Часть 3.

При элиминации субъективного человек исключается из бытия, и тем самым бытие остается равным себе как ничто. Лишь бытие субъективного (в натуралистическом смысле как сознания) делает бытие в целом самоосвещенным и категоризованным, в том числе и категорией объективное/субъективное. Вопрос о существовании ментального (души ли, сознания ли) независимо от тела - это отдельный вопрос, любое решение которого не снимает факта нашего деления мира на объективное и субъективное, как в натуралистическом, так и логическом смысле. Оно было, есть и будет, что бы мы ни узнали о соотношении и связи души и тела.

Абсолютизация объективного или субъективного в теории познания ведет к абсолютизации субъекта или объекта и неадекватности понимания процесса познания. Взвешенную, логически разумную позицию по этому вопросу формулирует знаменитый французский психолог Жан Пиаже:

«Оттолкнуться от субъекта, чтобы понять объект - это значит связать себя априористической и идеалистической перспективой, которая мешает достижению объекта, рассматривая субъект как систему законченных структур. …[На самом деле] субъект не существует в раз и навсегда завершенном виде…. …Оттолкнуться от объекта, независимого от действий субъекта - это значит связать себя с эмпирической и позитивистской перспективой, которая не предполагает, что объект можно достичь лишь последовательными приближениями …. вся история науки показывает, что объективность не является исходной точкой, а строится и постигается неустанным кропотливым трудом, потому что последовательные приближения помогают действиям субъекта в процессе познания объекта» (Пиаже, 1965).

Другими словами, объект не дан субъекту в готовом виде, а конструируется им, так же и субъект не дан сам себе со всеми своими свойствами, а самосозидается в процессе познания объекта.

Все же принципиальные логические и феноменологические соображения, формулирующие идею неразрывного единства объективного и субъективного, сформулировал Гегель, как это было показано выше.

4.3.2. Фундаментальное онтологическое убеждение

Категория субъективное/объективное проявляется в том, что в наших описаниях предметного мира мы неизбежно (явно или неявно, осознанно или неосознанно) относим то, что описываем (о чем мыслим) либо к себе, к своему внутреннему миру (желаниям, целям, планам, мыслям и т.п.), либо к тому, что перед нами и вне нас.

Нам присуще фундаментальное онтологическое убеждение: вне нас существуют вещи, свойства, события и т.п. Какие-то из них существовали и до нас, какие-то будут существовать после нас. Фундаментальное онтологическое убеждение есть вера в реальное объективное существование мира и в наше бытие в нем.

Возникает вопрос - что от чего зависит: наша способность делить мир на объективное и субъективное от того, что мир на самом деле так поделен, или, напротив, мир кажется нам поделенным так потому, что мы разделили его так в сознании? Этот вопрос равносилен тому, является ли категория объективное/субъективное априорной или апостериорной. Фактом является следующее. Мы констатируем два ряда изначально нами переживаемых феноменов, переживаемых именно как различные по принципу «я сам» и «оно само». Обыденное сознание толкует это как различие меня и внешнего мира, как признание реальности того и другого. Но это не обязательно для философской рефлексии, задача которой заключается в том, чтобы объяснить появление фундаментального онтологического убеждения. Анализ сознания, его структуры показывает, что в сознании формируется категориальный узел объективное/субъективное, и его наличие поддерживает это убеждение постоянно. Сама наша фундаментальная экзистенциальная организация такова, что присутствие всегда перед нами. Однако, это «перед» не следует толковать однозначно как «во вне», «в физическом мире» и т.п. Феноменологически «перед» оказываются и воспоминания, и воображения, и галлюцинации, и т.п. «Перед» нужно толковать не онтологически (тем более не физически), а только феноменологически и экзистенциально. Этому экзистенциально-феноменологическому факту можно дать любое онтолого-мировоззренческое толкование - и материалистическое, и субъективно-идеалистическое, и объективно-идеалистическое. Логическое же следствие заключается в утверждении факта существования категории объективное/субъективное в структуре нашего мышления.

Вопросы для повторения

В чем состоит натуралистическое понимание объективного и субъективного?

В чем состоит логический смысл понятий объективное и субъективное?

Гегелевский анализ двух видов объективности и его значение для осмысления категории О/С.

Что такое объективистский фетишизм?

Каковы основные онтологические типы объективности и формы субъективности?

В чем заключается основное онтологиеское убеждение и чем оно фундировано?

Задачи и упражнения

1.Характеризуйте три онтологических вида объективности и объясните, почему и в каком смысле теоретические объекты, созданные человеческой мыслью, обладают объективностью.

2. Отражается ли исходная этимология слов subiectum и objectum в содержании философских понятий субъекта и объекта? Обоснуйте Ваш ответ.

3.Опишите категориальную структуру смысловой связки «цель - средства», имея в виду категорию О/С.

Литература

Гегель Г. Наука логики. Кн.3 (Субъективная логика),раздел 2 (Объективность) //Сочинения, т.VI, с.с.161-162

Гегель Г. Философия духа //Сочинения, т.III, §§387, 408, 431

Дёмин А.Д. Анализ понятий объективное и субъективное в их взаимосвязи //Вестник МГУ, сер.7, философия, 1986, №4

Маритен Ж. Философ в мире. - М., 1994, с. 24 - 36

Глава 5.

Категории вещь/свойство, вещь/событие

А. Вещь и свойство

5.1. Экспликаии идеи вещи.

Сознанию как субъекту противостоит предметно-вещный мир - множество некоторых отдельных нечто, которые мы можем созерцать и о которых можем мыслить и высказываться. Дескриптивное мышление есть связь того, о чем говорится с тем, что об этом говорится. Эта субъектно - предикатная структура мышления и есть выражение категории вещь/свойство.

5.1.1. Обыденное употребление слова «вещь».

Всматриваясь в способы нашего рассудочного мышления, мы констатируем факт, что мысль (особенно обыденная) постоянно эксплицитно и имплицитно оперирует идеей вещи, и всегда идея вещи сопровождается идеей ее свойств. То, с чем мы имеем дело повседневно, - это вещи и их свойства. При этом свойства никогда не мыслятся как существующие сами по себе, а только как свойства вещей. Вещи же не мыслятся без свойств, как «голые» вещи.

В русском языке обиходное употребление слова «вещь» относит его обычно к телесно-физическим пространственно ограниченным образованиям относительно небольших размеров, преимущественно созданным человеком. Мы свободно назовем вещью нож, книгу, табуретку, но не лес, не реку, не собаку, даже не дом. Эта узость смысла и некоторая неопределенность употребления, по-видимому, объясняет, почему этой категории нет в списке Аристотеля, в Таблице Канта, и в многочисленных системах, предложенных в марксистской философии.

В обыденном сознании идея вещи, как и идея свойства, весьма расплывчата. Является ли вещью дом? железная дорога? Луна? животное? человек? Являются ли свойствами, например, размер, форма, длительность существования? Подобные вопросы ставят обыденное сознание в тупик. Существенны они и для теоретического сознания.

5.1.2. Феноменологический подход к категории вещь/свойство.

Как таковые понятия вещи и свойства философами анализировались. Например, в работах А.И.Уемова и А.Райбекаса, где им придан существенно более широкий смысл. Преследовалась цель на основе триады «вещь-свойство-отношение» построить онтологическую картину мира, модель бытия. Однако они не рассматривались как формы мышления.

Предельно широкое значение придал понятию «вещь» Ж.-П.Сартр. Рассматривая отношение между «в-себе» (бытием) и «для-себя» (сознанием), он пишет:

«Присутствие для-себя по отношению к бытию [раскрывает] это как вещь; .структура вещи - пространственность, постоянство, сущность и потенциальность» (Сартр, с. 224).

Указание на пространственность и постоянство все же ограничивает смысл вещи онтологическими рамками. Вещь как логическая категория должна пониматься еще шире.

Феноменологический подход требует предварительно эксплицировать некоторые идеи и понятия. Все, что есть в сознании, назовем данным (в отличие от того, что сознанию не дано, хотя бы и существовало в каком-либо смысле). Различим способы данности - явленность и представленность.

