Часть 11..

прагматистской теорией гораздо дольше, чем большинство ее приверженцев, естественно, уделил значительно больше внимани ее доказательству. В любом случае при попытке объяснить прагматизм вполне извинительно, что автор ограничивает себя той его разновидностью, которая ему лучше всего известна. В настоящей статье хватит места только, чтобы объяснить, в чем это учение (которое, находясь на попечнии тех, к кому оно попало сегодня, может сыграть довольно заметную роль в философских дискуссиях ближайших лет) реально состоит. Если это объяснение окажется интересным для читателей «Momst'a», то они, конечно же, еще больше заинтересуются второй статьей, которая даст некоторые примеры многообразного применения прагматицизма (если предположить его истинность) для разрешения при его помощи различного рода проблем. После этого читатели уже будут готовы заинтересоваться доказательством того, что это учение истинно, - доказательством, которое, на взгляд автора, не оставляет никаких сомнений по данному предмету и является единственным ценным вкладом, который он внес в философию. Ибо в существе своем оно способствует установлению истинности синехизма [5].

416. Простое определение прагматицизма не могло бы дать никакого удовлетворительного понимания даже самым восприимчивым умам и потому нуждается в комментарии, который и будет предоставлен ниже. Более того, это определение не берет в расчет одно-два других учения, без предшествующего усвоения которых (или фактического усвоения) сам прагматицизм был бы ничем. Они включены как часть прагматизма Шиллера, но мы предпочитаем не смешивать разнородные пропозиции. Предварительные пропозиции лучше было бы давать сразу.

9 Синехизм - это тот принцип, согласно которому непрерывность преобладает в мысли, в эволюции жизни и человеческих сообществ и институтов, а также в логике развития науки - прим. состав.

303

Трудность здесь связана с тем, что ни разу не был составлен ни один формальный список этих пропозиций. Все они могут быть подведены под туманную максиму «откажитесь от притворства». Философы совершенно различных темпераментов предполагали, что философия должна начинаться с того или другого состояния ума, в котором ни один человек, и менее всего новичок в философии, в действительности никогда не находился. Один считает, что нужно начать с того, чтобы усомниться во всем и говорит, что есть лишь одна вещь, в которой нельзя сомневаться, как будто сомнение «не труднее лжи». Другой - что нужно начинать с наблюдения «первых впечатлений чувства», забывая о том, что объекты нашего восприятия - уже результаты когнитивной переработки. Поистине существует только одно состояние ума, от которого вы можете «отправляться», а именно то, при котором вы уже перегружены громадной массой сформировавшегося знания, от которого вы не смогли бы отделаться, даже если б захотели; и кто знает, отделайся вы от него, не сделали бы вы само познание невозможным для себя. Неужто написать на бумажке, что вы сомневаетесь, и значит для вас сомнение? Коли так, сомнение дело совершенно несерьезное. Но не притворяйтесь, если еще только педантизм не выел в вас всякое чувство реальности, и признайте, раз уж надо, что существует очень многое, в чем вы ни в коей мере не сомневаетесь. А то, в чем вы совершенно не сомневаетесь, вы должны считать и считаете несомненной абсолютной истиной. Тут же вторгается м-р Притворство: «Что! Вы хотите сказать, что мы должны верить в то, что не является истиной, или что то, в чем человек не сомневается, является ipso facto истинным?» Нет, но до тех пор пока человек не может сделать вещь одновременно и черной, и белой, он обязан считать то, в чем он не сомневается, абсолютно истинным. Теперь per hypothesiu представим, что вы и есть тот самый человек. «Но вы мне говорите, что существует множество вещей, в которых я не сомневаюсь. Я же действительно не могу убедить себя в том, что среди них нет какой-нибудь одной, в которой я бы не ошибался». Вы приводите один из

304

тех мнимых фактов, который, даже если б он и был установлен, годен лишь на то, чтобы показать: сомнению присущ порог, то есть оно возникает лишь благодаря некоему конечному стимулу. Вы только путаете себя, говоря о метафизической «истине» и метафизической «ошибке», о которых вы ничего не знаете. Все, с чем вы реально имеете дело, так это с вашими сомнениями и верованиями, с ходом жизни, который навязывает вам новые верования [6] и дает силу сомневаться в старых. Если ваши термины «истина» и «ошибка» берутся в том смысле, что их можно определить в терминах верования, сомнения и течения опыта (что и случилось бы, определи вы, например, «истину» как нечто, что является для верования тем, в чем верование будет стремиться, стремись оно неопределенно, к абсолютной закрепленности), то все хорошо: в таком случае, вы говорите только о сомнении и вере. Но если под истиной и ложью вы понимаете что-то, никоим образом не определимое в терминах сомнения и веры, тогда вы говорите о сущностях, о существовании которых вы ничего не можете знать и которые быстро и чисто отбреет «бритва» Оккама. Ваши проблемы заметно упростятся, если вместо того, чтобы говорить, что вы хотите знать «Истину», вы бы просто говорили, что хотите достичь состояния веры, недоступной сомнению. 417. Вера не является минутным состоянием сознания; это привычка ума, в своих основных чертах длящаяся какое-то время и (по крайней мере) в большинстве своем бессознательно; и, так же как и любые другие привычки, она (до тех пор, пока не встретится с какой-то неожиданностью, начинающей процесс ее растворения) полностью самодостаточна. Сомнение идет из совершенно другого истока. Это не привычка, но лишение привычки Лишение же привычки, дабы быть хоть чем-то, должно быть состоянием некоего

6 Необходимо сказать, что слово «вера» повсеместно используется только как обозначение состояния, противоположного сомнению, без отношения к степеням уверенности или к природе пропозиций, считающихся истинными, то есть «верными».

305

неустойчивого действия, которое каким-то образом должно будет смениться привычкой.

418. Среди тех вещей, в которых читатель (как всякий рациональный человек) не сомневается, числится то, что он не просто имеет привычки, но также может обладать определенным самоконтролем над своими будущими действиями, что, однако, совсем не означает, что он может сообщить им какой-то произвольно приписываемый характер, но, напротив, что процесс самоподготовки будет стремиться сообщить действию (когда представится случай) некий закрепленный характер, на что указывается и что, возможно, приблизительно измеряется отсутствием (или легкостью) чувства самоосуждения в ходе последующего размышления над совершенным. А это последующее размышление является частью самоподготовки к тому же действию, совершаемому при новом подходящем случае. Соответственно, если действие повторяется снова и снова, наблюдается тенденция к тому, что действие будет бесконечно приближаться к совершенству этого закрепленного характера, на что будет указывать полное отсутствие чувства самоосуждения. Чем ближе мы приближаемся к этому совершенству, тем меньше места будет оставаться для самоконтроля; а там, где невозможен никакой самоконтроль, нет и никакого самоосуждения.

