Часть 11.

мает, с кем он связывает свою судьбу, а, оценивая риск распада семьи, примет во внимание, например, что этот риск возрастает, если будущие муж или жена уже разводились до этого. Речь идет, конечно, не о каких-то подсчетах, но очевидно, что, принимая столь личное и рискованное решение, человек попытается разузнать о будущем супруге все что можно и где только можно. Из таких же принципов исходит правительство или руководство корпорации, разрабатывая политику в области окружающей среды, транспорта или сельского хозяйства, и тут работает та же схема: отслеживание и сбор информации, а затем ее оценка и принятие решения на основе оценки рисков.

Образ жизни, который мы ведем, исполнен тревог и неуверенности. Но вот ведь в чем парадокс: мы пользуемся гораздо большей свободой и в гораздо большей степени контролируем нашу жизнь, чем наши предки, но в итоге чувствуем себя менее уверенными, мы не знаем, как поступить, в то время как раньше люди поступали «как следует». Детей они воспитывали в почтении к традиции, за дело брались потому, что «это нужно сделать», а к смерти относились, как естественному явлению. Сегодня же родители постоянно озабочены тем, как найти общий язык со своими отпрысками, все время придумывают новые способы выполнения работы, а смерти противятся с помощью медицины, диеты и физических нагрузок. Жизнь в посттрадиционном обществе полна парадоксов, о которых мы еще поговорим, но сейчас подчеркнем, что в этом обществе постоянно существует повышенный спрос на информацию, вызванный, с одной стороны, тем, что все традиционные решения подвергаются сомнению, а с другой - стремлением к более полному контролю на всех уровнях - от политического и корпоративного до личностного.

Парадоксы современного общества

Хорошо известно, что большинство социологов относятся к попыткам отслеживать разные стороны человеческой деятельности с подозрительностью. Например, Макс Вебер соглашался с необходимостью бюрократии, но это нисколько не примиряло его с перспективой мира, в котором будут распоряжаться «бездушные спецы и холодные сластолюбцы», он испытывал отвращение к «механической окаменелости» организаций, действующих по писаным правилам, они ему напоминали «железные клетки» (Weber, 1930, с. 181-182). Учитывая распространенность такого отношения - вспомните хотя бы роман «1984» Оруэлла и образ Большого брата,

281

который следит за каждым нашим шагом, - обратим внимание л то, что можно было бы назвать парадоксами современного общ* ства. Полезно сначала провести различие между индивидуацией*. индивидуальностью. Когда говорят об индивидуации, имеют в виду что в поле зрения находится каждый отдельный человек, он изве^ стен, на него заведена отдельная запись, в которой значатся его имя, дата рождения, адрес, послужной список, полученные щ, оценки и личные предпочтения. Индивидуальность - а многие аналитики считают, что именно ей и угрожают рост социальной организации и мониторинг, сопровождающий этот рост, - это нечто иное. Это способность распоряжаться собственной судьбой, вести себя независимо, контролировать течение собственной жизни. Критикам кажется, что эта способность не очень-то нравится тем органам, которые осуществляют индивидуацию, и плохо сочетается с их стремлением собрать о человеке побольше информации.

Зачастую индивидуация и индивидуальность смешиваются, причем неоспоримый рост индивидуации толкуется как угроза индивидуальности. Индивидуация, бесспорно, нужна, если мы хотим проводить мониторинг и наблюдение, но накопление сведений об отдельном человеке - его доходах, жилищных условиях и т.п., - в действительности необходимое условие развития его индивидуальности: ведь он же хочет, чтобы к нему относились, как к уникальной личности, он надеется что получит то, без чего он не может проявить себя как индивидуальность и оставаться верным самому себе. Если мы намерены уважать и охранять индивидуальность членов нашего общества, нам нужно знать о них гораздо больше. Известны должны быть хотя бы ваше имя, возраст и адрес, чтобы вы могли принять участие в голосовании. Если мы ставим своей целью, чтобы члены общества были обеспечены жильем и средствами к существованию, чтобы они могли реализовать свою индивидуальность (едва ли одинокий, озябший и нищий человек способен самоутверждаться), то этого можно добиться только после индивидуации, точно зная личные обстоятельства каждого.

Сказанное не исчерпывает тему, целью сбора информации может быть не только удовлетворение потребностей людей. Известно, например, что во многих сферах индивидуация это та основа, которая позволяет организациям, предоставляющим населению высокотехнологичные услуги, сделать эти услуги персонифицированными. Индивидуацию осуществляют, например, телефонные сети, где каждый абонент имеет уникальный номер; это позволяет накапливать о нем огромное количество детальной информации, так как каждый звонок регистрируется; известно,

282

да звонил абонент и сколько времени продолжался разговор. На снове этой информации телефонные сети, которые в развитых государствах соединяют каждый дом с любым местом на земном шаре, предлагают ряд услуг, которые значительно обогащают жизнь их абонентов (Mulgan, 1991). Соединение происходит одним нажатием кнопки, позволяя людям поддерживать дружеские, семейные и профессиональные связи, то есть те отношения, которые и дают возможность человеку сохранить свою идентичность и индивидуальность. То же можно сказать и о межбанковских сетях. Сейчас у многих людей есть кредитные карточки какой-нибудь платежной системы, и любая операция с такой карточкой может быть отслежена, а индивидуация позволяет построить для отдельного человека профиль его расходов. Мониторинг платежей и покупок отдельного человека и так производится платежной системой, но результаты этого мониторинга можно было бы использовать, чтобы облегчить жизнь всем участникам этой сложной деятельности: на ее основе проще принимать решения о выдаче кредита и значительно упростить процесс повседневных покупок. Это оценили бы все, кто, путешествуя, пытался заказать номер в отеле, взять напрокат автомобиль, обменять иностранную валюту, а то и просто боялся, что его обкрадут.

Но если связать рост информации о людях с ущербом их индивидуальности нельзя непосредственно, то есть еще один парадокс, мимо которого трудно пройти. Мы вышли из мира, где многое значили соседские связи, а создали общество, в котором нас окружают посторонние люди. Для социологии в этом нет ничего нового; о переходе от общинного уклада жизни, характерного для доиндустриальной эпохи, когда связи между людьми имели, как известно, личностный характер, когда жили «одной деревней», к укладу жизни современного урбанизированного общества, говорили уже много раз. Сейчас, когда мы общаемся с посторонними людьми, нам известно о них только то, что один из них водитель автобуса, другой - продавец, третий - торгует газетами. Уже Зим-мель* писал о двойственном влиянии этого перехода: мы ощущаем себя дезориентированными в этом новом мире, среди посторонних людей и одновременно свободными от тесных рамок общины. Большой город «расщепляет» человеческую личность, он обезличивает людей, но одновременно и освобождает их от пут деревенской общины. Другими словами, при переходе к городскому образу жизни вы перестаете ощущать на себе пристальный взгляд

* Георг Зиммель(Оеог§ Simmel) (I858-I918) - немецкий социолог и философ. - Прим. перев.

