Часть 6.

I

341. Давайте рассмотрим идею всеобщности. Любая кухарка имеет в своей книге рецептов набор правил, которым она привыкла следовать. Кто-то желает яблочного пирога. Обратите внимание, что мы редко, а может и никогда, не желаем какой-то одной конкретной вещи. Мы хотим того, что могло бы вызвать определенного рода удовольствие. Говорить же о единичном конкретном удовольствии - это все равно что бессмысленно употреблять слова. У нас может быть единичное переживание удовольствия; но само удовольствие - это качество. Переживание каждый раз единично; качества же, какими бы специальными они ни были, не могут быть подотчетны. Мне известны приблизительно две дюжины разных металлов. Я помню, как исследовал массу этих качеств. Но их число устанавливается только ограничением опыта; качеств металлов, которые я мог бы представить себе, бесконечно много. Я могу представить бесконечные промежуточные варианты между оловом и свинцом, медью и серебром, железом и никелем, магнием и алюминием. Итак, возникает желание съесть яблочный пирог - вкусный, приготовленный из свежих яблок, не очень сладкий и не очень кислый и с довольно легкой и тонкой корочкой. Но это желание не какой-то конкретный яблочный пирог; либо готовится он при случае; единственной его особенностью является то, что его следует приготовить и съесть именно сегодня. Для этого нужны яблоки; помня, что в чулане имеется бочка с яблоками, кухарка идет туда и выбирает наиболее подходящие из лежащих сверху. Таков пример следования общему правилу. Ей предписывается взять яблоки. Много раз она видела предметы, называемые яблоками, и усвоила свойственное им качество. Она знает, как найти эти предметы сейчас; если они спелые и хорошего качества, то вполне подойдут. Если кухарка чего-то и желает, так того, что имеет определенное качество; но взять ей предстоит то или иное конкретное яблоко. По природе вещей она не может взять качество, но должна брать конкретный предмет. Ощущение и волеизъявление, будучи делом действия и противодействия, имеют отношение к конкретным вещам. Ей доводи-

152

лось видеть только конкретные яблоки, и взять она сможет только конкретные яблоки. Но желание не связано с конкретными предметами; оно связано с качествами. Желание не есть противодействие со ссылкой на конкретный предмет; это идея об идее, а именно идея о том, как замечательно было бы для меня, хозяина этой кухарки, съесть яблочный пирог. Однако желается не просто ни к чему не привязанное качество; желается, чтобы во мне реализовалась мечта съесть пирог; и это Я является объектом опыта. То же самое с желанием кухарки. Она не имеет в виду конкретный яблочный пирог, который бы она хотела подать к столу; но она определенно желает и намеревается приготовить яблочный пирог для конкретного человека. Когда кухарка идет в погреб за яблоками, то берет первую попавшую под руку миску или корзину, не заботясь о том, какую именно, - главное, чтобы она имела подходящий размер, была чистой и обладала другими необходимыми качествами; но, выбрав определенную посудину, именно в нее она и намеревается положить яблоки. Она берет любые хорошие яблоки, которые оказываются под рукой. Но, взяв их, она намеревается сделать из них пирог. Если на обратном пути из погреба ей доведется увидеть какие-нибудь еще яблоки на кухне, она не станет использовать их для пирога, если, конечно, вдруг по какой-то причине не передумает. В течение всех своих действий кухарка повинуется своей идее или мечте, приписывая ей какую-либо конкретность (thisness или thatness), или, как мы говорим, hecceity, но эту мечту она желает осуществить в связи с некоторым объектом ее опыта, который как таковой обладает hecceity; и поскольку она вынуждена действовать, а действие имеет отношение только к тому или этому предмету, ей постоянно приходится осуществлять произвольный выбор, то есть брать то, что попадается под руку.

342. Сама мечта не обладает ярко выраженной третично-стью; она, напротив, совершенно безответственна; она может быть всем, чем угодно. Объект опыта в качестве реальности есть второе. Но желание при поиске связать одно с другим есть третье, или опосредование.

153

Так происходит и с любым законом природы. Будь он просто нереализованной идею - а закон природы обладает сущностью идеей, - он был бы чистым первым. Случаи, к которым он применяется, представляют собой второе.

§ 3. Реальность третичности

343 ...Невозможно свести все в наших мыслях к этим двум элементам [первичности и вторичности]. Можно сказать, что большая часть действительно совершаемого состоит из вторичности - или, скорее, вторичность является преобладающим свойством того, что было совершено. Непосредственное настоящее, если бы мы могли уловить его, не имело бы никакого свойства, кроме своей первичности. Я вовсе не имею в виду, что непосредственное сознание (чистая фикция, между прочим) было бы первичностью; я хочу сказать, что качество того, что мы непосредственно осознаем, которое не является фикцией, представляет собой первичность. Однако мы постоянно пытаемся предсказать, что должно произойти. Так вот, то что должно произойти, согласно нашему представлению о нем, никогда не может полностью стать прошлым. В целом можно сказать, что значения неисчерпаемы. Мы слишком склонны полагать, что то, что человек намеревается (желает) сделать, и значение (meaning) какого-либо слова - это два несвязных значения слова «meaning» (значение) или что они связаны тем, что отсылают к некой действительной операции сознания. Профессор Ройс, главным образом в своей фундаментальной работе «Мир и индивид» (The World and the Individual), много сделал для того, чтобы искоренить эту ошибку На самом деле единственная разница состоит в том, что, когда человек намеревается что-либо совершить, пребывание им в этом состоянии будет иметь следствием приведение грубых взаимодействий между предметами в соответствие с формой, по которой сформировалось само сознание этого человека, тогда как значение слова на деле состоит в способе, каким оно могло бы, занимая надлежащее место в высказываемом суждении, способствовать формированию поведения человека в согласии с тем,

154

сообразно чему сформировано оно само. И не просто значение всегда, в большей или меньшей степени, в конце концов формирует реакции в отношении его самого, но именно в осуществлении этого и состоит его суть. По этой причине я называю этот элемент феномена или объекта мысли третичностью. Он именно таков, каков есть, в силу придания некоторого качества будущим реакциям.

