Часть 5.

или давать человеку больше, чем он заслуживает. Цена вещей, являющихся объектом договора, измеряется жела­нием договаривающихся сторон, и справедливой ценой поэтому является та, которую они согласны дать. Заслуга же (за исключением той, которая возникает из соглашения, когда выполнение на одной стороне заслуживает выполне­ния на другой, и которая попадает под категорию коммута­тивной, а не дистрибутивной справедливости) не оплачива­ется по справедливости, а лишь вознаграждается по при­нципу милости. Вот почему это различие в том смысле, как оно обыкновенно толкуется, неправильно. Собственно гово­ря, коммутативная справедливость есть справедливость контрагента, т. е. выполнение им соглашения на предмет покупки, продажи, найма и сдачи внаем, ссуды и займа, обмена и других актов договора.

Дистрибутивная же справедливость есть справедли­вость арбитра, т. е. акт определения того, что справедливо. Если арбитр (будучи уполномочен теми, кто его сделал арбитром) выполняет то, для чего он уполномочен, то о нем говорят, что он воздает каждому его собственное, и это в самом деле является справедливым распределением и мо­жет быть названо (хотя и неточно) дистрибутивной спра­ведливостью, а более точно

- беспристрастием, которое, как это будет показано в надлежащем месте, также явля­ется естественным законом.

Четвертый естественный закон - благодарность. Если справедливость обусловлена предварительным соглашени­ем, то благодарность обусловлена предварительной мило­стью, т. е. предварительным даром, и является четвертым естественным законом, который может быть сформулирован так: человек, получивший благодеяние от другого лишь из милости, должен стремиться к тому, чтобы тот, кто оказы­вает это благодеяние, не имел разумного основания раскаи­ваться в своей доброте. Ибо всякий человек дарит лишь с намерением приобрести этим какое-нибудь благо для себя. В самом деле, всякое дарение есть добровольное деяние, а целью всех добровольных деяний человека явля­ется приобретение блага для себя. И если люди увидят себя обманутыми в этом, то исчезнет всякое основание для благоволения или доверия и, следовательно, исчезнет вся­кая взаимопомощь, не будет никакого примирения людей между собой, и люди, таким образом, все еще будут оста­ваться в состоянии войны, что противоречит первому и основному естественному закону, предписывающему лю-.li дям искать мира. Нарушение этого закона называется-)

116

неблагодарностью и имеет такое же отношение к милости, какое справедливость имеет к обязательству, вытекающему из соглашения.

Пятый закон - взаимная уступчивость или любез­ность. Пятый естественный закон есть закон любезности, а именно что каждый человек должен приноравливаться ко всем остальным. Для понимания этого закона следует принять во внимание, что в зависимости от различия их склонностей люди в различной степени приспособлены к жизни в обществе, представляя в этом отношении нечто похожее на то, что мы наблюдаем в груде камней, собран­ных для постройки какого-либо здания. Ибо, подобно тому как строители выбрасывают как негодный и мешающий тот камень, который вследствие своей шероховатости и непра­вильности формы отнимает у других больше пространства, чем занимает сам, а вследствие своей жесткости не может быть сделан гладким, затрудняя этим строительство, точно так же не должен быть принят в общество или должен быть выброшен из него как негодный человек, который в силу шероховатости своей натуры стремится удержать за собой то, что для него является чем-то излишним, а для других - предметом необходимости и который в силу непреклонно­сти своих страстей не может быть исправлен. В самом деле, так как мы видим, что любой человек не только по праву, но также и в силу естественной необходимости (necessity of nature) должен употребить всевозможные усилия к при­обретению того, что необходимо для его сохранения, то тот, кто будет противодействовать этому в отношении излиш­них для него вещей, является виновником той войны, которую такое противодействие повлечет за собой, и будет поэтому делать нечто противоречащее основному есте­ственному закону, предписывающему добиваться мира. Тот, кто соблюдает этот закон, может быть назван законо­послушным (sociable) - римляне их называют commodi, а противники их называются упрямыми, необходительны­ми, своенравными, несговорчивыми.