283

соседа, но одновременно ослабевает и тот контроль над ващей жизнью, который на межличностной основе осуществляла над вами община. Переселяясь из деревни в город, человек перестает бояться сплетен, любопытных взглядов, бесконечного выяснения отношений, характерного для соседского общения. В городской среде человек может быть независим, и если он того пожелает, то окружающие будут знать очень мало о его частной жизни, он может сам определять, с кем общаться, он может выбрать нестандартный образ жизни и не бояться осуждения, он анонимен.

Парадокс, однако, в том, что урбанизированное общество значительно более жестко социально организовано по сравнению с сельским. Чтобы существовать, урбанизированное общество должно собирать гораздо более подробную информацию о своих членах, чем традиционное общество. Информация, которой располагает урбанизированное общество об отдельной личности, гораздо более детальна, касается более чувствительных сторон жизни и более прицельна, чем все сведения, которыми располагала доин-дустриальная община. Тогда о человеке знали то, что сохранила людская память и что постоянно всплывало в разговорах о нем; на смену этим весьма несовершенным способам сбора и хранения информации пришли другие: сведения собираются и в течение долгого времени накапливаются в виде записей на бумаге и в памяти компьютеров, в интегрированных базах данных, в протоколах телефонных и энергетических компаний, где отмечаются оказанные услуги, в банковских счетах. Сомневающимся в точности и значимости такой информации нужно представить себе, что о них можно узнать из записей платежной системы, регистрирующих все операции с их кредитными карточками. Из этих записей можно узнать, по крайней мере, сколько вы тратите, где, и на что, сколько вы зарабатываете, в какой клуб ходите, где и даже насколько регулярно вы питаетесь (Burnham, 1983, с. 20-48).

В анонимном мире большого города о вас можно собрать даже больше информации, чем в деревне от соседей. В городе легко избавиться от надоедливой слежки близких и друзей, но куда вы денетесь от всевидящего ока налоговой службы, от органов здравоохранения и местной власти. Конечно, большинство проводящихся исследований анонимны, я имею в виду, что большая часть того, что известно о личных сторонах жизни человека (его покупках, сексуальной активности, стиле жизни и политических пристрастиях) не связано с определенным именем, отсутствует ин-дивидуация. Но суть все-таки в том, что люди сегодня, живя среди посторонних, находятся под более пристальным наблюдением, чем раньше, когда они жили в замкнутых общинах, и о них больше

284

0звестно, чем раньше. Мы, например, больше знаем об их сексуальном поведении, стремлениях и скрытых мотивах, а также о политических взглядах в данный момент. Все это отдаляет современное общество от доиндустирального, когда таких механизмов сбора информации не существовало. Однако собранная информация, хотя и влияет на наше понимание происходящего и даже на наше поведение, обычно не доходит до уровня отдельной личности, хотя и учитывает полученные от него исходные сведения. Несмотря на свой обобщенный характер, эта информация часто очень существенна для работы различных организаций (для политических партий, для торговых сетей, для семейного планирования и т.п.), она позволяет создать системы с обратной связью. Отдельные люди, получая эту обобщенную информацию от СМИ и от системы образования и лучше понимая жизнь других людей (их чаяния, стиль жизни, сексуальные предпочтения, отношения с детьми), сами совершают более осознанный выбор. И снова парадокс: чем больше мы знаем о других, тем легче нам реализовать потенциал собственной индивидуальности, сделать свой выбор.

Имея в виду дальнейшее изложение, когда мы перейдем к теме растущих масштабов слежки за населением, нам нужно будет иметь в виду то, что было сказано о парадоксах и противоречиях современной жизни, в противном случае легко будет впасть в манихей-скую ересь (Lyon, 2001). Ведь чем больше за нами следят (тем самым неизбежно ограничивая нашу личную свободу), тем больше возникает структур, которые хотели бы ограничить и нашу независимость. Первая наша реакция: «Как это ужасно!», но это реакция поспешная и упрощенческая. Особое возмущение вызывает роль во всем этом государства, и это основная тема данной главы. Но постараемся все-таки воздержаться от поспешных и поверхностных выводов.

Национальное государство, насилие и слежка

Пытаясь объяснить феномен все более широкого использования методов наблюдения за населением и появления жестких организационных структур, Гидденс обращает особое внимание на роль государства. Я хотел бы задержаться на этой теме, но сначала выделю одно обстоятельство, на важность которого многократно указывал сам Гидденс. Он подчерчивал, что, говоря об обществе, мы на самом деле имеем в виду национальное государство. Изучая современное общество, реально мы рассматриваем его в границах

285

современной Великобритании (если мы британцы) а когда хоъ сравнить различные общества, то на самом деле сравниваем Л личные страны (например, Великобританию и Соединенные Щ^ ты). В большинстве случаев, приравнивая общество к государств мы не совершаем особой ошибки, но нужно иметь в виду что ? ' термины отнюдь не синонимичны. Национальное государство это очень специфический вид общества, которое в мировой рии возникло только в Новое время.

.

Понятие национального государства сформировалось только

конце XVII - начале XVIII в., и хотя оно сыграло главную роль!

том, что мы называем современным миром (Gellner 1983) он

все-таки является артефактом и должно изучаться как таковой

Национальное государство - это не общество вообще, это только

специфический тип общества с присущими ему особенностями

Далее в сжатом виде мы представим точку зрения Гидденса на эту

проблему. Он настаивает, что с момента своего появления нацио

нальное государство было территориально ограничено существо

вала политическая власть, которая действовала в границах этой

территории, причем информация выполняла здесь особую роль

Поэтому с момента своего зарождения национальные государства -

это информационные общества, которые как минимум должны

знать, кто является их членом, а кто - нет. Гидденс считает что

национальное государство должно располагать как «аллокативны-

ми ресурсами» (т.е. что-то предписывать, планировать, админист-

рировать), так и «властными ресурсами» (т.е. иметь власть и осу-

ществлять контроль), и хотя в современном обществе эти ресурсы

имеют тенденцию объединяться в одно целое, необходимым усло-

вием их использования было отслеживание членов общества и их

Довременные общества с момента их возникновения были ^«информационными обществами». В своей основе все государства - «информационные общества», поскольку государственная власть подразумевает рефлексивный сбор, хранение и управление информацией, которая необходима для администрирования. Но особенностью национального государства является высокая степень интеграции его административных функций, а это в свою очередь требует более высокого уровня информационного обеспечения.

(Giddens, 1985, с. 178)

Таким образом, если мы определяем информационное общество как такое, в котором информация играет ключевую роль, то 286

деятельности. Отсюда вытекает, что

имеры таких обществ нужно искать среди национальных госу-

пств, поскольку у них есть определенные границы и суверени-

^ т над территорией внутри этих границ, а следовательно, и не-

Тбходимость в постоянном и систематическом слежении за этой

территорией.

