Часть 6.

Живое, но не потому, что человек мыслит и чувствует как Шекспир или Толстой, Платон или Бетховен… Живое потому, что он дышит, питается, размножается, болеет, страдает, умирает. И каждая из этих функций имеет свой орган, систему органов, их структуру и состояние. Мысли и чувства - тоже функции, они тоже имеют свои органы - мозг, нервную систему. Это непоколебимое убеждение натуралиста-эмпирика находит горячее сочувствие и у современных натурфилософов, что и формирует господствующие представления об основах жизни Homo sapiens в общественном мнении.

В результате врачу и сомневаться не приходится: все причины болезней в самостоятельно протекающих соматических нарушениях (как бы до и без психики), а если в этиологии таковых наблюдаются и психические компоненты, например: роковые эмоциональные конфликты, невыносимая острота переживаний, неразрешимые столкновения жизненно важных смыслов и т.п., то превращение (под их внешним влиянием) физиологии в патологию все равно начинается с их соматизации - с нарушения нормальной функции органов с последующей деструктурализацией самих органов. Так, как будто бы психическое или душевная жизнь где-то вне соматического единства всех функций организма! Как будто бы душа - сама по себе, и лишь в определенные моменты (уж не через Декартову ли шишковидную железу?) она способна сочетаться с телом, в том числе и нарушая его нормальное функционирование!

Исторически нерефлексивное мышление (врача - в том числе) оценивает однозначно и наследуемые качества человека с присущей и ему генетической изменчивостью, и роль общения с себе подобными, делая из таких предпосылок один, для натуралистической теории единственно возможный, вывод: человек, мол, по природе своей - существо двойное, а именно - биосоциальное.

И био достается анатомии и физиологии, да и всей соматической медицине, а социо - гуманитарным наукам и психиатрии. Как тут не вспомнить рассказанный кем-то факт из истории одного медицинского института: заведующий кафедрой психиатрии каждую новую группу студентов, приходящих в его клинику, встречал словами: “Ну, наконец-то вы попали на кафедру, которой наш институт отличается от ветеринарного”.

Но разве область душевной жизни, в которой находит свое завершение деятельность нашего удивительно сложного организма, не может быть принята и понята не только как завершение, но и как предпосылка его жизнедеятельности? В объективных мыслительных формах еще одного фетишизма - в формах эмпирической фетишизации реальной вещности тел это исключено. В них реально-идеальная субстанция мышления и высших эмоций человека - прямая функция чисто соматических процессов. В философии такое понимание сути человеческой жизнедеятельности в норме и патологии принято называть materialismus vulgaris - обыкновенный или вульгарный материализм.

Другой вывод следует из тех же фактов в иных мыслительных формах - в формах (в логике) теоретического мышления, сохраняющих в себе (и потому позволяющих открыть, сделать для себя явным) реальную историю становления (причем на всех ступенях развития жизнедеятельности всех индивидов вида Homo sapiens) изначальную субъективность функций их тел (и, что то же самое, телесной активности каждого акта их души): соматические и психические функции в жизнедеятельности человеческого организма не только не противостоят друг другу как самодостаточные, а, напротив, в каждом ее акте реализуют свое изначальное единство, если не сказать более определенно и более точно: тождество. То самое тождество, внутренние различия в котором есть не что иное, как моменты (шаги, ступени) его же саморазвития.

Эти мыслительные формы утверждали себя в исторически рефлексивном мышлении вместе с развитием теоретической рефлексии на противоречия общественного бытия, начиная с “Государства” Платона и Аристотелевых книг “Метафизика”, “О душе”, в двух его “Этиках”, в “Политике” и “Афинской политии”, в других сочинениях. В Средние века и Новое время исторически рефлексивное мышление вырабатывало и закрепляло аподиктические формы исследования противоречий в порождающих бытие людей процессах вплоть до немецкой классики XVIII—XIX столетий и самых различных форм антиспаинсистской критики и самокритики позитивизма в XX в.

В них проявился и оформился не эмпиристски приземленный, а иной, исторически рефлексивный способ теоретизирования. Суть его заключается в том, что вся совокупность изучаемых фактов вводится в процесс и предметную ткань мыслительной реконструкции их возникновения и развития, имеющей основание не в наличных фактах как таковых, а в самом изначальном способе их порождения. Как сказал однажды виднейший патолог современности Ипполит Васильевич Давыдовский: “Я готов, по совету И.П.Павлова, “перед господином фактом снять шляпу”. Но совсем не лишним был бы и совет потом надеть шляпу и хорошо подумать о действительной стоимости факта”. И он был прав, особенно если учесть, что действительная стоимость факта выявляется в том случае, когда теоретик приступает к более сложному делу - к делу понимания того, когда и почему эти факты стали возможными, как они возникли, взаимодействуя друг с другом именно так, а не иначе.

При этом и сама логика мысли, активно влияющая на способ и средства выделения и специализации предмета теории (медицины - в нашем случае), не принимается за извечную способность или естественное свойство ума самого теоретика. Субъективные способности мышления и сами оказываются (и понимаются) как исторически ставшие (а следовательно, и преходящие), развивающиеся в новых своих формах, в которых, с одной стороны, осуществляется само воспроизводство общественных отношений, а с другой - осмысление предметного мира этих же отношений и совместной деятельности людей, в них осуществляемой.

Но это значит также, что жизнь души оказывается не эманацией соматических процессов как таковых, а их же сущностным определением - рефлексивной способностью сознания превращать внешний мир объектов, вернее: его творимую, производимую общественной жизнью предметность, в побудительный внутренний стимул всех (в том числе и организменных) актов произвольной и целесообразной жизнедеятельности. Более того - в такое ее самоопределение, которое обеспечивает человеку принципиальную возможность физического осуществления его жизни, и уже тем самым не противостоит ей в качестве субстанциально иной реальности.

