Часть 4.

Точно также, полагает Кант, можно использовать и остальные чистые понятия рассудка (4: 60). Применяя эти понятия к созерцаниям, мы мыслим, что последние сами по себе подчинены определенной логической функции (4: 62-63), т.е. подчинены ей независимо от наших субъективных состояний. И наоборот, допустим, что мы хотим превратить субъективные описания связи наших состояний - суждения восприятия - в положения, где были бы выражены свойства объекта - суждения опыта. Единственный, по Канту, способ сделать это - помыслить, что наши состояния не безразличны к логическим функциям, но сами по себе определены по отношению к той или иной функции. Поступая таким способом, т.е. применяя категории, которые и есть "понятия о созерцаниях (Anschauungen) вообще, поскольку эти последние определены сами по себе, следовательно, необходимо и общезначимо в отношении того или другого из моментов деятельности суждения" (4: 60; без подобного определения созерцаний логические функции так и не обрели бы предметный смысл и не стали бы категориями), мы только и можем придать объективную значимость нашим суждениям. Из этого следует, что предметы, или объекты могут мыслиться только с помощью категорий.

Положения, составляющие концептуальное ядро дедукции категорий из "Пролегомен", имеют очевидное сходство с рассмотренным ранее вариантом "достаточной" дедукции из второго издания "Критики". И там, и здесь Кант выявляет условия отнесения наших субъективных представлений к объектам, и там, и здесь априорные условия мыслимости объективной связи представлений отождествляются им с категориями. Даже поясняющие примеры, приводимые Кантом в девятнадцатом параграфе второго издания "Критики" и в дедукции категорий из "Пролегомен", во многом похожи друг на друга.

Таким образом, в "Пролегоменах" действительно изложена "достаточная" дедукция категорий, причем в максимально "очищенном" виде, хотя и здесь в некоторых местах Кант соотносит суждения восприятия с "сознанием моего состояния", а суждения опыта - с "сознанием вообще" (см. 4: 57, 63), вероятно, для того, чтобы как-то связать изложенные аргументы с дедукцией категорий из первого издания "Критики" (см. также 4: 78).

Вместе с тем, нельзя не обратить внимание на различия в аргументативной структуре "достаточных" дедукций, представленных в "Пролегоменах" и во втором издании "Критики". За четыре года Кант радикально переработал свою теорию суждений, и во втором издании "Критики" он уже не может говорить о субъективных "суждениях восприятия", так как теперь он считает, что суждения как таковые всегда объективны (В 141-142). Те субъективные связи представлений, которые в "Пролегоменах" оставляются за суждениями восприятия, во втором издании "Критики" приписываются ассоциативному воображению (там же). Цель терминологических новаций Канта - возведение удобного "лингвистического мостика" между категориями и объектами.

Мы уже можем уточнить общую структуру "достаточной" дедукции. Ее главная цель - доказательство, что только посредством категорий можно мыслить предметы - достигается в два этапа. На первом раскрывается понятие предмета, или объекта, как чего-то отличного от наших восприятий, и выясняется, при каких условиях мы можем отнести наши субъективные представления к предмету, или помыслить их связь как объективную. Затем, на втором этапе доказывается, что эти условия необходимо включают в себя категории.

Эти выводы могут пригодиться при отыскании "достаточной" дедукции в других работах Канта и прежде всего в первом издании "Критики", пока же на некоторое время вернемся к дедукции из "Пролегомен". Мы уже знаем, что всякое исследование, в той или иной мере связанное с априорным доказательством необходимого отношения категорий к предметам опыта, принадлежит к субъективной дедукции категорий. "Достаточная" дедукция реализует первый шаг подобного доказательства. Значит, она относится к субъективной дедукции.

Этот тезис хорошо подтверждается одним из замечаний Канта, которые предваряют изложение дедукции категорий в "Пролегоменах", а она, напомним, представляет собой "достаточную" дедукцию в чистом виде. Кант пишет, что "мы можем a priori изучить природу вещей, не иначе как исследуя условия и общие (хотя и субъективные) законы, единственно при которых возможно такое познание как опыт (по одной лишь форме), и в соответствии с этим определять возможность вещей как предметов опыта" (4: 53-54). Тем самым Кант указывает на субъективный характер проводимой далее "достаточной" дедукции (15).

Здесь, однако, возникает новая проблема. Дело в том, что субъективная дедукция вообще, а в ее рамках и "достаточная" дедукция, не являются необходимой частью того способа достижения целей критической философии, т.е. определения возможности, объема и границ синтетических познаний из чистого рассудка, который реализован в "Пролегоменах" и "Метафизических началах естествознания" и который предполагает некоторые апостериорные включения. Но если в "Началах" Кант прямо говорит о необязательности дедукции, по формальным признакам являющейся именно "достаточной" дедукцией категорий (4: 258), то позиция, занимаемая им в "Пролегоменах", выглядит менее определенной. Поскольку в этой работе Кант все-таки уделяет значительное внимание "достаточной" дедукции, то складывается впечатление, что ее роль не исчерпывается здесь одними лишь иллюстративными функциями. Может быть Кант считал, что без "достаточной" дедукции не удается в до конца пройти даже тот путь достижения целей критицизма, который опирается на некоторые апостериорные допущения?

Посмотрим, чем "достаточная" дедукция может оказаться полезной для "экзотерического" варианта критической философии. При обсуждении этого варианта в предыдущем параграфе было установлено, что допущение реальности априорных рассудочных познаний означает признание Кантом истинности следующих положений: 1)рассудочные основоположения повсеместно используются нами для познания природы, 2) они априорны, 3) они широко подтверждаются опытом, 4) не может существовать таких понятий рассудка и вытекающих из них основоположений, которые были бы априорны, подтверждались опытом и одновременно не были бы объективными априорными познаниями.

Наиболее проблематичным выглядит второй пункт, и поэтому в том же параграфе было сделано предположение, что Кант не просто постулирует истинность соответствующего высказывания, но пытается обосновать ее в дедукции категорий, изложенной в "Пролегоменах", тем более, что сам Кант указывал на этот момент как на один из результатов дедукции (4: 70). Сейчас, после рассмотрения общей структуры "достаточной" дедукции, можно подтвердить, что она действительно имеет некоторое отношение к доказательству априорного статуса наших рассудочных принципов, используемых для познания природы. В самом деле, "достаточная" дедукция показывает, что объекты, или предметы, опыта, составляющие в совокупности природу (4: 52), могут мыслиться в познании только с помощью категорий как чистых понятий рассудка и вытекающих из них априорных основоположений (4: 60). Из этого следует, что рассудочные положения, использующиеся для познания природы, имеют априорный характер.

Но почему тогда в "Метафизических началах естествознания" Кант признает необязательной не только полную субъективную, но и "достаточную" дедукцию? Причины этого проясняются, если обратить внимание, что ни один из рассмотренных выше вариантов "достаточной" дедукции не обходился без отождествления категорий с логическими функциями направленных на созерцания суждений. Но подобное отождествление составляет ядро метафизической дедукции категорий, доказывающей априорное происхождение последних. Между тем, уже одной метафизической дедукции в сочетании с положениями, представленными выше в первом, третьем и четвертом пунктах, может оказаться достаточно для установления реальности априорных рассудочных познаний. "Достаточная" дедукция, включающая в свой состав метафизическую дедукцию категорий, теряет при этом самостоятельную значимость и может быть оставлена за рамками того метода достижения целей критической философии, который реализован в "Пролегоменах" и "Началах".

Однако этот вывод будет справедлив лишь в том случае, если выделить метафизическую дедукцию в самостоятельное исследование, отграничивая ее тем самым от "достаточной" дедукции категорий. В самих же "Пролегоменах" положения, составляющие метафизическую дедукцию категорий, играют подчиненную роль, входя в структуру "достаточной" дедукции (см. 4: 60-61). Поэтому в "Пролегоменах" "достаточная" дедукция действительно отвечает за обоснование реальности априорных познаний из чистого рассудка, и это никак не противоречит тому, что в "Метафизических началах естествознания", переструктурировав систему исходных посылок и выдвинув на первый план метафизическую дедукцию, Кант исключил "достаточную" дедукцию из числа необходимых исследований. Таким образом, в "Пролегоменах" Кант пытался совместить иллюстрацию возможности априорных познаний из чистого рассудка с доказательством их реальности, а в "Метафизических началах естествознания" - окончательно развел эти вопросы.