Пока это выглядит слишком абстрактно. Нам нужно в деталях разобраться, почему национальное государство так зависит от сбора и хранения информации. Это даст нам возможность понять, как в истории Нового времени появились отдельные формы информации. Для этого нужно будет остановиться на основных чертах национального государства.

Во-первых, заметим, что современный мир состоит из национальных государств. Это не значит, что мы недооцениваем значения такого процесса, как глобализация (Гидденс уделяет ему много внимания). Я тоже касался этого вопроса в главе 4, но сейчас в центре моего внимания связь между разделением современного мира на национальные государства и критически важными особенностями современной жизни. Среди этих особенностей - роль, которую играет национальное государство для сохранения идентичности большинства, если не для всех людей. Для большинства национальная принадлежность («я - британец, француз, немец, американец») - существенная черта. Национальная идентичность - вещь сложная и запутанная - основа многих политических течений. У нее есть светлая сторона, которая выходит на первый план, когда люди смотрят футбольный матч по телевизору и от души желают победы национальной сборной или аплодируют представителям своей страны на Олимпийских играх. Есть и темная сторона, когда национализм оборачивается воинственностью, расизмом, автократией. «Этнические чистки» в Югославии напомнили нам, каким опасным может быть это явление. Но везде национальные государства в большей или меньшей степени влияют на идентичность отдельного человека, конструируя для него мифическое прошлое из легенд и литературных образов, поддерживая традиции и праздники, культивируя обычаи и рисуя карикатуры. Исследованию этих «коллективных идентичностей» посвящена обширная литература (Schlesinger, 1991), причем все согласны, что эти идентичности - характерная примета современности.

Но сколько бы ни пытались поставить под сомнение подлинность национальной идентичности, остается фактом, что она сыграла исключительно важную роль в современной истории. Даже марксисты вынуждены признать, что массы много охотнее шагают под национальными флагами, чем под лозунгом «Пролетарии

287

1

всех стран соединяйтесь!». Кроме того, решение вопроса, кто принадлежит данной нации, всегда сопровождается рассуждениями, кто к ней не принадлежит. С юридической точки зрения тут нет особых вопросов, нужны только паспорт и гражданство, но в сфере культуры, когда заходит речь о чувствах, значениях и идентификациях, начинаются проблемы.

Нет ничего удивительного в том, что национальное государство способствовало сохранению людьми своей идентичности, ведь современный мир, появление которого мы неявным образом отожествляем с началом индустриализации, возник и консолидировался в то же время, что и национальное государство. Основоположники социологии утверждали, что национальное государство и национализм отомрут по мере индустриализации или экспансии капитализма. Но этого не произошло. Наоборот, само национальное государство потребовало для своего развития стремительного роста капиталистических отношений, стимулируя в то же время развитие национального сознания.

Более того, национальное государство стало решающим фактором в развитии экономических и социальных отношений. Здесь нужно вспомнить о фискальной политике, о модели образования, о сложных вопросах, связанных с укреплением законности и правопорядка. Отсюда вытекает и то значение, которое стало играть национальное государство в жизни людей. В то же время нужно трезво взглянуть на историю национального государства: оно возникло относительно недавно. Мы так привыкли к присутствию государства, что оно нам кажется очень древним институтом. Даже «старые» национальные государства возникли всего лишь два столетий назад, и - это следует подчеркнуть - не в их нынешних границах. Соединенному Королевству менее 300 лет, и его составляющие - Шотландия, Уэльс, и особенно Северная Ирландия, - время от времени пытаются выйти из него. Стоит вспомнить о событиях 1989 г. в Европе, чтобы понять, насколько изменчивы национальные государства: чего стоит распад Советского Союза, объединение Германии, разделение Чехословакии. Один взгляд на карту Европы, и мы убедимся, что едва ли есть хотя бы одно государство, в котором не существовало бы угрозы сепаратизма, а если мы посмотрим на Ближний Восток, то окажется, что там национальные государства (Йемен, Кувейт, Иордания, Израиль, Оман, Саудовская Аравия) вообще возникли несколько десятилетий назад, причем большинство - на племенной основе.

Я особенно подчеркиваю важность национапьного государства для социально-экономической организации общества и для обре-

288

тения идентичности его членами, одновременно указывая на новизну и хрупкость этого образования, с тем чтобы потом перейти ко второй ключевой особенности такого рода государств. Эта особенность в том, что подавляющее большинство национальных государств возникли в условиях войн и сохранились, потому, что имели достаточную силу защищать себя. Иначе говоря, война и готовность к войне - вот основные составляющие национального государства. Как бы мы ни подходили к истории Великобритании, один факт очевиден: Акт об унии, заключенный в 1707 г., появился на свет в результате победы над кельтской периферией, а условием его заключения стало появление сильного правителя, который сумел поставить под свой контроль баронов, до этого пользовавшихся независимостью, и обеспечить стране определенную защиту от внешнего вторжения. Если речь идет о более позднем периоде истории Великобритании, то нужно вспомнить о созданной ею империи. Тогда национальное государство впечатляющим образом продемонстрировало свою готовность защищать заморские территории и существенным образом изменило национальное самосознание (кто-то еще может вспомнить карту мира, по которой дети даже в 60-е годы учили географию: карта была покрыта «красным британским» цветом).

О том, насколько существенны были для нас информационные ресурсы в эпоху колониальной империи, напоминает Бенедикт Андерсен. Он описывает те «институты власти» (с. 163), которые играли ведущую роль в формировании национальной идентичности и облегчили завоевание колоний. Этими институтами, которые были тесно связаны друг с другом, стали карты и переписи населения. Карты глубоко воздействовали на воображение колонистов (Anderson, 1983, с. 175) и оказывали существенную помощь в колониальной политике. Совершенствование процесса составления карт, точное вычисление долгот и широт, было необходимо для завоевания территории: нужно же было знать военным, куда двигаться. А без переписи населения трудно было понять, кто отдает приказы и кто должен им подчиняться. Как пишет Андерсон, военные мечтали о возможности «отслеживать все», о «тотальной классификации, которая охватывала бы бесконечное разнообразие явлений, над которым правительство осуществляло или было намерено осуществлять контроль: людей, регионы, религии, языки, изделия, памятники и т.д.» (с. 184).

Вопрос о связи национального государства с вопросами войны и мира имеет и менее драматическую сторону. Из самого определения суверенитета над данной территорией следует, что прави-

289

1Э - 2647

тельство должно обеспечить как минимум целостность в данных границах. Проще говоря, готовность к войне (т.е. умен» внушить соседям уверенность, что они встретят отпор) - непре ложное условие существования национального государства, и в течение новой истории этот принцип многократно был доказан на деле.