344. Все мы склонны скептически относиться к существованию какого-либо реального значения или закона в вещах. Этот скептицизм наиболее сильно выражен у самых мужественных мыслителей. Я всем сердцем приветствую скептицизм, при условии, что он обладает четырьмя качествами: во-первых, чтобы он выражал искреннее и реальное сомнение; во-вторых, чтобы он был агрессивным, в-третьих, чтобы он побуждал к исследованию, и, в-четвертых, чтобы в нем присутствовала готовность признать то, в чем он сомневается, как только элемент сомнения будет прояснен. Сердиться на скептиков, которые, знают это или нет, являются преданными друзьями духовной истины, - явный признак того, что тот, кто сердится, сам грешит скептицизмом, однако не здоровым и невинным, стремящимся раскрыть истину, а лживой, скрытной, извращенной и консервативной разновидностью скептицизма, страшащейся истины, хотя истина означает просто способ достижения тех или иных целей. Если скептики полагают, что можно дать объяснение любым явлениям вселенной, оставив без объяснения значение, пусть дерзают и пытаются сделать это. Это самое похвальное и благодетельное предприятие. Но когда они заходят настолько далеко, что начинают говорить, будто в нашем сознании нет ни одной идеи, несводимой к чему-либо еще, я говорю им: «Джентльмены, я всем сердцем разделяю ваше наиболее сильное чувство, состоящее в том, что человек, достойный этого имени, не позволит мелким пристрастиям ума сделать его слепым к истине, которая состоит в согласии его мыслей с его целями. Но вы знаете о таком явлении, как недостаток искренности, который человек сам в себе не осознает. Вы, бесспорно, понимаете, что,

155

если бы существовал элемент мысли, несводимый ни к какому другому, было бы трудно, учитывая ваши принципы, объяснить его наличие у человека иначе, как выведением его из окружающей Природы. Но если из-за этого вам пришлось бы отвернуться от идеи, столь ярко освещающей ваш разум, то вы нарушили бы ваши принципы более радикальным образом».

345. Я сформулирую здесь в общих чертах доказательство того, что идея значения несводима к идеям качества и противодействия. Это доказательство содержит основные посылки. Согласно первой посылке, любое подлинное триадическое отношение включает в себя значение, так как значение представляет собой триадическое отношение. Вторая посылка утверждает, что триадическое отношение невыразимо посредством одних только диадических отношений. Чтобы убедиться в правильности первой из этих двух посылок, согласно которой каждое триадическое отношение включает в себя значение, может потребоваться основательное размышление. Есть два направления исследования. Во-первых, видимо, любые физические силы имеют место между парами частиц. Это предположение было выдвинуто Гельмгольцем в его оригинальной работе «О сохранении сил» (On the Conservation of Forces). Возьмите любой факт триадического вида из физики; под ним я подразумеваю факт, который можно определить только одновременной ссылкой на три предмета, и вы обнаружите достаточно свидетельств того, что такой факт никогда не создастся действием сил на основании только диадических отношений. Так, ваша правая рука - это та рука, что указывает на восток, когда вы находитесь лицом к северу, а головой к зениту. Требуются три вещи, восток, запад и небо, чтобы определить разницу между правым и левым. Соответственно, химики считают, что вещества, вращающие плоскость поляризации направо или налево, можно произвести только из таких [сходных] активных веществ. Они все настолько сложны по составу, что вряд ли могли бы существовать, когда Земля была очень горячей, так что совершенно непонятно, как могло возникнуть первое такое вещество. Это не

156

могло произойти посредством действия грубой силы. Что касается второго направления исследования, то вам следует научится анализировать отношения, начиная с явно триадических и постепенно переходя к другим. Таким образом вы можете окончательно убедиться, что любое подлинное триадическое отношение включает мысль или значение. Возьмем, например, отношение в дарении. А дарит В некоему С. Это действие состоит не в том, что А бросает В, которое случайно попадает в С, подобно финиковой косточке, попавшей Джинни в глаз. Если бы этим все и ограничивалось, то имело бы место не подлинное триадическое отношение, а одно диадическое отношение, за которым следует другое такое же. Не нужно было бы движения даримого предмета. Дарение - это передача права владения. Право же, это дело закона, а закон - дело мысли и значения. Я оставляю этот вопрос на ваше рассмотрение, добавляю лишь, что хотя я и употребил слово «подлинный», однако на самом деле не считаю его необходимым. Я полагаю, что даже вырожденные триадические отношения включают что-то вроде мысли.

346. Легко доказать и вторую посылку в нашем доказательстве, согласно которой подлинные триадические отношения никогда не могут быть составлены из диадиче-ских отношений и качеств. [...]. В понедельник я встречаю какого-то человека. Встретив во вторник какого-то человека, я вспоминаю: «Да ведь это тот же человек, которого я видел в понедельник». Мы можем вполне правильно утверждать, что я непосредственно ощутил тождество. В среду я встречаю какого-то человека и говорю; «Это тот же человек, которого я видел во вторник и, следовательно, тот же, которого я встретил в понедельник». Здесь имеет место признание триадического тождества; но оно возникает как вывод из двух посылок, что само по себе является триадическим отношением. Если я вижу сразу двух людей, я не могу таким непосредственным переживанием отождествить их обоих с человеком, которого я видел до этого. Я могу отождествить их, если только я рассматриваю их не как одного и того же человека, а как два разных проявления одного

157

и того же человека. Идея проявления представляет собой идею знака. Знак же - это нечто, А, обозначающее некий факт или объект, В, в отношении некоей мысли-интерпретанты, С.

347. [...] Анализ покажет, что любое отношение, будь оно тетрадическим, пентадическим или состоящим из большего числа коррелятов, есть не что иное, как соединение триадических отношений. Неудивительно поэтому, что, кроме трех элементов первичности, вто-ричности, и третичности, в феномене больше никаких элементов обнаружить нельзя.

348. Что касается общего нежелания признавать мысль активным фактором реального мира, то некоторые причины легко установить. В первую очередь, люди убеждены, что все происходящее в материальной вселенной является движением, которое целиком и полностью определяется нерушимыми законами динамики; и это, как они думают, не оставляет места какому-либо другому влиянию. Но законы динамики опираются на совершенно иные основания, нежели законы гравитации, упругости, электричества и им подобные. Законы динамики если и не тождественны, то по крайней мере очень сходны с принципами логики. Они говорят лишь то, как будут двигаться тела, если установлены действующие силы. Они допускают любые силы, а значит, и любые движения. Только закон сохранения энергии вынуждает нас объяснять определенные виды движения с помощью специальных гипотез о молекулах и им подобных. Таким образом, чтобы согласовать вязкость газов с этим законом, нам придется предположить, что газы имеют определенное молекулярное строение. Отставив законы динамики в сторону как законы, вряд ли являющиеся позитивными, но скорее представляющими формальные принципы, у нас остаются только законы гравитации, упругости, электричества и химические законы. Кто же будет сознательно утверждать, что нашего знания этих законов достаточно, чтобы быть более или менее уверенным в их абсолютной вечности, и непреложности, и неподверженности великому закону эволюции? Каждый наследуемый признак - это закон, но

158

он подвержен развитию и разложению. Любая привычка индивидума является законом; но эти законы так легко изменяются под действием самоконтроля, что совершенно очевидно, что идеалы и мысли, как правило, оказывают весьма заметное влияние на человеческое поведение. Тот факт, что истина и справедливость - великие силы в мире, не просто фигура речи, но реальный факт, с которым должны согласоваться теории. 349. Ребенок, с его удивительной способностью к языку, обычно смотрит на мир как на управляемый главным образом мыслью; ибо мысль и выражение для него есть одно. Как говорит Вордсворт, ребенок совершенно в этом прав; он

глаз среди слепых,

на нем зиждутся истины,

которые мы тяжким трудом добываем всю жизнь

Повзрослев, ребенок сразу утрачивает эту способность; на протяжении всего детства его голову забивают такой массой лжи, которую родители по обыкновению считают самой полезной пищей для ума ребенка, поскольку они не думают о его будущем, о том, что он вступает в сознательную жизнь с крайне презрительным отношением ко всем идеям детства; и великая истина об имманентной силе мысли во вселенной отбрасывается им вместе с ложью Я предлагаю это гипотетическое объяснение потому, что, если бы общее нежелание считать мысль реальной силой или чем-то, помимо выдумки фантазии, было действительно естественным, это служило бы не менее убедительным доводом против признания ее реальной силой.