Теперь можно, наконец, приступить к поискам "достаточной" дедукции в первом издании "Критики чистого разума", где Кант, напомним, и вводит это понятие (А 96-97). Обнаружить ее в первом издании помогают уже полученные выводы о структуре этой дедукции. Любопытно, что в тексте самой трансцендентальной дедукции категорий из первого издания "Критики" "достаточная" дедукция изложена очень кратко.

Положения, составляющие “достаточную” дедукцию, сконцентрированы во вводном разделе второй части дедукции "Об априорных основаниях возможности опыта" (см. А 104-106, 110-111), хотя здесь, в первом издании "Критики", они еще в большей степени, чем во втором, смешиваются с понятиями, не относящимися к "достаточной" дедукции. На страницах 104-106 Кант вводит понятие "предмета представлений" (Gegenstand der Vorstellungen) как того, что противится, "чтобы наши знания определялись произвольно и как попало, а не некоторым образом a priori, так как, поскольку они должны относиться к предмету, они должны также необходимо быть согласны друг с другом по отношению к этому предмету, т.е. должны обладать тем единством, которое составляет понятие о предмете" (А 104-105).

Это кантовское определение "предмета представлений" имеет много общего с аналогичным определением, данным Кантом спустя два года в "Пролегоменах". То определение связывало воедино отношение представления к предмету, общезначимость и необходимое соединение представлений (4: 56). В самом деле, произвольному определению наших представлений может противостоять только необходимая связь последних, и когда Кант пишет, что предмет, противостоящий произвольному определению представлений, требует априорного определения, он, очевидно, имеет в виду именно необходимую связь.

Смысл же кантовского указания, что в отношении к предмету наши знания должны согласовываться друг с другом (А 104-105), очевидно, в том, что всякое наше знание о предметах должно быть общезначимо, и именно поэтому оно находится в согласии с другими познаниями этих предметов.

В итоге получается, что требуемая общезначимость наших знаний о предмете может быть достигнута лишь тогда, когда мы a priori мыслим наши представления необходимо определенными.

Именно в таком ключе развивалась кантовская дефиниция объекта, или предмета, в "Пролегоменах" (4: 55-56). Подобные определения были обозначены ранее в качестве первой фазы "достаточной" дедукции. Вторая фаза этой дедукции в первом издании "Критики" осуществляется Кантом на страницах 110-111. Здесь, вновь повторяя, что для отношения познаний к предметам, эти знания должны обладать качеством необходимости, требующим априорных условий (А 110-111), Кант просто отождествляет эти априорные условия, поскольку речь идет о мышлении, с категориями (А 111). При этом Кант, по-видимому, исходит из того, что помимо категорий не существует других элементарных априорных условий мышления. Это и позволяет сделать заключение о мыслимости предметов только с помощью категорий. Данная посылка, впрочем, осталась неэксплицированной в рассматриваемом варианте "достаточной" дедукции. Подобное замечание можно сделать и по отношению ко всей "достаточной" дедукции из первого издания "Критики". Кроме того, что она недостаточно развернута сама по себе, ее положения к тому же тесно связываются Кантом с понятиями, принадлежащими полной субъективной дедукции.

К примеру, Кант сразу осуществляет переход от априорных условий мышления о предмете к трансцендентальным (А 106, 111), а именно, к трансцендентальной апперцепции (А 107, 111), связывая с ней вопрос о возможности категорий (А 111). Смысл этого перехода будет уточнен впоследствии, пока же можно лишь констатировать, что "достаточная" дедукция с трудом поддается идентификации в тексте трансцендентальной дедукции категорий первого издания "Критики", что является результатом недостаточной проясненности ее структуры. Неудивительно, что в дальнейшем Кант предпринимал неоднократные попытки сделать изложение "достаточной" дедукции более наглядным, и эти попытки уже оценивались нами.

Несмотря на то, что в тексте дедукции категорий первого издания "Критики""достаточная" дедукция получилась весьма краткой и несовершенной, принципы этой дедукции оказались все же в полной мере раскрыты Кантом уже в первом издании. Эти принципы широко применяются Кантом в "доказательствах основоположений чистого рассудка", в особенности второй и третьей аналогий опыта (А 182-215 / В 232-262).

Прежде чем обосновать этот тезис, несколько слов о системе основоположений чистого рассудка в целом. В "Критике чистого разума" "Аналитика основоположений" непосредственно примыкает к "Аналитике понятий", в состав которой входят метафизическая и трансцендентальная дедукции категорий. В самой же "Аналитике основоположений" рассмотрению системы последних предшествует глава "О схематизме чистых рассудочных понятий" (А 137-147 / В 176-187).

Все основоположения чистого рассудка вытекают из категорий, и поэтому классификация основоположений жестко задана таблицей категорий, построенной в рамках метафизической дедукции. Категориям количества соответствуют аксиомы созерцания, категориям качества - антиципации восприятия, категориям отношения - аналогии опыта, модальности - постулаты эмпирического мышления вообще (А 161 / В 200). Поскольку основоположения чистого рассудка направлены на предметы, данные нам в пространстве и времени, Кант в главе о схематизме рассудочных понятий "переводит" их в чувственную форму, подставляя каждой категории соответствующую ей временную "схему", которая в свою очередь, как уточнял Кант, нуждается в пространстве для ее окончательной реализации (см. А 142-145 / В 181-184; В 291).

Далее Кант приступает к доказательству схематизированных (см. А 181 / В 223) основоположений, подчеркивая при этом, что доказательство будет вестись субъективным путем (А 149 / В 188; объективная сторона изложена в главе о схематизме). Анализ представленных Кантом аргументов показывает, что конкретные методики доказательства различных групп основоположений существенно отличаются друг от друга. Так, для обоснования математических основоположений (А 162 / В 201), а именно, аксиом созерцания - "все явления со стороны их созерцания суть экстенсивные величины" (А 162) и антиципаций восприятия - "во всех явлениях ощущение и то реальное, что соответствует ощущению в предмете... имеет интенсивную величину, т.е. степень" (А 166) - Кант просто эксплицирует структурные особенности восприятия пространства и времени. Время, к примеру, схватывается как последовательное прибавление однородных частей, оно может быть в той или иной степени наполненным и т.д. (А 162-166, 166-176 / В 202-207, 207-218).

Внешне сходным образом осуществляется доказательство первой аналогии опыта - "все явления содержат в себе постоянное (субстанцию) как сам предмет и изменчивое в качестве лишь определения предмета, т.е. способа его существования" (А 182). Доказывая это основоположение, Кант отталкивается от одного из модусов времени - "постоянности" (Beharrlichkeit - А 177 / В219), коррелятом которого в эмпирическом созерцании и является субстанция (А 182-183; В 226-227). Однако, в отличие от доказательства математических основоположений, в данном случае Канту надо еще показать необходимость наличия подобного коррелята (что оказывается очень непростой задачей, и понять, каким образом Кант справлялся с ней, можно будет только после воссоздания полной структуры всей субъективной дедукции).

Совсем иначе выглядит обоснование четвертой группы основоположений - постулатов эмпирического мышления вообще. Специфика их в том, что они содержат всего лишь "разъяснение понятий возможности, действительности и необходимости в их эмпирическом применении" (А 219 / В 266). К примеру, возможно "то, что согласно с формальными условиями опыта", действительно - "то, что связано с материальными условиями опыта" (А 218 / В 265-266) и т.д. Соответственно, доказательства постулатов эмпирического мышления превращаются в обоснование приведенных выше определений категорий модальности по отношению к предметам опыта. Само это обоснование выглядит таким образом: Кант показывает, что, допустим, действительность тех или иных предметов нельзя познать, иначе как предположив, что они даны или могут при определенных условиях быть даны в восприятии (А 225 / В 272). Другого пути просто нет, так как "в одном лишь понятии вещи нельзя найти признак ее существования" (там же). Подобным образом Кант излагает и другие постулаты эмпирического мышления. В целом, доказательство постулатов эмпирического мышления сводится к объяснению того, что категории модальности приобретают значение лишь при отнесении их к возможному опыту; а также к уточнению данных значений.