Третья ключевая особенность национального государства тесно связана с рассмотренной. В XX в. стало ясно, что в современном мире вопросы войны и мира в гораздо большей мере затрагивают все общество, чем прежде. На поверхностном уровне это значит, что в современной войне участвует большая часть населения, чем это было ранее. Отсюда обязательная военная служба и массовая мобилизация в годы войны. С этим связан и значительный рост военных потерь, как среди сражающихся сторон, так и среди местного населения. Одним словом, теперь на войне убивают и калечат гораздо больше людей, чем раньше. Поворотным пунктом в изменении приемов ведения сражений обычно считают Первую мировую войну (Fussell, 1975): таких боевых потерь мир ранее не знал. События XX в., однако, продемонстрировали, что самые серьезные потери несет мирное население, так как новые приемы ведения войны не позволяют населению укрыться от воздушных и прочих нападений. Боевые потери Великобритании в 1939-1945 гг. были существенно меньше, чем в 1914-1918 гг., но в последней войне погибло свыше 45 млн человек, и большая их часть не носили формы (Gilbert, 1989, с. 745-747). В России, Польше, Югославии и Германии потери населения составили около 10%.

Если внешняя сторона вопроса сводится к возросшей жестокости войн, которые привели к огромным жертвам среди мирного населения, то есть еще и другая, скрытая сторона. Теперь войны оказывают гораздо более сильное влияние на всю социальную ткань общества. Во-первых, нужно указать на связь между развитием производства и подготовкой к войне. Как писал Гидденс (Giddens,1985), исследуя связь между подготовкой государства К войне и ростом в стране производства химических веществ, энергии и развитием машиностроения, уже в ходе Первой мировой войны и сразу же после нее было замечено, что «основным источником развития промышленности (и армии) является широкомасштабная интеграция науки и технологии» (с. 237). Отсюда следует, что возможности ведения войны в очень значительной степени зависят от способности промышленности производить снаряжение, необходимое для ее ведения. Понятие «военная промышленность» приобрело ключевой характер в XX в. Период,

290

начавшийся в 1914-м и закончившийся в 1970-е годы, был пери-одом «индустриального метода ведения войны», определяющими особенностями которого стала мобилизация ресурсов и установление тесных связей между промышленным производством и военной мощью страны (Kennedy, 1988).

От индустриального образа ведения войны к информационному способу

Предшествующее поколение стало свидетелем заката индустриального образа ведения войн, на смену которому постепенно, но во все ускоряющемся темпе приходит тот, который можно назвать информационным. При этом способе ведения войны информационная составляющая приобретает гораздо больший вес, ее роль становится более ясной, а масштабы использования - более широкими, чем в эпоху индустриального образа ведения войн. В наши дни информация возникает в результате отслеживания поведения противника (или потенциальных противников), учета собственных ресурсов и ресурсов противника, управления общественным мнением у себя в стране и за границей. Информация пронизывает всю структуру военной машины, идет ли речь об использовании спутников для наблюдения за противников, о компьютерах, которые хранят данные и оценивают любые потребности армии, об «умном» оружии, которое запрограммировано так, что стрелку остается только «выстрелить и забыть». Таким образом, информация теперь - это не только забота разведки, собирающей сведения о противнике и его ресурсах, сейчас она заложена в самом оружии и в системах, принимающих решения.

Перечислим несколько отличительных признаков информационного способа ведения войны (Libicki, 1995).

» Вооруженные силы (преимущественно Соединенных Штатов и НАТО) рассредоточены по всему земному шару, для командования и управления этими ресурсами созданы исключительно сложные и надежные автоматизированные системы. Среди этих систем особую роль играет система командования и управления ядерными вооружениями, а также компьютеризованная система связи, способная передавать информационные потоки, которые нужны сегодня для ведения боевых действий, и осуществлять их защиту (Bracken, 1983). Подобные системы, с одной стороны, обеспечивают военное превосходство, а с другой - представляют наиболее уязвимое место в обороне, так как удар потенциально-

291

19-

го противника будет направлен в первую очередь проти» систем командования и управления.

« После распада Советского Союза и устранения угрозы прямого конфликта сверхдержав появилась надежда, что в будущем конфликты примут форму, которую Мануэль Кас-телль (Manuel Castelis, 1996) назвал мгновенными войнами (с. 454-461); он имел в виду, что это будут короткие столкновения (конечно, если речь не идет о гражданских войнах, они по очевидным причинам едва ли будут такими), когда активные боевые действия продолжаются только несколько дней или недель, и в этих войнах Соединенные Штаты (НАТО и (или) силы ООН) одерживают быструю победу в силу огромного превосходства в военных ресурсах.

* Это значит, что война больше не потребует мобилизации населения (по крайней мере, если речь идет о великих державах, целью которых будет «чистая война», не причиняющая вреда их собственному населению). В этих войнах державы будут делать ставку на использование относительно немногочисленных профессиональных солдат, пшютов и вспомогательных сил. Это было бы сдвигом в сторону использования «интеллектуальных бойцов» (Tofller and Toffler, 1993); термин указывает, что основная роль будет принадлежать не вооруженным людям и даже не тем, кто сам нажимает на курок, а тем, кто обслуживает сложные вычислительные комплексы: боевые самолеты, системы сбора данных и наведения.

« Особое внимание уделяется «управлению восприятием» войны населением в собственной стране и во всем мире. Это особенно важная задача, если речь идет о демократических странах, где общественное мнение - важный фактор в военных усилиях, где возможность прихода к власти военных вызывает страх и существуют пацифистские настроения, поскольку отношения населения к войне может серьезно повлиять на боевой дух войск. Кроме того, существуют распространенные опасения негативной реакции населения на «неправильную» подачу сведений о войне (поэтому избегают показывать, например, окровавленные тела погибших, а рассуждают вместо этого о «точных ударах по оправданным целям»). Конечно, это заставляет командование тщательно планировать поступление сведений с поля боя и вообще о ходе военных действий, а также пытаться управлять информацией, но при этом избегать любых подозре-

292

А

ний в цензуре, поскольку это нанесет урон репутации демократических государств с их свободой слова, а кроме того, подорвет доверие к тем сведениям о войне, что все-таки сообщаются. Управляя восприятием, приходится обеспечивать непрерывный поток «позитива» и в то же время представлять информацию как результат работы независимых телеграфных агентств. Образцом первоклассного «управления восприятием» стало освещение СМИ войны 1991 г. в Персидском заливе: война привлекла внимание огромного числа СМИ. Передаваемая ими информация с театра военных действий была, по существу, совершенно «стерильной», до такой степени, что Жан Бодрийяр (Baudrillard, 1991) написал: утверждение «войны в заливе никогда не было» - истинно. Это была его реакция на то, как искусно союзники управляли телевидением и прессой. Информационный способ ведения войны требует использования совершенных технологий. Наиболее характерно это для вооруженных сил Соединенных Штатов, которые располагают колоссальными возможностями (соответственно и военные расходы в бюджете Соединенных Штатов - сейчас это свыше 300 млрд долларов в год - превосходят бюджеты как всех его потенциальных противников, так и нейтральных стран, вместе взятых). На это же косвенно указывает следующая цифра: треть всех расходов британского министерства обороны на закупку военной техники (сейчас это около 15 млрд долларов в год) идет по статье «Системы командования и информации». Если мы сложим эту сумму с расходами по статьям «Вооружение и электронные системы» и «Военно-воздушные системы», то это составит половину всех расходов на оборону.

