Часть 4.

стали здесь в очередь и порядке, готовясь занять места на небе. Я даже и здесь, в присутствии тако­го великого сената, одна внушаю всем страх, и (хотя у меня и нет зрения) ушами своими слышу как у большинства застучали и заскрипели зубы страхе и ужасе перед моим появлением, несмотря на всю их дерзость и притязания выдвинуться впе­ред и заявить о себе раньше, чем обсудят, достойна ли я, я, которая часто и чуть не всегда владыче­ствую над Разумом, Истиной, Софией, Справедли­востью и прочими божествами. Пускай они скажут, если не хотят лгать о том, что известно-переизвест­но всему миру, сумеют ли пересчитать, сколько раз сбрасывала я их с кафедр, тронов и судилищ, по своей прихоти обуздывая, связывая, запирая и зак­лючая в темницы. И не по моей ли милости удава­лось им выйти, освободиться, восстановиться и оп­равдаться, никогда не избавляясь от страха моей немилости.

Мом сказал:

- Обычно, слепая владычица, все прочие бог рассчитывают на места за те добрые дела, что они делают и могут сделать, и только за таковые сенат поставляет себе за правило награждать; а ты, защищая свое дело, привела нам перечень и список преступлений; за них тебя нужно прогнать не только с неба, но даже с земли.

Фортуна возразила, что была она не хуже дру­гих, а будь она хуже, и это не было б плохо, ибо, раз на то воля судьбы - все хорошо; и если бы ее природа была такова, как у ядовитой гадюки, то и в этом не ее вина, а природы или того, кто ее такою сотворил. Ведь нет вещи дурной самой по себе: ибо гадюка не смертельна и не ядовита для гадюки, дракон, лев, медведь - медведю, льву,

133

дракону; но всякая вещь - зло по отношению к какой-либо другой, как и вы, доблестные боги, яв­ляетесь злыми по отношению к порочным; боги света и дня - злыми для богов ночи и тьмы; и вы сами для себя - хороши, а те сами для себя хоро­ши: все равно, как то бывает в земных сектах, враждебных друг другу, где обоюдные противни­ки сами меж собой зовутся сынами божьими и сынами справедливости: за то уж, как те, так и другие, не оставаясь в долгу, самых выдающихся и более чтимых во вражьем стане зовут самыми худшими и никуда не годными. Стало быть, и я, Фортуна, будь я по мнению одних самая бесчест­ная, по мнению других - по-божески добра. Ведь это-- очень ходячее мнение на земле, будто бы Фортуна людей зависит от неба, так что нет ни самой малой, ни самой большой звезды на небе, о которой бы не говорилось, что я влияю через нее.

Тут вступился Меркурий и сказал, что она слишком двусмысленно пользуется своим именем: ибо иной раз за Фортуну принимают не что иное, как неизвестное совпадение обстоятельств. Но для Провидения неизвестности нет, как бы ни была она велика для очей смертных.

Фортуна, не слушая, продолжала свое и при­бавила, что самые выдающиеся и лучшие фило­софы мира, как Эпикур, Эмпедокл, приписывали ей более, чем самому Юпитеру, даже больше, чем всему совету богов вместе.

Так и все остальные, - говорила она, - считают меня богиней, небесной богиней, так как, думаю, для вас не внове стих, который прочтет вам любой школьник: «Те facimus, Fortuna, deam, caeloque locamus». («Богинею мы называем, Фор­туна, тебя и на небо возносим»).

134

Мне хочется, боги, чтобы вы вдумались, пра­вы ли те, что называют меня дурой, глупой, без­рассудной, в то время, как сами они так глупы, безумны и безрассудны, что не умеют объяснить, для чего я существую. Есть и такие, что, считая себя ученее прочих, делом доказывают, приходя к противоположным заключениям, после того, как их к тому принуждает истина. По их мне­нию, я до того неразумна и безрассудна, что уже не считают они меня за это подлой и низкой, ибо таковым отрицанием не берут у меня, но прибав­ляют мне преимуществ; как бывает и со мною, когда отказываешь в малом, чтобы ссудить боль­шим. Они, значит, считают, будто действую я не от разума и с разумом, ко превыше всякого разу­ма, всякого рассудка, превыше всякого ума. Мало того, по моим действиям замечают и признают, что я имею и проявляю власть к господство преж­де всего над разумным, умным и божествеаным: ибо нет мудреца, который бы приписывал мне воздействие над вещами, лишенными разума и ума, как камни, звери, дети, сумасшедшие и про­чие, не имеющие представления о целях и не дей­ствующие для цели.

- Я скажу тебе, Фортуна, - вымолвила Ми­нерва -- почему называют тебя безрассудной и безумной: кому не хватает какого-нибудь чувства, у того не достает какого-нибудь знания и глав­ным образом того знания, какое дается этим чув­ством. Посмотри на себя. Ты лишена зрения -

_ самой главной основы знания.

Фортуна возразила, что Минерва или заблуж­дается или хочет обмануть ее; и уверена в том, что, достигнет своего, ибо видит, что она - Фор­туна - слепа.

135

- Но хотя я и без глаз, я не без ушей и ума. Саул. По-твоему, это правда, София?

Соф. Выслушай, и увидишь, как Фортуна уме­ет разбираться, и что для нее не остались закры­тыми философия и, между прочим, Метафизика Аристотеля.

- Я, - говорила она, - знаю, - нашелся один такой, что заявил: «зрение всего более желательно для знания», но не знавала такого глупца, кото­рый бы сказал, будто зрение всего более дает зна­ние. А заявивший, что зрение всего более жела­тельно, не хотел тем самым сказать, будто оно было бы самым необходимым, исключая познание неко­торых вещей, как-то: цветов, фигуры, симметрии тел, красоты, изящества и прочего видимого, что скорее обычно смущает воображение и заблуждает ум; что даже зрение вовсе не есть необходимость при всех и при лучших способах познания, ибо -он знал очень хорошо это - многие, чтобы сде­латься мудрецами, лишили себя зрения, а из тех, что или по воле судьбы или по природе ослепли, многие были самыми замечательными людьми, как это можно доказать множеством Демокритов, Ти-резиями, Гомерами и такими, как слепец Адрии. Затем я думаю, ты в этом сумеешь разобраться, если ты - Минерва, - когда известный философ Стагирит сказал: «зрение всего более необходимо для знания», он не сравнивал зрение с другими сред­ствами познания, как например, со слухом, раз­мышлением, умом, но делал сравнение между тою целью зрения, что есть знание, и другими целями, какие можно предположить для зрения. Вот поче­му, если тебе не докучает прогулка по Елисейским полям для беседы с ним (если он еще не ушел отту­да для новой жизни и не выпил Летейских вод), то

136

посмотри, как он примет такое чтение: «мы жаж­дем зрения всего более для целей знания», а не «мы жаждем из всех прочих чувств всего более зрения, чтобы знать».

Саул. Удивительно! Фортуна умеет лучше рас­суждать и толковать тексты, нежели Минерва, которая на том стоит.

Соф. Не удивляйся, ибо если ты поглубже вду­маешься, приобретешь некоторый навык, поспо­ришь хорошенечко, то найдешь, что дипломиро­ванные боги знания и красноречия и суждений нисколько ни справедливее, ни умнее, ни красно­речивее прочих.

Ну, так вот, продолжая защиту своего дела пе­ред сенатом, Фортуна сказала, обращаясь ко всем:

- Ничего, ничего не отняла, боги, у меня сле­пота, ничего ценного, ничего необходимого для моего усовершенствования. Ибо, не будь я слепа, не была бы я - Фортуной, и подавно слепота эта не может не только уменьшить или ослабить сла­ву моих заслуг, но, наоборот, от нее-то я и беру доказательство их величия и превосходства, из-за нее-то я и убеждаюсь в своем нелицеприятии и в том, что я не могу быть несправедливой в рас­пределении.

