Часть 8.

вратилась из экономики бесчисленного множества малых предприятий в экономику, в которой доминирующее положение занимают немногочисленные, вертикально и горизонтально интегрированные корпорации, работающие по всему миру.

Переход к корпоративному капитализму привел к ряду важных следствий для развития информационной среды, каждое из которых связано с осевой ролью этих корпораций, сконцентрировавших в своих руках огромные богатства. Одно из преимуществ корпораций состоит в том, что информация и информационные технологии развивались таким образом, что именно корпорации и стали их наиболее крупными потребителями. Корпорации располагают мощными компьютерами, для них созданы интерфейсы телекоммуникационных систем и разработаны наиболее совершенные технологии электронной обработки информации, они в состоянии все это себе позволить, а их информационные потребности как раз и могут быть удовлетворены с помощью таких технологий. По мере того как корпорации росли, усложнялись и расползались по всему миру (а они стали в последнее время еще масштабнее, их деятельность - более диверсифицированной, а государственные границы утратили для них всякое значение), становилось, например, ясно, что у них есть прямо-таки «встроенная» потребность в информационных сетях и наиболее развитых системах управления. Имея предприятия, расположенные в разных концах света, корпорации не могли бы существовать без самых совершенных компьютерных технологий, которые позволяют интегрировать эти предприятия в единую систему и управлять ею.

В этом, конечно, нет ничего нового, но, учитывая, сколько ходит легенд о прямо-таки сверхъестественных причинах появления новых технологий, все-таки нужно сказать, что те, кто готовы платить за изощренные информационные технологии, и находят в конце концов то, что в наибольшей степени соответствует их потребностям. Если мы примем во внимание определяющую роль прибыли при капиталистическом способе производства, то поймем, что история изобретений в технике определяется в основном теми, кто платит по счетам. Дэвид Нобл (Noble, 1977), занимаясь этой историей, показал на фактах, что инженерная мысль в США развивалась в тесной связи с формированием в экономике корпоративного сектора. В частности, рассматривая историю создания новейших технологий, Нобл (Noble, 1984) показал, что компьютеризация производства определялась требованием менеджмента, чтобы цеховое звено не принимало никакого участия в разработке новых систем. Менеджмент добивался, чтобы компьютеризация усилила именно его роль в производстве, а не работников цеха.

202

речь шла о дальнейшей концентрации власти в руках тех, кто и так контролировал деятельность предприятий.

Поскольку информационные технологии «отлично соответствуют требованиям мирового капитала» (Schiller, 1981, с. 16), они помогают укреплению системы как в пределах отдельного общества, так и по всему миру. Причем разными способами. В частности, эти технологии дают возможность корпорации использовать местную рабочую силу, местную специфику (политические, региональные, экономические и прочие особенности) с такой эффективностью, которой нельзя было бы добиться без совершенной системы коммуникаций, позволяющей мгновенно связаться с разбросанными по всему миру филиалами компании. Те же технологии облегчают корпорации осуществление стратегии децентрализации (то есть позволяют сокращать штаты работников штаб-квартир и поручать выполнение отдельных функций дочерним компаниям, действующим как «независимые» коммерческие организации), одновременно усиливая роль основного командного звена в центре, поскольку теперь деятельность на местах уже легко отслеживать, а ее результаты - фиксировать с помощью целого ряда методов (например, ведения детализированных данных о продажах, о производительности труда, вплоть до производительности труда отдельных работников).

Информационные технологии позволяют корпорациям выполнять операции по всему земному шару, обращая минимальное внимание на введенные местными властями ограничения. Даже суверенные страны не отслеживают потока сообщений, которыми с помощью частных телекоммуникационных сетей и компьютеров, работающих в реальном масштабе времени, обмениваются между собой корпорации. Как может узнать, например, правительство Индии или какой-нибудь страны в Африке, что делает базирующаяся на их территории корпорация, если информация, касающаяся компании Форда или IBM, передается из Детройта в Лагос или из Нью-Йорка в Бомбей в цифровой форме через спутник, принадлежащей западной компании? Часто возникают вопросы, например, об уровне внутрикорпоративных цен (то есть об использовании корпорацией собственных способов ведения учета, которые позволяют ей снизить издержки по оплате труда или при осуществлении инвестиций, учитывая или, наоборот, игнорируя реальные соотношения цен в данном регионе), но в эпоху информационных технологий и передачи информации в электронной форме на подобные вопросы практически невозможно дать однозначного ответа (Murray, 1981).

В рассуждениях о власти, которую дает корпорациям доступ к Информационным сетям, упускается из виду важное - забывают,

203

что продукты «информационного взрыва» доступны только их собственникам. Я уже многократно возвращался к той роли, которую играют корпорации в сегодняшней экономике, и писал о том как они навязывают нам свои ценности и препятствуют иному осмыслению действительности, что оказывает существенное влияние на информацию. Мы уже отмечали это, рассматривая последствия введения платного доступа к информации и применения в отношении нее рыночного подхода. Теперь я хочу остановиться на отношениях собственности в информационной сфере поскольку эти отношения играют в связи с информацией важную роль. Одним из следствий применения принципа частной собственности по отношению к информации, как мы увидим, стало то, большинство информационных служб работают на корпоративный сектор, где сосредоточена наибольшая экономическая мощь. Другим следствием стало то, что масса информации, приобретенной корпорациями, стала недоступной обществу и, вероятно, останется недоступной навсегда. И именно потому, что она находится в частной собственности. Это очевидно для Герберта Шиллера, который считает, что в современной Америке «колоссштьное количество информации скрывается от общественности, потому что владеющие ею корпорации считают ее частной собственностью» (Schiller, 1991 а, с. 44). Очевидный пример положения, когда собственники делают с принадлежащей им информацией все что хотят, это информация, собранная в ходе исследований рынка и данные о научных исследования и разработках, которые ведутся частными компаниями. Интеллектуальная собственность, патентование и защита авторских прав - это те области права, которые в информационную эпоху процветают, и их процветание - показатель того, какую важность в наши дни приобрели права собственности на информацию.

И. наконец, нужно подчеркнуть, что корпоративный капитал - это отнюдь не какая-то внешняя среда, в которую были помещены информационные технологии. Информационная революция не только совершалась на потребу корпоративному сектору, она управлялась и осуществлялась самим корпоративным капиталом. Ведь это факт, что информационная индустрия представляет собой олигополию, гигантскую и глобальную по своим масштабам индустрию. В списке ведущих поставщиков информационных технологий мы находим несколько крупнейших в мире корпорация вроде IBM, Digital Equipment, Microsoft, Philips, Hitachi, Siemens и General Electric. Эта часть рынка постоянно находится в процессе ферментации; слияния и гкнлошения следуют друг за другом, и вовлеченными в них неизменно оказываются крупнейшие корпо-

204

, которые борются за максимальную долю быстро перестраивающегося рынка, при этом направление их деятельности постоянно меняется: к производству вычислительной техники они присоединяют производство средств связи, к офисному оборудованию - производство вычислительной техники, к издательскому делу - образовательные услуги. Вот несколько примеров, которые иллюстрируют схемы деятельности и приоритеты корпораций в информационной сфере.

