Часть 9.

В обыденной жизни, в научном познании и в производственно-технической практике категория Н/С применяется для оценок событий, свойств, реже - вещей. Например, в исторической науке естествен вопрос о необходимости или случайности исторического события. Например, была ли Октябрьская социалистическая в России в 1917 году необходимой или случайной? Знание этого формирует морально-идеологическое отношение к ней и играет определенную роль в современной политической борьбе.

Человек совершил проступок, может быть, преступление, чего от него не ждали. Анализ характера, моральных качеств этого человека и обстоятельств в таком случае бывает нацелен на определение, случайность это, или необходимость? Это нужно знать для того, чтобы знать, чего ожидать от этого человека в будущем. Если мы оценим проступок как необходимо связанный с его человеческими качествами, можно ожидать их повторения. Мы скажем, что человек ненадежен или опасен. Другое дело, если мы оценим проступок так, что человек случайно оступился.

В опытном исследовании образца новой конструкции может произойти сбой. Тоже встает вопрос: необходимо или случайно? В чем причина: в свойстве самой конструкции (какая-то конструктивная недоработка, непрочность какой-то детали и п.т.), или, например, во время испытания случайно внутрь попала какая-нибудь посторонняя вещь. Ясно, что выводы, какие меры следует принять, будут различными.

Из приведенных примеров ясно, что знание того, случайно или необходимо то или иное событие, свойство, вещь важно для оценки будущего: чего следует ожидать? В этом заключается познавательный и экзистенциальный смысл данной категории.

13.2. История философской рефлексии необходимости/случайности.

Философская рефлексия необходимости/случайности началась в европейской культуре с античности. Она пошла в двух направлениях. Первое направление - попытка осмыслить природу необходимого и случайного, имеют ли они причины, чем различаются они сами и их причины? Второе направление - общемировоззренческое - заключалось в обсуждении вопроса: каков мир в целом: является ли он необходимо организованным, подчиняется ли то, что в нем происходит, определенному порядку и закону, или же в нем есть также и случайность, не входящая в порядок?

Возможность различных ответов на этот вопрос осознавалась уже в древней поэзии. Так, Еврипид в «Троянках» писал:

«Кто б ни был ты, непостижимый -

Зевс, необходимость или случайность, ум -

Тебя молю…» /Цит. по: Секст Эмпирик, т.1, с.86/.

Однако общая тенденция ответа на второй вопрос - утверждение упорядоченности мира, мир не хаос, а космос, организуемый логосом, олицетворяющим закон и порядок. Эта тенденция, зародившаяся у первых философов, оставалась преимущественной вплоть до 20 века нашей эры. Еще Гераклит учил, что логос для всех один, поэтому «необходимо следовать совокупному» /цит. по: Секст Эмпирик, т.1, с.87/. То есть человек должен подчинять свое поведение «высшей» божественной необходимости.

Но, утверждая мир как космос и логос, философы не могли игнорировать факт существования случайностей, который признавала обыденная мысль.

13.2.1.Демокрит и Эпикур о необходимости и случайности.

Демокрит объявил, что все мире подчиняется необходимости, а случайностью мы считаем то, причин чего не знаем. Говоря современным языком, Демокрит считал необходимость объективным свойством вещей, а случайность - субъективным мнением. Главным аргументом Демокрита было положение, что все имеет причину, из причины же следствие вытекает с необходимостью. Ясно, что аргумент содержит логический круг.

Взгляд на мироустройство, когда случайность отрицается, существовал и позже и продолжает существовать поныне. Августин Блаженный, через тысячу лет после Демокрита, писал:

«Ведь возможно, что то, что называют фортуной, управляется неким скрытым порядком, а случаем мы называем то, основания и причины чего нам неизвестны» /Августин Блаженный. Против академиков. М., 1999, с. 21/.

Вторил ему, спустя еще тринадцать веков, немецкий поэт-романтик Шиллер:

«……нет случайностей на свете:

нам случаем слепым порою мнится

то, что возникло в недрах сокровенных».

И разве не о том же говорят в 20 веке А.Эйнштейн /«я не верю, что господь бог играет в кости»/ и теория «скрытых параметров» Бома?

Однако достаточно рано возникло представление противоположное демокритовскому, а именно, - утверждение существенного значения случая и определенного умаления значения необходимости. Принадлежит оно Эпикуру, философу 4-3 веков до н.э. Он говорил, что «лучше было бы следовать мифу о богах, чем быть рабом судьбы физиков» /Материалисты Древней Греции, с. 212/. Неумолимая необходимость достойна лишь насмешки: «Необходимость есть бедствие, но нет никакой необходимости жить с необходимостью» /там же, с.219./. Его концепция самопроизвольного отклонения атомов от прямолинейного падения вниз объясняла возможность случайного возникновения вещей различной формы. В то же время «мудрец не признает его /случай - А.К./ ни богом, как думают люди толпы, …ни причиной всего». Тем не менее, «он доставляет начала великих благ или зол» /там же, с. 212./.

Эти две противоположные точки зрения сходны в том, что они разъединяют необходимое и случайное и абсолютизируют ту или иную сторону.

13.2.2. Аристотель о необходимости и случайности.

Взвешенную позицию сформулировал Аристотель, признавший объективное существование и необходимости, и случайности.

Понятие необходимости употребляется Аристотелем в нескольких смыслах. В самом абстрактном смысле необходимо то, что не может быть иначе.

Далее, под необходимостью понимается условие, без которого что-то не может состояться /дыхание для жизни/.

В-третьих, принуждающая сила, которой невозможно сопротивляться.

Наконец, логическое доказательство, то есть следование выводов из посылок /2, Кн.5, гл.5/.

Три последних смысла характеризуют необходимость как эмпирически необходимое или неизбежное, но самоё необходимость или неизбежность как таковую не эксплицируют. Первый же смысл является собственно логическим. Он не указывает ни на какую конкретную эмпирическую область или тему, а формулирует именно общий признак необходимости.

Аристотелем предложены по меньшей мере два понимания необходимости, которые можно обозначить как жесткую и мягкую необходимость. Жесткая необходимость выражается в ее логическом содержании: необходимо то, что не может быть иначе. Мягкая же необходимость заключается в том, что она осуществляется в большинстве случаев.

Аристотель не сомневается в существовании случайности, признает ее объективность. Он пишет:

«очевидно, что не все существует и происходит в силу необходимости, а кое-что зависит и от случая» [Аристотель, Об истолковании, Соч. т.2, с.101).

О необходимом истинно, что оно будет и не истинно, что его не будет. Если же нечто будет с не меньшим и не большим правом, чем оно не будет--- это случайно.

Для Аристотеля необходимость и случайность - равноправные характеристики процессов. Хотя в целом Аристотель полагает мир как космос, который управляется логосом, но конечная эмпирическая жизнь мира включает случайность как равноправную составляющую. Он эксплицирует случайность различными способами. Вторая характеристика такова: случайность -это то, что находится в вещи не по необходимости и не в преобладающем большинстве случаев. Например, человек, роя яму, нашел клад, или образованный одновременно сед. Случайное не вытекает из природы вещи.

Имплицитно выражается мысль, что случайное появляется спонтанно. Это развивается в следующих идеях.

В причинном объяснении всякий раз от наличного бытия

«мы доходим до какого-нибудь начала, а оно к другому уже не идет, /оно/ может выпасть и так, и наоборот, и для самого его появления никакой другой причины нет» /2, с.111/. И «у случайности нет никакой определенной причины, но - какую пошлет судьба; а этого определить нельзя» (2, с. 106).

Имея это в виду, можно сказать, что Аристотель выдвинул два понятия случайности: случайность как акцидентально /внешним образом, не из природы вещи/ присущее и случайность как не имеющее определенной причины спонтанное начало последующей необходимости.

Это, однако, не следует понимать так, что случайное не имеет причины. Случайное не имеет определенной причины. Но как это понимать? Ведь если причина есть, то она определенна? Здесь речь идет о том, что причину случайного мы не знаем, и не можем узнать, рассматривая саму вещь. Ибо эта причина не в самой вещи:

«У вещей, существующих или появляющихся случайным образом, и причина носит случайный характер» /2, с.110/.

