в обширном нашем мире все происходит математически, т. е. безошибочно, так что если бы кто-нибудь сумел в достаточной

==237

мере проникнуть в более глубокие составные части вещей (in die inneren theile der dinge) и к тому же обладал достаточной памятью и разумением (verstand) для того, чтобы учесть все обстоятельства и не оставлять ничего без внимания, то он бы был пророком и видел бы будущее в настоящем, как в зеркале.

Ведь точно так же, как мы можем утверждать, что цветы, да, собственно, и животные, сформированы уже в семени, хотя они, правда, могут претерпеть и некоторые изменения благодаря различным обстоятельствам, точно так же мы можем сказать, что весь будущий мир уже задан в мире современЕом и полностью преформирован (vollkom-mentlich vorgebildet sey), так что никакое обстоятельство извне не может ничему помешать, ибо вне мира не существует ничего.

Заметим, однако, что ограниченный рассудок (verstand) не в состоянии предвидеть будущие события исходя из [существующих] обстоятельств, потому что мир состоит из бесчисленных вещей, которые взаимодействуют, и нет такой вещи, сколь бы малой, отдаленной она ни была, чтобы, согласно своей мере, она не вносила никакого вклада во всеобщее взаимодействие. Ибо такие малые вещи часто вызывают 'огромные и сильные изменения. Например, я считаю себя вправе утверждать, что мушка могла бы вызвать изменения в целом государстве, если бы она летала перед самым носом короля, принимающего в этот момент важные решения; ибо может случиться так, что рассудок его в этот момент уподобляется весам в поисках одинаковых оснований как для одного, так и для другого решения. И может быть, он уже близок к принятию решения, к которому склоняется с большим основанием; мушка же может помешать и воспрепятствовать ему именно в тот момент, когда он собирается [окончательно] выяснить возможность другого решения и из-за мушки не может придумать ничего путного.

Те, которые знакомы с действием артиллерии, знают, к чему может привести маленькая неточность, из-за которой снаряд летит по совершенно другой траектории. Можно сказать (например), что из-за такой именно мелочи и был убит Тюренн 2. И если бы этого не случилось, то тогдашняя война протекала бы совсем по-другому, а потому и современные обстоятельства сложились бы совсем иначе. Хорошо известно также, что достаточно искорке попасть в пороховой погреб, чтобы погиб целый город.

==238

Действие таких мелочей и есть причина того, что некоторые представляют себе вещи неверно, воображая, что все происходит как попало (es geschehe etwas ohnegefahr), а не определенно; ведь различие заключается не в вещах, но только в нашем понимании, не улавливающем всей совокупности мелочей, каждая из которых производит определенное действие, и не берущем в расчет причину, которую оно не видит, и потому считающем, что все происходит как попало.

Эта безошибочность предопределенности может служить нам средством успокоения души; ведь если кто-то получил дважды деньги и каждый раз не более чем тысячу талеров, то мы сочли бы его просто неразумным, если бы он после этого гневался на то, что у него в кошельке только две тысячи талеров, а не три тысячи. Итак, все в природе отмерено верно и точно.

Конечно, можно возразить, что я зол именно оттого, что я получил по тысяче талеров только два раза, но не большее количество раз и что если бы это произошло трижды, то я бы располагал нужной мне суммой. Однако тот, кто верно понимает, что вся природа имеет правильную меру, правильно заключит, что поскольку он этих денег не получил, то их и не может быть в природе и что поэтому просто нелепо требовать их у нее, точно так же как нелепо требовать от кошелька денег, которые в него не вложили.

Можно было бы задать вопрос, каким образом получилось так, что вся природа во все времена воспринимается нами такой, какой мы ее застаем, в то время как было бы, быть может, лучше, если бы она была такой, какой мы бы хотели ее видеть, согласно нашим представлениям. Ответ на этот вопрос таков: несомненно, то, что вся природа имеет такую направленность своего движения, а не другую, также имеет определенную причину. И поскольку мы всегда удовлетворены, когда узнаем причину, по которой вещи должны существовать, точно так же .мы всегда должны стремиться угомонить нашу душу в ее любознательности сознанием наличия безошибочно действующих причин, если даже мы в данный момент не в состоянии распознать их во всех подробностях.

