Часть 7.

Я не могу закончить это исследование, не разрешив  одного сомнения, которое, естественно, может возникнуть  при сопоставлении только что изложенных взглядов с нашими  прежними положениями. В строении мироздания - в  многочисленности спутников, освещающих наиболее  отдаленные планеты, в скорости вращения небесных тел  вокруг своей оси, в соответствии составляющего их вещества  воздействию Солнца - во всем этом мы признали мудрость  божью, которая все устроила на благо разумных существ,  населяющих эти планеты. Но как теперь с этим учением о  целесообразности согласовать механическую теорию, как  понять, что исполнение замысла высшей мудрости вверено  грубой материи, а предначертания провидения - природе,  предоставленной самой себе? Не заставляет ли это нас  признать, что устройство мироздания не есть результат  действия всеобщих законов природы?

Эти сомнения тотчас же рассеются, если только вспомним,  что было сказано выше по этому поводу. Разве механика всех  естественных движений по самой своей сути не тяготеет  исключительно к таким последствиям, которые во всей  совокупности связей вполне согласуются с предначертаниями  высшего разума? Как может она с самого начала иметь  сбивающие с пути стремления и ничем не сдерживаемое  рассеяние, когда все ее свойства, приводящие к этим  последствиям, сами определяются вечной идеей  божественного разума, в котором все необходимо должно  быть взаимосвязано и согласовано? Если хорошенько  поразмыслить, то можно ли считать обоснованным взгляд,  будто природа - это какое-то противное существо, которое  можно удержать в рамках порядка и общей гармонии только  принуждением, ограничивающим свободу его действий? Ведь  тогда пришлось бы признать, что природа - самодовлеющее  начало, свойства которого не имеют никакой причины, и что  бог стремится по мере возможности подчинить ее своим  замыслам. Чем больше мы познаем природу, тем больше мы  убеждаемся, что общие свойства вещей не чужды друг другу  и не обособлены. Мы

17 Иммануил Кант                                         

==257

 достаточно удостоверимся в том, что они по самой своей сути родственны  между собой и потому сами собой склонны поддержать друг друга в  создании совершенного устройства (взаимодействие элементов  порождает красоту материального, а вместе с тем успехи духовного  мира) и что вообще отдельные вещи по природе своей составляют уже  между собой, так сказать в царстве вечных истин, одну систему, в  которой они соотнесены друг с другом. Станет также ясно, что эта  присущая им родственность объясняется общностью происхождения  из одного источника, из которого все они почерпнули существенные  свои свойства.

Применим теперь это уже излагавшееся нами рассуждение к  данному вопросу. Те же всеобщие законы движения, которые отвели  верхним планетам место в системе мира, отдаленное от центра  притяжения и инерции, поставили их тем самым и в наиболее выгодные  условия, дабы более свободно формироваться в наибольшей  отдаленности от центра тяготения первичной материи; вместе с тем они  поставили их и в правильное соотношение с действием тепла,  распространяющегося по такому же закону из того же центра. А так  как именно эти условия позволили небесным телам в этих отдаленных  местах более свободно формироваться и способствовали более  быстрому возникновению связанных с этим движений, короче говоря,  большей стройности всей системы; так как, наконец, мыслящие  существа необходимо зависят от той материи, с которой они  непосредственно связаны, то неудивительно, что совершенство и  материальной, и духовной природы вызвано одной и той же  совокупностью причин и имеет одинаковое основание. Таким образом,  при тщательном рассмотрении в этой согласованности нет ничего внезапного или неожиданного, и так как мыслящие существа на основании  того же принципа были вплетены в общий строй материальной  природы, то духовный мир будет в отдаленных сферах совершеннее  по тем же причинам, по которым там совершеннее мир материальный.

Таким образом, все во всей природе связано в непрерывной цепи  последовательности вечной гармонией, соединяющей друг с другом  все звенья. Совершенства

==258

 бога явственно проявились и на наших ступенях раз-нития, и среди  низших видов они не менее прекрасны, чем среди высших.

Welch eine Kette, die von Gott den Anfangnimmt, was fur Naturen Von himmlischen und irdischen, von Engein, Menschen bis zum Vieh, Vom Seraphim bis zum Gewiirm! 0  Weite, die das Auge nie Erreichen und betrachten kann, Von dem  Unendlichen zu dir, von dir zum Nichts! Pope [Лик ангельский, людей, зверей, птиц, рыб морских, Гадов и  червяков, и насекомых роды, Которым нет числа обилием  природы! О цепь, который обнять ни глаз простой... От  бесконечного и бывшего до века Распростирается она до  человека; От смертных наконец в сплетении своем В даль  продолжается и кончится ничем.

Поп] («Опыт о человеке господина Попе», перевод Н.  Поповского, изд. 2, М., 1787, стр. 24.) До сих пор путеводной нитью для всех наших предположений верно  служили физические соотношения, благодаря чему эти предположения  оставались на стезе разумного правдоподобия. Не будет ли нам теперь  позволено уклониться с этой стези в область фантазии? Кто укажет нам  границу, где кончается обоснованное вероятие и начинаются  произвольные вымыслы? Какой смельчак решится ответить на вопрос:  владычествует ли грех и на других небесных телах мироздания или же  там царит одна добродетель?

Die Sterne sind vielleicht ein Sitz verklarter Geister, Wie hier das Laster herrscht, 1st dort die Tugend Meister. v.  Holier [Звезды, возможно, обитель блаженных духов; как у нас царит порок, так там господствует добподетель.

Гал.гер]

==259

 He является ли несчастная способность грешить свойством  некоторого промежуточного состояния между мудростью и  неразумием? Кто знает, не слишком ли возвышенны и не слишком ли  мудры обитатели отдаленных небесных тел, чтобы снисходить до  глупости, которая кроется в грехе, и, наоборот, не слишком ли  привязаны обитатели низших планет к материи и не одарены ли они  слишком слабыми духовными способностями, чтобы быть  ответственными за свои деяния перед судом справедливости? В таком  случае одна только Земля, а может быть, еще и Марс (чтобы не лишить  себя жалкого утешения, что у нас имеются товарищи по несчастью)  находятся на опасной середине, где искушение чувственных соблазнов  достаточно сильно, чтобы нарушить владычество духа, а дух не может  отречься от способности противиться им, если только в своей косности  не предпочитает отдаваться в их власть, одним словом, на той опасной  середине между слабостью и силой, где те же преимущества, которые  возвышают человека над низшими видами существ, ставят его на  высоту, с которой он может вновь пасть бесконечно ниже их. В самом  деле, обе эти планеты, Земля и Марс, представляют собой средние  звенья планетной системы, и можно не без основания предположить,  что и обитатели их занимают среднее положение между двумя  крайними точками и по физическим, и по моральным своим качествам.  Впрочем, рассуждение на эту тему я охотнее предоставляю тем, кто  больше способен удовлетвориться недоказуемыми познаниями и  больше склонен брать на себя ответственность за них.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ До сих пор мы как следует не знаем, что такое действительно  человек в настоящее время, хотя сознание и чувства должны бы нам  дать ясное понятие об этом; насколько же меньше мы можем угадать,  чем он должен стать в будущем! И все же любознательная  человеческая душа жадно тянется к этому столь далекому от нее предмету,  стремясь хоть сколько-нибудь выяснить этот темный вопрос.