Наибольший интерес в контексте данного параграфа представляют, однако, кантовские доказательства второй и третьей аналогий опыта: "все, что происходит... предполагает нечто, за чем оно следует по определенному правилу" (А 189 основоположение о причинности; ср. В 232) и "все субстанции, поскольку они существуют одновременно, находятся в полном общении" (А 211 - основоположение о взаимодействии).

Именно в доказательствах этих аналогий опыта просматривается наибольшее сходство с принципами "достаточной" дедукции категорий. Как и в "достаточной" дедукции, Кант показывает здесь, что субъективные связи восприятий - в отношении их последовательности или сосуществования - могут быть превращены в объективные только при условии подчинения их категориям (причинности или взаимодействия).

Рассмотрим в качестве примера основные моменты кантовского доказательства второй аналогии опыта - основоположения о причинности. Первое, что фиксирует Кант: восприятие многообразного в явлении всегда последовательно (А 189 / В 234). При этом Кант подчеркивает, что само по себе восприятие некоторой последовательности многообразного еще не свидетельствует о том, что схватываемые представления объективно следуют друг за другом, и что более позднее представление объективно возникает вслед за тем, которое воспринималось ранее (А 109 / В 234; А 198 / В 243). В самом деле, даже те представления, которые считаются объективно сосуществующими, к примеру, крыша дома и его основание могут восприниматься последовательно (А 192 / В 237).

Для того, чтобы выяснить, каким образом мы можем прийти к установлению объективной последовательности, Кант прежде всего уточняет смысл понятия "объект" относительно многообразного в явлении. Поскольку сами явления есть не более чем наши субъективные представления (А 190 / В 235), единственным критерием объективности для данного в них многообразного оказывается подчиненность последнего необходимым правилам (А 191 / В 236), в частности, основоположению о причинности (А 193-194 / В 239).

Подобная трактовка "объекта" непосредственно перекликается с дефиницией "предмета представлений", которая дана в тексте трансцендентальной дедукции категорий первого издания "Критики" и которая реализует там первую фазу "достаточной" дедукции (А 104).

Но вернемся к кантовскому доказательству второй аналогии опыта. Определив в общем понятие "объекта", Кант сразу получил возможность применить это понятие к последовательности восприятий и сделать вывод, что мы лишь тогда можем говорить о событии как объективном возникновении чего-то нового, когда мы допускаем, что в предшествующий момент времени имелось нечто, из чего по некоторому правилу вытекало данное событие, т.е. имелась причина (А 193-194 / В 239). Для подтверждения этого вывода Кант обращается к исследованию того, как мы реально устанавливаем объективную последовательность в явлении. Поскольку мы не можем воспринять само (абсолютное) время (А 200 / В 245), нами используется следующий метод: там, где порядок схватывания последовательных представлений неопределен - к примеру, мы можем воспринять сначала крышу дома, а потом основание, но можем и наоборот, сначала основание, затем крышу (А 192 / В 237) - мы считаем эти представления сосуществующими; однако в тех случаях, когда порядок схватывания определен - лодку, плывущую вниз по течению, нельзя воспринимать то выше, то ниже (там же) - мы склонны считать более поздние представления объективно возникающими позже тех, которые воспринимались до них (А 193 / В 238).

Но чем объясняется такая определенность схватывания? По мнению Канта - подчиненностью многообразного в явлении основоположению о причинности (А 193 / В 238). Это подтверждает, что, определяя объективную последовательность многообразного, мы действительно пользуемся указанным основоположением.

Таким образом, в доказательстве второй аналогии опыта на самом деле обнаруживаются параллели с "достаточной" дедукцией категорий. Установив критерий объективности для явлений и применив его к последовательности восприятий, Кант выяснил, что все, что мыслится объективно происходящим, должно представляться нами имеющим причину, так как именно понятие причины соответствует упомянутому критерию объективности, т.е. необходимой связи восприятий.

Подобным образом разворачивается и "достаточная" дедукция: вначале разъясняется понятие "предмета представлений", затем показывается, что данный предмет может быть помыслен только с помощью категорий.

Для того, чтобы поставить точку в дискуссии о родстве доказательства второй аналогии опыта и "достаточной" дедукции, можно привести "генетический" довод: первоначально, в середине семидесятых годов XVIII века, эти аргументы были совмещены Кантом в единое доказательство. Речь идет о следующем фрагменте кантовских черновиков: "Когда мое представление следует за чем-нибудь, его предмет еще не следовал бы, если бы его представление не было определено этим в качестве следствия, которое может происходить не иначе, как в соответствии с некоторым всеобщим законом. Или же должен быть всеобщий закон, согласно которому всякое последующее определено чем-то предшествующим, ибо в противном случае я не прилагал бы к последовательности представлений никакой последовательности предметов. Ведь чтобы придать моим представлениям предметы, всегда требуется, чтобы представление было определено по некоторому всеобщему закону, так как именно в моменте общезначимости и состоит предмет. Точно также, я не представлял бы ничего в качестве внешнего мне и, следовательно, не превращал бы явление в опыт (объективный), если бы представления не относились к чему-то, что параллельно моему Я, и с помощью чего я переносил бы их от себя на другой субъект. Но дело обстояло бы именно так, если бы многообразные представления не определяли друг друга по всеобщему закону (XVII: 648).

В приведенном фрагменте отчетливо просматривается контуры как "достаточной" дедукции категорий из "Пролегомен" (связь общезначимости и предметности - ср. 4: 55-57), так и доказательства второй аналогии опыта из "Критики чистого разума" (различение субъективной и объективной последовательности). И это подтверждает внутреннее родство данного доказательства с "достаточной" дедукцией.

В то же время, существенное отличие доказательства второй аналогии опыта и "достаточной" дедукции состоит в том, что дедукция направлена на все категории сразу, тогда как обоснование второй аналогии опыта ограничивается лишь одной категорией. Это обстоятельство позволяет высказать следующее предположение: возможно, что и "доказательства основоположений чистого рассудка" в целом как бы дублируют "достаточную" дедукцию для каждой отдельной категории.

Если это так, то сразу появляется возможность устранения некоторых неясностей, связанных с "достаточной" дедукцией. Во-первых, становится понятно, почему Кант так кратко изложил "достаточную" дедукцию в самом тексте трансцендентальной дедукции категорий первого издания "Критики" - эта краткость вполне компенсируется подробными "доказательствами основоположений чистого рассудка". Во-вторых, принимая во внимание указанную выше неоднородность доказательства различных групп основоположений, неудивительно, что Кант испытывал трудности в конкретизации общего для всех категорий аргумента "достаточной" дедукции, окончательный вариант которой сложился у Канта лишь через пять лет после выхода первого издания "Критики". В-третьих, проясняется соотношение "доказательств основоположений чистого рассудка" и трансцендентальной дедукции категорий: структурно эти доказательства принадлежат трансцендентальной дедукции, разворачивая и конкретизируя один из центральных аргументативных блоков последней - "достаточную" дедукцию. "Доказательства" некоторых основоположений, а именно аналогий опыта, не являются полными и исчерпывающими доказательствами - как и сама "достаточная" дедукция.

На этом мы заканчиваем рассмотрение "достаточной" дедукции категорий. Она является составной частью субъективной дедукции категорий. Ее цель - доказательство, что предметы могут мыслиться только с помощью категорий - достигается в два этапа. Сначала раскрывается понятие предмета, устанавливаются условия мышления о нем. Затем условия мышления о предмете сопоставляются и отождествляются с категориями. Поскольку "достаточная" дедукция включает в себя основные положения метафизической дедукции категорий, ее проведение оказывается достаточным для установления реальной возможности априорных рассудочных познаний в рамках того способа достижения целей критической философии, который опирается на эмпирическую констатацию факта соответствия опыта категориям. Кроме того, "достаточная" дедукция выполняет иллюстративную роль, реализуя первый и важнейший шаг полной субъективной дедукции, состоящий в доказательстве тождества условий мыслимости предметов опыта с категориями. В то же время, в отличие от полной субъективной дедукции, "достаточная" дедукция не может доказать, что категории являются необходимыми условиями не только мышления, но и восприятия предметов. В чистом виде "достаточная" дедукция представлена Кантом в "Пролегоменах". В составе полной субъективной дедукции она встречается как в первом - на страницах 104-106 и 110-111 - так и во втором - параграфы 19 и 20 - изданиях "Критики чистого разума". Принципам "достаточной" дедукции родственны "доказательства основоположений чистого рассудка", особенно второй и третьей аналогии опыта.