Однако в этом заключена некая, значительно более высокая, причина нашей удовлетворенности. Ведь удовлетворенность, или смирение, бывает двух родов: одно называется терпением [по принуждению] (patience par force), а другое — удовлетворением, доставляющим истин-

==239

ное наслаждение тому, кто его испытывает; оно приносит нашей душе не только тишину и покой за то, что она не потратила напрасных усилий, но также и удовольствие и радость. Достигать этого хотя и нелегко (ведь люди мало в этом упражняются!). но все же стоящее дело, и к тому же это коренится в действительности и в разуме.

О тех именно числах, фигурах, силах и всех измеряемых вещах, о которых мы имеем более или менее точное представление, мы можем сказать, что они существуют не только подлинно и бесспорно, но и упорядоченно и обладают такими прекрасными правилами, что лучше и желать не надо. И поскольку все в природе отмерено, то отсюда следует, что вся природа в целом не только истинна, но и упорядоченна и прекрасна, так что ее невозможно сделать более совершенной, как и невозможно даже мыслить, что она могла бы быть совершеннее.

Правда, нужно добавить, что такой порядок мы не сможем увидеть, если мы не найдем нужную точку обозрения, точно так же как мы в состояния правильно воспринять написанную в перспективе картину только с определенного места, в то время как с другого картину эту обозревать просто бесполезно. Только для этого мы должны расположить глаза нашего разумения там, где мы не располагаем и не можем расположить глаза нашего тела. Например, если мы наблюдаем движение звезд с нашего земного шара, на котором мы стоим, то получается причудливо запутанная картина, которую астрономы в течение тысячелетий были не в состоянии распутать и свести к нескольким определенным законам. Эти законы столь трудны и мало доступны для понимания, что один из кастильских королей, по имени Альфонс, велевший составить таблицу движения небесных тел, из-за скудости своих знаний заметил, что если бы он был советником Бога, то сотворенный мир получился бы лучше 3.

Но когда наконец установили, что если хотят опреде лить движение небесных тел, то для этого следует направить свой взор к Солнцу (и тогда все получится удивительно правильно и прекрасно), тогда заметили, что мнимый беспорядок и путаница имеют свой источник в нашем непонимании, но не в природе.

Нечто подобное мы должны сказать и обо всех других вещах, которые нам не по душе, и так как мы не всегда в состоянии найти посредством рассудка верную исходную точку рассмотрения, то в таких случаях следует доволь

К оглавлению

==240

ствоваться знанием того, что удовлетворение можно найти во всех вещах при правильном их понимании, т. е. мы получим удовольствие от одного такого допущения. И это похоже на то удовольствие, которое мы получаем от действия нашего друга или властелина, к которому мы питаем истинное доверие, т. е. когда мы, согласно нашему рассудку и нашей душе, судим о [добром характере] этого действия, хотя мы не каждый раз видим, почему произошло то или это, а внешне это действие может казаться и не совсем приятным.

Именно эта удовлетворенность всеобщим высшим предписанием — когда каждый делает свое [дело] — является подлинным основанием истинной религии. Это коренится в разуме, но доставляет нам также и удовольствие.

Если бы это было не так, то тогда следовало бы, что знание истины о сотворенном мире хуже, чем незнание ее. Ведь невежественные и полные предрассудков люди довольствуются всякими ложными представлениями, поэтому если бы мы не были одарены от природы разумением и нравственностью, то тогда лучше было бы, конечно, обманываться вместе с другими, чем познавать истину. Только ведь было бы просто нелепо и противоречило бы всякому (установленному) порядку, если бы мы в конце концов пришли к заключению, что человек, лишенный разумения, имеет преимущество перед другими! Но поскольку все в природе имеет свою причину и потому все упорядочено и должно быть так, а не иначе, то (очевидно. что) разумение и действия в соответствии с ним следует считать за лучшее, чем противоположное. Ведь природа все упорядочивает, и потому тот, кто лучше знает этот порядок, легко может добиться упорядоченного воззрения на вещи или ясного понятия о них, т. е. истинного удовольствия, ибо не может быть большего удовольствия, чем действительно знать и видеть, как все хорошо устроено, и даже лучше, чем можно бы было пожелать.