Технологии ведения «кибервойны» информационно-насыщенны. Уже сейчас мы можем говорить, что все поле боя оциф-ровано, хотя компьютеризацией охвачено не только оно, но и все системы командования и управления (Barnaby, 1986; Munro, 1991).

При информационном способе ведения войны больше не требуется тотальной мобилизации граждан и промышленности. Для ведения таких войн необходимо использовать в военных целях самые последние достижения техники: электроники, вычислительной техники, телекоммуникаций и аэрокосмической отрасли.

Информационный способ ведения войны по ряду причин требует тщательного планирования, но цель этого плани-

293

рования состоит в том, чтобы придать гибкость ответный действиям на действия противника, тогда как при инду^ риальном образе ведения войны планы были громоздкими и негибкими. Теперь колоссальные потоки информации ц создание программируемых систем вооружения позволяют использовать сложные системы планирования войны, предназначенные для того, чтобы придать вооруженным силам прежде всего «мобильность, гибкость и способность быстро реагировать на меняющуюся ситуацию» (Secretary of State for Defence, 1996, § 171). Использование теории игр, моделирования (часто сопровождающегося созданием зрительного образа с помощью сложных систем визуализации) и системного анализа стали неотъемлемой частью информационного образа ведения войны, так же как и применение планирования «в условиях неопределенности» (Oettin-ger, 1990).

« Требования гибкости планирования приводят к тому, что во многих отношениях война, основанная на изложенных принципах, должна быть запрограммирована заранее без участия тех, кто принимает непосредственное участие. По словам директора Национального университета обороны (National Defense University) США, сегодня и в будущем «принятие многих решений будет полностью автоматизировано» (Alberts, 1996). Отчасти это вызвано скоротечностью событий на современном театре военных действий: после того как запущена ракета, решение о ее перехвате и уничтожении должно быть принято как можно скорее, и только компьютер это сделает быстрее, чем человек (Rochlin, 1997, с. 188-209). Таким образом, оценка ситуации и принятие решения теперь прерогатива не военных, а технологий.

Войну в Персидском заливе, которая продолжалась пять недель с января по февраль 1991 г., назвали «первой информационной войной» (Campen, 1992). «Буре в пустыне» были присущи уже многие особенности из перечисленных, начиная с того, что гражданское население Соединенных Штатов, главного участника конфликта, не подвергалось в ходе нее практически никакой опасности, и кончая тщательной организацией операций, которая позволила союзникам перебросить 500 тыс. персонала (большая часть которого не должна была принимать непосредственного участия в боевых действиях) и материальную часть за несколько тысяч миль с мест их базирования к местам боевых действий. При этом действия войск союзников отличались большой гибко-

294

сТЬю: начиная с поразительно быстрого продвижения через пус-ть1Ню в Кувейте и кончая «дружественным» освещением событий прессой. Позднее эту войну назовут «событием, которое получило самое широкое освещение в СМИ за всю историю человечества» (Zolo, 1997, с. 25-26).

Запад вмешался в этот региональный конфликт, поскольку увидел в нем угрозу своему доступу к запасам нефти, но, конечно, еще и потому, что Саддам, вторгшись в Кувейт, совершил акт агрессии, направленный против этой страны и ее народа. Но все-таки кажется, что решающими были экономические соображения, поскольку одновременно стало известно о куда более грубых нарушениях прав мирного населения в бывшей Югославии, но тогда ведущие державы испытывали колебания и сомнения, стоит ли им вмешиваться, и в результате опоздали со своей помощью (Rieff, 1995).

Вооруженные силы союзников были несравненно лучше оснащены и подготовлены к войне, чем иракцы, что и отразилось на соотношении потерь воюющих сторон: около 300 погибших у американцев и англичан и от 30 до 60 тыс. у противника; многих из них перестреляли, как куропаток, когда они под огнем отступали в Ирак по дороге на Басру. Для Ирака война продолжалась 42 дня, в течение которых на него обрушилось больше огня, чем было выпущено в течение всей Второй мировой войны.

Битва в пустыне стала наглядным доказательством превосходства информационного образа ведения войны и «технофилии в военном искусстве» (Stix, 1995, с. 74). В ходе боевых действий использовались «стелсы», незаметно для радаров подкрадывавшиеся к противнику, бомбы с лазерным наведением и ракеты «Пэтри-от», которым удавалось перехватывать иракские ракеты среднего радиуса действия, запущенные по Израилю и Саудовской Аравии, и, конечно, «самая масштабная из созданных когда-либо информационная система типа C3I*, которая связывала между собой не только войска США в Персидском заливе, но и эти войска с пунктами их базирования на территории самих Штатов, с национальным командованием в Вашингтоне и с другими силами коалиции» (Richlin, 1997, с. 180).

Корреспондент журнала «Экономист» (Morton, 1995), описывая события войны в Персидском заливе, отмечал:

* C3I - сокращение от Communications, Command, Control and Intelligence система связи, командования, управления и разведки. - Прим, перев.

295

К

лючевую роль [в победе союзников] сыграло превосходство r системах связи, которая связывала спутники, самолеты радио, локационного наблюдения, штабистов, командиров на поле боя танки, бомбардировщики, корабли ВМС и многое другое. Она позволяла союзникам все время опережать противника в том, что касалось наблюдения, ориентации, принятия решений и боевых действий. Все это было увязано в единое целое и позволяло союзникам действовать с поразительной скоростью и как бы постоянно обходить противника с фланга. Был использован совершенно новый подход к организации вылетов авиации: одновременно ставились тысячи полетных заданий, предусматривавших нанесение ударов по сотням целей, причем список целей обновлялся каждые 72 часа, и в него могли быть внесены изменения даже тогда, когда самолет был уже в воздухе. Иракские радары были ослеплены, а система радиосвязи выведена из строя.

(Morton, 1995)

Отслеживание и национальная оборона

После завершения холодной войны, которая отбрасывала такую мрачную тень на все события послевоенного периода, некоторые сочли, что в мире больше нет факторов, которые оправдывали бы лихорадочную деятельность оборонных ведомств. Но не тут-то было. Нам важно понять, что хотя холодная война и давала прекрасный предлог для разведывательной деятельности, «сама разведывательная деятельность является необходимым условием существования современной государственной системы» (Whitaker, 1992, с. 121). Поскольку основная обязанность правительства - защита государственных границ, у него всегда будет ненасытная жажда знать обо всем, что могло бы нанести ущерб национальным интересам, и не только вид коммунистического монстра возбуждает у него «информационный аппетит». Оправдать желание следить за всем могут государства-изгои, террористическая угроза и даже антикапиталистическое движение. В результате появляются колоссальные системы, использующие несколько взаимосвязанных технологий для постоянного мониторинга всех событий и действий во всем мире, как в гражданской, так и в военной сферах (Richelson and Ball. 1986). Созданная по инициативе США система перлюстрации электронной почты и факсимильной связи Echelon может, например, хранить в своей памяти 5 трлн страниц текста (Bamford, 2001).