§ 4. Протоплазма и категории и категории

350. Таким образом, математические соображения - я имею в виду исследование столь априорное и необходимое, какое допускает мысль- внушили мне мысль, а по сути, потребовали классифицировать элементы фанерона, а также функции разума, нервной системы и самой протоплазмы, что окажется весьма полезным для эмпирической науки. Вместо известных нам делений Тетенса и Канта, содержащих удовольствие-боль, по-

159

знание и волеизъявление в качестве трех категорий психических феноменов, мы имеем чувствование, или качество, противодействие и синтетическую мысль.

351-352. [...].

§ 5. Взаимозависимость категорий

353- Возможно, неправильно называть эти категории понятиями; они настолько неуловимы, что скорее являются оттенками или намеками на понятия. При первой попытке разобраться с ними я использовал три степени отделенности одной идеи от другой. Во-первых, две идеи могут быть так мало связаны, что одна из них может быть дана сознанию в образе, который совсем не содержит другую; таким образом, мы можем представить красное, не представляя синего, и наоборот; мы можем также представить звук без мелодии, но не можем представить мелодию без звука. Я называю этот вид отделения диссоциацией. Во-вторых, даже в случае, когда два понятия нельзя отделить друг от друга в воображении, мы часто можем предположить одно без другого. То есть мы можем представить данные, которые позволили бы нам поверить в такое положение вещей, когда одно отделено от другого. Таким образом, мы можем предположить лишенное цвета пространство, хотя мы и не можем развести пространство и цвет. Я называю этот вид абстрагированием (prescission). В-третьих, даже когда нельзя предположить одного элемента без другого, их часто можно отличить друг от друга. Так, мы не можем ни представить, ни предположить высокого без низкого, однако отличить низкое от высокого мы можем. Я называю этот вид отделения различением (distinction). Итак, в воображении категории нельзя разъединить ни друг с другом, ни с другими идеями. Категория первого может быть абстрагирована от второго и третьего, второе же может абстрагироваться от третьего. Но второе не может абстрагировано от первого, а третье - от второго. Категории могут быть, как мне кажется, абстрагированы от любого другого понятия, но они не могут быть абстрагированы от какого-то одного, а на деле - от многих элементов. Вы не можете

160

предполагать первое, если только это первое не является чем-то определенным или более или менее определенно предполагаемым. Наконец, хотя легко отличить три категории друг от друга, тем не менее крайне трудно точно и четко отличить каждую из них от любых других понятий, сохранив ее в чистоте и во всей полноте ее значения.

Примечания

Параграф 284 из «Adirondack Lectures» (1905), 285-287 из «Logik viewed as Semeiotics», Intr. №2, Phaneroscopy (1904), 288-289 из «яЬ (1908), 293 из «The List of Categories: a Second Essay» (1894), 294-299 из «Basis of Pragmatism», Notebook I (1905), 300-303 из «The List of Categories: a Second Essay» (1894), 304 - «Logik viewed as Semeiotics», 305 из «An Apology for Pragmaticism», планировался для январского № журнала «Монист»(1907), 306-311 - «Phaneroscopy (pav», планировался для «Мониста» (1907), 312 - «Definition» (1910), 313 - «Basis of Pragmatism» Notebook II, 1905, 314-316 - лекция IV из «Лекций о прагматизме» 1903, 317-321 из «Прагматизма», fr. 2 (1910), 322-323 - из «Лекций о прагматизме» II, 1 Draudht, 1903, 324 из «Lowell Lectures of 1903», Лекция III, vol.1. 3 Draudht, 325 - неидентифицированный фрагмент, 326-329 - «The List of Categories: a Second Essay», 330-331 неидентифицированный фрагмент, 332-336 из «Phaneroscopy or the Natural History of Concepts» (1905), 337 - фрагмент «Thied» (1875), 338-339 - неидентифицирован, 340-342 - из фрагмента «Thiedness» (1895), 343-349 из «Lowell Lectures of 1903s vol.1. 3 Draudht, 350-352 - неидентифицирован, 353 из «One, Two, Three» (1880).

161

О ЗНАКАХ И КАТЕГОРИЯХ

[Письмо к Леди Уэлби]

327. Но я хотел написать Вам о знаках, которые, по Вашему и по моему мнению, суть предметы столь большой важности. Больше по моему, чем по Вашему. Поскольку по моему [мнению], высшая степень реальности достигается именно знаками, то есть посредством таких идей, как идеи Истины, Справедливости и других. Это звучит парадоксально, но когда я представлю Вам всю мою знаковую теорию, это покажется Вам таковым гораздо меньше. Думаю, что сегодня я объясню основные принципы моей классификации знаков.

328. Вам известно, что я особенно приветствую изобретение новых слов для новых идей. Я не знаю, может ли то исследование, которое я называю Идеоскопией, считаться новой идеей, но слово феноменология употребляется совсем в другом смысле. Идеоскопия состоит в описании и классификации идей, принадлежащих повседневному опыту, или тех, что естественным образом возникают в связи с повседневной жизнью, вне зависимости от того, ценны они или нет, равно как и от их психологии. Занимаясь этим исследованием, я давно (в 1867 г.), уже после трех или четырех лет работы, пришел к заключению, что нужно расположить все идеи по трем классам: Первичности, Вторич-ности и Третичности. Такого рода представление мне столь же неприятно, сколь и любому другому, и на протяжении многих лет я старался не замечать или отрицать его; но уже давным-давно оно полностью завладело мною. Как бы ни было неприятно приписывать такое большое значение числам, и прежде всего триаде, это столь же истинно, сколь и неприятно. Идеи Первичности, Вторичности и Третичности достаточно просты. Понимая бытие в как можно более широком смысле,

162

включающем идеи наравне с вещами - а идеи, которые мы только воображаем у нас имеющимися, мы имеем наравне с теми, которые имеются у нас в действительности, - я определяю Первичность, Вторичность и Тре-тичность следующим образом:

Первичность - это способ бытия того, что есть

таково, каково оно есть, положительно и вне какого-либо

отношения (reference) к чему-либо другому.