Явленное данное - это созерцаемое - то, что дано в виде зрительного или слухового или другого чувственного «образа вещи». В эмпирической психологии это восприятие (перцепция). Слово «вещь» здесь употреблено в весьма широком и неопределенном пока смысле: то, что созерцается как нечто отдельное.

Представленное данное - это то, что мыслится посредством имени, что «представлено» сознанию через имя. Это всегда некоторый интеллигибельный конструкт. Он может быть назван «мыслимой вещью» /как постоянно делает Гегель/.

Явленная вещь либо названа, либо может быть названа. Когда она имеет имя, она тем самым становится также и мыслимой вещью, с которой можно иметь дело независимо от того, явлена ли она в данный момент в форме феномена созерцания.

Чистая мыслимая вещь - это чисто интеллигибельный объект, названный, но никогда не имевший места в форме первичного созерцания или даже в принципе не могущий быть в этой форме (хотя может возникнуть во вторичной форме созерцания - воображения и искусственного «изображения»). Примерами таких мыслимых вещей могут быть математические понятия: число, математическая точка; физические понятия: магнитный полюс Земли, центр тяжести; обыденные сказочно-мифологические понятия: русалка, леший. К подобным мыслимым вещам относится и понятие Бога.

Сказанное о явленных и мыслимых вещах относится также и к свойствам. Они также могут быть явленными (например, голубизна неба) или мыслимыми (например, теплопроводность металла или хрупкость стекла). И точно так же именование явленного свойства делает его мыслимым свойством и даже гипостазирует до модуса вещи. Тогда появляются абстрактные существительные, называющие свойства как предметы, которые могут выступать в функции предметов дескрипций, то есть субъектов, которым приписываются предикаты. Например, краснота, белизна или теплопроводность.

Категория вещь/свойство (а вслед за этим и идеи вещи и свойства) фундирована тем первичным, исходным и неустранимым фактом, что явленный мир изначально и нерефлексивно дифференцирован на отдельности. Э.Гуссерль писал по этому поводу:

«Во всяком воспринимающем сознании есть то особенное, что оно есть сознание живого телесного самоприсутствия индивидуального объекта, каковой в чисто логическом смысле -индивид… в случае чувственного…восприятия логический индивид - это вещь» (7, с.86). «Вещь - это интенциональное единство: то, что сознается как тождественно-единое в непрерывно упорядочиваемом протекании переходящих друг в друга многообразий восприятия» (там же, с.90).

Именно такая способность сознания иметь перед собой «интенциональные единства» формирует категорию вещь/свойство. Нет необходимости искать каких-то определений вещи, которые представили бы ее как нечто физическое, пространственно-временное. Феноменологическое определение вещи, данное Гуссерлем, наиболее уместно.

Осматриваясь вокруг, мы видим множество отдельностей - деревья, дома, животные, звезды на небе, и т.д. Или, как с присущей американской аналитической философии прямотой, сказал У.Куайн:

«нет ничего более достоверного, чем существование внешних вещей …других людей, палок, камней и вообще тел» /Куайн, с.322/.

Многое из того, что мы воспринимаем, мы «знаем» по именам (то есть, можем назвать, у нас есть их имена). Но мне могут встретиться и такие отдельности, для которых у меня нет имени. Тем не менее, они все-таки видятся как отдельности. То же можно сказать о звуковых и осязательных созерцаниях. Некоторая последовательность звуков, различающихся по высоте и длительности, воспринимается нами (при определенных условиях) как нечто отдельное в мире звуков - мелодия. Ощупывая нечто (не глядя на него), мы воспринимаем не просто твердость или мягкость, теплоту или холод, влажность или сухость, а именно некий предмет, тело, вещь.

Каким образом получается, что поток феноменов организован в совокупности таких отдельностей -- это вопрос, который обсуждался в трансцендентальной философии от Канта до Гуссерля. Кант решает его введением идеи трасцендентального единства апперцепции. Гуссерль первоначально указывает на схватывание как процедуру выделения вещи:

«Если говорить о вещи, то к таковой мы можем быть обращены не иначе как схватывая ее» (там же, с. 82).

Вещь всегда есть «вещь окрестного мира» и выделяется на сопровождающем ее фоне. Схватывание оказывается вниманием, которое вычленяет вещь из фона (или окрестного мира). В схватывании конституируются отдельности. Феноменологически - это дифференцирование сознания, эмпирически - дифференцирование «самого мира».

Явленные отдельности могут быть названы «вещью». Это - первоначальный смысл. Им констатируется прерывистость, разорванность потока феноменов, образующая множественность вещей. С вещами, к тому же, мы можем «иметь дело». Это, например, камень или палка. То, что не вмещается в законченный набор феноменов, то есть нечто не прервавшееся, вначале не воспринимается как отдельность и поэтому не ощущается как вещь.

Однако сформировавшаяся рассудочная ячейка (вещь/свойство) иррадиирует и переносится на явленные непрерывности, и на мир не явленного, а мыслимого. Именно потому, что в сознании есть метка «вещь», некоторое возвышение в непрерывной горной цепи мы мыслим как отдельность («гора») и можем назвать ее вещью. Поэтому в качестве вещей могут мыслиться, скажем, математические формулы, любые конечные тексты, произведения любого искусства и т.д. Можно понимать вещь в том расширительном смысле, в котором Э.Гуссерль трактовал предмет:

«предмет получает свою дефиницию как нечто … например, как субъект истинного (категорического, афирмативного) высказывания» /7, с.57/.

Предметом могут быть названы и «2», и «круг в идеальном мире геометрии», и «предложение в мире предложений».

5.1.3. Вещь как значение слова.

Вещью в логическом смысле может быть назван понимаемый таким образом предмет, любое индивидуальное нечто, которое может выступать в функции субъекта высказывания (подлежащего предложения). Вещь -- это то, что может быть предметом разнообразных дескрипции.

«Вещь» многообразно коррелирует с различными категориями. Она может быть «моей» или «внешней, чуждой» /категория объективное/субъективное/, может быть утверждаема или отрицаема, быть или не быть, иметь свойство, находиться в каком-либо состоянии, действовать, находиться в отношении, быть где-то и когда-то и т.д. Почему, скажем, железная дорога - это вещь, и какая это вещь? Имя «железная дорога» называет много (феноменологически различных) вещей. Высказывания «Я работаю на кассиром на железной дороге», «Октябрьская железная дорога нуждается в реконструкции», «Иванов - начальник железной дороги», «проплутав порядочно по лесу, они вышли к железной дороге» опираются на идею вещи «железная дорога», но это вещи разные. Имена относятся не к реальностям внешнего мира, а к ретенциям, которые различны у разных субъектов. Ретенции имени «железная дорога» в указанных высказываниях различны. Но во всех случаях сохраняется «вещность» содержания имени.

Характеризуя значение слова, известный специалист в области психолингвистики А.А.Залевская пишет:

«С той или иной мерой полноты и точности слово 'высвечивает' в индивидуальной картине мира некоторый фрагмент, идентифицируемый на разных уровнях осознаваемости как целостная, более или менее обобщенная или специфическая ситуация с ее необходимыми, характерными и факультативными составляющими, признаками и признаками признаков. …Актуализация отдельного наиболее рельефного признака объекта неизбежно сопровождается подсознательным учетом и других характеристик этого объекта, одновременно включенного в некоторую ситуацию, в свою очередь находящуюся в составе более полного фрагмента индивидуальной картины мира» /Залевская, с.20/.

Это суждение специалиста очевидным образом коррелирует с идеей горизонта у Гуссерля и идеей языковых игр Витгенштейна, что лишь подчеркивает его фундаментальность.

Оно содержит мысль, что вещь /как значение слова/ никогда «не выпадает» из окрестного мира, никогда не порывает с фоном, всегда его имеет как свой, а не отчужденный или безразличный.

Вещь, обозначенная в речи именем, может не иметь ясных контуров.