Теперь следовало бы выяснить, какие аргументы наращивают "достаточную" дедукцию и делают ее "полной". Этот вопрос выглядит вполне логичным, и в конце концов мы ответим на него, но, как ни странно, на первых стадиях нашего изучения формальных особенностей "полной" субъективной дедукции, к которому мы сейчас приступаем, о нем придется на время забыть. Связь аргументативных линий "достаточной" и "полной" дедукций окажется не вполне очевидной.

2. Полная субъективная дедукция "сверху" и "снизу".

Прежде чем начать обсуждение структуры "полной субъективной дедукции" хотелось бы обратить внимание, что в этом парагарафе, в соответствии с общей направленностью нашего движения "извне вовнутрь" и сущностью "полной субъективной дедукции", мы более всего удалимся от рассмотрения независимой "материи" наших познавательных способностей (этого нельзя было избежать ни при исследовании "достаточной", ни, тем более, объективной дедукции категорий) и будем иметь дело исключительно с кантовской трактовкой самих способностей и их носителя - субъекта. С логической точки зрения, мы попадем в регионы чистой субъективности, с историко-философской - в самые сокровенные, "эзотерические" области кантовской метафизики.

Выявлять структуру "полной субъективной дедукции", доказывающей необходимое отношение явлений как предметов возможного восприятия к категориям, удобнее всего через разъяснение ее важнейшей композиционной черты: различения Кантом двух ее стадий - "сверху" и "снизу". Оно проводится Кантом в третьем разделе трансцендентальной дедукции категорий первого издания "Критики" - "Об отношении рассудка к предметам вообще и о возможности познавать их a priori", где Кант, по его словам (А 98), систематически излагает аргументы, составляющие дедукцию, после того, как во втором разделе он подверг их предварительному рассмотрению (напомним, что именно во втором разделе Кантом изложены элементы "достаточной" субъективной дедукции категорий).

Итак, в третьем разделе дедукции Кант осуществляет двунаправленное исследование: сначала он показывает "необходимую связь рассудка с явлениями через категории" (А 119), отталкиваясь от трансцендентальных условий познания (см. А 116-119) - дедукция "сверху", затем Кант решает ту же задачу, "начав снизу (von unten), а именно с эмпирического" (А 119). Обсудим общую структуру кантовской аргументации в дедукции "сверху" и "снизу".

Исходным пунктом дедукции "сверху" является понятие "чистой апперцепции" (А 116), или "трансцендентального сознания" (А 117). Кант пишет, что "все созерцания есть для нас ничто и нисколько не касаются нас, если они не могут быть восприняты в сознание, все равно, влияют ли они на него прямо или косвенно" (А 116). Таким образом, a priori можно установить, что все представления, которые могут быть осознаны, должны быть объединены в чистой апперцепции. Ведь без возможности осознания эти представления есть ничто для нас, а от сознания, или апперцепции, неотделимо численное тождество (там же). Из этого и можно заключить, что подобные представления должны быть связаны в едином сознании.

Далее Кант замечает, что "единство многообразного в одном субъекте есть синтетическое единство; следовательно, чистая апперцепция дает принцип синтетического единства многообразного во всех возможных созерцаниях" (А 116-117). "Синтетическое единство предполагает синтез... и если оно должно быть a priori необходимым, то и синтез должен также быть априорным" (А 118). Априорный синтез представлений, согласно первому изданию "Критики", может осуществляться только продуктивным воображением (А 118; А 78 / В 103), необходимое же единство этот синтез получает "от (vor) апперцепции" (А 118).

Кант подчеркивает, что трансцендентальный синтез продуктивного воображения "направлен без различия созерцаний исключительно на связь многообразного" (А 118). Определяя затем чистый рассудок как "единство апперцепции ... поскольку оно относится к трансцендентальному синтезу воображения" (А 119), Кант делает вывод, что "в рассудке содержатся чистые априорные знания, заключающие в себе необходимое единство чистого синтеза воображения в отношении всех возможных явлений" и, соответственно, что “категории , т.е. чистые рассудочные понятия, и составляют эти чистые априорные знания” (там же). В итоге получается, что a priori доказано необходимое соответствие всех могущих быть осознанными представлений чувств категориям, или, другими словами, доказано, что "явления имеют необходимое отношение к рассудку (там же).

Анализ важнейших моментов изложенной аргументации Канта еще впереди, сейчас же обратимся к структурным особенностям дедукции "снизу". Кант начинает ее с эмпирического уровня (там же), эксплицируя компоненты, из которых состоит "действительный опыт" (см. А 120-121, 124-125). Прежде всего он выделяет синтезы, из которых складывается любое восприятие, а именно, синтезы схватывания и воспроизведения.

Поскольку Кант уверен, что, "как содержащееся в одном мгновении, всякое представление может быть только абсолютным единством" (А 99), то любой целостный образ, состоящий из множества связанных между собой представлений (см. А 97), предполагает воспроизведение ранее воспринимавшихся элементов этого образа (А 121), а это воспроизведение, в свою очередь, невозможно, если подлежащие репродукции представления уже заранее не собраны в душе с помощью синтеза схватывания. Таким образом, синтез воспроизведения предполагает синтез схватывания и невозможен без него. Однако имеет место и обратное отношение: синтез схватывания недостаточен для образования целостного представления, и должен быть дополнен воспроизведением, или воспоминанием, ранее воспринятого (см. А 102).

Следующим компонентом "действительного опыта" Кант называет ассоциацию представлений (А 125), т.е. такое воспроизведение последних, которое подчинено следующему правилу: "представление вступает в связь в воображении скорее с одним, чем с другим представлением" (А 121), а именно, как поясняет Кант в предварительном разделе дедукции, мы склонны ассоциативно связывать те представления, которые неоднократно встречались вместе в восприятии (см. А 100). Если бы у нас не было субъективной и эмпирической (А 121) способности ассоциации представлений, которые ранее часто воспринимались вместе, то их воспроизведение, необходимое для создания целостного образа, было бы полностью подчинено случаю, "они образовывали бы лишь беспорядочную груду и, стало быть, не возникло бы никакого знания" (там же), т.е. не было бы оснований для воссоздания в образах воображения характеристических особенностей восприятий.

Наконец, высшим и последним эмпирическим компонентом "действительного опыта" Кант называет синтез узнавания, или рекогниции, в понятии (А 124-125). Рассмотрение этого синтеза возвращает нас к проблематике "достаточной" дедукции. Поясняя роль синтеза рекогниции в предварительном разделе дедукции, Кант утверждает, что подведение представлений под понятия, позволяющее мыслить их связь как необходимую (А 106), является непременным условием отнесения этих представлений к предметам (А 105-106). Основаниями же для рекогниции "многообразного, поскольку они касаются только формы опыта вообще" (А 125), оказываются категории.

Итак, мысля ассоциированные представления связанными через категории, мы относим эти представления к предметам, осознавая их связь как необходимую и общезначимую и превращая наши субъективные ассоциации в объективные высказывания опыта.

Однако в (рассматриваемом нами) третьем, систематическом разделе дедукции первого издания "Критики", Кант лишь мимоходом упоминает о синтезе узнавания, или рекогниции (там же). Подробное описание этого синтеза дано Кантом в специальном параграфе второго, предварительного раздела (А 103-110). В третьем же разделе, указав на необходимость для эмпирического познания ассоциативного воспроизведения представлений, Кант обращает внимание на фундаментальную предпосылку возможности подобной репродукции, состоящую в том, что явления заранее должны быть подчинены некоторым законам, создающим возможность ассоциации представлений о них в воображении (А 121-122). Внутреннюю ассоциируемость явлений Кант называет "сродством" (Affinitaet - А 122, 114).