Особая проблема - необходимое и случайное в действиях людей и их результатах. Позиция Аристотеля своеобразна. Рассуждения на эту тему в «Аналитиках» ведут к тому, что целевую причину Аристотель противопоставляет и необходимости, и случайности. Те предметы, которые появляются по намерению, появляются

«не по необходимости, а ради чего-то…, но возникает оно не случайно» /Аристотель. Аналитики. -М., 1952, с.268/. «Случайно же не происходит ничего, что происходит ради чего-нибудь» /там же, с.269/.

Возникновение дома в связи с намерением кажется неслучайным, так как тому есть очевидная причина.. В то же время, кажется и не необходимым, так как могло быть иначе, и можно передумать строить. Но из поступков /действий/, определяемых мыслями /то есть целью/ могут возникнуть непреднамеренные результаты -это можно считать произошедшим случайным образом.

«Непреднамеренность - это случайная причина в той группе целесообразного, где оно определяется предварительным выбором /2, с.193/.

Например, при строительстве дома возникает бесконечное множество случайных /то есть не предусмотренных замыслом/ свойств. Случайное в вещи как бы чуждо самой вещи.

Например, при строительстве дома возникает бесконечное множество случайных /то есть не предусмотренных замыслом/ свойств. Случайное в вещи как бы чуждо самой вещи. Экспликации случайного у Аристотеля позволяют выделить идею мягкой необходимости. Речь идет об определении

«что существует не всегда и не в большинстве случаев, это мы называем случайным бытием» /2, с.110/.

Например, холод в летнее время. Из этого следует, что противоположность случайности, необходимость, в частности, это то, что происходит всегда или в большинстве случаев. Что происходит всегда - необходимость жесткая. В это случайность не может вмешаться. Что происходит пусть не всегда, но в большинстве случаев, Аристотель также мыслит как необходимость. Например, теплая погода летом это необходимость, хотя она и может нарушаться временными похолоданиями. И именно поэтому случайное /в смысле - вообще случайность, а не конкретное случайное/ должно существовать необходимо, так как наибольшее число вещей существует в большинстве случаев, а не всегда. Эта идея очень важна: именно она «оберегает» понимание необходимости от мистицизма.

Аристотель обсуждает вопрос, верно ли, что «быть всегда ничему не дано», или есть вечные вещи? Он склоняется к последнему, тем самым признает бытие некоторого царства абсолютной необходимости. Но это не царство физики. Не природа. И не человеческое бытие. Тем не менее, общая античная тенденция дает себя знать, особенно в понимании Аристотелем места случайности в познании. Она элиминируется из познания. Сущее как случайно данное

«не может быть предметом никакого научного рассмотрения», ибо «всякая наука имеет своим предметом то, что есть всегда или то, что бывает в большинстве случаев» /2, с.110/, то есть необходимое.

Этот тезис Аристотеля был священной коровой всей культуры познания на протяжении тысячелетий вплоть до 20 века.

13.2.3. Кант о необходимости/случайности.

Кант анализировал понятия необходимости и случайности в контексте анализа априорных условий опыта. Необходимость поставлена, прежде всего, в контекст «возможность - существование -- необходимость», то есть мыслится как одна из модальностей уверенности нашего знания о существовании вещи. Рассматривая необходимость как проявление причинности, Кант полагает ее наличной в феноменальном мире. Однако она не является объективной в смысле присущности вещам в себе, о которых мы ничего не знаем. Тем не менее, иллюзия существования объективной необходимости нам присуща:

«Наш разум …содержит в себе основные правила и принципы своего применения, имеющие по внешнему виду характер объективных основоположений. Это обстоятельство и приводит к тому, что субъективная необходимость соединения наших понятий в интересах рассудка принимается нами за объективную необходимость определения вещей в себе» /3, с.202/.

Случайность Кант определяет чисто логическим способом. Случайность это то, противоречащая противоположность чего возможна /3, с. 430/. Такое определение логическую суть случайности раскрывает адекватно. Если бы противоположное случившемуся было невозможно, это значило бы, что случившееся необходимо и свою противоположность не допускает к бытию. Но это понимание ни в чем не идет дальше аристотелевского.

В чем Кант заметно обогатил идею случайности, так это в идее свободной причины. Хотя в чисто словесном смысле речь идет о причине как начале какого-то процесса, но по существу идея свободной причины, как способности начинать что-то без предпосылок, есть идея эмерджентного скачка, то есть абсолютной случайности, события, не укладывающегося ни в какую динамическую закономерность. Это обстоятельство выражено у Канта тем, что свободная причинность характеризует не мир феноменов /который причинен и необходим/, а мир вещей в себе. В высшей степени интересна постановка Кантом вопроса о случайности в известной ранней работе. Во «Всеобщей истории и теории неба» он сравнивает два высказывания: «Дайте мне материю, и я построю из нее мир» и «Дайте мне материю, и я покажу вам, как можно создать гусеницу». Он утверждает, что первое - разумно, а второе не имеет оснований /Кант И. Соч. в 6 томах т.1, с.126/. В чем смысл такого утверждения? Он ясен. По мнению Канта, общий необходимый порядок в природе имеет место, и поэтому из исходного первоначала этот природный мир можно дедуктивно сконструировать. Но конкретный предмет /в данном случае гусеница/ возникает эмерджентно, в результате игры случая. Поэтому ее «проект» нельзя увидеть в таких известных начальных свойствах материи, как пространственность, тяжесть и пр. Это представление вполне согласуется с современными знаниями о том, как возникают новые органические формы.

13.2.4. Гегель о неоходимости/случайности

Дальнейший прогресс в рефлексии категории необходимость/случайность усматривается у Гегеля. В отличие от Аристотеля, который указал на два ряда объективно существующих событий - необходимые и случайные -- Гегель указывает, что всякое явление и необходимо и случайно. Тем самым необходимость и случайность полагаются как онтологически относительные. Но почему это так? Ответ на этот вопрос раскрывает понимание Гегелем случайности как таковой:

«Нося тот или иной характер, нечто подвергается воздействию внешних влияний и обстоятельств. Это внешнее соотношение, от которого зависят характер и определяемость некоторым другим, представляется чем-то случайным» /4, с. 119/.

Случайность это

«нечто такое, …чье бытие или небытие, бытие такого или другого рода, имеет свое основание не в нем самом, а в другом» /Гегель. Сочинения, т.1, с. 243/, это «зависимость от внешней объективности» /Гегель. Сочинения, т. 3, с.286/.

Здесь более четко и определенно высказана мысль, сформулированная еще Аристотелем.

Гегель не сводит необходимость к причинности, что отличает его точку зрения от всей традиции.

Говоря об онтолого-мировоззренческой тенденции гегелевской трактовки необходимости и случайности, приходится признать, что он в принципе не изменил традиции, идущей от античности. Он противопоставляет необходимость случайности как что-то более фундаментальное:

«Задача науки и в особенности философии состоит вообще в том, чтобы познать необходимость, скрытую под видимостью случайности. Это, однако, не следует понимать так, будто случайное принадлежит лишь области нашего субъективного представления и потому должна быть всецело устранена, чтобы мы могли достигнуть истины» /Гегель. Сочинения, т.1, с.245/.

Оговорка во второй части этого высказывания отказывается от парадигмы исключения случайности из поля зрения науки, но не расшифровывает задачи науки и философии в отношении самой случайности. Известное положение: «случайность есть форма проявления и дополнения необходимости» сохраняет у Гегеля ведущее место. Это -- свидетельство не полной логической отрефлексированности категории, ибо случайность и необходимость совершенно неразделимы по логическому смыслу и не могут противопоставляться по значимости. Эти два понятия выражают одну категорию - вот, в чем дело и вот, что отсутствует в рефлексивной мысли Гегеля.