«Понимание воспринимаемого слова или текста не может быть обозначено в виде дискретной единицы - это всегда условный интервал, намечающий некоторый более или менее четко определенный, участок на многомерном перцептивно-когнитивно-аффективном континууме» /Залевская, с 20/

Поэтому слово в разных жизненных ситуациях имеет различное значение /именует разные вещи/. Пример с железной дорогой - как раз свидетельствует об этом. Это означает, что мыслимая вещь онтологически относительна.

Относится ли это к явленной вещи? Ведь данный феномен здесь-сейчас совершенно однозначен и из его фона вещь выделяется однозначно: я вижу именно эту и именно такую вещь, слышу именно эту и именно такую вещь-мелодию. Это есть база для всех последующих рефлексий. Но проведем эксперимент. Пусть мы рассматриваем квадрат красного цвета на зеленом фоне. Передвинем теперь его на красный же фон. Мы знаем, что это та же самая вещь, так как непрерывно наблюдали его передвижение, не упуская из виду. Но является ли он той же самой вещью феноменологически? Нет: его границы будут не столь ясны, цветовая насыщенность изменится, он может просто исчезнуть на фоне, идеально подобранном по цвету. Или другой пример - известная иллюзия: два равных отрезка прямой, ограниченны различным образом (< > и > < ) кажутся различными по длине. Но что значит «кажутся»? Феноменологически ведь эта кажимость и есть единственная реальность. Ее «нереальность», «иллюзорность» существует лишь относительно какого-то теоретического конструкта «измеренная длина» проведенных действий по измерению или по изготовлению /снова связанным с измерением/ этих двух отрезков.

Из этих двух примеров с очевидностью следует, что явленная вещь онтологически не абсолютна. Она является той или иной в зависимости от окрестного мира или, эмпирически, от условий наблюдения. Любая вещь онтологически относительна. Она абсолютна лишь в логическом смысле как противоположность свойству.

Онтологически свойства суть возможности, вещь в онтологическом плане оказывается ничем иным как системой, сплетением, фракталом возможностей. Естественно, что поскольку возможности не явлены, а мыслятся, граница вещи в мысли это всегда интеллигибельный конструкт, и поскольку мы оперируем идеей вещи, но не ее понятием, постольку мы имеем дело с миром своих вещей. А если вещь сложная, то и понятия, сформированного определением, недостаточно, чтобы вещь была отграничена ясно. Необходимо знание теории вещи, ее теоретического описания. И только те люди говорят об одной и той же вещи, которые включили ее в «окрестный мир» ее теории.

5.1.4. Вещь и референция

Аналогичные выводы вытекают из анализа референций в аналитической философии, продолженные, однако далеко идущими и сомнительными метафизическими выводами. В статье «Вещи и их место в теориях» знаменитый логик Куайн, начав с исходной идеи вещей как тел, существование которых несомненно, затем постепенно расширяет /осуществляя процесс абстракции/ это исходное понятие до физического объекта /под которым он подразумевает уже не только тела, а «содержание любой части пространства-времени», например, президентство Соединенных Штатов/, затем до теоретического объекта, числа, класса. В рассуждении Куайна в конце концов размывается граница между понятиями вещь и объект. Этому, вероятно, способствует наложение смыслов слов thing и object в английском языке. В результате даже исходное «тело» оказывается теоретическим объектом:

«все объекты я считаю теоретическими … Даже наши изначальные объекты - тела - уже являются теоретическими. Это становится наиболее заметно, когда мы ищем их индивидуацию во времени. Имеем ли мы дело с тем же самым яблоком, в следующий момент времени или с другим, похожим на первое, устанавливается с помощью выводов из сети гипотез, которые мы постепенно усвоили в процессе овладения суперструктурой нашего языка» /Куайн, с.339-340/.

Из совокупности этих рассуждений Куайн делает вывод что вопрос, «о каких объектах говорит некий человек» /а это и есть вопрос о референции/ «не более, чем вопрос о том, как мы предлагаем переводить его термины в наш язык» /там же/. Объективность референций отрицается.

В этом тезисе во всей ясности представлена логико-аналитическая концепция вещи. Отметим сходство примера с яблоком /вопрос об идетнтификации объекта во времени/ с нашим примером красного квадрата и двух равных отрезков, кажущихся равными. Они аутентичны. И в том и другом случае речь идет о проблематичности тождества явленных вещей. Однако Куайн эксплицитно не различает явленные и мыслимые вещи. Поэтому в его суждении возникает неадекватное понимание. Когда он говорит, что «даже тело есть теоретический объект», он может иметь в виду только тело как мыслимую вещь, но не как явленную. Явленная вещь есть абсолютная реальность и не является теоретической. Непрерывно видимое нами яблоко феноменологически есть одно и то же /здесь работает гуссерлевская идея ретенции и темпоральности сознания; у Куайна же время выступает как внешнее сознанию/. И только когда мы сделали яблоко теоретическим объектом /включив его в сферу философско-онтологической рефлексии/, возникает проблема его феноменологической идентичности.

Куайн все время имеет в виду некую материалистически-абсолютистскую трактовку референта /денотата/ как «объективно существующей вещи», соответствующей слову, и опровергает ее. Нас же интересует только одно: когда мы созерцаем и говорим, имеем ли мы в сознании только сами созерцания и слова или что-то стоящее за ними? Это последнее и может быть названо референцией (тем, к чему относится) или денотатом (тем, что обозначено…). И в этом смысле референт всегда есть. Сам Куайн справедливо говорит, что в обыденных ситуациях тут нет проблемы, когда мы говорим «кролик», мы знаем, о чем говорим. То, что разные люди, употребляя одно и то же слово, могут иметь в виду разное - это сегодня трюизм, и выше было показано, почему это так. Однако Куайн, в своем стремлении не допустить метафизических утверждений, допускает выражения, которые можно истолковать именно как метафизические. Стремясь «вытащить из омута трансцендетального» понятие реальной действительности, Куайн фактически отрицает его осмысленность. Имея в виду два языка описания, он говорит: «два различных перевода могут соответствовать всем возможностям поведения, и, таким образом, не существует реальности, относительно которой тот или иной перевод можно признать верным» /там же, с.342/. «Когда я утверждаю, что не существует объективной реальности, говоря, скажем, о двух конкурирующих переводах, то я имею при этом в виду, что оба перевода совместимы со всеми распределениями состояний и отношений элементарных частиц. Иными словами, они физически эквивалентны» /там же, с.342/. Физическая или математическая эквивалентность различных теорий и описаний относительно данных наблюдения -- факт давно известный в науке, причем доказывается он не спекулятивно, а строгими методами. Однако, метафизический вывод, что «объективная реальность не существует», отсюда никаким корректным способом не вытекает. Напротив, возникает вопрос: чем фундирована эта эквивалентность и взаимопереводимость? Ясно, что тождеством источника - набором данных наблюдений, который в «окрестном мире теории»-- один и тот же. Конечно, это не есть доказательство существования объективной реальности, но в еще меньшей степени-доказательством ее несуществования. Само утверждение /или отрицание/ существования объективной реальности или реальной действительности - это ведь тоже теоретический /в данном случае метафизический/ конструкт. И он не может быть осмысленным, пока не прояснено, что значит «существует». Этим мы займемся в следующей главе. А пока только скажем, что все рассуждения подобные куайновским исходят из ошибочной посылки, будто наше сознание отсылает имена к вещам /предметам, объектам/ и называет их. На самом же деле сознание действительно конституирует внешнюю для себя предметность, «выбрасывает» из себя предмет, но именует оно в конкретных речевых актах и дискурсах не их, а ретенции, что показано в /Книгин, 1999/. Отсюда и возникает проблема «перевода» и утверждения, что вопрос, о чем некто говорит, есть вопрос перевода с его языка на мой. Разумеется это так. Но это вовсе не имеет отношения к трансцендентальному вопросу о существовании вне меня находящейся реальности.

Трактовка Куайном вещи - пример попыток элиминировать объективное.

5.2. Вещь и свойство.