Если бы в воспринимаемых нами явлениях отсутствовало "это объективное основание всякой ассоциации" (А 122), если бы явления были лишены всякой регулярности (см. А 121-122, 100-101), то наша способность к ассоциации представлений, без участия которой невозможно эмпирическое познание, просто осталась бы нереализованной, скрытой "в глубине души как мертвая и неизвестная нам самим" (А 100).

Итак, необходимым условием возможности эмпирического познания оказывается сродство явлений. Но чем определяется возможность самого сродства? Отвечая на этот вопрос в дедукции "снизу", Кант однозначно связывает сродство явлений с первоначальной апперцепцией и ее единством (А 122-123). Кант пишет, что если бы воспринимаемые нами явления "не были ассоциируемы, было бы возможно множество восприятий и даже совокупная чувственность, в которой содержалось бы много эмпирического сознания в моей душе, но в разрозненном виде и без отношения к одному сознанию меня самого. Однако это невозможно, так как только благодаря тому, что я отношу все восприятия к одному сознанию (первоначальной апперцепции), я могу по поводу всякого восприятия сказать, что я сознаю его" (А 122).

Получается, таким образом, что все восприятия, т.е. могущие быть осознанными эмпирические созерцания, с необходимостью подчинены законам, которые делают их внутренне ассоциируемыми (см. А 113-114). Эти априорные законы раскрываются Кантом через категории (А 112-113), причем сродство явлений особенно хорошо иллюстрируется на примере категории причины (А 112; А 766 / В 794). Поскольку же сродство явлений может быть объяснено не иначе, как с помощью понятия чистой, или первоначальной апперцепции, которое представляет его как необходимое (А 122-123), и так как это сродство составляет непременное условие возможности эмпирического познания, то, отталкиваясь в дедукции "снизу" от анализа компонентов "действительного опыта", Кант может сделать заключение, что последний подразумевает "необходимую связь рассудка с явлениями через категории" (А 119).

Рассмотрим теперь некоторые особенности аргументации, входящей в состав дедукции "снизу". Прежде всего, обращает на себя внимание, что доказательство необходимого отношения явлений к рассудку в этой части трансцендентальной дедукции не вполне независимо от результатов, полученных в дедукции "сверху". Собственных аргументов дедукции "снизу" достаточно лишь для констатации, что возможность эмпирического познания подразумевает сродство явлений, или соответствие их категориям, из чего, однако, нельзя сделать вывод, что подобное соответствие имеет необходимый характер. Доказывая последний тезис, Кант просто утверждает, что при отсутствии сродства между явлениями, они не относились бы к единому сознанию, что, однако, невозможно, так как все явления, которые могут стать предметом восприятия, объединены с необходимостью в первоначальной апперцепции (А 122). Учитывая, что принципы сродства явлений тождественны категориям (см. А 112-113), Кант, по сути, утверждает, что все явления, которые могут быть осознаны, необходимо подчинены категориям. Но именно этот тезис доказывается в дедукции "сверху" (А 119), в дедукции же "снизу" Кант упоминает о нем, как о чем-то уже известном.

Итак, дедукция "снизу" находится в зависимости от результатов дедукции "сверху". Но не менее интересно и другое обстоятельство. А именно, поскольку, с одной стороны, цели трансцендентальной дедукции достигаются уже при доказательстве, что все явления подчинены категориям, с другой же стороны, ввиду того, что оказывается, что одного лишь рассмотрения компонентов "действительного опыта" недостаточно для подобного вывода, неизбежно возникает вопрос: зачем Кант вообще включил в основной текст дедукции экспликацию синтезов схватывания и воспроизведения, выделив ее к тому же в самостоятельное исследование, дублирующее по своим результатам главное доказательство, которое изложено в дедукции "сверху"?

Сомнения по поводу необходимости подобного включения еще более усиливаются, если обратить внимание на положения, которыми Кант обрамляет аргументативную часть дедукции "снизу". Обозначив цели этой дедукции, Кант дает понять, что будет отталкиваться в своем анализе от восприятий как связанных с сознанием явлений (там же). Завершает же Кант аргументативную часть дедукции "снизу" утверждением, что "только благодаря тому, что я отношу все восприятия к одному сознанию (первоначальной апперцепции), я могу по поводу всякого восприятия сказать, что я сознаю его" (А 122), и выводом: "Итак, объективное единство всякого (эмпирического) сознания в одном сознании (первоначальной апперцепции) есть необходимое условие всякого возможного восприятия и сродство всех явлений (близкое и отдаленное) есть необходимое следствие синтеза воображения, a priori основанного на правилах" (А 123).

Приведенные положения мало чем отличаются от тезисов дедукции "сверху", начинающейся с положения "все созерцания есть для нас ничто и нисколько не касаются нас, если они не могут быть восприняты в сознании" (А 116), и принципа единства наших представлений в чистой апперцепции: "всякое эмпирическое сознание имеет необходимое отношение... к осознанию меня самого как к первоначальной апперцепции" (А 117), и продолжающейся рассмотрением априорного синтеза воображения, определяемого категориями (А 118-119).

Ввиду явного сходства фундаментальных положений дедукций "снизу" и "сверху" возникает несколько вопросов. Поскольку именно упомянутые тезисы играют решающую роль в доказательстве необходимого отношения явлений к рассудку, и так как они могут быть развернуты без анализа компонентов "действительного опыта", то можно ли вообще говорить о существенном различии аргументативной структуры дедукций "сверху" и "снизу"? И какой все же смысл имеет включение в дедукцию "снизу" рассмотрения эмпирических синтезов воображения, никак не способствующего доказательству необходимой связи чувственности и рассудка?

Все эти вопросы сводятся к одному: какие мотивы заставили Канта вычленить дедукцию "снизу" в особое исследование в рамках субъективной дедукции категорий?

Сама идея обособления дедукции "снизу" возникла у Канта на очень поздних стадиях работы над первым изданием "Критики чистого разума". Во всяком случае, в подготовительном варианте трансцендентальной дедукции, созданном в начале 1780 года (LBl B12) и во многом совпадающем с дедукцией, вошедшей в 1781 году в окончательную редакцию первого издания "Критики", отсутствуют ясные признаки вычленения двух направлений дедукции. Представленная там аргументация является, по сути, прототипом дедукции "сверху" из первого издания (см. XXIII: 18-19). Что же касается эмпирических синтезов схватывания, репродукции и рекогниции, обсуждение которых составляет отличительную часть дедукции "снизу", то, хотя синтез схватывания неоднократно упоминается Кантом уже в первой "редакции" полной субъективной дедукции в 1775 году (см. XVII: 656, 658, 662), а синтез репродукции подробно разбирался им в рамках "эмпирической психологии" в лекциях по метафизике конца семидесятых годов (XXVIII: 236, 237), первый намек на возможность специального рассмотрения всех этих синтезов в качестве отдельной фазы дедукции содержится лишь в одной из поздних черновых записей Канта, сделанной, по-видимому, уже в процессе создания окончательного варианта первого издания "Критики" (XVIII: 267-268).

Если признать, что к выводу о необходимости вычленения двух направлений трансцендентальной дедукции Кант пришел лишь накануне или даже во время написания "Критики чистого разума", которое заняло, как известно, "4 или 5 месяцев" (8: 506, 513) в середине 1780 года, то нет ничего удивительного в том, что в первом издании "Критики" ему не удалось до конца ни прояснить смысл различения дедукций "сверху" и "снизу", ни провести четкую границу между ними.

Допустим, что мотивы, побудившие Канта сделать указанное различение, были достаточно сильны и сохранили свое значение вплоть до выхода в свет второго, переработанного издания "Критики чистого разума" в 1787 году. В таком случае не исключено, что в дедукции второго издания эти мотивы получили более четкое объяснение и реализацию.

