Часть 3.

ВЛАСТЬ

ГЛАВА V О ПРИЧИНАХ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ГОСУДАРСТВА

1. Естественные законы недостаточны для сохранения мира.

2. Законы природы в естественном состоянии молчат.

3. Безопасность людского существования по законам при­роды состоит в согласии многих лиц.

4. Согласие многих лиц не может быть достаточно устойчивой гарантией для длительного мира.

5. Почему порядок среди некоторых бессловесных животных определяется одним лишь согла­сием, а у людей дело обстоит иначе.

6. Для установления мира среди людей требуется не только согласие, но и едине­ние.

7. Что есть единение.

8. В единении право каждого переносится на одного.

9. Что такое государство.

10. Что такое гражданское лицо.

11. Что означает обладать высшей властью и что такое подданный.

12. Два рода государств -государства естественные и установленные.

1. Само собой ясно, что действия людей определяются их волей, а воля - надеждой и страхом, так что, если им представляется, что нарушение законов принесет им боль­шее благо или меньшее зло, чем их соблюдение, они охотно их нарушают. Ибо надежда на безопасность и самосохране­ние для каждого состоит в возможности собственными силами и средствами предвосхитить явно или скрытно действия своего ближнего. Отсюда понятно, что естествен­ные законы не предоставляют кому бы то ни было возмож­ности спокойно следовать им сразу же, как только они становятся известными людям, а поэтому, пока не будет гарантии от нападения со стороны других, у каждого сохра­няется его исконное право на самозащиту теми средствами, какими он посчитает нужным и сможет воспользоваться,

327

значит, право на все, то есть право войны. И для исполне­ния естественного закона достаточно каждому быть в душе готовым к миру там, где он может быть.

2. Общеизвестна истина, что на войне законы молчат. И это правильно не только в отношении гражданских зако­нов, но и в отношении естественного закона, если имеются в виду не намерения, а действия, как об этом говорится в 27-м пункте главы 3. При этом предполагается, что это не просто война, а война всех против всех, а это и есть чисто естественное состояние; ведь даже в войне одного народа против другого народа обычно все же соблюдается некото­рая мера. Поэтому в древности сложился даже определен­ный своеобразный способ хозяйствования, который называ­ли ????????? - жить награбленным. Этот образ жизни при сложившемся положении не противоречил закону природы и даже приносил славу тем, кто энергично следовал ему, не проявлял при этом жестокости. У них было принято, грабя все остальное, не убивать людей и не трогать пахот­ных быков и сельские орудия. Не следует, однако, думать, будто бы их побуждал к этому закон природы: они просто стремились добыть себе славу и избежать упрека в чрезмер­ной жестокости.

3. Следовательно, для сохранения мира необходимо соблюдение естественного закона; для соблюдения же есте­ственного закона необходима безопасность и нужно знать, что может обеспечить такую безопасность. Здесь невоз­можно придумать ничего другого, кроме того, чтобы каж­дый обладал такими средствами защиты, которые бы сде­лали нападение одного на другого столь опасным, что оба сочли бы за лучшее для себя протянуть руку, а не подни­мать ее на другого. Но прежде всего очевидно, что согласие двоих или троих отнюдь не способно обеспечить такого рода безопасность (ибо достаточно присоединиться к одной из сторон одному или нескольким людям, как ей обеспечена твердая и несомненная победа), что заставляет противника напасть первым. Таким образом, для обеспечения той безопасности, которую мы хотим получить, необходимо, чтобы число объединяющихся ради взаимопомощи было настолько велико, что увеличение числа врагов на не­сколько человек не имело бы существенного значения для достижения победы.

4. Далее, сколь бы велико ни было число объединив­шихся между собой ради самозащиты, если, однако, среди них не будет согласия относительно того, каким образом лучше всего это следует делать, но каждый на свой лад

328

станет уповать лишь на собственные силы, они не достиг­нут ничего, потому что, не имея единого мнения, они станут лишь мешать друг другу. И даже если они смогут как-то объединиться для единого действия в надежде на победу, добычу или мщение, все равно в силу различия своих взгля­дов и устремлений, соперничества и зависти, от природы присущих людям и побуждающих их к взаимной борьбе, они столь значительно расходятся друг с другом, что только какая-то общая угроза способна заставить их искать взаи­мопомощи и мира между собой. Отсюда следует, что согла­сие большинства, состоящее лишь в направлении всех своих действий к одной и той же цели и общему благу, то есть общество, созданное только ради взаимной помощи, не обеспечивает вступающим в соглашение, то есть своим членам, искомой нами безопасности, позволяющей соблю­дать в наших отношениях вышеназванные законы при­роды, но необходимо нечто большее для того, чтобы их, пришедших однажды к взаимному согласию, миру и взаим­ной помощи ради общего блага, некий страх удержал бы от новых столкновений, когда какое-то частное благо при­дет в противоречие с общим.

5. Аристотель относит к созданиям, которых он назы­вает общественными, не только человека, но и многих других животных, в частности муравья, пчелу и т. д., которые, хотя и лишены разума, позволяющего вступать в соглашения и подчиняться приказу, тем не менее едино­душно, то есть желая и избегая одного и того же, так на­правляют свои действия к общей цели, что их сообщества не знают раздоров. Однако их объединения не являются государствами, а потому и они сами не могут называться общественными животными, ибо они управляются только собственным согласием, то есть множеством воль, направ­ленных на один объект, а не так, как в государстве,- еди­ной волей. Действительно, в этих созданиях, живущих только чувственными ощущениями и побуждениями, единство стремлений столь прочно, что нет необходимости в какой-либо иной силе для его поддержания, а следова­тельно - и для поддержания мира между ними, кроме их естественного желания. Среди людей же дело обстоит иначе. Во-первых, у людей существует борьба за почести и общественное положение, среди животных ее нет. Отсюда у людей существуют ненависть и зависть, порождающие восстания и войны, у животных же этого нет. Во-вторых, естественные желания у пчел и подобных созданий одина­ковы и направлены на общее благо, которое у них не отли-

329

чается от частного, для человека же почти ничто не счита­ется благом, если оно не заключает в себе нечто особенное и отличающееся от того, чем владеют остальные. В-третьих, животные, не обладая разумом, не видят и даже не подозре­вают, что могут видеть какие-то недостатки в управлении своими общими делами, среди же людей есть множество считающих себя умнее всех прочих и потому предприни­мающих попытки государственных переворотов, и каждый из этих новаторов вводит свои собственные новшества, а это и ведет к раздору и гражданской войне. В-четвертых, бессловесные животные, хотя и могут голосом выражать различные свои чувства, лишены, однако, способности к членораздельной речи, которая необходима для того, чтобы возбудить в душе страсти и представить зло худшим, а добро лучшим, чем это есть в действительности. Челове­ческая речь - это некая труба, подающая сигнал к войне и восстанию: ведь говорят же, что некогда речи Перикла гремели, сверкали молнией, потрясали всю Грецию. В-пя­тых, эти животные не отличают несправедливости от ущерба. Поэтому, пока им хорошо, они не винят сотова­рищей. Люди же, наоборот, докучают государству, когда у них много свободного времени: ведь обычно они только тогда начинают бороться за свое общественное положение, когда одержат победу в сражении против голода и холода. Наконец, согласие этих бессловесных тварей естественно, согласие же людей является лишь результатом соглаше­ния, то есть искусственно. А поэтому не нужно удивляться, если людям для того, чтобы жить в мире, требуется нечто большее. Следовательно, согласия, то есть сообщества, созданного без участия некой общей власти, которая бы угрозой наказания правила отдельными людьми, еще недо­статочно для обеспечения безопасности, требуемой для осуществления естественной справедливости.