Только после (и на основе) этих своих рассуждений по поводу второго фундаментального противоречия человеческого бытия я могу вернуться к главной мысли, заявленной и заголовком, и уже прозвучавшим утверждением: об истинных, а не декларируемых ценностях общества должно судить не только по тому, как финансируется, но и как фактически устроена, как организована подготовка будущего врача и учителя, на каком предметном материале и в каких формах.

***

Жизнь человека - высшая ценность… Но в традиционной для средней и высшей школы системе обучения готовым знаниям, умениям и навыкам нет обращения к человеку, к его чувствам, к его продуктивному воображению и фантазии, к креативным потенциям его интеллекта. Что нужно от человека этой системе? В чем его ценность для разных поколений в акте их встречи? Как правило, в подавляющем большинстве случаев - только послушное соответствие ее правилам, ее собственным сомнительным ценностям. Высшей ценностью для мира людей и тем более для образования могла бы стать жизнь ребенка - дошкольника, жизнь школьника - подростка, юноши, девушки, жизнь взрослого - студента и до старости учащегося специалиста, если бы этой системе была бы потребна жизнь его души со всеми ее индивидуальными неповторимыми переживаниями и мыслями. Но - не потребна. Об исторических корнях и причинах общей невостребованности высшей ценности жизни человека - жизни его души, у нас шла уже речь. Но пришло время сказать и о медицине, и о медицинском образовании, столь же невнимательных (мягко говоря) к этой высшей ее ценности.

В медицине как одном из разделов человекознания накопилось столько же исключающих друг друга фактов и их интерпретаций, сколько - поэтому - и неразрешимых проблем. А отсюда - вузовская подготовка будущих врачей даже программно однозначно не определенна по цели и методически дезориентирована. Медицинское образование в результате не обеспечивает истинно теоретической (ведческой) подготовки будущего врача. Он может знать все учебные предметы, но не сможет, не будет способен ведать исток и суть того способа, каким человек осуществляет свою жизнь. Даже в том случае, если в ряду других специальных учебных предметов он будет учить и философию… Это мало что изменит в описываемой образовательной ситуации.

Дело в том, что философия есть не что иное, как теоретическая рефлексия на исторически становящиеся всеобщие формы, способы и средства осознаваемого, осознанно проектируемого, произвольного и целесообразного поведения человека. Философская мысль от начала начал своих и до наших дней первым (если не единственным) своим предметом имеет вечный вопрос о природе (корне, истоке) реально-идеальной всеобщности всех способов полагания человеком Мира в себе и вне себя. И, кстати, один из таких способов - способов, абсолютно необходимых для самой жизни индивида Homo sapiens, - это исторически (как и все остальные) возникший и целесообразно развитый людьми в осознаваемых их практиках всеобщий способ взаимного вспоможения при нарушениях организменных функций жизни. Но как возможно сочетать исторически рефлексивную философскую мысль с довлеющими лишь себе предметами медицинского образования?

В идеологизированном сознании наших дней (или в мифе, нами же творимом) панацеей от узкой технологизированной специализации стало казаться требование гуманитаризации образования. Лишь казаться - потому что необходимость и возможности таковой осмыслены во все той же логике противопоставления человековедческим (философским, историческим, культуроведческим, эстетическим и т.п.) сферам современной, в самом своем основании техногенной духовно-практической культуры - “истинно научного” объектно-вещного и метанаучного знания (логического, математического, а на их основе и любого иного, искусственными языками представленного). Что, как правило, не осознается ни чиновными авторами ведомственных программ гуманитаризации, ни даже наиболее активными старателями ее на местных нивах просвещения, вдруг почувствовавшими себя свободными от их властных директив.

Общий и для тех, и для других принцип (т.е. понимание причин ее важности, ее целей, способов и средств) обычно формулируются так или примерно так:

1. Причины, вызвавшие необходимость всеобщей гуманитаризации всех форм образования:

- идеологический и мировоззренческий (говоря еще - духовный) вакуум, образовавшийся после и в результате буквально мгновенного краха тотальной партийной марксистско-ленинской идеологии, что и привело массы (особенно молодежь) к потере целевых ориентиров, а это в свою очередь - к реальной возможности их нравственной и культурной деградации;

- увлечение односторонней специализацией в ведомственных образовательных учреждениях и недостаточность общекультурного образования в средней школе, так же культивирующей раннюю ориентацию учащихся либо на естественнонаучные и точные, либо на гуманитарные учебные дисциплины, снижает общий культурный уровень выпускников школ и вузов, что в связи с первой причиной особенно опасно для будущего страны и ее народов;

- многократно увеличилось влияние массовой культуры на умы и эмоциональную сферу сознания и самосознания россиян пошлых, бездуховных, но ярких и звучных образов рекламы идеологии потребительства, эротики и порнографии, культа грубой силы. И все это - благодаря современным средствам масс-медиа, вездесущим, всепроникающим, вышедшим из-под контроля сверху.

2. Цели гуманитаризации образования определены насущной необходимостью противодействия негативным причинам торжества бездуховности, что и предопределяет соответствующие ей средства:

- духовная и физическая культура народов России может и должна быть восстановлена и развита прежде всего всей системой народного образования: от дошкольных учреждений до разных форм образования взрослых;

- в этой единой общегосударственной системе непрерывного образования и на основе государственных стандартов и мер обученности и воспитанности, регионально и этнически скорректированных, необходимо добиться органичного сбалансирования удельного веса естественных и гуманитарных учебных дисциплин;

- гуманитарные дисциплины должны к тому же содержательно и организационно дополняться факультативами, элективами и разными формами так называемого дополнительного образования эстетического (литературного, театрального, изобразительного и т.п.), этического и валеологического профиля.