В конце 1993 г. американская телефонная корпорация Bell Atlantic Corp. попыталась приобрести Telecommunications Inc. (TCI) - крупнейшего оператора кабельного телевидения, сумма сделки должна была составить около 33 млрд долл. Если бы «самая значительная сделка за десятилетие, которое и так было отмечено беспрецедентными слияниями корпораций» (из заявления члена Федеральной комиссии по связи Джеймса Квелло, приведенного газетой «Нью-Йорк геральд трибьюн» (New York Herald Tribune, 1993, October 11, с. 11), состоялась, то это было бы самое крупное поглощение за всю предшествующую историю, а возникшая после слияния компания заняла бы шестое место в списке 500 самых крупных компаний США, публикуемом журнштом «Форчун». Предполагалось объединить оператора кабельного телевидения и телекоммуникационную компанию, которая уже предлагала ряд информационных услуг (развлечения, электронная торговля, совершенные системы связи). Сделка сорвалась в 1994 г., но нужно учесть, что она была самая драматическая из сделок такого рода, а они в этой области продолжаются. С этой сделкой связана другая: ГС/решила купить Paramount Communications Inc., одну из крупнейших компаний, занятых производством фильмов, со значительным потенциалом в области кино- и видеофильмов. В перспективе виделось создание таким образом «информационной магистрали» XXI в., а непосредственной целью - усиление контроля со стороны корпоративного капитала за проектированием и планированием таких магистралей.

В мае 1991 г. АТ& Т- крупнейшая в мире телекоммуникационная компания, которая не только предоставляла услуги, но и производила оборудование и вела научные исследования и разработки в известном всему,миру научно-исследовательском центре Bell Laboratories, объявила о слиянии с NCR, пятой по величине компанией США в области производства компьютеров. Сделка, Размеры которой оценивались в 7,4 млрд долларов, привела бы к объединению фирм, производящих вычислительную технику и занимающихся телекоммуникацией, и расценивалась тогда как самое значительное событие в компьютерной промышленности (среди

205

других событий «ого рода - установление связей с Европой, в частности с фирии Olivetti). Ее инициатором выступила AT&T, к0, торая была освойдена от ограничений, наложенных на нее в антимонопольным аюнодательством в начале 1980-х годов (предо-ставление услуг иефонной связи). Несколькими годами позже, в 1998 г., А Т& Т всвновила попытки приобрести Telecommunications Inc. Bell Atlantic (пр., которой в 1993 г. было отказано в такой же сделке, сама пояяась на свет в результате расчленения АТ&Тъ 1984 г. Тогда /ШГбыла лишена статуса естественного монополиста на услуги свя1В самих Соединенных Штатах. Взамен отказа от деятельности навстном рынке (на котором работает, например, Bell Atlantic) А Г

Однако самое всштабное из всех слияний произошло в начале 2000 г., когда обиинились America Online (AOL) и Time Warner. America Online, кряейший интернет-провайдер, слился с информационным гигамя (ему принадлежат CNN, HBO, журнал Time, киностудия Warn^rothers и др.), размеры сделки оценивались в 106 млрд долларол1Гс0л0от/5/, 2000, 15 January, с. 23-25). За три года до этого А Т& Т хода купить America Online за 30 млрд долларов, но ее предложеншыло отклонено. В результате слияние привело к возникновению)^ Time Warner - по величине четвертой в мире корпорации!, возможно, первой интегрированной онлай-новой медиакоршаши, способной как обеспечить доступ к Интернету, так и созвать для него наполнение (контент), хотя Я преимущественнолзвлекательного характера.

Эти примеры рюнстрируют важные особенности информационной сферы, вторые имели для Герберта Шиллера решающее значение. Июрмационная индустрия представлялась ему полем, на которочсоперничают гигантские капиталистические

206

корпорации, которые во все большей мере берут на себя ответственность за организацию и предоставление связи и за содержание информации. Поскольку вся эта область развивается по пути конвергенции и интеграции (технологии и услуг, программного и аппаратного обеспечения), в плане организации бизнеса неизбежно начинаются лихорадочные усилия все объединить или все что можно поглотить. Господство в этой сфере корпораций неизбежно приводит к тому, что решающее значение приобретают такие ценности, как прибыльность, возможности сбыта и предложение на основе платежеспособного спроса.

Потребительский капитализм

Сказанное относилось к тому, как Шиллер и другие представители той же школы обосновывают точку зрения на информационное общество, как на общество; наилучшим образом отвечающее потребностям развитого капитализма, его рыночных структур, господствующему в нем неравенству и его корпоративным структурам. Однако есть критики, которые идут дальше этого, причем они следуют двумя путями. Один подход, развиваемый Оскаром Ганди (Gandy, 1993), основан на проблеме слежки с акцентом на классовый подход и на специфику капитализма. Ганди считает, что информатизация социальных связей в таком обществе все чаще выражается в виде слежки за гражданами в интересах класса собственников. В рамках этой концепции, признавая капиталистический характер государства, мы допускаем, что оно выполняет поручение господствующего класса держать в узде угнетенные классы путем наблюдения за ними, ведя, например, досье на активных профсоюзных деятелей, «подрывные» элементы в обществе и радикальных мыслителей. Причем слежка - только этап на пути применения более радикальных санкций к диссидентам. Аналогично использование слежки в экономических целях имеет своей Целью укрепление капиталистических отношений (Mosco, 1989, с. П9-124). Другой подход (связанный с первым) исходит из посылки, что информационная революция направлена на то, чтобы глубже внедрить в повседневную жизнь людей капиталистические отношения, стимулируя развитие потребительского капитализма.

Значение термина «потребительский капитализм» довольно Расплывчато: индивидуалистический (в противоположность коллективистскому) образ жизни, при котором люди «приобретают Жизнь» (Lynd and Hanson, 1933), лично оплачивая все, что они Получают. Это приводит к разрушению социальных связей, погружению в узкий личный мир, пассивности людей (капитализм

207

порождает потребителей), в таком обществе поощряются гедонизм и эгоцентризм. Потребительский капитализм - это упор на частную жизнь, когда соседские связи, ответственность и забота об общем благе уступают место заботе о личных потребностях, которые проще всего удовлетворяются покупками в ближайшем магазине или в универмаге; мечты о самореализации через покупки свидетельствуют о распаде личности (Lasch, 1984).

Развитие информационной сферы - важное условие распространения консюмеризма*, поскольку информация - средство, с помощью которого корпоративный капитализм убеждает людей что потребление - существенный и неизбежный элемент их образа жизни. Созданный информационный колпак, соглашается Шиллер, используется для того, чтобы «внедрить во все стороны человеческой жизни рыночные категории... из которых самая важная - потребление» (Schiller, 1992, с. 3). Здесь у меня есть возможность лишь кратко представить аргументы, которыми он подтверждает тезис о том, что информационная революция насаждает потребительский капитализм.

Во-первых, телевидение во все большей мере становится как средством продажи товаров и услуг, так и пропагандистом потребительского образа жизни. Телевидение и так уже много сделало для формирования образа жизни «покупателя на диване», и аналитики предполагают, что плоский экран телевизора, игровые приставки, Интернет, видеомагнитофон и кабельное телевидение, объединившись, смогут сделать в этом направлении еще больше. Чем прочнее обосновываются эти информационные технологии у обывателя дома, тем энергичнее становятся попытки так сформировать содержание, которое они доводят до пользователя, чтобы стимулировать его покупать еше больше. Рекламодатели и спонсоры предлагают все новые и новые, более эффективные и интенсивные способы направлять аудитории свои «послания»: на платном телевидении - более прицельно строить «картинку», шире использовать информирующую рекламу, более удачно размещать рекламируемую продукцию в контексте сериалов и кинофильмов.