Гегелевская онтолого-мировоззренческая позиция полностью была воспринята основоположниками марксизма. Их позицию четко выразил Ф Энгельс:

«где на поверхности происходит игра случайности, там сама эта случайность оказывается подчиненной внутренним, скрытым законам» /Маркс К, Энгельс Ф,. с. 371/. И еще:

«…случайность это только один полюс взаимозависимости, другой полюс которой называется необходимостью. В природе, где также как будто господствует случай, мы давно уже установили в каждой отдельной области внутреннюю необходимость и закономерность, пробивающуюся сквозь эту случайность. Но что имеет силу для природы, имеет также силу и для общества» /там же, с. 306./.

Если это положение истолковать как требование искать необходимое в случайном, то оно вполне естественно и разумно.

Объективность случайности Маркс и Энгельс признавали, хотя вместе со всей традицией не вполне оценивали.

Итак, можно констатировать, что классическая философия не пошла дальше установления идеи онтологической связи и относительности необходимости и случайности при некотором превалирующем значении необходимости. Гениальные прозрения Эпикура /отклонение атомов/ и Канта /свободная причина/ не были в достаточной мере востребованы и развиты в концепцию. Идея необходимости подспудно оказывается определяющей.

13.3. Современное понимание необходимости/случайности

13.3.1. Идея фундаментальной роли случая

В ХХ веке, однако, появилась тенденция, возвращающая к догегелевскому противопоставлению необходимости и случайности в смысле «предоставления» им «собственных» сфер проявления. Так, Э.Гуссерль утверждает: «Индивидуальное бытие любого рода… - случайно» /7, с. 27/. Напротив, «в сфере сущности не бывает случайного» /там же, 209/. При этом как бы не учитывается /в формулировке первого тезиса/ провозглашаемая Гуссерлем «неотделимость факта от сущности» /7, с.26/. Под фактом Гуссерль понимает «случайное индивидуальное». Но если факт неотделим от сущности, где не бывает случайного, как это все понимать? Возникающее противоречие естественно, так в совокупной позиции очевидным образом разрывается то, что невозможно без потерь разорвать: единство необходимости и случайности.

Другая форма такого разрыва - полное отрицание объективной необходимости. Так Л.Витгенштейн говорит в «Логико-философском трактате»:

«Исследование логики означает исследование всей закономерности. А вне логики все случайно»

«То, что завтра взойдет солнце - гипотеза; а это означает, что мы не знаем, взойдет ли оно. Не существует необходимости, по которой одно должно произойти потому, что произошло другое. Имеется только логическая необходимость».

Подобные утверждения, однако, лишены эвристичности. Они влекут за собой совершенно неисполнимые требования. Если бы мы поверили Витгенштейну, нам пришлось бы отказаться от научных исследований, а в обыденной жизни -- выбросить слова, выражающие обязательность и необходимость. Но это невозможно. Язык незаменим. Он требует и позволяет иметь дело, как с необходимостью, так и случайностью. Категория необходимость/случайность неустранима из мышления.

То, что не сумела додумать философия, сделала конкретная наука 20 века. В математике /теория вероятностей/, в физике /принцип неопределенности и синергетическая идея флуктуаций/, в биологии /идея мутаций/ постепенно, но неуклонно утверждается мысль о фундаментальном значении случая в структуре бытия. Эйнштейновскому: «я не верю, что бог играет в кости» противопоставляется «Случай составляет объективную основу Вселенной». Знаменитые пушкинские слова «и случай - бог-изобретатель» гениально выражают роль случая в бытии. Именно случай создает /изобретает/ новое.

Признание фундаментальной роли случайности, все более частое обращение к исследованию стохастических процессов сформировали в современной естественной науке, прежде всего в физике и биологии, вероятностный стиль мышления. Его особенность заключается в том, что он оперирует не инструментарием динамических законов, а статистическими законами, использующими математику теории вероятностей.

Именно случай создает /изобретает/ новое. Именно случайность есть механизм возникновения порядка. Это отчетливо и доказательно показала синергетика. Онтологически универсум случайного - это хаос. В этом смысле принцип «случайность - основа бытия» вовсе не нов. Он присутствует в многочисленных мифообразах начала мира, как перехода именно от хаоса к космосу, порядку. Великолепную характеристику хаоса как онтологической составляющей бытия - звучащую весьма современно! - дал В.С.Соловьев:

«Хаос, т.е. отрицательная беспредельность, зияющая бездна всякого безумия и безобразия, демонические порывы, восстающие против всего положительного и должного - вот глубочайшая сущность мировой души и основа всего мироздания. Космический процесс вводит эту хаотическую стихию в пределы всеобщего строя, подчиняет ее разумным законам, постепенно воплощая в ней идеальное содержание бытия, давая этой дикой жизни смысл и красоту. Но и введенный в пределы всемирного строя, хаос дает о себе знать мятежными движениями и порывами. Это присутствие хаотического, иррационального начала в глубине бытия сообщает различным явлениям природы ту свободу и силу, без которых не было бы и самой жизни и красоты. Жизнь и красота в природе - это борьба и торжество света над тьмою, но этим необходимо предполагается, что и тьма есть действительная сила…

Хаос, т.е. само безобразие, есть необходимый фон всякой земной красоты, и эстетическое значение таких явлений, как бурное море или ночная гроза, зависят именно от того, что «под ними хаос шевелится» /В.С.Соловьев, Соч., СПб, б.г., т.VI, с.472-473/.

13.3.2. Подлинная диалектика необходимости/случайности

Известная формула Гегеля гласит: «Случайность есть форма проявления и дополнения необходимости». Данные современной науки позволяют утверждать противоположное. Идея фундаментальной роли необходимости, господствовавшая в философии и науке до порога 20 века, вызвала к жизни идею динамических законов. Термодинамика в своей теоретической части явилась в образе науки, сформулировавшей статистические законы. Связь параметров в них мыслится как вероятностная. А это в свою очередь означает, что референтом этих законов является действительность, где случайность является фундирующим фактором. Физика 20 века - квантовая физика, физика элементарных частиц, термодинамика неравновесных процессов /обобщенная в синергетику/ -- возвела случай в ранг основы бытия. И теперь можно было бы сказать: «Необходимость есть форма проявления и дополнения случайности». Это позиция науки. Но такова ли должна быть позиция философской логики? Нет, она другая.

Если мы посчитаем эту формулу единственной истиной, мы ошибемся, отдав полный приоритет случаю. Реальность же такова, что мы в одинаковой степени не можем обойтись одним из двух понятий. Истинность того или другого положения зависит от уровня рассмотрения. В одних случаях достаточна формула Гегеля, в других - предложенная новая формула. Но чистое значение - а оно может быть только логическим - заключается в неизбежности абстрактного и синтетического взгляда. Нечто можно рассмотреть как проявление необходимости или случайности /это абстрактный взгляд/, или как проявление того и другого одновременно /синтетический взгляд/.

Логика философской рефлексии необходимости/случайности, как и развитие конкретного естествознания, должна привести к утверждению двух основных идей. Во-первых, это идея их онтологической неразделимости, во-вторых, это идея «творческой силы» случая.

Современное сознание онтологической неразделимости необходимости и случайности «уравнивает» их не только по логической, но и по онтологической значимости, видя их проявления функционально различными.

К миру в целом категории не применимы. Если мир вечен и бесконечен, он не является событием, и все свойства, принадлежащие ему как целому, тоже не суть события, то есть не возникли. Это значит, что он не может быть аттестовано как необходимость либо случайность. Если мир возник из сингулярности или создан Богом, он, конечно, событие. Но у него не может быть внешней причины, так как сингулярность единственна и вне ее ничего нет, и бог не может быть внешним, так как он есть бытие-для-одного /Гегель/ и до творения мира у бога нет внешнего, потому и сам он не может быть внешним. Поэтому возникновение мира не может быть случайным. Но оно не может быть и необходимым в смысле динамической закономерности, так как ни сингулярность, ни Бог не мыслятся как имеющие сложность, что противоречило бы их идее. Не проходит также и идея спонтанной случайности, если не понимать ее мистически /в этом случае она не была бы категорией рассудка и, значит, предметом нашего дискурса/. Спонтанная случайность случается всегда с чем-то, то есть с некоторым внутри мировым сущим, а не с «ничем». Поэтому категория небходимость/случайность не выражает никаких до- или вне- или над-мировых отношений, а исключительно внутримировые.