Шестой закон - легко прощать обиды. Шестой есте­ственный закон гласит: при наличии гарантии в отношении будущего человек должен прощать прошлые обиды тем, кто, проявляя раскаяние, желает этого. Ибо прощение есть дарование мира. И хотя мир, дарованный тем, кто упор­ствует в своей враждебности, есть не мир, а страх, однако не даровать его тем, кто дает гарантии в отношении буду­щего, есть отвращение к миру и поэтому противоречит естественному закону.

117

Седьмой закон - при отмщении люди руководствуются только будущим благом. Седьмой закон гласит, что при отмщении (т. е. при воздавании злом за зло) люди должны сообразовываться не с размерами совершенного зла, а с раз­мерами того блага, которое должно последовать за отмще­нием. Этим законом нам запрещается налагать наказание с какой-либо иной целью, нежели исправление преступни­ка или предостережение других. Ибо этот закон вытекает из предшествующего, предписывающего прощение при на­личии гарантий в отношении будущего. Кроме того, месть, от которой нельзя ожидать, что она послужит предостерега­ющим примером, и, следовательно, нельзя ожидать ника­кой пользы в будущем, есть бесцельный триумф, или торжество по поводу ущерба, нанесенного другому (ибо цель есть всегда нечто будущее), бесцельное же торжество есть хвастливость и противоречит разуму, а нанесение ущерба, несообразного с разумом, ведет к войне,

следова­тельно, противоречит естественному закону и обычно име­нуется жестокостью.

Восьмой закон - против оскорбления. Так как всякое проявление ненависти или презрения вызывает борьбу, поскольку большинство людей в таких случаях предпочи­тают скорее рисковать своей жизнью, чем оставаться неотмщенными, то мы можем на восьмом месте установить в качестве естественного закона правило, что ни один чело­век не должен делом, словом, выражением лица или жестом выказывать ненависть или презрение другому. Наруше­ние этого закона обычно именуется нанесением оскорбле­ния.

Девятый закон - против гордости. Вопрос о том, кто является лучшим человеком, не имеет места в естественном состоянии, где (как это было показано ранее) все люди равны. Существующее в настоящее время неравенство было введено гражданскими законами. Я знаю, что Аристо­тель в первой книге своей «Политики» 53 устанавливает в качестве основы своей доктрины, что некоторые люди предназначены самой природой к управлению, именно наиболее мудрые (к каковым он причислял и себя как философа), другие же - к службе (именно те, кто облада­ет сильным телом и не является, подобно ему, философом), как будто разделение на хозяев и слуг было установлено не соглашением людей, а различием ума, против чего говорит не только разум, но и опыт. В самом деле, мало найдется таких дураков, которые не предпочитали бы сами управ­лять собой и не быть управляемыми другими; и те, кто

118

считает себя мудрым, не всегда, не часто и почти никогда не одерживают победы, когда они вступают в борьбу с теми, кто не доверяет собственной мудрости. Если природа поэто­му сделала людей равными, то это равенство должно быть признано; если же природа сделала людей неравными, то равенство все же должно быть допущено, так как люди считают себя равными и вступят в мирный договор не иначе как на равных условиях. Вот почему я в качестве девятого естественного закона устанавливаю здесь, что каждый человек должен признать других равными себе от природы. Нарушение этого правила есть гордость.