6. Таким образом, поскольку стремления многих воль, направленных к единой цели, недостаточно для сохранения мира и надежной его защиты, требуется как необходимое средство для обеспечения мира и его защиты единая воля всех людей. А это может осуществиться только в том слу­чае, если каждый подчинит свою волю другой единой воле, будь то воля одного человека или одного собрания, так что она будет считаться представляющей волю всех и каждого, какова бы она ни была, в отношении всего того, что необхо­димо для достижения общего мира. Собранием (concilium) же я называю множество людей, обсуждающих то, что

330

следует предпринять или чего не следует предпринимать для общего блага всех людей.

7. А такое подчинение воль всех этих людей воле одного человека либо воле одного собрания происходит тогда, когда каждый из них обязуется соответствующим соглаше­нием перед каждым из остальных не противиться воле того человека либо того собрания, которому он подчинился, то есть не отказывать ему в своих средствах и своей помощи против кого угодно (ибо предполагается, что он сохраняет за собой право самозащиты против насилия). Такое подчи­нение и называется единством. Под волей же собрания понимается воля большинства тех людей, из которых сос­тоит собрание.

8. Хотя сама по себе воля и не является свободной, а только источником свободных действий (ведь мы хотим не желать, а делать) и поэтому менее всего зависит от раз­мышлений и соглашений, однако тот, кто подчиняет свою волю воле другого, переносит на этого другого право на свои силы и возможности, и, поскольку все остальные делают то же самое, в результате тот, кому подчинились, обладает уже такими силами, что угрозою их применения способен привести воли всех отдельных людей к единству и согласию.

9. Созданное таким образом единение называется госу­дарством или гражданским обществом (societas civilis), а также гражданским лицом (persona civilis). Ибо если существует единая воля всех, то она и должна прини­маться за одно лицо и отличаться от всех отдельных людей и обозначаться единым наименованием, обладая собствен­ными правами и собственным имуществом. Поэтому ни какой-либо гражданин, ни все они вместе, за исключением того, чья воля представляет волю всех, не должны счи­таться государством. Следовательно, государство (civitas), если дать ему определение, есть единая личность, чья воля на основании соглашения многих людей должна считаться волею их всех, с тем чтобы оно имело возмож­ность использовать силы и способности каждого для защиты общего мира.

10. Хотя всякое государство есть гражданское лицо, это не значит, что и, наоборот, всякое гражданское лицо есть государство. Ибо может быть так, что некоторые граждане с разрешения государства образуют одно лицо для ведения определенных дел. Такими гражданскими лицами будут купеческие компании и многие другие объединения. Но они не являются государствами, потому что их члены

331

не подчинили себя целиком и полностью воле сообщества, а только в некоторых вопросах, определенных государст­вом, так что любой из его членов имеет право предъявить иск в суде всему товариществу, тогда как гражданин не может судиться с государством. Таким образом, подобные товарищества суть гражданские лица, подчиненные госу­дарству.

11. Во всяком государстве тот человек или то собрание, чьей воле, как было сказано, подчинили свою волю отдель­ные лица, обладает, как говорят, высшим могуществом (summam potestatem), или верховной властью (summum imperium), или господством (dominum). Это могущество, или право повелевать, состоит в том, что каждый гражда­нин перенес всю свою силу и могущество на этого человека или на это собрание. А так как физически перенести свою силу на другого никто не может, то это означает не что иное, как отказ от своего права на сопротивление. Каждый гражданин, точно так же как и всякое подчиненное граж­данское лицо, называется подданным того, кто обладает верховной властью.

12. Из сказанного выше достаточно понятно, каким образом и в какой последовательности многие естественные лица из стремления к самосохранению и под действием взаимного страха объединились в одно гражданское лицо, которое мы назвали государством. При этом те, кто подчи­няется другому из страха, подчиняются либо тому, кого они страшатся, либо кому-то другому, кому они доверяют, с тем чтобы тот защитил их. Например, побежденные на войне сдаются, чтобы их не убили (первый случай), и еще не побежденные - дабы не оказаться таковыми (второй слу­чай) . Первый способ образования государства основы­вается на естественном могуществе и может быть назван естественным происхождением государства, второй же основывается на сознательном согласии и решении объеди­няющихся, и такое происхождение государства связано с установлением. Отсюда и два рода государств - естест­венные, например патриархальное и деспотическое, и установленные, которые могут быть названы также и поли­тическими (гражданскими). В первом - властитель при­обретает себе граждан по собственной воле, во втором -граждане своим собственным решением подчиняют себя господству одного человека или собрания людей, наделен­ных верховной властью. Сначала мы будем говорить об установленном, а затем о естественном государстве.

332

ГЛАВА VI

О ПРАВЕ СОВЕТА ИЛИ ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА, ОБЛЕЧЕННОГО В ГОСУДАРСТВЕ ВЕРХОВНОЙ ВЛАСТЬЮ

1. Масса людей вне государства не может обладать каким-либо правом, ни совершать какое-либо действие, на которое не согласится каждый в отдельности.

2. Начало государства есть право большинства, пришедшего к согла­сию.

3. Каждый сохраняет право защищаться так, как он сочтет нужным, до тех пор, пока не обеспечена его безопас­ность.

4. Для обеспечения безопасности необходима власть, обладающая правом принуждения.

5. Что такое меч спра­ведливости.

6. Меч справедливости находится в руках того, кто обладает верховной властью.

7. Меч войны при­надлежит ему же.

8. Правосудие принадлежит ему же.

9. Право законодательства принадлежит ему же.

10. Назна­чение должностных лиц и слуг государства принадлежит ему же.

11. Ему же принадлежит право оценки учений.

12. Любой поступок его остается безнаказанным.

13. Ему же граждане предоставили абсолютную власть. Сколь велико должно быть повиновение ему.

14. Он не связан государ­ственными законами.

15. Никто не обладает какой-либо собственностью вопреки воле того, кому принадлежит верховная власть.

16. Гражданские законы указывают, что такое кража, убийство, прелюбодеяние, несправедливость.

17. Мнение тех, кто хотел бы учредить такое государство, в котором бы никто не обладал абсолютной властью.

18. Что является признаком высшей власти.

19. Если срав­нить человека с государством, то обладающий верховной властью находится в таком же отношении к государству, в каком находится душа человеческая по отношению к са­мому человеку (пункт 1, гл. 6).

20. Верховная власть не мо­жет по праву быть отменена согласием тех, соглашением которых она была установлена.

1. Прежде всего следует рассмотреть, что представляет собой сама масса * (multitude) людей, объединившихся

* Учение о власти государства над гражданами почти целиком зависит от понимания различия, существующего между массой, которая правит, и массой, которой правят. Природа государства состоит в том, что гражданская масса, то есть объединение граждан, не только повеле­вает, но и подчиняется повелевающему, хотя это следует понимать не в одном и том же смысле. Я был уверен, что это различие было доста­точно раскрыто в этой первой главе. Но в результате последовавших многочисленных возражений против моего положения я теперь так

333

по собственной воле в государство. Следовательно, масса людей не есть нечто единое, но состоит из множества лю­дей, каждый из которых обладает собственной волей и собственным суждением обо всем касающемся его. И если в силу частных соглашений отдельные люди обладают принадлежащим им правом и собственностью, так что один может назвать своим одно, а другой - другое, не сущест­вует ничего, о чем бы вся толпа как лицо, отличное от любого отдельного лица, могла бы с полным правом ска­зать, что это мое, а не чужое. И не существует такого дейст­вия, которое могло бы быть приписано толпе как ее собст­венное, но, если все или большинство в этой толпе придут к соглашению, это не будет единым действием, но будет столько действий, сколько людей. Ведь, хотя во время какого-нибудь крупного волнения обычно говорят, что народ этого государства взялся за оружие, это утвержде­ние, однако, является истинным только по отношению к тем, кто сражается или сочувствует. Ибо государство, кото­рое является одним лицом, не может выступить с оружием

не считаю. Поэтому я и решил кое-что добавить с целью более подроб­ного разъяснения вопроса.