Во-вторых (и это связано с моим «во-первых»), и остальная часть содержания программ, за вычетом рекламы, направлена на то, чтобы сформировать потребительский стиль жизни. Ежедневно телевидение демонстрирует зрителю символы успеха, красоты, моды, популярности, удовольствия и всеобщего восхищения, а зритель, в свою очередь вожделея все это, отправляется по магазинам (Ewen, 1976: Ewen and Ewen, 1982; Ewen, 1988). Этот довод,

* От лаг. consumo - потребляю. - При.», перев. 208

конечно, не нов, к нему уже много раз обращались, осуждая теле-вцзионные «соблазны». Говорили о том, что население, подвергнутое «промывке мозгов», стремится удовлетворить потребности, сформированные искусственно, исключительно для того, чтобы помочь самовоспроизводству капиталистических отношений, а не улучшить жизнь обычного человека. Реже приводится третий аргумент. Суть его в том, что информационные технологии разрушительно влияют на способность человека решать проблемы самому или совместно с общиной. Некогда люди выращивали, например, многое из того, что съедали, на собственном участке, сами шили себе одежду, тогда как сегодня все наши потребности удовлетворяет ближайший супермаркет или сеть магазинов (Seabrook, 1982b). Телевидение и подобные технологии взяли на себя ответственность за наши развлечения, а мы впали в зависимость от машины, которая тешит нас, а мы от нее не отрываем глаз.

Наконец, в-четвертых, новые технологии позволяют корпорациям в большей мере следить за широкой публикой и на основе этих наблюдений более прицельно строить рекламные кампании. Уже много лет назад Даллас Смит (Smythe,1981) изобрел термин «аудитория как товар» (audience commodity), который указывал на связь между стремлением телевидения завоевать максимальную аудиторию и потребностями рекламодателей. Критерием успеха на телевидении стало не содержание передачи, а число смотрящих ее зрителей, именно оно и продается рекламодателям. Все это дожило до наших дней и используется в еще более широких масштабах. Обратите внимание, например, на «газеты», которые бесплатно доставляются в каждый дом данного района. Они совсем и не ставят своей целью познакомить его жителей с местными новостями (скептик может проверить это утверждение, познакомившись с содержанием подобного издания в своем городе). Задача газет - Доказать рекламодателю, что с их помощью объявление попадет в каждый дом на этой территории. Это, конечно, довольно примитивная форма слежки за населением, хотя она обеспечивает доставку информации в каждый дом, тогда как вещающее в данной местности радио и телевидение не дают такой гарантии. Но существуют и более изощренные формы, когда адресные продажи осуществляются с использованием баз данных, которые ведут профессиональные объединения, клубы и магазины. Новые техноло-Гии легко позволяют составлять потребительские профили Потенциальных покупателей на основе объединения данных, выбранных из таких баз данных, и использовать их в тщательно разра-б°танных схемах продаж. Возможности платного телевидения здесь значительно шире, так как оно позволяет расчленить аудиторию в

209

4-2647

зависимости от того, какой канал предпочитает данный сегмент аудитории, и даже от того, как часто и долго эти зрители смотрят этот канал. Исследуя этот вопрос, Кэвин Уилсон (Wilson, 1988) придумал (с. 43) термин «киберпродажи» (cybernetic marketing) чтобы обратить внимание на перспективы использования интерактивных технологий при покупках, совершаемых из дома, по телевизору или с помощью домашнего компьютера. Масса покупателей становится при этом еще более разобщенной, загнанной в узкие рамки домашней жизни, тогда как продавцы получают возможность электронным образом составлять портрет каждой отдельной покупки. Каждая трансакция будет отслеживаться, каждый просмотр программы учитываться, создавая петлю обратной связи между покупателем и продавцом, что приведет к еще более изощренным методам рекламы и к еще более глубокому погружению аудитории в пучину консюмеризма.

Возражения критическим теоретикам

Эта глава посвящена изложению взглядов критических теоретиков на информационное общество. Посмотрим теперь, что им возражают.

Позиция критических теоретиков вызывает несколько возражений. Одно, которое так и просится на язык, касается практических выводов из их критики. Трудно не заметить, что в их трудах нет никаких практических предложений. Познакомившись с их доводами, многие восклицают: «Ну и что же делать?». Другое возражение, которое с живостью выдвигают те, кто выступает против Шиллера и его единомышленников, - это крах коммунистических режимов, который якобы лишает смысла критику капитализма. Поскольку в работах Шиллера, хотя и в неявной форме, присутствует мнение, что общество могло бы быть организовано и не в соответствии с капиталистическими принципами - в частности, он постоянно высказывается в пользу «общественной информации» как альтернативы «частной», - а поскольку эксперименты с коллективной собственностью, как известно, привели к драматической развязке, критических теоретиков просят все-таки ответить на это возражение.

Однако взгляды критических теоретиков нельзя ни отвергнуть, потому что они не предлагают альтернативы существующему порядку вешей, ни проигнорировать, только потому, что некапиталистические режимы оказались несостоятельными. Основная ценность проделанной Шиллером работы в том, что он смог понять И 210

объяснить феномен информационной эпохи. Это важно не в пос-1еДнюю очередь и потому, что любая идея построения альтернативного общества может вызвать доверие только в том случае, если оНа способна дать разумное объяснение, что происходит здесь и теперь. Очень многие сценарии грядущего информационного общества построены на идеалистических мечтаниях о «потенциале и возможностях новых технологий» или о том, чего бы можно было добиться, если бы «вся эта информация стала доступной». Достоинство работ Шиллера в том, что они напоминают нам, что, прежде чем мечтать об альтернативах, нужно понять, что происходит сегодня.

Более того, объясняя, как возникла информационная эпоха, работы Шиллера указывают на принципиальную возможность другой организации общества. Если вслед за Шиллером взглянуть на информационное общество как продукт реального исторического развития, обусловленного взаимодействием общественных сил, то можно представить себе и другой путь развития. Но предполагать возможность альтернативного развития не значит поддерживать тот коммунистический строй, который существовал до недавнего времени, а затем пал.

Шиллер возражал против такой интерпретации. И хотя его угнетала мощь капитализма и его нежелание меняться, он также прекрасно сознавал, что:

те режимы в мире, которые отвергают рыночные принципы и установления, после Второй мировой войны демонстрируют все меньшую способность обеспечить альтернативные пути доступа населения к информации и культуре. На мой взгляд, они последовательно принимают западные медийные стандарты и модели, как если бы те представляли собой реальную альтернативу моделям, которые они сами не сумели развить и использовать.

(Schiller, 1992, с. 4)

Но можно ли это считать адекватным ответом критикам Шил-? Любопытно сопоставить парамарксистский анализ инфор-^ационного общества с тем, который принадлежит правым. Это стоит сделать уже потому, что между ними много общего, с тем, °Днако, отличием, что правые в принципе не видят альтернатив Капиталистической организации общества. Они так же рассматри-Вают информационную революцию как порождение определенно-г° типа общества - капитализма, и поэтому, с их точки зрения, 1ожно представить и другие пути развития, но каждый из них Редставляется им худшим по сравнению капиталистической сис-

ц. 211

темой (которую они также готовы признать несовершенной). Фрэи сие Фукуяма (Fukuyama, 1992) в книге, которая привлекла к себе большое внимание, когда вышла в свет, излагает точку зрения которая не так уж радикально отличается от марксистского анали-за. Конечно, говорит он, мы живем в капиталистическом обществе и, конечно, рыночные критерии определяют, что мы в таком обществе производим. Существенное различие, с точки зрения фу. куямы, состоит в том, что капитализм более эффективно генерирует национальное богатство по сравнению с альтернативными экономическими системами (даже если в политическом плане эти системы развиваются в демократическом русле). Признавая, что коллективизм мог добиваться эффективности в эпоху тяжелой индустрии, Фукуяма считает, что с наступлением «эры информации» это уже невозможно. В эту эпоху ценится, прежде всего, приспособляемость, и роль рынка и предпринимательства возрастают. Коммунистические общества, пишет он, демонстрируют:

гораздо худшие результаты, когда пытаются справиться с вызовом информационной эпохи. Для марксистско-ленинской доктрины «постиндустриальная» экономика с ее сложностью и динамизмом стала своего рода Ватерлоо.

