Часть 4.

Скота [13]. Основное возражение Оккама [против этого apгyмента] заключается в том, что не может быть реального различия, которое не существовало было in re, в вещи-в-себе; но это спорно, поскольку само возражение основывается только на представлении о том, что реальность есть нечто, независимое от отношения репрезентации [14].

313. Такова природа реальности в общем; но в чем же состоит реальность ума? Мы видели, что содержание сознания, полное феноменальное проявление ума, есть знак, происходящий из вывода. Поэтому согласно нашим принципам, в соответствии с которыми абсолютно непознаваемого не существует, так что феноменальное проявление субстанции есть субстанция, мы должны заключить, что ум есть знак, развивающийся в соответствии с законами вывода. Что отличает человека от слова? Несомненно, здесь имеется различие. Материальные качества, силы, которые конституируют чисто указательное применение и значение человеческого знака, - все они являются в высшей степени сложными по сравнению с теми же [качествами] слова. Но эти различия имеют только относительный характер. Что же еще здесь может быть? Moiyr сказать, что человек является сознательным, в то время как слово - нет. Но «сознание» - это очень смутный термин. Он может означать, что [имеется] эмоция, которая сопровождает нашу рефлексию о том, что мы обладаем животной жизнью. Это есть сознание, которое лишается яркости или ослабевает, когда животная жизнь находится в упадке в старости или во сне, но которое не ослабевает тогда, когда в упадке находится духовная жизнь; оно тем живее, чем больше в человеке преобладает животное начало, но не таково тогда, когда в нем берет верх человеческое. Мы не приписываем

13 «Eadem natura est, quae in existentia per gradum singularitatis est determinata, et in intellects, hoc est ut habet rclationem ad intellecturhut cognitum ad cognoscens, est indeterminata» [«Эта та же самая природа, которая в существовании определена степенью своей единичности и которая в интеллекте, то есть имея к интеллекту отношение познанного к познающему, является неопределенной» (лат.)] - Quaestiones Subtilissimae, lib. 7, qu. 18. м См. его аргумент к Summa logices [Summa logicac (Paris: Johannes Iligman, 1488)],part. l, cap. 16.

91

это ощущение словам, потому что у нас имеются основания верить в то, что оно находится в зависимости от обладания живым телом. Однако это сознание, будучи простым ощущением, является только частью материального качества человека-знака. С другой стороны, [термин] «сознание» используется иногда для обозначения [положения] Я мыслю, или единства мысли; однако единство [мысли] есть не что иное, как согласованность или же осознание этой согласованности мысли. Согласованность принадлежит любому знаку постольку, поскольку он есть знак, и поэтому любой знак, поскольку он обозначает в первую очередь то, что он есть знак, обозначает свою собственную согласованность. Человек-знак приобретает информацию и становится более значимым, чем он был прежде. Но так же обстоит дело и со словами. Разве слово «электричество» не значит в наши дни больше, чем оно значило во времена Франклина? Человек делает слово, и слово не означает ничего сверх того, что придано ему человеком в качестве значения, и только по отношению к некоторому человеку. Но поскольку человек может мыслить только при помощи слов или [каких-либо] иных внешних символов, то слова и другие внешние символы могут повернуться и сказать [человеку]: «Ты не значишь ничего, помимо того, чему мы тебя научили, и то лишь постольку, поскольку ты выбираешь какое-то слово в качестве интерпретанты своей мысли». Поэтому в действительности люди и слова взаимно обучают друг друга; всякое увеличение информации человека включает в себя и само включается в увеличение информации слова.

314. Чтобы не утомлять читателя прослеживанием этого параллелизма слишком долго, достаточно сказать, что нет ни одного элемента человеческого сознания, который не имел бы какого-либо соответствия в слове; причина этого очевидна. Она состоит в том, что слово или знак, которые использует человек, и есть сам этот человек. Ибо так как факт, что всякая мысль является знаком, взятым в сочетании с тем фактом, что жизнь есть поток мысли, доказывает, что человек есть знак; тогда то, что всякая мысль есть внешний знак, доказывает, что человек есть внешний знак. Это означает, что человек и внешний знак тождественны в

92

том же самом смысле, в каком тождественны слова homo и man **. Таким образом, мой язык есть всеобъемлющая сумма меня самого; ибо человек есть знак.

315. Человеку трудно понять это, поскольку он настаивает на отождествлении себя со своей волей, со своей властью над живым организмом, со своей животной силой. Итак, организм есть только инструмент мысли. Однако тождество человека состоит в согласовании того, что он делает и мыслит, а согласованность есть интеллектуальное свойство вещи, то есть [согласованность] есть ее способность выражения.

316. Наконец, поскольку что-либо действительно существует, оно есть то, что может окончательно стать известным как существующее в идеальном состоянии полной информации, так что реальность зависит от окончательного решения сообщества; так что мысль есть то, что она есть, только благодаря тому, что она отсылает к будущей мысли, которая по своему достоинству представляет собой мысль, идентичную ей, хотя и более развитую. В этом смысле существование мысли теперь зависит от того, что должно быть в будущем; так что она обладает только потенциальным существованием, зависимым от будущей мысли сообщества.

317. Отдельный человек, поскольку его индивидуальное существование проявляется только посредством незнания и ошибки и коль скоро он отличается как от окружающих, так и от того, чем он и они должны быть, есть только отрицание. Этот человек -

«proud man,

Most ignorant of what he's most assured,

His glassy essence». ***

* Человек (лат.)

** Человек (англ.).

*** Гордый человек / невежественный в том, в чем более всего уверен, / В своей зеркальной сущности (англ.)

93

I

Комментарии

Статья была впервые опубликована в: Journal of Speculative Philosophy, vol. 2 (1868), pp. 140-157; предназначалась в качестве главы V для работы «Search for a Method», 1893.

1* Пирс дает здесь свою формулировку так называемой «бритвы Оккама». Она дает возможность наиболее просто и логически стройно систематизировать данные мысли-знаки. В более поздних своих работах Пирс будет неоднократно возвращаться к формулировке принципов, позволяющих нам наиболее оптимальным образом упорядочивать наши мысли. В качестве таких принципов у него фигурируют то так называемая «прагматист-ская максима», то «метод науки», то «критический здравый смысл*.

2* Кант И, Логика / Пер. с нем. И. К. Маркова и В. А. Жучкова // Кант И. Соч. В 8-и т. Т. 8. М.: Чоро, 1994. С. 308 - 309.

3*Там же, с. 343.

4* В данном случае имеется в виду та сущность, на которую указывает знак. Понятийными эквивалентами термина «suppositum» семиотики Пирса в современной философии языка являются термины «предметное значение», «денотат», «номинат», «-референт».