419. Эти феномены являются фундаментальными характеристиками, отличающими всякое рациональное существо. Вина в любом случае возникает как модификация, зачастую осуществляющаяся путем переноса или «проекции», начального чувства самоосуждения. Соответственно мы никогда и никого не обвиним за то, что превышало бы возможности его предыдущего самоконтроля. Мышление - это тип поведения, который в значительной степени подчинен самоконтролю. Во всех своих чертах (описывать которые сейчас нет места) логический самоконтроль является прекрасным отображением самоконтроля этического, если только он не является видом того же рода. Согласно этому, то, во что вы не можете не верить, не является, по справедливости, неправильным верованием. Другими

306

словами, для вас это абсолютная истина. Истинно и то, что нельзя исключить следующего: то, во что вы не можете не верить сегодня, вы сочтете совершенно невероятным завтра. Но если так, тогда существует определенное различие между теми вещами, которые вы не можете сделать просто потому, что ничто не подвигает вас на те усилия и труды, которые необходимо осуществить во имя них, и вещами, которые вы не можете сделать, поскольку они вообще не поддаются осуществлению на практике. На всякой стадии такого размышления существует нечто, о чем вы можете сказать: «Я не могу думать иначе» и вашей экспериментально подтверждаемой гипотезой будет то, что эта невозможность - второго рода.

420. Нет причин, почему во всем вышесказанном «мысль» должна браться в том узком значении, при котором ей благоприятствуют молчание и тьма. Ее надо скорее понимать как то, что распространяется на всю рациональную жизнь, когда эксперимент будет одним из ее действий. Естественно, то конечное состояние привычки, к которому в конечном итоге стремится каждое действие самоконтроля, и которое не оставляет никакого места для самоконтроля, является, в случае мысли, состоянием закрепленного верования или совершенным знанием.

421. Есть две вещи, в которых чрезвычайно важно быть уверенным и о которых важно помнить. Первая состоит в том, что человек не является абсолютно индивидуальным. Его мысли суть то, что он «говорит самому себе», то есть говорит другому себе, который просто приходит к жизни в потоке времени. Когда мы рассуждаем, именно это критическое я мы и пытаемся убедить: и всякая мысль, какой бы она ни была, является знаком и, в основном, имеет языковую природу. Вторая вещь, которую следует помнить, это то, что круг общения человека (как бы широко или узко ни понималось это выражение) является некой свободно собранной личностью, в некоторых отношениях гораздо более высокого уровня, чем личность, имеющая индиви-

307

дуальный организм. Именно эти две вещи делают для вас возможным - но только лишь в абстрактном и пиквиковском смысле - различение между абсолютной истиной и тем, в чем вы не сомневаетесь. 42 2. Теперь поспешим к прояснению самого прагматицизма. Ради удобства вообразим себе, что некто, для кого учение это совершенно ново, но кто, тем не менее, обладает сверхъестественной проницательностью, задает вопросы прагматицисту. Все, что способствует драматической иллюзии, должно быть отринуто, так что результатом у нас будет нечто среднее между диалогом и катехизисом, причем с последним оно будет иметь гораздо больше общего - довольно неприятно напоминая Магналловы Исторические Вопросы. Спрашивающий. Я удивлен вашим определением прагматизма, потому что только в прошлом году одно лицо, которое нельзя подозревать в попытке исказить истину, - этот человек сам является прагматистом - заверяло меня, что ваше учение состоит именно в том, что «понятие должно проверяться своими практическими следствиями». Вы, должно быть, совершенно недавно изменили свое определение.

Прагматист. Если вы обратитесь к книгам VI и VII «Философского обозрения» и «Ежемесячника Популярной Науки»за ноябрь 1877 и январь 1878 г., вы сможете увидеть сами, не была ли там совершенно однозначно исключена упомянутая вами интерпретация. Английская формулировка звучала следующим образом (мы только изменим первое лицо на второе): «Рассмотрите, какими следствиями, способными иметь мыслимое практическое значение, обладает, по вашему, объект вашего понятия. Тогда ваше понятие о всех этих следствиях и есть ваше ПОЛНОЕ понятие этого объекта».

Спрашивающий. И каковы же ваши основания для подобного утверждения?

Прагматист. Это как раз то, о чем я бы более всего хотел рассказать вам. Но вопрос этот лучше отложить до той поры, пока вы ясно себе не представите, что именно обещают доказать эти основания.

308

423. Спрашивающий. Так каков же raison detre этого учения? Какой пользы от него можно ждать?

Прагматист. Оно послужит тому, чтобы доказать, что почти всякое предложение онтологической метафизики является либо бессмысленной тарабарщиной - одно слово определяется другими, а те еще другими, без того, чтоб хоть однажды достигнуть реального понятия - или откровенным абсурдом; и когда вы выметете весь этот сор, тогда все, что останется от философии, будет серия проблем, пригодных для исследования методами наблюдения, присущими истинной науке, чья истина может достигаться безо всех этих бесконечных недопониманий и диспутов, которые сделали даже наивысшие из позитивных наук пустым развлечением для праздных умов, чем-то вроде шахмат, чья цель - праздное развлечение и чей метод - вычитывание из книг. В этом отношении прагматицизм есть вид собственно позитивизма. Но что отличает его от других видов, так это во-первых, сохранение им, в очищенной форме, философии, во-вторых, его полное приятие основного корпуса наших инстинктивных верований, и в-третьих, его настойчивое утверждение истины схоластического реализма (или ее наиближайшего соответствия, прекрасно сформулированного доктором Фрэнсисом Эллингвудом Эбботом в его предисловии к «Научному Теизму»). Так что вместо того, чтобы просто глумиться над метафизикой, подобно остальным собственно-позитивистам, будь то их слишком затянувшиеся пародии или еще что-нибудь, прагматицист извлекает из метафизики саму ее драгоценную сущность, которую использует для того, чтобы подарить жизнь и свет космологии и физике. В то же время моральные следствия этого учения очень позитивны и многообразны; и есть огромное количество других следствий, которые не так легко классифицировать. В другой раз можно будет привести примеры и показать, что учение это действительно оказывает подобное воздействие.

424 Спрашивающий. Вряд ли меня стоит убеждать, что ваше учение отметает всякую метафизику. Но разве не столь же очевидно и то, что оно должно будет отмести

309

всякую научную пропозицию и все, что имеет отношение

к жизненному поведению? Ибо вы говорите, что

единственное значение, которое несет для вас любое

утверждение, состоит в том, что определенный

эксперимент завершается определенным образом.

Ничего, кроме эксперимента, не привходит в значение. А

теперь скажите, как может эксперимент сам по себе

обнаружить нечто большее, чем то, что нечто однажды

случилось с индивидуальным объектом и что вслед за тем

произошло некое другое индивидуальное событие?