Меркурий и Минерва сказали:

- Немало сделаешь, если докажешь это. Тогда Фортуна продолжала:

- Для моей справедливости надо быть такой: для истинной справедливости не приличествует, не годится, наоборот, отвратительно и оскорби­тельно действие глаз. Глаза сотворены для разли­чения и для распознавания различий (не хочу сей­час доказывать, как часто заблуждаются те, кто судит на основании глаз); я - справедливость,

137

которой не нужно разбираться, не нужно делать различий. Но так как все по началу, в сути и по цели есть одно сущее, есть одно и то же (ибо су­щее, единое и истинное - одно и то же), - то я должна все уравнивать, ценить всех одинаково, принимая всякую вещь за единое, и одинаково быстро отвечать на взгляды и призывы и тех, и других; с одинаковой благосклонностью одарять, как одного, так и другого; быть благосклонной и к ближним, и к дальним. Я не вижу ни митр, ни тог, ни корон, ни искусства, ни ума, не замечаю заслуженных и незаслуженных; ибо если даже и есть такие, то они разнятся не по своей природе, но всеконечнейшее по обстоятельствам, условиям и случайностям, которые подвертываются, встре­чают, набегают то на одного, то на другого. Вот почему, когда я даю - не вижу, кому; когда беру, не вижу у кого, ибо так я ко всем одинакова и совершенно безразлична. И вместе с тем, конечно, я понимаю и устрою полное равенство и справед­ливость во всем, разделяя всем поровну и спра­ведливо. Я кладу все жребии в одну чашу и на громаднейшем днище ее все смешиваю, перетря­хиваю и будоражу, а затем - берегись, кто тро­нул! Кто вынет хороший-- благо ему: кто пло­хой - плохо! Таким образом, в урне Фортуны нет разницы между самыми большими и самыми ма­лыми; напротив, там все одинаково малы и вели­ки, ибо вся разница зависит не от меня, а от дру­гих, т. е. от того, какими они вошли в урну и вышли из нее. Пока внутри, все жребии берутся одной и той же рукою, из одного сосуда, перетряхиваются одним и тем же толчком. Поэтому, когда уже жре­бий вынут, неразумно тому, кто достал плохой, Жаловаться или на того, кто держит урну, или на

138

самую урну, или на встряхиванье, или на того, кто опускает руку в урну: пусть лучше, запасясь всем, на какое способен, терпением, выносит, что и как ему положено и назначено судьбой; ибо, как и прочие, был одинаково записан, его жребий был точь-в-точь, как остальных, так же занумерован, брошен и свернут. Я же, смотря на весь мир оди­наково и все считая за одно целое, ни одну часть мира не считаю более или менее достойной стать избранным сосудом; я, что бросаю всех в одну и ту же урну изменения и движения, ровно со все­ми, на всех одинаково зрю и не зрю на кого-ни­будь одного более, чем на другого: я все же самая справедливая, хотя бы все выдумали совсем на­против. А вот почему руке, опускающейся в урну, достающей и распределяющей жребии, по кото­рым выпадает иному зло, иному добро, встреча­ются чаще недостойные, чем достойные? От не­ровности, неравенства, несправедливости вас, так как это вы не делаете всех равными. У вас есть глаза для различения неравенств, для установле­ния нелицеприятного порядка, а вы и с ними, зная, творите различия. От вас, от вас, повторяю, исхо­дит всякое неравенство, всякая несправедливость: в вас причина того, что Доброта не общедоступна, Мудрость не сообщается всем в одинаковой мере, Умеренность - у немногих, Истина является очень редким. Таким образом все вы, добрые бо­жества, скаредны, весьма лицеприятны, так как в отдельных предметах вы устраиваете громадней­шие различия, неравномернейшие несправедливо­сти, бесстыднейшие несоответствия. Не я неспра­ведлива, - не я, смотрящая безразлично на всех, для коей все как бы одного цвета, одинаковой зас­луги, одинаковой судьбы. Это из-за вас, когда рука

139

моя перебирает жребии, попадаются не только для зла, но и для добра, не только для несчастий, но и для счастья, чаще преступные, нежели добрые, безумцы чаше мудрых, лжецы - правдолюбцев.

Почему это? Почему? Приходит Благоразумие и бросает в урну не более двух-трех имен; прихо­дит София и кладет туда четыре-пять; приходит Истина и оставляет там одно и менее того, если бы это было возможно; а затем вы хотите, чтоб из 100 миллионов, брошенных в Урну, берущая рука вынула скорее один жребий из этих восьми или девяти, а не из восьми или девяти сотен ты­сяч. Тогда поступайте вы сами иначе! Сделай-ка ты. Добродетель, чтобы число добродетельных было больше, чем порочных; а ты, Мудрость, -чтобы число мудрых стало больше, чем глупых; а ты, Истина, постарайся открываться и являть­ся большему количеству; и тогда яснее ясного - обычные награды и удача станут выпадать ско­рей вашему народу, чем вашим противникам. Сде­лайте всех справедливыми, мудрыми и хороши ми, и, конечно, тогда не будет совсем ни одной степени, ни одного достоинства, которые отдала бы я лжецам, несправедливым, дуракам. Стало быть, несправедлива не я, которая относится и выдвигает всех одинаково, но скорей вы, что не делаете всех равными. Так что, если случится какому-нибудь лентяю или мерзавцу вылезть в князья или богачи, то вовсе не по моей вине, но по вашей несправедливости. Ибо это вы, жадни­чая своим светом и блеском, не обеструсили или не обезмерзавили его раньше, или в настоящее время, или, по крайней мере, после не очистили от негодной трусости, дабы таким людям не гла­венствовать. Беда не в том, что какой-либо мер-

140

завец стал князем. Итак, если даны две вещи, т.е. княжество и подлость, то, конечно, беда не в княжестве, которое дарю я, но в подлости, кото­рую допускаете вы. Я, двигая урну и вытаскивая жребий, смотрю столько же на одного, сколько на другого, и, значит, я не определяю никого за­ранее быть князем или богачом (ибо необходимо, чтобы под руку в конце концов попался какой-нибудь один из всех); но вы, делающие различие, смотря глазами и одаривая кого большим, кого меньшим, кому слишком, кому ничего, вы-то и допускаете, вы-то и делаете человека окончатель­но или трусом или негодяем. Следовательно, если несправедливость состоит не в том, чтобы делать князем, не в том, чтобы обогащать кого-либо, но в том, чтобы на то и на другое подставлять него­дяя или труса, то она вовсе не на меня падает, а на вас. Вот какой справедливейшей создала меня судьба и не имела в виду создать меня несправед­ливой, ибо сотворила без глаз, дабы я могла при своей слепоте равно оделять всех.

Тут Мом прибавил:

- Мы называем тебя несправедливой не по гла­зам твоим, но по руке.

Фортуна ответила:

Тем менее по руке, ибо причина зла не столько во мне, берущей жребии, какие подвер­нутся, сколько в жребиях, которые не попадают­ся, когда я их беру: хочу этим сказать, что не попадают они не так же безразлично, как я их беру безразлично. Не во мне причина зла, если беру, как они попадаются под руку; но в жреби­ях, что являются мне таковыми, как они есть, и в других, которые не делают их иными. Не я раз­вратна, что слепо и равнодушно простираю руки

141

всему, что попадается, ясное или темное, но тот, кто их таковыми делает, такими оставляет и мне так подсовывает. Мом прибавил:

- Но если бы все стали безразлично равными и подобными, то тем самым ты все же не пере­стала бы быть несправедливою, ибо пусть все оди­наково достойны княжества, ты не смела бы, ты не смогла бы сделать всех князьями, но только одного меж всеми.