Вторичность - это способ бытия того, что есть

таково, каково оно есть, в отношении ко второму, но

безотносительно какого-либо третьего.

Третичность - это способ бытия того, что есть

таково, каково оно есть, соотнося друг с другом второе и

третье.

Я называю эти три идеи кенопифагорейскими категориями.

329. Типичные идеи первичности - это чувственные качества (qualities of feeling) или простые явления. Пурпур ваших королевских мантий - само по себе качество, вне зависимости от того, воспринимается оно или вспоминается, - может быть тому примером; я не хочу этим сказать, что вам обязательно нужно вообразить себе, что вы ие воспринимаете или не вспоминаете его, но лишь что нужно сбросить со счетов все, хотя, несомненно, и способное быть приданным ему в восприятии или в воспоминании, однако самому качеству не принадлежащее. Например, когда вы вспоминаете качество, о вашей идее говорится, что она тусклая, а когда оно перед глазами, то - яркая, Но тусклость и яркость не принадлежат идее качества. Они вне всякого сомнения могут принадлежать ей, если рассматриваются просто как ощущения; но когда вы думаете о самой яркости, то вы ее с такой точки зрения не рассматриваете. Вы рассматриваете ее как степень потревожен-ности вашего сознания. Качество красного не считается ни принадлежащим вам, ни пришпиленным к мантии. Это просто особенная позитивная возможность вне зависимости от чего-либо другого. Если вы спросите минералога, что такое твердость, он скажет, что это то,

163

что мы утверждаем о теле, которое нельзя поцарапать ножом. Простой же человек станет рассматривать твердость как простую позитивную возможность, осуществление которой делает тело подобным кремню. Эта идея твердости есть идея Первичности. Неанализи-руемое цельное впечатление, произведенное любым множеством, которое понимается не как действительный факт, но как простое качество, как простая положительная возможность некоего явления, это идея первичности. Обратите внимание на naivete Первичности. Кено-пифагорейские категории, несомненно, являются попыткой охарактеризовать то, что как три стадии мысли пытался охарактеризовать Гегель. Они также соответствуют трем категориям каждой из четырех триад Кантовой таблицы. Но тот факт, что эти три различные попытки были сделаны независимо друг от друга (сходство указанных категорий с гегелевскими стадиями оставалось незамеченным еще в течение многих лет после того, как их список был продуман, в силу моей антипатии к Гегелю), лишь еще раз подтверждает, что эти три элемента существуют в действительности. Идея настоящего мгновения, которое, существует оно или нет, естественно осмысляется как точка во времени, в которой не может иметь места никакая мысль или быть выделенной какая-либо деталь, - это идея Первичности.

330. Тип идеи вторичности - это опыт усилия, взятый отдельно от идеи цели. Можно возразить, что никакого такого опыта нет, что цель всегда остается в поле нашего зрения до тех пор, пока усилие опознается как таковое. С этим можно поспорить, поскольку при длительном усилии мы вскоре даем цели исчезнуть из виду. Однако я воздержусь от психологии, которая не имеет ничего общего с идеоскопией. Существование слова «усилие» является достаточным доказательством того, что люди думают, что такая идея у них есть, и этого достаточно. Опыт усилия не может существовать без опыта сопротивления. Усилие есть усилие в силу того, что оно чему-то противостоит, так что никакой третий элемент сюда не привходит. Заметьте, я говорю об опыте, а не о

164

чувствовании, усилия. Представьте себе, дорогая леди Уэлби, что вы сидите ночью в одиночестве высоко над землей в корзине воздушного шара и наслаждаетесь абсолютным покоем и тишиной. Внезапно разражается пронзительный визг паровозного гудка и длится довольно долгое время. Впечатление покоя было идеей Первичности, неким чувственным качеством. Пронзительный свисток не позволяет вам размышлять или что-либо делать, но только страдать. Так что он тоже абсолютно прост. Другая Первичность. Но нарушение тишины шумом было переживаемым опытом. Человек в своей инертности отождествляет себя с предшествующим состоянием своего ощущения, так что новое ощущение, приходящее независимо от него, выступает как не-я. Он обладает двусторонним сознанием я и «не-я». И это осознание действия нового ощущения в разрушении старого "я" называю опытом. Вообще опыт

- это то, что сам ход жизни вынудил меня думать. Сама же вторичность может быть и подлинной, и вырожденной. Имеется много степеней подлинности. Вообще говоря, подлинная вторичность состоит в том, что одна вещь действует на другую, - это грубое действие. Я говорю грубое, потому что как только приходит идея какого-либо закона или причины, приходит и Третичность. Когда камень падает на землю, закон гравитации не действует, чтобы заставить его упасть. Закон гравитации

- не больше, чем судья в своем кресле, который может выносить свой приговор хоть до второго пришествия, но пока карающая десница закона, грубый шериф, не приведет закон в исполнение, ничего так и не произойдет. Несомненно, судья, если нужно, может сам назначить шерифа, но иметь такового ему все равно необходимо. Действительное падение камня в момент самого падения - это дело исключительно камня и земли. Это случай взаимодействия (reaction). Таково же и существование, которое является способом бытия тех вещей, что взаимодействуют друг с другом. Но так же имеется еще и действие без взаимодействия. Таково действие предшествующего на последующее. Это труд-

165

ный вопрос, является ли идея такой односторонне? определенности чистой идеей вторичности, либо же здесь задействована еще и третичность. На сегодня правильным мне представляется первое. Я полагаю, что когда Кант сделал Время формой одного только внутреннего чувствования, он руководствовался соображениями вроде следующих. Отношение между предшествующим и последующим состоит в том, что предшествующее для последующего определенно и утверждено, а последующее для предшествующего неопределенно. Однако неопределенность присуща лишь идеям, существующее же определенно во всех отношениях; это как раз то, в чем состоит закон причинности. Соответственно, отношение времени затрагивает только идеи. Можно также утверждать, что в соответствии с законом сохранения энергии нет ничего в физическом универсуме, что соответствовало бы нашей идее о том, что предшествующее определяет последующее каким-то таким образом, каким последующее не могло бы определить предшествующее. Поскольку в соответствии с этим законом физический универсум состоит в приложении такой-то vis viva l/2 (ds /dt) 2 для такого-то смещения и поскольку квадрат отрицательного числа дает число положительное, отсюда следует, что если бы в какой бы то ни было момент времени все скорости были обращены вспять, то все пошло бы точно таким же образом, как оно и шло, только время протекало бы, так сказать, в обратном направлении. Все, что случилось, случилось бы снова в обратном порядке. Это представляется мне достаточно сильным аргументом для доказательства того, что временная причинность (вещь, совершенно отличная от физического динамического действия) есть воздействие на идеи, а не на существующее. Но поскольку наша идея прошлого это именно идея того, что абсолютно определенно, затвердело, fait accompli, и мертво в противоположность будущему, которое живо, пластично и определимо, мне представляется, что такая идея одностороннего действия в том, что касается бытия самого определенного, это чистая идея Вторичности; и я думаю, что громадные ошибки метафизики связаны с рассмотрением будущего