Для реализации данной цели образовательные ведомства своими распоряжениями определяют для негуманитарных вузов перечень гуманитарных дисциплин (с немалым количеством учебных часов на каждую), а природоведческих - для гуманитарных. Примерно так же (то есть количеством дисциплин и учебных часов) они решают проблему спасения народной духовности и в средней школе. По афоризму нашего премьера они тоже… хотели как лучше, а получилось как всегда. Ибо культурой не овладевают на слух и в соответствии со стандартами, тем более, что десяток новых учебных предметов, информирующих учащихся о фактах истории и теории духовной культуры с упрямой нацеленностью своей на пресловутые знания, умения, навыки, органично не сольется с полусотней негуманитарных дисциплин, но потеснит и сократит в учебном расписании профессионально необходимые.

А на местах - неукротимое половодье инновационных форм среднего и даже высшего образования! Лицеи (гуманитарных больше всего), гимназии, колледжи, экспериментальные площадки, авторские школы, школы по педагогическим системам Рудольфа Штайнера, Марии Монтессори, Льва Толстого, Д.Б.Эльконина-В.В.Давыдова, Л.В.Занкова, В.С.Библера и ряда других - и в каждой из таких школ и вузов педагоги сами решают свои проблемы, в том числе - проблему гуманитаризации образования. Но почему-то и здесь чаще всего получается как всегда - как было, так и вышло.

Дело все в том, что гуманитарные учебные дисциплины давно уже не гуманитарны и не гуманны: по цели они ориентированы на знание фактов, событий, их интерпретаций, определений и выводов; по содержанию и методам его преподавания - на запоминание и воспроизводство учебного материала, дидактически обескровленного и к тому же изуродованного адаптацией к возрасту, к самым средним способностям (а в вузах к тому же и к технологиям профессии), что в самой учебной деятельности напрочь исключает труд продуктивного воображения. Нет, не могло и не может быть никакой разницы между гуманитарными и не гуманитарными учебными дисциплинами и предметами при господствующей и по сей день фетишизации объектного знания - этого псевдознания. Ибо помнить определения некоторой смысловой предметности и уметь воспроизвести вербально-смысловую их связь с другими определениями - это значит лишь в представлении иметь данную сферу мыслимой предметности, так и не развернутой в развивающееся понятие о ней.

А если добавить к этому все сказанное выше об исторически вызревшем, техногенной цивилизацией развитом и укорененном, противопоставлении тела (природы, человека) и духа (Бога, Идеи, интерсубъективности культуры народов и души индивида), то станет понятной непродуктивность и даже бесперспективность всех радикальных мер, принятых сегодня в образовании для возрождения и развития российской духовности без радикального изменения именно структуры и сущности содержания, форм и методов учебной деятельности. Особенно важно такое преобразование для медицины, непосредственно имеющей дело с не идеологизированной, а безусловной высшей ценностью каждого из нас - с нашей интимно-индивидуальной человеческой жизнью.

Образование медика будет целесообразным и продуктивным в том и только в том случае, если теория медицины будет осознанна будущим врачом как наука об истоках и закономерностях формирования и развития у индивида Homo sapiens энтелехиально-компенсаторных психосоматических организменных процессов (популяционных и индивидуальных в их целостности), генезисно связанных с реально-идеальными (внутренними и внешними) условиями и факторами жизни, обеспечивающими все ее проявления (в том числе и ее угасания).

Образование медика будет целесообразным и продуктивным в том и только в том случае, если содержание его уже не учебной, а именно образовательной деятельности через соответствующие ему формы и методы его обсуждения и осмысливания обеспечит точную нацеленность будущего врача на ведение корней, начал, исторических и наличных форм организменной реализации (в норме и патологии) главной способности человека - способности к осознающему себя бытию. А это значит - способности с младенчества формировать в себе субъективно мотивированными обращениями к субъективности других людей и к своей собственной не что иное, как собственный внутренний мир - свою психику, и главную силу своей души - продуктивное воображение, непрерывно реализующее себя в творящем образы мира восприятии, в креативном мышлении, в высших эмоциях, в волениях, внимании и памяти, что и обеспечивается всей организменной целостностью телесных функций его морфофизиологии. Потому нет и не может быть ни одного из нарушений этих функций (ни популяционно, ни индивидуально проявленного), в патогенезе которого самим его течением не была бы представлена эта главная способность человека.

Образование будущего медика, таким образом, будет целесообразным и продуктивным, если медицина (теория и практика) будет осваиваться им как особая и профессиональная сфера общего человековедения, основание которого вот уже более двух тысячелетий обсуждают между собой философы. Но дело все в том, что философская мысль всегда возвращается к своим истокам, вновь и вновь повторяя собой весь свой исторический путь, чтобы каждый раз к всеобщим формам, средствам и способам возрождения культуры (в частности: культуры медицинской теории и практики) применять свой масштаб. Нет, ни в коем случае не матрицу кем-то предпочитаемого сегодня философского видения мира, а саму рефлексией обогащенную логику вeдения, логику все более глубокого постижения основания непрерывного процесса развития форм человеческого, себя осознающего реального бытия (телесного - в том числе). Поэтому сознательное и целенаправленное обращение медика к философии есть обращение не только к ней, как к особой сфере духовной культуры, но и к ее (тем самым - к своей собственной) саморефлексии - к развивающемуся понятию о человеческом бытии… в норме и патологии.

Дополнительным набором гуманитарных дисциплин (философии - в том числе), формально пристроенным к циклам природоведческих и специальных предметов, эту задачу не только нельзя решить, но, как уже было сказано, таким формальным их рядоположением можно лишь усугубить оторванность медицины от ее исторического, логического и сущностного корня. Все учения о природе человеческого бытия таким способом и в том виде, в котором они сегодня сами себя осознают и каким совершенствуют свои… технологии, да еще превращенные в материал для подготовки к экзаменам и зачетам, расположатся в разных секторах Hart disk'a церебральных структур нашего организменного компьютера, потеряв для будущего медика не только свою объяснительную силу, но и самую человеческую суть свою, свою всечеловеческую ценность - органичную целостность единого теоретического (исторического и логического) восстановления начал и ведущих форм их развития в общественную, социальную, культурную и индивидуально-организменную… плоть человеческой жизни.