5* Туссэн-Лувертюр (Toussaint-Louverture) Франсуа Доминик (1743-1803) - один из руководителей освободительной борьбы гаитянского народа против английских интервентов (1793 - 1803) и французских колонизаторов (1802 - 1803). С 1797 г. главнокомандующий вооруженными силами западной части о. Гаити, с 1801 г. - пожизненный правитель острова. Отменил рабство. Впоследствии был схвачен французскими войсками и вывезен во Францию, где и скончался.

6* Пирс в данном параграфе и ряде других параграфов этой статьи дает критику «психологического атомизма», свойственного эпистемологическим учениям английских философов-эмпириков XVII - XIX столетий. В основе доктрины «психологического атомизма» лежит гипотетический постулат, согласно которому все эмпирическое знание может быть представлено в виде комбинации простых «восприятий», непосредственно данных человеческому уму («простые идеи» Локка, «восприятия» и «чувственные данные» Беркли, «впечатления» и «идеи» Юма).

94

7* Говоря о «чувствовании как таковом» как о «материальном качестве умственного знака», Пирс отличает понятие как абстрактный объект, представляемый мыслью-знаком в качестве свойства или признака эмпирических объектов, во-первых, от слов или иных языковых символов, образующих материальное качество знака, обозначающего данный абстрактный объект (понятие), например - «дом» или «красный», а во-вторых, от чувственного образа дома или красного, которые возникают, когда человек производит интерпретацию той или иной мысли-знака в уме. «С этой точки зрения, - пишет Ю.К. Мельвиль, - важно не то, что чувствуется, не материальное качество знака, но то, что при этом подразумевается, мыслится» (Мельвилъ Ю.К. Чарлз Пирс и прагматизм. М., 1968, с. 100).

8' Пирс был одним из первых мыслителей конца XIX в., обративших внимание на многозначность связки «есть» в естественных языках и пытавшихся дать ее анализ средствами символической логики. В настоящее время принято выделять по крайней мере четыре основные смысла связки «есть* в современных европейских языках: 1) для выражения существования: «предмет есть» или «предмет существует»; 2) для выражения предикации (принадлежности элемента классу): «Сократ (есть) мудр»; 3) для выражения включения одного класса в другой: «греки (суть) люди»; 4) для выражения тождества: «Сократ (есть) муж Ксантиппы» (Френкель А, Бар-Хиллел И. Основания теории множеств. М., 1966, с. 227). В данном параграфе у Пирса речь идет о случае (2), то есть о связке «есть» как теоретико-множественном понятии принадлежности элемента классу предметов.

95

I

О НОВОМ СПИСКЕ КАТЕГОРИЙ

§ 1. Исходное утверждение

545. Это сочинение опирается на уже установленную теорию, согласно которой функция понятий состоит в сведении многообразия чувственных впечатлений к единству и обоснованность понятия состоит в невозможности свести содержание сознания к единству без введения этого понятия.

546. Эта теория служит истоком понятия градации понятий, являющихся всеобщими. Ибо когда одно такое понятие объединяет многообразие ощущений, может потребоваться другое понятие, чтобы объединить первое понятие и то многообразие, к которому оно применяется; и так далее.

547. Всеобщее понятие, которое находится ближе всех к ощущениям, - это понятие настоящего вообще. Оно является понятием, потому что оно универсально. Но поскольку акт внимания не имеет никакой коннотации, но является денотативной способностью разума (mind), то есть способностью направлять разум на объект (в противовес способности мыслить любой предикат этого объекта), то понятие настоящего вообще, которое является только общим указанием на то, что содержится во внимании, не имеет коннотации и поэтому не обладает никаким собственным единством. Это понятие настоящего вообще, ЭТОГО вообще, передается на философском языке словом «субстанция» в одном из его значений. Прежде чем произвести любое сравнение или различение составляющих настоящего, то, что является настоящим, следует признать как таковое, как это. Затем этому приписываются метафизические части, которые выявляются посредством абстракции, однако само это не может стать предикатом. Таким образом, это не является ни

96

внешним, ни внутренним предикатом субъекта и следовательно, идентично с понятием субстанции.

548. Единство, к которому понимание (understanding) сводит впечатления, является единством пропозиции. Это единство состоит в связи предиката с субъектом; и поэтому то, что подразумевается связкой, иначе, понятие бытия, является тем, что завершает работу понятий по сведению многообразия к единству. Связка (или скорее глагол, который является связкой в одном из своих смыслов) означает либо действительно есть, либо могло бы быть, как, например в следующих двух пропозициях: «Грифона не существует» (There is no griffin), и «Грифон - это четвероногий пернатый» (A griffin is a winged quadruped). Понятие бытия заключает в себе лишь точку соединения предиката с субъектом, где эти два слова согласуются. Поэтому понятие бытия не имеет никакого содержания.

Если мы говорим «Печь есть черная», то печь является субстанцией, от которой ее чернота не отделяется, и связка есть - постольку, поскольку она оставляет субстанцию в исходном виде, - показывает недифференцированность субстанции посредством применения к ней черноты как предиката.

Несмотря на то что бытие не воздействует на субъект, оно подразумевает способность предиката к неопределенной детерминации. Ибо если будут известны связка и предикат любой пропозиции, как в случае «...является человеком во фраке» (...is a tailed-man), то будет понятно, что предикат применим к чему-то, что, по крайней мере, можно предположить. Соответственно, мы имеем пропозиции, в которых субъекты являются полностью неопределенными, как, например, в пропозиции «существует прекрасный эллипс» (there is a beautiful ellipse), где субъект является лишь чем-то действительным или возможным; однако мы не имеем пропозиций, в которых полностью неопределенными являются предикаты, ибо было бы бессмысленным сказать, что «А имеет свойства общие всем вещам», - поскольку таких общих свойств не существует.

97

Таким образом, субстанция и бытие являются началом и концом любого понятия. Субстанция неприменима к предикату, а бытие таким же образом неприменимо к субъекту. 549. Термины «точность» [1] и «абстракция», которые в прошлом применялись к любому виду различений, в наше время применяются только к ментальным различениям, и причем только к тем из них, которые вызваны вниманием к одному элементу и пренебрежением к другому. Такое исключительное внимание заключается в определенном понятии или предположении одной части объекта, без какого-либо предположения другой. Абстракцию, или точность, следует строго отличать от двух других модусов ментального различения, которые можно назвать дискриминацией и диссоциацией. Дискриминация должна иметь дело только со смыслами (senses) терминов и всего лишь проводит границу в значении. Диссоциация представляет собой то различие, которое, в отсутствие постоянной ассоциации, разрешена законом ассоциации образов. Это сознание одной вещи без обязательного одновременного сознания другой. Абстракция или точность, поэтому предполагает большее различение, чем дискриминация, и меньшее различение, чем диссоциация. Таким образом, я могу дискриминировать (discriminate) красное от синего, пространство от цвета и цвет от пространства, но не красное от цвета. Я могу абстрагировать (prescind) красное от синего и пространство от цвета (как это явствует из того факта, что я действительно верю в то, что существует бесцветное пространство между моим лицом и стеной); но я не могу абстрагировать ни цвет от пространства, ни красное от цвета. Я могу диссоциировать (dissociate) красное от синего, но не пространство от цвета, не цвет от пространства и не красное от цвета.