(Fukuyama, 1992, с. 93).

Автор подобных высказываний находится в одном шаге от полного принятия точки зрения Шиллера.

Существует еще одно возражение, но его может выдвинуть только тот, кто с парамарксистской точки зрения окончательно впал в ересь. Из утверждений, что влияние корпораций только возрастает, рыночные отношения распространяются на все новые сферы жизни, ширится консюмеризм, можно сделать вывод, что положение только ухудшается. Когда говорят о том, что все наводнено «информационным мусором», можно подумать, что этот мусор пришел на смену ценной информации, а распространение вычислительных сетей ведет к более жесткому контролю за рабочей силой, гражданами и индивидуальными потребителями, чем тот, который когда-либо существовал.

Но эта концепция информационной «деградации» вызывает скептическое отношение не только потому, что в нашем распоряжении нет сравнительного материала. Не трудно, конечно, показать, что информация в современном обществе не отличается высоким качеством, но не нужно утверждать, что она хуже, чем была до этого. Как показал Энтони Гидденс (Giddens, 1990, 1991), использование информационных технологий для контроля или даже

212

для увеличения продаж корпорациями не обязательно ведет к негативным последствиям. Например, вполне можно допустить, что эффект от систем наблюдения двоякий: с одной стороны, они усиливают контроль со стороны менеджмента, с другой - расширяют возможности выбора для людей. Нельзя же спорить с тем, что внедрение кредитных карточек позволяет корпорациям гораздо лучше отсле-)Кйвать поступки людей, но та же капиталистическая затея привела и к тому, что жизнь многих людей стала легче, во многих сферах жизни облегчились расчеты.

В том, что касается неравенства в отношении доступа к информации, нужно отметить, что радикальные критики капитализма, увлеченные классовыми различиями в доступе к информационным ресурсам, используют довольно грубую модель социальной стратификации в современном обществе. Классификация на «информационных богачей» и «информационных бедняков» уж как-то очень расплывчата и не принимает во внимание всей сложности иерархических отношений в классовом обществе. Короче, она не опирается на социологические данные, которые позволили бы ввести такие переменные, как пол, расовая и этническая принадлежность, не говоря уже о том, что в современном обществе резко возросла доля людей, которые не заняты физической работой, и их позиция в классовой иерархии иная, чем у работников физического труда. Шиллер подчеркивает, что корпоративный сектор экономики получил наибольшую выгоду от информационной революции, и хотя принадлежность к корпоративному сектору имеет явное отношение к классовой структуре общества, нельзя ставить знак равенства между личным состоянием, которое лежит в основе классовой структуры, и состоянием корпоративным. Поэтому «информационные богачи» как индивиды - это не совсем то, что корпорации, и приемлемый аншгаз информационного неравенства должен был бы учесть это различие. Кроме того, упрощенная концепция класса, которую использует Шиллер, не принимает в расчет культурных различий (не сводимых к экономическим), хотя в информационной сфере культурный капитал (например, высшее образование, доступ к библиотекам и владение языком) может иметь решающее значение (сравните положение в обществе богатого неуча с человеком скромного достатка, но при этом хорошо образованного). Я не хотел бы здесь слишком резко противопоставлять культурное и экономическое благосостояния, моя цель сводилась к тому, чтобы показать необходимость более тонкого подхода к социальной стратификации, если мы хотим определить классовые неравенства в доступе и использовании информационных ресурсов.

213

Еще одно возражение вызывает тенденция критических теоп» тиков создавать исключительно «черно-белую» картину развит»" информационной сферы. С ними можно согласиться, что значи тельная часть информации, предназначенной для широкой пук лики, действительно представляет собой «информационный мусор», но из этого не следует, что вся доступная информация обязательно никуда не годится. Конечно, количество телепередач возросло неимоверно, и основная часть этого прироста - смесь из болтовни, боевиков и «мыльных опер», но в абсолютном измерении возросло и количество высококачественной информации. В Великобритании, например, с появлением Chanel 4 в начале 1980-х годов на экране появилось больше американских сериалов, но одновременно возрос объем телевизионных программ и глубина подачи материала. Однако аудитория Chanel 4 так удручающе мала, что иногда напрашивается вопрос, способна ли аудитория и хочет ли она выделять действительно качественные продукты из того, что ей предлагается, и, похоже, что, если это не вопрос культурного уровня, то вопрос, тесно связанный с ним.

Близка к тому, что было сказано, и проблема использования видеомагнитофонов, которая оказала, по крайней мере в Великобритании, огромное влияние на поведение аудитории. Можно было бы предположить, что люди записывают эфирные передачи в основном для того, чтобы посмотреть их в более удобное время. По крайней мере, часть аудитории благодаря этой технологии получила дополнительную возможность смотреть высококачественные программы, которые передаются, как правило, поздно и рассчитаны на немногочисленную аудиторию полуночников, а не на тех, кому приходится вставать еще до 8 утра. Примерно то же можно сказать и о популярной беллетристике. Трудно, конечно, без ужаса просматривать названия всего того, что предлагает сеть магазинов W. H. Smith. Поверхностные детективы конкурируют с «мягкой» порнографией в категории бестселлеров, а Джейн Остин и Элиотом там и не пахнет. Однако если в абсолютном измерении лучше всего продается криминальное чтиво, то и классические произведения стали более доступными и более популярными, чем кто-либо мог подумать в начале революционного вторжения на рынок изданий в мягких обложках.

Вернемся к роли, которую приписывают информации в распространении консюмеризма. Отметим сначала, что обвиняют ее в этом не только парамарксисты. На чрезмерный индивидуализм, на ослабление социальных связей и на основную роль в этом рыночных отношений указывали разные мыслители: от Ортега-и-Гассета, Томаса Элиота и Ф. Ливиса до Джереми Сибрука. Аргумент о том, что информацией манипулируют, чтобы сформировать у человека «лоЖ-

214

ie потребности», убедить его, что его личные слабости и скрытую тревогу можно преодолеть с помощью приобретения каких-то вещей вроде шампуня или дезодоранта, приводился многократно.

Но эти утверждения многократно и оспаривались, причем приводилось несколько взаимосвязанных доводов. Прежде всего, указывали, что время от времени людям действительно нужны какие-то простые вещи, которые наполняют их жизнь смыслом, даже если с чисто практической точки зрения без них обойтись вполне можно. Предположение, что «убогая жизнь» может идти рука об руку с «высокими мыслями», а шахтер или фабричный рабочий приходили после смены и читали Коббетта или Харди, - основано на иллюзиях. Так никогда, конечно, не было: если в XIX в. рабочий и читал что-нибудь, то это была дешевая стряпня, сенсационные истории об убийствах, насилии, пьянстве и падших женщинах (James, 1963).