Прагматист Ваш вопрос как нельзя лучше служит моей

цели - а цель эта в том, чтобы устранить всякие

недопонимания прагматицизма. Вы говорите об

эксперименте самом по себе, подчеркивая по себе. Вы,

очевидно, считаете каждый эксперимент совершенно

изолированным от остальных, Вам, как можно догадаться,

не приходило, например, в голову, что всякая связанная

серия экспериментов представляет собой единый

коллективный эксперимент? Каковы основные

составляющие эксперимента? Во-первых, конечно, сам

эксперименталист во плоти. Во-вторых, верифицируемая

гипотеза. Это пропозиция [7], относящаяся к окружающему

эксперименталиста универсуму или к хорошо изученной

его части, подтверждающая или отрицающая из него

только некую экспериментальную возможность или

невозможность. Третий неотъемлемый компонент это

искреннее сомнение ума эксперименталиста в истинности

своей гипотезы.

7 Автор, подобно большинству английских логиков, неизменно использует слово «пропозиция» не в том смысле, в каком немцы определяют его эквивалент Satz - то есть не в качестве языкового выражения суждения (Urteil), но в качестве того, что относится к любому утверждению, неважно мыслительному и адресованному самому себе или же высказанному другому, точно так же, как возможность относится к своей актуализации Трудность этой, по меньшей мере, трудной проблемы Пропозиции усиливается для немцев еще и тем, что их Urteil объединяет под одним обозначением, мысленное утверждение с тем, что можно утверждать

310

Опустив несколько составляющих, на которых нам не стоит останавливаться, а именно цель, план и решение, мы переходим к акту выбора, когда эксперименталист выделяет несколько легко идентифицируемых объектов, которыми будет оперировать. Потом идет внешний (или квази-внешний) АКТ, с помощью которого он изменяет эти объекты. Потом происходит последующее действие мира в ответ (reaction) эксперименталисту, отображающееся в его восприятии; и наконец - его понимание того, чему же учит данный эксперимент В то время как две главные части самого события суть действие и ответное действие, единство сущности эксперимента лежит в его цели и плане, тех самых составляющих, которые мы опустили в перечислении.

425. Еще одно, представляя, будто прагматицист это тот, для кого рациональное значение заключается в эксперименте (о котором вы говорите как о событии прошлого), вы поразительным образом упускаете сущность его позиции. На деле было сказано, что рациональное значение состоит не в эксперименте, а в экспериментальных феноменах. Когда эксперименталист говорит о феноменах, таких как «феномен Холлаь, «феномен Зимину», или его разновидность, «феномен Майкельсона» или «феномен ш ахматной доски», он не имеет в виду никакого особенного события, которое произошло с кем-то в далеком прошлом, но (то, которое несомненно будет происходить в обозримом будущем со всяким, кто выполнит определенные условия. Феномен состоит в том факте, что когда эксперименталист начнет действовать в соответствии с определенной схемой, которую держит в уме, тогда случится еще что-то, что потрясет сомнения скептиков как огонь на алтаре Илии.

426. И не стоит не замечать того факта, что прагматици стекая максима не говорит ничего о единичных экспериментах или об одном экспериментальном феномене (ибо то, что условно истинно infuturo, вряд ли может быть единичным), но говорит только об общих видах экспериментальных феноменов. Его приверженец не боится говорить об

ЗП

общих объектах (general objects) как о реальных, ибо то, что является истинным, представляет реальное. А законы природы истинны.

427. Рациональное значение всякой пропозиции лежит в будущем. Как так? Значение пропозиции само является пропозицией. Действительно, оно является не чем иным, как той же самой пропозицией, значением которой оно является: оно является ее переводом. Но из мириадов форм, в которые может быть переведена пропозиция, какова та самая, которая может быть названа ее собственным значением? Это, согласно прагматицисту, та форма, в которой пропозиция становится применимой к человеческому поведению, не просто в тех или других особенных обстоятельствах, не тогда, когда мы продумываем тот или иной отдельный замысел, но та форма, которая наиболее непосредственно применима для самоконтроля в любых обстоятельствах и для всякой цели. Именно поэтому он помещает значение в будущее время; ибо будущее поведение это единственное поведение, которое подчиняется самоконтролю. Но для того, чтобы та форма пропозиции, которую надо будет принять за ее значение, была применима во всякой ситуации и для всякой цели, к которым эта пропозиция имеет отношение, она должна быть просто обобщенным описанием всех экспериментальных феноменов, которые предсказывает утверждение данной пропозиции, Ибо

экспериментальный феномен это тот факт, утверждаемый пропозицией, что действие, имеющее определенное описание, будет иметь определенный экспериментальный результат; а экспериментальные результаты суть единственные результаты, которые могут иметь влияние на человеческое поведение. Без сомнения, какая-то неизменная идея может вдруг начать влиять на человека больше, чем раньше; но это только потому, что некий опыт, равносильный эксперименту, донес до него ее истину непосредственней и интимней, чем это случалось до сих пор. Когда бы человек ни действовал целенаправленно, он действует согласно вере в какой-то экспериментальный феномен. Следовательно, та сумма

312

экспериментальных феноменов, которую подразумевает данная пропозиция, составляет все возможное для нее влияние и отношение к человеческому поведению. Тогда на ваш вопрос о том, как прагматицист может придавать какому бы то ни было утверждению какое бы то ни было другое значение, кроме значения отдельного случая, был дан довольно исчерпывающий ответ.

428. Спрашивающий. Я вижу, что прагматицизм это радикальный феноменализм. Однако почему вы должны ограничиваться феноменами экспериментальной науки, а не пытаться охватить всю наблюдательную науку? Эксперимент, в конце концов, осведомитель, который мало что сообщает. Он никогда не искупает вины, он лишь отвечает «да» или «нет», а обычно отрезает «Нет!» или в лучшем случае производит какое-то нечленораздельное мычание для своего отрицания. Типичный эксперименталист не очень-то наблюдатель. Как раз исследователю естественной истории открывает природа сокровищницу своего доверия, тогда к допрашивающему ее экспериментаисту она относится со всею сдержанностью, которой тот заслуживает. Почему ваш феноменализм должен звучать дудочкой эксперимента, а не величественным органом наблюдения?

Прагматист. Потому что прагматицизм нельзя определить как «радикальный феноменализм», хотя последний и может быть своеобразным прагматизмом. Богатство феноменов лежит в их чувственном качестве. Прагматицизм же не стремится определять феноменальные соответствия слов и общих идей, но наоборот, устраняет из них чувственный элемент и пытается определить рациональную цель, а ее он находит в целеполагающем отношении слова или пропозиции.