296

Кроме компьютеров стержнем систем наблюдения стали спутники. Однако эти системы неизбежно скрыты от глаз общественности, секретность необходима, чтобы обеспечить их безопасность. Они остаются безымянными, непроницаемыми, действующими в национальном и мировом масштабе системами обмена сообщениями между оборонными ведомствами (Burrows, 1986). Секретные службы считают, что они всегда находятся под угрозой противника и злоумышленников. Постоянно настороженные, они всегда боятся и подозревают, и чем больше они боятся, тем сильнее изолируют себя от общественного контроля (Knightley, 1986).

Механизм слежки направлен не только против внешнего врага. Поскольку национальное государство постоянно опасается нападения изнутри (представьте, что стало бы со страной, если бы «пятая колонна» захватила ее электростанции), оно всегда готово искать «подрывные» элементы. Занятая поиском врага внутри страны британская секретная служба MIS (Military Intelligence Service, контрразведка) создала при своей штаб-квартире объединенный вычислительный центр (Joint Computer Bureau), в котором хранятся 20 млн записей и файлов, содержащих сведения об 1 млн человек, и сеть из 200 терминалов, с которых можно обратиться к центральному компьютеру сети (Campbell and Connor, 1986, с. 274). Из утечек информации и случающихся время от времени скандалов известно, что слежка ведется за активистами профсоюзов, многими членами парламента от лейбористской партии, деятелями движения за ядерное разоружение, преподавателями и работниками СМИ, не считая тех, кого и так можно было бы считать объектами слежки (Leigh, 1980; Massiter, 1985; Hollingsworth and Norton-Taylor, 1988). Контрразведка действует совместно со Специальной службой*, а следовательно, ее сеть сбора информации охватывает всю страну. Службы безопасности имеют также доступ к ряду банков данных, включая главный вычислительный центр полиции, к базе данных налогоплательщиков, файлам British Telecom и министерства здравоохранения.

В итоге мы видим, как принятая национальным государствам обязанность сохранять целостность страны в ее границах становится мощной силой, приводящей к росту систем слежения. В мире, разделенном государственными границами, неизбежно возникает тенденция к созданию эффективного механизма обороны. А по-

* Отдел Департамента уголовного розыска, выполняющий функции политической полиции и занимающийся охраной королевской семьи и высших должностных лиц в Великобритании. - Прим перев.

297

скольку нации часто попадают в ситуацию конфликта с соседями (хотя бы потенциального), им постоянно приходится эти системы изменять и совершенствовать. Но при любых изменениях постоянным остается желание копить, систематизировать и использовать самую современную информацию о реальном или предполагаемом противнике внутри страны и за ее пределами.

Режимы прав человека

Развитие информационного образа ведения войны, для которого так важно «управление восприятием», приводит к парадоксальным эффектам. С одной стороны, постоянно совершенствуются методы пропаганды. С другой стороны, получить нужный эффект от их использования становится все труднее, поскольку СМИ и средства коммуникации стали настолько развитыми, что использовать их для распространения нужной информации и только в нужном направлении становится все сложнее. Как профессиональная этика, так и циничное отношение к источникам информации приводит к одному и тому же результату: журналисты со все большим скепсисом относятся к якобы достоверным рассказам о ходе военных действий. Конечно, журналисты сами могут быть пристрастными или стать препятствием на пути распространения правды, отдавая предпочтение одной из версий происходящего. Нужно, однако, заметить, что тем, кто сейчас принимает непосредственное участие в военных действиях, очень сложно рассказывать о них. Конечно, о протестах против войны на родине СМИ все равно расскажут, возможно, что журналисты нападающей стороны даже окажутся в том месте, куда во время конфликта направлены удары их соотечественников (и не исключено, что именно с этого места они и будут вести свои репортажи), поэтому неприятные сообщения о развитии военных действий все равно появятся. Во время Балканской войны 1999 г. было много примеров этого: Джон Симпсон вел, например, для ВВС из Белграда репортажи, которые вызывали у правительства сильное раздражение.

Заметьте, что разнонаправленные потоки информации предшествуют переходу конфликта в открытую форму и могут играть важную роль в его развитии. Сейчас в мире возникла определенная чувствительность к нарушению прав человека в любой точке земного шара, хотя этому утверждению пока трудно придать точный смысл (Robertson, 1999). Появление этого чувства связано с рядом факторов: распространением репортажей как жанра, телевизионным документальным фильмам, современным формам туризма, влиянием таких организаций, как «Международная ам-

298

нцстия» (Amnesty International), ЮНИСЕФ, Красный Крест и «Врачи без границ» (Medecins Sans Frontieres). Цели этих организаций не вполне совпадают, они говорят не одно и то же, но все они побуждают осознать: у человека - существа, которого Джон Юрри (Urry, 2000) называет гражданином мира, - есть универсальные, неотъемлемые права. Его нельзя ни в коем случае подвергать репрессиям и пыткам, преследовать за религиозные убеждения, он имеет право на национальное самоопределение, демократию и т.д. Конечно, защитников прав человека можно упрекнуть в том, что права, которые они отстаивают, довольно расплывчаты и неконкретны. Это все так, но сомнения существенно не сказываются на приверженности этим правам, а приверженность приводит к убеждению, что «нужно что-то делать», идет ли речь о голодающих детях, о жертвах природных катаклизмов и даже тех, кто стал жертвой военной агрессии.

Тот же эффект вызывают глобализация и распад коммунистического блока: эти процессы ослабляют национальные государства и стимулируют возникновение более широких объединений, в которых доминирующим становится понятие прав человека. Дэвид Хелд и его соавторы (David Held et ai, 1999) пишут о распространении «режимов прав человека». В этой связи стоит вспомнить и о призыве к «общечеловеческой» (cosmopolitan) войне против Сербии в связи с ее политикой в Косове, призыве, с которым выступили такие люди, как Юрген Хабермас и Ульрих Бек, о преследовании и аресте бывшего диктатора Чили Пиночета в 1998 и 1999 гг., о военной интервенции Великобритании в Сьерра-Леоне в 2000 г. Продолжающиеся аресты и судебные преследования военных преступников даже спустя несколько лет после завершения войны на Балканах, учреждение в Гааге Международного уголовного трибунала по бывшей Югославии - все это проявления того же «режима прав человека».

Другим важным следствием глобализации и завершения периода «холодной войны» стало постепенное исчезновение прежних источников конфликтов, в частности, конфликтов, связанных с претензиями на территорию и на природные богатства. Пытаясь отразить эту новую тенденцию, Гидденс в одной из своих работ (Giddens, 1994) использовал выражение «государства без врагов», добавив при этом, что войны в наше время часто возникают не из-за вызова, который приходит государству извне, а из-за фундаментализма разных мастей, который существует в самой стране, хотя он редко отражает общенациональные интересы. Тому есть много примеров, и в каждом случае мы видим попытку фундамен-

299

талистов снягь неопределенность нашего неопределенного по природе мира. В частности, претензии к расовым, религиозным или этническим группам основаны на восходящем к глубокой древности родословном или традиционном владении территорией. Попытки добиться удовлетворения этих претензий приводят к тому, что какие-то группы оказываются лишенными вообще всяких прав и изгнанными отовсюду. На примере Балкан мы видели, к каким серьезным нарушениям прав человека могут привести идеи фундаментализма, а эти нарушения в свою очередь вызывают озабоченность более широкого сообщества, которое в конце концов и вмешивается в дела суверенного государства.