Абстракция не является обратимым процессом. Часто бывает так, что А нельзя абстрагировать от В, но В можно абстрагировать от А. Это обстоятельство объясняется следующим образом. Элементарные понятия возникают только при участии опыта; то есть они возникают впервые в

98

соответствии с общим законом, условием которого является наличие некоторых впечатлений. Если понятие не будет сводить воедино впечатления, на основании которых оно возникает, оно окажется простым произвольным добавлением к этим последним; по этой причине элементарные понятия не возникают произвольно. Но если впечатления могли бы быть определенно постигнуты без помощи понятия, это последнее не сводило бы их к единству. Следовательно, впечатления (или более непосредственные понятия) нельзя постичь без некоторого элементарного понятия, сводящего их к единству. С другой стороны, когда такое понятие уже получено, есть, вообще говоря, все основания опустить те посылки, из которых оно возникло; поэтому объясняющее понятие обычно можно абстрагировать от более непосредственных понятий и впечатлений.

550. Собранные на данном этапе факты дают основание для систематического метода поиска любых универсальных элементарных понятий, которые могли бы опосредовать многообразие субстанции и единство бытия. Было показано, что случай введения универсального элементарного понятия является либо сведением многообразия субстанции к единству, либо присоединением к субстанции другого понятия. Далее было показано, что связанные элементы нельзя предположить без связывающего их понятия, тогда как существование понятия без таких элементов, вообще говоря, можно предположить. Поскольку случаи введения понятий обнаруживает эмпирическая психология, нам остается только выяснить, какое понятие уже является заключенным в данных, которые объединяются в понятие субстанции посредством этого первого понятия и которые не могут быть предположены без этого первого понятия, и таким образом получить следующее понятие в ряду понятий, идущем от бытия к субстанции. Можно заметить, что в течение всего этого процесса не

происходит обращения к интроспекции. Нельзя предположить ничего относительно субъективных элементов сознания, что не может быть надежно выведено из объективных элементов.

551. Понятие бытия возникает при образовании пропозиции. Пропозиция всегда, кроме термина для выражения

99

субстанции, имеет другой термин для выражения качества этой субстанции; и функция понятия бытия состоит в объединении качества с субстанцией. Поэтому при переходе от бытия к субстанции качество в своем самом широком смысле является первым понятием в ряду, идущем от бытия к субстанции.

На первый взгляд кажется, что качество дается во впечатлении. Такие результаты интроспекции не достоверны. Пропозиция утверждает применимость опосредующего понятия к более непосредственному. Поскольку это утверждается, более опосредующее понятие следует рассматривать независимо от этого обстоятельства, ибо иначе эти два понятия нельзя было бы различить, но одно нужно было бы мыслить через другое, без того, чтобы это последнее было объектом мысли вообще. Таким образом, для того чтобы быть утверждаемым в своей применимости к другому понятию, опосредующее понятие должно быть вначале рассмотрено безотносительно к этому обстоятельству и взято непосредственно. Но, будучи взятым непосредственно, понятие выходит за пределы данного (более непосредственного понятия), и его применимость к последнему оказывается гипотетичной. Возьмем, например, пропозицию «Эта печка есть черная». Здесь понятие этой печки является более непосредственным, понятие же черного - более опосредующим, причем это последнее, для того чтобы быть предицированным первому, должно быть отличено от него и рассмотрено само по себе - не как применяемое к объекту, но как олицетворяющее качество, черноту. Теперь эта чернота является чистым видом, или абстракцией, и ее применение к этой печке полностью гипотетично. Пропозицией «в печке есть чернота» подразумевается то же самое, что и пропозицией «печка (есть) черная», Олицетворяющая чернота является эквивалентом черного1 Доказательство таково. Эти понятия одинаково применяются к одним и тем же фактам. Поэтому если бы они были разными, то понятие, которое было применено первым, выполняло бы все функции другого, так что одно из них было бы избыточным. Однако избыточное

100

понятие есть произвольная фикция, тогда как элементарные понятия возникают только из требований опыта, так что избыточное элементарное понятие невозможно. Более того, понятие чистой абстракции незаменимо, потому что мы не можем понять согласованность двух вещей, иначе как согласованность в каком-то определенном отношении, и это отношение является такой чистой абстракцией, как чернота. Подобная чистая абстракция, отнесение к которой составляет качество или общий атрибут, можно определить как основание.

Отнесение к основанию невозможно абстрагировать от бытия, однако бытие абстрагировать от него можно.

552. Эмпирическая психология установила, что мы можем знать качество только посредством его контраста с одним или сходства с другим [качеством]. Посредством контраста и согласования вещь может быть отнесена к корреляту, если этот термин можно употребить в более широком, чем обычно, смысле. Случай введения понятия отсылки к основанию является [случаем] отсылки к корреляту; поэтому это следующее по порядку понятие. Отсылка к корреляту не может быть абстрагирована от

отсылки к основанию; однако отсылка к основанию может быть абстрагирована от отсылки к корреляту.

553. Отсылка к корреляту, очевидно, происходит посредством сравнения. Этот акт не был в достаточной степени изучен психологами, и поэтому необходимо привести несколько примеров, чтобы показать, в чем он состоит. Предположим, мы желаем сравнить буквы р и b. Мы можем себе представить одну из них перевернутой на строке в виде оси, затем положенной на другую и, наконец, ставшей прозрачной, так чтобы другая буква была видна сквозь нее. Таким способом мы можем сформировать новый образ, который является опосредующим между образами двух букв в той мере, в какой он представляет одну из них (ту, которая перевернута) как подобие другой. Или предположим, что мы думаем об убийце как о человеке, находящемся в некотором отношении к убитому; в этом случае мы понимаем акт убийства и в этом понятии представляется то, что каждому убийце (так же как и каждому убийству) соответствует убитый; таким образом, мы

101

вновь обращаемся к опосредующему представлению, которое представляет член отношения, выступающий в роли коррелята, с которым само опосредующее представление находится в некотором отношении. Или предположим, что мы ищем слово homme во французском словаре; мы находим напротив него слово человек, которое в подобном расположении представляет [слово] homme как представляющее то же самое двуногое существо, которое представляется самим [словом] человек. Посредством дальнейшего привлечения примеров можно обнаружить, что любое сравнение, кроме соотносимой вещи, основания и коррелята, нуждается также в опосредующем представлении, которое представляет член отношения в качестве коррелята, представляемого самим этим опосредующим представлением. Такое опосредующее представление может быть названо интерпретантой, ибо она выполняет функцию переводчика, который утверждает, что иностранец говорит то же самое, что и он сам. Термин «представление» здесь нужно понимать в очень широком смысле, который лучше объясняется с помощью примеров, а не определения, В этом смысле слово представляет вещь для понятия в уме слушателя, портрет представляет личносгь, изображением которой он предназначен быть для понятия узнавания, флюгер представляет направление ветра для понятия того, кто в этом разбирается, адвокат представляет своего клиента для судьи и присяжных, на которых он оказывает влияние.