429. Спрашивающий. Ну, если вы ставите Делание в качестве альфы и омеги всей человеческой жизни, почему тогда не сделать значение просто состоящим из действия? Некое Делание должно быть проделано в определенный момент над определенным объектом. Индивидуальные объекты и отдельные события покрывают собой всю реальность, как ее знают все, и

313

первым на этом должен настаивать именно практикалист. Однако у вас значение, как вы его описали, является общим. Таким образом, оно принадлежит всего лишь к природе слова, а не реальности. Вы сами говорите, что для вас значение пропозиции всего лишь та же самая пропозиция, но только в иных одеждах. Однако для человека практики значение - это сама вещь, которую он обозначает. В чем, по-вашему, состоит значение Джорджа Вашингтона?

Прагматист. Хорошо сказано! Добрую полдюжину ваших замечаний, несомненно, следует признать справедливой. И прежде всего следует признать, что если бы прагматицизм действительно сделал Делание альфой и омегой всей нашей жизни, это стало бы его смертью. Ибо сказать, что мы живем во имя одного только действия, вне зависимости от той мысли, которую оно несет в себе, это сказать, что не существует такой вещи, как рациональная цель. Во-вторых, следует признать, что каждая пропозиция претендует быть истинной в отношении какого-то определенного, реального, индивидуального объекта, обычно принадлежащего окружающему универсуму. В-третьих, следует признать, что прагматицизму не удается снабдить каким-нибудь переводом или значением имя собственное, или какое-то другое обозначение индивидуального объекта. В-четвертых, прагматицистское значение, без всякого сомнения, является общим; и не менее бесспорно то, что это общее имеет природу слова или знака В-пятых, следует признать, что существуют только индивиды; и в-шестых, можно признать, что значение слова или значащего объекта должно быть самой сущностью реальности того, что они обозначают. Но когда эти признания безоговорочно сделаны, и вы видите, что прагматицист все еще вынужден отрицать силу ваших возражений, вам приходится заключить, что существует еще какое-то соображение, которое ускользнуло от вас. Составив вместе все сделанные признания, вы заметите, что прагматицист полагает, что имя собственное (хотя говорить, что у него есть значение, и не совсем привычно) обладает определенной обозначающей функцией, особенной для этого имени и его эквивалентов, в каждом

314

отдельном случае; и считает, что всякое утверждение содержит в себе такую обозначающую или указывающую функцию. Данная функция, взятая в ее индивидуальной особенности, исключается прагматицистом из рациональной цели утверждения, но ее подобие, являющееся общим для всех утверждений, и таким образом, являющееся общим, а не индивидуальным, может привходить в прагматицистскую цель. Все, что существует, - на-сущно, (ex-sists), то есть реально действует на другое сущее, так обретая самоидентификацию, и является определенно индивидуальным Что касается общего, то здесь на помощь нашей мысли придет то соображение, что существуют два способа бытия общим. Статуя солдата какого-нибудь сельского монумента, с его шинелью и мушкетом, для каждой из сотни местных семей является образом их родного дяди, их жертвы Объединению. И тогда статуя, хотя сама по себе и является отдельной, представляет любого, для кого будет истинным определенный предикат. Она объективно общая. Слово «солдат», произнесенное или написанное, является общим как раз таким образом; в то время как имя «Джордж Вашингтон» не таково. Но каждое из этих слов остается тем же самым существительным, будь оно произнесено или написано и когда бы оно ни было произнесено или написано Это существительное не существует: оно есть тип, или форма, которому объекты, как внешне существующие, так и воображаемые, могут соответствовать, но которым ни один из них не может полностью быть. Это - субъективная общность. Прагматистская цель является общей в обоих этих смыслах.

430 Что касается реальности, то мы застаем ее уже определенной многими способами; но если принять предложенный выше принцип терминологической этики, то очень скоро языковая двусмысленность исчезнет. Ибо realis и realitas не древние слова. Их изобрели в качестве философских терминов в XIII веке [8] и то значение, которое они должны были выражать,

8 См. Prantl, Gechihte der Logik, III, 91, Anm. 362.

315

совершенно ясно и просто. Реально то, что имеет такие-то и такие-то характеристики, считает ли кто-то, что оно их имеет, или нет. Во всяком случае, это тот смысл, в котором прагматицист использует это слово. И точно так же, как поведение, контролируемое этическим принципом, стремится к закреплению определенных привычек поведения, природа которых (как привычек мирных, а не вздорных - дабы проиллюстрировать, что имеется здесь в виду) не зависит от каких-либо случайных обстоятельств и в этом смысле может считаться предназначенной; так же и мысль, контролируемая рациональной экспериментальной логикой, стремится к закреплению определенных столь же предназначенных окончательных мнений, природа которых останется, в конце концов, той же самой, как бы извращение мысли целого поколения ни задержало их окончательное закрепление. Коль скоро это так, а всякий из нас фактически предполагает, что это так в отношении каждого предмета, в серьезном обсуждении истины которого он участвует, тогда, согласно принятому определению «реального», то положение вещей, в которое будут верить, при вынесении такого окончательного мнения, будет реальным. Но по большей части такие мнения будут общими. Соответственно некоторые из общих предметов являются реальными. (Конечно никто никогда не предполагал, что все общие предметы реальны; но схоласты полагали, будто общие предметы реальны и тогда, когда у них было мало или почти не было никаких экспериментальных доказательств в поддержку своего предположения; и ошибка их лежит именно в этом, а не в том, что они считали, что общие предметы могут быть реальными). Можно поразиться неточности мысли даже у самых влиятельных аналитиков, когда они касаются модусов бытия. Можно встретить, например, то фантастическое допущение, что то, что относится к мысли, не может быть реальным. Но почему, собственно, нет? Красное относится к зрению, но тот факт, что нечто, то или иное, находится в таком отношении к зрению, что мы называем его красным, сам по себе к зрению не относится; это реальный факт.

316

431. Общие понятия могут быть не только реальными, но они могут быть и физически действенными, не в каком-то метафизическом смысле, но в том обычно принятом здравом смысле, при котором человеческие цели оказываются физически действенными. Опуская метафизическую белиберду, ни один разумный человек не усомнится, что если я чувствую, что воздух в моем кабинете затхлый, то мысль эта может стать причиной того, что окно откроется. Моя мысль, допустим, была индивидуальным событием. Но то, что определило то решение, которое она приняла, было отчасти тем общим фактом, что затхлый воздух вреден для здоровья, отчасти другими Формами, о которых, или вернее, при помощи которых д-р Карус [9] определил, к их выгоде, мысли стольких людей, а также той общей истиной, о которой разум д-ра Каруса определился возвестить столько истин. Ибо в среднем истины имеют больше шансов вызвать к себе доверие, чем ошибки. Иначе, принимая во внимание, что существуют мириады ложных теорий, объясняющих каждый феномен, против одной истинной (или если угодно, на каждую истинную), первый шаг к подлинному знанию был бы близок к чуду. Итак, когда окно мое было открыто, по причине той простой истины, что затхлый воздух это malsain, то физическое усилие осуществилось благодаря действенности общей несуществующей истины. Это звучит глуповато, поскольку непривычно; но именно за это, а не против него, - точный анализ; и кроме всего прочего, это обладает тем огромным преимуществом, что не скрывает от нашего взора великие и важные факты, например, тот, что идеи «правосудия» и «истины», несмотря на порочность мира, являются его мощнейшими движущими силами. Общее как таковое - действительно неотъемлемый элемент реальности, ибо одно только лишь индивидуальное существование или действительность без всякого

9 «Основания геометрии» Пола Каруса, Монист, XIII, стр. 370.