В опровержение этого можно было бы сказать, что в мире совершается много зла и если бы мы считали все то, что происходит, добром, то ничего бы нельзя было наказывать как зло. Однако надо ведь признать, что зло не является злом само по себе, но для того лишь, кто его совершил, и хотя он и должен быть наказан, все же природа в состоянии из содеянного зла произвести нечто лучшее, так что все же в результате получается хорошо, намного лучше, чем

==241

если бы все шло иначе; в противном случае природа этого не допустила бы.

Правда, нам было бы гораздо приятнее, если бы не осталось даже видимости зла, а вещи были бы созданы так, чтобы мы всегда знали, что все хорошо и прекрасно не только в общих чертах, но и в частностях, и непосредственно чувствовали это. Ведь в этом случае наша удовлетворенность была бы глубже и ощутимее, а полученное при таком понимании и непосредственном чувствовании удовольствие как бы усластило или вовсе бы сняло все трудности.

Только мы должны знать, что это не всегда достижимо, да, пожалуй, и не лучший путь. И точно так же как должно было пройти известное время, прежде чем люди могли установить, что верная исходная точка определения движения небесных тел — Солнце, точно так же надо полагать, что наша душа, если она хорошо направлена. может в конечном счете постепенно, все более и более — поскольку это практически возможно — прийти к пониманию и восприятию этой красоты природы.

Отметим еще одно обстоятельство сверх того, что было сказано: так как все уже понято наилучшим образом, то следует считать, что удовлетворенности [посредством] размышления добьются лишь те, кто проложил себе путь к этому с помощью рассудка, в силу чего они направляют свои действия посредством разумения, через наилучшее понимание вещей и порядка, к добру, в чем, собственно, и состоит добродетель; и в особенности отметим, что эти люди прокладывают себе путь к собственному блаженству прежде других и тем самым способствуют указанному нами здесь исследованию истинности и величавого чуда всевысшей и всепорождающей природы, поскольку истинное знание состоит также в том, что люди верно понимают это основоположение, с которым связаны добродетель, удовольствие и истинное наслаждение.

Все в конечном счете сводится к двум нижеследующим правилам, на которые указывает разум (vernunft). наставляющий нас о предопределенности и о тесно связанном с ней безупречном порядке: во-первых, что все вещи в прошлом, все уже происшедшее мы должны считать добрыми и справедливыми, как если бы мы уже рассмотрели их с правильной точки зрения; во-вторых, мы должны стремиться к тому, чтобы, согласно нашим способностям. сделать все вещи, будущие и еще не существующие.

==242

добрыми, служащими на благо людям, и тем самым в возможно большей мере приблизиться к точке, исходя из которой мы, согласно первому правилу, достигаем состояния всевозможной удовлетворенности, согласно же второму, мы прокладываем путь к будущему, к еще большему наслаждению и счастью.

Великие открытия [ученых] не только прославляют великих господ, но они также умножают средства пропитания для [их] подданных, помогают создать больше удобств для людей, их жизни и здоровья. И все же самое важное то, что эти великие открытия проливают столь яркий свет на творения природы, что те, которым этого света недостает, вынуждены вечно блуждать в потемках, в то время как те, кто просвещенны, возвышаются все выше и с этой как бы звездной высоты видят все, что расположено внизу.