Когда же мы обращаемся к действительно возможной области проявления необходимого и случайного, тогда представление о «доминировании» того или другого оказывается несостоятельным. Необходимость и случайность логически противоположны и равнозначимы, а онтологически относительны, и поэтому какое-то из них не может составлять основание для другого. То, что есть, всегда есть организованное /то есть база и возможность необходимых событий/, но оно «всегда готово» к дезорганизации посредством спонтанности и внешних влияний /то есть база для случайных событий/. Но возникающий /или существующий/ хаос в свою очередь «всегда готов» к организации. Случайное содержит необходимость в возможности, а необходимое - случайность в возможности /или - соответственно -возможность необходимого и возможность случайного/. В этом заключается их онтологическая относительность и нерасторжимость.

13.3.3.Категория Н/С, закон и закономерность.

Понятия закона и закономерности являются дериватами категории необходимость/случайность, то есть они существуют потому, что нашему мышлению присуща эта категория.

Закон это, прежде всего, форма знания. Это высказывание или формула, утверждающие, что некоторая связь или отношение вещей, событий, состояний реализуется всегда (при некоторых условиях), то есть является необходимой в смысле жесткой необходимости по Аристотелю. Например, закон Ома есть утверждение, что всегда при протекании электрического тока имеет место отношение I=U/R. Идея необходимости органически входит в идею закона. Записать этот закон можно различным способом, например, R=I/U, или «при увеличении напряжения в цепи сила тока с необходимостью увеличивается» и т.д. Это обстоятельство не случайно, а выражает тот факт, что закон описывает не какую-то одну вещь, а многообразие возможных событий. Закон природы /объективный закон/ не есть некое статическое образование, существующее вне происходящих событий или внутри них как их сторона, момент или тому подобное. Закон есть потенция событий, реализующихся с необходимостью. Так, закон Ома не означает, что в мире, в природе актуально есть соотношение I=U/R. Он означает, что во всех возможных случаях протекающего тока при изменении одного из параметров, написанных справа, сила тока меняется с необходимостью.

При таком понимании закона легко эксплицировать закономерность. Закономерность связана с мягкой необходимостью по Аристотелю. Например, теплая погода летом - закономерность. Неизбежная смерть живого существа - закон, а возможность болезни - закономерность.

Особая проблема - вероятностные, статистические законы. Это законы массовых событий, каждое из которых - случайно. Это форма знания о таких событиях, как, например, поведении покупателя на рынке или микрочастиц в излучениях.

13.3.4. Применение категории Н/С к интеллигибельным объектам.

Чисто интеллигибельные объекты могут быть охаракетризованы двояко. Рассмотрим отношение «севернее». «Петербург севернее Москвы» - это случайно или необходимо? «Севернее» -- это не вещь, не свойство, не событие. Это отношение, интеллигибельный объект. Это не что-то существующее в мире безотносительно к некоторой дескрипции, а дескрипции не существуют вне субъекта. Это нарратив, который создает реальность. Будучи создан таким, каков он есть, он не может быть другим. В этой дескрипции есть произвольный ориентир - полюс. Если его принять, то в пределах этого соглашения выражение «Петербург севернее Москвы, а Мурманск севернее Петербурга» будет выражать необходимую эмпирическую истину. Но эта необходимость существует лишь в сложной теоретической конструкции, в которую входит представление о шарообразности Земли, ее вращении вокруг некоторой мыслимой, хотя и реальной и устойчивой, оси, которая направлена к звезде, названной Полярной, которую мы можем найти по описанию Большой медведицы и т.д. Все составляющие /свойства/ теоретического объекта необходимы по определению. Но это чисто логическая необходимость, выступающая как результат соглашения. Ей не противостоит случайность. Это принципиальный момент. Мы выработали соглашение, и пока оно действует, оно действует. Ситуация может измениться только в случае разрыва этого соглашения. В этом плане любой теоретический объект случаен сам по себе, хотя его внутренние отношения необходимы в указанном смысле. В этом плане «севернее» есть случайный объект, имея в виду возможность создания других дескрипций местоположения и взаимного расположения точек на земном шаре. Ведь не обязательно их привязывать к Полярной звезде, или к оси вращения и т.д.

В этом смысле слова Витгенштейна о том, что всякая необходимость лишь логическая, а вне логики все случайно, можно принять. К сфере теоретических объектов полностью относятся рассуждения Аристотеля об особенностях применения необходимости/случайности к сфере преднамеренного, так как они именно преднамеренно создаются.

13.3.5. Познание необходимости/случайности

Необходимость/случайность как форма мышления = наша способность и неизбежность делить вещи, свойства и события на два противоположных класса -- /1/ обязательные, неизбежные, которые не могут быть иначе и /2/ те, которые есть, но могли бы и не быть.

Какие познавательные задачи возникают в контексте категории необходимость/случайность перед научным и практическим познанием?

Различим научное и практическое познание следующим образом. Научное познание направлено на познание общего в типах явлений. Оно есть познание в чистом виде и само по себе не преследует цели обосновать какую либо деятельность или действия, выходящие за рамки действий по дальнейшему познанию.

Практическое познание - познание конкретной вещи, конкретной ситуации с целью использования полученного знания для воздействия на эту вещь или ситуацию с той или иной целью.

Итак, научное познание. Пусть предметом исследования является некий наблюдаемый объект Х, проявивший некое свойство У, так что мы можем сказать: «Х обнаружил свойство У». В чем дальнейшая познавательная задача? Возможен причинный вопрос: почему это случилось? Но, пожалуй, первый по порядку вопрос другой, а именно: является ли это свойство У присущим объекту Х необходимым или случайным образом? От ответа на этот вопрос зависит наше дальнейшее отношение /наш интерес/ к этому свойству.

Если мы предположим это свойство как необходимое, мы утвердим его имманентность объекту, утвердим себя в ожидании его систематического проявления. Естественным образом встанет вопрос о мере и характере этой систематичности - вопрос о законе, которому подчиняется проявление этого свойства. Вопрос о законе превращается в вопрос о динамической детерминации, то есть, теперь, о причине его существования и характера проявления. Таким образом «подозрение на необходимость» оказывается ожиданием закона, открытие которого и становится очередной исследовательской задачей.

Если мы «заподозрим» проявление этого свойства как случайного, ход рассуждений и его итоги будут совершенно другими. Случайность может иметь либо внешнюю причину, ,либо внутреннюю.

Если обнаружится связь его с внешними воздействиями, то здесь - троякое разветвление мысли: либо задача как познавательная в отношении объекта Х в связи со свойством У полностью снимается, либо она переносится с объекта Х на его окружение, либо принимает практический характер. Последнее бывает связано с тем, что свойство У имеет некоторый практический интерес /неважно - положительный или отрицательный/. Тогда, естественно, возникает вопрос о закономерности /главным образом количественной/ проявления этого свойства, с целью усилить или ослабить эту тенденцию путем воздействия на те факторы, которые его вызывают.

Если же причина проявления свойства ожидается как внутренняя, то познавательная задача, возникающая здесь, состоит в вопросе о мере проявления этой внутренней причины: возникает задача статистического исследования, изучения статистики. Случайные события представляют научно-познавательный интерес только в случае их массового характера, позволяющего изучать их статистическими методами. Практически-познавательный интерес направлен, конечно, и на единичные случайные события.

Но каким образом устанавливается необходимость или случайность события?

13.3.6. Феноменология Н/С.