317

закономерного единообразия и повторяемости - ничто. Хаос есть чистое ничто.

432. То, что утверждает всякая истинная пропозиция, реально в том смысле, что оно таково, вне зависимости от того, что мы с вами о нем думаем. Пусть эта пропозиция будет общей условной пропозицией в отношении будущего, но она является реальной общей пропозицией в том отношении, что она расчитана реально влиять на человеческое поведение; такую [пропозицию] прагматицист считает рациональной целью всякого понятия,

433. Соответственно, прагматицист не полагает sutnmum bonnum в действии, но полагает его состоящим из того эволюционного процесса, посредством которого существующее все ближе подходит к тому, чтобы воплощать в себе те общие понятия, которые мы недавно назвали предназначенными, что мы как раз и стараемся выразить, называя их разумными. На своих более высоких стадиях эволюция имеет место все больше и больше посредством самоконтроля, и это в некотором роде оправдывает прагматициста, делающего рациональную цель всеобщей.

434. Разъясняя прагматицизм, мы могли бы еще очень многое сказать в его пользу, но боимся утомить читателя. Было бы хорошо, например, ясно показать, что прагматицист не приписывает никакого сущностно отличного модуса бытия событию в будущем по сравнению с тем, что он приписывает тому же событию в прошлом, различается лишь практическое отношение к ним мыслителя. Было бы хорошо также показать, что прагматицист не считает Формы единственными реальностями в мире, равно как и не делает разумную цель слова единственным его значением. Но эти вещи имплицитно уже содержатся в сказанном. Остается только одно замечание, касающееся понимания прагматицистом отношения его формулы к первопринципам логики, которое должно еще ненадолго задержать читателя.

318

435. Аристотелевское определение универсальной предикации [10], обычно обозначаемое (подобно папской булле или судебной повестке в ее первых строках) как Dictum de omni может быть переведено следующим образом: «Мы называем предикацию (будь она утвердительной или отрицательной) универсальной тогда и только тогда, когда среди существующих индивидов нет ничего, к чему субъект принадлежал бы утвердительным образом и к чему предикат точно таким же образом не относился бы (утвердительно или отрицательно, смотря по тому, утвердительна или отрицательна универсальная предикация)...» [11] Важные слова «существующие индивиды» были приведены в нашем переводе (хотя английская идиома воспрещает такую буквальность); но ясно, что «существующие индивиды» были именно тем, что Аристотель имел в виду. Другие отклонения от буквальности служат лишь тому, чтобы дать современному английскому новые формы выражения. Далее, хорошо известно, что в формальной логике пропозиции идут парами, две из одной пары переводятся в другие путем перемены идей антецедента и консеквента, субъекта и предиката и т.д. Параллелизм простирается так далеко, что обычно считается совершенным; но это не совсем так. Подлинной парой этого рода к Dictum de omni является следующее определение утвердительной предикации: Мы называем предикацию утвердительной (будь она универсальной или частной) тогда и только тогда, когда среди чувственных впечатлений, которые универсально принадлежат к предикату, нет ничего, о чем нельзя будет сказать (универсально или частно, смотря по тому, является ли утвердительная предикация универсальной или частной), что оно принадлежит к субъекту. Это в сущности и есть главная пропозиция прагматицизма.. Конечно, ее параллелизм к Dictum de omni будет признан только теми, кто признает истинность прагматицизма.

10 Первая Аналитика, 24 b, 28-30.

11 Греческий текст, который дается Пирсом, здесь опускается.

319

§4 Прагматицизм или абсолютный идеализм Гегеля

436. Позвольте мне добавить к этому еще несколько слов. Если кто-то вообще желает знать, в чем состоит теория прагматицизма, то он должен понимать, что ни одной другой ее части не придает прагматицист большего значения, чем той, где его учение выявляет совершенную непригодность действия и воли или даже решения и действительной цели в качестве материалов для построения условной цели или понятия условной цели. Если бы задуманная статья, касающаяся принципа непрерывности и синтезирующая идеи других статей из ранних томов «Мониста», когда-либо была написана, то в ней было бы ясно показано, как и с какою твердой последовательностью, эта теория опирается на признание того факта, что непрерывность - это неотъемлемый элемент реальности, что непрерывность есть просто то, чем становится общность в логике относительных и потому, так же, как и общность, и даже более нее, она оказывается делом мысли, и в сущности - мыслью. Но даже и в усеченном ее виде проницательный читатель мог обнаружить, что теория этих космологических статей делает реальность в своем составе чем-то более сложным, чем то, что могли бы предоставить чувство и действие, поскольку [в этих статьях] изначальный хаос, где присутствуют оба этих элемента, наглядно показан как чистое ничто. К этой теории мы обратились сейчас потому, что таким образом можно хорошо осветить позицию, которой придерживается и которой должен придерживаться прагматицист, неважно будет ли данная космологическая теория окончательно подтверждена или опровергнута, а именно, что третья категория - категория мысли, представления, триадического отношения, опосредования, подлинной третичности, третичности как таковой - является существенным компонентом реальности, и однако, сама не составляет реальности, поскольку эта категория (которая в космологии появляется в качестве элемента привычки) не может иметь конкретного бытия без действия в качестве того отдельного объекта,

320

которым она могла бы управлять, точно так же, как действие не существует без непосредственного бытия

чувства, на которое оно воздействовало бы. Истина состоит в том, что прагматицизм тесно связан с гегельянским абсолютным идеализмом, от которого он, однако, отделен своим решительным отрицанием того, что третьей категории (которую Гегель принижает до

уровня простого мышления) достаточно для создания

мира или даже что она хоть сколько ни будь самодостаточна. Если бы вместо того, чтобы взирать на

две первые стадии с презрительной усмешкой, Гегель держал бы их как независимые и различные элементы триадической Реальности, прагматицисты с уважением смотрели бы на него как на великого борца за их дело (конечно, внешние атрибуты его учения важны лишь в

некоторых случаях). Ибо прагматицизм относится в существе своем к триадическому классу философских

учений и является таковым гораздо более, чем гегельянство. (И на самом деле, по крайней мере в одном из отрывков, Гегель говорит о триадической форме

своего изложения только как о простом стиле одежды).