Такое вмешательство представляет собой существенное нарушение сложившегося международного порядка, который придавал особое значение территориальной целостности государств. Внутри страны граждане могли испытывать ужасные притеснения, но до определенного времени едва ли можно было себе представить, чтобы правительства других стран (по крайней мере, до тех пор, пока под угрозой не оказались их собственные границы или жизненно важные интересы) пытались бы оказать помощь жертвам притеснений на территории другого суверенного государства. И все-таки НАТО, у которого не было ни стратегических, ни корыстных интересов в Косове, вмешалось в конфликт. Возможно, этого бы и не произошло, если бы ужасающие события в Боснии, которые предшествовали конфликту в Косове, не получили широкого освещение в СМИ. Возможно, самым заметным из этих событий стала резня, учиненная сербским ополчением в Сребре-нице в июле 1995 г., где чуть ли не на глазах миротворческих сил ООН погибли 7000 сдавшихся мусульман, мужчин и подростков. Так что в том, что касается мотивов, вмешательство стало со стороны НАТО беспрецедентным шагом.

Такое развитие событий резко отличалось от подхода мирового сообщества к тому чудовищному положению, в котором на протяжении десятилетия находились евреи в нацистской Германии. Тогда страны демонстрировали крайнее нежелание вмешиваться во внутренние дела Германии до тех пор, пока под угрозой не оказались их собственные границы или границы их союзников. Но и тогда, и об этом стоить помнить, война велась против Германии как агрессора, вторгшегося на чужую территорию, а не потому, что ее противники хотели положить конец политике геноцида, которая проводилась в государствах оси. Существуют документы, свидетельствующие о том, что союзные государства очень неохотно предоставляли убежище еврейским беженцам не только до войны, но даже в военное время до «Хрустальной ночи» и даже после этого

300

кошмара и окончательного решения еврейского вопроса только 10% евреев-беженцев из Германии получили политическое убежище в Британии (London, 2000; Lacquer, 1980).

При информационном способе ведения войны все больше приходится думать не о вопросах стратегии или захвата территории, а об информационных составляющих войны, поскольку сегодня именно этот аспект организованного насилия приобретает критическое значение. Особое значение из этих составляющих имеет распространение своего рода универсализма, который отрицает право государств вести себя в собственных пределах так, как им вздумается. Здесь можно присоединиться к словам Гавела (Havel, 1999), который писал: «Кажется, что усилия поколений демократов и развитие цивилизации привели человечество в конце концов к признанию того факта, что человек важнее государства».

Системы слежения и права гражданина

Мы рассмотрели одно следствие, к которому привела озабоченность государства проблемами военной мощи, - государство стало создавать системы отслеживания всего и вся. Хотя развитие событий носило противоречивый характер: свою роль сыграли глобализация и появление информационного способа ведения войны. Но существует и другая причина, которая подталкивает государство развивать системы слежения, она тоже косвенно связана с вопросами войны и мира, хотя и вызывает меньше мрачных ассоциаций. Речь идет об озабоченности государства тем, как человек приобретает гражданство страны и тем самым получает определенные права и берет на себя некоторые обязанности, а также контролем за тем, как он выполняет свои обязанности и пользуется своими правами. В национальном государстве вместе с утверждением прав и обязанностей укрепляется понятие и о демократической форме правления.

Чтобы лучше это понять, нужно вернуться к истокам национального государства. Поскольку оно обычно возникало в результате войн, причем часто длительных и междоусобных, первой задачей суверенной власти, которая устанавливалась на определенной территории, был то, что Гидденс называет внутренним усмирением. Проще говоря, чтобы защищать внешние границы, нужно было сначала добиться порядка и стабильности внутри самой страны. Без сомнений, в эти дни «внутреннее усмирение» могло приобретать форму вооруженного насилия, но для того чтобы вы-

301

\

жить и сохраниться в течение долгого времени, от государства тре Не отрицая этого, Гидденс, который использует здесь идеи Т. Мар-бовалось много больше. ПГосударство должно было как минимум &алт (т- Н. Marshall, 1973), указывает, что государство и его под-знать своих подданных: к^то они> каков их возраст, пол и где они данные заключают своего рода контракт. В обмен на участие в тече-живут и не в последнюю очередь потому, что государство видело *не нескольких лет в защите страны контракт предлагает солдату в них потенциальных рекрОутов, необходимых для обороны от ино- определенные гражданские права: например, право на защиту от земного вторжения. Потся^ национальному государству потребова- иностранного посягательства, право иметь паспорт, который по-лось учитывать своих подделанных, чтобы создать эффективную си- зволяет ему беспрепятственно въезжать в страну, и на поддерж-стему сбора начогов Обе 32™ потребности привели к тому, что все ® Дипломатических учреждений страны во время пребывания за национальные государства^ в той или иной форме стали проводить границей.

переписи населения. Таки:*м образом, наблюдение за собственным «Контракт» с национальным государством становится источни-населением - врожденная*1 черта национального государства. ком ряда гражданских прав и обязанностей. Выполнение его также

Известна история разви^тия мониторинга государством собствен- гребует слежения: государство должно знать, пользуются ли его граж-

ного населения В конце X ^1Х и в начале XX в. мир стал свидетелем Дане пРавами и выполняют ли они свои обязанности. Для этого госу-

бурного расцвета государс?ственной статистики, методы ее сбора дарству приходится создавать дополнительный административный

постоянно совершенствовались, начиная с регулярно проводимых аппарат. Так, собственно, и возникает современное демократиче-

переписей населения и до 1 публикации отдельных данных об успе- ское государство, в котором этот аппарат слежения развит особен-

хах народного образований и Уровне занятости, например, по ре- н° сильно. В частности, еще и потому, что администрирование

гионам Соединенного Кор0°левства (Hacking, 1990). Неоспоримо, гражданских прав и обязанностей требует индивидуации его насе-

что собранная таким образом информация - очень действенный ления. В списки избирателей заносятся данные о возрасте и адреса

способ понять как изменяв610» общество, но решающими факто- всего населения; общественным службам нужны детальные сведе-

рами при проведении такс7ого Р°Да исследований становятся по- ния о гражданах: об их жилищных условиях, о медицинских кар-

требности национального ^государства, которое берет на себя сбор гах, об иждивенцах; налоговая служба создает гигантские досье, в

налогов организацию нарб»°Дного образования, а иногда даже вы- которых есть данные о доходах каждого человека в Соединенном