Фортуна, смеясь, сказала:

- Поговорим, Мом, о том, что несправедливо, не касаясь того, что было бы несправедливо. Ко­нечно, по этой твоей манере предлагать ответы или отвечать для меня вполне ясно, что ты со­всем побежден, ибо от того, что есть, ты перехо­дишь к тому, что могло бы быть, и, не будучи в состоянии назвать меня несправедливой, ты на­чинаешь говорить о том, что я могла бы быть несправедливой. Значит, и оставайся при своем допущении, что я - справедлива, но могла бы быть несправедливой, а вы несправедливы, но могли бы быть справедливы. Даже к сказанному прибавлю, что я не только сейчас справедлива, но не была бы нисколько несправедливее и тогда, если бы вы мне представили всех равными; ибо к тому, что невозможно, не применима ни справед­ливость, ни несправедливость. А ведь пусть не­возможно дать главенство всем, пусть невозмож­но всем пользоваться одним жребием, зато возможно предоставить этот жребий всем одина­ково. Из этой возможности вытекает необходи­мость, т. е. надо, чтоб из всех выиграл только один. И в этом нет еще несправедливости и зла, ибо больше одного - невозможно. Но беда в еле-

142

дующем, в том, что этот один подлец, что он зло­дей, что он негодяй, а этого зла причина уже не в Фортуне, одаряющей властью и способностями, но в богине Добродетели, которая не дала и не дает всем добродетелей.

- Фортуна превосходно защищает себя, - ска­зал Отче Юпитер, - и во всяком случае, по-моему, она должна иметь престол на небе, только неудоб­но бы иметь ей свой собственный престол, ибо у нее престолов столько же, сколько звезд: Фортуна при­сутствует на звездах не меньше, чем на земле, ибо они - такие же миры, как и земля. Кроме того, по всеобщему признанию людей, Фортуна зависит от всех звезд, и, конечно, если бы люди были умнее, они сказали бы об этом гораздо больше. Посему (что бы ни говорил Мом в свое удовольствие), так как твои доказательства, о богиня, кажутся мне очень вескими) то, если против тебя не будет выс­тавлено других, более убедительных, чем до сих пор, доводов, я окончательно не смею назначить тебе место, ибо тем самым я как бы принуждал бы и привязывал тебя к нему, но я даю тебе, лучше сказать, оставляю тебя в твоей власти, которая, как ты доказала, простирается на все небо: ты сама по себе имеешь власть открывать себе места, кото­рые закрыты для самого Юпитера и всех прочих богов. И я не хочу больше говорить об этом, так как все мы вместе много-премного обязаны тебе. Ты, отмыкая все двери, открывая все пути и рас­полагаясь во всех горницах, присваиваешь себе все чужое. И вот почему даже те места, что принадле­жат другим, все же не замедлят стать твоими, ибо поскольку все подлежит изменчивой судьбе, все, все проходит через урну, через круговращение и через руку твоей светлости.

143

Часть III

Так что, значит, отказав Фортуне в Геркулесо­вом троне, Юпитер решил предоставить ей и этот трон и все прочие, какие только есть во вселен­ной. Остальные боги не перечили этому решению; и слепая богиня, видя, что по ее жалобе состоя­лось определение сверх ее ожиданий, простилась с сенатом такими словами:

- Значит, я ухожу явная - явная и тайная -тайная для всей вселенной; пойду по высоким и низким палатам и, как смерть, сумею возвышать смиренных и низлагать гордых и в конце концов в силу превратностей все уравнивать. Своею неиз­вестной последовательностью и неразумным разу­мом (ибо я - выше и вне отдельных разумов), и со своею неопределимой мерой стану вращать ко­лесо, трясти урну с той целью, чтобы меня никто не мог обвинить. Ну, Богатство, встань по мою правую руку, а ты, Бедность, по левую! Ведите с собою всю вашу свиту: ты, Богатство, своих слуг, столь любезных толпе, а ты, Бедность, своих, столь докучных. Да выступят же, говорю, вперед, тоска и веселость; счастье и несчастье; печаль и радость, веселье и грусть; усталость и отдых; праздность и труд; грязь и украшение. За ними - суровость и наслаждение; роскошь и строгость; сладострастие, воздержание; пьянство, жажда; обжорство, голод; охота, сытость; вожделение, тоска и пресыщение; довольство, пустота; подаяние, приятие; расточи­тельность, бережливость; одевание, раздевание; прибыль, убыток; вход, выход; доход, расход; ску­пость и щедрость с числом и мерою, избытком и недостатком; равенство, неравенство; долг и одол­жение. Затем - доверие, подозрительность, усер-

144

дно, лесть; честь, бесчестие; уважение, пренебре­жение, послушание, ослушание; милость, позор; помощь, отказ, огорчение, утешение; зависть, со-радование; соперничество, сострадание; доверие, недоверие; господство, рабство; свобода, пленение; товарищество, одиночество, Ты, Случай, шествуй вперед, предваряй мои шаги, проторяй тысячу ты­сяч путей, иди неизвестный, незнаемый, темный, ибо не желаю я, чтоб мое пришествие было слиш­ком предвидимо. Дери за уши всех прорицателей, пророков, жрецов, гадателей и предсказателей. Всем, кто перебегает дорогу и мешает нашему ше­ствию, давай в бок. Убирай прочь с моей дороги всевозможные помехи. Вырывай и выкорчевывай всю эту поросль намерений, кои могут повредить слепому божеству, чтобы через тебя, мой вожа­тый, мне стало известно, где надо взбираться иль спускаться, где сворачивать направо иль налево, где двигаться, останавливаться, уменьшать и за­медлять шаги. В одно и то же время я и ухожу, и прихожу, стою и двигаюсь, встаю к сижу, подавая руку вследствие различных случайностей беско­нечно различным вещам. Идем же отовсюду, по­всюду, там с богами, тут с героями; здесь с людь­ми, там со зверями.

После того, как окончилась тяжба и Фортуна удалилась, Юпитер обратился к богам:

- По-моему, Геркулесу должна наследовать Сила, ибо там, где Истина, Закон, Суд должна быть около них и Сила, потому что та воля, ко­торая управляет Судом с Благоразумием через Закон согласно Истине, должна быть постоянной и сильной: ведь, как Истина и Закон образуют ум, Благоразумие, Суд и Справедливость управ­ляют волей, так Постоянство и Сила ведут к дей-

145

ствию, почему и сказано каким-то мудрецом: «Не твори суд, если не можешь доблестью и силой разрушить махину несправедливости». Ответили все боги:

- Ты хорошо постановил, Юпитер, ибо до сих пор Геркулес был образом силы, созерцаемой на звездах. Наследуй ему ты, Сила, со светочем врож­денного разума, ибо иначе ты не была бы силой, а дерзостью, неистовством, смелостью. И не слыла бы силой, не была бы вовсе ею, ибо дурость, заб­луждение, сумасшествие отняли бы у тебя страх перед злом и смертью. Этот свет поможет тебе не дерзать там, где надо бояться, так как чего иной раз глупец и головорез не боится, того тем скорее должен бояться мудрец и благоразумный. Он зас­тавит тебя не поддаваться страху и угрозе там, где затронута честь, обтцественная польза, достоинство и совершенство личности, забота о божественных и естественных законах. Будь быстрей и провор­ней там, где другие вялы и медленны; исполняй легко то, что другим тяжело; ставь ни во что или так себе все, что другим кажется слишком или мно­го. Умеряй своих дурных подруг: и ту, что идет с тобою по правую руку со своими служителями - Необузданностью, Смелостью, Заносчивостью, Са­монадеянностью, Безрассудством, Неистовством, Доверчивостью; и ту, что идет у тебя по левую руку с Нищетою духа, Робостью, Страхом, Подлостью, Малодушием, Отчаянием. Сопровождай своих доб­лестных дочерей: Усидчивость, Усердие, Терпение, Великодушие, Воодушевление, Быстроту, Деятель­ность с книгою перечня всех вещей, коими надо управлять с Осторожностью или с Настойчивостью, с Отвагой кли Т.-ряелквоетью и с перечнем того, чего не должен бояться храбрый, т. о. что нас не