Имеется в виду, что масса, как собирательное слово, обозначает много объектов, например масса людей есть то же самое, что и много людей. Это же слово, будучи единственного числа, обозначает один объект, а именно - одну массу (толпу). Но ни в том, ни в другом случае не предполагается, что масса обладает единственной волей, дарованной ей природой, но каждый человек обладает собственной. А поэтому мы не должны приписывать ей единое действие, каково бы оно ни было. Поэтому масса не может обещать, вступать в соглашения, приобретать и переносить право, совершать, иметь, владеть и т. п., и только каждый в отдельности может делать это, так что существует столько обещаний, соглашений, прав, действий, сколько людей. Поэтому масса не является естественным лицом. Но если та же масса поименным голосованием согласится на что-то, то воля какого-то одного человека либо согласные друг с другом воли большинства граждан будут считаться волей их всех, в таком случае возникает одно лицо, ибо оно обладает волей, а потому способно на произвольные действия, такие, как повелевать, созидать законы, приобретать и переносить право и проч. В таком случае чаще говорится о народе, чем о массе. Следовательно, должно быть установлено следующее различие. Всякий раз, когда мы говорим, что народ или масса повелевают то, что они сами желают, следует понимать, что речь идет о государстве, которое повелевает, изъявляет волю и действует через волю одного человека либо через согласную волю многих людей, а послед­нее может иметь место только на собрании. Когда же говорится, что нечто совершается большой или малой массой людей против воли одного чело­века или собрания, то это совершается подданным народом, то есть одно­временно многими отдельными гражданами, и исходит не от единой воли, но от многих воль многих людей, которые являются гражданами и подданными, но не образуют государства.

334

против самого себя. Следовательно, все, что делается мас­сой, должно пониматься как сделанное каждым из тех, из кого она складывается. Тот же, кто, принадлежа к этой массе, тем не менее не согласился с ее действиями и не оказывал ей своей помощи, должен рассматриваться как не участвовавший в ее действиях. Кроме того, для массы, еще не слившейся вышеназванным способом в одно лицо, сохраняется то естественное состояние, когда все принад­лежит всем и еще не существует твоего и моего, что назы­вают владением, или собственностью, ибо еще не сущест­вует той безопасности, которая, как мы показали выше, требуется для исполнения естественных законов.

2. Нужно, далее, принять во внимание, что каждый человек, составляющий массу, для того чтобы положить начало созданию государства, должен соглашаться с остальными, чтобы в тех вопросах, которые предлагаются кем-то на собрании, воля большинства граждан считалась бы волею их всех. Ибо иначе вообще невозможна никакая воля массы людей, интересы и желания которых столь различны и несхожи. Если же кто-нибудь не захочет согла­ситься, то и без него остальные тем не менее образуют государство, а результатом будет то, что государство при­менит свое исконное право против несогласного, то есть право войны, как против врага.

3. Поскольку в шестом параграфе предыдущей главы мы сказали, что для безопасности людей требуется не только согласие их, но и подчинение воли каждого в том, что необ­ходимо для обеспечения мира и собственной защиты, и что в этом единстве или подчинении заключается природа государства, то нужно в настоящий момент рассмотреть, что именно из того, что может предлагаться, обсуждаться и решаться на собраниях людей, все воли которых содер­жатся в воле большинства, необходимо для обеспечения мира и коллективной безопасности. Прежде всего для мира необходимо, чтобы каждый был в такой степени защищен против насилия со стороны других людей, чтобы иметь возможность жить в безопасности, то есть не иметь основа­тельной причины бояться остальных, при условии, что сам он не причинит никакой обиды другим. Впрочем, обезопа­сить людей от взаимного ущерба так, чтобы они были гарантированы от нападения или несправедливого убий­ства, невозможно, а поэтому не следует и обсуждать эту тему. Но возможно добиться того, чтобы не существовало основательной причины для страха. Ибо безопасность является той целью, ради которой люди соглашаются

335

подчиняться другим. Ведь если бы мы не могли достичь этой безопасности, то, надо полагать, никто не подчинил­ся бы другому или не отказался бы от права самозащиты такими средствами, какие он сочтет нужными. И никто не должен быть обязанным к чему-то или отказаться от своего права на все до тех пор, пока ему не будет обеспечена безопасность.

4. Для достижения этой безопасности недостаточно, чтобы каждый из тех, кто намеревается слиться в государ­ство, договорился бы с остальными устно или письменно не убивать, не воровать и соблюдать другие подобные законы, ибо для всех очевидна порочность человеческой природы и по опыту слишком хорошо известно, сколь мало удерживает людей от нарушения их долга сознание дан­ного обещания, если им не грозит за это наказание. По­этому добиваться безопасности нужно не столько соглаше­ниями, сколько наказанием, а эти меры окажутся достаточными тогда, когда будут установлены такие нака­зания за каждое нарушение права, что будет ясно, что его нарушение есть большее зло, чем соблюдение. Ведь все люди, следуя естественной необходимости, выбирают то, что для них очевидно является благом.

5. Считается, что человек лишь тогда получил право подвергать кого-либо наказанию, когда каждый гражданин дает обязательство, что он не окажет помощи тому, кто должен быть наказан. Я буду называть это право мечом справедливости. Такого рода обязательство в большинстве случаев люди соблюдают достаточно добросовестно, за исключением того, когда они сами или их близкие должны подвергнуться наказанию.

6. Итак, поскольку для безопасности каждого отдель­ного человека и для всеобщего мира необходимо, чтобы право использовать меч справедливости для наказания было передано какому-то человеку или собранию, то этот человек или это собрание неизбежно мыслятся по праву обладающими верховной властью в государстве. Ведь тот, кто по праву налагает наказание так, как считает нужным, тот по праву может заставить всех делать все, что он по­желает, а большей власти невозможно и придумать.

7. Напрасно заботятся о внутреннем мире те, кто не может обезопасить себя от внешних врагов, равно как не могут обезопасить себя от внешних врагов те, чьи силы не объединены. Поэтому для безопасности каждого отдель­ного человека необходимо, чтобы существовало какое-нибудь одно собрание или один человек, которые бы обла-

336

дали правом при любой опасности или какой-то случай­ности вооружать, собирать, объединять столько граждан, сколько их может потребоваться для общей защиты от врагов, численность и силы которых неизвестны, а когда представится случай - заключать мир с врагами. Это значит, что отдельные граждане перенесли полностью право войны и мира на одного человека или на одно собра­ние. И это право, которое мы можем назвать мечом войны, принадлежит тому же человеку или собранию, которому принадлежит и меч справедливости. Ибо никто не может по праву принудить граждан браться за оружие и нести военные расходы, кроме того, кто может по праву наказы­вать отказывающегося повиноваться. Таким образом, и меч войны, и меч справедливости по самой сущности государ­ственного устройства являются неотъемлемой принадлеж­ностью верховной власти.