Тогда любая отсылка к корреляту связывает с субстанцией понятие отсылки к интерпретанте; и это понятие поэтому является следующим по счету при переходе от бытия к субстанции.

Отсылка к интерпретанте не может быть абстрагирована от отсылки к корреляту; но последняя может абстрагироваться от первой.

554. Отсылка к интерпретанте оказывается возможной и оправданной посредством того же самого, что делает возможным и оправдывает сравнение. Ясно, что это - многообразие впечатлений. Если бы у нас имелось всего одно впечатление, то не требовалось бы сводить его к единству, а поэтому и не было бы нужды мыслить его как

102

отсылку к интерпертанте и понятия отсылки к интерпретанте не возникло бы. Но поскольку существует многообразие впечатлений, у нас возникает ощущение усложнения или путаницы, которое заставляет нас отличать одно впечатление от другого, а затем отличенные друг от друга впечатления оказывается необходимо привести к единству. Они не будут приведены к единству, пока мы не воспримем их вместе в качестве наших, т.е. не отнесем их к понятию как к их интерпретанте. Таким образом, отсылка к интерпретанте возникает при объединении различных впечатлений, и поэтому она не присоединяет понятие к субстанции, как это происходит с двумя другими отсылками, но напрямую объединяет многообразие самой субстанции. Поэтому она является последним по счету попятим при переходе от бытия к субстанции.

555. По причинам, которые [ниже] станут достаточно ясными, полученные пять понятий мы можем назвать категориями:

Бытие.

Качество (отсылка к основанию).

Отношение (отсылка к корреляту),

Представление (отсылка к интерпретанте).

Субстанция.

Три промежуточных понятия могут быть названы акциденциями.

556. Этот переход от многого к одному является числовым. Понятие третьего, это понятие объекта, который так относится К ДВуМ ДруГИМ, ЧТО ОДИН ИЗ НИХ ДОЛЖен OTIноСИТЬ-

ся к другому так же, как к этому другому относится третий. Это совпадает с понятием интерпретанты. Другое является просто-напросто эквивалентом коррелята. Понятие второго отличается от понятия другого, так как имплицирует возможность третьего. Таким же образом понятие самого (self) подразумевает возможность другого. Основание, это само, абстрагированное от конкретности, которая имплицирует возможность другого.

557. Поскольку ни одна из категорий не может быть абстрагирована от стоящей выше, список объектов, предполагаемых каждой из этих категорий, будет следующим:

103

То, что есть.

Качественное (quale) (то, что относится к основанию).

Член отношения (то, что относится к основанию и корреляту).

Представляющее (representamen) (то, что относится к основанию, к корреляту и интерпретанте).

Это.

558. Качество может иметь особый характер, делающий невозможным абстрагирование этого качества от отсылки к корреляту. Следовательно, существует два вида отношений. Первый. Отношения таких членов, что их отсылка к основанию является абстрагируемым или внутренним качеством

Второй. Отношения таких членов, что их отсылка к основанию является неабстрагируемым или относительным качеством.

В первом случае отношение является простым сведением коррелятов к одному свойству, при том что члены отношения и корреляты не различаются. Во втором случае коррелят поставлен над членом отношения, и в некотором смысле здесь существует оппозиция.

Члены отношений первого вида приводятся в связь просто посредством согласования. Однако простое (необнаруженное) отсутствие согласования не дает отношения, и поэтому члены отношений второго вида приводятся в связь посредством соответствия фактам.

Отсылка к основанию может также быть такой, что ее нельзя абстрагировать от отсылки к интерпретанте. В этом случае она может быть названа приписанным качеством. Если отсылку члена отношения к основанию можно абстрагировать от отсылки к интерпретанте, то его отношение к своему корреляту является простым совпадением или общностью качества, и поэтому отсылка к корреляту может абстрагироваться от отсылки к интерпретанте. Из этого следует, что существует три вида представлений.

Первый. Те, чьи отношения к своим объектам являются простой общностью какого-нибудь качества; эти представления можно назвать подобиями.

104

Второй. Те, чьи отношения к своим объектам состоят из соответствий факту; они могут быть названы индексами или знаками.

Третий. Те, у которых основание отношения к своим объектам имеет характер предписания; эти представления суть общие знаки и могут быть названы символами.

559. Теперь я покажу, что три вида понятия отсылки - к основанию, к объекту и к интерпретанте - являются фундаментальными по крайней мере для одной универсальной науки, а именно для науки логики. Принято считать, что логика изучает то, каким образом вторичные интенции применяются в отношении первичных. Обсуждение истинности этого утверждения далеко бы меня увело, поэтому я просто приму его в качестве хорошего, как мне кажется, определения родового предмета (subject-genus) логики. Вторые интенции - это объекты понимания, рассматриваемые в качестве представлений, а первичные интенции, к которым они применяются, - это объекты этих представлений. Объекты понимания, рассматриваемые в качестве предствлений, суть символы, то есть знаки, которые, по крайней мере в возможности, являются общими. Однако правила логики имеют силу для любых символов - написанных, произнесенных или помыслен-ных. Они не применяются непосредственно к подобиям или индексам, поскольку ни один аргумент не может состоять только из них, но они примеряются ко всем символам. На самом деле все символы в некотором смысле связаны с пониманием, но только в том смысле, в котором все вещи тоже связаны с пониманием. Соответственно, определение сферы логики не должно выражать отношения к пониманию, поскольку это отношение никак не ограничивает эту сферу. Однако можно произвести различение между понятиями, которые не предполагают существования, помимо случаев их актуального присутствия при понимании, и внешними символами, которые удерживают свой характер постольку, поскольку они только могут быть поняты. И поскольку правила логики применяются к этим последним в той же степени, что и к предыдущим (хотя, конечно, это возможно лишь через применение предыдущих, однако это обстоятельство в

105

силу того, что оно имеет место для всех вещей, не является ограничительным), можно заключить, что логика в качестве своего родового предмета имеет все символы, а не только понятия. Таким образом, мы приходим к тому, что логика занимается вообще отсылкой символов к объектам. С этой точки зрения логика является одной из возможных наук в рамках следующей триады. Первая наука должна заниматься формальными условиями символов, имеющих значение, то есть отсылками символов к собственным основаниям вообще или к приписанным свойствам, - ее можно назвать формальной грамматикой; вторая - логика - должна заниматься формальными условиями истинности символов; а третья должна заниматься формальными условиями силы символов, или их способности апеллировать к разуму, то есть их отсылками к ин-терпретантам вообще - эту науку можно назвать формальной риторикой.