К оглавлению

==260

Должна ли бессмертная душа во всей бесконечности своей  будущей жизни, которую даже могила не прекращает, а лишь  видоизменяет, остаться всегда прикованной к этой точке мирового  пространства, к нашей Земле? Неужели она никогда не будет причастна  к созерцанию остальных чудес творения с более близкого расстояния?  Кто знает, не суждено ли ей когда-нибудь узнать вблизи те отдаленные  тела мироздания и совершенство их устройства, которые уже издалека  столь сильно возбуждают ее любопытство? Быть может, для того и  образуются еще некоторые тела планетной системы, чтобы по  истечении времени, предписанного для нашего пребывания здесь,  уготовить нам новые обители на других небесах? Кто знает, не для того  ли вокруг Юпитера обращаются его спутники, чтобы когда-нибудь  светить нам?

Позволительно, благопристойно забавляться подобными мыслями;  однако никто не станет основывать надежды на будущее на столь  сомнительных картинах воображения. Когда человеческая природа  уплатит свою дань бренности, тогда бессмертный дух быстрым  взлетом вознесется над всем конечным и будет продолжать свое  существование в новом отношении ко всей природе, которое возникает  из более близкой связи с высшим существом. Тогда это более  совершенное существо, заключающее в самом себе источник  блаженства, уже не будет разбрасываться между внешними  предметами, чтобы найти в них успокоение. Все творение, находящееся, к  удовлетворению высшей первичной сущности, в необходимом  согласии, должно будет приобщиться к ней и будет взирать на нее не  иначе как с чувством неизменного удовлетворения.

Действительно, когда дух исполнен размышлений, подобных  настоящим и выше приведенным, тогда вид звездного неба в ясную  ночь доставляет такое удовольствие, какое испытывает только  благородная душа. При всеобщем безмолвии природы и спокойных  чувствах заговорит тогда скрытая познавательная способность  бессмертного духа на неизъяснимом языке и внушит неясные понятия,  которые можно, правда, почувствовать, но нельзя описать. Если среди  мыслящих существ

==261

 нашей планеты имеются низкие твари, которые, несмотря на все  очарования, коими может привлекать их столь высокий предмет, все  же в состоянии упорно служить тщеславию, то сколь несчастен земной  шар, который мог воспитать столь жалкие существа! Но как он, с  другой стороны, счастлив, ибо ему при благоприятнейших условиях  открыт путь к достижению блаженства и величия, бесконечно  возвышающихся над теми преимуществами, которых способно  достичь наивыгоднейшее устройство природы на всех небесных  телах!

==262

00.htm - glava11

НОВОЕ  ОСВЕЩЕНИЕ ПЕРВЫХ ПРИНЦИПОВ  МЕТАФИЗИЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ

1755

==263

==264

 СПОСОБ ИССЛЕДОВАНИЯ Надеясь пролить некоторый свет на первые принципы нашего  познания, я намерен изложить свои мысли об этом предмете по  возможности кратко; поэтому я буду всячески воздерживаться от  излишних подробностей и изложу только самую суть и основы своих  доказательств, оставив совершенно в стороне, как снятое платье,  всякую высокопарность. Если при этом начинании я кое где не  разделяю мнений знаменитых людей, иногда даже называя их по имени,  то я все же убежден в беспристрастии их суждения и надеюсь, что этим  не будет причинено никакого ущерба подобающему им уважению и  что они ни в коем случае не поставят мне этого в вину. При  расхождении мнений каждому, конечно, дано право  руководствоваться своими взглядами и не запрещается небольшая  проверка чужих аргументов, если только при этом отсутствуют  всякого рода запальчивость и страсть к спорам. Поэтому я не думаю,  чтобы эта беспристрастная критика была признана благосклонными  судьями противоречащей долгу вежливости и высокого уважения.

Итак, прежде всего я попытаюсь тщательно исследовать то, о чем  обычно, с гораздо большей долей уверенности, чем истинности,  говорят как о высшем и над всеми истинами несомненно властвующем  принципе противоречия, а затем попытаюсь кратко изложить то, что  здесь следует считать более правильным. Далее я рассмотрю закон  достаточного основания и все то, что может послужить более  правильному пониманию и доказательству этого закона, а также  противостоящие ему

==265

 мнимые трудности и попытаюсь, насколько мне позволят  скромные способности моего ума, противопоставить этим  трудностям достаточно убедительные доводы. Наконец, я имею  в виду сделать некоторый шаг вперед и установить два новых  принципа метафизического познания, которые имеют, как мне  кажется, немаловажное значение, и хотя они не первоначальные  и не самые простые, но более удобные для применения и во  всяком случае такие же широкие, как и любой другой принцип  Так как в этом своем начинании я пойду по непроторенному  еще пути, на котором легко впасть в ошибку, то я уповаю на  снисходительное суждение благосклонного читателя, который  примет все сказанное здесь в наиболее благоприятном смысле.

РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ

О ПРИНЦИПЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ

ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ ЗАМЕЧАНИЕ Так как в настоящем изложении я должен стараться быть  возможно более кратким, то считаю целесообразным не  повторять здесь всем известные и согласующиеся со здравым  смыслом дефиниции и аксиомы и не буду следовать обычаю  тех, кто рабски подчиняется правилам какого-то метода и  полагает, что он не руководствовался строгим научным  методом, если не изучил подробно от начала до конца всего,  что только можно найти в архивах философов. Я счел  правильным предупредить об этом читателя, дабы он не  упрекнул меня за это умышленное уклонение от  установившегося обычая.

 Положение первое Не существует одного-единственного, безусловно  первого и всеобъемлющего принципа для всех истин Необходимо, чтобы первый и подлинно единственный  принцип был простым положением; положение, молчаливо  содержащее в себе многие другие положения, имело бы только  видимость одного-единственного принципа. Поэтому если  положение действительно простое,

==266

 то оно должно быть либо утвердительным, либо отрицательным. Однако я утверждаю, что, будучи тем или другим, оно не может быть всеобщим, полностью содержащим в себе все истины, ведь если скажешь, что положение утвердительное, то оно не может быть безусловно первым принципом отрицательных истин, если же скажешь, что оно отрицательное положение, то оно не может быть первым среди утвердительных истин В самом деле, предположим, что это положение отрицательное. Так как все истины либо непосредственно, либо косвенно вытекают из своих  принципов, то, во-первых, из данного принципа, поскольку он отрицательный, могут быть в качестве следствий получены путем непосредственного  вывода, как это ясно для каждого, только отрицательные положения. Если же кто-либо потребует, чтобы косвенным путем из него были  выведены и утвердительные положения, то это возможно, с чем каждый согласится, только при помощи положения: истинно все то,  противоположное чему ложно. Но это положение само по себе есть утвердительное и не может быть непосредственно выведено из отрицательного  принципа; тем более оно не может быть выведено из него косвенным путем, так как в этом случае оно нуждалось бы в своей собственной помощи, следовательно, оно никоим образом не может зависеть от принципа, выраженного в отрицательной форме. Так как, стало быть, утвердительные положения не могут быть получены из одного лишь отрицательного, и притом одного-единственного, принципа, то этот принцип и не может быть назван всеобъемлющим принципом Подобным же образом, если в качестве основного  принципа установить утвердительное положение, из него, конечно, нельзя будет непосредственно вывести отрицательные положения, косвенным же путем это  можно будет сделать лишь при помощи положения. если противоположное данному истинно, то само данное ложно, т.е. если противоположное ему  утверждается, то само оно отрицается. Но так как это положение отрицательное, то оно никаким способом не может быть выведено из утвердительного принципа: ни непосредственно, что само собой понятно, ни

==267

 косвенно, если только не прибегать к его собственной помощи. Поэтому,  как бы мы ни рассматривали вопрос, все равно нельзя оспаривать  истинность поставленного в заголовке положения, а именно: не может  быть для всех вообще истин одного-единственного, последнего,  всеобъемлющего принципа.