Сохранить в медицинском образовании их органичную целостность, объясняющую силу и единую логику общего человековедения можно тогда и только тогда, когда учебная деятельность преподавателей разных дисциплин и студентов всех факультетов преобразует себя в их общую образовательную деятельность. В данной статье, к сожалению, я не имею возможности наглядно представить вам назревшую проблему различения учебной и образовательной деятельности. Но надеюсь, что обсуждение условий превращения первой во вторую это различение поневоле выявит.

Речь пойдет о необходимости поиска возможностей построения единой учебной программы медицинских вузов в качестве своеобразного дерева цели. Только ведь и выбор его направления требует определенной теоретической ориентации. Ее я вижу в обосновании генезисного единства всех наук о человеке. Если говорить предельно кратко, то оно может быть представлено следующим образом.

Вряд ли можно оспорить правоту Рэне Декарта, утверждавшего, что осознание реально сущего (внешнего мышления) возможно лишь через определение его отношения к чему-то, столь же объективно реальному. Но, по Декарту, так - лишь в отличие от самого мышления, осознаваемого нами через его отношение к самому себе: cogito ergo sum. Объекты же, мышлению заданные, открываются ему отнюдь не любым своим отношением к другим объектам. Только таким, каким они порождаются и воспроизводятся в пространстве и времени бытия Природы. Поэтому и мы, вслед за Декартом, выделим порождающее и воспроизводящее отношение в качестве определяющего способ существования и самую суть такого объекта нашей мысли, как человек - этот главный предмет и общего человековедения, и такой его исторически обособившейся ветви, какой явлена нам сегодня теория его патологии и современные медицинские практики.

Правда, скрытая проблемность подобного определения (и именно Декартова проблемность) заключается в том, что человек не только предмет медицины, но и ее же порождающий субъект. Порождающее и постоянно воспроизводящее отношение мыслящего субъекта - человека разумного, к себе самому как предмету познания не подходит под данное Декартом определение главного принципа познания внешней предметности. Ведь, кажется, только барону Мюнхгаузену удалось вытащить себя из болота за волосы без опоры на объективную реальность матушки-земли. Но возможно, что именно там, где обнаружено неразрешимое противоречие, и надо искать способ его разрешения. Как правило, при данных и определенных условиях задачи противоречие неразрешимо до тех пор, пока не переосмыслены и не преобразованы сами эти условия.

Так в классической философии прошлого и (лишь отчасти) уходящего от нас века отношением, порождающим и воспроизводящим человеческий тип жизни, считалось отношение человека к объективной реальности природы с помощью не менее объективной реальности средств и способов целесообразного воздействия на ее вещества и силы, а затем - и объективированных средств общения людей (языки и тексты такового). В этих условиях задача познания истока и сути человеческого типа жизни действительно неразрешима: либо субъект этой жизни самой своей субъективностью, либо объект (природа, зависящий от ее веществ и сил материальный труд, объективированная реальность языка и т.п.) сущностно определяют ее тип. В первом случае неизбежно признание особой, чисто идеальной субстанциальности истока и начала всех сил души человеческой, а во втором - признание их креативной субъективности порождением и проявлением чисто материальных взаимодействий тела человека с телом природы.

То и другое - явный тупик, фундаментально осознанный именно классической философией (Локк, Лейбниц, Беркли, Юм, Кант, Гегель и др.). Декарт и Спиноза предлагали варианты выхода из тупика: первый - свой собственный, предопределивший и физический, принцип дополнительности (при принципиальном дуализме субстанций их встреча и необъяснимое отождествление в шишковидной железе вполне телесного мозга человека), второй - изначальное тождество протяженности и мышления как двух хотя и разных, но опять-таки взаимодополняющих атрибутов единой субстанции - Природы или Бога (называйте как хотите). Но вначале у Маркса, а затем и в философии жизни, в феноменологии наметилось и обрело очертания пространство для радикально иных условий постановки Декартовой задачи, при наличии которых себя-познающее-мышление может найти выход из Декартом же заданного нам тупика. Это открытое философским сознанием пространство предметного поля креативной мысли, не ограничивающей себя констатацией и смысловой иерархизацией наличного, а целенаправленно ищущей causa sui духовно-телесного тождества - порождающее и воспроизводящее отношение его… к себе.

Пусть прав Аристотель, и человек есть не что иное, как Zуon politikуn - животное общественное… Но и в этом случае именно исторически рефлексивному мышлению предстоит выявить то отличное от мира стадных (общественных) животных отношение человека к себе подобным, которое изначально породило, порождает и постоянно воспроизводит собственно человечески общественное существование как его самого, так и его общности со всеми другими индивидами Homo sapiens. Ведь то, что человек - существо изначально и по определению общественное, давно уже стало трюизмом. Но это - констатация факта, а понятие (понимание факта) начинается с развернутого в теорию ответа на вопрос: как этот факт возможен?