8. А поскольку право меча есть не что иное, как облада­ние правом по собственному усмотрению применять меч, из этого следует, что суждение или решение о правильном его применении принадлежит ему же. Ведь если бы право судить принадлежало бы одному, а право исполнять при­говор - другому, это не привело бы ни к какому резуль­тату: ведь напрасно бы выносил приговор тот, кто не мог бы его исполнить; а если бы приговор исполнялся на основании права, принадлежащего другому, то пришлось бы сказать, что не он обладает правом меча, а другой, чьим лишь по­мощником он является. Следовательно, всякий суд в госу­дарстве должен находиться в руках того, кто обладает мечом, то есть кому принадлежит верховная власть.

9. Далее, так как предупреждение ссор содействует установлению мира не меньше, а даже больше, чем подав­ление уже начавшихся, и так как все столкновения рож­даются из противоречивых представлений людей о моем и твоем, справедливом и несправедливом, полезном и вред­ном, добром и дурном, достойном и недостойном и тому подобном, что каждый оценивает, исходя из собственного суждения, поэтому обязанностью той же верховной власти является установление и обнародование правил или мерок, благодаря которым каждый бы знал, что следует называть своим, а что чужим, что справедливым, а что - несправед­ливым, что достойным, а что - недостойным, что добрым, а что - дурным, то есть, одним словом, что следует делать и чего следует избегать в повседневной жизни. Эти пра­вила, или мерки, обычно называют гражданскими зако­нами, или законами государства, и они суть требования

337

того, кто обладает в государстве верховной властью. Граж­данские законы, таким образом, если мы попытаемся дать им определение, суть не что иное, как требования, касаю­щиеся действий граждан в будущем, предъявляемые им тем, кто обладает высшей властью.

10. Кроме того, поскольку один человек или одно соб­рание без помощников и подчиненных им должностных лиц не могут вести все государственные дела, касающиеся войны и мира, а для достижения мира и обеспечения за­щиты немаловажно, чтобы те, кому положено справедливо решать споры, предугадывать замыслы соседей, разумно руководить военными действиями, всячески заботиться о благе государства, хорошо исполняли бы свои обязан­ности, то будет разумным, если они будут зависеть от того и избираться тем, кто обладает верховной властью как в военное, так и в мирное время.

11. Очевидно также, что все произвольные действия исходят и необходимо зависят от воли, желание же что-то сделать или не сделать зависит от представлений каждого о добре и зле, награде и каре, которые, по его мнению, последуют за совершением или несовершением какого-то деяния. Таким образом, действия всех людей определяются их собственными представлениями. Поэтому мы неизбежно приходим к очевидному выводу, что в интересах всеобщего мира чрезвычайно важно, чтобы гражданам не пропове­довались никакие взгляды и учения, которые бы привели их к мысли, что они имеют право не подчиняться государ­ственным законам, то есть приказаниям того человека или собрания, которым поручена верховная власть в государ­стве, или что позволено перечить им, либо что большее наказание ожидает тех, кто не желает повиноваться этим проповедникам, чем тех, кто готов подчиниться им. Ведь если один под страхом физической смерти приказывает сделать нечто, а другой под страхом смерти вечной запре­щает то же самое, и при этом оба действуют по праву, то это приведет не только к тому, что станет законным наказание даже невинных граждан, но и к полному уничто­жению государства. Ведь никто не может служить двум господам, ибо тот, кому, по нашему убеждению, мы обя­заны повиноваться из страха вечного осуждения, не в мень­шей, а скорее в большей мере является нашим господином, чем тот, которому повинуются под страхом смерти физи­ческой. Отсюда следует, что тот, кому государством пору­чена верховная власть, будь то один человек или собрание, обладает помимо всего прочего еще и правом судить, какие

338

взгляды и учения * враждебны интересам мира, и запре­щать их распространение.

12. Наконец, из того, что каждый гражданин подчинил свою волю воле того, кто обладает в государстве верховной властью, так что уже не может использовать свои силы против него, с очевидностью следует, что любой поступок правителя должен оставаться безнаказанным. Ведь никто не может физически наказать его, не обладая достаточными силами для этого, и никто не может по праву наказать его, не обладая достаточным для этого правом.

13. Из того, что было сказано, очевидно, что во всяком совершенном государстве (значит, в таком, где ни один из граждан не обладает правом по собственному усмотрению использовать свои силы ради обеспечения собственной бе­зопасности, т. е. где исключается право частного меча) есть тот, кто обладает наивысшей властью, больше ко­торой люди не могут по праву предоставить кому-либо, или иначе - больше которой ни один смертный не может иметь по отношению к самому себе. Власть же, больше

* Нет почти ни одного положения ни относительно культа Божества, ни относительно человеческих знаний, из которого бы не могли возник­нуть разногласия, потом раздоры, перебранки, а мало-помалу - и война. И это происходит не из-за ложности того или иного положения, а из-за характера людей, почитающих себя мудрыми и желающих и всем казаться такими же. Но хотя невозможно помешать возникновению такого рода разногласий, однако можно авторитетом верховной власти сделать так, чтобы они не препятствовали делу гражданского мира. Я здесь говорю не о такого рода взглядах. Существуют некоторые учения, усвоив которые граждане полагают, что с полным правом можно, более того - нужно, не подчиняться государству, восставать против верховных правителей и высших властей: таковы те учения, которые прямо и открыто, а иногда более завуалированно, намеками, требуют повиновения не тем, кому поручена верховная власть. Я не скрываю, что имею в виду власть, которую в иных государствах многие приписывают главе римской церкви, а также власть, которую кое-где за пределами римской церкви требуют себе епископы в собственных государствах, наконец, я имею в виду ту свободу, которую под предлогом религии присваивают себе даже граждане низших сословий. Действительно, была ли когда-нибудь в христианском мире какая-нибудь гражданская война, которая возникла и возросла не из этого корня? Поэтому я здесь даю гражданской власти полномочия определять, противоречит или нет гражданскому повиновению то или иное учение и если противоречит, то запрещать его распространение. Ведь поскольку нет такого человека, который бы отрицал компетенцию государства в вопросах, касающихся мира и защиты государства, и по­скольку очевидно, что учения, которые я упомянул, затрагивают вопрос гражданского мира, то необходимым следствием из этого является пере­дача контроля за теми или иными учениями, способствуют ли они миру или нет, государству, то есть тому, кто обладает верховной властью в госу­дарстве.