Положение второе Существуют два безусловно первых принципа всех  истин: один для утвердительных истин, а именно  положение: «все, что есть, есть»; другой для отрицательных  истин, а именно положение: «все, что не есть, не есть».  Оба эти положения, взятые вместе, называются  принципом тождества.

Я снова сошлюсь на двоякого рода доказательство истин -  прямое и косвенное. Первый способ доказательства черпает истину из  согласия понятий субъекта и предиката и в качестве основания всегда  предполагает следующее правило: если субъект, рассматриваемый сам  по себе или в отношении к чему-нибудь, полагает то, что содержит в  себе понятие предиката, или исключает то, что исключается и  понятием предиката, то следует признать, что предикат присущ  субъекту. То же самое можно выразить несколько яснее: если между  понятиями субъекта и предиката имеется тождество, положение  истинно В самом общем своем выражении, подобающем первому  принципу, это положение гласит: все, что есть, есть и все, что не  есть, не есть. Итак, всякое прямое доказательство основывается на  принципе тождества, это первое, что требовалось доказать.

Что касается косвенного доказательства, то мы в конечном счете  найдем, что в его основании лежит тот же двоякого рода принцип.  Ибо всегда приходится восходить в нем к двум следующим  положениям: 1) истинно все то, противоположное чему ложно, т. е.  должно утверждаться то, противоположное чему отрицается, 2) все  то, противоположное чему истинно, ложно. Первое положение имеет в  качестве следствий утвердительные, а второе - отрицательные  положения. В

==268

 наиболее простом своем выражении первое положение гласит: все, что не  не есть, есть (противоположное выражено здесь посредством частицы  не, а его устранение - также с помощью частицы не). Второе же  положение можно выразить следующим образом: все, что не есть, не  есть (здесь опять-таки противоположное выражено посредством  частицы не, а ложность, или устранение, также выражена посредством  той же частицы). Если теперь проследить значение выражений,  содержащихся в первом положении, то сообразно с законом знаков,  поскольку одна частица не указывает, что другую частицу не должно  устранить, то по устранении их обеих получается положение: все, что  есть, есть, а так как другое положение гласит: все, что не есть, не  есть, то ясно, что и при косвенном доказательстве двоякий принцип  тождества имеет решающее значение и, стало быть, составляет  последнее основание всякого познания вообще.

Схолия. Вот, правда, небольшой, но не лишенный некоторого  значения пример «знаковой комбинаторики», ибо те простейшие  выражения, которыми мы пользуемся при объяснении этих  принципов, почти ничем не отличаются от знаков По этому поводу я  открыто выскажу то, что думаю об этом искусстве, которое Лейбниц  выдавал за свое изобретение(1) и о котором все сведущие люди  сожалеют, что оно сошло в могилу вместе с этим великим мужем. Я  признаюсь, что вижу в этом суждении великого философа лишь нечто  подобное завещанию того отца у Эзопа, который, лежа на смертном  одре, поведал своим детям, что на своем поле он зарыл клад, однако,  прежде чем успел указать им точно это место, внезапно скончался. Он  побудил этим сыновей к неустанному раскапыванию и разрыхлению  почвы, пока они, хотя и обманутые в своих надеждах, не оказались тем  не менее бесспорно разбогатевшими благодаря тому, что повысили  плодородие почвы. Это, конечно, единственная польза, которую  можно ожидать, на мой взгляд, от исследования этой знаменитой  системы, если только кто-нибудь еще захочет тратить на это свой  труд. Но если мне дозволено открыто высказать правду, то я  опасаюсь, что этого несравненного

==269

 мужа постигла совершенно та же участь, какая, по мнению  проницательнейшего Бургава, высказанному им в его «Химии»,  постигла искуснейших алхимиков, а именно что эти алхимики, открыв  много своеобычных тайн, под конец возомнили, что им станет  подвластно все, чего только коснется их рука, и по некоторой  поспешности своего предвидения они выдали за свершившееся то, что,  по их мнению, может и даже должно произойти, как только они  направят свое внимание на его осуществление. Я не стану отрицать,  что, после того как безусловно первые принципы уже найдены, можно  кое-где применить знаковую комбинаторику, так как в этом случае  представляется возможность использовать в качестве знаков и  наиболее простые понятия, а следовательно, и простейшие выражения; однако там, где при помощи этих знаков должно быть выражено  сложное познание, вся проницательность ума оказывается как бы  внезапно повисшей над пропастью и наталкивается на неразрешимые  трудности.

Как мне известно, знаменитый философ Дарьес(2) сделал попытку  выразить при помощи знаков принцип противоречия, выражая  утвердительное понятие знаком +А, а отрицательное знаком - А,  откуда получается уравнение +А-А=0, т. е. утверждать и отрицать  одно и то же невозможно или есть ничто. Но в этой попытке я  усматриваю - да простит меня этот благородный муж! -  несомненное предвосхищение того, что только еще требуется доказать.  Ибо когда знаку отрицательного понятия приписывают силу, способную упразднить связанное с ним утвердительное понятие, то при этом  явно предполагают уже принцип противоречия, согласно которому  противоположные понятия друг друга упраздняют. Наше же  выражение этого положения: истинно все то, противоположное чему  ложно, - свободно от этой ошибки. В самом деле, так как в  простейшем своем выражении оно гласит: все, что не не есть, есть, то  это значит, что, устраняя обе частицы не, мы не делаем ничего другого,  как только раскрываем его простое значение, и получается, как это и  должно быть, принцип тождества: все, что есть, есть.

К оглавлению

==270

 Положение третье Принцип тождества надлежит предпочесть принципу  противоречия, как высший по сравнению с ним принцип  выведения истины; это должно быть установлено далее.

Положение, имеющее притязание называться безусловно высшим и  наиболее общим принципом всех истин, должно прежде всего быть  высказано в самых простых, а далее в самых общих выражениях; это,  мне кажется, несомненно и достигается в двояком принципе тождества.  Ибо из всех утвердительных выражений простейшее - словечко  «есть», как из всех отрицательных - словечко «не есть». Далее,  нельзя также представить себе что-либо более общее, чем простейшие  понятия. Ибо более сложные понятия заимствуют свой свет от  простых, и, так как они более определенны, чем простые, они не могут  быть столь общими.

Принцип противоречия, выраженный в положении: нее возможно, чтобы одно и то же одновременно было и не было, в  действительности есть не что иное, как дефиниция невозможного; ибо  все, что противоречит себе, т. е. все то, что в одно и то же время  мыслится и как сущее и как несущее, называется невозможным. Но  каким образом можно было бы утверждать, что все истины следует  сводить к этой дефиниции как к пробному камню? В самом деле, нет  никакой необходимости обосновывать каждую истину невозможностью  противоположного ей, и, говоря откровенно, само по себе это  недостаточно. Ведь от невозможности противоположного к  утверждению истины можно перейти только при посредстве  положения: истинно все то, противоположное чему ложно, а это  положение, как уже выше было показано, делит власть с принципом  противоречия.

Наконец, кому не покажется непомерным и, пожалуй, хуже, чем  парадоксальным, желание сделать именно отрицательное положение  важнейшим в сфере истин, провозгласив его главой и опорой всех  истин, коль скоро не ясно, почему отрицательная истина обладает этим  преимуществом перед утвердительной? Так как существует два рода  истин, то я предпочитаю

==271

 установить для них и два первых принципа: один - утвердительный,  другой - отрицательный.