146

делает хуже, как Голод, Нагота, Жажда, Скорбь, Бедность, Одиночество, Преследование, Смерть; а также другого, чего мы должны всячески избегать, так как оно делает нас хуже: как грубое Невеже­ство, Несправедливость, Неверность, Ложь, Ску­пость и тому подобное. Таким образом, умеряя себя, не склоняясь ни направо, ни налево, не удаляясь от своих дочерей, читая и наблюдая свой каталог, не угашая своего света, ты, Сила, будешь един­ственной попечительницей Добродетелей, стражем Справедливости и нарочитой башней Истины: не­доступная для пороков, непобедимая усталостью, постоянная в опасностях, твердая против наслаж­дений, презревшая богатство, укротительница Фор­туны, Всепобедительная. Необдуманно не дерзай, беспричинно не бойся; не увлекайся удовольстви­ями, не избегай скорости; ложной похвалой не прельщайся, из-за порицаний не сбивайся с пути; не гордись удачами, не смущайся препятствия­ми; под тяжестью мучений не гнись долу, от вет­ра легкомыслия не поднимайся вверх; не будь напыщенной в богатстве и не сжимайся от бед­ности, презирай избыток, довольствуйся необ­ходимым. Отстраняйся от низости и будь внима­тельна к высоким подвигам.

- Ну, что ж постановим относительно моей Лиры? - сказал Меркурий.

Ему ответил Мом:

- Возьми ее себе для развлечения на лодке или даже в кабачке. А если вздумаешь подарить кому-нибудь, отдай тому, кто больше заслужива­ет, и чтоб долго не разыскивать кому, иди в Не­аполь на площадь Вяза или в Венецию на пло­щадь святого Марка около вечерен; ибо в этих двух местах появляются тогда корифеи тех, что

147

влезают на подмостки, и среди них ты сейчас же найдешь самого лучшего, кто достоин лиры по праву заслуги.

Меркурий спросил:

- Почему же лучшего из этого рода, а не ка­кого-либо иного?

На это возразил Мом, что теперь лира стала, главным образом, инструментом шарлатанов, средством заманивать и, удерживая публику, бой­чей распродавать свои плащи и горшки, все рав­но как гудок стал инструментом нищих слепцов. Меркурий спросил:

- Значит, в моей власти сделать с Лирою, что мне захочется?

- Только не оставлять ее на кебе, - заметил Юпитер. - Я хочу (если так будет благоугодно и вам - остальным членам совета) поставить на место девятиструнной мать Мнемозину с девятью Музами - дочерьми.

Тут все боги кивнули головой в знак согласия, и богиня, выступив вперед со своими дочерьми, принялась благодарить. Арифметика-- перво­рожденная из всех-- сказала, что благодарит Юпитера больше раз, чем могут вместить в себе отдельные числа и роды чисел, и еще в тысячу тысяч раз больше того числа, какое ум может получить сложением; Геометрия - больше, чем сколько форм и фигур когда-либо может образо­ваться, и больше, чем можно вообразить их себе в развивающейся непрерывности; Музыка - больше, чем какая-либо фантазия сможет создать видов созвучий и симфоний; Логика - больше, чем могут наделать нелепостей ее грамматики, ложных убеждений ее риторы, софизмов и лож­ных доказательств ее диалектики; Поэзия - боль-

148

ше, чем сделали стоп ее певцы, стремясь уско­рить бег своих многочисленных басен, и сколько сделают и сделали, создавая стихи; Астрология - больше, чем звезд в неизмеримом пространстве эфирного царства, если только можно сказать больше; Физика - столько благодарностей, сколь­ко может быть ближайших и первых начал и эле­ментов в лоне природы; Метафизика - больше, чем есть видов и родов, идей и видов целей, и действующих причин в явлениях природы, как сообразно действительности, которая заключает­ся в вещах, так и согласно представляющему по­нятию; Этика - сколько может быть обычаев, привычек, законов, правд и преступлений в этом и иных мирах вселенной.

Мать Мнемозина сказала:

- Столько благодарностей приношу вам, боги, сколько может быть отдельных предметов для памяти и забвения, для познания и невежества.

В это время Юпитер приказал своей первой доч­ке - Минерве подать ему шкатулку, которую он держал у себя под подушкой на постели: взял от­туда 9 баночек с 9 примочками для очищения че­ловеческого духа - его познания и воли. И преж­де всего три из них дал трем первым со словами:

- Вот вам самая лучшая помада, которой вы сможете очищать и просветлять способность чув­ствовать множественность, величину и гармонич­ное соотношение предметов осязаемого мира.

Дал из них одну четвертой и сказал:

- Это для упорядочения способности изобре­тения и суждения.

- Возьми это, - сказал пятой. - Оно, пробуж­дая некое меланхолическое настроение, может привести к сладостному восторгу и пророчеству.

149

Дал и шестой, показав ей способ, как откры­вать глаза смертным к созерцанию вещей перво­образных и высших.

Седьмая получила то, чем всего лучше преоб­разуется разумная способность созерцания при­роды.

Восьмая - другое, не менее превосходное, что направляет ум к восприятию сверхчувственных вещей, поскольку они оказывают воздействие на природу и в некотором роде независимы от нее.

Последнее, самое великое, дорогое и превосход­ное дал на руки после всех рожденной, которая, как юнейшая, достойнее всех - и сказал ей:

- Вот тут, Этика, то, благодаря чему ты бла­горазумно, мудро, быстро и с великодушным че­ловеколюбием сумеешь учреждать религии, ус­танавливать культы, давать законы и править суды, одобрять, подтверждать, сохранять и за­щищать все то, что хорошо было установлено, определено, назначено и исполнено, приспособ­ляя по возможности чувства и действия к боже­ственному культу и человеческому общежитию.

- Что сделаем с Лебедем? - спросила Юнона. Мом ответил:

- Пошлем во имя его дьявола плавать вместе с другими или на озере Перг или по реке Кайстр, где он найдет себе немало товарищей.

- Я с этим не согласен, - сказал Юпитер. - Но повелеваю припечатать клюв его моею печа­тью и пустить в Темзу: там он будет сохраннее, чем где-либо, так как не так-то легко красть под страхом смертной казни.

Очень мудрое распоряжение, великий Отче! - прибавили боги и ждали, как он распо­рядится о наследнике.