В данном случае: как возможно то, что человек выживает и живет лишь постольку и таким образом, поскольку и каким образом он общается с себе подобными? Стая, стадо, не говоря уже о рое пчел и муравейнике, задали задачу биологам: акт их общественного бытия неоспорим, но что объединяет особей в этих случаях? Самый общий ответ для стадных животных: их живая общность для каждой особи - не более чем врожденно потребная экологическая ниша. Для насекомых готов и более экстравагантный ответ: рой или муравейник - это и есть индивид, а т.н. особи - его свободно летающие и бегающие клетки. Их стохастически осуществляемые функции запрограммированы целостностью разобранного на них, но и в этом состоянии единого и живого организма - пчелиного или муравейного роя. Однако во всех случаях общественного единения живых существ (исключая человека) его определяет, его создает, им управляет… наследуемый способ непосредственного отношения к телесному бытию себе подобных, а через него - к своей природной экологической нише. Той же наследственностью, как уже было сказано, предположенной. Для натуралистически мыслящего теоретика и то, что объединяет людей в устойчивые общности, есть те же силы стадной взаимозависимости, но под влиянием внешних причин несколько преобразованные (в экономические, социальные, культурные). Недаром, мол, сказано: любовь и голод правят миром.

Но так ли это? Для начала отметим, что формы общности людей - не некие структуры, способы и средства общения, генетически потребные организменным витальным нуждам их образующих индивидов и уже тем самым безразлично внешние их субъективным волениям. Это ритуалы так называемых первобытных общностей, воспроизводимые в поколениях волевой и произвольной реализацией субъективных мотивов и целей в общезначимых формах поведения и действия… Это и жизнь в мифе - во всеобщих образах и правилах бытового и социального воспроизводства бытия, осознанного людьми античности… Это - и объективная значимость всеобщих религиозных символов и ритуалов жизни для средневековых христиан и магометан, иудаистов и буддистов, ими же осознанно и целеустремленно воспроизводимых в живом мире своих конфессий… Это и формы социума, хозяйственной жизни - все формы товарного, государственного, правового и морального фетишизма индустриальной и постиндустриальной цивилизации. Формы, столь же объективные для человека, как и законы природы, но и столь же субъективные, как и аподиктические формы мышления и речи, как формы средств меры, счета и всех прочих всеобщих и необходимых обращений людей к субъективности других в их совместном и продуктивном отношении к веществам и силам природы.

То есть это те формы, которые К.Маркс называл объективными мыслительными формами, Э.Дюргейм - коллективным представлением, К.Г.Юнг - архетипами человеческой субъективности. Это - реально-идеальный, чувственно-сверхчувственный - вроде бы и внешний, но одновременно и внутренний для индивида мир его глубоко личностной субъективности. Это - предметный мир переживаний его “Я”, мир его со всеми общей субъективности - интерсубъективности, овнешненной и рефлексивно интериоризируемой индивидами именно и только в их обращениях друг к другу и к себе самим.

Субъективность человеческой жизнедеятельности, овнешняемая при обращениях людей друг к другу и к самим себе, пред-ставлена тем самым и самому субъекту. И только самим субъектом его же субъективность переводится во-образ (воображается). И тогда он сам - субъект воображения, чувственности, эмоций, ставит себя перед собой. Потому и предстоит сам себе в трансцендентальном Кантовом пространстве-времени (“Образ-Я”) как чувственно-сверхчувственный орган (resp. “орудие”, средство) реализации своих потребностей, мотивов и целей. Чувственно-сверхчувственность бытия человеческого или, иными словами, - со всеми ее срывами во вполне предметные формы подлости, невежества, зависти и злобы, особенно настойчиво требует сегодня, хотя это ясно было и в античности, своего обоснования и понимания в качестве causa sui бытия в органичном единстве психосоматических функций его организменной реализации, не приемля редукции ни в натуру (телесность саму по себе), ни в культуру (внешнюю психике индивида).

Внутренняя рефлексивность всех проявлений субъективности Homo sapiens, изначально и сущностно определяющая сам тип и характер его жизнедеятельности, радикально преобразовала организменные функции в субстанциально психосоматические, освободив их ориентировочные и поисковые установки (для высших животных атрибутивные) от прямого диктата витальных (тем самым - организменно-телесных) нужд. Психическое, субъективное у человека перестало быть всего лишь необходимой компонентой организменной реализации этих нужд. Организменным (органично целостным) средством реализации, но уже не нужды, а потребности - потребности в со-переживании, в со-мыслии и со-деятельности, как раз и стали всеобщие формы, способы и средства обращения людей к субъективности друг друга и к своей собственной (к своему “Образу-Я”).

Поэтому возникновение психических реалий человеческого способа жизни - в его не менее естественном, чем физико-химические, историческом основании. Прежде всего в том, что и возникновение вида, и его укоренение на Земле, и само физическое существование Homo sapiens (функционирование его организма) невозможно без целесообразного и произвольного превращения субъективности других людей в естественный, совершенно необходимый (и самодостаточный) орган жизни каждого индивида.

Таким образом:

отношением, окончательно выделившим Homo sapiens из животного состояния, породившим его духовно-телесное тождество самому себе и на протяжении всей его земной истории воспроизводящее его собственно человеческое бытие, стало, было и есть то отношение каждого человека к себе подобным, которое осуществляется его субъективно мотивированным, произвольным и целесообразным обращением к субъективным мотивам поведения других людей и к своим собственным.

На протяжении всей истории человечества именно оно принимало разнообразные этнические и эпохально, а затем и профессионально особые формы и тем самым реализовывалось в самых разных и все более сложных и дифференцированных средствах общения, сохраняя в каждой из них свою неизменную необходимость и всеобщность начала и сути человеческого типа жизнедеятельности. И вся истории народных и профессиональных поисков, находок и использования средств и способов вспоможения людям при их болезнях, при их телесно-субъективных (одновременно и слитно: физических и психических) страданиях - это не что иное, как история шагов развития той же самой всеобщей и необходимой для бытия человека его причины самого себя, его causa sui, осуществляющего себя через оформление в свою все более углубляющуюся особость.

Порождающее и воспроизводящее человека отношение к целостности бытия - это прежде всего его отношение к общности себе подобных, ибо только в их общественном способе жизни целостность бытия представлена ему непосредственно и сразу во всеобщих ее определениях.