Проверим эти предположения на текстах дедукции из второго издания "Критики". Первое, что бросается в глаза: Кант и во втором издании выделяет две стадии дедукции, а именно, начальную и завершающую (В 144-145, 159). Более того, так же как и в первом издании, исходным пунктом начальной стадии является понятие чистой, или первоначальной апперцепции (В 132), завершающую же стадию Кант начинает с рассмотрения синтеза схватывания (В 160). Наконец, итогом как начальной, так и завершающей стадии дедукции является доказательство необходимого подчинения категориям всех эмпирических созерцаний (см. В 143, 159-161).

Все перечисленные характеристики "начала" и "завершения" дедукции из второго издания "Критики" полностью соответствуют выявленным особенностям дедукций "сверху" и "снизу" из первого издания. Это позволяет истолковывать дистинкцию из второго издания в качестве продолжения и развития идеи различения дедукции "сверху" и "снизу" в первом издании. Таким образом, подтверждается гипотеза о том, что мотивы, вызвавшие указанное различение в 1781 году, сохранили свое влияние на Канта и во второй половине восьмидесятых годов.

Еще более важно, что подтверждается и другая часть нашего предположения, касающаяся возможности прояснения и уточнения смысла данного различения во втором издании "Критики". Вот как во втором издании Кант обосновывает необходимость выделения двух стадий дедукции: "Многообразное, содержащееся в созерцании, которое я называю моим, представляется посредством синтеза рассудка как принадлежащее к необходимому единству самосознания, и это происходит благодаря категории... В вышеприведенном положении <само это положение резюмирует итоги первых шести параграфов дедукции> дано, следовательно, начало дедукции чистых рассудочных понятий, в которой ввиду того, что категории возникают в рассудке независимо от чувственности, я должен еще отвлечься от того, каким способом многообразное дается для эмпирического созерцания... На основании того способа, каким эмпирическое созерцание дается в чувственности, в дальнейшем <§ 26> будет показано, что единство его есть не что иное, как то единство, которое категория предписывает, согласно предыдущему § 20, многообразному в данном созерцании вообще... только тогда будет полностью достигнута цель дедукции" (В 144-145).

Итак, необходимость выделения двух стадий дедукции вызвана тем, что "категории возникают только в рассудке независимо от чувственности". Именно потому, что происхождение категорий не связано с какой-либо конкретной формой чувственного созерцания, на первой стадии дедукции Кант доказывает необходимое отношение категорий к многообразному чувственного созерцания вообще (см. В 144, 148-150), и лишь на второй стадии показывает, что они необходимо относятся к предметам наших форм чувственного созерцания, пространства и времени (В 159-161).

Переход от первой ко второй стадии дедукции, по существу, оказывается просто переходом от общего к частному (16).

Посмотрим, как конкретно осуществляется этот переход во втором издании "Критики". Первая стадия охватывает параграфы 16-20 и начинается с тезиса "должно быть возможно, чтобы "я мыслю" сопровождало все мои представления" (В 132). Далее Кант уточняет, что представление "я мыслю" порождается чистой апперцепцией (В 132), и показывает, что условием возможности осознания всех наших представлений является их предварительное синтетическое объединение в апперцепции: "лишь благодаря тому, что я могу связать многообразное данных представлений в одном сознании, имеется возможность того, чтобы я представлял себе тождество сознания в самих этих представлениях; иными словами, аналитическое единство апперцепции возможно, только если предположить наличие некоторого синтетического единства апперцепции" (В 133).

В семнадцатом параграфе Кант утверждает, что синтетическое единство представлений в сознании тождественно их отнесению к объекту (В 137-138). Это фундаментальное положение, подробное изучение которого еще впереди, позволяет Канту связать в последующих параграфах (в первом издании "Критики" им соответствует рассмотрение "синтеза рекогниции в понятии") условия отнесения представлений к единству апперцепции с категориями (В 139-142) и сделать вывод, что "многообразное во всяком данном созерцании необходимо подчинено категориям" (В 143).

Этот тезис завершает первую стадию дедукции. После иллюстративного отступления в параграфах 21-25 от главной линии дедукции, в двадцать шестом параграфе Кант приступает ко второй, завершающей стадии исследования. Еще раз уточнив цели этой части дедукции - после того, как на более ранних этапах была показана возможность категорий "как априорных знаний о предметах созерцания вообще... теперь мы должны объяснить возможность a priori познавать при помощи категорий все предметы, какие только могут являться нашим чувствам" (В 159) - Кант начинает анализ с рассмотрения синтеза схватывания, под которым он понимает "сочетание многообразного в эмпирическом созерцании, благодаря чему становится возможным восприятие его, т.е. эмпирическое сознание о нем" (В 160).

Следующий шаг Канта состоит в утверждении, что синтез схватывания должен сообразовываться с формами как внешнего, так и внутреннего чувственного созерцания, а именно, с пространством и временем (там же). Поскольку и та, и другая разновидность чистого созерцания заключает в себе единство, Кант утверждает, что это единство дано "a priori... вместе с этими созерцаниями... как условие синтеза всякого схватывания" (В 161). Но "это синтетическое единство может быть только единством связи многообразного данного созерцания вообще в первоначальном сознании сообразно категориям и только в применении к нашему чувственному созерцанию". Все это позволяет Канту сделать вывод, что "весь синтез, благодаря которому становится возможным само восприятие, подчинен категориям" (там же), т.е. что все предметы наших чувств с необходимостью должны соответствовать этим чистым понятиям рассудка (см. В 164-165). Таковы главные особенности начальной и завершающей стадий полной субъективной дедукции из второго издания "Критики". Вспомним, что по своим формальным характеристикам эти стадии жестко соотнесены, соответственно, с дедукциями "сверху" и "снизу" из первого издания. Единственное существенное различие состоит в том, что обсуждение Кантом тематики "синтеза рекогниции" перекочевало во втором издании из завершающей стадии дедукции в начальную. Однако это не мешает предположить, что дистинкция из первого издания Критики" преследовала те же цели, что и различение "начала" и "завершения" дедукции из второго издания. А именно, возможно, что в дедукции "сверху" Кант пытался показать необходимое отношение категорий к предметам чувственного созерцания вообще, а в дедукции "снизу" - к предметам эмпирического созерцания в пространстве и времени.

Вернувшись к тексту первого издания "Критики", мы увидим, что эта гипотеза подтверждается. В самом деле, говоря в дедукции "сверху" о подчиненном трансцендентальному единству апперцепции чистом синтезе воображения, Кант замечает, что "синтез многообразного в воображении мы называем трансцендентальным, если он a priori направлен без различия созерцаний (ohne Unterschied der Anschauungen) исключительно на связь многообразного" (А 118). Вполне вероятно, что Кант хочет этим сказать, что подобный синтез значим для всех возможных разновидностей чувственных созерцаний, т.е. для созерцания вообще. Это предположение усиливается тем, что в уже упоминавшемся наброске дедукции начала 1780 года Кант тоже связывает трансцендентальную функцию воображения с "предметами вообще" (XXIII: 18).

С другой стороны, в дедукции "снизу" Кант имеет дело с синтезами схватывания и воспроизведения, которые неразрывно связаны с временем как формой нашего чувственного созерцания (см. А 120-121, 98-102). Возможно, что рассмотрение этих синтезов в дедукции "снизу", в первую очередь, должно было подчеркнуть, что речь в этой части дедукции идет о доказательстве необходимого отношения категорий к предметам нашего чувственного созерцания - после того, как в дедукции "сверху" было показано подобное отношение этих понятий рассудка к предметам (чувственного) созерцания вообще.

Между тем, мы видели, что Канту, по сути, не удалось органично вписать экспликацию синтезов схватывания и репродукции в доказательную часть дедукции "снизу", в результате чего эта часть оказалась практически неотличимой от соответствующих положений дедукции "сверху". Во втором издании "Критики", проведя резкую границу между "созерцанием вообще" и "нашим чувственным созерцанием" - при том, что сами термины в сходном контексте эпизодически встречаются и в первом издании (см. А 79, 286 / В 105, 342) - Кант смог значительно прояснить соотношение двух стадий дедукции, в частности, четко обозначить место синтеза схватывания на ее завершающем этапе.