Схолия. Быть может, кое-кому это исследование могло бы  показаться столь же отвлеченным и утомительным, сколь излишним и  совершенно бесполезным. Если иметь в виду плодотворность выводов,  то я согласен с этим. Ибо рассудок, даже не зная об этом принципе, не  может не пользоваться им постоянно и совершенно непроизвольно в  силу естественной необходимости. Но разве от этого исследование цепи  истин до последнего ее звена перестает быть предметом, достойным  внимания? Во всяком случае не следует недооценивать достигаемое  таким путем более глубокое проникновение в присущий нашему  рассудку закон доказательства. Я утверждаю здесь только одно, а  именно что все наши доказательства сводятся к необходимости  раскрывать тождество предиката и субъекта, рассматриваемых либо  самих по себе, либо во взаимной связи, как это явствует из высшего  правила истины. Отсюда можно сделать вывод, что бог не нуждается  ни в каком способе доказательства, ибо, поскольку ему сразу видно  самым ясным образом, что с чем согласуется или не согласуется, один  и тот же акт представления открывает это его разуму. Не нуждается  бог и в анализе, без которого не может обходиться наш темный разум.

 РАЗДЕЛ ВТОРОЙ

О ПРИНЦИПЕ ОПРЕДЕЛЯЮЩЕГО ОСНОВАНИЯ,  КОТОРЫЙ ОБЫЧНО НАЗЫВАЕТСЯ ПРИНЦИПОМ  ДОСТАТОЧНОГО ОСНОВАНИЯ

ДЕФИНИЦИЯ

 Положение четвертое Определять — значит полагать предикат с исключением  противоположного ему. То, что определяет субъект по отношению  к какому-нибудь предикату,

==272

 называется основанием. Различается основание  предшествующе-определяющее и основание последующе- определяющее.  Предшествующе-определяющее — это основание, понятие  которого предваряет определяемое, т.е., без допущения  которого нельзя понять определяемое *. Последующеопределяющее - это основание, которое не могло бы быть  дано, если бы из чего-то другого не было уже дано понятие,  определяемое этим основанием. Первое основание можно  назвать также основанием «почему», или основанием  бытия или становления, второе основание - основанием  «что», или основанием познания.

Доказательство реальности дефиниции Согласно общепринятому значению понятие основания   осуществляет некоторое соединение и связь между субъектом и  предикатом. Поэтому оно всегда нуждается в субъекте и в предикате,  который можно было бы связать с субъектом. Если хотят найти  основание круга, то я не могу ясно понять, чего, собственно, ищут,  пока не указан какой-нибудь предикат его, например что из всех  фигур с равными окружностями круг есть фигура, занимающая  наибольшую площадь. В таком же смысле мы спрашиваем об  основании зла в мире. При этом мы имеем положение: мир содержит в  себе множество зол. Здесь ищут не основания «что», или основания  познания, так как его заменяет опыт, а основания «почему», или  основания становления, т. е. такого, полагание которого делает  понятным, что в отношении этого предиката мир не есть нечто  предшествующе-неопределенное и благодаря которому предикат зла  полагается с исключением противоположного ему. Таким образом,  основание делает неопределенное определенным. И так как всякая  истина проистекает из определения субъекта предикатом, то  определяющее  _________________ * Сюда можно отнести и тождественное основание, где понятие  субъекта определяет предикат в силу полной своей тожде ственности с  ним, например треугольник имеет три стороны, и где понятие  определяемого не предшествует понятию определяющего и не следует за  ним.

18 Иммануил Кант

==273

 основание есть не только критерий [истины], но и [ее] источник, отказавшись  от которого можно будет, правда, найти немало возможного, но  решительно ничего истинного. Поэтому для нас остается  неопределенным, вращается ли планета Меркурий вокруг своей оси  или нет, если только у нас нет основания, которое полагало бы одно из  двух [предположений] с исключением противоположного: и то и  другое остается возможным, но ни то, ни другое не становится по  отношению к нашему познанию истинным.

Чтобы на примере пояснить различие между основанием  предшествующе-определяющим и основанием последующеопределяющим, я укажу на затмения спутников Юпитера, о которых я  утверждаю, что они дают нам основание познания непрерывного  распространения света, происходящего с определимой скоростью. Но  это основание лишь последующим образом определяет данную истину,  ибо если бы даже вовсе не существовало никаких спутников Юпитера и  их затмений, то свет все равно распространялся бы в определенное  время, хотя, быть может, мы и не могли бы познать этого; или,  придерживаясь еще более точно данной дефиниции, можно сказать:  явления спутников Юпитера, доказывающие непрерывное движение  света, сами же и предполагают как раз именно эту природную  способность света, без которой они не могли, бы и возникнуть, и, стало  быть, они определяют эту истину только последующим образом.  Основание же становления, или основание того, почему движение света  сопряжено с определимой затратой времени, заключается (если  последовать мнению Картезия (3)) в упругости малых упругих шариков  воздуха; эти шарики согласно законам упругости несколько уступают  силе толчка, и для каждого из них требуется минимальное количество  времени, но от суммирования огромного ряда звеньев получается  нечто ощутимое. В этом и заключается предшествующе-определяющее  основание, т. е. такое, без полагания которого не имело бы места и то,  что определяется. Ибо если бы воздушные шарики были совершенно  твердыми, то и при неизмеримо больших расстояниях не  воспринималось бы никакой

==274

 разницы во времени между моментом излучения света и моментом его  импульса.

Дефиниция, данная знаменитым Вольфом(4), несомненно, страдает  явным недостатком, который, мне кажется, нуждается в устранении.  Дело в том, что он определяет основание как то, благодаря чему  можно понять, почему нечто скорее есть, чем не есть. Однако он здесь,  несомненно, включил определяемое в определение. И действительно,  как бы словечко почему ни казалось приспособленным к обычному  пониманию, так что следует считать, что оно может быть включено в  определение, все же молчаливо оно уже предполагает понятие  основания. В самом деле, при ближайшем исследовании  обнаруживается, что оно обозначает то же самое, что на каком  основании. Поэтому если в дефиниции Вольфа сделать надлежащую  подстановку, то она будет гласить: основание есть то, из чего можно  понять, на каком основании нечто скорее есть, чем не есть.

Равным образом вместо выражения достаточное основание я  счел более правильным поставить выражение определяющее  основание, и в этом со мной согласен знаменитый Крузий(5). В самом  деле, выражение достаточное двусмысленно, как это  исчерпывающим образом показал Крузий, ибо не сразу ясно, в какой  мере основание достаточно; определять же - значит полагать таким  образом, чтобы при этом исключалось все противоположное и чтобы  было обозначено то, что действительно достаточно для понимания  вещи именно так, а не иначе.

Положение пятое Ничто не истинно без определяющего основания. Всякое истинное  положение указывает на то, что субъект определенен в отношении  предиката, т. е. что предикат полагается с исключением  противоположного ему; таким образом, необходимо, чтобы во всяком истинном  положении все противоположное соответствующему предикату было  исключено. Исключается же предикат, с которым не согласуется в  силу принципа

==275

 противоречия то, что положено другим понятием. Следовательно,  исключение [его] не имеет места там, где нет понятия, которое  противоречило бы противоположному [понятию], подлежащему  исключению. Стало быть, во всякой истине есть нечто, что определяет  истину данного положения путем исключения противоположного  предиката. И так как это согласуется с термином определяющего  основания, то следует признать, что нет ничего истинного без  определяющего основания.