А теперь вернемся к современности и посмотрим, так ли уж люди одурачены рекламой и прочими завлекательными материалами. Постмодернисты и друтие мыслители, чьи взгляды мы рассмотрим в следующей главе, считают, что у рядовых людей есть достаточно здравого смысла, чтобы понять, что пропаганда потребления лжива, что брошюры туристских агентств далеко не всегда говорят правду, а потребление пива не гарантирует, что вы будете окружены друзьями и товарищами. Они способны воспринимать этот поток коммерческой рекламы остраненно, отдавая должное содержащемуся в нем юмору, иронии, работе оператора, цвету и всему прочему (Schudson, 1984).

Было бы ошибкой делить все население на домоседов и любителей компании. Совсем не обязательно, чтобы люди, которые предпочитают проводить время дома, были эгоцентриками, отрезанными от соседей и не проявляющими интереса к местным событиям (Bellah et al, 1985). Питер Сондерс (Peter Saunders, 1990) высказал мнение, что:

значение, которое приобретает домашний очаг, не обязательно свидетельствует об эскапизме* и пренебрежении общественной жизнью, у людей есть возможность одновременно и полноценно принимать участие и в обеих сферах жизни.

(Saunders, 1990, с. 283)

И, наконец, остановимся на предположении, что единственная причина, которая приводит к формированию «ложных потребнос-

* Эскопизм (от англ.escape - бежать, спастись)- стремление личности уйти от действительности в мир иллючий. - Прим, иереи.

215

1

тей», - коварные маркетинговые приемы, с помощью которых *лж товары сбываются. Это предположение, по меньшей мере, спорно Оно основано на гипотезе, что образ товара в определенном с\а^ ле важнее самого товара, на который хотели бы обратить внимащ» рекламодатели. Но люди не покупают печенье Kit-Kat исключитедь. но потому, что они увидели соответствующую рекламу, это печенье им просто нравится. То же можно сказать и о новых информационных технологиях, предназначенных для домохозяйств: они действительно более качественные, чем их предшественники, идет ли речь о проигрывателях для компакт-дисков, современных акустических системах и даже о телевизорах, которые сегодня более привлекательны, обеспечивают более высокое качество приема и более надежны, чем когда-либо в прошлом. И, конечно, сегодня гораздо больше людей покупают потребительские товары (от духов до игр) не потому, что их соблазнила реклама, но потому, что эти вещи дают им наслаждение и повышают их самооценку.

Резюме

Неправильно было бы завершать эту главу замечаниями чисто отрицательного характера, поскольку я считаю, что критические теоретики внесли ценный вклад в изучение рассматриваемого вопроса (что следует, впрочем, и из размеров посвященной им главы). Некоторые из их идей представляются мне особенно важными для понимания значения информации. Особенно это относится к работам Герберта Шиллера, который, анализируя реальную действительность, а не «возможности технологий» и не «воображаемое будущее», предлагает свое понимание основных категорий, используя которые можно оценить роль и значение информации и информационных технологий.

Он обращает наше внимание на рыночные критерии и роль корпоративного капитализма, но не в состоянии убедить нас в ключевой роли этих факторов. Ему удалось показать, что в «информационную эпоху» классовое неравенство не исчезает. Наоборот, он отмечает, это неравенство стало ключевым фактором, определяющим - в местном и глобальном масштабах, - какая информация создается, при каких условиях и кто при этом получает выгоду. И, наконец, его характеристика «потребительского капитализма» - независимо от того, как относиться к выбору термина и его применению - напоминает нам, сколь значительную роль в информационной сфере играет информация, направленная на то, чтобы побудить человека, казалось бы, скрывшегося в скорлупке собственного дома, что-нибудь приобрести.

7

УПРАВЛЕНИЕ

ИНФОРМАЦИЕЙ

И МАНИПУЛЯТИВНЫЕ

ТЕХНОЛОГИИ

Юр ген Ха берма с

и концепция публичной сферы

В мире есть группа аналитиков, занимающихся проблемой информационного общества, которые, хотя и согласны с тем, что сегодня в обществе циркулирует гораздо больше информации, чем когда-либо раньше, но относятся к концепции информационной эпохи без особого энтузиазма. Эти аналитики считают, что циркулирующая информация подпорчена, что существуют те, кто специально выбирает определенный способ ее подачи, кто наводит на нее «глянец», благодаря которому она склоняет людей в пользу определенной позиции, кто манипулирует ею, добиваясь собственных целей, или превращает информацию в развлечение, чтобы выгоднее сбыть ее как товар. С точки зрения этих аналитиков, информационное общество - это такое общество, в котором создание и распространение информации подчинено целям рекламных кампаний, стало делом специалистов по дезинформации из министерства обороны, экспертов по связям с общественностью, парламентских лоббистов; общество, в котором несоразмерно большую роль играют «надежные источники», близкие к правительственной Даунинг-стрит.

Такая интерпретация действительности, доведенная до крайности, заставляет задать вопрос: а возможна ли в обществе, где так манипулируют общественной информацией, сама демократия, как в нем можно требовать от электората ответственного, осмысленного и просвещенного отношения к выборам? В начале XIX в. Джеймс Мэдисон (Madison, 1751-1836), четвертый президент Соединенных Штатов и один из авторов американской конституции, имея в виду подобные опасения, заметил:

правительство народа без доступной народу информации... это пролог к фарсу или к трагедии, а скорее, к тому и другому. Знание всегда будет управлять невежеством, а если люди хотят свои-

217

ми делами управлять сами, то им нужна такая власть, котору^ может дать только знание.

(Madison, 1953, с. 337)

Слова Мэдисона отдаются набатом в сердцах всех, кто продолжает задавать себе вопрос, действительно ли обилие доступной информации делает нашу демократию более жизнеспособной. Некоторые считают даже, что как раз наоборот: распространение Интернета, телевидения и других средств информации приводят к снижению гражданской активности, нежеланию людей участвовать в демократическом процессе и попыткам скрыться в собственном замкнутом мирке инфотейнмента (infotainment) - инфоразв-лечений (Boggs, 2000). Наши предки мало читали, разве что Библию, Шекспира и от случая к случаю какую-нибудь брошюру, но участвовали в выборах гораздо более исправно. Ведь в 2001 г. в Великобритании, когда проводились последние всеобщие выборы, почти половина избирателей не потрудилась даже проголосовать, а явка избирателей на президентских выборах в США еще хуже, причем так обстоит дело уже давно.

В основе такого рода критики лежит скептическое отношение к информации, особенно той, которая адресована широкой публике. Легко согласиться тем, что информация, которая содержится в базах данных, отражающих биржевые сделки с ценными бумагами, или обращается в корпоративных сетях передачи данных куда лучше той, что была раньше. Однако аналитики, чьи взгляды рассматриваются в данной главе, утверждают, что неизмеримо большее количество информации, которое получает широкая публика, не обязательно лучше, чем прежде, потому что она создается скорее всего затем, чтобы отвлечь, развлечь, чтобы скрыть истинное положение вещей или даже просто обмануть. Короче говоря, значительная ее часть - это дезинформация, которая формируется (по крайне мере так можно подозревать) в интересах определенных групп (политических сил или сил, борющихся за экономическое влияние) и с определенными корыстными целями (особенно для того, чтобы изменить соотношение богатства, которыми распоряжается общество в целом и частные лица). Эт:и группы интересов влияют на формирование этой информации и придание ей нужной направленности.