Десятый закон - против надменности. Из этого закона вытекает другой, а именно что при вступлении в мирный договор ни один человек не должен требовать предоставле­ния себе какого-нибудь права, предоставить которое любо­му другому человеку он не согласился бы. Подобно тому как необходимо для всех людей, ищущих мира, отказаться от некоторых естественных прав, т. е. отказаться от свободы делать все, что им хочется, точно так же необходимо для человеческой жизни удержать некоторые права, как, на­пример, право управлять своим телом, пользоваться возду­хом, водой, движением, дорогами для передвижения и все­ми теми вещами, без которых человек не может жить или не может жить хорошо. Если в этом случае, т. е. при заключе­нии мира, люди требуют для себя того, чего они не желали бы предоставлять другим, то они поступают против преды­дущего закона, предписывающего признание естественного равенства, и, следовательно, против естественного закона. Те, кто соблюдает этот закон, называются скромными, а те, кто его нарушает, называются надменными. Греки называ­ли нарушение этого закона nA,eove|ia, т. е. желанием получить больше, чем причитается.

Одиннадцатый закон - беспристрастие. Точно так же если человек уполномочен быть судьей в споре между двумя людьми, то естественный закон предписывает, чтобы он беспристрастно их рассудил. Ибо в противном случае споры между людьми могут быть разрешены лишь войной. Поэтому тот, кто пристрастен в роли судьи, делает все от него зависящее, чтобы отклонить людей от использова­ния судей и арбитров, и, следовательно (вопреки ос­новному естественному закону), является причиной войны.

Соблюдение этого закона о равном распределении и воз­даянии каждому того, что ему принадлежит по разуму, называется беспристрастием и является (как я говорил

119

ранее) дистрибутивной справедливостью, нарушение же называется лицеприятием, по-гречески [ ].

Двенадцатый закон - равное использование общих ве­щей. Отсюда следует другой закон, а именно что неделимые вещи должны быть, если это возможно, использованы сообща, причем, если количество вещей позволяет, без ограничения, в противном же случае

- пропорционально числу тех, кто имеет право, ибо иначе распределение не­равномерно и небеспристрастно.

Тринадцатый закон - о жребии. Однако имеются неко­торые вещи, которые не могут быть ни делимы, ни исполь­зованы сообща. В этом случае естественный закон, предпи­сывающий беспристрастие, требует, чтобы право владения в целом, или, иначе (если устанавливается поочередное пользование), первоочередное владение, предоставлялось по жребию. Ибо равномерное распределение требуется естественным законом, а другого способа равномерного распределения нельзя представить.

Четырнадцатый закон - о первородстве и первом вла­дении. Жребий бывает двоякого рода: установленный и естественный. Установленный - это тот, который уста­навливается соглашением сторон; естественный же - это или первородство (то, что греки называют xXr|povojiict, т. е. данный по жребию), или первое владение.

Вот почему те вещи, которые не могут быть ни делимы, ни использованы сообща, должны быть присуждены перво­му владельцу, а в некоторых случаях перворожденному как приобретенные по жребию.

Пятнадцатый закон - о посредниках. То, что всем людям, которые являются посредниками мира, должна быть дана гарантия неприкосновенности,- это тоже

есте­ственный закон. Ибо закон, предписывающий мир как цель, предписывает посредничество как средство, а сред­ством для посредничества является гарантия неприкосно­венности.

Шестнадцатый закон - о подчинении арбитражу. И так как даже при самой большой склонности людей к соблюдению законов могут тем не менее возникнуть вопросы в отношении действий человека: во-первых, было ли оно завершено или нет, а во-вторых (если было), со­вершено ли действие против закона или нет, из которых первый есть вопрос факта, а второй - вопрос права, то, если заинтересованные стороны не соглашаются взаимно подчиниться решению третьего лица, они далеки от мира, как никогда. Этот третий, решению которого они подчиия-

120

ются, называется арбитром. И отсюда естественный закон, гласящий, что в случае спора стороны должны подчинить свое право решению арбитра.