5.2.1. Экспликация свойства

«Вещь» это еще не категория. Категория имеет место тогда, когда вещи логически противопоставляется онтологически ей принадлежащее свойство. Вещь имеет свойства. При этом в логическом отношении вещь и свойства - соотносительны в такой же степени как правое и левое, хотя требуется усилие, чтобы это признать. Если мы объявляем вещь/свойство категорией, значит, мы полагаем, что универсум делится исчерпывающим образом на вещи и свойства, и, с определенной точки зрения, нет ничего, что не могло бы быть названо либо вещью, либо свойством, и - в логическом смысле -- то, что не вещь - свойство, а то, что не свойство - вещь.

Свойства могут быть чувственно-данные /созерцаемые/ и не данные чувственно, а только мыслимые. Например, прозрачность и цвет стекла - видимы, созерцаемы. А непроводимость для электричества -- только мыслится.

Онтологически свойство это возможность проявить себя в некоторой связи или отношении. Логически свойство - это все то, что можно осмысленно приписать в качестве предиката какой-либо вещи. В этом смысле отношения это тоже свойства, как и количественные характеристики. Например, утверждение «Маша сестра Вани» описывает некоторое свойство Маши - быть сестрой Вани. Утверждение «мой вес - 60 килограммов» также указывает на некоторое свойство некоторого человека. Свойства многообразны.

Идея свойства фундирована тем же обстоятельством, что и идея вещи. Отдельность не могла бы быть выделена из общего фона, окрестного мира, если бы не имела отличия (отличий) от него. Вместе с выделением отдельностей (то есть вещей) на досознательном уровне выделяются и отличия (различия) этих вещей. То, что отличает вещь от фона и другой вещи, формируется как ячейка «свойство», а затем и именуется этим словом. Не имеет ровно никакого значения онтологическая природа вещей и их свойств. Сама категория вещь/свойство есть объективное свойство рассудочного мышления, и этого достаточно. Оно проявляется в актах предикации. Опора мысли на стержень вещь/свойство обнаруживается в любых дескрипциях, о чем бы ни шла речь, что бы ни утверждалось. Мы не можем мыслить мир /как бы мы его ни понимали/, не фиксируя в нем наличия вещей, а у вещей - свойств

5.2.2. Диалектика вещи и свойства.

Феноменологическое объяснение свойства сложнее чем феноменологическое объяснение вещи. Восприятие (созерцание) не цельной вещи, а отдельного свойства требует абстрагирующего усилия. Оно требуется потому, что выделение свойства из вещи - искусственно с точки зрения созерцания. Созерцаем мы всегда именно целокупности, называемые нами вещами, предметами, а не сами по себе отдельные феномены, которые затем посредством усилия собирались бы в целостности. Когда речь идет о явленных вещах, такие усилия не требуются. Абстрагирующее усилие - это не акт созерцания, а рефлексивный акт разборки целого на составляющие. Он происходит, подчиняясь требованию фокусировки внимания на одних феноменах, и «отодвигания» на задний план, в область фона, других. Это спонтанный процесс, но чтобы иметь устойчивый результат, феномен в фокусе должен быть поименован. Тогда он приобретает характер указания на свойство. Например, рассматривая яблоко, мы говорим, что оно зеленое. То есть указание на свойство в принципе не отделимо от актов номинации и предикации. Следовательно, категория вещь/свойство есть, собственно, не что иное, как структурная база нашей способности к предикации, то есть прямого выражения способности мышления.

Подобно тому, как это происходит с вещью, возникающая идея свойства (ее возникновение фиксируется появлением слова) иррадиирует на область свойств не явленных, а мыслимых. Например, о яблоке мы можем сказать не только то, чем оно нам явлено, например, что оно зеленое, но и то, что вовсе не явлено, например, что оно неспелое. Это будет не прямое описание явленного, а логический вывод (сделанный хотя бы и в сфере сумеречного сознания).

Свойство это то, что видится или мыслится в вещи как (употребляя слова Гуссерля) нюанс или модус ее явленности или мыслимости. Например, мы видим яблоко зеленым, или ощущаем округлым или полагаем спелым. Феномены созерцания (зеленое, округлое) и полагаемое мыслимое (спелое) суть модусы данности яблока в моем сознании. То есть это не что-то в некоторой самости существующее, а именно модусы данности вещи. Поэтому в структуре мышления мы феноменологически фиксируем не просто отдельно вещи и отдельно свойства, а вещи с их свойствами и свойства вещей.

Если вещь это то, что мыслится как существующее самостоятельно /сущность по Аристотелю/, то свойство мыслится как нечто присущее вещи. Однако феноменологически явленная вещь не отличается от явленных свойств, представляя их единство. Вещь не может быть явлена никаким иным способом. Собственно, вещь и не является а конституируется сознанием в переживаниях свойств и их интенционального единства. Поэтому высказывание «вещи обладают свойствами», являясь метафизическим, совершенно не ясно по смыслу. Если мы скажем «Все квадраты обладают квадратностью», будет ли высказывание осмысленным? Его истинность очевидна, так как это тавтология. Квадрат потому и квадрат, что он обладает квадратностью. Квадратность не является привходящим свойством квадрата. И совершенно аналогичным образом обладать свойствами не является привходящим свойством вещей, которое может быть присуще, а может быть и не присуще. Конкретное свойство может быть присуще или не присуще вещи, если мы рассуждаем эмпирически. Вещь может изменить свойство. Но феноменологически вещи с разными свойствами - это разные вещи. Вещь так же неотделима от своих свойств, как и они от нее.

Поэтому и следует говорить о категории «вещь/свойство», а не о категориях вещь и свойство. Возникновение способности указания на свойство, в совокупности с уже наличной способностью выделять вещи, образует категориальную клеточку вещь/свойство.

5.2.3. Функционирование категории В/С

«Работа» этой структурной составляющей заключается не в том, что мы говорим о чем-нибудь, что это вещь или это свойство (хотя этот аспект тоже имеет место). Проявление данной категории обнаруживается в процедурах предикации. Предикация есть внутренний стержень дескрипции. Следовательно, опора мысли на стержень вещь/свойство обнаруживается в любых дескрипциях, о чем бы ни шла речь, и что бы ни утверждалось. Это обстоятельство не зависит от содержания мысли, а значит и от истинности или ложности утверждений. Имеем ли мы высказывания «яблоко зеленое» или «бог всемогущ» или «шесть есть простое число» это суть предикации-дескрипции и «внутри себя» содержат логический стержень «вещь/свойство».

Любое высказывание, в котором что-то о чем-то утверждается, имеет общелогическую структуру вещь/свойство. Эта структура очень обща и не учитывает всех оттенков мысли, которые учитываются грамматическим анализом.

Когда речь идет не о явленных, а о мыслимых вещах и свойствах, их языковое различение перестает быть жестким. Как свойство может быть «вещью» которая описывается (например, «красота» или «электропроводность»), так и вещь может быть свойством, то есть тем, что описывает. Например «И хижина и дворец суть жилища». Слово «жилище» является мыслимой вещью, однако в данной фразе функционирует как указание на свойство хижин и дворцов «быть жилищем». Поэтому такое, например, грамматически разветвленное предложение как «Высокий седой старик в захламленном дворе пилил дрова, время от времени вытирая пот со лба», будучи дескрипцией, содержит в себе структуру «вещь/свойство». Другое дело, что в таком сложном высказывании эта структура не единственная, что в ней есть и другие категориальные «подпорки». И, конечно же, не следует в подобных случаях стараться жестко сопоставлять фрагменты высказывания -- одни с «вещью», другие со «свойством». Можно, например, представить, что это высказывание есть дескрипция явленной ситуации, которая сама целиком берется как «вещь», хотя и не выражается отдельным словом, а все сказанное - это как раз и есть описываемое «свойство» этой «вещи» (в данном случае -- мыслимой). Такая возможность проясняет всю онтологическую относительность понятия «вещь» при ее феноменологическом понимании.

Б. Вещь и событие

5.3. Экспликации события

Категория вещь/событие в еще меньшей степени исследована, чем вещь/свойство.

Понятие «события» не было характерным для классической философии. Однако с конца 20 века оно стало постепенно входить в философское сознание. Но понимается чрезвычайно разнообразно. Так, в работе (В.Руднев, 1993) слово «событие» следовало бы писать с большой буквы, так как речь там идет о Событии внутренней жизни человека, которое, ни больше, ни меньше, «изменяет отношение сознания к миру».