Милфорд, Па., Сентябрь, 1904.

437. Postcript. В последние пять месяцев я встречался с

несколькими возражениями против вышеприведенных мнений, но не имея возможности получить текст этих

возражений, я не считаю себя обязанным пытаться на них отвечать. Если бы джентльмены, нападающие либо на прагматизм в целом, либо на ту его форму, которой

придерживаюсь я, прислали мне копию ими написанного, то хотя они, без всякого сомнения, нашли бы себе более достойных читателей, они не нашли бы никого, кто исследовал бы их доказательства с более благодарной жаждой истины, еще ими не понятой, а

также никого, кто бы выше оценил их любезность.

Примечания

Впервые опубликовано в журнале «Монист», vol. 15, рр. 161-181 (1905

321

тихизм

АРХИТЕКТУРА ТЕОРИЙ

51. Философская архитектоника

7. Из пятидесяти или ста систем философии, выдвигавшихся в разное время в мировой истории, большинство явилось не столько результатом исторической эволюции, сколько удачными мыслями, случайно пришедшими в голову их авторам. Та идея, которую находили интересной или плодотворной, принималась, развивалась и вменялась для объяснения различных феноменов. Англичане особенно подвержены такому способу философствования; Гоббс, Хартли, Беркли, Джеймс, Милль тому свидетельства. Этот труд ни в коем случае не был бесполезным; он показывает нам, какова истинная природа и ценность развиваемых идей и таким образом снабжает надежным материалом философию. Подобно тому, как если бы кто-то, одержимый тем убеждением, что бумага - хороший материал для постройки, приступил к работам по строительству дома из папье-маше с крышей из кровельной бумаги, фундаментом из клееного картона, окон из бумаги, пропитанной парафином, с ванными кранами, замками и т.д. и все из разных сортов бумаги, и его эксперимент, возможно, был бы хорошим уроком строителям, но без всякого сомнения, итогом имел бы отвратительный дом - точно так же и эти моноидейные философы чрезвычайно поучительны и интересны, но все же довольно безосновательны.

8. Остальные системы философии были по характеру своему реформистскими, лишь иногда поднимаясь до радикальных революций, вызванных теми сложностями, с которыми оказались не в состоянии справиться модные ранее системы; наверняка именно это было основным мотивом для создания любой новой теории. Все это

322

подобно частичной перестройке дома. Допущенными при ней ошибками обычно является, во-первых, то, что

ремонт обветшавших частей не был достаточно тщательным и продуманным, а во-вторых, то, что не было предпринято достаточно усилий по приведению сделанных изменений в глубинную гармонию с действительно добротными и неиспорченными частями

старой постройки.

Когда человек собирается строить дом, сколько глубоких размышлений потребуется от него, прежде чем он сможет

без опаски вскопать почву! С каким усердием должен он обдумать в точности те нужды, которые придется удовлетворить! Сколь скурпулезное исследование провести, дабы выяснить, каковы самые доступные и подходящие материалы, установить тот тип конструкции,

к которому эти материалы лучше всего подходят, и ответить на сотню подобных вопросов! И теперь, не

слишком далеко заходя со своей метафорой, мы, я думаю, без опаски можем сказать, что исследования, предшествующие построению великой теории, должны

быть по меньшей мере столь же тщательными и

глубокими, сколь и те, что предшествуют построению жилого дома.

9. Что системы должны строится архитектонически, проповедовалось еще со времен Канта, но не думаю, что

значение и важность данной максимы были осознаны во всей их полноте. Человеку, желающему составить себе мнение относительно общих фундаментальных проблем,

я советую предпринять сначала исследование всего человеческого знания и отметить во всякой области науки ее самые ценные идеи, пронаблюдать, в каком именно отношении каждая из них оказалась успешной, а где потерпела неудачу, с тем, чтобы в свете достигнутого

подробного ознакомления с нужными для философской

теории материалами, с природой и возможностями каждого из них, он смог приступить к исследованию

того, в чем же состоит главная проблема философии и каков путь ее правильного разрешения. Не надо понимать так, будто я пытаюсь определить в полной мере то, что должны охватить собой эти подготовительные

323

исследования; напротив, я намеренно замалчиваю множество моментов, чтобы подчеркнуть значение единственной главной рекомендации, а именно: проделать систематическое исследование тех концепций, из которых может быть построена философская теория, для того, чтобы выяснить, какое место каждая из концепций сможет в такой теории подобающим образом занять и как в ней применяться.

Соответствующее рассмотрение этого момента заняло бы целый том, но я попытаюсь проиллюстрировать значение того, что говорю, взглянув на несколько наук и указав в них те из концепций, которые подходят для философии. В том, что касается результатов, к которым привели меня начатые таким образом длительные исследования, я лишь намекну на их сущность. 10. Мы можем начать с динамики - области, возможно, наибольших завоеваний науки наших дней: я имею в виду закон сохранения энергии. Но давайте возвратимся к первому шагу, сделанному современной научной мыслью, - а шаг был великим - к открытию динамики Галилеем. Исследуя работы Галилея, современный физик с удивлением в них обнаруживает, как мало эксперимент был причастен к установлению оснований механики. Галилей апеллирует главным образом к здравому смыслу и к il lume naturale. Он заранее уже предполагает, что истинную теорию найдут простой и естественной. Мы увидим, что именно так и должно быть в динамике. Например, тело, предоставленное своей собственной инерции, движется по прямой линии, и прямая линия кажется нам простейшей из кривых. Однако сама по себе ни одна из кривых не проще другой. Система прямых линий имеет пересечения, точно совпадающие с пересечениями сходных парабол, расположенных тем же образом [что и прямые] или с пересечениями в любой другой из бесконечного числа систем кривых. Но прямая линия кажется нам простой, поскольку, как говорит Евклид, она пролегает между двумя экстремумами; то есть потому, что если смотреть в направлении конца, она кажется точкой. Это, в свою очередь, происходит потому,

324

что по прямым линиям движется свет. И, наконец, свет движется по прямым линиям из-за той роли, которую прямая линия играет в законах динамики. Таким образом, именно потому, что наш разум сформирован под воздействием феномена, управляемого законом механики, определенные концепции, привходящие в этот закон, внушаются и поселяются в нашем разуме, так что мы с готовностью догадываемся, каковы же эти законы. Без подобного естественного внушения, если бы мы были вынуждены искать вслепую какой-то закон, подходящий к феномену, наш шанс найти его был бы один на бесконечность. Чем дальше исследования физики отходят от феноменов, непосредственно влиявших на рост разума, тем меньше можем мы ожидать от законов, который управляют ими, что они будут «простыми», то есть состоящими из немногих понятий, естественных для нашего разума.