Некоторые из тем, затрагиваемых аналитиками, взглядам которых посвящена данная глава, обсуждает и Герберт Шиллер. Как и он, эти аналитики отвергают идею о возникновени и нового информационного общества, хотя и согласны с резким ростом значения информации для современного общества. Я начну анализ

218

взглядов этих исследователей с работ немецкого философа Юргена Хабермаса (род. 1929), поскольку под влиянием именно его взглядов на сферу публичной информации и сформировался обсуждаемый подход*. Взгляды Юргена Хабермаса часто подвергались критике. Тем не менее его скептическое отношение к неявно принимаемому предположению, что рост количества информации приводит к появлению более информированного общества, а также настойчивость, с которой он подчеркивает, что вопрос информации - ключевой для решения проблемы, как людям удается жить вместе, делают его труды неоценимыми. Хабермас побуждает поставить вопрос таким образом: всегда ли «больше» означает «лучше» (а, может быть, больше - это хуже?). И тут же ставит вопрос, какая информация нужна в демократическом обществе. Следуя намеченному Хабермасом пути, мы сначала рассмотрим его концепцию публичной сферы информации и попытаемся понять, в чем ее ценность для понимания развития таких ключевых сфер, как телевидение и государственная статистическая информация. Затем перейдем к вопросу о связи информации и демократии в глобальном мире и посмотрим, какие новые угрозы для демократии возникли в связи с приходом глобализации на смену миру отдельных национальных государств.

Сфера публичной информации

Хабермас рассматривает концепцию публичной информации в одной из своих ранних работ, но английский перевод его The Structural Transformation of the Public Sphere: An Inquiry into a Category of Bourgeois Society появился только 27 лет спустя после выхода немецкого издания. В своей книге Хабермас показывает, преимущественно на материале, относящемся к Великобритании XVIII и XIX вв., как в эпоху зарождения капитализма возникла публичная сфера, а потом - в середине и конце XX в. - она пришла в упадок. Эта сфера была независимой не только от государства (хотя и

* Сегодня Хабермас, вероятно, наиболее влиятельный теоретик в области социальных наук, продолжающий традицию франкфуртской школы, к которой принадлежали такие ученые, как Теодор Адорно и Макс Хоркхаймер. На протяжении всей карьеры Хабермас был увлечен исследованием предпосылок существования в обществе открытой и свободной коммуникации, что явно связано с его исследованиями подъема и упадка публичной сферы информации. Я здесь не касаюсь основного направления исследований Хабермаса, но это направление нРкно, конечно, иметь в виду, поскольку именно в этом контексте и возникли исследования, о которых пойдет речь.

219

финансировалась им), но и от основных экономических сил. Это была сфера, позволявшая любому желающему рационально обсудить проблему (то есть провести обсуждение или дискуссию, участники которой лично не заинтересованы в ее исходе, не притворяются и не подтасовывают ее результатов), присоединиться к этой дискуссии и познакомится с ее материалами. Именно в этой сфере и формировалось общественное мнение (Holub, 1991, с. 2-8).

Информация служила становым хребтом публичной сферы предполагалось, что участники публичных дискуссий ясно изложат свои позиции, а широкая публика с ними ознакомится и будет в курсе происходящего. Элементарной и в то же время самой важной формой публичной дискуссии были парламентские дебаты, которые публиковались дословно, хотя, конечно, свою роль (причем существенную) играли библиотеки и публикация государственной статистики.

Идеальную организацию публичной сферы легко представить: это честные члены палаты общин, которые в зале заседаний осуждают проблемы, пользуясь помощью способных и преданных делу государственных служащих, которые честно собирают нужную по ходу дела информацию. При этом весь процесс идет на глазах публики: сказанное добросовестно отражается в официальных публикациях, а пресса обеспечивает доступ к содержанию этих публикаций и старательно сообщает обо всем происходящем, так что, когда дело подходит к выборам, политика можно заставить отчитаться в его деятельности (и, естественно, что он делает это и в течение срока своего пребывания в парламенте, так что вся его деятельность совершенно прозрачна).

Идея публичной сферы чрезвычайно привлекательна для сторонников демократии и тех, кто испытал на себе влияние идей Просвещения. Для первых отлаженная публичная сфера - идеальная модель, на которой может быть продемонстрирована роль информации в демократическом обществе: их привлекает то, что надежная информация, которая предоставляется всем без каких-либо условий, является гарантией открытости и доступности демократических процедур. Концепция публичной сферы бесконечно привлекательна и для тех, кто находится под влиянием идей Просвещения. Она дает возможность людям доступа к фактам, они могут спокойно их проанализировать и обдумать, а затем принять рациональное решение, что нужно делать.

Полезно познакомиться с тем, как Хабермас излагает историю развития публичной сферы, чтобы понять динамику и направления этого развития. Хабермас считает, что публичная сфера

220

или. точнее, то, что он называет буржуазной публичной сферой, „озникло в XVIII в. в связи с некоторыми важными особенностями капитализма, получившего развитие в это время в Великобритании. Самым важным было то, что класс предпринимателей стал достаточно состоятельным, чтобы добиться самостоятельности и избавиться от опеки государства и церкви. До этого в сфере общественной жизни доминировали двор и церковь, подчеркнуто демонстрировавшие приверженность феодальным обычаям, пока растущее богатство новых капиталистов не подорвало господства традиционной знати. Одним из проявлений этого богатства стала растущая поддержка предпринимателями всего, что было связано с литературой и литераторами: театра, кофеен, романов и литературной критики. Затем в свою очередь ослабла зависимость литераторов от покровителей, и, освободившись от традиционных зависимостей, они сформировало среду, критически настроенную по отношению к традиционной власти. Как замечает Хабермас (Haber-mas, 1962), «искусство светской беседы превратилось в критику, а острословие - в аргументы» (с. 31).

Другим источником растущей поддержки свободы слова и реформы парламента стало развитие рыночных отношений. По мере того как капитализм рос и креп, он приобретал все большую независимость от государства, все чаще требовал изменения его институтов и не в последнюю очередь - институтов представительной власти, более широкое участие в которых позволило бы ему продолжить экспансию рыночных отношений. Аутсайдеры, обретя силу и веру в свои силы, хотели теперь стать инсайдерами. Борьба за реформу парламента была одновременно и борьбой за свободу прессы, поскольку те, кто выступал за эту реформу, добивались и большей открытости в политике. Знаменательно, что в середине XVIII в. впервые появились полные отчеты о заседаниях парламента.

Параллельно шла борьба за независимость прессы от государства. Этой борьбе содействовала апатия государства, но немало - и низкие издательские расходы. Как оказалось, пресса XVIII-XIX столетий, в которой был представлен очень широкий спектр мнений, при этом очень полно отражала деятельность парламента, что свидетельствует о существовании тесной связи между развитием прессы и парламентской реформой*. И, конечно, важную роль в борьбе Разных сил сыграло формирование политической оппозиции, кото-

* Знаменательно, что именно в 1832 г. по отношению к прессе стали употреблять выражение «четвертая власть», имея в виду, что ее место - после власти знати (лордов), князей церкви и палаты общин.

221

рое стимулировало столкновение и борьбу мнений, что в конце концов привело к возникновению того, что Хабермас называет рационально-приемлемой политикой.