Напомнию: ритуалы родовых общин, миф как способ жизни народов античности, социальная форма (государственность) мировых религий, социальные формы труда в процессах воспроизводства материальных, духовных и духовно-практических способов и средств жизни социальных групп и масс индустриальной цивилизации (в том числе: науки, культуры и образования) - только в этих исторических формах осознаваемого бытия человеческих общностей и их образующих индивидов единство и целостность мироздания есть непосредственно заданный им предмет отношения, реализация которого обеспечивает им жизнь человеческого, а не биологического типа

Отношение индивидов Homo sapiens к себе подобным, к самой их общности с ними, осуществляется как отношение субъективных потребностей и мотивов собственного поведения и действий к потребностям и мотивам поведения и действий других. А именно: как отношение, реализуемое в обращениях к ним теми или иными исторически выработанными средствами и способами, овнешняющими своей всеобщей (общей всем и всем необходимой) форме интимную субъективность индивидуальных потребностей и мотивов.

Эстетическая (чувственно-сверхчувственная) целостность всех когда-либо и в любом материале изображенных (переведенных во образ, внешний субъективности каждого) обращений людей друг к другу, органично вошедших в жизнь народов, укорененных в ней как их язык, их традиции, верования, представления и знания, образуют живую культуру их бытия. Поэтому именно оно - это обращение, адресованное другим и себе самому, есть не что иное, как личностное отношение индивидов Homo spiens к всеобщности форм народной культуры , другим (и собственной особой) персонализированное. Но только тогда оно и само есть акт воспроизведения и творения в себе культуры, когда оно мотивировано собственными потребностями во всеобщих смыслочувственных ее формах.

Именно в них и через них осуществляет человек свое отношение к природе, пространственно простирающей себя вокруг него и в нем, длящей себя вместе с ним во времени. Именно в них и через них реализуется его отношение к их общему времени - к истории его бытия в природе. Именно в них и чрез них он относится и к себе как к субъекту своей свободной воли, своих целесообразных и произвольных действий - к креативности своего самосознания, к своему нравственному чувству, к активному творению форм, способов и средств собственного осознанного бытия.

Фактически - это и есть его порождающее и его постоянно воспроизводящее отношение, внутренне целостное, единое, и только в процессе исторического разветвления человеческой общности и деятельностей представленное четырьмя разными своими ипостасями:

- практическим, бытийно и теоретически осознанным отношением людей к своим историческим общностям;

- практическим, бытийно и теоретически осознанным их отношением к природе;

- практическим, бытийно и теоретически осознанным их отношением к истории (к времени);

- практическим, бытийно и теоретически осознанным их отношением к себе как к субъекту самосознания (нравственного чувства, воли, целесообразного и произвольного поведения и действия).

В культуре европейских (а теперь и почти всех иных) цивилизаций первая ипостась порождающего и воспроизводящего человека отношения (отношение человека к своим общностям) представлена практикой его социальной жизни, ее осознанием в общественной психологии, идеологией, этнографией, социальными, политическими теориями и им соответствующими учебными дисциплинами на всех ступенях и уровнях обучения и воспитания.

В медицинских высших учебных заведениях - куцыми курсами социальных, социологических, экономических и политологических теорий. К ним относят обычно и обрывки так называемой социальной философии в общем курсе философии. А так же - курсами социальной гигиены и организации здравоохранения.

Отношение человека к природе в практическом его осуществлении реализуется специализированными формами материального (в Новое время - индустриального) производства, осознанием его предмета (веществ и сил природы), обыденным представлением мироздания и его освоенных культурой ближайших человеку форм, природоведческими разделами науки и соответствующими им учебными предметами на всех уровнях и ступенях учебной деятельности.

В медицинских высших учебных заведениях - теоретическими курсами физики, всех химий, биологии, гистологии, анатомии и физиологии человека и другими учебными дисциплинами, в которых студентам преподаются наличные знания об инвариантах и алгоритмах взаимодействия природных веществ и сил (в человеческом организме - в том числе). Здесь им представлена картина природо- и (в какой-то мере) человеко-знания (но отнюдь не ведения).

Отношение человека к истории (к времени его со-бытия с обществом и природой) практически осуществляется как непрерывное опосредование потребностей и мотивов в его индивидуальной жизни историческими формами, средствами и способами культурной жизни его народа (его исторической памятливостью - языками общения, традициями, обычаями, нравами, культами и т.п.), теоретически осознается собранием всех исторических теорий, историческими экскурсами в становление предметов обыденного и научного познания, философской рефлексией на начала и процессы становления и укоренения в культуре людей всеобщих форм их осознанного бытия. А так же - соответствующими учебными дисциплинами учебной деятельности во всех формах народного образования.

В высших медицинских заведениях - историей медицины, историей Отечества, историей философии, в курсе культурологии - историей культуры, обращением к истории различных разделов медицины в соответствующих им учебных курсах.

Отношение человека к себе как субъекту самосознания практически осуществляется постоянной рефлексией индивидов на свое поведение и действия по отношению к другим людям, осознаваясь эмоционально-смысловым представлением о себе (“Образ-Я”) и нравственным чувством. Теоретическое осознание проекции на себя отношения индивида Homo sapiend к целокупной реальности бытия (отношения, порождающего и воспроизводящего в нем средства, способы и формы собственно человеческой жизни), представлено внутри себя не очень согласованным собранием наук о человеке - о жизни его тела, о психике его, о его языке и других средствах общения и самовыражения, о формах и нормах со-бытия с другими людьми, о его отношении к…

И вот тут-то мы вдруг убеждаемся в том, что все три ипостаси отношения человека к миру - это все о нем же, о человеке. Это - его общественная форма жизни. Это - им открытая только для себя, хотя и в-себе-и-для-себя сущая природа, как ничто другое определяющая именно его, человека, сущностные силы, возможности и способности. Это - самое главное определение его способности быть человеком: рефлексивная мера своего настоящего (наличного) бытия единством прошлого и будущего - временем бытия его общности, его природы и своим собственным прошлым и будущим.