339

которой люди не могут предоставить человеку, называет­ся абсолютной *. Ибо всякий, кто подчинил свою волю воле государства настолько, что оно может безна­казанно делать что угодно, издавать законы, разрешать тяжбы, налагать наказания, по собственному усмотре­нию пользоваться силами и средствами всех граждан, и все это по праву, без сомнения предоставил ему наивыс-

* Абсолютную власть открыто требует себе и народное правление, и граждане не противятся этому. Ведь они признают в лице собрания, состоящего из многих людей, государство, и даже необразованные люди понимают, что государственные дела ведутся обдуманно. Но монархия - это такое же государство, как и демократия, и абсолютные монархи имеют при себе советников, желая получать у них советы и во всяком случае выслушивать их замечания по поводу своих распоряжений во всех более или менее важных вопросах. Но для большинства не столь очевидно, что государство представлено в личности государя. Поэтому против абсолют­ной власти прежде всего выдвигается возражение, что если бы кто-то обладал таким правом, то положение граждан было бы весьма плачевно. Ведь они думают, что он стал бы грабить, конфисковывать, убивать. И каждый считает, что только его еще не ограбили и не убили. Но зачем бы он стал это делать? Ведь не потому, что он может, ибо если он не захо­чет, то он и не станет делать этого. Или он хочет ограбить всех остальных ради одного или нескольких людей? Во-первых, даже если он сделает это по праву, то есть не подвергаясь обвинению в несправедливости, он все же поступит несправедливо, то есть нарушит естественные законы и нанесет оскорбление Божеству. Поэтому присяга государей рождает известную безопасность для подданных. Далее, если бы он все же мог сделать это по справедливости или если бы он ни во что ставил присягу, нельзя найти никакого основания, почему бы он захотел разорять своих граждан, если от этого ему нет никакой пользы. Конечно, невозможно отрицать, что иной раз у государя может возникнуть желание неправед­ного поступка. Но допустим, что ты предоставил ему не абсолютную власть, а только такую, которая достаточна, чтобы защитить тебя от обид со стороны других людей, а тебе необходимо предоставить ему такую власть, чтобы обеспечить свою безопасность, то разве не придется тебе опасаться того же самого? Ведь у кого достаточно сил для защиты каж­дого, достаточно сил и для угнетения его же. Значит, в этом нет ничего тягостного, если не говорить о том, что дела человеческие не могут существовать, не принося с собой некоторых неприятностей. И неприят­ности эти исходят от граждан, а не от власти. Ведь если бы люди могли руководить собой, то есть жить согласно с естественными законами, то вообще не было бы нужды в государстве и в подчинении общей власти.

Второе возражение: в христианском мире не существует никакой абсолютной власти. А это, конечно, неверно, ибо все монархии, все прочие формы государства таковы. Ведь хотя те, кто обладает верховной властью, не делают все, что захотят, и знают, что является полезным для государ­ства, то причина этого заключается не в недостатке права, а в понимании того, что граждане, занятые своими частными делами и неопытные в делах государственных, без известного риска для государства порой не могут быть привлечены к исполнению своих обязанностей. Поэтому государи иногда воздерживаются от применения своего права и теряют нечто из своего богатства, но ничего из своего права.

340

шую власть, какую только можно предоставить. Это может подтвердить и опыт всех существующих и существовавших когда-либо государств. Ведь хотя иной раз и может возник­нуть сомнение, какой именно человек или какое собрание должно обладать верховной властью в государстве, однако всегда существует и действует власть такого рода, если не считать времени восстаний и гражданской войны, когда вместо одной возникают две высшие власти. Бунтовщики же, которые любят обычно поносить абсолютную власть, стремятся не столько уничтожить ее, сколько передать другому. Ведь если уничтожить эту власть, то вместе с ней уничтожается и государство, и наступает всеобщая смута. С абсолютным правом верховного правителя связывается такое повиновение граждан, какое необходимо для управ­ления государством, то есть такое, чтобы не считать это право предоставленным напрасно. Такого рода повинове­ние (хотя по некоторым причинам в нем иной раз может быть по праву отказано), поскольку все же большего пови­новения быть не может, мы называем безусловным повино­вением. Обязательство проявлять такого рода повиновение рождается не непосредственно из того соглашения, в силу которого мы перенесли все принадлежащее нам право на государство, но опосредованно, а именно как следствие того факта, что без повиновения право власти не имело бы силы и соответственно государства вообще не существо­вало бы. Ибо - одно дело сказать: я предоставляю тебе право делать что угодно, а другое: я выполню все, что ты прикажешь. И может быть дано такое приказание, что я предпочту быть скорее убитым, чем исполнить его. Следо­вательно, если никто не может быть обязан к добровольной смерти, тем более он не может быть принужден к тому, что хуже смерти. Следовательно, если бы мне приказали покон­чить жизнь самоубийством, я не связан никаким обязатель­ством, ибо, если даже я откажусь, право власти ничуть не пострадает, так как могут найтись другие, кто не отка­жется это выполнить, да и я отказываюсь выполнить то, чего я не обещал. Подобным же образом, если обладающий верховной властью прикажет кому-нибудь убить его, я имею в виду правителя, то этот человек не обязан делать это, так как невозможно понять, как он мог взять на себя такое обязательство. И сын не обязан убивать своего роди­теля, не виновен или виновен он и справедливо осужден, так как найдутся и другие, которые охотно выполнят это приказание, и сам сын скорее предпочтет умереть, чем жить в позоре и бесчестии. Есть и много других случаев,

341

когда исполнение одного и того же приказания для одних является бесчестным, а для других нет и когда по праву одни обязаны повиноваться, а другие - нет, и это ни в коем случае не подрывает абсолютного права власти, предостав­ленного правителю. Ибо у него ни в одном из этих случаев не отнимают право наказания тех, кто откажется повино­ваться. А те, кто все же совершает такое убийство, хотя бы и на основании права, предоставленного им тем челове­ком, кому оно принадлежит, используют это право во­преки требованиям истинного разума; и тем самым они грешат против естественных законов, то есть против Бога.

14. И никто не может даровать что-нибудь самому себе, потому что предполагается, что он уже имеет то, что он может даровать себе. И равным образом он не может дать обязательства самому себе: ведь пос­кольку в данном случае дающий обязательство и налага­ющий обязательство является одним и тем же лицом, а налагающий обязательство в состоянии освободить обя­завшегося от этого обязательства, то не имело бы смысла давать обязательство самому себе тому, кто по собствен­ному усмотрению может освободить себя же от него. А тот, кто может это сделать, уже фактически свободен. Отсюда очевидно, что само государство не связано гражданскими законами, ибо гражданские законы суть законы государ­ства и, если бы оно было связано ими, оно было бы связано обязательствами самому себе. Государство не может быть обязанным и перед гражданином. Ведь так как гражданин, если бы захотел, может освободить государство от обяза­тельства и так как он хочет этого всякий раз, как этого хочет государство, потому что воля каждого гражданина во всех делах представлена в воле государства, государство оказывается свободным от обязательства, когда захочет, то есть фактически оно уже свободно. Воля же государства есть воля того собрания или того человека, коему вручена высшая власть. Следовательно, она представляет воли отдельных граждан; поэтому тот, кому вручена верховная власть, не связан гражданскими законами (ибо это озна­чало бы быть обязанным самому себе) и не обязан никому из граждан.

15. Поскольку же, как было показано выше, до установ­ления государства все принадлежит всем и не существует ничего, что кто-нибудь мог бы назвать своим, чего бы дру­гой с тем же правом не стал требовать как принадлежащее ему: ведь там, где все общее, ни у кого нет никакой собст-

342

венности; следовательно, собственность * возникает вместе с государством и собственным для каждого является только то, чем он может владеть благодаря законам и мощи всего государства, то есть благодаря тому, кому в нем вручена верховная власть. Отсюда понятно, что отдельные граж­дане не обладают каждый своей собственностью, на кото­рую никто из их сограждан не имеет права, потому что они связаны одними и теми же законами, но никто не обладает такой собственностью, на которую бы не имел права обла­дающий верховной властью, чьи приказания суть сами законы, чья воля охватывает воли отдельных граждан и кто поставлен в качестве верховного судьи над ними. Хотя государство многое позволяет гражданам, и поэтому иногда по закону они имеют возможность предъявить иск тому, кто обладает верховной властью, однако этот иск основы­вается не на гражданском праве, а на естественной спра­ведливости, и речь идет не о том **, на что имеет право обладающий верховной властью, а о том, что он желает; и поэтому он сам будет здесь судьей, поскольку предпо­лагается, что познание справедливости не позволит ему судить неправедно.