То же несколько иначе Из понятия основания можно усмотреть, какой из  противоположных предикатов следует приписать субъекту и какой  следует устранить. Допустим, что нечто истинно без определяющего  основания; тогда у нас нет ничего, откуда могло бы стать ясным, какой  из двух противоположных предикатов следует приписать субъекту и  какой из них следует устранить. Стало быть, ни тот, ни другой  предикат не исключается, и субъект неопределенен по отношению к  каждому из них. Поэтому для истины не оказывается места. Но это  явное противоречие, поскольку истина предполагалась.

Схолия. Что познание истины всегда опирается на усмотрение  основания, это следует считать установленным, согласно общему  мнению всех людей. Правда, очень часто мы довольствуемся  последующе-определяющим основанием, когда речь идет у нас лишь о  достоверности. Однако из приведенного положения вместе с  дефиницией легко усмотреть, что при этом всегда имеется  предшествующе-определяющее  основание, или, если угодно,  генетическое или по крайней мере тождественное, так как  последующе-определяющее основание не порождает истины, а только  разъясняет ее. Но перейдем теперь далее к основаниям, определяющим существование.

 Положение шестое Нелепо предполагать, что нечто имеет основание  своего существования в себе самом.

==276

 В самом деле, все то, что содержит в себе основание  существования какой-нибудь вещи, есть ее причина. Если поэтому  предположить, что есть нечто, имеющее основание своего  существования в себе самом, то это нечто и было бы причиной самого  себя. Однако понятие причины по природе своей первичнее понятия  действия, а это - понятие, следующее за ним. В таком случае одно и  то же оказалось бы одновременно существующим и раньше и позже  самого себя, что нелепо.

Королларий. Поэтому то, что называется существующим с  безусловной необходимостью, существует не благодаря какомунибудь основанию, а потому, что противоположное ему совершенно  немыслимо. Эта невозможность противоположного есть основание для  познания существования, но здесь нет никакого предшествующеопределяющего основания. Существует - вот что достаточно сказать  и уразуметь.

Схолия. Правда, в учениях новейших философов мне часто  приходится встречаться с тем положением, что бог в себе самом  содержит основание своего существования. Однако я не могу с этим  согласиться. Этим почтенным людям кажется, что было бы слишком  отрицать за богом, этим высшим и совершеннейшим началом всех  оснований и причин, то, что он основание самого себя. Так как нельзя  допустить, чтобы какое-нибудь основание находилось вне его, то они  полагают, что он должен иметь и это основание в себе самом. Вряд ли,  однако, может быть нечто более далекое от здравого смысла. Ибо как  только мы достигнем первого звена в цепи оснований, дальнейшее  восхождение, разумеется, прекратится, и сам вопрос, поскольку ответ  уже дан, станет излишним. Я знаю, конечно, что в таких случаях  обращаются к самому понятию бога, через которое и должно быть  определено его существование. Однако легко заметить, что это  происходит в идее, а не в действительности. Мы образуем понятие  некоторого существа, содержащего в себе всю полноту действительности,  и надо признать, что в силу этого понятия такому существу  следует приписать и существование. Дальнейший ход доказательства  таков: если в каком-нибудь существе соединены без всякой градации  все

==277

 реальности, то оно существует; если же они только представляются  соединенными в нем, то и существование его находится лишь в идее.  Поэтому лучше было бы данное положение выразить так: создавая  себе понятие о некоем существе, которое мы называем богом, мы  определили его так, что в него включено и его существование. Если,  следовательно, созданное этим путем понятие правильно, то истинно и  то, что оно существует. Все это сказано для тех, кто согласен с  доказательством Картезия.

 Положение седьмое Есть существо, существование которого предшествует самой возможности его самого и всех вообще вещей и  о котором поэтому говорят, что его существование  безусловно необходимо. Это существо называется богом.

Так как возможность сводится к тому, что между соединенными  друг с другом понятиями нет противоречия и, следовательно, понятие  возможности вытекает из сопоставления, и так как для всякого  сопоставления необходимо, чтобы были налицо подлежащие сопоставлению  вещи (там же, где вообще ничего не дано, нет места ни для  сопоставления, ни для соответствующего ему понятия возможности),  то отсюда следует, что можно представлять себе нечто как возможное  только в том случае, если то, что есть реального в каждом возможном  понятии, действительно существует, и притом с абсолютной  необходимостью (иначе, если бы мы отказались от этого, вообще ничто  не было бы возможным, т. е. только невозможное и могло бы иметь  место). Следовательно, вся эта реальность неизбежно должна быть  объединена в одном-единственном существе.

В самом деле, предположим, что эти реальности, составляющие как  бы материал для всех возможных понятий, оказываются  распределенными между многими существующими вещами. В таком  случае- каждая из этих вещей обладала бы существованием, в  известном смысле ограниченным, т. е. связанным с некоторыми  изъятиями. Так как, однако, этим изъятиям присуща

==278

 безусловная необходимость не в такой же степени, как реальностям,  хотя они и принадлежат к всесторонней определенности вещи, без  которой вещь не может существовать, то отсюда следует, что  ограниченные таким образом реальности могут иметь только случайное существование. Таким образом, для безусловной необходимости  требуется, чтобы реальности существовали без всяких ограничений, т.  е. представляли бы собой бесконечное существо. Но так как  множественность этого существа, если можно было бы ее себе  представить, предполагала бы многократное повторение, то это было бы  случайностью, противоречащей безусловной необходимости, а потому  следует считать, что безусловно необходимо существует только нечто  одно-единственное. Итак, существует бог, и притом единственный, как  безусловно необходимое начало всякой возможности.

Схолия. Таково доказательство бытия бога, построенное с  максимально возможным проникновением в сущность вопроса, и, хотя  для генетического доказательства здесь, собственно, нет места, все же  оно опирается на наиболее первичное данное, а именно на саму  возможность вещей. Отсюда ясно, что если устранить бога, то этим  будет совершенно упразднено не только всякое существование вещей,  но и сама внутренняя возможность их. Ибо хотя сущности (которые заключаются во внутренней возможности) обычно и называются  безусловно необходимыми, но правильнее было бы сказать, что они с  безусловной необходимостью присущи вещам. В самом деле, сущность  треугольника, которая заключается в соединении трех сторон, сама по  себе не необходима; какой же здравомыслящий человек станет в самом  деле утверждать, что само по себе необходимо, чтобы всегда  представлять себе три стороны соединенными? Я, впрочем, согласен,  что для треугольника это необходимо, т. е. если мы представляем себе  треугольник, то необходимо должны представлять себе при этом и три  стороны, что равносильно тому, как если бы мы сказали: если нечто  есть, то оно есть. Но каким образом получается, что в мысли имеются  понятия сторон, объемлемого ими

==279

 пространства и т. п., т. е. вообще нечто такое, что можно мыслить и из чего  получается затем понятие любой мыслимой вещи путем соединения,  ограничения и определения, это осталось бы совершенно непонятным,  если бы в боге, источнике всякой реальности, не заключалось в  действительности все то, что содержится в понятии. Мне известно,  конечно, что Картезий заимствовал свое доказательство бытия бога из  самого внутреннего понятия его; но до какой степени он здесь  заблуждался, видно из схолии к предыдущему параграфу. Из всех  существ бог есть единственное, в которой! существование первичнее  возможности или, если угодно, тождественно с ней. И о возможности  не останется никакого понятия, как только мы отвлечемся от  существования бога.