150

Тогда, продолжая свое постановление, предсе­дательствующий говорит:

- По-моему, более всего к этому месту подхо­дит раскаяние; оно среди добродетелей, как ле­бедь меж птиц: не дерзает да и не может взлетать высоко, держась внизу под тяжестью стыда и са­моуничтожения. Вот почему, оторвавшись от не­навистной земли и не смея взлететь к небу, люб: реки, погружается в воды, которые суть слезы со крушения; в них оно жаждет омыться, очистить ся, обелиться после того, как на тенистом берегу грязного заблуждения опостылело самому себе и, движимое чувством отвращения, решилось испра­виться и, сколь возможно, уподобиться чистой невинности, С этою добродетелью да вознесутся вновь на небо души, кои были сброшены с неба и погружены в мрачный Орк, прошли через Коцит чувственных наслаждений к воспламенились от Перифлегонта чувственной любви и похоти дето­рождения; из них же первая загромождает душу печалью; вторая - делает ее презренной. Пусть, как бы вследствие воспоминания своего высокого наследия, душа возвращается сама к себе, не нра­вится сама себе за свое настоящее, оплакивает то, чем наслаждалась, становится безжалостной к себе и тем самым, мало-помалу избавляясь от своего настоящего состояния, укрощает в себе животное естество и тяжесть грубой сущности, окрыляется вся, воспламеняется и нагревается на солнце, за­жигается страстною любовью к горнему, стано­вится воздушной, летит к солнцу, возвращаясь вновь к своему источнику.

- Раскаяние по достоинству помещено среди добродетелей, - сказал Сатурн, - ибо, будучи до­черью отца Заблуждения и матери Несправедли-

151

вости, тем не менее, как красная роза скрывает­ся за жесткими и колючими шипами, как блес­тящая и прозрачная искра, высеченная из тем­ного и твердого булыжника, летит вверх, стремясь к родному солнцу.

Чудесно предусмотрено и определено! - ска­зал весь божественный Совет. - Да восседает Рас­каяние среди добродетелей, да будет одним из не­бесных божеств!

При этом всеобщем крике раньше чем было внесено предложение о Кассиопее, возвысил го­лос неистовый Марс и сказал:

- Пусть никто, о боги, не берет у моей воин­ственной Испании эту матрону, которая, будучи столь надменной, гордой и величавой, не удоволь­ствовалась тем, что сама взошла на небо, но и взяла с собою еще трон с балдахином. Она (если это угодно будет Громовержцу Отцу, и если вы не захотите огорчать меня с риском перетерпеть, по крайней мере, то же самое, когда попадетесь мне в руки) хотела бы, чтоб вы направили ее именно туда, так как у нее повадки этой страны, как буд­то она родилась там.

Мом возразил:

- Разве кто оспаривает надменность и эту жен­щину, которая являет собой живой образ надмен­ности, у синьора храброго капитана эскадры?

Ему Марс ответил:

- Этим мечом я покажу не только тебе, бед-няжечка, у кого, кроме гибкого языка без соли нет другой силы и доблести, но даже всякому (кро­ме Юпитера - на то он и выше всех!), кто ска­жет, что не находит ни красоты, ни славы, ни величия, ни великодушия, ни силы, достойной защиты мечем Марса у той, кого вы называете

152

Кичливость, и что ее позор не стоит искупать ужасным острием, каким я обыкновенно укро­щаю и богов, и людей.

- Возьми же ее, - прибавил Мом. - Себе на беду, ибо среди нас вряд ли найдется еще такой чудак и глупец, который ради приобретения одно­го из этих ядовитых и мятежных зверей захотел бы подвергаться опасности проломить себе голову. - Не раздражайся, Марс, не сердись, Мом! -сказал кроткий Первородитель. - Легко и с ра­достью можно было бы, о бог войны, уступить тебе эту малостоящую вещь, если б иной раз к нашему позору нам не приходилось сносить столько изнасилований, кровосмешений, воров­ства, захвата, убийств, которые ты совершаешь одним только обаянием твоего пламенного меча. Ну, куда ни шло, вместе с прочими богами я пе­редаю ее тебе всю на твою порочную волю. Толь­ко не задерживай ее далее здесь среди звезд по соседству со столь добродетельными богинями. Пусть идет со своим троном вниз, берет с собою Кичливость и уступает свое место Простоте. Впра­во пусть отклоняется от той, что показывает и заявляет о себе больше, чем у нее есть на самом деле; и с левой - от Притворства, которое скры­вает и притворяется, что у него нет того, что есть, и заявляет, будто оно владеет меньшим, чем у него есть. Эта прислужница Истины не должна далеко уходить от своей царицы; иной раз боги­ня Необходимость принуждает Истину склонять­ся к Притворству, чтобы не была затоптана Про­стота или Правда, или во избежание другого какого неудобства. А так как необходимость де­лает все это в меру и с порядочностью, то легко сумеет избежать всегда заблуждений и порока.

153

Когда Простота шла занять место, по ее по­ходке было видно, что она была уверена и счита­ла себя в безопасности, наоборот, Кичливость и Притворство шли не без опаски, обнаруживая в походке подозрительность и в лице испуг. Вид Простоты понравился всем богам, ибо в своем по­стоянстве она некоторым образом представляла и имела сходство с божественным лицом. Лицо ее - ласковое и никогда не меняется; поэтому, если кому понравится, то будет всегда нравить­ся; а если и случается, что разлюбят, то вина не в ее недостатках. Зато Кичливость скорее нра­вится потому, что дает о себе преувеличенное представление, но когда ее узнают ближе, не толь­ко перестает нравиться, но порой возбуждает к себе презрение. Равным образом Притворство лег­ко становится ненавистным тем, кому казалось сначала милым; за то, что на самом деле далеко не то, в чем оно раньше хотело убедить. Оба они были признаны недостойными неба, недостойны­ми быть вместе с той, что обычно находится в середине. Но не в такой степени Притворство, к которому частенько прибегают и боги, ибо иной раз, чтобы избежать зависти, клеветы и оскорб­ления, Благоразумие прячет Истину под притвор­ные одежды.

Саул. И верно, и хорошо, о София. Есть кое-что от духа истины в словах феррарского поэта о том, что Притворство больше подходит людям, хотя, случается, не лишнее и для богов.

Хотя чуть не всегда притворство нам в укор

И верная злонравия примета,

Но все же - завелось так с давних пор -

Не редко благо нам способность эта:

154

Через нее минуют нас убытки, смерть, позор.

Ведь не везде друзья с улыбкою привета

В сей жизни, что не столько ясный, сколько

темный свой являет вид,

Где зависть черная безжалостно царит.

Но мне хотелось бы знать, в каком смысле ты, София, разумеешь, что Простота имеет подобие с божественным лицом?

Соф. Да в том, что не может она ничего приба­вить к своему существу похвальбой, ничего отнять притворством. И все оттого, что не понимает и не сознает себя самой. Все равно как то, что есть са­мое простое, не должно понимать себя, если не хо­чет перестать быть самым простым. Ибо то, что чувствует себя и удивляется себе, в неком роде ум­ножает себя или, лучше сказать, делает себя все иным и иным: тем, что есть и что может быть, познающим и познаваемым; ибо в акте познания многие вещи соединяются воедино. Поэтому об этой самой простейшей духовной силе нельзя сказать, что она понимает сама себя, как будто бы в ней отражалось и познающее и познаваемое, но так как она - совершеннейший и простейший свет, то, ста­ло быть, о ней можно сказать, что познает себя она только отрицательным путем, поскольку она не может скрыть себя. Простота, следовательно, по­скольку не сознает и не рассуждает о своей сущно­сти, конечно, имеет сходство с божеством. От нее далека надменная Кичливость. Но не так далеко усердное Притворство, кому Юпитер позволил иног­да бывать на небе, не в качестве божества, но как служке Благоразумия и щиту Истины.

Саул. Теперь послушаем, что сделали с Персе­ем и с его горницей.

155.

Соф. «Что сделаешь, Юпитер, с твоим сынком, рожденным тебе Данаей?» - спросил Мом.