166

как того, что станет прошлым. Я не могу согласиться с тем, что идея будущего может быть подобным образом переведена в характеризующиеся вторичностью идеи прошлого. Сказать, что событие данного рода никогда не случится, означает отрицать, что есть некая дата, когда его осуществление будет в прошлом; но это не равносильно утверждению о каком-то прошлом, относящемся к некой назначенной дате. Когда мы переходим от идеи события к утверждению, что оно никогда не произойдет, или будет происходить в бесконечном повторении, или вообще каким-либо образом вводим идею бесконечного повторения, я говорю, что эта идея меллонызирована (### - готовое свершиться, сделаться или быть испытанным). Когда я воспринимаю факт как действующий, но неспособный испытать воздействие, я говорю, что он парелелитосиый (### - прошлое), а способ бытия, который выражается в таком действии, я называю парелелитосин (-ine - ### бытие); я рассматриваю первое как идею Третичности, а второе как идею Вторично-сти. Я считаю идею любого диадического отношения, не включающего что-либо третье, идеей Вторичности; и я не назову ни одну из них полностью вырожденной, кроме одного лишь отношения тождественности. Однако сходство, которое является единственной возможной тождественностью Первых, очень близко к этому. Диадические отношения были классифицированы мною многообразными способами, но самые важные из них - это, во-первых, классификация в соответствии с природой Второго самого по себе и, во-вторых, - в соответствии с природой его Первого. Второе, или то, к чему Относятся (Relate), является, само по себе, либо таким, к которому Отсылают (Referate), если внутренне это возможность, например, качество, или таким, которое Открывают (Revelate), если по своей природе это существующее. В отношении к своему Первому Второе разделяется в соответствии либо со своим динамическим (dynamic), либо со своим непосредственным (immediate) первым. В связи со своим динамическим первым Второе определяется либо своей собственной внутренней при-

167

родой, либо в силу реального отношения [первого] к этому второму (действием). Непосредственное же второе - это либо Качество, либо Существующее. 331. Теперь я перехожу к Третичности. Для меня, который в течение вот уже сорока лет рассматривает этот вопрос с любой, какую только мог обнаружить, точки зрения, неадекватность Вторичности для описания всего, что существует в наших умах, настолько очевидна, что я даже не знаю, с чего начинать убеждать в этом тех, кто заранее в этом не убежден. Однако я знаю многих мыслителей, которые пытаются построить систему без введения в нее какой-либо третичности. Среди них много близких мне людей, которые почитают себя в долгу передо мной за мои идеи, но так никогда и не усвоили главного. Очень хорошо. Будет в высшей степени правильным исследовать вторичность до ее основания. Только так неотмени-мость и несводимость к ней третичности станет совершенно ясной, хотя тому, у кого достанет здравомыслия постичь это сразу, уже довольно и того соображения, что нельзя получить ответвления линии путем помещения одной линии на конце другой. Мой друг Шредер влюбился в мою алгебру диадических отношений. Те немногие страницы, что я посвятил ей в своем «Замечании В» (в «Трудах по логике членов университета Джона Хопкин-са»), совершенно пропорциональны ее важности. Его книга основательна, но сама ее основательность лишь яснее показывает, что Вторичность не способна объять Третичности. (Он осмотрительно избегает утверждения, что она на такое способна, но тем не менее, говорит, что Вторичность важнее. Так и есть, учитывая, что Третич-ность нельзя понять без Вторичности. Но что касается ее применения, то она настолько ниже Третичности, что в этом отношении пребывает как бы совсем в другом мире). Даже в самой вырожденной форме Третичности, а у третичности есть две степени вырождения, можно найти то, что не будет просто вторичностью. Если взять любое обыкновенное триадическое отношение, то Вы всегда найдете в нем ментальный элемент. Вторичность есть грубое действие, всякая же разумность включает

168

третичность. Проанализируйте, например, отношение, заключенное в «Л дает В [что] С (кому].» Но что такое эта передача? Она состоит не в том, что А откладывает В, а С затем подбирает В. И не обязательно должно иметь место какое-то материальное перемещение. Оно состоит в том, что А делает С собственником в соответствии с Законом. Но прежде, чем может состояться какая-либо передача, должен быть какой-то закон, - пусть даже право сильного, А теперь предположим, что передача действительно состоит просто в том, что А кладет В, а С затем берет его. Это уже была бы вырожденная форма третичности, в которой третичность добавляется внешним образом. В том, что А откладывает В, нет никакой третичности. В том, что С берет В, нет никакой третичности. Но если вы скажете, что эти два действия составляют единое действие в силу тождественности В, то вы уже трансцен-дируете простой грубый факт, и вводите ментальный элемент. <...> Та критика, которой я подверг [собственную] алгебру диадических отношений, которую в свою очередь я никогда не был влюблен, хотя до сих пор и считаю ее прелестной штучкой, направлена на то, чтобы показать, что она использует те самые триадические отношения, которые так не хочет признавать. Ибо любое сочетание соотносящихся элементов (relatives), предназначенное для создания нового соотносящегося элемента, является триадическим отношением, несводимым к диадическому типу отношений. Неадекватность такой алгебры показана многочисленными способами, но она уже просто вступает в противоречие сама с собой, если считать ее - мнение, которого сам я никогда не придерживался, - достаточной для выражения всех отношений. Моя же универсальная алгебра отношений с лежащими в ее основании индексами E и П, может быть расширена до того, чтобы включить в себя все; точно так же, и даже лучше, хоть и не до идеального совершенства, может быть расширена система экзистенциальных графов.