Только техногенная цивилизация, в специализированных практиках почти до предела (слава ей!) развившая по очереди и внешне как бы отдельно друг от друга технические средства и способы обострения и “решения” конфликтов внутри и между человеческими общностями, а для этого - технические средства и способы воздействия людей на телесную жизнь и психику друг друга (врачебные - в том числе), тем самым не только разделила эти четыре проекции единого отношения человека к миру, а тем - и его самоосознание, самопознание, его себя-ведение, но и противопоставила их друг другу в качестве разных форм чисто объективного знания о совсем разных предметах.

Так стоило бы и в учебном расписании дисциплин и предметов высшего медицинского образования воссоздать единство и стройную последовательность взаимодополнения, взваимопроникновения всех четырех ипостасей человеческой сущности в объединяющем все специальные и общетеоретические предметы едином предмете всех шести лет обучения - Медицина как особенная форма общего человековедения.

Введением в специальность тогда должна была бы стать на самом первом курсе Медицинская антропология или введение в общее человековедение. Ее продолжением и конкретизацией (развитием) стала бы история и теория культуры с теоретической рефлексией на нее - историей философии, вместе (не параллельно, а именно в сочетании и взаимообусловленности) с историей медицины. Тогда бы и нормальная анатомия, и нормальная физиология построили бы свои курсы исторически памятливо: наличные знания морфо-функционального единства жизни организмов Homo sapiens предстали бы перед студентами эпохальными решениями когда-то неразрешимых проблем, сохранив и всю остроту проблемности современных представлений об этом единстве, кстати сказать, трагически исключившего из себя как раз ту силу, которая инициирует все физиологические процессы в организме человека - силу его души.

Стоит ли в данной статье специально доказывать, что и физика, и математика, и все химии, и все другие курсы фундаментальных основ телесности природы в человеке сегодня даны студенту как техническое обеспечение его будущих медицинских представлений о чисто соматических механизмах взаимодействия и обмена сил и веществ в физиологии и патологии телесной жизни человека и для медицинских же (в частности - приборных, инструментальных, компьютерных и т.п.) практик. Но, как я старался показать выше, и эти науки, и эти учебные предметы - прежде всего о человеке. Об истории и логике развития его способности видеть в природе то, что сама она ему не открывает.

Истинное содержание учебных дисциплин, в которых пока односторонне реализовано отношение человека к природе и к себе, - это не компендиум наличных знаний о ней, но история решения проблем, в этом компендиуме, как правило, погашенных. Историзм, проблемность, рефлексия на творческую деятельность людей, эти проблемы решавших, решивших и тем открывших новые, органично продолжают и конкретизируют (разовьют) постулаты общего человековедения, с которых начинается (должно начинаться) медицинское образование. Нет сегодня ни одной учебной дисциплины в учебном плане медицинских вузов (включая клинические), которые не могли бы гуманитаризировать свое содержание и гуманизировать формы и методы преподавания, обращением к истории профессиональных проблем в общем поле современных представлений об истории и логике развития креативной силы души человеческой и философских проникновений в ее сущность.

Тогда переход студента от кафедры к кафедре превратился бы в процесс для себя воссоздания и самостоятельного осмысления исторической и логической его реконструкцией… понятия о человеке - главного предмета медицины, исторически развитого трудным, взрывным, творческим решением ее проблем, изобретением и развитием всех средств и способов лечения болезней в психосоматическом тождестве их этиологии и патогенеза.

Сохраняя в учебном расписании образовательных медицинских учреждений их обособленную представленность, мы сохраняем торжествующую и в медицине негуманитарную и антигуманную сущность практик и теорий техногенной цивилизации, запутавшейся в своих неразрешимых противоречиях, породивших и трагические парадоксы наших дней. Среди которых:

- душе страдающего тела всеми средствами общественного воздействия (образованием, увы, тоже) навязываются утешительные фантомы обыденно-массовых идеологических и мистических надежд, в том числе - и на спасительные инструментально-терапевтические: отдельно каждому телу, отдельно и каждой душе;

- человеческая жизнь - высшая ценность мира людей, добивающихся своих частных целей в том числе и ценою безжалостного истребления сотен миллионов человеческих жизней.

О.С.Осипова

Жизнь в системе традиционных ценностей

древних славян и русского народа

Проблемы технократической цивилизации требуют от нас нового осмысления действительности. Отчуждение человека, постоянная напряженность в отношениях с искусственно созданным внешним миром, экологические катаклизмы должны быть преодолены. В поисках ответа на эти жизненные вопросы мы пристально вглядываемся не только в обозримое настоящее, но и в далекое прошлое человечества. И здесь, в мировой истории, среди самых разных цивилизаций обращение именно к традиционным культурам позволяет видеть примеры бережного и уважительного отношения к природе и к самому человеку, основные принципы которого могут помочь нам выработать новый тип современных взаимоотношений как внутри общества, так и с окружающей средой.

Устойчивость и своеобразие традиционных культур во многом определяются соответствующими системами ценностей. Понимание особенностей традиционных ценностных систем - достаточно значимая из множества задач в осознании прошлого и на пути оптимизации ценностных ориентиров для моделей дальнейшего развития человеческой цивилизации. Следуя одному из звеньев этой задачи, выявим основные моменты, на которых базируются традиционные ценности и их непреходящая актуальность для нас на материале близкой для России культуры древних славян 1 тыс. н.э. В традиционной славянской культуре были выработаны основные идеалы, нормы и правила жизни людей, которые, несмотря на многочисленные трансформации, с течением времени перешли в мировосприятие русского народа. Эти ценностные представления славяно-русского народа необходимо проанализировать в единстве религиозных, экономических, этических и эстетических форм, вошедших в культурную жизнь общества.