Семнадцатый закон - никто не может быть судьей самого себя. Так как имеется, как мы видим, предположе­ние, что всякий человек делает все для своей выгоды, то никто не может быть справедливым арбитром в своем собственном деле. И если бы даже один из спорящих был справедлив, как никто, тем не менее на основании принци­па беспристрастия, требующего предоставления одинако­вых выгод обеим сторонам, мы, предоставляя одной стороне право быть судьей, должны были бы предоставить такое же право и другой стороне, и, таким образом, спор, являющий­ся причиной войны, оставался бы в силе, что было бы против естественного закона.

Восемнадцатый закон - никто не должен быть судьей в деле, в котором он в силу естественных причин имеет пристрастие. На том же основании не следует ставить арбитром того, кто явно извлекает больше пользы, чести или удовольствия от победы одной из сторон, ибо это озна­чало бы, что судья получил (хотя и помимо своей воли) взятку, и никто не обязан был бы доверять ему. Таким образом, и в этом случае оставались бы в силе спор и состо­яние войны, что было бы против естественного закона.

Девятнадцатый закон - о свидетелях. А так как в спо­рах о факте судья не должен доверять одной стороне больше, чем другой (если нет других аргументов), то он должен доверять третьему лицу, или третьему и четверто­му, или большему числу лиц, ибо иначе вопрос остался бы нерешенным и его решение было бы предоставлено силе, что было бы против естественного закона.

Таковы естественные законы, предписывающие мир как средство сохранения людей в массе и относящиеся лишь к учению о гражданском обществе. Имеются другие явле­ния, ведущие к гибели отдельных людей, как, например, пьянство и иные проявления невоздержанности. Это явле­ние можно было бы также причислить к тем, которые запрещены естественным законом. Но говорить о них нет необходимости, да и не совсем уместно это было бы здесь делать.

Правило, облегчающее рассмотрение естественных за­конов. И хотя все вышеизложенное может показаться слишком тонкой дедукцией естественных законов, чтобы стать доступным всем людям, большинство которых слиш­ком занято добыванием средств к жизни, а меньшинство

121

слишком нерадиво, чтобы понять такую дедукцию, однако, для того чтобы никто из людей не мог оправдываться незна­нием этих законов, они были резюмированы в одном легком правиле, доступном пониманию и самого неспособного человека. И это правило гласит: не делай другому того, чего ты не желал бы, чтобы было сделано по отношению к тебе. Это правило говорит и самому неспособному человеку, что в отношении естественных законов ему следует знать одно, а именно что, если, при взвешивании действий других людей и собственных, первые окажутся слишком тяжелы­ми, он должен положить их на другую чашу весов, а со­бственные действия - на их место, с тем чтобы его со­бственные страсти и самолюбие ничего не могли прибавить к весу действий других людей. Усвоив себе это правило, он убедится в разумности всех естественных законов.

Законы природы всегда обязывают совесть, но они эффективны только там, где они надежно гарантированы. Естественные законы обязывают in foro interno, т. е.

обязы­вают желать их осуществления, но они не всегда обязывают in foro externo, т. е. к проведению их в жизнь. Ибо тот, кто был бы скромен и мягок и выполнял бы все свои обещания в такое время и в таком месте, когда и где никто другой этого не делает, лишь отдал бы себя на разграбление дру­гим и уготовил бы себе первую гибель, что идет вразрез с основами всех естественных законов, требующих сохране­ния жизни. С другой стороны, тот, кто, имея достаточные гарантии того, что другие будут соблюдать по отношению к нему указанные законы, не соблюдает их сам, тот ищет своей гибели от насилия.

Всякий закон, обязывающий in foro interno, может быть нарушен не только действием, противоречащим закону, но также и действием, находящимся в согласии с ним, в том случае, когда человек считает это действие противореча­щим закону. Ибо хотя его действие в этом случае согласно с законом, его намерение, однако, направлено против зако­на, что является нарушением там, где обязательство лежит in foro interno.

Вечность естественных законов. Естественные законы неизменны и вечны. Ибо несправедливость, неблагодар­ность, надменность, гордость, криводушие, лицеприятие и остальные пороки никогда не могут стать правомерными, так как никогда не может быть, чтобы война сохраняла жизнь, а мир ее губил.