332. Я недостаточно еще поработал над исследованием вырожденных форм Третичности, хотя, думается, я вижу

169

у нее две отчетливые степени вырождения. В своей же подлинной форме Третичность есть триадическое отношение, существующее между знаком, его объектом и интерпретирующей мыслью, которая тоже является знаком и рассматривается при этом как конституирующая сам способ бытия знака. Знак посредствует между знаком-интерпретантой и его объектом. Если брать знак в самом широком смысле, его Интерпретанта не обязательно есть знак. Каждое понятие, конечно же, есть знак. Оккам, Гоббс и Лейбниц уже достаточно сказали об этом. Но мы можем взять знак в таком широком смысле, что его интерпретантой будет не мысль, но действие или опыт, или мы можем настолько расширить значение знака, что его интерпретантой будет простое чувственное качество. Третье - это то, что ставит Первое в отношение ко Второму. Знак - это своего рода Третье. Как можно охарактеризовать его? Скажем ли мы, что Знак ставит Второе, свой Объект, в познавательное отношение к Третьему? Что Знак ставит Второе в то же отношение к первому, в каком он сам стоит к этому Первому? Если мы настаиваем на сознании, то надо сказать, что мы имеем в виду под сознанием объекта. Скажем ли мы, что это Ощущение? Либо же ассоциация или Привычка? Это, судя по всему, те самые психологические различия, которых я в особенности хочу избежать. В чем заключается существенное различие между знаком, который сообщается уму, и знаком, который ему не сообщается? Если бы вопрос состоял просто в том, что мы на деле понимаем под знаком, то он был бы вскоре разрешен. Но суть не в этом. Мы находимся в положении зоолога, который хочет узнать, каково значение [слова] «рыба» для того, чтобы определить рыб в один из обширных классов позвоночных. Мне кажется, что главная функция знака состоит в том, чтобы представлять недействительные отношения действительными, - не приводить их в действие, но устанавливать привычку или общее правило, посредством которых они при случае будут действовать. В соответствии с учением физики, не существует ничего, кроме непре-

170

рывных прямолинейных скоростей с ускорениями, сопровождающими различные относительные положения частиц. Все другие отношения, о которых нам так много известно, недействительны. Знание некоторым образом делает их действительными, а знак - это такое нечто, зная которое, мы знаем, кроме него, еще что-то. За исключением знания в данный момент содержания нашего сознания в данный момент (в существовании подобного знания можно сомневаться), все наши мысли и знания существуют в знаках. Поэтому знак есть объект, который, с одной стороны, находится в отношении к своему объекту, а с другой - к своей интерпретанте, так, чтобы ставить интерпретанту в такое отношение к объекту, которое соответствует его [знака] собственному отношению к этому объекту. Я бы мог сказать - «которое сходно с его отношением», поскольку соответствие состоит в сходстве; но, возможно, «соответствие» - уже

333- Теперь я готов дать мое деление знаков, но прежде я должен указать на то, что у знака есть два объекта: объект, как он представлен [в знаке], и объект, как он есть сам в себе. У него также есть три интерпретанты: интерпре-танта, как она представлена [в знаке] или задумана для понимания, интерпретанта, как она получилась на самом деле, и интерпретанта так, как она есть сама по себе. Отсюда знаки могут быть поделены в соответствии со своей собственной материальной природой, в соответствии со своими объектами и со своими интерпретантами.

334. В соответствии с тем, как он есть сам по себе, знак либо имеет природу явления (appearance), тогда я называю его квалисайн (qualisign), либо это индивидуальный объект, тогда я называю его синсайп (sinsigri) [слог sin это первый слог таких слов как semel, simul, singular и т.д.); либо он общей природы, тогда я называю еголегисайном (legisign); в большинстве случаев, когда мы употребляем термин 'слово', говоря, что 'the' это одно 'слово', а 'а' это второе 'слово', то 'слово' - это легисайн. Но когда мы говорим о книжной странице, что на ней 250 'слов', двадцать из которых - 'the', то 'слово' - это синсайн. Синсайн, таким образом воплощающий легисайн, я назы-

171

ваю 'репликой' легисайна. Разница между легисайном и квалисайном, ни один из которых не является индивидуальной вещью, состоит в том, что у легисайна есть совершенно определенная самотождественность, хотя зачастую и допускающая большое разнообразие проявлений. Например, в-, and и соответствующий звук - все это одно слово. Квалисайн же, напротив, не имеет никакой самотождественности. Это просто качество явления, уже через мгновение не совсем такое, как прежде. Вместо тождественности в нем есть большое сходство, и ему не надо сильно отличаться, чтобы получить название совсем другого квалисайна. 335. В соответствии с их отношением к своим динамическим объектам, я делю знаки на Иконы, Индексы и Символы (деление, которое я дал еще в 1867. Я определяю Икону как знак, обусловленный своим динамическим объектом в силу его собственной внутренней природы. Таков любой квалисайн, например, видение, или чувство, возбужденное музыкальной композицией, которое, по общему мнению, представляет то, что стремился передать композитор. Таким может быть и любой синсайн, например, индивидуальная диаграмма кривой распределения ошибок. Я определяю Индекс как знак, обусловленный своим динамическим объектом в силу существования действительного отношения к нему. Таково Имя Собственное (легисайн), таково проявление симптомов болезни. (Сам по себе симптом - это легисайн, общий тип определенного свойства. Проявление же его в отдельном случае - это синсайн). Я определяю Символ как знак, обусловленный своим динамическим объектом только в том смысле, что он будет таким образом интерпретирован. То есть он зависит от конвенции, привычки или естественной предрасположенности его интерпретанты или поля его интерпретанты (того, что определяется той или иной интерпретантой). Каждый символ - это необходимо легисайн, потому что было бы неправильно называть символом реплику легисайна.

172

336. В соответствии со своим непосредственным объектом, знак может быть знаком либо качества, либо чего-то действительно существующего, либо закона.

337. В соответствии с отношением к обозначаемой интерпретанте, знак - это либо Рема (Rheme), либо Дицент (Dicent), либо Умозаключение (Argument). Это соответствует старому делению на Термин (Term), Пропозицию (Proposition) и Умозаключение, преобразованному для того, чтобы применяться к знакам вообще. Термин - это просто имя класса или имя собственное. Я не рассматриваю нарицательное существительное как существенно необходимую часть речи. Действительно, как независимая часть речи оно вполне развито только в арийских языках и баскском, - возможно, еще в каких-нибудь редких языках. В семитских языках оно по форме в основном является глаголом, обычно являясь таковым и по сути. Насколько я понимаю, то же самое происходит и в большинстве языков. В моей универсальной логике нет имен нарицательных. Рема - это любой знак, не являющийся ни ложным, ни истинным, как почти каждое отдельное слово, за исключением 'да' и 'нет', которые получают особый статус лишь в современных языках. Пропозиция, в моем употреблении этого слова, это дицентный [сказанный] символ. Дицент это не утверждение, но знак, способный быть утверждаемым. Однако утверждение - это дицент. Согласно моим теперешним взглядам (возможно впоследствии я увижу все в новом свете), акт утверждения, - это не чистый акт обозначения. Это еще и оглашение того факта, что некто подчиняет себя всем наказаниям, налагающимся на лжеца в случае, если утверждаемая им пропозиция не истинна. Акт суждения - это акт самоопознания верования, а верование состоит в обдуманном принятии пропозиции за основу поведения. Однако данное положение, я считаю, может быть и оспорено. Все это зависит от того, какой из взглядов дает более простое видение природы пропозиции. Посчитав, что дицент не утверждает, я естественным образом считаю, что Умозаключение не обязательно должно быть доказано или навязано. Посему я определяю умозаклю-