Тогда возникает общее деление символов, общее для всех этих наук; а именно деление на:

1° символы, которые напрямую определяют только собственные основания или приписанные качества и, таким образом, являются суммами признаков или терминов;

2° символы, которые также независимо определяют собственные объекты посредством другого термина или терминов и, таким образом, выражая собственную объективную обоснованность, становятся способными к истинности или ложности, то есть являются пропозициями; и

3° символы, которые также независимо определяют собственные интерпретанты и, таким образом, разумы, к которым они апеллируют посредством полагания пропозиции или пропозиций, признаваемых таким разумом Это аргументы.

Примечательно, что среди всех определений пропозиции - например, как oratio indicativa, как отношения под-падания объекта под понятие, как выражения отношения двух понятий или как указания на изменчивое основание явления - не существует, пожалуй, ни одного, в котором понятие отсылки к объекту или корреляту не играло бы важной роли. Таким же образом, понятие отсылки к ин-

106

терпретанте или третьему является всегда важным элементом в определении аргумента.

Термин пропозиции, который отдельно указывает на объект символа, называется субъектом, а термин, который указывает на основание, называется предикатом. Поэтому объекты, на которые указывает субъект (а они всегда потенциально представляют собой множества - хотя бы фаз или явлений), утверждаются пропозицией так, чтобы соотноситься друг с другом на основании свойства, указанного предикатом. В таком случае это отношение может быть или совпадением, или оппозицией. Пропозиции совпадений - это те, которые обычно рассматриваются в логике, однако, как я показал в статье о классификации аргументов, если мы собираемся принять в расчет такие аргументы, как:

Все, что является половиной чего-либо, меньше того, чьей половиной оно является:

А является половиной В;

А - меньше чем В,

необходимо отдельно рассмотреть пропозиции оппозиции.

Субъект такой пропозиции разделен на два термина «именительный субъект» и «винительный объект»

В аргументе посылки дают представление вывода, потому что они указывают на интерпретанту аргумента, или представление, представляющее вывод для представления объекта вывода. Посылки могут давать подобие, индекс или символ вывода. В дедуктивном заключении вывод представляется посылками как общими знаками, в которых он содержится. В гипотезах доказывается нечто подобное выводу, то есть посылки формируют подобие вывода. Возьмем, например, следующий аргумент:

М является, в частности, Р i, Р ii, Р iii и Р iv;

S является Р i, Р11, P iii и Р iv:

:. S является М.

Здесь первая посылка опирается на то, что "Р i, Р ii, Р iii, и Р iv" - это подобие М, и, таким образом, посылки суть или представляют подобие вывода. То, что это отличается от индукции, подтверждается с помощью другого примера:

107

S i, S ii, S iii, S iv берутся в качестве образцов из совокупности М;

S i, S ii, S iii, S iv ЯВЛЯЮТСЯ Р:

Все М являются Р.

Следовательно, первая посылка опирается на утверждение о том, что "S i, S ii, S iii, S iv" является индексом М. Значит, посылки являются индексом вывода.

Другие разделения терминов, пропозиций и аргументов возникают из различия между объемом (extension) и содержанием (comprehension). Я предлагаю заняться этим предметом в последующей статье. Однако я сделаю предварительное замечание и скажу, что, во-первых, существует прямая отсылка символа к его объектам, или его де-нотация; во-вторых, отсылка символа к его основанию через его объект, то есть его отсылка к общим свойствам своих объектов, или его коннотация; и в-третьих, его отсылка к своим интерпретантам через свой объект, то есть отсылка символа ко всем синтетическим пропозициям, в которых все его объекты являются субъектами или предикатами, и это я называю информацией, которую он воплощает. И поскольку каждое добавление к тому, что символ обозначает (denotes), или к тому, что он соозначает (connotes), делается посредством отдельной пропозиции этого вида, то объем и содержание термина находятся в обратном отношении друг к другу, пока информация остается неизменной, а всякое увеличение информации сопровождается увеличением того или иного из этих двух компонентов. Можно заметить, что объем и содержание очень часто понимаются в других смыслах, в которых последняя пропозиция не будет истинной.

Это - несовершенная точка зрения на то применение, которое наиболее фундаментальные, как показывают наши исследования, понятия находят в сфере логики. Тем не менее принято считать, что достаточно показать, что благодаря рассмотрению этой науки в подобном свете можно предложить хотя бы что-то полезное.

§2. Замечания по поводу предыдущего

560 Прежде чем я, находясь под огромным впечатлением от чтения Критики чистого разума Канта, достиг зрело-

108

сти, мой отец, знаменитый математик, указал мне на пробелы в размышлениях Канта, которые я, вероятно, иначе бы не обнаружил. От Канта я перешел к захватывающим занятиям Локком, Беркли, Юмом, Органоном и Метафизикой Аристотеля и психологическим трактатам, а несколько позже получил огромную пользу от проникновенного и внимательного чтения средневековых мыслителей - Блаженного Августина, Абеляра, Иоанна Солсбе-рийского с соответствующими отрывками из Св. Фомы Аквинского и особенно из Иоанна Дунса Скота (Дунсом тогда назвалось небольшое местечко в Восточной Лотиа-нии) и Уильяма Оккама. В той мере, в какой современный ученый может разделять идеи средневековых теологов, я пришел к полному согласию с мнениями Дунса, хотя и думаю, что он слишком склонен к номинализму. В моих штудиях великой Критики Канта, которую я знал почти наизусть, меня совершенно изумлял тот факт, что хотя, согласно его собственному объяснению проблемы, вся его философия зиждется на «функциях суждения», то есть на логических разделениях предложений и на отношении к ним «категорий», все-таки его анализ этих категорий очень поспешен, поверхностней, тривиален и даже неинтересен, при том что во всех своих трудах, отмеченных печатью логического гения, Кант проявляет поразительное невежество в области традиционной логики и даже в отношении самой Summulae Logicales, элементарного учебника эпохи Плантагенета. Итак, несмотря на чудовищную поверхностность и недостаток обобщающей мысли, подобно завесе простирающейся над сочинениями схоластических мастеров логики, скрупулезная тщательность, с которой они исследовали каждую проблему, появляющуюся внутри их круга знаний, делает в нашем двадцатом веке непонятным, каким образом такой серьезный студент, как Кант, сподвигнутый к изучению логики осознанием неоспоримой значимости ее деталей, мог смириться с тем, чтобы обращаться с логикой в столь добродушной и degage (предвзятой) манере. Таким образом у меня появился стимул к независимому исследованию логических оснований фундаментальных понятий, называемых категориями.