Споры о том, что такое событие /как и относительно любого другого интеллигибельного объекта/ бессмысленны. Разумно задавать смысл в контексте того или другого исследования в перспективе определенной цели. Но поскольку экспликации без таких рамок существуют, все же рассмотрим некоторые.

В тезаурусе классической философии присутствовали коррелятивные «событию» понятия движения, изменения, иногда процесса. Можно вспомнить в этой связи Платона и Аристотеля, которые исследовали понятие «вдруг». По Аристотелю, «вдруг» (= внезапно )

«то, что выходит из своего состояния в неощутимое по своей малости».

Однако к понятию события эти начала не привели, хотя обыденным сознанием событие также интуитивно мыслится как свершающееся в короткое время и часто неожиданно.

Статус научного понятия событие получило в исторической науке. Историческая наука с самого своего зарождения представляла историю как множество происшедших друг за другом событий - некоторых фрагментов прошлой реальности, которая мыслилась /предполагалась/ как предмет и источник исторического знания. Это естественно. Во-первых, не было возможности /как и сейчас нет/ представить прошедшую историю континуально. Во-вторых, возобладала парадигма различения в истории несущественной текущей обыденной жизни и существенных событий. К таковым относились войны, перевороты, низвержение царствующих особ и появление новых и т.п. В течение тысячелетий все это оставалось на уровне как бы непреложной интуиции. Но только в ХХ веке понятие исторического события стало предметом методологических размышлений.

Этому понятию уделено немалое внимание в работе Поля Рикёра «Время и рассказ». В соответствии с характерной для второй половины ХХ века парадигмой Рикёр трактует историю путем отказа от её классического /и обыденного/ понимания как абсолютно прошедшей реальности, считая это неправомерным онтологическим допущением. Здесь он опирается на позицию Р.Арона, которая ясно высказана в следующем положении: «абсолютное событие не может быть засвидетельствовано историческим дискурсом» /Рикёр, с.116/. Иными словами, историческое событие это конструкт исторической науки, подобный факту в физических науках, с той только разницей, что факт есть дериват совокупности данных наблюдения или эксперимента, а историческое событие - дериват совокупности исторических источников. В принципе с феноменологической точки зрения против этого нечего возразить.

Вторая черта события это инаковость /событие противостоит закону - тут тоже вполне отчетливо сходство с фактом/:

«Идет ли речь о высокой частоте в статистическом смысле, о каузальной связи или функциональном отношении, событие - это то, что происходит лишь однажды; <событие - случайность> -- это то, что могло произойти по-другому; <оно инаково как отклонение> от всякой сконструированной модели или любого инварианта» /Рикёр, с. 115/.

Рикёр озабочен тем, чтобы противопоставить понятие события «наивному реализму», и чтобы описание события отделить от описания исторической закономерности. Различение события и закона вполне эвристично. Событие хотя бы в своих фрагментах доступно наблюдению, а закон, поскольку он признается, есть лишь мыслительный конструкт, целиком вне сферы чувственности. Само событие /например драка/ или его следы /например, дом, разрушенный бомбардировкой/ наблюдаемы. Но ни в каких вещественных источниках нельзя обнаружить и краешка закона. Его надо придумать. Однако экспликация события как происходящего однократно и случайно не характеризует его как особую категорию, а выводит дискурс о нём в сферу действия другой категории (необходимость/случайность).

Другую трактовку события дает Ф.Гиренок, связывая идею события с нарушением повседневности.

«Событие - это то, что разрывает связи значений и знаков в подручном мире обжитого. Для того, чтобы событие было узнано как событие, необходимо чтобы оно коснулось повседневности» /Гиренок Ф., с.68/.

Не может быть возражений против такого употребления слова (слова живут сами по себе). Но это тоже не логико-гносеологический подход.

В философской логике существенно только одно: определить понятию события место, отличное от понятий вещь, свойство, отношение. Здесь важность или не важность, привычность и непривычность не имеют значения. Гораздо ближе к разумной логической экспликации события является сказанное фон Вригтом:

«Событие представляет собой пару последовательных положений дел»

Однако, было бы естественнее сказать: переход от одного положения дел к другому.

Различные аспекты идеи события рассмотрены в сборнике «Событие и смысл: Синергетический опыт языка» (Москва. 1999). Некоторые идеи полезны в контексте учения о категориях. В статье В.Буданова подчеркивается принципиальный онто-гносеологический статус события и значение этого понятия в науке.

«Понятие события в физике, как и точки в математике первично, и именно его элементарность важна в онтологическом базисе науки», -- пишет этот автор.

С ним следует согласиться. События это то, из чего складывается физический процесс и с чего, следовательно, начинается физическое исследование. Автор эксплицирует событие так:

«в широком смысле событие предполагает: что-то произошло, сбылось, стало быть, а до того времени не было быть /Буданов, 44/.

Далее утверждается относительность или условность события, которое «зависит не только от объекта, с которым оно происходит, но и от системы отсчета наблюдателя, типа наблюдения, контекста». Утверждается существование также культурно-исторического измерения события (утверждая эту мысль, автор ссылается на В.С.Стёпина). Устанавливается связь идеи события с идеей смысла. «Одевание» события во все более широкий контекст (автор называет это делокализацией) растворяет его в тотальности мира. Напротив, сворачивание (сужение) контекста (кластеризация) делает событие определенным по смыслу, «может привести его к атомарному смыслу». Тогда событие приобретает характер факта. Факт «это просто событие, понимаемое … в одном или определенном узком классе контекстов, …сознательно усеченный смысл, узкий и точный смысл» /там же, с. 46/.

Если нижняя граница кластеризации - факт, то верхняя граница заключается в том, что «событийный язык имеет горизонт рефлексивных процедур осмысления, за которым… хаос сознания, фрустрация психики, и в этом … ограниченность дескриптивной компоненты рацио» /там же, с.65/. За горизонтом действует интуиция.

Следовательно, о событиях можно говорить, имея в виду интеллигибельные объекты, притом не в смысле их появления или изменения в тезаурусе личности или общества, а в смысле их внутренней структуры. Например, формула типа y=f(x) сама по себе есть интеллигибельная вещь, но указывает на событие, выражает событие.

Анализ события В.Будановым вполне принадлежит к традиции, то есть событие как категория мышления не рассматривается.

5.4. Феноменология события.

В потоке феноменов происходит не только их смена, но и нечто такое, что являет изменение свойства или происходящее с вещью. Например, мы видим дерево, как оно колышется, гнется под ветром. Эти движения дерева суть своеобразные, не сводящиеся к «вещности» или к «свойственности», феномены как особые нюансы или модусы явленности данной вещи. Или: мы слышим мелодию, но вдруг она стала звучать в другой тональности. Мелодия (вещь) та же, но феномены (звуки) в некотором смысле другие. Мелодия явлена сознанию в другом модусе. Произошло некое событие в сознании. Событие -- не то же, что вещь и не то же, что свойство. Свойство пребывает в вещи как момент, сторона интенционального единства, каким является вещь. Событие не пребывает в вещи, а случается, происходит с ней. Например, человек покраснел от смущения. Логически это значит - произошло событие = изменилось свойство (цвет) вещи (лица). Феноменологически событие это то, что случается с вещью. Типы возможностей чему-нибудь случиться с вещью достаточно ясно просматриваются. Вещь может появиться перед созерцающим Я (возникнуть), она может исчезнуть из интенционального поля Я (перестать существовать для меня). Интенциональное единство, коим является вещь, может распасться на несколько иных интенциональных единств (например, яблоко разрезали пополам, и теперь имеем две вещи, явленные сознанию, вместо одной). Вещь может войти в иное интенциональное единство (в другую вещь) как момент или часть. Например, три снежных шара разной величины «слепились» в снежную бабу. Наконец, к вещи прибавилось, или от вещи отпало какое-нибудь свойство. Итак, возникновение или исчезновение вещи, ее деление или объединение с другой, прибавление и убавление свойств - вот, собственно, возможные типы событий, понимаемых феноменологически. Они легко интерпретируются на сферу эмпирически происходящего с эмпирически понимаемыми вещами.