11. Исследования Галилея, которые развили Гюйгенс и другие ученые привели к тем современным концепциям Силы и Закона, которые революционизировали весь интеллектуальный мир. Громадное внимание, уделявшееся механике в XVII-ом веке, скоро придало столь большое значение этим концепциям, что породило механистическую философию, или учение о том, что все феномены физического универсума должны объясняться на основе механистических принципов. Великое открытие Ньютона дало новый толчок этой тенденции. Старое понятие о том, что тепло состоит в возбуждении частиц, было применено для объяснения основных свойств газов. Первое предположение, сделанное в этом направлении, заключалось в том, что давление газов объясняется ударами частиц о стенки содержащего их сосуда, что объясняло и закон Бойля о сжимаемости воздуха. Затем было показано, что химический закон Авогадро, диффузия и трение газов, а также действия радиометра Крука были следствиями одной и той же кинетической теории; но вот другой феномен, такой, как отношение определенного уровня тепла при постоянном объеме к уровню тепла при постоянном давлении, требует дополнительных гипотез, которые мы вряд ли

325

имеем основания считать простыми, и мы теряем почву под ногами. Это же касается и света. Что свет состоит из колебаний, было почти доказано феноменом дифракции, а феномен поляризации показал, что линия отклонения частиц перпендикулярна линии их передачи через среду, но вот феномен дисперсии и т.д. требует добавочных гипотез, которые могут быть гораздо более сложными. Так что дальнейший прогресс в молекулярной теории кажется довольно сомнительным. Если гипотезы должны будут браться на пробу случайно или просто потому, что они подойдут к определенному феномену, то физикам и математикам всего мира потребуется в среднем полстолетия для того, чтобы проверить каждую из них, а поскольку число возможных теорий способно вырасти до триллионов и лишь одна из них окажется истинной, то весьма маловероятно, что в настоящее время мы сможем внести сколько-нибудь существенный вклад в этот предмет. Когда же мы переходим к атомам, презумпция в пользу простого закона кажется очень непрочной. Есть серьезные основания сомневаться, подходят ли фундаментальные законы механики для отдельных атомов, ведь представляется весьма вероятным, что они способны двигаться более чем в трех плоскостях.

12. Чтобы узнать намного больше о молекулах и атомах, мы должны обследовать всю естественную историю законов природы, которая может выполнять теперь ту функцию, какую раньше презумпция в пользу простых законов выполняла для динамики, указав нам, каких законов мы можем тут ожидать, и отвечая на такие вопросы, как: стоит ли тратить нам время на проверку того предположения, что атомы притягивают друг друга с силой, обратно пропорциональной седьмой степени расстояний между ними, или нет? Предполагать, что универсальные законы природы могут быть поняты разумом и однако же не иметь никакого обоснования своим особенным формам, оставаясь необъяснимыми и иррациональными, - позиция вряд ли оправданная. Единообразия это и есть те самые факты, которые

326

необходимо объяснять. Что подброшенная монетка упадет либо орлом, либо решкой, не требует себе никакого отдельного объяснения, но если она выпадает орлом постоянно, - мы хотим знать, каким образом был получен этот результат. Закон это par exellence вещь, требующая объяснений.

§ 2. Три теории эволюции

13- Далее, единственно возможный путь объяснить законы природы и единообразие в целом - предположить, что они являются результатом эволюции. Это подразумевает, что они не абсолютны, что они не должны неукоснительно выполняться. Это создает элемент неопределенности, спонтанности или абсолютности случая в природе. И как мы, пытаясь проверить какой-нибудь физический закон, находим, что он не может до конца удовлетворить нашим наблюдениями, и совершенно правильно относим отклонения от него к ошибкам при наблюдении, точно так же мы должны предполагать гораздо более мелкие отклонения, существующие благодаря несовершенству в силе самого закона, благодаря некоему уклонению фактов от любой определенной формулы.

14. М-р Герберт Спенсер хочет объяснить эволюцию с помощью механистических принципов. Это алогично по четырем причинам, Во-первых, принцип эволюции не нуждается ни в какой внешней причине, поскольку можно предположить, что тенденция к росту сама выросла из бесконечно малого случайного начала. Во-вторых, потому, что закон более чем что-либо должен считаться результатом эволюции. В-третьих, поскольку точный закон явно никогда не сможет произвести разнородность из однородности; а произвольная разнородность - это наиболее очевидная и характеристичная черта универсума. В-четвертых, поскольку закон сохранения энергии эквивалентен пропозиции, согласно которой все операции, управляемые механистическими законами, обратимы; и непосредственным следствием из него будет, что рост не объясняет-

327

ся этими законами, даже если они и не нарушаются в его процессе. Короче говоря, Спенсер не является философским эволюционистом, но только полу-эволю-ционистом или, если хотите, только полуспенсерианцем. А философии требуется продуманный и глубокий эволюционизм или же никакой.

15. Теория Дарвина заключалась в том, что эволюция была вызвана действием сразу двух факторов: во-первых, наследственностью как принципом, делающим потомство похожим на своих родителей, хотя вместе с тем и оставляющим место для «мутации» или случайных изменений: изменений весьма незначительных - часто, более значительных - редко; и во-вторых, уничтожением видов или родов, которые не способны поддерживать рождаемость на одном уровне со смертностью. Этот дарвинистский принцип, очевидно, содержит в себе возможности громадного обобщения. Где бы ни существовало большое число объектов, имеющих тенденцию сохранять определенные черты неизменными, при том, что эта тенденция не абсолютна, но оставляет место для случайных изменений, то там - если число возможных изменений в определенных направлениях будет абсолютно ограничено благодаря уничтожению всего, что достигает и переступает пределы этих границ, - там постепенная тенденция к изменению возникнет в направлениях, отталкивающихся от этих границ. Так, если миллион игроков сядут за одну и ту же игру с равным шансом на успех, то поскольку они один за другим будут терпеть неудачу, постольку среднее состояние тех, кто останется, будет непрерывно возрастать. Здесь, несомненно, заключена подлинная формула возможной эволюции, причем неважно, много или мало в развитии животных и растительных видов объясняется ее действием.

16. Теория Ламарка [1] также предполагает, что развитие видов имело место в ходе длительной серии незаметных изменений, но она предполагает также и то, что эти

1 См. Lamarck, Philosophie Zoologique, vol. 1, ch.VlI, Paris (1873).