работку'экономической СгТ>атегии ДЛЯ отдельных регионов. Гид- Королевстве; государство год за годом накапливает сведения об

денс формулирует это Сле/ДУюЩим образом: «Административная учащемся школа, фиксируя его достижения, полученные знания,

власть порождённая нацисЯнальньш государством, не может осу- переходы из класса в класс и из одного учебного заведения в дру-

ществляться без информаг>лионной базы> которая является сред- гое; программы борьбы с самыми тяжелыми последствиями бед-

ством саморегулирования взласти» (Giddens, 1985, с. 180). «ости требуют сбора колоссальной информации о тех, кому в рамках

Однако я несколько забегаю вперед. Основным фактором раз- этих программ полагается поддержка. Как отмечают Пэдди Хил-

вития национального государства, как мы У*6 видели, оказывает- гард и Джейни Перси-Смит, «системы социального обеспечения

ся необходимость использовать военную силу для защиты собствен- в наибольшей мере занимаются слежкой за населением, поэтому

ных границ а поэтому ну»*но хотя бы приблизительно знать со- именно здесь постоянно возникают новые методы классификации,

став населения иначе не уедается собрать налоги и призвать под сбора информации и ведения учета» (Paddy Hillyard and Janie Percy-

ружье мужское'население, ь*чтобы сдержать натиск врагов, а время Smith, 1988, с. 172).

от времени и самим попробсРвать что-нибудь захватить. Но требует

ся еше что-то. Чтобы застав: ить молодежь сражаться, отстаивая ин- РИСКИ, СВЯЗОННЫе СО СЛ6ЖКОЙ

тересы государства, нужно !<не только дать ей знания и работу. На

циональное государство до^жно предложить ей нечто более ошу- Приверженность национального государства к слежке за всем

тимое. и вся, связана ли она с проблемами безопасности или с правами и

Конечно, на ратный погЯвиг бойцов могут подвигнуть и наци-обязанностями его граждан, порождает массу проблем. Если речь опальные чувства, а то и j прямое насилие, которое в прошлом идет о сторонниках неограниченной личной свободы, то их, прежде широко применялось при ^зербовке рекрутов (в форме экономя- всего, тревожит то, что в руках анонимных бюрократов накапли-ческого или физического пр^)ИНУждения со стороны вербовщиков)-вается огромное количество сведений о людях, они недовольны

302 303

тем, что спутники-шпионы не признают никаких национальных границ. Уже очень много опубликовано материалов, в которых рассматриваются такие проблемы, как создание полицией досье на граждан, которые могут быть использованы, например, при отборе жюри присяжных или даже привести к незаконному задержанию.

Но настоящую тревогу вызывают два взаимосвязанных вопроса. Во-первых, власть может получить доступ к данным, которые собирали с совершенно иными целями. Например, полиция может заглянуть в ваше личное дело на работе, в медицинскую карту или в банковский счет. Во-вторых, объединение информации, содержащейся в разных базах данных. После того как большинство записей, которые ведутся государством (и далеко не только им), стали электронными, появилась возможность объединения информации, которая до этого хранилась порознь. Хотя на пути такого объединения поставлены некоторые препятствия, потенциальная угроза остается: на человека можно составить «электронный паспорт», который будет содержать полную картину его жизни. Если бы существовали организации, у которых был бы доступ одновременно к сведениям, почерпнутым из медицинской карты, из классного журнала, из налоговых деклараций, из записей о вашей трудовой деятельности, из ваших банковских счетов и из полицейской картотеки, то такие организации смогли бы построить сложный и детальный профиль вашей личности. Конечно, правительственные чиновники, которые рады бы повысить эффективность и качество контроля за населением, очень бы обрадовались такой возможности, но результатом стало бы дальнейшее усиление слежки за населением, которая и так уже вовсю ведется.

Здесь появляется еще один способ охарактеризовать современность, используя метафору паноптикума (Lyon, 1994). Первым этой идеей воспользовался Фуко (Foucault, 1975), заимствовав ее у Джереми Бентама, который предложил свой способ строить тюрьмы, госпитали и сумасшедшие дома (Himmelfarb, 1968). Идея Бентама состояла в том, чтобы стражи располагались в центральной, затемненной комнате и могли наблюдать за узниками или за пациентами, каждый из которых занимал бы одну из отдельных, освещенных камер, расположенных вокруг комнаты охраны. Фуко использовал эту архитектурную идею как метафору современного образа жизни, только в реальности каменные стены не нужны. Современные электронные технологии позволяют наблюдать за людьми так, что они об этом даже не догадываются.

Здесь легко впасть в преувеличения (не в последнюю очередь потому, что не так много есть надежных сведений, относящихся к

304

этой материи), во всяком случае, было бы ошибкой предполагать, что в «дисциплинарном обществе» (Foucault) те, кто оказались «под колпаком», не состоянии общаться с другими объектами наблюдения. Ясно, однако, что существенная доля информации, собранной у граждан, например в ходе переписей, становится доступной им самим, она позволяет им осознать собственное положение в обществе, перспективы и стиль их жизни. Например, информация об уровнях дохода, преступности и количестве разводов полезна не только для государственных чиновников, но и для обычных людей, которые пытаются понять, как им жить и что предпринять в этой жизни.

Однако не стоит отказываться от понятия паноптикума, потому что оно напоминает нам о неуемной жажде государства знать все и о том, как тесно связана власть и аккумуляция информации. Мануэль Де Ланда, размышляя о сборе информации военными, упоминает «о зрячей машине». Он имеет в виду радиоперехват и съемки территории противника со спутников, то и другое осуществляется в автоматическом режиме. Создатели программного обеспечения для подслушивания создали как бы сеть, которая улавливает все сообщения, относящиеся к определенной категории, а спутники снимают и отслеживают все, что попадает в их поле зрения. Де Ланда описывает сложные программы, которые позволяют компьютерам дешифровать полученные со спутников снимки, на которых запечатлено практически все, что попало в поле их зрения, а также системы, созданные для того, чтобы анализировать перехваченные сообщения. Пытаясь в обобщенном виде представить тенденции развития этой техники, он пишет о создании виртуального «панспектрона» - «так можно было бы назвать новый механизм, который пришел на смену оптическому наблюдению для сбора разведывательной информации» (Landa, 1991, с. 205).

Подобный механизм вызывает дрожь, и он не выдумка авторов научно-фантастических романов. Его появление - логическое следствие императива слежки, который отражает саму суть национального государства (Gandy, 1993) и условия, в которых мы живем. Давайте признаем, что наблюдение - неотъемлемая часть современного общества и «у нас нет простой и очевидной программы, как справиться с этой проблемой» (Giddens, 1985, с. 310). Остается согласиться с Гидденсом, что слежка не объясняется ни «капитализмом», ни «индустриализацией». Приходится принять точку зрения (опять-таки Гидденса), что «тоталитаризм остается угрозой» во всех промышленно развитых странах, поскольку слежка «достигла максимальных масштабов в современных государствах» (с. 310).

305