16. Кража, убийство, прелюбодеяние и всякие неспра­ведливости запрещены законами природы, но что именно для гражданина должно считаться кражей, убийством, прелюбодеянием, наконец, вообще несправедливостью

* Некоторые возражают против этого, утверждая, что собственность возникла еще до установления государства и принадлежала отцам семейств. Я считаю такое возражение неосновательным, ибо семью можно было бы назвать малым государством. Ведь сыновья в семье полу­чают свою собственность от отца, и их собственность отдельна от собст­венности других сыновей той же семьи, но не от собственности отца. Отцы же различных семей, которые не подчиняются ни отцу, ни общему для них господину, обладают общим правом на все.

** Всякий раз, когда гражданин получает возможность предъявить законный иск верховному правителю, то есть государству, выясняется вопрос не о том, может ли государство по праву обладать спорной вещью, но о том, пожелало ли оно на основании ранее принятых законов владеть ею. Ибо закон есть декларация воли верховного повелителя. Таким образом, поскольку государство может требовать деньги от гражданина на двух основаниях - как налог и как долг, в первом случае гражданину не предоставляется право законного иска, ибо невозможно обсуждение вопроса, имеет ли государство право требовать уплаты налога; во втором же - такое право предоставляется, потому что государство не желает ничего отнимать у гражданина хитростью, если все же это оказывается необходимым, оно делает это открыто. Поэтому тот, кто критикует это место, говоря, что на основании этой теории государям будет легко освобождаться от своих долгов, поступает без всяких оснований.

343

(противоправным деянием), определяется не естествен­ным, а гражданским законом. Ибо кражей является не вся­кое изъятие вещи, которой владеет другой, но только чужой вещи. А что является нашим, а что - чужим, решается гражданским законом. Точно так же не всякое лишение жизни человека является преступлением, но только лише­ние жизни того, кого запрещает убивать гражданский закон, и не всякое сожительство есть прелюбодеяние, но только то, которое воспрещено гражданским законом. Наконец, нарушение обещания есть несправедливое деяние в том случае, когда само обещание законно, там же, где отсутствует право заключения договора, там и не происхо­дит никакой передачи права, а следовательно, не совер­шается и никакого нарушения, как было сказано в 17-м параграфе главы II. А то, в какие соглашения мы можем вступать, а в какие не можем, зависит от гражданского закона. Поэтому государство спартанцев установило пра­вильный закон, в силу которого юноши оставались безна­казанными, если им удавалось унести что-то у других и не быть при этом схваченными: ведь это равнозначно введению закона, по которому приобретенное таким спосо­бом имущество становилось их собственностью, а не соб­ственностью другого. Поэтому считается повсюду право­мерным убийство того, кого мы убиваем на войне, или вынужденное необходимостью самозащиты. Подобным образом сожительство, которое в одном государстве явля­ется браком, в другом рассматривается как прелюбодеяние, и наоборот. Точно так же те соглашения, в силу которых один гражданин вступает в брак, не имеют такой же силы по отношению к другому, хотя бы он и принадлежал к тому же государству, потому что тот, кому государство (то есть человек или собрание, обладающее высшей властью в го­сударстве) запрещает вступать в какое-то соглашение, тем самым не обладает правом вступать в соглашение, а поэ­тому и заключенное им соглашение не имеет силы, а следо­вательно, и не является браком. Соглашение же, заключенное тем, кому ничто не мешает заключить его, тем самым дейст­вительно, а потому и является браком *. И отнюдь не при-

* Является ли брак таинством или нет в том смысле, в котором это слово употребляется теологами, здесь не место обсуждать данный вопрос. Я скажу только, что законное соглашение мужчины и женщины о сов­местной жизни, то есть заключенное согласно гражданскому закону, является ли оно таинством или нет, остается во всяком случае законным браком. Сожительство же в том виде или между теми, кому государство это запрещает, не является браком, потому что сущность брака состоит

344

бавляет силы некоторым незаконным соглашениям то обстоятельство, что они сопровождались клятвой или при­сягой, ибо, как было сказано выше в 22-м параграфе II гла­вы, клятвы ни в коем случае не укрепляют договор. Следо­вательно, что такое воровство, человекоубийство, прелюбо­деяние и вообще нарушение права, мы узнаем из граждан­ского закона, то есть из требований того, кто обладает верховной властью в государстве.

17. Большинству людей высшая власть и абсолютное могущество представляются настолько тягостными, что они ненавидят даже самое имя такой власти. А происходит это прежде всего из-за незнания человеческой природы и естественных законов, отчасти же по вине тех, кто, ока­завшись обладателями подобной власти, злоупотребляет ею по собственному произволу. Поэтому, дабы избежать уста­новления такого рода верховной власти, некоторые из них полагают, что форма государства будет достаточно совер­шенной, если будущие его граждане, собравшись вместе, обсудив и одобрив на этом собрании определенные условия, придут к взаимному соглашению, потребуют соблюдения этих условий и установят необходимые наказания для тех, кто их нарушит. Для решения этих вопросов, как и вопроса об отражении внешних врагов, устанавливаются специаль­ные собрания в определенное время, с тем чтобы, если не будет принято удовлетворительного решения, вновь прово­дить подобные собрания. Кто же не видит, что при таком государственном устройстве собрание, издающее подобные предписания, обладает абсолютной властью? Следова­тельно, если собрание является постоянным или время от времени собирается в определенный срок и в определен­ном месте, то эта власть является постоянной. Если же такие собрания полностью распускаются, то либо одновременно разрушается и государство, и тем самым возвращается состояние войны, либо все же где-то остается власть нака­зывать тех, кто преступает законы, кто бы они и сколько бы

в том, что это законное соглашение. У многих народов существовали законные браки, которые, однако, могли быть расторгнуты, например у иудеев, греков, римлян. У тех же, которые допускают такого рода контракты только при условии, что они никогда не будут расторгнуты, брак не может быть расторгнут, и основанием для этого служит запрет государства, а не то, что брак является таинством. Таким образом, что касается брака, то совершение церемоний, которые должны происходить в храме, благословение супругов, или, если можно так сказать, освяще­ние их, является, быть может, прерогативой одних лишь священников, все же остальное: кто, когда, по какому контракту вступает в брак - является прерогативой законов государства.

345

их ни было; но этого не может произойти, если не сущест­вует абсолютной власти. Ведь тот, кому предоставлено достаточно сил, чтобы угрозой наказания принудить любое число граждан, обладает такой властью, больше которой граждане не могут представить.

18. Таким образом, очевидно, что во всяком государстве имеется либо один человек, либо совет, то есть собрание, которое по праву обладает такой властью по отношению к отдельным гражданам, какой вне государства каж­дый обладает по отношению к самому себе, то есть высшей или абсолютной властью, ограниченной силами государства, и ничем другим. Ведь если бы его власть была ограничена, то это необходимо исходило бы от более могущественной власти, ибо тот, кто устанавли­вает ограничения, должен обладать большей властью, чем тот, кому устанавливаются эти ограничения. Таким обра­зом, эта сдерживающая власть либо безгранична, либо сама ограничивается другой, более могущественной властью, и так мы дойдем до власти, не имеющей предела, который, кроме того, одновременно является крайним пределом воз­можностей всех граждан, вместе взятых. Эта же власть называется и верховной, а если эта власть поручена собра­нию, то оно называется верховным собранием, если же -одному человеку, то такой человек называется верховным владыкой государства. Полномочия же высшей власти следующие: устанавливать и отменять законы, объявлять войну и заключать мир, расследовать все споры и выносить о них решения либо самостоятельно, либо через назначен­ных ею судей, назначать всех должностных лиц, министров и советников. Наконец, если существует человек, который по праву может совершать любое действие, не позволенное ни одному гражданину, ни всем гражданам вместе, кроме одного этого человека, значит, он обладает высшей властью в государстве, ибо то, что не может быть по праву совер­шено ни одним гражданином, ни группой граждан, может совершить только само государство. Стало быть, тот, кто совершает это, пользуется правом, принадлежащим госу­дарству, это и есть верховная власть (imperium summum).