Итогом развития стало создание к середине XIX в. буржуазной публичной сферы с ее характерными чертами: открытой дискуссией, критикой действий власти, полной подотчетностью, гласностью и независимостью действующих лиц от экономических интересов и контроля государства. Хабермас подчеркивает, что борьба за независимость от государства стала важной составляющей буржуазной публичной сферы. Ранний капитализм был вынужден сопротивляться государству, отсюда борьба за свободную прессу, за политические реформы и за более полное представительство капитала во власти.

В своем историческом анализе Хабермас указывает и на парадоксальные особенности буржуазной публичной сферы, которые он называет рефеодализацией некоторых сфер жизни. Одна из них связана с продолжавшимся ростом капитализма. В течение некоторого времени, отмечает Хабермас, происходило «взаимопроникновение» (Habermas, 1962, с. 141) отношений частной собственности и публичной сферы, но на протяжении последних десятилетий XIX в. хрупкое равновесие между ними постепенно стало нарушаться в пользу частной собственности. По мере того как капитализм становился все более могущественным и влиятельным, его сторонники переходили от призывов к реформам государственных институтов, к их захвату и использованию в своих целях. Короче говоря, возникло капиталистическое государство, а его сторонники стали все чаще переходить от дебатов и агитации к использованию государства, в котором они теперь доминировали, в борьбе за свои частные интересы. В результате члены парламента одновременно оказались и членами правлений частных компаний, политические партии стали получить от бизнеса прямое финансирование, возникли центры разработки партийных стратегий (think tanks), в парламенте начались систематическая лоб-бистская деятельность и обработка общественного мнения, публичная сфера теряла свою независимость. Конечно, свою роль играть продолжали и независимые участники - нужно вспомнить, например, о таких организациях, как «Друзья земли» и профсоюзы, и, конечно, о лейбористской партии Великобритании, - но большинство было за то, чтобы приспособиться к капиталистическим отношениям (Miliband, 1969, с. 195) и, следовательно, расстаться с ролью оппозиционеров (яркий пример - движение новых лейбористов Тони Блэра).

222

Хабермас не утверждает, что происходит возврат непосредственно к предшествующей эпохе. Наоборот, распространение лоббирования и технологий пиара - особенно на протяжении XX столетия - показывает, что жизненно важные элементы публичной сферы сохранились, стало общепризнанным, например, что в некоторых случаях только предшествующие политические дебаты могут придать легитимность принятым решениям. То новое, что внесли технологии пиара в публичную сферу, - маскарад, к которому участники дебатов прибегают, чтобы скрыть свои истинные интересы, рассуждая об «обществе всеобщего благосостояния» или о «национальных интересах», а это, в свою очередь, превращает дискуссию в современном обществе в «в подделку» под настоящую публичную сферу (Habermas, 1962, с. 195). Поэтому, используя термин «рефеодализация», Хабермас имеет в виду скорее возврат к силовому противостоянию, к чему-то сходному со средневековыми судебными поединками вместо честного соревнования различных взглядов и мнений.

Еще одно свидетельство рефеодализации, связанное с упомянутым аргументом, - перестройка системы массовых коммуникаций в обществе. Нужно иметь в виду, что эта система играет важную роль в публичной сфере, поскольку СМИ отслеживают события, происходящие в ней, и тем самым обеспечивают обществу широкий доступ к ней. В XX столетии, однако, СМИ превратились в монополистические организации и в меньшей мере стали выполнять свою важнейшую функцию - доводить до общественности достоверную информацию. По мере того как СМИ во все большей степени выражают интересы класса капиталистов, они не столько распространяют информацию, сколько формируют общественное мнение.

У этого процесса есть много аспектов, некоторые из них рассмотрены в главе 6, но итог состоит в том, что по мере того как пресса становится средством рекламы и берет на себя функции пропаганды (даже в том случае, когда публикует, казалось бы, всего лишь репортажи), публичная сфера приходит в упадок. По тем же причинам - растущей коммерциализации и экспансии корпоративного капитала - сокращается роль литературы, ее функция становится преимущественно развлекательной, теперь это бестселлеры и блокбастеры, которые пишутся не для того, чтобы их критически обсуждали, а для того, чтобы потребляли. Касается ли Дело издательств, прессы или играющего более важную роль телевидения, все они сегодня порабощены, «феодализированы», их задачей стало прославление капиталистического образа жизни. Что они и делают, угодливо рассказывая о жизни звезд, односторонне

223

^аГдДаВтелейПкото!,Я новост*'' подчиняя содержание диктату рек,

аудитории, к кото0РЫе ? *"" Ма^СИМаЛЬНО Увели™ раз^

Об ки'иРои обращена публикация. РЧ

капиталистически^™ отРа™т Распространение и укрепление

социальные спя™ отношен ии> которые подавляют любые ДругГ

ля?к ^Гы Н° кроме; ЭТИХ тенденций в обществе созван?

лаась noneb™ го?' К°ТОра* В ™1-Х1Х вв. яростно сопро^

сила нередко Про2ДарСТВа яодчинть себе ^личную сферу. Эта

торое несло наГв*"™"* В ПОПЫТКах плыть ПР°ТИВ течения, ко-

вспомнитьотойс01СТОРОНУ^аЗВНТОГО капитализма- Здесь нужно

внесла существен?ДИаЛЬН°И Т™' К°Т°РаЯ В совРеменн™ мире

с/и^. Хабермас об? В1С1аД ° формиР°вание этоса ^'>'же««л 0^е.

ной публичной сф^РУЖИЛ' <ЧТ° С М°МеНТа заР°адения «бУРжуаз-

оказались между р1,!РЫ>> В НСИ НаШЛОСЬ МССТ° ДЛЯ ЛЮЛей' кот°РЫе

имущими Зжст я » М И госУдаРством' межДУ оуржуазией и власть

торых тосУдарствен,МеЮ В ^ ^"и*' адвокатов' вРачей и ™«>-ческие отнощеьшя ГНЫХ слУжащих' "° мере того как капиталисти-доминирующими ^тановились в обществе и в самом государстве стали подталкивав Р6ДСТаВИТеЛИ ЭТ°И И некот°Рых ДР^Х ^п публичной ссЬеоы /°СуДарСГВ° поддеРжать некоторые институты талистическое г k°T°Pbie е ще не полностью подпали под капи-успеха. Хабермас ^дство' и ^°6™Mcb в этом даже определенного низаций обществе^113367' * частнос™' на возникновение орга-ством «поскольку в !!°ГО вещания' кот°Рые б*™ созданы государ-

интерпретируюших JJ°M ^^ ^Y" M°«™ бЫ вьшолнять своих

защищены ^ функции и не были бы в достаточной мере

188) Также капк>алистиче;ского влияния» (Habermas, 1962, с. стве сохши ЮЖН° объяснить, как удалось в современном обще-

лиотеки госудаер^таЧеСК°ЛЬК(> ВЗЖНЬ1Х ИНСТИТУТОВ: публичные биб-жественны р еннУю статистическую службу, музеи и худо-

листическая^сТем^ ДаЖ6 СИСТСМУ ВЫСШеГ° обРазования- Ка™-их в сист ИЬ1СМ^ делала столь энергичные попытки включить

выступить гарантом^тношенмй- что государство было вынуждено

ры публичной сфепкСО?аНеН'1Я ^"^ ЭЛементов инфраструкту-

можетобес " А °ЛуГИ общества в наилучшей степени

ней меое 6ЧИТЬ ^'нкциони Рование публичной сферы. По край-

расппо ' П° °ТНОЦаению к информационной сфере он требует

гтпя „р^РаНСНИЯ ин ^Формации среди самых широких слоев обше-

CJBd НСЗЗВИСИМО ОТ ъ-

беспристрастного и ^ возможности платить за эт>' информацию,

„,,„ ^ - л, Политически неангажированного представле

ния ЭТОЙ ИНСПОПМЯН k Т- .