173

чение как знак, который представлен в обозначаемой им интерпретанте не как Знак этой интерпретанты (вывод умозаключения) [поскольку это значило бы доказать или навязать его], но так, как если бы он был Знаком этой Интерпретанты или, возможно, как если бы он был знаком того состояния универсума, к которому относится Интерпретанта, и чьи посылки должны быть приняты за само собой разумеющиеся. Я определяю дицент как знак, представленный в обозначаемой им интерпретанте так, как если бы он стоял в Реальном Отношении к своему Объекту (или действительно находился в нем, в том случае, если это утверждается). Рема определяется как знак, представленный в своей интерпретанте так, как если бы он был отличительной чертой или отметиной [или как действительно являющийся таковым]. 338. По моему нынешнему представлению, знак может

относиться к своей динамической интерпретанте тремя

способами:

1-й: умозаключение может быть только доказано своей интерпретанте как нечто, разумность чего будет признана;

2-й: умозаключение или дицент могут быть навязаны своей интерпретанте актом упорной настойчивости;

3-й: умозаключение и дицент могут быть, а рема только и может быть предоставлена интерпретанте для созерцательного размышления (contemplation).

339. Наконец, в соответствии со своим отношением к непосредственной интерпретанте, я хотел бы поделить знаки на следующие три класса:

1 -й: те, что могут интерпретироваться в мыслях или других знаках того же рода в бесконечных сериях;

2-й: те, что могут интерпретироваться в действительных опытах;

3-й: те, что могут интерпретироваться в качествах чувствований или явлений.

340. Ну а теперь, если в общем и целом Вы полагаете (как и я), что во всем этом есть большая доля весьма ценной истины, я был бы очень благодарен, если б Вы после необходимой редактуры приложили все это к следующему

174

изданию Вашей книги, конечно, убрав все недопустимые личные упоминания, а особенно если бы [все это] сопровождалось несколькими (последовательными или нет) близкими к тексту критическими замечаниями; ибо я не сомневаюсь, что во всем этом в большей или меньшей степени присутствует и заблуждение...

341. P.S. В целом я бы хотел сказать, что существует десять основных классов знаков:

Квализнаки;

Икоиические Синсайны;

Иконические Легисайны;

Вестижи, или Рематические Индексальные Синсайны;

Собственные имена, или Рематические Индексальные

Легисайны;

Рематические Символы;

Дицеитные Синсайны (такие, как портрет с надписью);

Дицентные Индексальные Легисайны;

Пропозиции, Дицентные Символы;

Примечание

Из письма к «Моей дорогой леди Уэлби», датированного «1904 окт. 12». Фотостатическая копия оригинала находится в в университетской библиотеке Йеля Полный текст письма так же в [Библиография] М-206 стр. 7-14, опубликовано Уитлоком, Inc, New Haven, Conn., с чьего разрешения перепечатаны части, данные здесь.

Леди Уэлби - английский семантик, одно время состояла придворной дамой при королеве Виктории.

175

РАЗДЕЛЕНИЕ ЗНАКОВ

§1. Основа [Ground], Объект и Интерпретанта

227. Думается, я уже имел случай показать, что логика, в своем наиболее общем смысле, есть всего лишь иное название семиотики (###), квази-необходимого или формального учения о знаках. Говоря, что это учение «квази-необходимо» или формально, я имею в виду, что мы наблюдаем свойства известных нам знаков, и от этого наблюдения, путем процесса, который можно называть Абстрагированием, переходим к утверждениям, в высшей степени ненадежным (и в этом смысле совершенно не необходимым) о том, какими должны быть свойства всех знаков, используемых «научным» разумом, то есть разумом, способным учиться на опыте. Что же касается процесса абстрагирования, то он является определенной разновидностью наблюдения. Способность, которую я называю абстрагирующим наблюдением, хорошо известна обычным людям, тогда как в теориях философов ей почти не отводится места. Это хорошо знакомый обычному человеку опыт - желать чего-то, что находится за пределами его нынешних возможностей, сопровождая это желание вопросом:«Буду ли я все так же желать этого, имея достаточно возможностей для удовлетворения своего желания?» Чтобы ответить на этот вопрос, человек заглядывает в свое сердце и, поступая так, делает то, что я называю абстрагирующим наблюдением. Он создает в своем воображении нечто вроде схематической диаграммы, или наброска основных черт самого себя, и рассматривает, какие изменения должны быть сделаны в этой картине в соответствии с требованиями гипотетического положения дел, а затем изучает ее, то есть наблюдает то, что вообразил, с тем, чтобы увидеть, можно ли теперь обнаружить в себе все то же страстное желание. При помощи такого процесса, в основе своей

176

очень похожего на математическое доказательство, мы можем прийти к выводам о том, что было бы истинным о знаках во всех случаях, если, конечно, их использует научный разум. Модусы мысли Бога, который должен обладать интуитивным всеведением, превосходящим разум, лежат вне обсуждения. Отсюда весь процесс развития этих формулировок внутри сообщества исследователей путем абстрагирующего наблюдения и рассуждения о тех истинах, которые должны иметь силу для всех знаков, используемых научным разумом, есть такая же наблюдательная наука, как и любая другая позитивная наука, несмотря на ее сильное отличие от всех специальных наук, возникающее из-за ее нацеленности на обнаружение того, что должно быть, а не только того, что есть в действительном мире.

228. Знак, или репрезентомен, это нечто, что обозначает что-либо для кого-нибудь в определенном отношении или объеме. Он адресуется кому-то, то есть создает в уме того человека равноценный знак или, возможно, более развитый знак. Тот знак, который он создает, я называю интерпрешантой первого знака. Далее знак что-то обозначает, - именно свой объект. Но он обозначает объект не во всех отношениях, но только в отношении к своего рода идее, которую я иногда называл основой репрезентамена. 'Идея1 здесь должна пониматься в некоем платоническом смысле, совершенно привычном в повседневном разговоре как когда мы говорим, что один человек схватывает идею другого человека; или что когда человек вспоминает то, о чем он думал в какой-то предыдущий момент, он вспоминает ту же самую идею; или что когда человек продолжает думать о чем-либо, скажем, на протяжении десятой доли секунды, то в той мере, в какой его мысль на протяжении этого времени согласуется сама с собою - имеет схожее содержание - это есть та же самая идея и не есть в каждый новый момент данного отрезка [времени] новая идея.