19. Те, кто имеет обыкновение сопоставлять государство и граждан с человеком и членами его организма, почти единодушно утверждают, что обладающий верховной вла­стью в государстве является по отношению к государству в целом тем же, что голова по отношению ко всему чело­веку. Однако из вышесказанного ясно, что тот, кто наделен подобной властью, будь то человек или совет, соотносится

346

с государством не как голова, но как душа. Ведь именно благодаря душе человек обладает волей, то есть может чего-то желать или не желать, так и благодаря тому, кто обладает верховной властью, и никак иначе, государство обладает волей и может чего-то желать или не желать. С головой скорее следует сравнить собрание советников или одного советника, чьим советом (если только речь идет о ком-нибудь одном) пользуется в самых важных делах тот, кто обладает верховной властью в управлении государст­вом. Ведь дело головы - советовать, а души - повелевать. 20. Если верховная власть установлена в силу соглаше­ний, которые отдельные граждане, то есть подданные, за­ключают между собой (а все соглашения и получают свою силу от воли участников,и теряют ее, распадаясь по их же согласию), то кто-то может сделать из этого вывод, что верховная власть может быть уничтожена, если все под­данные согласятся на это. Хотя это и верно, я все же не вижу никакой опасности с правовой точки зрения, которая отсюда может возникнуть для обладающих верховной властью. Ведь поскольку предполагается, что во взаимных обязательствах между собой находятся все люди, то если какой-нибудь один гражданин не захочет этого, все осталь­ные, сколь бы они ни были единодушны между собой, будут связаны этим обязательством. И ни один из них не может, не нарушая права, сделать то, что по заключенному со мною соглашению он обязался не делать. А невозможно себе представить, чтобы когда-нибудь случилось так, что все граждане до одного, без единого исключения, высту­пили бы единодушно против верховной власти. Следова­тельно, не существует опасности для обладающих верхов­ной властью по праву лишиться своей власти. Если же, однако, мы допустили бы, что их право зависит только от соглашения, в которое вступает каждый гражданин с каждым своим согражданином, то легко бы могло слу­читься, что они были бы лишены своей власти на якобы правовом основании. Ведь когда собирается множество подданных по приказанию ли власти или на мятежные сходки, очень многие считают, что всеобщее согласие есть согласие большинства. А это неверно. Ведь убеждение, в силу которого согласие большинства считается всеобщим согласием, исходит не от природы и не является верным, когда речь идет о мятежах; оно исходит из гражданского установления и является верным только тогда, когда тот человек или тот совет (curia), который обладает верховной властью, собирая граждан, желает, принимая во внимание

347

многочисленность их, дать слово избранным от имени избравших и считать мнение большинства высказываю­щихся о предмете обсуждения за всеобщее мнение. Ибо предполагается, что обладающий верховной властью собрал граждан не для того, чтобы обсуждать это его право, если только он сам, не желая более заниматься политикой, в недвусмысленных выражениях не отказывается от этой власти. Поскольку же большинство по своему незнанию за согласие всего государства принимает согласие не только его большинства, но даже и весьма малой части его граж­дан, если они выражают сходные с ним взгляды, оно может посчитать правомерным лишение правителя верхов­ной власти, если только это происходит на каком-то боль­шом собрании граждан и осуществляется голосованием большинства присутствующих. Но хотя власть устанавли­вается в результате соглашений отдельных граждан между собой, право властвовать тем не менее зависит не от одного этого соглашения. Сюда присоединяется еще и обязатель­ство перед обладающим властью. Ведь каждый гражданин, вступая в соглашение с каждым другим гражданином, говорит так: я переношу свое право на этого человека, чтобы и ты перенес на него же свое право. В результате право использовать собственные возможности на благо самому себе, которым обладает каждый, переносится цели­ком на какого-то человека или совет ради всеобщего блага. Таким образом, благодаря соглашениям, налагающим вза­имные обязательства на каждого отдельного гражданина, и дарованию права, быть верным которому они обязывают­ся перед властителем, власть опирается на двойное обяза­тельство граждан - перед собственными согражданами и перед повелителем. Следовательно, граждане, сколько бы их ни было, не могут по праву лишить власти правителя без его собственного согласия на это.

ГЛАВА VII

О ТРЕХ ВИДАХ ГОСУДАРСТВА: ДЕМОКРАТИИ, АРИСТОКРАТИИ, МОНАРХИИ

1. Существует только три вида государства: демокра­тия, аристократия, монархия.

2. Олигархия не является особой формой государства, отличной от аристократии, анархия же вообще не является государством.

3. Тирания не есть особая форма государства, отличная от законной монархии.

4. Не существует смешанной формы государ-

348

ства, образованной из названных форм.

5. Демократия гибнет, если не будут установлены определенные сроки и место собраний.

6. При демократии промежутки между собраниями должны быть краткими или же верховная власть должна на время этих промежутков поручаться кому-то одному.

7. При демократии отдельные граждане взаимно обязуются повиноваться народу, сам же народ не обязан повиноваться никому.

8. Каким образом устанав­ливается аристократия?

9. При аристократии оптиматы не вступают ни в какое соглашение и не дают обязательства ни какому-либо гражданину, ни народу в целом.

10. Для оптиматов необходимо соглашение о собраниях.

11. Что устанавливает монархию?

12. Монархия не обязана никому никакими соглашениями за полученную власть.

13. Монар­хия всегда обладает возможностью осуществить все те действия, которые требуются для реализации власти.

14. Какого рода ошибка и какими людьми совершается тогда, когда государство по отношению к гражданам, а граждане по отношению к государству не исполняют своих обязан­ностей.

15. Монарх, не ограниченный во времени своего правления, может избрать своего наследника.

16. О монар­хах, ограниченных во времени своего правления.

17. Мо­нарх, сохраняющий право власти, не может передать в силу какого-либо обещания право на средства, необходимые для осуществления власти.

18. Каким образом граждане осво­бождаются от подчинения.

1. Об установлении государства как такового уже ска­зано. Теперь следует сказать о его видах. Мы будем подраз­делять государства в зависимости от того, кому поручается верховная власть в государстве. Ибо верховная власть может принадлежать либо одному человеку, либо собранию (consilium), либо общине (curia), состоящей из многих людей. В свою очередь собрание многих людей может включать либо всех граждан, так что каждый из них обла­дает правом голоса и может, если захочет, участвовать в обсуждении государственных дел, либо только часть из них. Отсюда возникают три вида государства. Первый -там, где верховная власть принадлежит собранию, в кото­ром любой гражданин имеет право голоса, называется демократией. Второй - там, где верховная власть принад­лежит собранию, в котором не все граждане, а только определенная их часть имеет право голоса, называется аристократией. Третий, где верховная власть принадлежит одному, называется монархией. В первом случае тот, кому

349

принадлежит власть, называется «демос», народ, во вто­ром - оптиматы, в третьем - монарх.