Феноменологическим признаком необходимости является либо континуальное дление, либо упорядоченное повторение. Опыт не может быть бесконечным. Поэтому в чисто феноменологическом аспекте всегда возможно ожидание нарушения наблюдаемой континуальности или упорядоченности. Но у нас нет другого феноменологического отправного пункта к утверждению необходимости, кроме названного. Формулировка закона означает дескрипцию наблюдаемой континуальности или упорядоченности в значимых терминах. Раскрытие причины наблюдаемого свойства /события/ ведет к идее необходимости, если, опять-таки, сама эта причина /1/наблюдается или мыслится как континуально существующая или упорядоченно возникающая и /2/если наблюдается или установлена континуальность или упорядоченность связки «причина -- событие». С античности это обозначалось положением «следствие вытекает из причины с необходимостью». Но поскольку сама необходимость связывалась с причинностью, в этой экспликации содержался порочный круг. Между тем, идеи причинности и необходимости существенно различны, как различна и их феноменология. Причинность содержит идею «порождения», «вытекания из…» или, по меньшей мере - «побуждения». Все это - интеллигибельные объекты, не содержащиеся в созерцании. Они суть интеллигибельные интерпретации наблюдаемой повторяемости ситуации «условия -- событие». Необходимость же, во-первых, опирается не только на повторяемость, но и на континуальность и, во-вторых, она не есть интерпретация, а просто имя созерцаемой устойчивости, континуальности и упорядоченной повторяемости. Все эти три параметра, включая упорядоченность, феноменологически непосредственно даны в созерцании, в модусе оценивающего чувства. Это оценивающее чувство впрямую связано с темпоральностью сознания. Другое дело, что рефлектирующая мысль /философская в частности/ гипостазирует идею необходимости, превращает ее в нечто существующее в виде закона, превращая ее в нечто мистическое, откуда недалеко и от субстантивизации и персонализации в виде Мойры и т.п.

Поскольку случайность определяется как противоположное необходимости, феноменологическим свидетельством случайности является одноразовость и неожидаемость события. На неотрефлексированном уровне связь случайности и неожиданности естественно фиксировалась, так как она характерна для обыденного сознания. Встречаются указания на нее и в научной литературе. Например, П.Рикёр, обсуждая позицию историка и методолога исторической науки Л.О.Минка, пишет:

«Феноменологическая трактовка случайностей сводит их к внезапным и неожиданным в данных обстоятельствах происшествиям. Мы ждем завершения, но нам совершенно неведомо, какое из многих возможных завершений осуществится. Вот почему нам нужно следить до конца» /Рикёр, с.182/.

Однако Минк рассматривает случайность в историческом нарративе чисто субъективистски, как нечто, подлежащее удалению: задача историка - «не подчеркивание случайностей, а сокращение их числа» /там же/. Таким образом, концепция О.Минка в обратной перспективе оказывается совершенно классической. Поэтому естественно возникает представление, которое выражено Минком в следующих положениях:

«В попятном движении /мысли историка - А.К./ нет случайностей» и «не существует случайностей, когда идем возвратным путем» /цит. по: Рикёрс. 182, 183/.

Что это значит? В процессе создания исторического нарратива историк сталкивается со случайностями. Но его задача как раз и заключается в том, чтобы создать такое представление, в котором все они были бы объяснены причинно, и тогда конечный /в данном нарративе/ результат оказывается закономерным. Объективность случайности исключается. Тем самым сама ссылка на феноменологию ожидания оказывается чисто субъективистской и теоретически не принципиальной. Заметим, что описанная позиция резко контрастирует с идеей Аристотеля, которую также рассматривает Рикёр. Аристотель, по его мнению, жестко противопоставляет историю и поэзию /mithos/ , потому что первая имеет дело с реальностью, которой присущи случайности, «над которыми поэт /описывающий реальные события - А.К./ не властен» /Рикёр, с.188/. Совершенно в ином положении находится поэт, который создает, сочиняет вымысливает рассказ /трагедию/:

«Именно потому, что поэт является автором своей интриги, он может оторваться от случайной реальности и возвыситься до правдоподобной возможности» /там же/.

Мы видим здесь сходство поэтического сочинения типа нарратива со свойствами теоретического объекта, которые мы рассмотрели выше. В них нет места случаю, все параметры необходимы, именно потому, что они заданы конституирующим актом автора. При этом для читателя /или решателя математических задач/ неожиданностей может быть сколько угодно. В данном случает уместно сослаться на образ игры, в которой «знание правил не помогает нам предсказать результат» /Рикёр, 182/.

Ссылка на ожидание-неожидание в трактовке необходимости и случайности имеет принципиальный характер, поскольку само ожидание есть экзистенциальная составляющая жизненного мира.

Неожидаемость - первичный признак случайности. Происшедшее и не бывшее перед тем в горизонте хотя бы отдаленных ожиданий мы оцениваем как случайное. В обыденной жизни это очевидно и тривиально. Неожидаемость происходящего является источником идеи случая. Неповторение /одноразовость/ происшедшего вносит в идею случая новый нюанс. Но речь может идти именно о неповторении, а не о неповторяемости. Неповторение - феноменологически наблюдаемо. Имея образ случившегося, мы можем ждать встречи с ним в повторившихся условиях и не получаем этой встречи. Это неповторение. Мы его непосредственно фиксируем. Именно это обстоятельство заставило Аристотеля сблизить случайность с небытием. Оно близко небытию лишь в том смысле, что оно не покоится на континуально длящейся причине. Его как бы нет в постоянной реальной возможности, хотя абстрактная возможность случайного всегда есть. Будучи маркировано неожидаемостью и неповторением как случайное, событие перед научным сознанием ставит задачу своего удостоверения в качестве такового. Исследователь, встретившись с событием, воспринятым первоначально как случайное, должен удостовериться, что он не ошибся в оценке. Установление причины дает такую гарантию, хотя и не сто процентную. Но необнаружение континуальной или упорядоченной причины, как мы знаем согласно критериям существования, вовсе не означает, что она не существует. Утверждение небытия есть форма нашего незнания /или, может быть точнее, «недознания»/. Оценка чего-то как случайного расширяет наш горизонт ожиданий ожиданием неповторения некоторого события. Но как всякое ожидание, оно может не оправдаться. Случайное может повторяться, только не закономерно, не упорядоченно.

Только в весьма общем случае случайное не ожидаемо. Когда мы бросаем игральный кубик или покупаем лотерейный билет, мы, естественно, ожидаем /и совершенно справедливо/, что выпадет некоторое число или выиграет номер. Выпадение числа и выигрыш номера - это необходимость, на нее мы и ориентируемся /в противном случае наше поведение было бы бессмысленным/. Выпадение конкретного числа тоже в горизонте наших ожиданий. Значит, неожидаемость не есть признак случайного? Тут следует различить условие вынесения суждения о случайном и объективную характеристику события. Неожидаемое оценивается нами как случайное, хотя может быть им и не быть, так как неожидаемость - феноменологически - субъективная реальность, а сам феномен события - объективно-феноменологическая реальность. Наше ожидание события никак не влияет на само событие. Случайность и необходимость объективны. Наши оценки события как случайного и необходимого -- субъективны и опираются на субъективные же основания, на феноменологию устойчивого и повторяющегося, и неустойчивого и неповторяющегося. Поэтому первичные оценки желательно проверять рефлексией, а в научном познании это совершенно обязательно, если мы не хотим ошибок.

*13.4. О так называемой необходимой сущности.

В связи с рефлексией категории необходимость/случайность в новом свете видится фундаментальный онтологический вопрос : существует ли необходимая сущность /и, следовательно, фундаментальная онтологическая устойчивость, где случайность -- иллюзия/?