229. Вследствие того, что каждый репрезентамен подобным образом соотносится с тремя вещами: основой, объектом и интерпретантой, наука семиотика имеет

177

три раздела. Первый Дуне Скот назвал grammatica speculativa. Мы можем называть ее чистой грамматикой. Ее задача - установить, что должно быть истинным в отношении репрезентаменов, используемых каждым научным разумом для того, чтобы они могли воплощать какое-то значение. Второй есть собственно логика. Это наука о том, что является квази-необходимо истинным в отношении репрезентаменов каждого научного разума, если они хотят иметь силу для любого объекта, то есть быть истинными. Иначе говоря, собственно логика есть формальная наука об условиях истинности репрезентаций. Третий, в подражание Кантовой манере сохранять старые ассоциации слов при поиске терминологии для новых понятий, я называю чистой риторикой. Его задача состоит в установлении тех законов, в соответствии с которыми в каждом научном разуме один знак порождает другой знак, и в частности, одна мысль производит другую.

§2. Знаки и их объекты

230. Слово 'знак' будет употребляться для обозначения Объекта, доступного восприятию или только вообразимого, или в определенном смысле даже невообразимого

- ибо слово 'fast', которое является Знаком, не вообразимо, поскольку не само это слово может быть написано на бумаге или произнесено, но лишь его пример, частный случай, а также потому, что это одно и то же слово и когда оно пишется, и когда оно произносится, но одно слово - когда означает 'быстро', совершенно другое - когда означает 'недвижно', и третье

- когда относится к трезвости и воздержанию". Однако

* Английское слово «fast» означает «стойкий», «прочный» отсюда «fast* - «засов», отсюда же отдельная череда значений, связанная с идеей воздержания - «пост», «голодание», с другой стороны, развивается идея того, что прочно при весьма непрочных условиях, в частности, «fast» как «приспособленный для быстрой езды» и отсюда «скорый», «быстрый», превращающийся под конец даже в «легкомысленный», то есть уже совсем «непрочный». Для Пирса

178

для того, чтобы нечто было Знаком, оно должно [представлять], так сказать, что-то еще, называемое его Объектом, хотя само это условие - что Знак должен быть отличным от Объекта - наверное, не столь обязательно, ибо даже если и настаивать на этом, то надо сделать исключение для Знака, являющегося частью Знака. Так, ничто не мешает актеру, представляющему персонаж в исторической драме, носить на себе в качестве театральной 'принадлежности' ту самую реликвию, которую данный предмет должен только представлять, как например, тот крест, который так эффектно выставляет Ришелье в исполнении Бульвера, выражая неповиновение. На карте острова, разложенной на земле этого острова, должно, при нормальных условиях, быть какое-то место, какая-то точка, отмеченная или нет, которая представляет как место на карте ту же самую точку как место на острове. Знак может иметь больше одного Объекта. Так, предложение «Каин убил Авеля», которое является Знаком, относится к Авелю по меньшей мере так же, как и к Каину, даже если и не считать, как следовало бы, что оно имеет своим Третьим объектом «убийство». Но совокупность Объектов можно рассматривать как один сложный Объект. В последующем разборе и в других местах по ходу этого исследования, из-за трудностей разграничения, Знаки будут браться как имеющие каждый по одному объекту. Если Знак является другим в отношении своего Объекта, должно либо в мысли, либо в выражении существовать какое-то объяснение, или доказательство, или другой контекст, показывающий, как - в какой системе или на каком основании - этот Знак представляет тот Объект или совокупность Объектов, которые он представляет. Вместе Знак и Объяснение создают другой Знак, и поскольку объяснение будет Знаком, оно, возможно, потребует дополнительного объяснения, которое, взятое вместе с уже расширенным знаком, создаст Знак еще

все это не одно слово с развившимся значением, но разные слова - прим. перев.

179

более широкий, и, продолжая таким образом, в конце концов мы достигнем или должны достигнуть знака как Знака себя самого (a Sign of itself), содержащего в себе свое собственное объяснение и объяснение всех своих значимых частей, и в соответствии с этим объяснением, каждая такая часть будет иметь какую-то другую часть своим Объектом. В связи с этим каждый Знак обладает, действительно или потенциально, тем, что можно было бы назвать Предписанием (Precept) объяснения, в соответствии с которым Знак должен пониматься как некая, так сказать, эманация своего Объекта (Если Знак будет Иконой, то схоласт мог бы сказать, что «виды» Объекта, эманируя из него, обрели свою материю в Иконе. Если Знак будет Индексом, то мы можем рассматривать его как фрагмент, оторванный от своего Объекта, - оба в своем существовании суть одно целое или части такого целого Если же Знак есть Символ, то мы можем рассматривать его как воплощение «ratio» или «основания» Объекта, которое из него [Объекта] эманировало. Это, конечно же, просто фигуры речи, что, однако, не делает их бесполезными)

231. Знак может только представлять Объект и рассказывать о нем. Он не может ознакомить нас с этим Объектом или впервые открыть его для нашего познания, ибо как раз это и понимается в данном сборнике под Объектом Знака; то есть то, знакомство с чем Знак уже предполагает для того, чтобы нести какую-то дальнейшую информацию о нем. Без сомнения, найдутся читатели, которые скажут, что не способны постичь этого. Они считают, что Знак не должен отсылать к чему-либо, о чем мы знаем и без него, и не могут разобраться в утверждении, что каждый Знак должен отсылать к такому Объекту. Но если бы и существовало нечто, что могло бы передавать информацию и не имело бы никакого отношения или отсылки к тому, с чем человек, которому эта информация передается, был бы хоть как-то, прямо или косвенно, уже знаком, когда он эту информацию воспринимает - и до чего же странной была бы подобная

180

информация, - носитель такого рода информации не зовется в данном сборнике Знаком.

232. Два человека стоят на берегу моря и смотрят вдаль Один из них говорит другому; «Вон то судно не везет груза - только пассажиров» Если другой сам никакого судна не видит, первая информация, которую он почерпнет из данного замечания, имеет своим Объектом ту часть моря, которую он и вправду видит, и информирует его о том, что человек или с более острым зрением, или более искушенный в определении подобных вещей, может видеть там корабль; и затем, когда корабль, таким образом, уже представлен ему для ознакомления, он готов получить информацию о том, что тот везет исключительно пассажиров. Но все предложение в целом не имеет для этого предполагаемого человека другого Объекта, кроме того, с которым оно застает его уже знакомым. Всякий из Объектов - а Знак способен иметь их любое число - может быть либо единичной известной существующей вещью, либо вещью, в чье прошлое существование верят, либо чье существование предполагают, или совокупностью таких вещей, либо быть известным качеством, или отношением, или фактом, совокупностью которых может быть такой единичный Объект, или целым своих частей, либо же он может иметь какие-то другие способы бытия, например, - какое-нибудь возможное действие, чье бытие не препятствует его отрицанию быть столь же допустимым, или нечто общей природы - желаемое, требуемое и многообразно получаемое при определенных общих обстоятельствах.