109

561. Первым вопросом - а это был вопрос наивысшей важности, требующий не только полного отказа от любых предубеждений, но также исключительно осторожного и тем не менее энергичного и активного исследования, - было, действительно ли фундаментальные категории мысли обладают той зависимостью от формальной логики, о которой говорил Кант. Я постепенно убедился в том, что такое отношение действительно существует и должно существовать. После ряда исследований я пришел к выводу, что Канту не следовало ограничиваться различением [видов] предложений (или «суждений», как их называют немцы, запутывая предмет обсуждения), а нужно было принять во внимание все элементарные и значительные различия по форме знаков любого рода; именно это он прежде всего не должен был упускать в своем описании фундаментальных форм мышления. Наконец, после двух лет самой тяжелой мыслительной работы, которую я когда-либо проделывал в своей жизни, я получил единственный неоспоримый результат, имеющий какое-то позитивное значение. Результат состоял в том, что существуют только три элементарные формы предикации, или обозначения, которые я первоначально назвал (с добавлениями в скобках, которые я сделал теперь, чтобы сделать термины более понятными) качествами (чувствования), (диадическими) отношениями и (предикациями) представлений,

562. Кажется, примерно в 1866 году профессор Де Морган оказал большую честь такому неизвестному новичку в философии, каким тогда был я (ибо тогда я серьезно изучал философию не более десяти лет, что можно считать очень коротким сроком ученичества в этой наиболее сложной из наук), прислав мне копию своей статьи «О логике отношений, и т.д.". Я сразу же набросился на нее, и не прошло и нескольких недель, как мне удалось усмотреть в ней, подобно тому как это ранее удалось Де Моргану, ослепительное и поразительное освещение каждого уголка и каждого аспекта логики. Позвольте мне здесь остановиться, чтобы сказать, что из-за того, что Де Морган ничего не довел до окончательного вида, он не получил и малой доли того признания, которого он заслуживает. Даже

ПО

его собственные студенты, хотя они волей-неволей и благоговели перед ним, никогда в достаточной степени не понимали, что это была работа исследовательской экспедиции, которая каждый день наталкивается на новые формы, и именно в этот момент для их изучения никогда не хватает времени; всегда возникают заслуживающие внимания новые обстоятельства. Де Морган был похож на Алладина (или другого героя), озирающего несметные богатства в пещере Али Бабы и вряд ли способного осуществить их тщательную опись. Но то, что Де Морган с его строго математическим и неоспоримым методом действительно довел до конца на пути исследования всех странных форм, которыми он обогатил науку логики, было значительно и исполнено с подлинно научным духом, отмеченным истинным гением. Прошло почти 25 лет, прежде чем мои исследования этих предметов достигли той стадии, которая может быть названа близким приближением к условно конечному результату (абсолютную конечность никогда нельзя предполагать ни в какой общей науке); однако мне хватило непродолжительного времени, чтобы математически доказать, что неразложимые предикаты бывают трех видов, первые - те, что, как и непереходные глаголы, применяются лишь к единственному субъекту; вторые - те, что, подобно простым переходным глаголам, имеют по два субъекта, назывемые в соответсвии с номенклатурой традиционной грамматики (которая обычно менее философична, чем логическая номенклатура) «именительный субъект (подлежащее)» и «винительный объект (дополнение)», хотя полная эквивалентность значений выражений «А воздействует на В» и «на В воздействует А» ясно показывает, что указания на обе эти вещи делаются в утверждениях одинаково; и третьи - предикаты, имеющие три таких субъекта, или коррелята Эти последние (хотя чисто формальный, математический метод Де Моргана, насколько я понимаю, не гарантирует этого) никогда не выражают жестких фактов, но всегда - некое отношение интеллектуального рода, которое либо конституировано неким умственным действием, либо подразумевает некий общий закон.

111

563. Уже 1860 году, когда я еще ничего не знал ни об одном немецком философе, кроме Канта, учителя, боготворимого мной в течение трех или четырех лет, я был весьма поражен четким указанием на то, что список его категорий мог бы быть частью более широкой системы понятий. Например, категории отношения - реакция, причинность и самостоятельность - это различные модусы необходимости, которая является категорией модальности; аналогичным образом, категории качества - отрицание, квалификация, степень и внутренняя атрибуция - это отношения присущности, которая является категорией отношения Таким образом, категории третьей группы относятся к категориям четвертой так же, как категории второй к категориям третьей; и я вообразил, что по крайней мере категории количества - единство, множество и полнота - подобным же образом являются различными внутренними атрибуциями качества. Более того, если бы я задался вопросом, какова разница между тремя категориями качества, я бы ответил, что отрицание - это просто возможная присущность, степень качества - это случайная присущность, а внутренняя атрибуция - необходимая присущность; так что категории второй группы можно отличить посредством категорий четвертой; подобным же образом, мне показалось, что на вопрос о том, как отличаются категории количества - единство, множество, полнота, - можно ответить, что полнота, или система, - это внутренняя атрибуция, которая возникает как результат реакции; множество - как результат причинности, а единство - как результат присущности. Это привело меня к вопросу о том, каковы те понятия, которые отличаются отрицательным единством, качественным единством и внутренним единством. Я также спрашивал себя, каковы различные виды необходимости, с помощью которой различаются реакция, причинность и присущность. Я не стану беспокоить читателя своими ответами на эти и подобные им вопросы. Будет достаточно, если я скажу, что, как мне казалось, я шел на ощупь среди запутанной системы понятий, после попытки решить эту загадку прямым спекулятивным, физическим, историческим и психологическим способами я пришел к выводу,

112

что единственный доступный способ - это атаковать ее, как это делал Кант, со стороны формальной логики.

564. Я должен признать некоторые ошибки, совершенные мной ранее при толковании моего деления знаков на иконы, индексы и символы. Когда я в 1867 году впервые опубликовал это деление, я изучал логику отношений в течение такого короткого времени, что только через три года был готов напечатать свою первую работу об этом предмете. Не успел я начать культивацию почвы, расчищенную Де Морганом, как сразу понял, что ускользнуло от этого знаменитого мастера: кроме нерелятивных свойств и отношений между парами объектов, была еще третья категория свойств, и только она. Этот третий класс состоит из множественных отношений, к каждому из которых можно отнестись как к комплексу триадических отношений, то есть отношений между триадами объектов. Весьма обширный и значительный класс триадических отношений состоит из представлений. Представление - это такая характеристика вещи, благодаря которой для произведения определенного умственного эффекта она может заменять другую вещь. Вещь, имеющую эту характеристику, я называю представляющим, умственный эффект или мысль - его интерпретантой, а вещь, которую оно заменяет, - ее объектом.