==243

00.htm - glava18

ОБ УСОВЕРШЕНСТВОВАНИИ ПЕРВОЙ ФИЛОСОФИИ И О ПОНЯТИИ СУБСТАНЦИИ

Вижу я, что многие, находящие отраду в математических исследованиях, отвращаются от метафизических, усматривая в тех свет, а в этих темноту. Главнейшая причина этого, полагаю я, состоит в том, что общие понятия, которые считаются всем известными, вследствие небрежности и зыбкости человеческого мышления стали неотчетливыми и темными; а общепринятые определения нельзя назвать даже поверхностными, до такой степени они ничего не объясняют. Понятно, что это зло проникло и в прочие дисциплины, подчиненные этой первой и основополагающей. Так, вместо проливающих свет определений у нас появились мелочные дистинкции, вместо подлинно общих аксиом — частные правила, для которых часто приходится встречать больше опровергающих инстанций, чем подтверждающих примеров. А между тем в силу некой необходимости люди на каждом шагу пользуются метафизическими терминами и обольщаются мыслью, что понимают то, что научились только произносить. Легко убедиться, что для большинства скрыты правильные и плодотворные понятия не только субстанции, но и причины, и действия, и отношения, и сходства, и множества других общих терминов. Нельзя поэтому удивляться. что та основная наука, которая величается названием первой философии, о необходимости создания которой говорил уже Аристотель, до сих пор остается в области чаемого. Конечно, Платон повсюду в диалогах прослеживает содержание понятий; то же самое делает Аристотель в книгах, носящих заглавие «Метафизика», но большого успеха в этом не видно. Позднейшие платоники впали в чудовищное пустословие; перипатетики, а особенно же схоластики заботились более о постановке вопросов, чем об их убедительном решении. В наше время выдающиес

==244

мужи обратились и к первой философии, но до сих пор мало в ней преуспели. Нельзя отрицать, что Декарт имеет большие заслуги прежде всего в том, что возродил стремление Платона увести дух от чувственного восприятия и в ряде случаев с пользой применил скептицизм академической школы; но в дальнейшем по причине некоторой непоследовательности и поспешности в утверждениях он уклонился от цели. Он не всегда отличал достоверное от недостоверного и поэтому ошибочно усмотрел природу телесной субстанции в протяженности и не имел здравого представления о союзе души и тела, ближайшей причиной чего было непонимание общей природы субстанции; он как бы скачком приступил к разрешению важнейших вопросов, не прояснив связанные с ними понятия. И более всего очевидно, как далеки от достоверности его «Метафизические размышления» в том его труде, которому он, следуя совету Мерсенна и других, придал математическую форму '. Знаю я и других людей большого дарования, которые обращались к метафизике и во многом достигали глубоких мыслей, но окутали их такой темнотой, что они представляются скорее догадками, чем доказанными умозаключениями. Между тем, по моему мнению, в этой области еще более, чем в самой математике, нужна ясность и достоверность, ибо математические истины в самих себе несут свою проверку и подтверждение, в метафизике же мы лишены этого преимущества. Итак, здесь необходим некоторый особый способ изложения, как бы нить Ариадны, в не меньшей степени, чем метод Евклида, помогающий разрешать философские вопросы подобно вопросам, связанным с числом, с соблюдением ясности, ни в чем не уступающей житейским речам.

Как это важно, прежде всего покажет выдвигаемое мною понятие субстанции, столь плодотворное, что из него вытекают первостепенные истины о Боге. о душе, о природе тел, как уже известные, но не доказанные, так и остающиеся еще неизвестными, но обещающие принести величайшую пользу в других науках. Чтобы дать некоторое понятие о нем, я уже здесь скажу, что понятие силы, или способности (по-немецки Kraft, по-французски force), объяснению которого я предназначил особую науку — динамику, проливает яркий свет на истинное понятие субстанции. Активная сила отличается от широко известной философским школам голой потенции, ибо рассматриваемая схоластиками активная потенция, или спо-

==245

собность. — это не что иное, как ближайшая возможность действия, которая, однако, нуждается в постороннем возбудителе, как бы стрекале, чтобы претвориться в действие. А активная сила содержит в себе некую действенность, или энтелехию, и составляет нечто среднее между способностью действия и самим действием, предполагая устремление; она сама по себе направлена к осуществлению и не нуждается во вспомогательных средствах, а только в устранении препятствий. Это можно пояснить примерами груза, натягивающего нить, которая его поддерживает, или напряженного лука. Ибо хотя тяжесть и сила упругости могут и должны объясняться из движения эфира, однако последняя причина (ratio) движения материи есть сила, приданная ей при самом ее создании, которая присуща каждому телу, но ограничивается и сдерживается в природе самыми разнообразными столкновениями тел между собой. И я утверждаю, что эта способность действовать присуща всякой субстанции и из нее всегда порождается какое-то движение; и поэтому сама телесная субстанция (равно как и духовная) никогда не прекращает действовать, что. очевидно, недостаточно учли те, кто полагает сущность материи в одной только протяженности. или даже непроницаемости, и вообразил, что может себе представить тело, всецело покоящееся. Из наших размышлений можно будет убедиться, что сотворенная субстанция получает от другой сотворенной субстанции не самую силу действия, но только границы и определение своего уже предшествующего усилия (nibus) или способности действия, если умолчать здесь о прочем, что будет полезно для разрешения трудной проблемы о воздействии субстанций друг на друга.