Юпитер возразил:

- Пусть отправляется отсюда (с позволения всего Сената), ибо мне сдается, на земле объяви­лась какая-то новая Медуза, не хуже стародав­ней, способная окаменить своим видом всякого, кто на нее взглянет. Пусть отправляется к ней не по поручению нового Полидекта, яо как посла­нец самого Юпитера и всего небесного Сената. И посмотрим, сумеет ли с помощью того же самого искусства победить столь же более ужасное,, сколь более современное чудовище,

Тут вступилась Минерва:

- А я с своей стороны не премину снабдить его не менее удобным хрустальным щитом, коим он зачарует зрение враждебных Форкид, стоящих на гтраже Горгон, и теперь стану помогать еыу до тех пор, пока не отрубит голову Медузы от туловища. Это доброе дело, дочь моя, 4- сказал Юпи­тер, - и я, возложив на тебя такую заботу, хочу, чтобы ты предалась ей со всем своим усердием. Но я не желал бы, чтоб снова на горе бедных народов от капель, которые польются кз разруб­ленных жил, родились новые змеи на земле, где их к неудовольствию несчастных и так уже нема­ло или даже слишком. Поэтому, как только он вскочит на Пегаса, который выйдет из плодов творящего тела, пусть едет (утешив ток крова­вых капель) уже не через Африку, где он, того гляди, пленится какой-нибудь плененной Андро­медой, а та, сама прикованная железными, при­кует его к себе алмазными цепями; но пусть ска­чет на своем боевом крылатом коне в мою любимую Европу; и там поищет, где те гордые и 156

чудовищные Атланты - враги Юпитерова потом­ства, из-за боязни, что оно похитит у них золо­тые яблоки, скрыты под стражей и за засовами Скупости и Властолюбия. Пусть внимательно по­смотрит, где другие, более великодушные и кра­сивые, Андромеды насилием ложной религии свя­заны и выставлены морским чудовищам. Пусть доглядит, как бы какой-нибудь насильник Финей по наущению толпы развратных советников не завладел плодами чужой деятельности и работы. И если там господствует несколько неблагодар­ных, упрямых и неверных Полидектов, пусть под­ставит к их глазам зеркало, чтоб они увидели там свое отвратительное изображение и, от ужас­ного вида обратившись в камень, потеряли бы всякое злонравие, движение и жизнь.

- Хорошо устроено, -- сказали боги, - ибо удобно рядом с Геркулесом, укрощающим гру­бые силы мышцею Справедливости и палицею Суда, явиться Персею, который светлым зерца­лом учения и представлением уродливого изоб­ражения раскола и ереси пригвоздил бы развра­щенную совесть злодейских и упрямых умов, отняв у них употребление языка, рук и чувств.

Саул. Теперь объясните, кем решено было за­нять то место, откуда он ушел?

Соф. Одной добродетелью, очень похожей на него, которая называется Старанием или же Усер­дием. У нее подруга Работа, благодаря ей Персей был Персеем, Геркулес - Геркулесом, и каждый сильный и деловой человек есть сильный и дело­вой; благодаря ей правнук Абанта отнял у Фор-кид свет, голову у Медузы, крылатого коня у от­рубленного туловища, священные яблоки у сына Климены и Япета, дочь Цефея - Андромеду у

157

Пэта, защитил супругу от соперника, снова уви­дел Аргос - свою родину, отнял царство у Прета, возвратил его брату Хризию и отомстил неблаго­дарному и негостеприимному царю острова Сери-фа; благодаря ей, повторяю, побеждается всякая бдительность, отсекается всякая несчастная слу­чайность, облегчается всякий путь и доступ, при­обретается всякое сокровище, укрощается всякая сила, устраняется всякая скверна, исполняется всякое желание, оберегается всякое владение, дос­тигается всякая гавань, низлагаются все против­ники, возвышаются все друзья, отомщаются все обиды, и. наконец, осуществляются все цели.

Итак, Юпитер повелел - и это повеление одоб­рили все боги - трудовому и старательному Рве­нию выйти вперед. И вот оно появилось в санда­лиях божественного порыва, коими попирает высшее благо толпы, презирает пышные ласки удовольствий, что, как коварные сирены, пыта­ются отвлечь и замедлить его на пути к делу, ждущему и взыскующему его. Левой рукой опи­рается на блестящий щит своего пыла; к нему в немом изумлении прикованы очи праздных и без­дельников. В правой держит змеиные кудри по­гибельных мыслей; под ними эта ужасная голо­ва, несчастное лицо которой, обезображенное тысячью страстей презрения, гнева, ужаса, стра­ха, отвращения, удивления, уныния и горького раскаяния, каменит и одуряет всякого, кто на него посмотрит. Оно верхом на ретивом коне при­лежной настойчивости; на нем же - к чему стре­мятся, того достигают и доходят, побеждая вся­ческие помехи крутых гор, замедление глубоких Равнин, натиск быстрых рек, заграждение дре­мучих лесов и, как угодно, толстых и высоких

158

стен. Пришло перед священный сенат и слышит от высокого председателя такие слова:

- Я хочу, о Прилежание, чтоб ты получило это славное пространство на небе, ибо ты питаешь трудом доблестные души. Восходи, переходи и про­ходи за один дух, если то возможно, через всякие скалы и крутизны гор. Так воспламеняй свои чув­ства, чтоб сопротивляться и побеждать не только самого себя, но не замечать ни трудностей, ни ус­талости, ибо так же и труд не должен быть труден сам по себе, как тяжесть не тяжела сама для себя. Поэтому да не будешь настоящим трудом, пока настолько не победишь себя, чтобы уже не счи­тать себя за то, что ты есть - за труд, ибо везде, где ты ощущаешь себя, ты не сможешь стать выше себя. Но если тебя самого пока не укротили и не подавили, укрощай по крайней мере сам себя.

Высшее совершенство - не чувствовать ни скор­би, ни труда, перенося и скорбь и труд. Ты долж­но побеждать себя с тем чувством наслаждения, которое не чувствует наслаждения; с тем наслаж­дением и, повторяю, которое, если б по своей при­роде было добрым, не презиралось бы многими, как начало болезней, бедности и проклятия. Но ты, Труд, будь высоким наслаждением, а не тру­дом для себя самого; стань, говорю я, такой ве­щью, которая без доблестных деяний и жертв сама по себе не наслаждение, но невыносимый труд.

Смелей же, если ты - добродетель, не занимай­ся низкими делами, безделицами и пустяками. Если ты хочешь быть там, где самый высокий полюс Истины будет как раз над тобою, пройди Аппени-ны, взберись на Альпы, переплыви скалистый Океан, взойди на эти суровые Рифеи, переберись через бесплодный и льдистый Кавказ, проникни

159

на непроходимые крутизны и очутишься под тем счастливым кругом, где постоянный свет, где не бывает никогда ни сумерек, ни холода, но где ца­рит вечное тепло, где вечно заря и день. Иди же, богиня, Рвение или Труд, и хочу (сказал Юпитер), чтоб трудность бежала впереди тебя, а ты гнала ее. Изгоняй Неудачу, возьми Фортуну за волосы, ускоряй, если тебе это покажется нужным, бег ее колеса и всунь гвоздь, чтоб оно не вертелось, если так будет лучше для тебя.

Хочу, чтоб тебе сопутствовали Здоровье, Кре­пость, Безопасность. Щитом да будет у тебя При­лежание, а Знаменосцем Упражнение. Пусть за тобой следует Приобретение со своими доспеха­ми, кои суть блага тела, блага души и, если угод­но, блага Фортуны. И желаю тебе любить те бла­га, что сама приобретешь, больше тех, что ты получишь от других, как мать любит больше тех сыновей, которых признает своими. Не желаю, чтоб ты разделялась, ибо, если разделишься на части, занявшись и умственными делами, и дела­ми телесными, то станешь никуда не годной и в той, и в другой области; а если будешь преда­ваться больше одному, чем другому, меньше ус­пеешь: если вся отдашься чувственным вещам, ничего не сделаешь в делах ума, и обратно. Я прикажу Случаю, и ты, когда тебе понадобится, громким голосом, или знаком, или молчанием зови его; и он тебя или заговорить, или зачарует только, или придаст больше бодрости и силы.