Этот вопрос неверен в основе. Устойчивость и неустойчивость объективно присущи миру, а не являются иллюзией -- ни то и ни другое. При этом они онтологически относительны. Необходимость может прерываться случайностью, изменяя свое развертывание. Случайность может начинать необходимую линию событий. Необходимое в одном отношении, случайно в другом, и случайное в одном отношении - необходимо в другом. Наконец, необходимость проявляется в формах случайности и дополняется ею, а случайные массовые события конституируются в статистическую закономерность. Поэтому положения «все случайно» и «все необходимо» настолько противоречат очевидности эмпирического мира, что их принятие не может быть эвристически использовано нашим разумом для решения каких бы то ни было вопросов. Другое дело положения: «все необходимо в основе, в первоначале» и «все случайно в основе, в первоначале, в фундаменте». Как показывают тексты Платона, Аристотеля, Плотина, Дамаския Диадоха, всей схоластической теологической философии средневековья, Шеллинга и пр. понятие первоначала порождает непреодолимые трудности. Первоначало /первоначала/ не даны и не могут быть даны в опыте в силу того, что они по определению не существуют наряду с тем, первоначалами чего они являются, то есть наряду с вещно-событийной природой. Мы можем мыслить их в качестве таковых, например, бога до создания мира. Но тогда мы должны признать внепространственность, вневременность и внеощутимость такого бытия /согласно сделанному допущению, что мы мыслим нечто существующее до создания мира/. Опытная коммуникация с таким существующим для нас невозможна. Следовательно, откуда мы можем взять определения этого первоначала? И что значит, собственно, «мы его мыслим»? Мысль ведь состоит из высказываний, а высказывания состоят из слов. Следовательно, мы прибегаем в характеристиках этого существующего к словам, которые в принципе не относятся к нему. Поэтому любые дискурсы о таком первоначале имеют характер схоластической игры словами, попытки получить из слов то, что невозможно получить из опыта. Но в словах нет ничего, кроме того, что мы сами в них вложили. А вкладываем мы в них только то, что находим в опыте с конечным и не первоначальным. Сама идея первоначала тоже ведь не что иное, как некий чисто словесный конструкт. Мы не извлекли ее из опыта. Мы соединили вполне нормальное эмпирическое слово «начало» со столь же естественным словом «первый» /и на то и другое можно указать пальцем, хоть это и абстракции/ и получили бессмысленный термин «первое начало». Разве начало может быть не первым? Смысл начала в том, что с него нечто начинается, оно первое в ряду чего-то. В эмпирическом мире начало в пространственном и во временном смысле начинает, то есть переводит из небытия в бытие, является границей бытия и небытия. Из этой ситуации спекулятивная мысль сконструировала ситуацию «вечного начала, вечного бытия, которое и есть начало». Тем самым она субстантивировала и гипостазировала начало, превратив его /в мысли, конечно, на словах/ из границы в вещь. Наивные спекуляции античных философов и философов начала христианской эры можно понять. Но наше время? Когда усилиями лингвистов и философов-аналитиков совершенно ясно раскрыты значение и механизмы мирообразующей функции языка, это представляется совершеннейшим анахронизмом. Из языка нельзя извлечь ничего,

кроме того, что в него вложили. Категориальный и языковый строй нашего мышления задают границы возможного осмысленного дискурса. Конечно, мыслимо их изменение, но исключительно через давление нового опыта. Другого не дано. То, что называют интеллектуальной интуицией, интеллектуальным созерцанием, созерцанием сущности, когда их результаты в коммуникации облекаются в слова, оказывается, не чем иным как новым синтезом слов и обычных представлений. Проследим механизм подобных операций на конкретном примере. Когда-то, задолго до философии, в языке возникли слова типа «образ», «вид» / в греческом это ?????/, которым обозначено было то, как человек видит отдельную вещь. Этот образ легко /опять же в опыте/ «отделялся» от своего носителя, например, повторялся в зеркале или рисунке. Это повторение тоже стали называть образом или видом. Идея несовпадения вида и вещи тоже вполне опытна: нетрудно было заметить, что у вещи есть свойства, которые не входят в ее вид, например, вес или запах, или издаваемый ею звук. Таким образом «вещь» и «ее образ, вид» разделились в сознании. Стали для него разным. Неполная тождественность естественного вида и вида изображенного, например рисунка, тоже вполне очевидна, вполне бросается в глаза. Для сознания и в сознании возникла триада «вещь-ее образ - образ этого образа». Слово «вид» /= «образ»/ было отнесено и к виду естественному и к виду искусственному. Его значение обобщилось, слово стало именем многого, возникла идея образа. Можно стало говорить об образе вообще. Не об этом вот образе. В этой свободе от чувственности «вещь» и «образ» стали свободны друг от друга. Первичная ситуация четко подразумевала: вид есть вид вещи, а образ, рисунок есть вид вида, то есть в конечном счете вещь фундирует образ. Новая ментальная ситуация /свобода вещи и образа друг от друга/ позволила Платону перевернуть отношение и представить, что образ фундирует вещь. Так появилась /могла появиться/ идея эйдоса и мира эйдосов. Этому благоприятствовало то обстоятельство, что человек мог хранить образы /виды/ в памяти и представлении. Комбинировать их там /упрощать и обогащать/ и повторять их в вещной форме, например, вылепить из глины или высечь из камня скульптуру, построить дом, представив его вид посредством воображения. Так образ из тени вещи превратился в ее предбытие, а вещь стала «тенью» образа /идеи/. Во всей этой процедуре - два этапа. Первый - накопление идей в непосредственной связи с эмпирией и второй - работа воображения - обобщение, гипостазирование, перевертывание эмпирических отношений на уровне интеллектуального представления.

Таким же образом возникает идея первоначала и необходимой сущности. Эмпирически данное обозначается словами. Слова «начало», «необходимость», «случайность» гипостазируются. После этого словосочетание «необходимое первоначало» становится возможным и кажется осмысленным. Оно и является имеющим смысл, но не имеющим значения, так как никакими доступными процедурами не сводится ни к какой эмпирии с самосохрнением. Свести к эмпирии можно, но только через разгипостазирование. Но это ведет к утрате смысла данным словосочетанием и к исчезновению идеи, которую мы хотели бы наполнить смыслом.

Итог: идея необходимой сущности не может быть результатом одновременно осмысленного и эмпирически фундированного дискурса. Тут возникает своего рода ситуация «принципа дополнительности» и «принципа неопределенности». Либо мы имеем логичную спекуляцию, не выводимую ни на каком этапе ни на какую эмпирию, либо мы придерживаемся эмпирии, тогда спекуляция оказывается бессмысленной.

*13.5. Категория Н/С и проблема судьбы

Категория необходимость/случайность и ее понимание органически связаны с одним важным мировоззренческо-методологическим вопросом - вопросом о судьбе. Существует ли судьба? Что такое судьба? Можно ли предсказать /предвидеть/ судьбу? Эти вопросы интересуют человека и на обыденном уровне, что проявляется в интересе к гаданиям, астрологии, «ясновидению» и т.п. Предсказания Нострадамуса и некоторых других известных прорицателей вызывают веками не преходящий интерес. Неверно, что наука отрицает или признает судьбу. Это делают отдельные ученые. Владение специфическими научными методами однозначно не определяет отношение к мировоззренческим вопросам, к коим, несомненно, относится вопрос о судьбе.

С философской точки зрения вопрос о судьбе связан с двумя темами - с темой времени/вечности, и с темой необходимости/случайности.

Идея судьбы предполагает некоторую необходимую связь событий в жизни отдельного человека, которая неотвратимо ведет к некоторому уже назначенному итогу. В этом смысле все этапы судьбы обязательны. В каком случае их /как и сам конец/ можно предсказать, предвидеть, предугадать? Что может быть гарантией того, что предугаданное сбудется?

Первый вариант экзотичен и эзотеричен по своей сути: он исходит из того, что будущее сосуществует с настоящим в Вечности. Вечность включает в себя Всё, в ней всё уже случилось, и все уже есть. Часть этого всего в Вечном нам открыта как настоящее, остальное - скрыто. Но поскольку оно есть /не в онтическом, а в онтологическом смысле/, мы можем иметь с ним дело /так как возможность «имения дела» есть главный критерий существования/. Значит в принципе возможно общение с ним и познание его. Такое представление не является внутренне противоречивым, и поэтому пребывает в сфере формальной возможности.