Вообще, новый вариант различения позволил Канту точнее определить функции всех эмпирических синтезов. "Синтез рекогниции" (хотя сам термин во втором издании "Критики" не употребляется) вписался в аргументацию начальной стадии дедукции (при том, что его роль нам пока совершенно не ясна), а подробное рассмотрение эмпирического синтеза воспроизведения оказалось попросту излишним (см. В 152).

Основные комментаторские задачи решены. Теперь мы вернемся к самому различению двух стадий дедукции и разберем некоторые вопросы, ранее ускользнувшие от внимания.

Прежде всего, почему Кант не переходит сразу от созерцания вообще к нашим формам созерцания, а подробно прописывает этот переход? - Потому что Канту важно не только констатировать значимость категорий для пространственных и временных представлений, но и выявить различные уровни наших познавательных способностей, в частности, показать место эмпирического продуктивного синтеза воображения. Вторая стадия дедукции совмещает обе эти задачи.

Далее. Мы установили, что, по мнению Канта, необходимость различения двух стадий дедукции вызвана тем, что категории возникают независимо от чувственности и поэтому, если они должны иметь объективную значимость, то они будут значимы для любой формы чувственного созерцания. Дедукция категорий, следовательно, должна показать и необходимое отношение категорий к предметам чувственного созерцания вообще, и такое же отношение к предметам нашего чувственного созерцания, распадаясь тем самым на две стадии.

Ранее также было отмечено, что к выводу о необходимости вычленения двух стадий дедукции Кант пришел на самых поздних этапах работы над первым изданием "Критики чистого разума"

Если учесть, что первый вариант полной субъективной дедукции был создан Кантом за шесть лет до выхода "Критики", может возникнуть несколько вопросов. Почему Кант далеко не сразу выделил две стадии дедукции? Не было ли моментов, сдерживающих указанное различение? Что послужило поводом для него? Но главный, пожалуй, вопрос связан с некоторой неясностью предлагаемого Кантом обоснования необходимости выделения двух стадий дедукции. Почему Кант считает, что если категории возникают независимо от чувственности и имеют объективную значимость, то они обязательно должны быть значимы для предметов любых форм чувственного созерцания? Другими словами, что противоречивого в утверждении, что категории имеют нечувственное происхождение и тем не менее по каким-то причинам объективно значимы только для предметов некоторых форм чувственного созерцания, или даже одной подобной формы (17)?

Ответ на этот важнейший вопрос прямо вытекает из особенностей позиции Канта, занимаемой им незадолго до выхода первого издания "Критики".

Определить же эту позицию помогает то обстоятельство, что ее изменение, т.е. признание Кантом необходимости выделения двух стадий дедукции, произошло буквально в процессе работы над окончательным вариантом "Критики", так что некоторые положения первого издания этой работы в той или иной степени отражают устаревшие взгляды Канта.

Но прежде чем выявить следы старых установок Канта в первом издании "Критики", имеет смысл обратиться к первому кантовскому варианту полной субъективной дедукции, созданному в 1775 году, и попытаться угадать возможные пути исследований Канта в последующие годы.

Небольшое предисловие. То, что 1775 год занимает особое место в "десятилетии молчания" Канта, мы знаем из его письма к М.Герцу от 24 ноября 1776 года, в котором Кант сообщает, что "прошлым летом .. преодолел последние препятствия". Сохранилось значительное количество черновых набросков Канта весны-лета 1775 года (их общий объем - более одного печатного листа). Впервые эти тексты, известные в кантоведении под именем "Дуйсбургского наследия", были опубликованы Р.Райком в 1887 году (впоследствии они вошли в 17 том Академического издания сочинений Канта, где "Дуйсбургскому наследию" соответствуют "Размышления" 4674 4684).

Эти тематически связанные (при полной композиционной разрозненности) фрагменты необычайно важны для понимания генезиса кантовского критицизма и самой стилистики философствования Канта.

Наиболее интересным и вместе с тем неожиданным представляется то, что первоначальное решение главной проблемы критицизма было дано Кантом на языке, близком к алгебраическому. В середине семидесятых годов Кант увлечен поисками "трансцендентальных алгоритмов" (см. XVIII: 34). В текстах "Дуйсбургского наследия" мы как раз и обнаруживаем настойчивые попытки построения своего рода универсальной формулы истины. Все разновидности истинных суждений могут быть, по Канту, исчерпаны различными комбинациями трех символов: a, b, x. Их общие значения таковы. A - действие полагания представлений (схватывание или понятие). B - спецификация этого действия (экспонент или предикат, в частном случае: категория). X предмет или место расположения представлений в душе (пространство, время). Кант выделяет четыре группы случаев.

1) B извлекается из A. X "отпадает". Этот тип отношений исчерпывает аналитические суждения. Вырожденный случай (XVII: 645, 653-654, 662).

2) B и A "встречаются" в предмете опыта - X. Данный случай характеризует апостериорные синтетические суждения (XVII: 645, 655).

3) B выявляется в результате конкретизации априорного созерцания X, благодаря которому его связь с понятием A дает возможность для многообразных априорных синтетических суждений, основанных на созерцаниях (XVII: 644, 645, 655).

4) B оказывается "всеобщей функцией мышления", необходимой для того, чтобы представления были схвачены (A), т.е. отнесены к Я, во времени (X). Подлинным субстратом необходимой связи A и B (категории) оказывается сам субъект (см. XVII: 643, 644, 645-646, 647, 648, 651, 652, 653, 655, 656, 658, 659, 660, 664). Этот случай разбирается Кантом в контексте "экспозиции явлений" (именно так Кант называет дедукцию категорий в 1775 г.) и исчерпывает самую важную для него рубрику суждений дискурсивные основоположения метафизики. Здесь - кульминация всех кантовских исследований середины семидесятых годов.

Пока мы не будем выяснять всех деталей кантовской аргументации в четвертом случае, а лишь обозначим ее общие контуры. На первый план в рукописных набросках дедукции 1775 года выдвигается понятие апперцепции. Кант трактует апперцепцию как "созерцание... себя самого" (XVII: 651), т.е. как самосознание, сопровождающееся сознанием полагаемых в душе представлений (XVII: 647). Он добавляет, что "условием всякой апперцепции является единство мыслящего субъекта" (XVII: 651), и что ни одно "ощущение", которое не сопровождается сознанием, не может быть представлено относящимся к субъекту (XVII: 656). Всякое осознанное явление, или восприятие (XVII: 664), напротив, имеет необходимое отношение к единству субъекта и "подчинено, следовательно, таким условиям, посредством которых возможно единство представлений" (XVII: 660). Кант называет эти условия "функциями апперцепции" (XVII: 656), сводя их в конечном счете к трем "рассудочным рубрикам" (категориям) - субстанции, причине и взаимодействию (XVII: 645, 646, 647, 648, 649, 656), которые являются одновременно условиями мышления о предметах опыта и "моментами возникновения" представлений в душе (XVII: 664). В итоге получается, что "схватывание" явлений в восприятии с необходимостью подчинено упомянутым категориям (см. XVII: 656, 646-647).

Какое место занимают категории в изложенном варианте дедукции? На одном полюсе мы имеем здесь осуществляющийся во времени (XVII: 644, 652, 656, 660, 658, 659) синтез схватывания (вспомним, что время - необходимый элемент четвертого случая общего кантовского алгоритма), на другом - "единство мыслящего субъекта". Все, что воспринимается во времени, относится к этому субъекту, и категории сводятся к таким функциям связи представлений, единственно посредством которых эти представления "располагаются" в чувственности субъекта и могут быть осознаны им как его состояния.

Но почему для отнесения представлений к субъекту требуются именно такие, а не какие-либо другие функции? Такой вопрос вполне мог возникнуть у Канта и, судя по всему, действительно возник. Ответ же на него предопределило то, что синтез, единство которого задается категориями, рассматривался Кантом исключительно с точки зрения его временного характера: время словно подсказывает, какими "всеобщими функциями мышления" надо пользоваться, чтобы отнести представления к Я (См. XVII: 652, 653, 656).