5.5. Вещь, событие, свойство.

Категория вещь/событие дает новое сечение универсума, поворачивает универсум новой стороной к мыслящему Я, отличной от стороны вещь/свойство.

Для явленных вещей событие определяется как нечто случившееся с вещью. Для мыслимых вещей требуется некоторое обобщение. Таким обобщающим понятием может быть переход. Переход не есть явленное, это мыслимое, обозначающее результат сравнения наличного феномена с бывшим и удержанным памятью. Событие есть переход от одного обстояния дел к другому обстоянию дел. Обстояние дел не обязательно должно быть данным созерцанию /то есть явленным/, но и данным мысли, то есть представленным.

Рассмотрим предельный случай мыслимых вещей - теоретические конструкты, например, физические и математические формулы, выражающие законы /Ех.: a+b=b+a или I=U/R (закон Ома)/. Будучи не созерцаемыми, а только мыслимыми, эти соотношения не претерпевают созерцаемых изменений, то есть, они как бы не подвластны категории вещь/событие. С ними как таковыми, ничего не может случиться. Как вещи /хотя и мыслимые/ они могут быть субъектами высказываний. Например, «Закон Ома не выполняется в вакууме между раскаленными катодом и анодом». Но подобные фразы не суть описания событий.

Воспользуемся идеей кластеризации. Выражение I=U/R имеет кластеризованный смысл вычислительной формулы, которая означает, что если нам известны две величины, то нам известна /потенциально/ и третья. То есть выражается событие мысли в логическом пространстве. Будучи делокализованным, это выражение может обозначать множество событий типа: «Если увеличить напряжение, увеличится сила тока», «если снизить напряжение до нуля, сила тока также снизится до нуля» и т.п. Арифметическое выражение a+b=b+a, которое не предполагает никакого времени, может быть выражением события мысли в логическом пространстве-времени. Например: «Если мы обозначим выражение a+b через c, то выражение b+a также можно обозначить через c» или: «Если мы в выражении a+b = b+a правую часть перенесем влево от знака равенства, то справа от него должен появиться 0». Таким образом, теоретические объекты подпадают под действие понятия перехода и, следовательно, категории вещь/событие.

Идея события требует сравнения того, что было с тем, что есть, следовательно, не отделима от функционирования памяти, как бессознательнного, сопряженного с сознанием. Два разных феномена не могут совместиться в одной точке здесь-теперь. Один из них должен быть в воспоминании, чтобы другой мог быть актуально. Только при этом условии в сознании имеется событие.

Понятие события сопряжено с временем. Описание события и не-события в этом смысле легко показать на примерах двух высказываний. «Мы договорились, что встретимся завтра в восемь» и «Когда я пришел к нему, его еще не было дома». В первом утверждается, что произошло событие договоренности. Это определенно и ясно, ясность обусловлена использованием глагола в совершенном прошлом. То есть первое высказывание - высказывание о событии. Это не дескрипция события, так как о нем ничего не сказано, не указано никаких признаков, оно в суждении не занимает места субъекта. Говорится в этой фразе еще об одном событии - будущем: «встретимся завтра в восемь». Мыслится событие встречи, которое должно состояться. Глагол будущего времени тоже указывает на событие.

Вторая фраза имеет другую структуру. «Когда я пришел, его еще не было дома». Здесь не утверждается факт события, а описывается ситуация. В состав ситуации входит событие /«я пришел»/ и констатируется некоторое положение дел. Тут имеется имплицитное указание на не состоявшееся событие.

Категория вещь/событие, как и категория вещь/свойство, присутствует в дескрипциях. Логически и грамматически слово или слова, именующие событие, занимают место предиката. Необходимо иметь в виду, что то, что мы в эмпирическом мире называем событием, в логической структуре мышления может быть вещью. Например, «Великая французская революция». Эмпирически это, конечно, имя события, происшедшего когда-то. Но в высказывании «Великая французская революция была кровавой» подлежащее есть имя вещи, а не события. Эта вещь описывается, указывается ее свойство. Сама Великая французская революция в реальной истории, конечно, когда-то случилась. Но с мыслимым предметом «Великая французская революция» в нашем описании ничего не случается. Хотя могло бы и случится, например, во фразе «Великая французской революция была забыта». Но именно с «вещью» это и случилось, что она была забыта. Логически высказывание о событии не отличается от высказываний о свойствах. Отличие только смысловое. Но этого достаточно, чтобы можно было говорить об иной общелогической (категориальной) структуре. Важно различать, когда речь идет о свойстве, то есть о чем-то принадлежащем вещи, и о событии, как о чем-то случившемся (случающемся) с вещью. Если на уровне обычных эмпирических вещей это не бывает проблемой, то не так дело обстоит в случае сложных систем и микроявлений. В описаниях микрочастиц непросто различить свойство и событие, потому что сами свойства реализуются через события, а события суть свойства. Что, например, описывает уравнение Шредингера? Вообще говоря, поведение ансамблей элементарных частиц. Но в то же время и их коренные свойства. Сказанное кажется свидетельством того, что не правомерно выделять категорию вещь/событие, достаточно выделить категорию вещь/свойство. Но это не так, наоборот, пример доказывает важность различения. Ведь переводя с языка формул на язык словесной дескрипции, мы как раз и можем допустить ошибку, полагая, что уравнение Шредингера описывает свойство. Ситуация свидетельствует, что мы подошли к порогу таких объектов (вещей), где событие сущностно входит в свойство, оставаясь все же событием, отличающемся от свойств «в чистом виде» (например, от массы, спина и др.). Нельзя забывать, что речь тут идет ведь не о явленных вещах, а о мыслимых. Поэтому вещь как интенциональное единство лишь мыслимое единство, так что свойство и событие в своей мыслимости феноменологически неразличимы (имеют равное право мыслиться в вещи). Именно поэтому происходит как бы смешение. Но логически, то есть по категориальному смыслу, они различны.

Аналогичным образом дело обстоит в таких сложных системах, как организмы или социальные образования. Они по существу своему являются процессами, и в качестве таковых - мылимыми, а не явленными вещами. Конечно, мы видим животное. Но в своем явленном виде оно принципиально не отличается от простой механической вещи. Тут свойства и события четко различаются. Одно дело «собака -рыжая», другое дело - «собака бежит». Две дескрипции очевидно различаются по категориальному каркасу. Но когда мы рассматриваем животное как теоретический биологический объект, имея в виду закономерности жизненного процесса, мы имеем дело с мыслимым объектом, мыслимой вещью-процессом. В силу процессуальности этой вещи, события выступают в ней как свойства. Так, бытие системы кровообращения есть совокупность событий, но образует необходимое свойство теплокровного животного. Различать в рассудочных дискурсивных дескрипциях описания свойств и описания событий необходимо.

Вопросы для повторения

1.В чем состоит сходство и различие обыденного и феноменологического понимания вещи?

2.В чем состоит логический смысл слова «свойство»?

3.В чем заключается главная функция категории вещь/свойство?

4.Каков феноменологический смысл слова событие?

Задачи и упражнения

1. Является ли выражение «время пролетело незаметно» дескрипцией вещи, утверждением события или дескрипцией события?

2 Является ли словосочетание «полярный летчик» именем явленной или мыслимой вещи?

3. О какой вещи и каком свойстве говорится в выражении «Томск севернее Новосибирска»?

4. Является ли выражение 2х2=4 вещью? Если нет, то почему? Если да, то какое событие может с ней случиться?

Литература

1. Буданов В. Когнитивная психология и когнитивная физика. О величии и тщетности языка событий //Событие и смысл -- М., 1999.

2. Гиренок Ф. Археография события //Там же.

3. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии Книга 1. Общее введение в чистую феноменологию -- М., 1999.

4. Залевская А.А. Введение. Специфика психолингвистического подхода к анализу языковых явлений //Психолингвистические проблемы функционирования слова в лексиконе человека. - Тверь, 1999.