Второй вариант таков: будущего еще нет, оно не существует. Все, что случится или должно случится, еще не случилось. Мы не можем иметь дело с несуществующим. Поэтому будущее не может быть познано посредством общения с ним. Это не означает окончательного ответа, что будущее не может быть познано вообще.. В двух вариантах это возможно. Первый: увидеть ростки будущего в настоящем. Это элементарная ситуация: если мы видим проросшее растение, мы легко представим его будущее /если знаем, что это за растение/ вплоть до конца его существования. То, что базируется на динамической закономерности, выражающей необходимость, мы можем предсказать, и это будет предсказание судьбы. Но лишь возможной судьбы. Почему? Потому, что существует возможность случайно нарушить динамически предопределенный ход событий. Кроме того, чем отдаленнее будущее, тем более возможное предсказание общо, не детально, так как /что показано Аристотелем и Гегелем/ случайное воздействие необходимо всегда есть, и чем дольше существует вещь, тем вероятнее эти влияния и тем больше непредсказуемых случайных корректив этой «судьбы». Каждому понятно, что человеческая жизнь случайными событиями и влияниями насыщена очень плотно. Поэтому, даже зная очень подробно обстоятельства жизни, характер, качества, возможности человека в данный момент, невозможно конкретно предсказать его будущее. Жизнь человека стохастична, поэтому будущее открыто.

Другой вариант возможности познать будущее /судьбу/ при условии, что будущего еще нет: его нет, но есть его план. Этот вариант предполагает необходимость двух допущений: 1. существование мирового разума, который этот план составил и 2. невозможности его изменения самим создателем /что равносильно отрицанию спонтанности /случайности/ в его бытии. Из сказанного ясно, что, при условии, что настоящее и будущее не сосуществуют, предсказание судьбы возможно, только если в мире нет случайности.

Судьба, как уже состоявшаяся жизнь, может быть только предметом объяснения, но не предсказания.

Вопросы для повторения

Основные идеи Аристотеля, касающиеся необходимости и случайности.

Гегель о необходимости и случайности.

Современные представления о диалектике необходимости и случайности.

Необходимость, случайность и закон.

Проблема судьбы в свете учения о категории Н/С.

Задачи и упражнения

Дайте оценку факту распада Советского Союза с точки зрения категории Н/С.

Является ли форма конкретного дерева необходимой или случайной?

Известно, что в загсах наблюдается такой факт: число вступающих в брак различается по месяцам, но ежегодно в один и тот же месяц оно примерно одинаково. Объясните это явление с т.зр. категории Н/С.

Медианы треугольника пересекаются в одной точке. Являются ли это необходимостью, и если да, то какой?

Молекулы газа в сосуде движутся хаотично. То есть случайным образом, однако существует объединенный газовый закон, «pV/T=const при m=const», выражающий необходимость. Как это объяснить?

В лабораторном занятии по курсу аналитической химии вы распознаете химический состав сложного вещества, исследуя его раствор. В каком отношении в этой ситуации может пригодиться знание категории Н/С?

Литература

Аристотель. Метафизика. Кн. Гл.5, 30; Кн.6 гл.2,3; Кн.11 гл.3.

Гегель Г. Наука логики. Кн.2 (Учение о сущности) Отд.3 гл.2.

*Диалектическая логика. Книга 2. - Алма-Ата, 1982.

*В.Ю.Ивлев. «Необходимость», «случайность», «возможность в биологии и их философское обобщение» //Категории. Философский журнал.1997, №2.

*Судьина Е.Г. Вероятность в биологии.- Киев 1984 --§2 Вероятностный стиль мышления, §3 Развитие вероятностных идей в точных науках.

Глава 14.

Система и системный метод познания и деятельности

14.1. Что такое система?

Понятие системы не является категорией в определенном нами смысле. Но его целесообразно рассмотреть, потому что оно является дериватом целой группы категорий. Примерно с 60-х годов XX века оно заняло прочное место в научном мышлении, но существует оно с античных времен. Греческое слово ??????? означает упорядоченное целое, составленное из частей. Сегодня этот смысл сохраняется. Но не только. В понятие системы входит идея упорядоченности, и в этом аспекте оно связано с категорией материя/форма, поскольку форма выражает идею способа организации. Система как целое имеет внутреннее содержание и внешние границы - тем самым она связана с категорией внутреннее/внешнее. Система обладает большим или меньшим внутренним многообразием и тем самым характеризуется мерой сложности. Другие категории тоже находят отражение в понимании системы. Это позволяет сказать, что идея системы есть общенаучное выражение категориального строя рационального мышления. Мысля системно, мы мыслим категориально правильно и эффективно, если мы ориентируемся на адекватное понимание системы и системного метода. Последний заключается не в чем ином, как в рациональном применении рефлексивного знания о категориях, снятом в идее системы.

14.1.1. Что такое система.

Нужно различать два связанных, но различных смысла этого слова.

Под системой можно понимать реальный системный объект. Например, Солнечная система или, скажем, система водоснабжения большого города. Это реальные физические объекты, обладающие системными характеристиками. Подавляющее большинство материальных и духовных предметов, создаваемых человеком, имеют системный характер.

В другом смысле под системой можно понимать абстрактный образ любого системного объекта, или теоретический объект, именуемый словом «система». Он включает в себя набор необходимых параметров любого системного объекта, освобожденный от необязательных свойств. Логический подход требует рассмотреть именно этот абстрактный теоретический объект, который является как бы «системой вообще».

Система в этом смысле есть упорядоченное многообразие. Необходимыми и достаточными параметрами системы являются:

-элементы /субстрат/, -связи между элементами /структура/, -организация, -функции, -системное качество.

Отсюда понятно, почему создаваемое человеком большей частью системно. Создаваемое всегда преследует цель выполнения вещью некоторой определенной функции /например, табуретка для сидения, автомобиль для езды/. Чтобы обеспечить эту функцию, субстрат и структуру вещи необходимо организовать, упорядочить некоторым целесообразным образом. Результатом такого упорядочения является приобретение вещью системного характера.

В неживой природе, где телеологический принцип взаимодействия отсутствует, взаимодействие вещей может иметь случайный и хаотический характер. Поэтому здесь наряду с системными объектами /например, кристаллы некоторых минералов/ возникают и несистемные, хаотические образования, например, груды камней, лавы и пепла, образовавшиеся в результате извержения вулкана.

В живой природе, напротив, всё системно: и отдельная клетка, и организм, и биоценоз, и геобиоценоз, и биосфера в целом. Эта системность может нарушаться лишь случайным вмешательством со стороны неживых стихий и человека.

Системы многообразны, их многообразие обусловлено различными параметрами, но названные выше пять есть в любой системе, они обязательны для системы. Любое нечто, имеющее эти параметры, есть система.

Понятие системы коррелирует с идеей органического целого, в котором все части /элементы/ связаны упорядоченно так, что обеспечивают системное качество. Системное качество есть выражение целостности и эффекта целостности. Элементы системы - это ее материя, а совокупность связей, структура - ее форма. Внутреннее устойчивое единство материи и формы /элементов и структуры/ есть организация системы, фундирующая ее свойства и содержание /в системной терминологии - обеспечивающая её функции/.

В системе в силу внешних воздействий или внутренних спонтанных процессов могут происходить изменения. Если они значительны, система перестает существовать. Изменения менее значительные могут приводить к дисфункциям - нарушениям функционирования отдельных элементов или системы в целом, то есть к изменению ее свойств.

Cистема S может быть подсистемой более масштабной системы А. (Её в этом случае можно рассматривать и как элемент системы А). Тогда совокупность других подсистем, входящих в систему А, составляет внешнее системы S или внешнюю среду. Сама система S тоже может иметь в качестве элементов подсистемы, то есть сложные целостности. Понятия подсистемы и элемента относительны к точке зрения наблюдателя.

Система как таковая имеет свое внешнее и свое внутреннее. Внутренне системы - это ее организация и системное качество. Внешнее системы - это ее функции, которые представляют собой не что иное, как свойства, проявляющиеся в отношениях системы с ее средой, то есть то, каким образом система демонстрирует себя во вне. Можно говорить о внутренних функциях системы. Внутренние функции - это функции элементов /подсистем/, направленные на другие элементы /подсистемы/ этой же системы, и тем самым выполняющие определенные роли в организации самой системы и в поддержании ее целостности. Все это полностью коррелирует с экспликациями простого и сложного, внутреннего и внешнего, которые были даны раньше.

Абстрактное представление о системе можно разными способами применить к описанию одного и того же реального системного объекта.