TPTTUIJLT чирмац^,и такое отношение встречается с подозри-

icjibHbiM и часто нр^. ~п

сейчас в обществе к^СТОР°ЖеННЫМ отношением Доминирующего

щ |зс кс^)рпоригивного капитализма.

224

Читая работу Юргена Хабермаса об истории развития публичной сферы, невольно думаешь, как же хрупка эта сфера и насколько непрочно ее будущее. Даже в свои лучшие дни буржуазная публичная сфера не была средством, которое вполне было способно обеспечить то, что немецкий философ называет «неискаженной коммуникацией». А его рассказ о том, что происходило с этой сферой позже, наводит на еще более мрачные мысли. Его интерпретация вполне укладывается в русло наиболее пессимистических прогнозов теоретиков франкфуртской школы. Особенно характерны взгляды учителя Хабермаса Теодора Адорно: капитализм торжествует, самодеятельность индивида сведена к минимуму, крайне ограничены возможности критической мысли, в эпоху транснациональных медиаимперий и заполняющей все рекламы для публичной сферы просто больше не осталось места. Медий-ные корпорации заботятся прежде всего о рынке сбыта, производимая ими продукция направлена лишь на то, чтобы собрать максимально большую аудиторию для рекламодателей и поддерживать предпринимательство. В итоге они создают лишь разные виды развлекательной продукции: приключенческую стряпню, пустую болтовню, сенсации, сплетни о личной жизни знаменитостей, восторги по поводу современного образа жизни. Все это, раздутое до последних пределов, притягивает к себе и неплохо продается, но информации во всем этом ничтожно мало. Авторы этой продукции не ставят перед собой более серьезных задач, чем «незаметно подталкивать аудиторию к непрерывному потреблению» (Habermas, 1962, с. 192), но уж к данной цели они относятся серьезно.

Хабермас идет дальше, чем сторонники Маркса. С его точки зрения, публичная сфера не только ослаблена вторжением рекламы и присущей ей этики, но ей еще нанесен существенный урон технологиями пиара. В этой связи на Хабермаса произвела сильное впечатление карьера Эдварда Бернайса (1891-1995) - старейшины американского направления «управления общественным мнением». Хабермас рассматривает его карьеру как особенно показательную для эпохи гибели публичной сферы. Для него все, что представляет Бернайс и его многочисленные последователи, связано с исчезновением характерной для публичной сферы традиции рационального обсуждения, на смену которой пришли лицемерие и манипуляции политиканов (Robins and Webster, 1999). Для К)ргена Хабермаса это отказ от «критериев рационштьности», летавших в основе публичной дискуссии: подобные критерии «полностью отсутствуют среди хитроумных приемов формирования кон-С?нсуса», которые превращают политическую жизнь в шоу, разыг-

225

рываемое перед одураченными «зрителями, которые тут же готовы * нему присоединиться» (Habermas, 1962, с. 195).

Хабермас с глубокой тревогой размышляет о сегодняшнем положении вещей. Все мы, получив избирательные права, приобщились к политике, но не привело ли это к тому, что мнение масс возобладало над разумной аргументацией? Плохо то, что избиратель частенько не задумывается над важностью вопроса, который ему предстоит решить, но еще хуже, что после появления всеобщего голосования каждый избиратель сталкивается с «современной пропагандой» (с. 203), которая в «манипулируемой публичной сфере» получила возможность управлять общественным мнением (с. 217). Так что у просвещения есть и мрачная сторона. Какой смысл в том, что люди голосуют, если они не могут понять, за что они голосуют? Зачем нужна дополнительная информация, если она используется для обмана? «Янус двулик: просвещение оборачивается надзором, информация - рекламой, воспитание - манипулированием» (с. 203).

Публичная сфера и изменения в области информации

Сказанное выше - частичное изложение труда Хабермаса, в котором особый упор сделан на роль информации во взлете и падении публичной сферы. Прежде чем двинуться дальше, отметим, что взгляды Хабермаса стали объектом критики (Johnson, 2001). Серьезные возражения были выдвинуты в отношении изложения им фактов, на которые опирается его концепция информационной сферы. Некоторые исследователи не согласны с «полным упадком» этой сферы, который вытекает из работы Хабермаса (Hohendahl, 1979), тогда как другие сомневаются, скрывается ли за словами «публичная сфера» вообще какая-нибудь реальность (Schudson, 1992). А еще отмечают, что Хабермас забыл, что женщины не допускались в публичную сферу (Landes, 1995), что существовала «публичная сфера плебса» (Кеапе, 1991), то есть рабочий класс тоже боролся за то, чтобы быть представленным во власти. Кроме того, Хабермас, как оказалось, не учел корыстных интересов профессионалов, которые обслуживали публичную сферу (Calhoun, 1992). И, наконец, что именно имел в виду Хабермас под рациональностью, которой он приписывает такое большое значение, говоря о публичной сфере? К последнему вопросу я еще вернусь.

Несмотря на все эти недостатки, идея публичной сферы все же обладает большой притягательной силой и фиксирует внимание

226

связи между информацией и демократическим образом правле-нйя (Curran, 1991, с. 33). Если допустить, что общественное мнение должно формироваться в результате открытого обсуждения, то эффективность этого процесса окажется обусловленной количеством информации, ее доступностью и способом доведения до потребителя. Проще говоря, наличие надежной и адекватной информации облегчает проведение полноценного обсуждения, тогда как недостаток ее, и тем более ее тенденциозность, почти неминуемо приведут к предвзятому решению и нелепому обсуждению. Это соображение привело некоторых аналитиков, особенно Николаса Гарнэма (Garnham,1990, 2000) к идее использовать понятие публичной сферы для осмысления изменений в области информации. При этом введенное Хабермасом понятие используется, чтобы оценить, какая информация была доступна в прошлом, как она изменилась и в каком направлении идут дальнейшие изменения.

В частности, концепция информационной сферы была использована для анализа изменений в трех взаимосвязанных областях. Первой стали такие институты публичной сферы, как ВВС и сеть библиотек, причем авторы, которые рассматривали этот вопрос, утверждали, что информационным функциям этих учреждений был нанесен ущерб главным образом, если не исключительно, в результате попыток заставить их играть по рыночным правилам. Вторая область связана с общим беспокойством, которое вызывает превращение информации в товар. Эта тема пользуется большой популярностью среди критических теоретиков, взгляды которых были рассмотрены в главе 6. Аналитики предвидят гибельные для публичной сферы последствия отношения к информации как к чему-то, что торгуется ради прибыли, считая, что это приводит к снижению качества политического дискурса и понижает уровень участия в политической жизни (Boggs, 2000).Третья область - это общее состояние системы коммуникаций в современном обществе, в которой, по мнению аналитиков, в силу разных причин создается и распространяется все больше недостоверной и искаженной информации. В поле их зрения попадают новая система коммуникаций, которая делает упор на коммерческие принципы и не поощряет распространение почти ничего, кроме эскапистских развлечений; распространение таких форм финансирования информации, как спонсорство, реклама и пиар; все большее распространение технологий манипулирования информацией, которые используют политические партии, корпорации и другие группы, все чаше прибегающие к помощи беззастенчивой пропаганды. Рассмотрим подробнее некоторые из используемых при этом методов.

227