И легкость их соблюдения. Так как эти самые законы обязывают лишь к желанию и к усилиям, я имею в виду

122

непритворные и неизменные усилия, то их легко соблю­дать. Ибо там, где законы требуют лишь соответствующих усилий, тот, кто делает усилия в направлении их выполне­ния, исполняет их, а тот, кто исполняет закон, справедлив.

Наука об этих законах является истинной моральной философией. И наука об этих законах есть истинная и единственная моральная философия. Ибо моральная фило­софия есть не что иное, как наука о том, что такое добро и зло в поступках и в человеческом обществе. Добро и зло суть имена, обозначающие наши расположения и отвраще­ния, которые различны в зависимости от различий характе­ра, привычек и образа мыслей людей. И разные люди различаются между собой своими суждениями не только в отношении ощущений, именно в отношении того, что приятно и что неприятно вкусу, обонянию, слуху, осязанию и зрению, но также и в отношении того, что сообразно или несообразно с разумом в человеческих действиях. Мало того, тот же самый человек в разное время различен, и в од­но время он хвалит, т. е. называет добром, то, что в другое время он хулит и называет злом. Отсюда возникают диспу­ты, споры и в конце концов война. И поэтому до тех пор, пока человек находится в естественном состоянии (которое есть состояние войны), мерой добра и зла являются его личные влечения. Следовательно, все люди согласны в том, что мир есть добро, и в силу этого добром, т. е. моральными добродетелями, являются также пути или средства к миру, каковы (как я показал ранее) справедливость, признатель­ность, скромность, беспристрастие, прощение и все осталь­ные естественные законы; противоположные же качества суть порок, т. е. зло. Наука же о добродетели и пороке есть моральная философия, и поэтому истинное учение о есте­ственных законах есть истинная моральная философия. Однако, хотя философы-моралисты признают указанные добродетели и пороки, они все же не видят, чем первые хорощи; не понимая, что добродетели должны быть про­славлены как средства мирной, общительной и удобной жизни, они усматривают все их значение в умеренности страстей, как будто бы не причина, а степень дерзновения составляет мужество или же не причина, а размер дарения составляет щедрость.

Эти предписания разума люди обычно называют закона­ми, что, однако, не соответствует их сущности. Ибо эти предписания суть лишь заключения или теоремы относи­тельно того, что ведет к сохранению и защите людей, между тем как закон в собственном смысле означает предписание

123

того, кто по праву повелевает другими. Однако, если мы рассматриваем эти теоремы как возвещенные Богом, пове­левающим по праву всем, тогда они правильно названы законами.

ГЛАВА XVI

О ЛИЧНОСТЯХ, ДОВЕРИТЕЛЯХ И ОБ ОЛИЦЕТВОРЕННЫХ ВЕЩАХ

О личности. Личностью является тот, чьи слова или действия рассматриваются или как его собственные, или как представляющие слова или действия другого человека или какого-нибудь другого предмета, которым эти слова или действия приписываются поистине или посредством фикции.

Личность естественная и искусственная. Если слова или действия человека рассматриваются как его собствен­ные, тогда он называется естественной личностью. Если же они рассматриваются как представляющие слова или дей­ствия другого, тогда первый называется вымышленной, или искусственной, личностью.

Откуда произошло слово «личность». Слово личность (person) латинское, вместо которого греки имеют слово HQoaoanov, обозначающее лик или вид, подобно тому как ла­тинское persona обозначает наряд или внешний вид челове­ка, представляемого на сцене, а иногда специально ту часть этого наряда, которая скрывает лицо, например маску. С театральных подмостков это название было перенесено на всякого, представляющего речь или действие как в судили­щах, так и в театрах. Личность, таким образом, есть то же самое, что действующее лицо как на сцене, так и в жизнен­ном обиходе, а олицетворять - значит действовать или представлять себя или другого, а о том, кто действует за другого, говорится, что он носит его личность или действует от его имени (в каковом смысле применяет это слово Цице­рон, когда говорит: «Unus sustineo tres personas: mei, adversarii et judicis», т. е. «Я ношу три личности: мою собственную, моего противника и судьи») и называется в разных случаях различно: представитель, заместитель, наместник, поверенный, депутат, прокуратор и т. п.