2. Древние авторы, писавшие о государстве, ввели в политическую науку три других вида, противоположные названным выше, а именно - анархию, или беспорядок, противопоставляемый демократии, олигархию, то есть власть немногих, противоположную аристократии, и тира­нию, противопоставляемую монархии. Но все они не есть самостоятельные виды государства, а три отрицательных наименования, которые дали перечисленным видам госу­дарства те, кому не нравились либо данная форма правле­ния, либо сами правители. Ведь люди, давая имена вещам, обычно обозначают не только сами вещи, но и одновременно собственное отношение к ним, например любовь, ненависть, гнев. В результате то, что один называет демократией, другой называет анархией, то, что для одних аристокра­тия, для других - олигархия и, кого один называет коро­лем, другой честит тираном. Таким образом, этими име­нами обозначаются не различные виды государства, а различные суждения людей о тех, кто правит. Прежде всего разве не очевидно, что анархия противостоит всем перечис­ленным видам государства? Ведь этим словом обозначается вообще отсутствие всякого управления, то есть что государ­ства нет вообще. Как же может получиться, что не-государ-ство становится видом государства? Далее, в чем собственно состоит различие между олигархией, обозначающей власть немногих, тли магнатов, и аристократией, что означает власть лучших, то есть оптиматов, если не в том, что разли­чие между людьми приводит к тому, что они по-разному смотрят на вещи, и те, кто одним представляется наилуч­шими, другим кажутся наихудшими.

3. Но в том, что королевство (regnum) и тирания не являются различными видами государства, убедить не так легко в силу эмоционального отношения людей, которые, хотя и предпочитают, чтобы государство подчинялось скорее одному, чем многим, однако же, признают такое управление правильным только в том случае, если оно отвечает их желаниям. Различие же между королем (rex) и тираном следует искать с помощью разума, а не чувства. Прежде всего они различаются не тем, что власть одного больше, чем другого, ибо власти большей, чем верховная, существовать не может, и не тем, что власть одного ограни­чена определенными условиями, а другого - нет, ибо тот, чья власть ограничена определенными условиями, не король, а подданный того, кто предписывает ему эти усло-

350

вия. Далее, они не различаются и способом обретения власти. Ведь когда даже в демократическом или аристок­ратическом государстве какой-нибудь гражданин силою захватит верховную власть, то, если он совершит это с сог­ласия граждан, он становится законным монархом, если же он делает это без их согласия, то он враг, а не тиран. Следова­тельно, они различаются только тем, как они осуществляют свою власть, и королем является тот, кто правит справедли­во, тираном же - тот, кто поступает иначе. Таким образом, дело сводится к тому, что граждане считают нужным пра­вителя, законно обладающего верховной властью, называть королем, если, по их мнению, он справедливо использует свою власть, если же он поступает иначе - тираном. Сле­довательно, монархия и тирания не являются различными формами государства, но тому же самому монарху может даваться почетное имя короля и позорное имя тирана. Что же касается множества выпадов против тиранов, которые мы встречаем в литературе, то они ведут свое начало от греческих и римских писателей, живших или под властью народа, или под властью оптиматов, а потому ненавидев­ших не только тиранов., но и королей.

4. Есть и такие, которые, считая вообще-то необходи­мым существование в государстве верховной власти, в то же время утверждают, что, если она будет принадлежать кому-то одному, человеку ли или собранию, следствием этого будет, что все граждане окажутся на положении рабов. Желая избежать такого положения, они полагают возможным существование некой смешанной формы госу­дарства, состоящей из трех вышеназванных типов, однако отличной от каждой из них в отдельности, которую они называют смешанной монархией, либо смешанной аристо­кратией, либо смешанной демократией, в зависимости от того, какой из трех указанных видов занимает преимущест­венное положение. Например, если бы назначение должно­стных лиц и решение вопросов войны и мира являлось прерогативой короля, суды же были бы отданы магнатам, финансовые вопросы - народу, а власть издавать законы принадлежала бы всем им вместе, то такая форма госу­дарства называлась бы смешанной монархией. Даже если бы оказалось возможным существование такого рода госу­дарственной формы, она бы все равно не способствовала свободе граждан. Ибо до тех пор, пока все согласны между собой, подчинение отдельных граждан столь велико, что большего и быть не может, но если начинаются разногла­сия, то возобновляется гражданская война и право частного

351

меча, что хуже всякого подчинения. Но в 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12-м параграфах предыдущей главы было достаточно убе­дительно показано, что деление такого рода верховной власти * невозможно.

5. Рассмотрим теперь, как поступают люди, устанавли­вая каждый из видов государства. Собравшиеся вместе с целью создания государства едва ли уже не самим фактом своего собрания представляют собой демократию. Ведь из того, что они собрались добровольно, очевидно, что они связали себя обязательством исполнять то, что будет решено единодушным мнением большинства. Это и есть демокра­тия, пока длится собрание либо переносится на опреде­ленные время и место. Ведь собрание это, чья воля есть воля всех граждан, обладает верховной властью. И так как предполагается, что на этом собрании каждый гражданин обладает правом голоса, то, следовательно, это и есть демок­ратия, как это определяется в параграфе 1 настоящей главы. Если же они разойдутся, и собрание будет распу­щено, и не будет принято предварительно никакого решения о времени и месте нового собрания, тогда вновь начинается анархия и то состояние, в котором они находились до своего объединения, то есть состояние войны всех против всех. Следовательно, народ сохраняет верховную власть только до тех пор, пока существуют всем известные и твердо установленные сроки и место собрания, на которое может явиться всякий, кто пожелает. Если же сроки и место собрания не известны и не установлены, то люди могут собираться в разных местах и в разное время, то есть обра­зовывать партии, либо вообще не собираться. И это уже не ?????, то есть народ (populus), а разрозненная толпа (multitudo dissoluta), которой нельзя приписать никакого законного действия, никакого права. Таким образом, поня­тие демократии складывается из двух компонентов, первым

* Большинство говорит, что власть следует не делить, а ограничивать и сдерживать в каких-то границах. Это, конечно, справедливо. Но, говоря об ограничении и сдерживании, они имеют в виду разделение власти, а это неразумно. Впрочем, я бы хотел, чтобы не только короли, но и эти собрания, наделенные верховной властью, стремились удерживаться от злодеяний и, помышляя о своих обязанностях, старались бы оставаться в пределах, устанавливаемых законами естественными и божескими. Те же, которые стремятся ввести такое разделение власти, хотят, чтобы верховные правители были ограничены и связаны волею других, а так как это не может произойти без того, чтобы эти люди, стремящиеся к огра­ничению власти, требовали бы себе какой-то части власти, чтобы иметь возможность осуществить свой замысел, то это приводит не к ограниче­нию, а к разделению власти.

352

из которых является периодический созыв собраний де­мос) ?????, вторым - решение большинством голосов (??????), то есть власть.

6. Кроме того, чтобы народ сохранил за собой верхов­ную власть, недостаточно только объявить всем опреде­ленные сроки и место собрания. Необходимо также, чтобы промежутки между этими собраниями не были бы настолько велики, чтобы за это время могло случиться что-то такое, из-за чего при отсутствии верховной власти государство оказалось бы в трудном положении, или в крайнем случае чтобы на это время осуществление верховной власти было передано какому-то одному человеку или единому совету. А если этого не сделать, то безопасность и мир для каждого гражданина не будут достаточно обеспечены, да и госу­дарством это нельзя будет назвать, потому что здесь из-за отсутствия безопасности каждый