Накажу Удобству и Неудобству - пусть извеща­ют, когда тебе можно нагружать, когда убирать в склады, когда надо пускаться в плавание. Хочу, Дабы Прилежание отнимало у тебя всякую помеху, Дабы Бдительность несла у тебя сторожевую служ-

160

бу, повсюду осматриваясь, как бы с тобой не слу­чилась какая неожиданность; чтобы Нужда отвле­кала тебя от Рвения и Бдительности из-за пустя­ков; а если ты ее не послушаешься, то на ее место, наконец, являлось бы Раскаяние и заставляло бы тебя испытать, что трудолюбивее - трясти пусты­ми руками, нежели с полными руками таскать кам­ни. Беги на ногах Прилежания сколь возможно быстрей, и поспешай, чтоб не застигла тебя сти­хийная Сила, не отняла у тебя свободное время или не предоставила силу и оружие Трудности.

Тут Рвение, поблагодарив Юпитера и прочих, стало сбираться в путь и молвило так:

- Вот я. Труд, направляю свои стопы, опоя­сываюсь, освобождаю руки. Прочь от меня вся­кое безобразие, всякое безделье, неряшливость, ленивая праздность! В сторону всякое замедле­ние! Ты, Деятельность моя, представь пред оча­ми разумения свою выгоду, свою цепь. Сделай спасительными бесчисленные клеветы, плоды злобы и зависти чуждых тебе, обрати во спасе­ние этот твой разумный страх, что прогнал тебя с твоей родины, отчудил тебя от друзей, отдалил от родины к изгнал в мало любезные для тебя страны! Сделай, моя Деятельность, вместе со мною славными эту ссылку и труды, вознеси их выше отдыха, выше этого родимого спокойствия, удобства и мира. Смелей. Прилежание, что дела­ешь? Зачем мы так много бездельничаем и спим живые, если так долго-долго придется нам без­действовать и спать в смерти? Ибо если даже и ждем икой жизни, иного существования, то все же та наша жизнь не будет такой, какою мы жи­вем сейчас: ибо эта жизнь проходит навеки без всякой надежды на возвращение.

161

Ты, Надежда, что делаешь, почему ты меня не торопишь, почему не возбуждаешь? Смелее! зас­тавь меня ждать от трудных дел спасительного исхода, если только я не поспешу прежде време­ни и не отстану не вовремя; и не заставляй меня обещать вещь, которая бы жила, но такую, что хорошо бы жида! Ты, Усердие, помогай мне все­гда, дабы не посягал я на дела, недостойные доб­рого духа, и не простирал руки к занятию, кото­рое влечет за собою еще большее. Любовь к славе, представь моим очам, как скверно, какая постыд­ная вещь - увлекаться обеспечением при входе и в начале дела. Проницательность, сделай так, что­бы мне не пришлось бежать от неопределенных и сомнительных дел, поворачивая спину, но да от­странюсь я от них тихо-тихо, подобру-поздорову. Ты же сама, чтоб меня не разыскали враги и не обрушили на меня ярость свою, следуя зэ мной, заметай мои шаги. Веди меня путями, далекими от обители Фортуны, ибо у нее нет длинных рук, и она может заниматься только теми, кто около нее. и действовать только на тех, кто внутри ее урны. Сделай так, чтобы я брался за то, что мне по силам, и в своих занятиях был скорее осто­рожным, чем сильным, если уж нельзя мне быть одинаково и сильным, и осторожным. Сделай мой труд и явным, и тайным: явным, чтобы не вся­кий его искал и разыскивал; скрытым, чтобы не все, но очень немногие находили его. Ибо тебе хорошо известно, что скрытого ищут, а запертое привлекает воров. Более того, явное слывет по­шлым, и ковчежец открытый не ищут усердно, мало придавая цены тому, что не хоронят со всем тщанием под стражей. Когда меня стеснит, ос­корбит и задержит трудность, ты, Воодушевле-

162

ние, не премини голосом своего живого увлече­ния повторять мне почаще на ухо:

Tu ne cede mails, sed contra audentior ito!

He сдавайся бедам, но напротив, смелее иди им! Ты, Рассудительность, разъясни мне, когда следует развязаться или прекратить никуда не­годное занятие и как употребить свои силы не на приобретение золота и каких-либо способностей пошлых и тупых умов, но таких сокровищ, кото­рые всего менее разъедает и рассеивает время и которые вечно будут славны и почитаемы, дабы не сказали о нас, как о тех: meditantur sua stercora scarabaei - стараются над навозом своим скара­беи! Ты, Терпение, утверди, обуздай и управь для меня свой любимый Досуг, кому Праздность не приходится сестрой, но кто брат Выносливости, отклони от меня беспокойство и склони к нелю­бопытствующему Рвению. Иной раз отврати от бега, когда мне захочется побежать туда, где есть стремнинные позорные и смертельные помехи. Иной раз не понуждай меня поднимать якорь и спускать корму с берега, когда мне предстоит под­вергнуться невыносимым вихрям бурного моря. Дай мне тем временем сродниться с Рассудитель­ностью, которая поможет мне соблюсти прежде всего себя самого, во-вторых, дело, предстоящее мне, в-третьих, цель и причину, в-четвертых, об­стоятельства, в-пятых, время, в-шестых, место, з-седьмых, товарищей. Дай мне досуг, с которым я мог бы сделать вещи более прекрасные, добрые и превосходные, нежели я оставляю, ибо в доме Досуга восседает Совет, и там лучше, чем где-либо, беседовать о блаженной жизни. Оттуда луч-

163

ше предусмотреть случайности, оттуда можно выйти на дело с большей энергией и силой, ибо нельзя бежать очень быстро, не отдохнув предва­рительно вдосталь.

Ты, Досуг, распоряжайся мной, дабы я слыл менее досужливым, чем все прочие, ибо благода­ря тебе я сумею послужить государству и защите своей родины больше своим словом и убеждени­ем, чем мечем, копьем и щитом - солдат, три­бун, император. Подойди ко мне ты, благород ный, героический и ревностный страх, и своим побуждением сделай так, чтоб меня не вычерк­нули прежде из числа знаменитых, а позже из числа живых. Устрой так, чтоб раньше, чем дрях­лость и смерть отнимет у меня руки, я обеспечил себя неотъемлемой славой своих дел. Рвение, по­старайся, чтоб крыта была закончена раньше, чем пойдет дождь, пусть окна будут вставлены раньше, чем подуют Аквилоны и Австры мрач­ной и беспокойной зимы. Память о добре, совер­шенном в течение жизни, сделай так, чтоб ста­рость и смерть взяли меня раньше, чем помутится мой дух. Ты, Страх потерять приобретенную в жизни славу, не сделай мне горькой, но дорогой и желанной старость и смерть!

Саул. Вот это, София, самое достойное и по­чтенное наставление для исцеления от скорби и тоски, что приносит с собою преклонный возраст, я от докучливого страха смерти, который с того часа, как мы начинаем чувствовать, обычно ти­ранит дух живущих. Так что хорошо сказал но-ланец Тансилл:

Кто небо чтит, кто пламенный и нежный

К высоким подвигам летит в своих мечтах,

164

Для тех всегда весна: пусть лед кругом

и снежный

Покров на землю стелется и виснет на цветах.