Представитель. Доверитель. Полномочие. Что касается искусственных лиц, то слова и действия некоторых из них признаются как свои теми, кого они представляют. И тогда личность является представителем, а тот, кто признает своими его слова и действия, есть их доверитель. В этом

124

случае представитель действует по полномочию. Ибо дове­ритель в отношении действий есть то же самое, что собст­венник - по-латыни dominus, по-гречески хщюс, - в отношении имущества и владения. И подобно тому как право владения называется властью, так право производить какое-нибудь действие называется полномочием; так что под полномочием всегда понимается право производить какой-нибудь акт, а сделать по полномочию - значит сде­лать по поручению или с разрешения того, кому это право принадлежит.

Соглашение по полномочию связывает доверителя. От­сюда следует, что если представитель заключает соглаше­ние по полномочию, то он этим связывает доверителя в не меньшей степени, чем если бы последний сам заключал это соглашение, и не в меньшей степени обязывает его ко всем вытекающим из согласия последствиям. Поэтому все, что было сказано раньше (в главе XIV) о природе соглашения между двумя людьми непосредственно, верно также и в том случае, когда это соглашение заключено их представителя­ми или поверенными, имеющими от них полномочия, но лишь постольку, поскольку простираются эти полномочия. Поэтому тот, кто заключает соглашение с чьим-либо представителем, не зная, каковы его полномочия, делает это на свой страх и риск. Ибо никто не обязывается

согла­шением, на заключение которого он не давал полномочий, а следовательно, соглашением, заключенным против его полномочий или сверх данных им полномочий.

Но не представителя. Если представитель по приказа­нию доверителя делает что-либо против естественного закона, то в случае наличия предварительного соглашения о повиновении со стороны представителя нарушителем естественного закона является не представитель, а довери­тель, ибо хотя действие противоречит естественному зако­ну, однако не это действие, а, напротив, отказ от его со­вершения был бы против естественного закона, запрещаю­щего нарушать соглашения.

Полномочия предъявлены доверителем. Если кто-либо заключает соглашение с доверителем при посредстве пред­ставителя, не зная размера полномочий последнего и лишь поверив ему на слово, то, в случае если он на запрос, обра­щенный к доверителю о пределах полномочий представите­ля, не получил ясного ответа, его обязательство прекраща­ется. Ибо соглашение, заключенное с доверителем, недей­ствительно при отсутствии подтверждения со стороны последнего. Если же тот, кто заключает подобное соглаше-

125

ние, знал заранее, что ему нечего ожидать другого под­тверждения, кроме заявления представителя, тогда согла­шение действительно, ибо в этом случае представитель становится доверителем. Поэтому в случае действительно­сти полномочий соглашение обязывает доверителя, если же полномочия фиктивны, соглашение обязывает лишь пред­ставителя, так как последний сам становится в данном случае на место доверителя.

Вещи представляемые - неодушевленные. Имеются некоторые вещи, которые не могут быть представляемы на основе фикции. Неодушевленные вещи, как церковь, боль­ница, мост, могут быть представлены ректором, начальни­ком, смотрителем. Однако неодушевленные вещи не могут быть доверителями, а потому и не могут давать полномочий своим представителям. Однако эти представители могут быть уполномочены сохранять эти вещи их собственниками или управляющими вещей. Вот почему такие вещи не могут быть представляемы до учреждения какого-нибудь гражданского правительства.