Приведем пример. Рассмотрим реальный естественный объект - организм. Он является системным объектом. Но его можно представить в качестве системы различным образом.

Представим его как анатомическую систему. Тогда его элементами будут внешние и внутренние органы - туловище, конечности, голова, сердце, легкие, и т.д. Эти элементы закономерно, определенным образом между собой связаны, что составляет анатомическую структуру. Связное единство этих элементов образует тело, системным качеством которого является своеобразная целостность, отличающая его от тел другого типа. Внешними функциями /свойствами/ являются в этом смысле его размер, вес, способность к движениям определенного типа в среде и по отношению к среде. Например, обезьяна может схватить конечностью /лапой/ камень, а копытное животное - не может. Каждый из органов имеет и внутренние функции: конечности поддерживают и передвигают тело, туловище - вместилище внутренних органов и т.д.

Можно представить тот же организм как физиологическую систему. Тогда ее подсистемами /элементами/ будут: система пищеварения, дыхания, кровеснабжения, нервная система и т.д. В этом случае эффектом целостности /системным качеством/ явится жизнь как процесс, наличие метаболизма.

Можно представить этот организм как систему поведенческих актов и реакций - тогда элементами системы будут типы таких актов и реакций, например, ходьба, бег, лежание, погоня за пищей, сон, игра, половое общение, рождение и выкармливание детенышей и т.д. и т.п. Системное качество в этом случае будет проявляться как жизнь в ее эксплицитном выражении. Организм демонстрирует не только себя, а тип такой жизни.

Наконец, можно представить этот организм как систему названных трех систем, которые выступят в этом случае как подсистемы /элементы/.

Осознание того факта, что сложный объект может быть представлен различными системными моделями, составляет исходный пункт системного метода.

14.1.2. Многообразие систем: простые и сложные, статические и динамические, системы с обратными связями, самоорганизующиеся и саморазвивающиеся.

Как в абстракции, так и в реальности существуют различные виды систем. Назовем и опишем следующие: простые и сложные, статические и динамические, системы с положительными и отрицательными обратными связями, самоорганизующиеся и саморазвивающиеся системы.

Простые и сложные системы отвечают экспликациям простого и сложного, которые были даны в нашем пособии. Сложная система - это система, субстрат и структура которой отличаются богатством внутреннего многообразия, из чего вытекает многообразие как внутренних, так и внешних функций /свойств/ и значительное своеобразие системного качества. Онтологически все системы по определению сложные, так как содержат многообразие элементов, связей и свойств. Но мера сложности бывает разная. Онтологически самой простой является система, элементы которой просты, то есть не являются подсистемами, а связи однородны (однотипны). Например, табуретка. В ней можно выделить такие части-элементы: сиденье, ножки и крепежный материал. Конечно, каждый из этих элементов как вещь - сложны, имеют какую-то молекулярную, атомную структуру и т. п. Но эти составляющие частей табуретки в структуру табуретки непосредственно не входят, не определяют ее функции, ее системное качество как табуретки. Поэтому в логическом смысле части табуретки просты. Связи однородны - они все механические. Поэтому табуретка - простая система.

Онтологически сложная система может быть представлена как логически простая. Например, представление организма как системы, состоящей из трех элементов - анатомической, физиологической и поведенческой составляющих - это представление организма в качестве простой системы /простой модели/.

Статические и динамические системы различаются тем, что в первых отсутствует внутрисистемное движение и изменение, а во вторых оно имеется. Как те, так и другие могут быть простыми и сложными. Примерами простых статических систем являются многие простые бытовые вещи: стул, стол, шариковая ручка и пр. Сложные статические системы сложнее простых лишь количественно /например, такой может быть некое архитектурное сооружение/. Простые динамические системы, например, солнечная система, механические часы, имеют в своем составе движущиеся части /элементы/. Сложные динамические системы, например, большой станок-автомат или даже цех-автомат отличаются от простых количеством элементов и движений, но могут быть и качественно более сложными. Например, можно представить себе автоматическое технологическое устройство, в котором имеют место не только механические движения, как в станке-автомате, но и другие типы движения и изменения, например, электрические процессы, химические реакции, заполнение и освобождение каких-то резервуаров /как элементов системы/ и т.п. Сложность существенно возрастает, если в системе имеются движения стохастического /случайного/ характера. Сложные динамические системы подразделяются на те, в которых сам динамизм устойчив, то есть, характер движений не изменяется (солнечная система, станок-автомат), и на те, в которых в процессе их функционирования происходит изменение характера внутренних движений (живые системы, компьютерные игры, в которых при достижении некоторого уровня меняются правила игры).

Особым типом динамических систем являются развивающиеся системы. Они характеризуются тем, что в процессе их существования и функционирования в них возникают новые подсистемы и уровни подсистем, система становится все более сложной и иерархизированной, возникают новые свойства и может возникать новое системное качество. Эти процессы характеризуют восходящую ветвь развития. Её можно назвать прогрессом в том случае, если движение идет в направлении к реализации объективной цели. Этим вообще определяется логический смысл термина «прогресс». Пример - оплодотворенная яйцеклетка, из которой возникает организм с его органами /подсистемы, которых не было в исходной клетке/. Развивающимися системами являются многие социальные институты и подсистемы общества, например, экономика в целом.

Развивающиеся системы обычно имеют нисходящую ветвь развития, то есть движение системы в направлении упрощения и деградации. Это можно назвать регрессом. Примером регресса является старение организма, когда происходит сначала ослабление, а затем и угасание естественных функций.

Понятия прогресс и регресс не имеют абсолютного характера, они относительны к объективной цели того объекта, к рассмотрению которого применяются.

Следующая типологическая характеристика систем: системы с обратными связями. Таковыми могут быть только динамические системы. Большая часть таких реальных систем - сложные, но могут быть и достаточно простые.

Общая логическая суть системы с обратными связями заключается в том, что система реагирует собственными изменениями на изменения, производимые ею во внешней среде.

Система с положительной обратной связью такова. Пусть элемент d системы S оказал действие F на систему Si /во внешней среде/. В ответ система Si оказала обратное действие Fi на элемент d такое, что тот, в свою очередь, оказал усиленное воздействие F1 на сиcтему Si, которая вновь оказала усиленное обратное воздействие Fi1 на d -- и так далее. Действия системы Si на систему S и есть обратные связи, а положительными они названы потому, что они усиливают функционирование элемента d. В тандеме S?Si происходит автоматическое усиление действия их друг на друга. Пример такой системы: «платежеспособный спрос?производство». Рост платежеспособного спроса стимулирует рост производства, а рост производства стимулирует рост платежеспособного спроса /это, разумеется, лишь предельная идеализированная схема данного экономического отношения/.

Важнейшим свойством систем с положительной обратной связью является то, что если нет какого-то регулятора, то такая система неизбежно приходит к саморазрушению.

Система с отрицательной обратной связью такова. Пусть на действие элемента d системы S система Si отвечает таким обратным действием на d, которое как бы подавляет активность элемента d: усиление F ведет к ослабляющему влиянию Fi, а ослабление F ведет к усиливающему обратному действию Fi. Тогда в тандеме S?Si в общем случае усиление одной функции ведет к ослаблению другой, но это ослабление усиливает первую. Обратное действие системы Si есть обратная связь, которая называется отрицательной потому, что она отрицательно действует на действующий на нее фактор (усиление ослабляет, а ослабление усиливает). Принципу отрицательной обратной связи подчиняется соотношение «производство?потребительский спрос» на некотором временном отрезке. Рост производства определенного товара ведет к насыщению рынка, к удовлетворению спроса, который перестает расти и может падать, вследствие чего производство должно сокращаться, но тогда возникает дефицит товара и рост спроса на него, который стимулирует рост производства.

На этом принципе построены многие автоматические регуляторы, в частности, терморегуляторы. Например, в электроутюге с таким регулятором при сильном накаливании размыкается пружина контакта, ток прекращается, и утюг остывает. При слабой температуре контакт, напротив, замыкается, и вновь утюг накаляется до некоторого значения, когда он вновь выключается.