565. В 1867 году, несмотря на то что я имел (должным образом опубликованное) доказательство того, что есть третья категория свойств помимо нерелятивных свойств и парных отношений, я еще не понимал, что этот третий класс составляют [именно] множественные отношения (я не догадался, что их не всегда можно свести к конъюнкциям парных отношений). Я понял, что должно существовать какое-то понятие, некоторые черты которого я мог бы выяснить, но, не ознакомившись с ними в их общности, я, вполне естественно, ошибочно принял его за понятие представления, которое получил путем обобщения для этой же цели идеи знака. Я недостаточно обобщал: это вид ошибки, в которую могли бы впасть и более великие умы, чем я, Я полагал, что этот третий класс свойств исчерпывается свойствами представлений. Поэтому я объявил, что все свойства делятся на качества

113

(нерелятивные свойства), отношения и представления, вместо деления на нерелятивные свойства, парные отношения и множественные отношения.

566. В 1867 году я обнаружил, что парные отношения бывают двух видов в соответствии с тем, составлены они или нет из относимого или соотносимого, обладающего нерелятивными свойствами. Это правильно. Два синих объекта находятся ipso facto в некотором отношении друг к другу. Важно отметить, что этого нельзя сказать о неподобных свойствах. Таким образом, апельсин и правосудие не приводятся в отношение друг с другом посредством несопоставимости их свойств. Если притянуть их к сравнению, они будут оставаться в отношении неподобия, а это отношение весьма сложной природы. Однако только постольку, поскольку апельсин и правосудие существуют, их качества не составляют отношения неподобия. Мы не должны проглядеть то, что неподобие не является простой инаковостью. Инаковость принадлежит к этовостям. Она неотделимая спутница тождества: везде, где есть тождество, обязательно появляется инаковость; и в какой бы области ни возникала истинная инаковость, там обязательно будет и тождество. Поскольку тождество принадлежит исключительно тому, что hie et nunc (здесь и теперь), так же обстоит дело и с инаковостью. Она поэтому в каком-то смысле есть динамическое отношение, хотя является лишь отношением разума. Она существует только постольку, поскольку объекты, которые имеют в виду, насильно сводятся воедино вниманием или подлежат такой процедуре. Неподобие является отношением между свойствами, состоящим в инаковости всех субъектов этих свойств. Следовательно, неподобие, являясь инаковостью, - это динамологическое отношение, существующее лишь постольку, поскольку эти свойства приводятся к сравнению или подлежат приведению к сравнению посредством чего-то помимо этих свойств самих по себе.

567. Подобие, с другой стороны, обладает совершенно иной природой. Формы слов подобие и неподобие предполагают, что одно из них является негативом другого, что абсурдно, поскольку всякая вещь и подобна, и неподобна любой другой. Эти два свойства, имеющие идеаль-

114

ную природу, являются в некоторой степени одинаковыми. Их простое существование устанавливает их единство, другими словами, оно их спаривает. Вещи подобны и неподобны постольку, поскольку таковы их свойства. Тогда мы видим, что первая категория отношений охватывает только подобия; тогда как вторая, охватывает все другие отношения, которые можно назвать динамическими отношениями. В то же самое время из замечаний, сделанных выше, мы видим, что динамические отношения сразу делятся на логические, полулогичекие и нелогические. Под логическими отношениями я понимаю те, для которых все пары объектов вселенной одинаковы; под полулогическими я понимаю те, в которых к каждому объекту вселенной относится только один объект (возможно, тот же самый) или некоторое определенное множество объектов, отличных от других, в то время как алогические отношения включают все остальные случаи. Логические и полулогические отношения относятся к старому классу отношений разума, в то время как отношения in re (в вещах) являются алогическими. Однако существует несколько важных отношений разума, которые также алогичны. В моей статье 1867 года я совершил ошибку, отождествив отношения, составленные из нерелятивных свойств, с равноправными отношениями, то есть с отношениями, которые обязательно взаимны, и динамические отношения - с неравноправными отношениями, то есть с отношениями, которые могут быть не взаимными. Впоследствии, избежав одной ошибки и впав в другую, я отождествил эти два класса соответственно с отношениями разума и отношениями in re (вещей).

Примечания

Первая часть этой главы была впервые опубликована в Proceedings of the American Academy of Arts and Sciences, vol. 7. May 1867, pp. 187-298. 560-562 из «Прагматизма» 1898; 564-567 из Fraqm. 1899.

115

ФЕНОМЕНОЛОГИЯ

Глава 1

Введение

§ 1. Фанерон

284. Фанероскопия является описанием фанерона; под словом фанерой я имею в виду совокупную целостность всего того, что тем или иным способом или в том или ином смысле представлено сознанию, совершенно независимо от того, соответствует ли она какой-либо реальной вещи или нет. Если вы спросите, когда представлено и какому сознанию, то я предпочту оставить эти вопросы без ответа, поскольку я никогда не питал сомнений в том, что признаки фанерона, обнаруженные мной в собственном сознании, даны в любое время и любому сознанию В той мере, в которой я разработал эту науку фанероскопию, она занимается формальными элементами фанерона. Я знаю, что имеется и другая серия элементов, в несовершенном виде представленных категориями Гегеля. Но мне не удалось дать им сколько-нибудь удовлетворительное описание.

285. Английские философы обычно использовали слово идея в смысле, довольно близком к тому, который я придаю фанерону. Но тем или иным путем они так ограничили ее значение, что идея не охватывает мою концепцию (если это можно назвать концепцией), не говоря уже о том, что этому слову они придали психологическую коннотацию, которую я позаботился исключить из своего употребления. Поскольку они имеют обыкновение говорить, что «не существует такой идеи», как то или это, и вместе с тем определенно описывают фанерой, их термин совершенно не годится для моих целей.

286. Ничто так непосредственно не открыто для непосредственного наблюдения, как фанероны; и поскольку мне

116

не нужно будет ссылаться ни на какие из них, кроме тех, что прекрасно известны каждому (или их подобий), любой из читателей сможет проверить точность того, что я собираюсь о них сказать. Действительно, читателю следует в буквальном смысле даже повторить для себя мои наблюдения и эксперименты, ибо в противном случае мне удастся передать то, что я имею в виду, не в большей мере, чем если бы я рассказывал слепому от рождения о впечатлениях от цветного украшения. То, что я именую фанероскопией, является исследованием, которое, будучи подкреплено непосредственным наблюдением фанеронов и обобщением этих наблюдений, вычленяет несколько весьма обширных классов фанеронов; описывает признаки каждого из них; показывает, что хотя они сложнейшим образом смешаны друг с другом, так, что ни один нельзя отделить от другого, - тем не менее ясно, что их свойства в корне различны; далее, [фанероскопия] доказывает, вне всякого сомнения, что определенный, очень короткий список охватывает все имеющиеся широчайшие категории фанеронов; и наконец, ставит перед собой трудоемкую и сложную задачу перечисления основных подразделений этих категорий.