5. Куайн У. Вещи и их место в теориях //Аналитическая философия: становление и развитие. -М., 1998, с.с.302-342.

6. Уёмов А.И. Вещи, свойства и отношения. - М, 1963.

Глава 6.

Категория существование/не-существование

6.1. Исходная интуиция существования.

Мы привычно мыслим одни предметы как существующие, а другие как не существующие. О существующем мы можем многообразно высказываться. Приписывание каких -либо свойств вещи, о которой известно, что она не существует, выглядит как бессмыслица.

Понятие существования анализировалось с античности, но было осознано в качестве категории лишь Кантом. Тем не менее, рефлексию этой категории следует начинать с античности, тем более, что сама категория существовала и отражалась в анализе таких философски важных понятий как бытие, реальность, сущее, сущность, являющихся дериватами этой категории.

Вместе с тем идея существования уже в античности представлялась труднодоступной пониманию, можно сказать, таинственной. В IV веке до н.э. софист-скептик Горгий отчетливо выразил это в своих парадоксах о существующем. Секст Эмпирик так описывает их: в сочинении «О не-сущем или о природе» «он скомпоновал последовательно три главы: первую - о том, что ничего не существует; вторую - о том, что если оно и существует, то оно непостижимо для человека: третье - о том, что если оно и постижимо, то уж во всяком случае не высказываемо и необъяснимо для другого» /Секст Эмпирик, т.1, с.73/.

Анализ этой категории затрудняют два обстоятельства: идущее с античности смешение идеи существования с идеей объективности и неразличение вопросов, что такое «существовать» и как отличить существующее от не существующего (вопрос о критериях существования).

Категория существование/не-существование обнаруживается в том, что в нашем сознании постоянно присутствует чувство «есть». М. Хайдеггер выразил эту мысль так:

«Все, что достигает нас и чего мы хотим достичь, проходит через высказанное или невысказанное «есть» …от этого нам нигде и никогда не уйти» (Хайдеггер, 1993, с. 361).

Это касается в первую очередь созерцания. В любом акте созерцания (видения, слышания, осязания, ощущения запаха и вкуса) мы имеем это невысказанное «есть», мы бессознательно знаем, что переживаемое нами - существует. Еще Давид Юм говорил об этом вполне решительно: «нет такого впечатления или такой идеи, которые сознавались бы или не вспоминались бы и которые мы не представляли бы существующими» /Юм, с. 161/.

В ХХ веке Э.Гуссерль формулирует мысль, которую он назвал «принципом всех принципов»:

«Никакая теория не может заставить нас усомниться в принципе всех принципов: любое дающее из самого первоисточника созерцание есть первый источник познания, и всё, что предлагается нам в «интуиции» из самого первоисточника /в своей настоящей живой действительности/, нужно принимать таким, каким оно себя даёт» /7, с.60/.

Описывая мировидение человека в естественной установке, он утверждал:

«Благодаря зрению, осязанию, слышанию и т.д. физические вещи, как-либо распределенные в пространстве, попросту суть для меня здесь, они, в буквальном и образном смысле, наличны» (7, с. 65).

То же можно сказать и о переживании. Переживание свидетельствует, прежде всего, о своем собственном существовании и существовании того чувства, которое переживается. Испытывая чувство любви, я с несомненностью «знаю», что эта (моя) любовь - есть. И думаю, что «любовь вообще» существует.

Не в меньшей степени это относится и к интеллигибильным (чисто мыслимым) вещам. Интеллигибельные конструкты (например, числа, формулы), с которыми мы оперируем, также, пусть не высказанно, признаются существующими в тот момент, когда мы имеем с ними дело.

Правда, даже лёгкая рефлексия способна посеять сомнения. Такие сомнения Гуссерль называл слепотой к идеям:

«Слепота к идеям - нечто вроде душевной слепоты: вследствие предубеждения люди уже не способны достигать в поле своих суждений то, чем обладают они в поле созерцания. На деле же все и, так сказать, беспрерывно видят «идеи» и «сущности», оперируют ими в своем мышлении» /7, с.58/.

Гуссерлевские «идеи» и «сущности» суть не что иное, как интеллигибельные объекты, о которых сейчас речь.

6.1.1. Экзистенциальная пресуппозиция.

В речи не-существование выражается эксплицитно, отрицающими словами. Фразы типа «этого не бывает», «жизни на Марсе нет», «она меня не любит» и т.п. опираются на категорию существование/не-существование непосредственно.

Существование утверждается как непосредственно, так и неявным способом. Фраза типа «Деньги у меня есть» - не что иное, как непосредственное утверждение существования (денег, которыми я сейчас располагаю).

Всякое высказывание, в котором явным образом утверждается существование или несуществование чего либо, является экзистенциальным, то есть суждением существования.

Неявные же способы утверждения существования многообразны:

А/. Всякая номинация (именование) подразумевает, что именуемая вещь существует. Не всякое имя означает физически существующую вещь. Например, имя «вечный двигатель» или «русский царь, скончавшийся в 2000 году» не означают никаких физических реальностей. Тем не менее, существуют предметы мысли, с которыми мы можем иметь дело, составлять из них дескрипции, вставлять их в умозаключения и т.п. Это - «мыслимые вещи». В дескрипциях и умозаключениях мы их не отличаем от имен, обозначающих нечто физически существующее.

Б/. Всякая предикация - не высказанное утверждение существования. Например, если мы говорим, что «розы приятно пахнут», то мы косвенно утверждаем, что розы существуют, так как не может пахнуть не существующая вещь. Идея, что не существующая вещь не может иметь свойств, обладает абсолютной априорной очевидностью. Феноменологически это связано с обстоятельством, описанном в предыдущей главе, что вещь, собственно, есть интенциональное единство феноменов-свойств.

Пункты А и Б конкретизируют общую мысль, формулируемую лингвистами:

«Референция обеспечивается всеобщим законом знаковости, проявляющимся в существовании молчаливого соглашения между членами языкового сообщества о том, что если существует слово, значит должен быть и объект, соответствующий ему» (Залевская А.А., с.55).

В/. Операции умозаключения, доказательства, связывая одни мыслимые вещи с другими, как бы еще более фундируют чувство существования того, о чем идет рассуждение, если только не доказывается не-существование.

Г/. Наконец, вообще любой разговор о чем угодно, если он не содержит прямого отрицания существования предмета этого разговора, косвенно подразумевает его существование. Фраза «Я завтра пойду в кино» основывается на невысказанной вере, что Я существую, кино существует, завтра будет существовать.

Для обозначения этой ситуации лингвистами введен термин «экзистенциальная пресуппозиция», который эксплицируется следующим образом:

«тема высказывания имплицирует (т.е. предполагает) существование своего референта …нельзя утверждать или отрицать что-либо относительно того, что не существует. Такое условие осмысленного употребления высказываний называют пресуппозицией существования темы или экзистенциальной пресуппозицией» (Долинин, с.24).

Всё рассудочное мышление, как описательное, так и выводящее и доказывающее опирается либо на эксплицитную, либо на имплицитную предпосылку существования мыслимых в нем вещей (в широком смысле: это могут быть и интеллигибельные объекты, и свойства, и отношения, и события, и так далее).

6.2. История философской рефлексии С/не-С.

6.2.1. Античность - первоначальный подход.

Философская рефлексия идеи существования началась с введения в античной философии деления существования на подлинное и неподлинное. По мысли Демокрита, одно существует «по истине», другое же «в мнении». По истине существуют атомы, а цвета, запахи и пр. существуют в мнении, то есть неподлинно. Причина такого разделения в смешении существования с объективностью.

Платон высказывает логически ту же самую мысль, хотя и в другом контексте. Он пишет в «Тимее»: «для начала должно разграничить вот какие две вещи: что есть вечное, не имеющее возникновения бытие, и что есть вечно возникающее, но никогда не сущее. То, что постигается с помощью размышления и объяснения, очевидно, и есть вечно тождественное бытие, а что подвластно мнению и неразумному ощущению, возникает и гибнет, то никогда не существует на самом деле» (Платон, с.469. - подчеркнуто мной. - А.К.). Значит, подлинное существование (существование «на самом деле») - это только существование вечного, умопостигаемого (у Платона это идеи). Чувственные вещи (подвластные неразумному ощущению) хотя и существуют, но не подлинно. Здесь налицо противоположная демокритовой онтологическая позиция, но та же самая логическая несуразность: в логическом смысле вещь либо существует, либо не существует.