328

изменения имели место во время жизни индивидуумов как следствие усилия и тренировки, и что воспроизводство не играет тут никакой роли и участвует лишь в сохранении этих изменений. Таким образом, теория Ламарка объясняет развитие только тех черт, над которыми трудятся и к которым стремятся индивидуумы, тогда как дарвинистская теория объясняет производство черт благоприятных лишь для вида, хотя вполне возможно и фатальных для индивидуальных представителей [2]. Но если воспринять это шире и более философски, дарвинистская эволюция - это эволюция посредством действия случая и уничтожения плохих результатов, тогда как ламаркианская эволюция - это эволюция посредством действия привычки и усилия.

2 Неодарвианец Вейсман показал, что смертность почти с необходимостью вытекает из действия дарвинисткого принципа, (см. его «Эссе о Наследственности», I, «Продолжительность жизни» (1899).

17. Третья теория эволюции это теория м-ра Кларенса Кинга. Древние памятники и камни свидетельствуют о том, что при обычных обстоятельствах виды остаются неизменными или мало изменяемыми, но претерпевают стремительные изменения после катаклизмов или быстрых геологических перемен. В новых условиях у животных и растений мы часто наблюдаем быстрые изменения при воспроизводстве, а иногда они претерпевают изменения уже в течение индивидуальной жизни - феномен, без сомнения, связанный с ослаблением жизнеспособности из-за слома привычного образа жизни, частично же - с изменениями питания, а частично - с прямым и специфическим влиянием той среды, в которую был перемещен организм. Если эволюция произошла подобным путем, то ее отдельные шаги не только не были незаметны, как полагают и дарвинисты, и ламаркианцы, но более того, они, с одной стороны, не случайны, с другой же стороны - не обусловлены никакими внутренними устремлениями, но напротив, суть эффекты изменения внешнего окружения

329

и имеют позитивную общую тенденцию приспособлять к этому окружению организм, ибо изменение будет прежде всего затрагивать органы одновременно и ослабленные, и стимулированные. Этот способ эволюции, путем внешних сил и слома привычек, по-видимому, затребован некоторыми из наиболее общих и важных фактов биологии и палеонтологии; в исторической же эволюции различных институтов и идей он, конечно же, был основным фактором; так что ему невозможно отказать в выдающемся месте в процессе эволюции универсума в целом.

§ 3. Закон привычки

18. Переходя к психологии, мы находим, что элементарные явления разума распадаются на три категории. Во-первых, у нас есть Чувства, охватывающие все, что непосредственно дано здесь и теперь, такие, как боль, голубизна, веселость, то чувство, что возникает, когда размышляешь над последовательной теорией, и т.д. Чувство есть состояние ума, имеющее свое собственное жизненное качество, независимое от любого другого состояния ума. Или чувство - это элемент сознания, который способен заметно перекрывать любое другое состояние сознания до такой степени, что в конце концов может монополизировать ум, пускай в действительности такого рудиментарного состояния сознания достичь и нельзя и оно не будет собственно сознанием Тем не менее, вполне представимо, или вообразимо, что качество голубизны может узурпировать весь ум, вплоть до исключения идей формы, расширения, контраста, начала и прекращения и каких бы то ни было других идей. Чувство с необходимостью является совершенно простым, в самом себе, поскольку если бы оно обладало частями, то они точно так же бы присутствовали в уме, всякий раз когда бы там ни присутствовало все целое, и таким образом, все целое не смогло бы монополизировать ум [3].

330

19. Кроме чувств, у нас есть Ощущения взаимодействия (reaction); как когда человек с завязанными глазами неожиданно налетает на фонарь, когда мы делаем мускульное усилие или когда какое-либо из чувств уступает место другому чувству. Допустим, у меня не было на уме ничего, кроме чувства голубого, которое вдруг неожиданно должно было уступить место чувству красного; тогда в момент перехода возникнет шок, чувство взаимодействия, моя голубая жизнь будет превращаться в красную. Если бы к тому же я был бы наделен памятью, это чувство продолжалось бы еще некоторое время, и с ним было бы связано еще какое-то особое чувство или впечатление. Это последнее чувство (я имею в виду предположительно) может продолжаться и после того, как память об этом случае, о чувствах голубого и красного уже ушли. Но ощущение взаимодействия не может существовать нигде, кроме как в действительном присутствии двух чувств, голубого и красного, с которыми оно связано. Когда бы мы ни имели два чувства и когда бы мы ни обращали свое внимание на любого рода соотношение между ними, - каждый раз будет присутствовать ощущение, о котором я говорю Но чувство действия и взаимодействия бывает двух видов: это может быть либо восприятие отношения между двумя идеями, или это может быть чувство действия и взаимодействия между чувством и чем-то, находящимся вне чувства. И это чувство внешнего взаимодействия опять-таки имеет две формы; поскольку это либо чувство того, что случается с нами, без всякого нашего действия, и мы пассивны в этом деле, либо же это чувство сопротивления, то есть распространение действия именно нашего чувства на что-то внешнее. Чувство взаимодействия - это, таким образом, чувство связи или сравнения между двумя чувствами, либо (А) между одним

5 Чувство, несомненно, может быть сложным, но тольку в силу восприятия, которое не является ни этим чувством ни каким либо чувством вообще.

331

чувством и другим либо (В) между чувством и его отсутствием или более низкой степенью; и в случае В у нас есть, во-первых, ощущение возрастания чувства и, во-вторых, ощущение ослабления чувства.

20. Чрезвычайно отличны и от чувств, и от взаимодействий-ощущений, или нарушений чувства, общие понятия. Когда мы думаем - мы сознаем, что отношение между чувствами обусловлено общим правилом, мы сознаем, что руководимы привычкой. Интеллектуальная сила есть не что иное, как способность усваивать себе привычки и следовать им в случаях, аналогичных в главном, а в неглавном весьма удаленных от нормальных случаев связи между чувствами, при которых эти привычки были сформированы.

21. Первый и фундаментальный закон ментального действия состоит в тенденции к обобщению. Чувство стремится распространиться; связи между чувствами пробуждают чувства; соседствующие чувства ассимилируются, а идеи склонны воспроизводить себя. Все это - лишь многочисленные формулировки единого закона роста разума. Когда происходит нарушение чувства, у нас возникает сознание приобретения - приобретения опыта; а новое нарушение будет склонно ассимилировать себя с тем, которое ему предшествовало. Чувства, из-за того, что они возбуждены, становятся еще более возбудимыми, особенно теми способами, которыми они возбуждались ранее. Сознание такой привычки конституирует общее понятие (general conception).

22. Туманность психологических понятий может быть исправлена соединением их с физиологическими концепциями. Можно считать, что чувство существует там, где какая бы то ни было из нервных клеток находится в возбужденном состоянии. Нарушение чувства, или ощущение взаимодействия, сопровождает передачу нарушения между нервными клетками, или от нервной клетки к мускульной, или саму внешнюю стимуляцию нервной клетки. Общие понятия возникают на основе формирования привычек в нервной материи,

332