Положение восьмое Все случайно существующее должно иметь основание,  предшествующим образом определяющее его существование.

Предположим, что такого основания нет. Тогда не будет ничего,  что определяло бы его как существующее, кроме самого  существования вещи. Но так как тем не менее его существование  определено, т. е. полагается так, что все противоположное полному его  определению совершенно исключается, то не будет никакого другого  исключения противоположного, кроме того, которое проистекает из  самого полагания его существования. А так как это исключение носит  характер тождества (поскольку ничто не мешает вещи не  существовать, кроме устранения ее не существования), то противоположное  существованию будет исключено самим собой, т. е. оно будет  безусловно невозможно; другими словами, вещь будет существовать с  безусловной необходимостью, что противоречит предположению.

Королларий. Итак, из доказанного ясно, что лишь существование  случайных вещей нуждается в опоре определяющего основания и что  одно только безусловно необходимое не подвластно этому закону.  Принцип определяющего основания не должен, следовательно,

К оглавлению

==280

 применяться в столь общем смысле, чтобы подчинять своей власти  совокупность всех возможных вещей.

Схолия. Таково доказательство принципа определяющего  основания, освещенное наконец, по моему по крайней мере убеждению,  светом полной достоверности. Достаточно известно, что  проницательнейшие философы нашего времени, из которых я с  уважением назову знаменитого Крузия, всегда жаловались на слабость  доказательства этого принципа в том виде, в каком мы его обычно  находим во всех сочинениях, посвященных этому предмету. Этот  великий муж до такой степени отчаялся в исцелении этого зла, что даже  серьезно уверял, будто совершенно невозможно доказательство этого  положения, хотя и признавал его в высшей степени истинным. Я считаю  необходимым рассказать здесь, почему для меня доказательство этого  принципа оказалось не столь быстро осуществимым и легким, чтобы  исчерпать его, как это обыкновенно пытались сделать, однимединственным аргументом, и почему, для того чтобы полностью  овладеть достоверностью, я вынужден был пойти по некоторому  окольному пути.

При этом я прежде всего должен был провести тщательное  различие между основанием истины и основанием существования, хотя  и могло бы казаться, что всеобщность принципа определяющего  основания в сфере истин распространяется равным образом и на  существование. Ибо если ничто не истинно, т. е. если никакой предикат  не присущ субъекту без определяющего основания, то отсюда следует,  что и предикат существования невозможен без такого основания.  Известно, правда, что для подтверждения истины нет необходимости в  предшествующе-определяющем основании, но что для этого  достаточно тождества, существующего между предикатом и  субъектом. Когда же речь идет о существующих вещах, возникает  вопрос о предшествующе-определяющем основании, а если этого  основания нет, то это значит, что вещь существует с безусловной  необходимостью; если же существование только случайно, то для него  не может не быть предшествующего основания, как это достаточно  мной

==281

 доказано. Таким образом, истина, почерпнутая из самих своих  источников, как мне по крайней мере кажется, предстала перед нами в  более чистом виде.

Правда, знаменитый Крузий полагает, что некоторые вещи, уже в  силу того, что они действительно существуют, определяются так, что,  по его мнению, совершенно напрасно искать еще что-нибудь сверх  этого. Титий поступает согласно своей свободной воле; я спрашиваю  почему для него было предпочтительнее сделать это, чем не сделать?  Он отвечает: потому что он так захотел. Но почему же он этого  захотел? Спрашивать об этом он считает нелепым. Но если спросить,  почему он не сделал чего-то другого, то он ответит: потому что он уже делает это. Он думает, таким образом, что  свободная воля действительно определена через свое собственное  существование, а не через основания, предшествующие ее  существованию, и утверждает, что одним полаганием действительности  исключаются все противоположные определения и что, следовательно,  нет надобности в определяющем основании Но да будет мне позволено  доказать еще и другим способом, что, если отказаться от  предшествующе-определяющего основания, случайная вещь никогда  не может быть в достаточной мере определена и, следовательно, не  может быть и существующей. Акт свободной воли существует, и это  существование исключает то, что противоположно этому  определению, так как, однако, когда-то он не существовал, а  существование само по себе еще не определяет того, был ли когда-то  этот акт или нет, то тем, что этот акт воли существует, еще не решается  вопрос о том, существовав ли он раньше или нет Но так как при  полном определении вещи решается прежде всего вопрос, возникла ли  вещь или нет, то до этого вещь останется не определенной и может  стать определенной лишь тогда, когда сверх того, что присуще  внутреннему существованию, будут приведены еще и понятия,  которые мыслимы независимо от ее существования. А так как то, чем  определяется пред шествовавшее не существование существующей  вещи, предваряет понятие существования, а то, чем определяется, что  существующая вещь прежде не

==282

 существовала, в то же время определяет собой и переход ее от не существования к существованию (ибо предложение почему то, что теперь существует, раньше не существовало, и предложение: почему то, что раньше не  существовало, теперь существует, -  в действительности тождественны), т е. служит основанием, предшествующе-определяющим  ее существование, то совершенно ясно, что без такого основания  полное определение вещи как такой, которая мыслится возникшей, не  будет возможно, а тем самым не будет возможно и ее существование  Если это доказательство из-за чрезмерного расчленения понятий коекому покажется не очень ясным, тот пусть довольствуется ранее  приведенными доводами. Наконец, я хотел бы вкратце изложить, почему не могу удовлетвориться доказательством, которым пользовались знаменитый  Вольф и его последователи. Доказательство этого знаменитого мужа в  том виде, в каком оно подробно изложено проницательнейшим  Баумгартеном (6), сводится, коротко говоря, к следующему. Если бы нечто  не имело основания, то его основанием было бы ничто, следовательно,  ничто было бы чем-то, а это бессмысленно Однако строить это  доказательство следовало бы скорее так: если для сущего нет  основания, то основание его - ничто, т. е. несущее. С этим я охотно  соглашаюсь, ибо если нет никакого основания, то соответствующим  этому понятием будет понятие несущего. Поэтому если чему-то  сущему может быть приписано только такое основание, которому не  соответствует решительно никакое понятие, то оно вообще будет  лишено основания, что возвращает нас к тому, что было нами  предположено Таким образом, отсюда вовсе не следует бессмыслица,  как это полагали Приведу пример в подтверждение своего мнения.  Следуя этому способу умозаключения, я бы осмелился доказывать,  что первый человек все же родился от какого-то отца. В самом деле.  Предположим, что он не был рожден. Тогда не было бы ничего, что  породило его. Следовательно, он был бы порожден ничем, но так как  это содержало бы противоречие, то следует признать, что он был кемто рожден. Избегнуть этой уловки в аргументации вовсе нетрудно.  Если он не рожден, то ничто

==283

 его и не породило, т. е. тот, кто должен был бы его породить, сам  есть ничто, или несущее, - это достовернее достоверного. Но если  вывернуть это положение наизнанку, то получится совершенно  превратный смысл.

Положение девятое Перечисление и устранение трудностей, которые кажутся  присущими принципу определяющего, или, как обычно говорят,  достаточного основания.