==246

00.htm - glava19

ОПЫТ РАССМОТРЕНИЯ ДИНАМИКИ. О РАСКРЫТИИ И ВОЗВЕДЕНИИ К ПРИЧИНАМ УДИВИТЕЛЬНЫХ ЗАКОНОВ, ОПРЕДЕЛЯЮЩИХ СИЛЫ И ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ТЕЛ

ЧАСТЬ I

С тех пор как мы выдвинули мысль о создании новой науки динамики, многие выдающиеся мужи в различных странах требуют от нас более пространного изложения этой науки. И так как время составить книгу еще не пришло, мы дадим здесь разъяснения, которые, может быть, вернутся и к нам умноженными, если вызовут высказывания людей, соединивших силу мысли с доступностью красноречия, чьи суждения будут для нас весьма интересны и, как мы надеемся, принесут пользу усовершенствованию науки.

В другом месте мы уже говорили о том. что в телесных вещах есть нечто, кроме протяженности, и даже предшествующее протяженности, а именно сама сила природы, повсюду вложенная Творцом ', которая состоит не в простой способности2, чем довольствовались до сих пор философские школы, но помимо того снабжена направленностью. или устремлением, получающим полное осуществление, если оно не встречает препятствия в противоположном устремлении. Это устремление на каждом шагу воспринимается чувствами, а по моему суждению, усматривается в материи разумением (ratione) даже и там, где оно не открыто чувству. И если его не должно приписывать Богу как чудо, то во всяком случае необходимо при знать, что эта сила создается им в самих телах и, более того, составляет внутреннюю природу тел, ибо действовать — отличительная черта субстанций, а протяженность говорит только о распространении уже предполагаемой устремляющейся и оказывающей сопротивление субстанции, не говоря уже о том, что она не может создавать самую

==247

субстанцию При этом не существенно, что всякое телесное действие исходит из движения, а само движение лишь следствие движения либо уже ранее существовавшего в теле, либо сообщенного извне. Ибо движение (равно как и время) никогда не существует, вели рассмотреть это со всей строгостью: оно никогда не существует как целое, не имея сосуществующих частей. Таким образом, в нем нет ничего реального, кроме того преходящего, что должно быть приписано силе, стремящейся к изменению. К этому и сводится все, что заключено в телесной природе помимо того, что подлежит геометрии, а именно протяжения. Этим способом рассмотрения мы воздадим должное и истине, и учениям древних. И подобно тому как наш век защитил от пренебрежения и тельца Демокрита, и идеи Платона, и спокойствие в учениях стоиков о наилучшем порядке вещей, так теперь учение перипатетиков о формах и энтелехиях (справедливо признававшееся загадочным и едва ли вполне отчетливым для самих авторов) будет сведено к доступным разуму понятиям (notiones intelhgibi-les), так что окажется необходимым не отвергать воспринятую столькими веками философию, а скорее развить ее так, чтобы придать ей (насколько это возможно) последовательность, прояснить ее и обогатить новыми истинами.

Такой способ научных занятий представляется мне наиболее соответствующим как благоразумию учащего, так и пользе учащихся. Мы должны стремиться более к строительству, чем к разрушению, и не блуждать в неуверенности среди постоянных перемен в научных теориях, подчиняясь сегодняшним настроениям смелых умов. Пусть наконец человеческий род, обуздав сектантские распри, которые разжигает тщеславие новаторов, и установив твердые основания наук, уверенными шагами движется вперед в философии и науках: в трудах выдающихся мужей древности и новых времен, если исключить то, что заключает в себе излишние нападки на противников, содержится много истинного и доброкачественного, что заслуживает быть внесенным в общую сокровищницу. Хотелось бы, чтобы люди обратились к этому вместо того, чтобы тратить время на препирательства, которыми они только потворствуют своему тщеславию. О себе скажем, что хотя нам в некоторых наших трудах так благоприятствовала судьба, что друзья убеждали только этому и отдать наши помыслы, однако многое и чужое внушает уважение,

==248

1

и каждому воздается подобающая оценка; причина этому, быть может, в том. что, о многом размышляя, мы научились ни к чему не относиться пренебрежительно. Но вернемся к прерванному.