Формирование системы традиционных ценностей славян происходило в процессе развития общественной жизни народа, с древнейших времен зарождения славянского этноса. Н.О.Белоусова полагает, что этническая самобытность есть духовно-практическое образование, единство поведенческой и ментальной активности. Фактор уникальности этноса - мироотношение, здесь происходит формирование и воспроизведение в ментальных структурах сознания культурных форм, образцов и стереотипов, репрезентация социального и природного бытия народа (1, с. 14, 19).

Ценностная сторона в мироотношении народа непосредственно связана с общественным, коллективным сознанием или представлениями. Э.Дюркгейм предложил понимание коллективного сознания как обладающую собственным бытием совокупность верований и чувств, общих для членов данного общества, он подчеркивал, что системы ценностей имеют коллективное происхождение. Коллективное мышление преобразует мир под воздействием созданных им идеалов. Исследователь писал: “Основные социальные явления: религия, мораль, право, экономика, эстетика - суть не что иное, как системы ценностей, следовательно, это идеалы” (2, с. 297, 302, 303). Аналогично считал Л.Леви-Брюль - коллективные представления проявляются прежде всего в религии, в моральных нормах и правилах (3, с. 7-8). Таким образом, идеалы возможно мыслить как ценностные коллективные идеи.

В традиционных обществах системы ценностей имеют много общего именно в силу своего обоснования в доминирующем коллективном сознании. В древности ценности не подвергались рефлексии, они усваивались в образно-символической форме идеалов. Традиционные идеалы жизни позволяли реализовать гармоничное единство в системе природа-общество, определить в ней место, роль и смысл человеческого существования. Мифологическое мировоззрение акцентировано на жизнь Мироздания в гармонии взаимосвязей всех уровней - от божественного до земного. К.Леви-Стросс сформулировал интересную гипотезу о ценности традиционной системы жизни как идеального единения чувственного и рационального, коллективного и индивидуального в органичном бытии человека - общества - мира (4).

Важнейшие славянские ценностные коллективные идеи связаны с понятиями единства Мироздания, всепроникающей божественности, взаимообусловленности и относительности всех явлений, которые преломляются во множестве частных идей: одухотворение природы, предание о происхождении людей как сынов и дочерей богов, приоритет коллективного начала над личностным, патриотизм, верность долгу, чести и справедливости (5).

Восприятие жизни у славян подобно всем ранним народам было приближено к природе. Природа принималась как божественная среда, окружающая человеческий мир, живя своей внутренней жизнью, она была непосредственно связана с человеком, откликалась на его мольбы и нужды, вступала в живое общение, проявляла участие в делах людей. Славяне обращались к природе как к Всеобщей Матери, просили у нее удачи и силы во всех своих начинаниях для добродетельной жизни и приобщения к божественному строю Мироздания. Традиционное ценностное восприятие природы позволяло людям гармонично расходовать ее богатства, жить в окружении чистого воздуха и прозрачной воды, плодородных земель и дарственных лесов.

Ценность явлений жизни для древних славян обусловливалась тем, что языческому мировоззрению была присуща, на наш взгляд, своеобразная протодиалектика, выражавшаяся в неоднозначности и относительности большинства образов, понятий и их взаимоотношений (6). В славянском язычестве не было сильно выраженного дуализма, четкого деления на положительное и отрицательное. Это хорошо видно в условности понимания добра и зла. М.Б.Никифоровский писал, что злое начало у славян не имело могущества и самостоятельности, как начало доброе, которое обоготворялось и всегда побеждало. В язычестве черти и великаны представлялись и помощниками в ниспослании на землю дождей и плодородия, а не только злобными супостатами (7, с. 13, 22). Л.Нидерле также отмечал, что славянское “бес” - отнюдь не всегда злое божество (8, II, d. 1, 33). Зло мыслилось славянами не как таковое, а как нечто нарушающее гармоничный порядок вещей, но при привнесении своего вклада в миропостроение, приобретающее положительное значение. В этой связи ценностное определение объектов окружающего мира в их положительном или отрицательном значении для человека не было жестко задано. Так убийство гостя и даже ущерб ему наказывался смертью, а убийство врага или разорение его земель было добродетелью. Славяне с уважением относились к чужим богам и жрецам, но при осквернении христианскими миссионерами языческих святынь предавали их смерти.

Система идей, выражающих высшие ценности, пронизывает все сферы народной жизни, проявляясь и в коллективной, и в индивидуальной жизни людей. Характерными чертами славян в древности и в какой-то мере теперь можно считать ценностное восприятие религиозного, семейно-домового и хозяйственно-бытового начал.

Религиозные ценности имели для них приоритетное значение. По характеристике латинского миссионера XII в. Гельмольда, славяне питали к своим святыням особое уважение (9, с. 186). Религия древних славян включала многоуровневую систему богов, различные обряды и ритуалы, особое жреческое служение. Разнообразие племенных культов свидетельствует о свободе славянской религиозной мысли, открытости и готовности принять в себя новые идеи. В этой связи можно заметить, что вообще молодые религии проще всего утверждаются на той или иной языческой почве, чем догматизированной и централизованной. Так христианство сравнительно легко, хотя вначале чисто формально для самого народа, пришло на Русь, как в свое время в Западную Европу, но совсем не вытеснило породивший его иудаизм, не проникло в мусульманский мир, не смогло сломить индуизм в Индии, буддизм в Азии и т.п. На Руси же в результате слияния в народном мировоззрении языческих и христианских идей возникло своеобразное двоеверие. При этом особенная внутренняя религиозность - богопочитание - осталась свойственна и православному русскому народу.