Противопоставление подлинного и неподлинного существования в аспекте времени ярко представлено в следующем рассуждении Плутарха:

«Итак, что же действительно существует? Вечность не рожденная и не гибнущая, которой никакое время не приносит изменения. … говорить о том, чего еще не было в существовании и о том, что прекратило уже существование, говорить об этом, что оно существует, нелепо и странно. … Если изменения в природе изменяются изменениями времени, то окажется, что ничто в ней не остается неизменным и вообще не существует, а все рождается и гибнет в соответствии с длением времени. Вследствие этого нечестиво будет говорить о сущем, что оно было или будет. Ведь это какие-то отклонения изменения кажущегося постоянства, воплощенного в бытии.

Но Бог существует, и он существует вне времени от века неподвижно и безвременно, неизменно, и ничего нет раньше него, ни позже него, ни будущего, ни минувшего, ни старше, ни моложе него, но, будучи единым, Он вечен, наполнен одним настоящим, и только оно есть реально сущее, в соответствии с ним не имеющее ни рождения, ни будущего, ни начала, ни конца. /Плутарх, с. 92 /.

Идея подлинного и не подлинного бытия (существования) характерна также и для восточной (индийской) философской традиции, причем это распространяется как на мир, так и на человека. Наблюдаемый мир - это майя, воображение, иллюзия, подлинное бытие за пределами этого.

Сохранилось это видение проблемы и в философии XX века. Например, М. Бубер, введя понятия Оно и Ты, говорит, что сфера Оно это сфера мертвого бытия, а сфера Ты это сфера Настоящего. Слова другие, но суть осталась. Бытие делится на настоящее и не настоящее (мертвое).

Живучесть этой идеи подтверждается также и некоторыми интенциями в современной науке. В. Гейзенберг, рассуждая об объектах современной экспериментальной физики (атомных процессах), говорит, что они реальны, но не в такой степени, как обычные вещи. «Они образуют скорее мир тенденций или возможностей, чем мир вещей и фактов».

Суждения подобные этим (как и в целом деление существования на подлинное и неподлинное) обусловлены недостаточной логической отрефлексированностью понятия, смешение вопроса о том, существует ли с вопросом о том, как существует. Разными могут быть способы существования, но всякое существование как таковое логически одно и то же. Понятие неподлинного существования не имеет логического смысла, если только не подразумевать под ним существование в субъективной сфере, что было бы смешением двух различных категорий.

5.2.2. Анализ понятия существования Аристотелем.

Приближение к логической трактовке существования можно зафиксировать в работах Аристотеля. Он преодолел натурализм и физикализм в понимании существующего. Физикализм понимает существование, как существование физических вещей. Аристотель решительно видоизменяет ситуацию. Существуют не только вещи, но и свойства и вообще

«самостоятельное существование в себе приписывается всему тому, что обозначается через различные формы категориального высказывания» (2, с.87).

С учетом аристотелевского списка категорий это означает, что существуют и количество, и отношение, и действие, и страдание, и место, и время - все это имеет бытие или существование. Каждая категория выражает некоторый «род бытия» и способ существования.

Аристотель выдвигает также идею бытия в действительности и бытия в возможности. Это еще дальше уводит его трактовку существования от обыденного понимания.

Третье важнейшее положение Аристотеля - принцип относительности существования:

«одно и то же может вместе быть и существующим и не существующим, но только не в одном и том же отношении» (2, с.70). «Существует не просто то, что представляется, но то, что представляется - для того, кому оно представляется, сообразно воспринимающему чувству и в зависимости от условий, при которых оно представляется» (там же, с.73-74).

Первое положение имеет общелогический смысл и выражает мысль об онтологической относительности существования. Вечный двигатель или круглый квадрат существуют в мысли, но не существуют физически. Пространственные границы существуют у физических макровещей, но не существуют у переживаний (например, у любви) и микровещей (например, квантов света). Обыденному сознанию приведенные примеры не кажутся убедительными и поэтому мысль Аристотеля непонятна. Например, пусть перед нами яблоко. Существует оно или нет? Обыденному сознанию кажется, что ответ может быть только «да» или «нет», причем, первый ответ верен. Но если бы здесь присутствовал незрячий - для него это яблоко существовало бы? С точки зрения зрительного восприятия - нет. Но, скажут, если оно «вообще» существует, то он может его пощупать, а если «вообще» не существует, не сможет пощупать. Значит, есть некое существование «вообще», а не относительно меня. В этом рассуждении категория существования смешана с категорией объективного. Если яблоко в данном отношении существует объективно, то его можно пощупать, взять в руку. Но именно в данном отношении - применительно к возможности осязательного восприятия. Для этого должны быть определенные условия, например, чтобы незрячий смог до яблока дотянуться. Как раз об условиях существования в отношении субъектов говорится во втором из приведенных высказываний Аристотеля. В нем задается одно конкретное отношение: предмет - субъект восприятия (представления). Каким образом нечто предстает как существующее, зависит от условий, о которых говорит Аристотель. Современный отечественный философ В. Сагатовский говорит: любой конкретный объект существует в том множестве, элементом которого он является, и не существует в том, элементом которого он не является. Например, сочетание знаков «a man» существует как слово в английском языке и не существует как слово в русском языке. «Утверждение существования вообще, есть метафизическая бессмыслица» (Сагатовский, с.167). Один из крупнейших логиков 20 века Р.Карнап высказывает по существу ту же мысль, но в специфическом для современной логики виде. Он различает внешние и внутренние вопросы о существовании относительно некоторого языкового каркаса. (Под языком имеются в виду не только естественный язык, но и разнообразные символические формализованные языки логики). Осмысленным является ответ лишь на внутренний вопрос (т.е. внутри некоторого языка и относительно него) о том, существует ли некоторый объект x. Внешний же вопрос, то есть безотносительно к какому-то языку является бессмысленным и осмысленный ответ на него невозможен.

Указание на многообразие способов существования и утверждение идеи относительности существования, принадлежащие Аристотелю, выводят это понятие из чисто онтолого-мировоззренческих рамок и придают ему логический статус. В логическом аспекте понятия «существование» и «не-существование» противоположны и исключают друг друга. В то же время они не имеют смысла без отношения друг к другу.

6.2.3. Идеи Декарта.

Две новые темы ввел в связи с идеей существования Р.Декарт (XVII век): тему критериев существования вообще и физического мира в целом в частности и тему человеческого существования (существования Я). Но Декарт не анализировал категорию существования, и само понятие брал, по-видимому, как интуитивно ясное. Вопрос «что значит - существовать?» не ставится.

6.2.4. Идея Беркли.

Такой вопрос в ясно отрефлексированной форме поставил английский философ Дж. Беркли (XVIII век), в чем его несомненная заслуга. На четко поставленный вопрос «что значит существовать?» Беркли дает четкий ответ: «Esse is percipi» -«существовать значит быть воспринимаемым». Его постановка вопроса означает, во-первых, проблематизацию идеи существования, вывод ее за пределы «интуитивно ясного». Во-вторых, попытку дать общую идею существования. Все это косвенно означает выход к логическому смыслу. Беркли, правда, этого не сделал, что очевидно из того, что его определение «существовать» оставляет за пределами существующего отношения, идеи, микрочастицы и много другое, что не воспринимается и не может восприниматься.

Смысл его тезиса содержит два момент: с одной стороны в нем бесспорная мысль, что человек оценивает воспринимаемое как существующее, с другой -- весьма проблематичная мысль, что само восприятие и есть существующая вещь. Беркли привлекает к объяснению существования идею бога:

«вещи для нас начинают свое существование или создаются, когда бог повелевает, чтобы они стали доступны восприятию разумных тварей».

Без нее Беркли испытывал трудность в том, как различить действительность и иллюзии, галлюцинации и т.п.