Двоякой бывает активная сила (Activa) (которую по примеру многих мы могли бы не без основания называть способностью (virtus)): либо первичной, которая сама по себе присутствует во всякой телесной субстанции (ибо тело вовсе бездейственное, полагаю я, противно природе вещей), либо производной, которая различно проявляется как бы ограничением первичной, возникая при столкновении тел между собой. И первичная (которая есть не что иное,   как (***)3)   соответствует  душе (anima), или субстанциальной форме, но тем самым относится к общим причинам, которые не могут быть достаточны для объяснения явлений. Поэтому мы согласны с теми, кто отказывается от применения форм, исследуя собственные и специальные причины ощутимых вещей; об этом стоит упомянуть, чтобы не показалось, что мы хотим вернуться к пустословию вульгарной схоластики, когда мы как бы дополнительно приводим их для раскрытия истоков вещей. Вместе с тем их знание необходимо для правильного философствования, и никто не должен думать, что достаточно проник в природу тела, если не обратит внимания в эту сторону и не поймет, что несовершенно (чтобы не сказать ложно) грубое понятие телесной субстанции, зависящее только от воображения и неосмотрительно введенное несколько лет назад вследствие злоупотребления корпускулярной философией (которая сама по себе превосходна и содержит много истинного) 4. Неудовлетворительность этого понятия явствует хотя бы из того, что оно допускает для материи полное бездействие и покой и не может послужить для объяснения законов природы, размеряющих производную силу.

Подобным же образом и пассивная сила бывает двоякая, либо первичная, либо производная. А именно первичная сила претерпевания (patiendi), или сопротивления, составляет то самое, что в философских школах называется первичной материей; от нее происходит, что тело не проницается телом, а составляет для него препятствие, а вместе с тем наделено некоей, так сказать, инертностью (ignavia), т. е. противоборствованием движению, и поддается воздействию движущего агента не иначе как умаляя его. Отсюда в дальнейшем производная сила претерпева-

==249

ния различным образом проявляет себя во вторичной материи5. Но наша задача — оставив в стороне общее и первичное и положив в основу то. что своей формой всякое тело все1да действует, а своей материей всякое тело всегда претерпевает и оказывает сопротивление, идти далее и в предлагаемом учении о производных способностях и сопротивлениях рассмотреть, как тела действуют различными устремлениями и как, с другой стороны, различным образом сопротивляются; ибо этим определяются законы взаимодействий не только постигаемые разумением, но и подтверждаемые чувствами через явлени

Итак, под производной силой, т. е той, которой тела воздействуют одно на другое или испытывают воздействие одно от другого, мы здесь понимаем зависящую от движения (а именно пространственного) и в свою очередь направленную на воспроизведение пространственного движения. ибо мы признаем, что переместительным движением (motus localis) можно объяснить прочие материальные явления Движение есть длящееся изменение (contmua mutauo) места и, следовательно, нуждается во времени. Движимое же тело как во времени обладает движением, так в каждый момент обладает скоростью, которая тем больше, чем больше проходимое пространство и затрачиваемое время. Скорость, рассматриваемая вместе с направлением, называется устремлением; натиск (impetus) же, это произведение массы тела на скорость, и его величина есть то, что картезианцы называют количеством движения, относя это к моменту. Хотя, точнее говоря, количество самого движения, как существующего во времени, получается из сложения натисков, равных или неравных, возникающих в движущемся теле на протяжении определенного промежутка, последовательно умноженных на время, однако в споре с картезианцами мы последовали за их способом выражения. И даже подобно тому как мы можем — не без пользы для научного изложения — отличать от прибавки, уже происшедшей или имеющей произойти, прибавление, происходящее в настоящий момент, как некоторый элемент приращения, и как происходящее в настоящий момент опускание в процессе падения можно отличать от уже происшедшего опускания, которое оно увеличивает, так мы могли бы отнесенный к настоящему (или моментальный) элемент движения отличить от самого движения, длящегося на промежутке времени,

К оглавлению

==250