Предводителем противников этого принципа и единственным  человеком, могущим представлять их всех, должен по праву  считаться проницательнейший Крузий, рядом с которым едва ли  можно поставить кого-нибудь из немецких не скажу философов, но  людей, споспешествующих развитию философии *. Если бы мне  удалось надлежащим образом рассеять его сомнения (а защита  хорошего дела позволяет на это рассчитывать) , то я счел бы, что все  трудности мной преодолены. Прежде всего он упрекает  формулировку этого принципа в двусмысленности и  неопределенности. Он правильно, конечно, указывает, что вместо  реальных и предшествующе-определяющих оснований нередко  применяются основание познания, а также нравственное основание и  другие идеальные основания, так что часто трудно бывает понять,  какие же из них имеются в виду. Возражение это не затрагивает наших  утверждений, и у нас нет поэтому надобности его отводить. Всякий,  кто рассмотрит любое из наших утверждений, убедится, что я  тщательно различаю основание истинности и основание  действительности. В первом речь идет только о таком полагании  предиката, которое обусловливается тождеством между понятиями,  содержащимися сами по себе или в связи с чем-то в субъекте, _________________ * Я не хочу этим умалить заслуги знаменитого Дарьеса, доводы  которого наравне с доводами некоторых других лиц против принципа  определяющего основания представляются мне довольно вескими. Но так  как они кажутся мне весьма близкими к доводам славного Крузия, то мне  всего удобнее будет связать свой ответ на них с ответом на сомнения  Крузия, не вызвав неудовольствия со стороны этих, вообще говоря, выдающихся людей.

==284

 и предикатом; предикат же, который уже дан в субъекте, лишь  раскрывается. Во втором случае по отношению к свойствам,  полагаемым для субъекта, вопрос ставится не о том, определено ли  вообще их существование, а о том, откуда оно определено; если,  кроме безусловного полагания самой вещи, нет ничего, что исключало  бы противоположное, то следует признать, что она существует сама  по себе и с безусловной необходимостью; если же предположить, что  ее существование случайно, то по необходимости должны быть еще и  другие вещи, которые именно тем, что они определяют так, а не иначе,  уже заранее исключают то, что противоположно [ее существованию].  Таковы общие замечания относительно нашего доказательства.

Гораздо большая опасность, пожалуй, грозит защитникам этого  принципа от другого возражения того же знаменитого мужа, когда он  красноречиво и опираясь на доводы, силой коих пренебрегать нельзя,  укоряет нас в том, что этим принципом мы восстанавливаем  неизменную необходимость всех вещей и фатум стоиков и даже  потрясаем этим всякую свободу и нравственность. Его довод, правда,  совсем не нов, но он выражен у него более ясно и убедительно, и я  поэтому изложу его возможно проще, хотя и не в ущерб его силе.

Если все, что происходит, может произойти не иначе как при  наличии предшествующе-определяющего основания, то отсюда  следует, что все, что не происходит, происходить и не может  именно потому, что для этого нет никакого основания, без которого  ничто вообще не может происходить. И так как это, если прослеживать  ряд в обратном порядке, необходимо признать по отношению к  основаниям всех оснований, то отсюда следует, что в естественной  связи все столь тесно соединено и переплетено между собой, что тот,  кто пожелал бы противоположного какому-нибудь событию или тем  более свободному действию, требовал бы невозможного, ибо нет ведь  основания, которое необходимо, чтобы создать это. Если проследить  таким образом всю неотвратимую цепь событий, которая, как говорит  Хризипп(7), однажды возымела желание и содержит в себе

==285

 непрерывные ряды следствий, то в первоначальном состоянии мира,  непосредственно указующем на бога как на своего творца, будет наконец  достигнуто последнее и изобилующее следствиями основание событий, при  наличии которого одно будет вытекать из другого по всегда неизменному  закону и на протяжении всех последующих веков. Знаменитый муж  оспаривает общепринятое различение безусловной и условной  необходимости, через которое, словно сквозь щель, пытаются ускользнуть  противники и которое, конечно, совершенно бессильно поколебать силу и  действенность необходимости. Ибо какое это имеет значение, мыслимо ли  рассматриваемое само по себе противоположное событию, точно  определенному предшествующими основаниями, раз это противоположное  все равно не может стать действительным, поскольку нет оснований,  требуемых для его существования, а налицо оказываются, наоборот,  основания противоположные? Скажут, что то, что противоположно  событию, рассматриваемому само по себе, можно тем не менее мыслить и  потому оно возможно. Но что же из этого? Ведь это противоположное  произойти не может, поскольку существующими уже основаниями  достаточно предопределена невозможность для него когда-нибудь стать  действительным. Возьмем пример. Гай совершил обман. С Гаем, по  первоначальным его определениям, именно поскольку он человек,  искренность не находилась в противоречии; допускаю. Но она, конечно,  противоречит ему, такому, каким он определен сейчас, ибо в нем имеются  основания, полагающие противоположное, и ему нельзя приписать  искренность, не нарушив весь ряд связанных между собой оснований  вплоть до первоначального состояния мира. Послушаем, однако, какие  дальнейшие выводы делает отсюда знаменитый муж. Определяющее  основание обусловливает не только то, что данное действие происходит  раньше других, но и то, что никакое другое не может произойти вместо  него. Таким образом, все, что происходит в нас в своей  последовательности, так предусмотрено богом, что решительно ничего  другого произойти не может. Поэтому наши поступки не могут быть  вменены нам

==286

 в вину, ибо единственная причина всего - бог, который подчинил нас  таким законам, что мы неуклонно исполняем предопределенный нам  жребий. Разве- из этого не вытекает, что никакой грех не может быть  неугодным богу? Если какой-нибудь грех совершается, то это  свидетельствует о том, что установленная богом цепь взаимно  связанных вещей ничего другого не допускает. Как же бог может  осуждать грешников за их поступки, если уже с самого сотворения мира  устроено так, чтобы они их совершали?

Устранение сомнений Когда мы отличаем условную, в особенности нравственную,  необходимость от безусловной, то при этом речь идет не о силе и  действенности необходимости, т. е. не о том, необходима ли данная вещь больше или меньше, а о принципе, обусловливающем необходимость, т. е. о том благодаря чему вещь становится необходимой. Я охотно соглашаюсь, конечно, что  некоторые из последователей философии Вольфа несколько  отступают здесь от истинного ее смысла, когда считают, что  тому,  что положено всей цепью условно определяющих оснований,  все же чего-то еще недостает до полной необходимости, потому что оно  лишено безусловной необходимости. Я скорее согласен здесь с их  знаменитым противником, что это общепринятое  различие лишь в  малой степени ослабляет силу необходимости и достоверность  определения, ибо как  нельзя мыслить ничего истиннее истинного и  достовернее достоверного, так нельзя представить себе ничего  определеннее определенного. События мира, несомненно,  так  определены, что божественное предвидение, которое не может  заблуждаться, с одинаковой достоверностью ибо знает  соответственно связи основании и их наступление  в будущем и не возможность противоположного, как если бы это  противоположное исключалось безусловным их понятием. Однако суть  вопроса заключается здесь не в том, в какой степени необходимо  наступление в будущем случайного, а в том, откуда эта необходимость.  Кто станет сомневаться в том, что