Неразумные. Точно так же не могут быть представлены опекунами или кураторами лишенные разума дети, идиоты и сумасшедшие, но последним (пока продолжается их неразумное состояние) не может быть вменено ни одно совершенное ими действие, до тех пор пока они не смогут разумно обсудить его (когда они снова обретут свои ум­ственные способности). Однако, кто имеет власть над ними, может и в период их слабоумия дать полномочия опекуну, причем и это возможно лишь в гражданском состоянии, ибо до такого состояния не может быть власти над лицами.

Ложные боги. Идол, или образ воображения, может быть представляем. Так, например, языческие боги имели своих представителей в лице назначенных государством служителей культа и имели владения, имущество и права, посвященные и пожертвованные им людьми. Но идолы не могут быть доверителями, ибо идол - ничто. Полномочия служителям культа давало государство, и поэтому до уста­новления гражданского правления языческие боги не мог­ли иметь представителей.

Истинный Бог. Истинный Бог может иметь представи­телей. Первым таким представителем был Моисей, управ­ляющий сынами израилевыми (бывшими не его, а Божьим народом), не от своего имени заявляя: Так сказал Моисей, & от имени Бога: Так сказал Господь. Вторым был Сын Человеческий, его собственный Сын, наш пресвятой Спаси­тель Иисус Христос, пришедший не от Себя, а как посланец

126

Своего Отца, дабы обратить евреев и ввести все народы в Царство Своего Отца. Третьим был Святой Дух, гово­ривший и действовавший в апостолах, каковой Святой Дух пришел не от Себя, а был послан Отцом и Сыном.

Множество людей, выступающее в качестве одного лица. Множество людей становится одним лицом, когда оно представлено одним человеком или одной личностью, если на это представительство имеется согласие каждого из представляемых в отдельности. Ибо единство лица обуслов­ливается единством представителя, а не единством пред­ставляемых. И лишь представитель является носителем лица, и именно единого лица, а в отношении многих един­ство может быть понято лишь в этом смысле.

Каждый из них есть доверитель. А так как совокупность многих есть не один, а многие, то в этом случае следует говорить не об одном, а о многих доверителях в отношении того, что представитель говорит или делает от их имени. Дело обстоит таким образом, что каждый человек из этой совокупности дает своему общему представителю полномо­чия от себя отдельно, и если это неограниченные полномо­чия, то каждому вменяются все действия, совершенные представителем. Если же доверители ограничивают своего общего представителя в отношении объекта и размеров полномочий, то никому из доверителей не поручается больше, чем простираются их полномочия.

Представителем может быть много людей, превращен­ных в одно лицо благодаря большинству голосов. Если же представительство состоит из многих людей, то голос

боль­шинства должен быть рассматриваем как голос всех. Ибо если меньшинство высказывается (к примеру) утверди­тельно, а большинство - отрицательно, то число

выска­завшихся отрицательно более чем достаточно, чтобы по­крыть число высказавшихся утвердительно, и, таким обра­зом, оставшиеся избыточные отрицательные голоса явля­ются единственными голосами представительства.

Представительство четного числа людей не приносит пользы. А представительство четного числа людей, осо­бенно если это число невелико и если противоположные голоса распределены равномерно, часто бывает немым и неспособным к действию. Однако в некоторых случаях равномерное распределение противоположных голосов мо­жет решать вопрос. Например, при обвинении или оправда­нии равенство противоположных голосов судей уже одним тем, что оно не может служить к обвинению, ведет к оправ­данию, но не ведет, наоборот, к обвинению там, где оно не

127

привело к оправданию. Ибо не вынести обвинительного приговора по заслушании дела

- значит оправдать, но сказать, что неоправдание есть обвинение, было бы не­верно. То же самое верно, когда решается вопрос о том, привести ли приговор в исполнение немедленно или отсро­чить его на некоторое время. Ибо когда голоса в этом случае разделяются поровну, то отсутствие постановления о не­медленном исполнении есть постановление об отсрочке.