287. Из вышесказанного следует, что фанероскопия не имеет ничего общего с вопросом о том, насколько исследуемые фанероны соответствуют какой-либо реальности. Она строго воздерживается от любых спекуляций относительно каких бы то ни было отношений между его категориями и физиологическими данными, будь то данные о головном мозге или любые другие Она не строит гипотетических объяснений, но настойчиво избегает их. Она лишь тщательно рассматривает непосредственные явления и пытается совместить скрупулезную точность с широчайшим по возможности обобщением. Исследователь должен прилагать все усилия для того, чтобы избежать влияния какой-либо традиции, какого-либо авторитета, чтобы не принимать никаких оснований в пользу того, что должно иметь место то-то или то-то, не поддаваться никаким фантазиям и ограничиться честным, целенаправленным на-

117

блюдением этих явлений. Читатель со своей стороны должен вслед за автором повторить для себя его наблюдения и, исходя уже из собственных наблюдений, решить, можно ли считать описание автором этих явлений правильным.

§ 2. Валентности

288. Не может быть никакой психологической трудности в определении того, является ли нечто фанероном или нет; ибо все, что кажется находящимся перед сознанием, ipso facto является, в моем понимании, таковым. В фанероне я предлагаю рассмотреть не все, но только его неразложимые элементы, то есть те, что логически неразложимы при помощи зрения, или неразложимы при непосредственном рассмотрении. Я хотел бы произвести классификацию или деление этих неразложимых элементов; то есть я хотел бы распределить их на различные виды в соответствии с их действительными свойствами. Мне известны две различные классификации подобного рода, причем обе весьма правильны; но могут существовать и другие. Из этих двух известных мне [классификаций] одна осуществляет деление элементов по их форме или структуре, другая - по их содержанию. Два года наиболее уверенного труда в моей жизни были посвящены исключительно попытке установить что-то достоверное по поводу последней; но я оставил эту попытку, ибо это было выше моих сил или просто, во всяком случае, не соответствовало моим способностям. Я не пренебрег изучением работ других ученых, но так и не смог убедиться в том, что они достигли большего успеха, чем я сам. Однако, к счастью, все таксономисты во всех отраслях считают классификации по структуре наиболее важными.

289- Читатель может задаться весьма уместным вопросом: как это возможно, чтобы неразложимые элементы обладали какими-либо различиями в структуре? Ясно, что для их внутренней логической структуры это было бы невозможно. Но для их внешней структуры - иначе говоря, для структуры их возможных соединений - определенные структурные различия вполне возможны;

118

взять, к примеру, химические элементы, для которых «группы», или вертикальные столбцы в таблице Менделеева, повсеместно и справедливо признаны более важными, нежели «ряды», или горизонтальные строки. Эти столбцы характеризуются определенными валентностями элементов [...].

290. Таким образом, поскольку элементы могут обладать структурой благодаря валентности, я призываю читателей присоединиться ко мне для непосредственного исследования валентности элементов фанерона. Почему же я опасаюсь, что читатель отступит назад? Возможно, он боится скомпрометировать себя моей пристрастностью из-за предвзятых взглядов? Что ж, хорошо; я действительно привношу в свое исследование некоторые убеждения. Но давайте начнем с того, что подвергнем их критическому разбору, отложив наблюдения, пока мы тем или иным образом не избавимся от всех предубеждений.

291. Дня начала зададимся вопросом: является ли валентность единственным формальным аспектом, в котором элементы фанерона могут различаться? Убедившись, что возможность подобного основания деления зависит от возможности поливалентности, в то время как возможность деления по валентности никоим образом не может рассматриваться как результат отношений между соединениями, можно заключить, что любое деление на основе вариаций таких отношений должно восприниматься как второстепенное по отношению к делению по валентности, если, конечно, такое деление возможно [...].

292. Если вообще существует некое формальное деление элементов фанерона, то это должно быть деление по валентности; и мы можем ожидать найти здесь медады, монады, диады, триады, тетрады и т.д. Некоторые из них, однако, можно априорно исключить как невозможные; хотя очень важно помнить, что эти деления не совпадают в точности с соответствующими делениями Existential Graphs, которые имеют отношение только к явным бесконечностям. В настоящем употреблении меда-да должна означать неразложимую идею, логически со-

119

вершенно отделенную от любой другой; монада будет означать элемент, который, за исключением того, что он мыслится как применимый к некоторому предмету, не обладает никакими свойствами, кроме тех, что являются абсолютными в нем, не отсылая к чему-либо еще; диада будет элементарной идеей чего-либо, которая обладала бы такими свойствами, какими она действительно обладает, по отношению к чему-то еще, но независимо от какого-либо третьего объекта любой категории; триада была бы элементарной идеей чего-либо, которая была бы такой, какая есть, относительно двух других в двух разных аспектах, но безотносительно к какой либо четвертой идее; и т.д. Некоторые из них, я повторяю, просто невозможны. Медада была бы молниеносной вспышкой мысли, абсолютно мгновенной, бесшумной, не остающейся в памяти и не оказывающей никакого действия. Далее можно заранее утверждать - не чисто априорно, но с подобающей логике степенью априорности, то есть как необходимое следствие из факта существования знаков, что должна существовать элементарная триада. Ибо очевидно, что будь каждый элемент фанерона монадой или диадой, без присущего те-ридентичности (teridentiry) (которая, безусловно, является триадой) отношения, то нельзя было бы построить ни одну триаду вообще. Таким образом, отношение любого знака к его объекту и интерпретанте является просто-напросто триадой. Триаду можно было бы построить многими способами из пентад или любых более сложных элементов с нечетной валентностью. Однако можно доказать - чрезвычайно простым способом, хотя формулировка общего доказательства довольно запутанна, - что ни один элемент не может иметь валентность выше трех.

§ 3. Монады, диады и триады

293- Тщательное изучение логики отношений подтверждает выводы, к которым я пришел еще до того, как добился результатов в этом исследовании. Оно показывает, что логические термины суть либо монады, либо диады, либо полиады; эти же последние не вводят никаких эле-

120

ментов, радикальным образом отличных от тех, которые уже находятся в триадах. Поэтому я разделяю все объекты на монады, диады и триады; первый шаг в настоящем исследовании состоит в том, чтобы установить, каково понятие чистой монады, свободной от всех диадических и триадических примесей; каково понятие диады (которая включает в себя монаду), свободной от всех триадических контаминации; в чем специфика того, что в диаде добавляется к монаде; каково понятие триады (которая включает в себя монаду и диаду) и что характерно для триады.