В этой ситуации Кант увидел возможность упростить когнитивную схему: не время подсказывает, какими категориями надо пользоваться, а сами категории складываются из общих определений модусов времени, задающих правила синтеза, и единства субъекта, который служит "точкой притяжения" представлений и в этом смысле инициирует синтез (18). Получается, что категории имеют не первоначальный, а производный характер. Категория взаимодействия связана с сосуществованием, категория причины - с порядком временной последовательности и т.д. Другими словами, конкретные функции единства мыслящего субъекта в многообразии представлений строго заданы определенной структурой чувственного созерцания, непосредственно поставляющего это многообразие субъекту. При наличии у нас другой формы внутреннего чувства (в теперешнем нашем состоянии таковой является время) отнесение представлений к субъекту обеспечивалось бы иными функциями их связи, в зависимости от того, какими модусами обладала бы эта новая форма чувственного созерцания. Мы имели бы совсем другие категории. Наши же теперешние категории, повторим, жестко связаны с модусами времени, с одной стороны, и единством мыслящего субъекта - с другой. "Опрокидывание" Я на другие созерцания привело бы к возникновению других категорий.

О том, что Кант пошел именно этим путем, свидетельствует уже знакомое нам определение рассудка, данное Кантом в подготовительном варианте дедукции категорий 1780 года (XXIII: 18) и в первом издании "Критики чистого разума": "Единство апперцепции по отношению к синтезу воображения есть рассудок" (А 119). Согласно этой дефиниции, рассудок есть производная способность, возникающая вместе с его формами, категориями (там же), при соотнесении единства апперцепции с тесно связанным с чувственностью воображением.

Подобное определение имеет смысл лишь при допущении, что Кант принимал описанную выше схему возникновения категорий из отношения мыслящего субъекта к определенным формам чувственности, так как в противном случае непонятно, каким образом можно рассматривать рассудок в качестве производной способности (впоследствии, правда, окажется, что уже в первом издании "Критики" это определение представляет собой меняющую изначальный смысл модификацию более ранней дефиниции).

Другое свидетельство того, что Кант действительно придерживался указанной схемы, обнаруживается в приложении к трансцендентальной аналитике - "Об амфиболии рефлективных понятий". Затрагивая здесь вопрос о категориях, Кант замечает, что "даже если бы мы и допустили какой-нибудь способ созерцания кроме нашего чувственного, все равно наши функции мышления не имели бы никакого значения для него" (А 286 / В 342). Из контекста ясно, что речь идет именно о другой форме чувственного созерцания - далее Кант специально рассматривает вариант и со сверхчувственным (там же) - но в таком случае высказывание Канта имеет смысл лишь при условии, что наши функции мышления, или категории, неразрывно связаны с нашими же формами чувственного созерцания, так как иначе они могли быть применимы и к многообразному других возможных чувственных созерцаний.

Итак, в первом издании "Критики" действительно есть следы той позиции Канта, которая характеризуется тесным сближением категорий с модусами конкретного чувственного созерцания. Любопытно, что и впоследствии Кант иногда возвращался к этому способу объяснения природы категорий (см. 7: 398-399). В то же время, мы видели, что эти взгляды являются устаревшими для Канта уже в первом издании и не отражают его новой позиции, согласно которой категории значимы для всех возможных форм чувственных созерцаний. Но если раньше трудно было понять, почему при независимом от чувственности происхождении значимость категорий не может ограничиваться какой-либо одной формой чувственности, то теперь имеются все данные для ответа на этот вопрос.

Объясняя возникновение категорий через отношение единства субъекта, или апперцепции, к конкретным формам чувственности, Кант, возможно не без удивления, обнаружил (это произошло, вероятно, в начале 1780 года), что в этом случае трансцендентальная дедукция категорий приводит к результатам, обратным тем, которые были задуманы в качестве цели этого исследования.

В самом деле, по своему изначальному замыслу дедукция должна была подтвердить нечувственное происхождение категорий, доказав при этом необходимое отношение категорий к предметам опыта. Однако на путях этого доказательства Кант постепенно сближал категории с модусами чувственности и в конце концов дошел до их полного отождествления. Правда, и во второй половине семидесятых годов Кант, скорее всего, формально различал категории и соответствующие им общие временные определения ("схемы"), оставляя за первыми в отвлечении от вторых значение логических функций (впрочем, в одном из набросков этого периода Кант прямо отождествляет "категории" и "функции воображения" XVII: 26; R 4911), но он не мог в итоге не увидеть, что и это различение должно отпасть при такой трактовке категорий, которая объясняет их возникновение через отношение единого субъекта к конкретным формам чувственности.

Кант, таким образом, оказался перед дилеммой: либо конкретный набор категорий значим для конкретной формы чувственного созерцания (в нашем случае, для времени, к предметам же в пространстве они применимы только потому, что все подобные предметы подчинены также условиям времени), но тогда причиной ограничения области их применения может быть только то, что они "вырастают" из этой формы чувственности, либо категории не связаны в своем происхождении с чувственностью, но тогда их возможная значимость выходит за рамки какой-либо конкретной формы чувственного созерцания, а поскольку a priori одно чувственное созерцание ничем не отличается от другого, они должны быть значимы для предметов чувственного созерцания вообще.

Первый вариант ставит под сомнение всю дедукцию категорий и поэтому неприемлем. Второй подразумевает отказ от описанной выше схемы возникновения категорий и требует отдельного доказательства необходимого отношения категорий к предметам чувственного созерцания вообще, которое должно предшествовать подобному доказательству относительно предметов нашего созерцания.

Мы видели, что уже в первом издании "Критики" Кант выполнил это условие, различив две стадии полной субъективной дедукции "сверху" и "снизу". Во втором издании Кант не только прояснил соотношение частей дедукции и обозначил главный мотив указанного различения - нечувственное происхождение категорий - но и избавился от "устаревшего" уже в первом издании определения рассудка через отношение единства апперцепции к синтезу воображения. Во втором издании "Критики" Кант просто отождествляет рассудок с синтетическим единством апперцепции (В 134). Вопрос же о том, почему мы имеем именно такие, а не какие-либо другие категории, легко решавшийся при соотнесении категорий с модусами определенных форм чувственности, во втором издании "Критики" признается Кантом выходящим за пределы нашего познания (В 145-146), что представляется неизбежным следствием придания самостоятельности чистым понятиям рассудка. Характерно, что говоря здесь о невозможности объяснения, почему у нас есть именно такой набор категорий, Кант приравнивает их в этом отношении к пространству и времени (В 146), которые и в рамках прежней схемы (наряду с воображением и апперцепцией и в противоположность рассудку) относились к числу первоначальных и ни из чего не выводимых субъективных источников познания (А 94; XXIII: 18).

Окончательное прояснение композиции полной субъективной дедукции дает нам возможность уточнить кантовское понимание одной из самых таинственных и важных проблем критической философии: отношения чувственности и рассудка.

Приступая к дедукции категорий, Кант должен был решить две едва ли не взаимоисключающие задачи: доказать необходимое отношение категорий к явлениям и в то же время не допустить слияние категорий с формами чувственности. Эти цели в итоге достигаются Кантом, с одной стороны, через различение двух стадий дедукции, помогающее отделить категории от модусов конкретных форм чувственности, с другой - с помощью отождествления предметов, необходимо относящихся к категориям, не с явлениями вообще, а лишь с теми явлениями, которые могут быть осознаны, или стать объектами восприятия, и подобная оговорка оставляет сами явления со стороны их формы как бы "безразличными" к категориям. Таким образом, ни категории не связаны с формами чувственности, ни формы чувственности сами по себе - с категориями, и тем не менее все предметы чувств, которые могут быть восприняты (те явления, которые не могут быть предметами восприятия, есть для нас ничто, а так как они не имеют самостоятельного существования, то они вообще ничто - А 117, 120), необходимо подчинены категориям.

Завершая главу, суммируем не то, что сделано в ней, а то, что не сделано. Не удалось выяснить, какое место в структуре "полной" субъективной дедукции занимает "достаточная" дедукция категорий. Более того, мы могли бы даже заметить некоторую тенденцию к вытеснению "достаточной" дедукции на периферию аргументативных путей субъективной дедукции, отправной точкой которых является понятие апперцепции. Этот вопрос будет изучен в следующей главе, и мы увидим, что он окажется решающим для понимания структуры кантовской аргументации в трансцендентальной дедукции категорий в целом.