И не о чем скорбеть тому, кто сам себе

безбрежный

Открыл простор в душе своей, и в жизни,

и в трудах:

Так земледелец, плод трудов своих собрав

вовремя,

Не чует за собой нужды тяжелой скорбь

и бремя.

Соф. Очень хорошо сказано. Но время тебе, Саулин, уходить, ибо вот мое дражайшее боже­ство, желаннейшее счастье, ненаглядное личико, приближается ко мне с Востока.

Саул. Хорошо. Значит, моя София, завтра мы встретимся в обычный час, если тебе будет угод­но. А я пока пойду и разберусь в том, что сегодня выслушал от тебя, дабы лучше припомнить о тво­их взглядах при случае и попроще приобщить к ним в будущем кого другого.

Соф. Чудеса! Он летит ко мне навстречу быст­рей обычного. Не летит, как у него в обычае, иг­рая кадуцеем и ударяя широкими крыльями по прозрачному воздуху. Мне кажется, я вижу его тревожным и озабоченным. Вот глядит на меня и так обратил ко мне свои очи, что ясно - беспо­койство не из-за моего дела.

Мерк. Да будет вечно благосклонна к тебе судь­ба и бессильна против тебя ярость времени, о моя милая и славная дочь, и сестра, и подруга!

Соф. Что такое, мой добрый бог, омрачило твое лицо, хотя ко мне ты по-прежнему щедр на свою столь сладостную ласку? Почему ты бежишь, как

165

с почтой, и, по-видимому, готов уйти отсюда ско­рее, чем побыть со мной несколько?

Мерк. Дело в том, что Юпитер поспешно пору­чил мне предусмотрительно помешать пожару, который возбуждает сумасшедшее и зверское Не­согласие в этом Партенопейском Царстве.

Соф. Как же так, Меркурий, эта чумоносная Эрикия очутилась по ту сторону Альп и замути­ла море в этой прекрасной стране?

Мерк. Она вызвана глупым честолюбием и бе­зумным доверием кое-кого, приглашена очень щед­рыми и неопределенными обещаниями, двинута обманчивой надеждой. Ее ждет двоякая зависть: в народе - стремление оставаться при былой сво­боде и боязнь подвергнуться более жестокому уг­нетению, в князе - подозрительная боязнь, как бы, желая захватить больше, не потерять все.

Соф. Где первое начало и основание для всего этого?

Мерк. Великая жадность, что идет, пожирая все, под предлогом поддержки религии.

Соф. На самом деле предлог по-моему ложный и, если не ошибаюсь, неизвинительный, ибо не надо ни сторожей, ни оплота там, где не грозит никакая опасность или разрушение, где умы на­строены по-прежнему, и где культ этого бога не засорен, как повсюду.

Мерк. Да если бы и было так, не дело Жадности, а Благоразумия и Справедливости найти исцеле­ние, ибо вот уже она возбудила к ярости народ, и Случаю представилось удобное время призвать мя­тежные души не столько к защите истинной свобо­ды, сколько к несправедливому вольничанью и са-[°Управству гибельных и заразительных страстей, коим всегда склонно звериное большинство.

166

Соф. Скажи мне, если тебе не в труд, в каком смысле ты говоришь, что Жадность хочет найти средство исцеления?

Мерк. Отягчая мучения преступников так, что-бы из-за преступления одного виновного привле­калось множество невинных, а порою и справед­ливых, - вследствие чего князь становился все жирнее и жирнее.

Соф. Вполне естественно - овцы, у которых волк управителем, наказываются тем, что он их съедает.

Мерк. Но позволительно сомневаться в том, что иногда достаточно сильного голода и жадности волка, чтобы овцы стали виноваты. И противо­законно, если не отыщется отца, наказывать яг­нят и их мать.

Соф. Это правда. Нигде нет такого суда, разве что у диких варваров; и думаю, что такой суд преж­де всего был введен у иудеев, так как это народ такой чумной, прокаженный и вообще вредный, заслуживающий скорее быть изничтоженным, чем рожденным. Так что, возвращаясь к нашей бесе­де, эта причина смутила, расстроила тебя, и из-за нее-то должен ты меня сейчас покинуть?

Мерк. Пусть так. Я завернул к тебе раньше, •• чем лететь в те страны, куда я направился, чтоб не заставить тебя ждать напрасно и не нарушить данного тебе вчера обещания. Юпитеру я кое-что успел сказать о твоем деле и вижу- он более обычного благосклонен к тебе, Но в эти четыре или пять дней мне недосуг говорить с тобой я рассказать тебе, что мы должны сделать с просьбой, которую ты должна подать. Потерпи, поэтому, пока что, так как лучше застать Юяя-тера и Сенат свободными от иных хлопот, чем в

167

таком положении, в каком - можешь поверить - они находятся сейчас.

Соф. Я рада ждать, ибо, если дело пойдет поз­же, его СМОГУТ лучше разрешить. И, сказать прав­ду, при большой спешке (желая исполнить свой долг и передать по обещанному твою просьбу се­годня) я не сумела удовлетворить самое себя, так как думаю, что в этой записке дело должно быть изложено с большими, чем я сумела, подробнос­тями. Вот я даю вам ее сейчас, чтобы вы видели (если удосужитесь на пути) все мои жалобы.

Мерк. Я погляжу ее; но вы сделаете хорошо, воспользовавшись этим временем и заготовив бо­лее объемный и подробный мемориал, чтобы пре­дусмотреть все полностью. Я же теперь прежде всего, чтобы смешать силу, хочу возбудить Ко­варство, для чего в союзе с Обманом надо будет продиктовать одно предательское письмо против предполагаемого честолюбивого восстания. По этому подложному письму отвлекается в сторону морское нападение турок и ставятся препятствия галльскому неистовству, которое далеко отсюда из-за Альп приближается по суше. Тогда по недо­статку Силы погаснет Смелость, успокоится на­род, обезопасится князь и страх погасит без воды жажду Честолюбия и Скупости. И вместе с тем снова призовется изгнанное согласие, и устано­вится на своем троне Мир посредством подтвер­ждения старинной Привычки жить вместе с унич­тожением опасного и неблагодарного Новшества.

Соф. Иди же, мое божество, и да будет благо-угодно Судьбе, чтобы исполнились твои намере­ния, чтоб ненавистная война не смутила мой покой, как и покой других!

168

ДИАЛОГ ТРЕТИЙ

Часть I

Соф. Не стоит, Саулин, пересказывать тебе под­робно все речи, какие держал Труд, Рвение или Забота, или как там вы хотите ее называть (мне в целый час не перечислить всех ее имен); но я не хочу умолчать о том, что случилось, как только она со своими подругами и служителями отпра­вилась занять место там, где, как мы говорили, находится недосужливый Персей.

Саул. Говорите, я слушаю вас.

Соф. Вышло так (ибо шпоры Честолюбия час­то умеют понукать и побуждать все героические и божественные умы вплоть до этих двух прияте­лей - Досуга и Сна), что не досужливо и сонно, а хлопотливо и быстро они явились раньше, чем успели исчезнуть Труд и Рвение.

Вследствие чего Мом сказал:

- Освободи нас, Юпитер, от скуки, ибо я вижу ясно - они не замедлят внести проволочку, пос­ле отослания Персея, какой у нас было и так не­мало после Геркулеса.

Ему возразил Юпитер:

- Досуг не был бы Досугом и Сон - Сном, если бы слишком долго стали мучить нас чрезвычай­ным Трудом и Рвением, какие требуется проявить; ибо Труд, как видите, ушел отсюда, а эти находят­ся здесь в отрицательном смысле, т. е. вследствие отсутствия противоположных и враждебных им.

- Все пойдет хорошо, - сказал Мом, - лишь бы они не сделали нас настолько ленивыми и мед-

169