==287

 в боге акт сотворения мира не есть нечто колеблющееся, а определен, конечно, так, что противоположное ему было бы недостойно бога, т. е. вовсе не могло бы быть ему присуще? И тем не менее деятельность его свободна, потому что определяется она такими основаниями, которые содержат в себе мотивы его бесконечного разума, поскольку именно эти мотивы достовернейшим образом  и направляют волю, а не проистекают из какой-то слепой деятельности  природы. Точно так же и в свободных человеческих действиях, поскольку они рассматриваются как определенные, противоположное им, правда, исключается, однако не в силу оснований, которые лежали  бы вне влечениям и спонтанных склонностей субъекта, как это было бы,  если бы человека против его воли по некой неизбежной необходимости вынуждали к действию, а потому, что, поскольку сама склонность  желания и влечения охотно уступает соблазнам в представлениях,  действия определяются хотя и в высшей степени  твердой, но добровольной связью согласно незыблемому  закону. Разница между физическими действиями и теми, которым  присуща нравственная свобода, состоит не в различии связи и  достоверности, не в том, что лишь вторые будто бы  ненадежны в  смысле их совершения в будущем и что, будучи изъяты из цепи  оснований, обладают будто бы шатким и неопределенным  основанием своего происхождения, ибо тогда они едва ли могли бы считаться признаком превосходства разумных существ. Единственный признак свободы - это скорее способ, которым их достоверность определяется через их основания: действия эти вызываются только приобщенными к воле мотивами  разума, тогда как в лишенных разума физико-механических действиях  всё напротив, необходимо определяется внешними раздражениями и  побуждениями без всякого участия спонтанной воли. Ведь признают  же, что возможность совершать действие в том и другом направлении  одинакова и определяется только склонностью к удовольствию,  доставляемому соблазнами в представлениях. Чем больше человеческая  природа подчинена этому закону, тем большей свободой она  располагает, и пользоваться свободой отнюдь не

==288

 значит бросаться к различным предметам и метаться во всевозможных  направлениях под влиянием неопределенного влечения. Вы скажете,  пожалуй: он поступает на том единственном основании, что так  поступать ему больше всего нравится. Но тогда вы в моей власти уже в  силу того, что сами признали это. Ведь что такое «нравится», как не  наличие склонности воли, которая в зависимости от привлекательности  предмета направляется в ту, а не в противоположную сторону?  Следовательно, «нравится» или «приятно» есть не что иное, как  действие, определяемое внутренними основаниями, ибо, по вашему же  собственному мнению, именно желание определяет действие, а  действие есть не что иное, как удовлетворение воли предметом в  отношении того возбуждения, которым этот предмет привлекает к себе  волю. Поэтому относительное определение, при котором  предполагается, что если воля и возбуждается одинаково, то так, что  одно приятнее другого, есть то же самое, что одинаковость и  неодинаковость удовольствия в одно и то же время, а это заключает в себе  противоречие. Однако возможен и такой случай, когда основания,  склоняющие волю в ту или другую сторону, совсем не доходят до  сознания и тем не менее выбирают одно из двух; тогда вопрос  переносится с высшей душевной способности на низшую, и благодаря  перевесу неясных представлений в том или ином направлении душа (как  это подробнее будет показано в дальнейшем склоняется в определенную сторону.

Да будет позволено мне осветить этот общеизвестный спор  посредством короткого диалога между Гаем, защитником свободной  воли, и Тигаем, поборником определяющего основания.

Гай: Моя прежняя жизнь хотя и вызывает во мне угрызения совести,  но все же, если возможно верить твоим взглядам, мне остается  утешаться только тем, , что не на меня падает вина за совершенные мной  деяния, ибо я был скован цепью оснований, испокон веков определяющих  друг друга, и, следовательно, не мог не совершить того, что  совершил. Поэтому, если кто-нибудь станет теперь упрекать меня за  мои грехи и 19 Иммануил Кант

==289

 указывать мне на то, что я должен был избрать иной образ жизни, тот  подтупит столь же нелепо, как если бы он стал требовать от меня, чтобы  я во что бы то ни стало остановил поток времени.

Титий: Пусть так, но что это за цепь оснований, на которую ты  жалуешься, что был ею скован? Разве то, что ты сделал, не сделано  добровольно? Разве в момент, когда ты был готов согрешить,  не звучало в тебе безмолвное предупреждение совести и голос страха божьего,  напоминая тебе о твоей неправоте? Разве неверно, что тебе вопреки этому больше нравилось предаваться кутежам, развлечениям, культу Венеры и прочему в том же роде? Разве ты  был когда-нибудь против воли своей принужден к греху?               Гай: Я этого ничуть не отрицаю. Я хорошо сознаю, что не против своей  воли и не в серьезной борьбе с соблазнами, не с ножом, так сказать,  приставленным к горлу, был я увлечен на ложный путь. Сознательно и  охотно предался я порокам. Но откуда же взялась во мне эта склонность  моей воли к дурному? Разве еще до того, как это произошло, хотя и  божественные, и человеческие законы звали меня, колеблющегося, на  свою сторону, не было уже предопределено всей совокупностью  оснований, чтобы я склонился скорее в дурную сторону, чем в  хорошую? Когда, таким образом, все итоги подведены, разве говорить о  предотвращении следствия не все равно что желать сделать бывшее  не бывшим? Hо ведь всякая склонность моей воли, по твоему же мнению,  всецело определена предшествующим основанием, а это основание в свою  очередь еще более ранним и т. д. до самого начала всех вещей.

Титий: Попытаюсь освободить тебя от своего сомнения. Цепь  связанных между собой оснований в каждом звене, подлежащего  совершению действия давала тебе мотивы, склонявшие тебя и в ту и в  другую сторону; ты добровольно отдался во власть одной из них, потому что тебе было приятнее действовать так, а не иначе. Ты говоришь, правда, что  совокупностью оснований было уже определено, чтобы ты склонился в  определенную сторону. Но подумай, пожалуйста, не требовалась ли для  окончательного основания твоего поступка

К оглавлению

==290

 спонтанная склонность твоей воли, следовавшей соблазнам, которые были вызваны предметом?   Гай: Не говори о спонтанной склонности, она и не могла  склониться иначе как в эту сторону.

Титий: Это не только не упраздняет спонтанности, но, наоборот,  делает ее еще более несомненной, если, только понимать ее в истинном  смысле. Ибо спонтанность есть действие, исходящее из внутреннего  принципа. Если оно определяет себя в соответствие с представлением о наилучшем оно называется свободой. Чем вернее кто-нибудь подчиняется этому закону, чем больше, следовательно, он определен всеми мотивами, направляющими волю, тем он свободнее. Из твоих доводов не следует, что свободу сокрушает сила предшествующеопределяющих основании, ибо тебя достаточно опровергает твое же  признание, что ты действовал не против своей воли, а охотно. Поэтому действие твое не было неизбежным, по-видимому, предполагаешь -  ведь ты и не старался избегнуть его, - а было обязательным сообразно  со склонностью твоего влечения в соответствии со сложившимися обстоятельствами . И это усугубляет твою вину, ибо ты так сильно желал,  что тебя нельзя было отклонить от твоего решения. Но я хочу поразить  тебя твоим же оружием. Допустим, что ты прав, но скажи: как потвоему, должно составить самое точное понятие свободы?

Гай:  Я думаю, что если устранить все, что зависит от сцепления  оснований, определяющих друг друга незыблемостью своих  следствий, если признать, что человек в каждом своем свободном  поступке безразличен к той и к другой стороне, и если, несмотря  на полагание всех вообще мыслимых, определяющих его в ту или  иную сторону оснований, он все же может избирать что-нибудь  одно предпочтительно перед другими, то только в  этом случая я признал бы, что свобода определена правильно.

Титий: Боже избави! Если бы какое-нибудь божество допустило,  чтобы исполнилось это твое желание, каким несчастным человеком стал  бы ты на всю жизнь. Вообрази, что ты решил пойти по стезе  добродетели, что дух твой надлежащим образом укрепляют заветы

==291