Отрицательное голосование. Если же имеется нечетное число, например три или более (людей или собраний), из которых каждая единица имеет право своим отрицатель­ным голосованием аннулировать утвердительное голосова­ние всех остальных, то такое число не является представи­тельством. Ибо вследствие различия мнений и интересов людей такое представительство часто и в случаях, чреватых большими последствиями, становится немым лицом и не­способным как ко многим другим вещам, так и к управле­нию людской массой, особенно во время войны.

Ответственными за действия других бывают люди двоя­кого рода. Первые - это доверители, которые, согласно моему предыдущему определению, просто признают свои­ми действия других лиц. Ко вторым относятся те, кто признает своим действие или соглашение, заключенное другим человеком, условно, т. е. они обязуются выполнить обязательства, взятые на себя другим, если последний их не выполнит или не выполнит к определенному сроку. И такие условно ответственные лица называются обычно

поручите­лями, по-латыни fidejussores и sponsores, а, в частности, если речь идет об обязательстве уплатить долги другого,- praedes; если же речь идет о том, чтобы предстать перед судом или магистратом,- vades 54.

ЧАСТЬ II

О ГОСУДАРСТВЕ

ГЛАВА XVII

О ПРИЧИНАХ, ВОЗНИКНОВЕНИИ И ОПРЕДЕЛЕНИИ ГОСУДАРСТВА

Цель государства - главным образом обеспечение безо­пасности. Конечной причиной, целью или намерением людей (которые от природы любят свободу и господство над другими) при наложении на себя уз (которыми они связаны, как мы видим, живя в государстве) является забота о самосохранении и при этом о более благоприятной жизни. Иными словами, при установлении государства люди руководствуются стремлением избавиться от бед­ственного состояния войны, являющегося (как было пока­зано в главе XIII) необходимым следствием естественных страстей людей там, где нет видимой власти, держащей их в страхе и под угрозой наказания, принуждающей их к вы­полнению соглашений и соблюдению естественных зако­нов, изложенных в XIV и XV главах.

Каковая не гарантируется естественным законом. В са­мом деле, естественные законы (как справедливость, бес­пристрастие, скромность, милосердие и (в общем) поведе­ние по отношению к другим так, как мы желали бы, чтобы поступали по отношению к нам) сами по себе, без страха перед какой-нибудь силой, заставляющей их соблюдать, противоречат естественным страстям, влекущим нас к при­страстию, гордости, мести и т. п. А соглашения без меча лишь слова, которые не в силах гарантировать человеку безопасность. Вот почему, несмотря на наличие естествен­ных законов (которым каждый человек следует, когда он желает им следовать, когда он может делать это без всякой опасности для себя), каждый будет и может вполне законно применять свою физическую силу и ловкость, чтобы обезо­пасить себя от всех других людей, если нет установленной власти или власти достаточно сильной, чтобы обеспечить

129

нам безопасность. И везде, где люди жили маленькими семьями, они грабили друг друга; это считалось настолько совместимым с естественным законом, что, чем больше человек мог награбить, тем больше это доставляло ему чести. В этих делах люди не соблюдали никаких других законов, кроме законов чести, а именно они воздержива­лись от жестокости, оставляя людям их жизнь и сельскохо­зяйственные орудия. Как прежде маленькие семьи, так теперь города и королевства, являющиеся большими рода­ми для собственной безопасности, расширяют свои вла­дения под всяческими предлогами: опасности, боязни завоеваний или помощи, которая может быть оказана завоевателю. При этом они изо всех сил стараются подчи­нить и ослабить своих соседей грубой силой и тайными махинациями, и, поскольку нет других гарантий безопасно­сти, они поступают вполне справедливо, и в веках их деяния вспоминают со славой.

А также соединением небольшого количества людей или семейств. Гарантией безопасности не может служить также объединение небольшого числа людей, ибо малейшее прибавление к той или иной стороне доставляет ей такое большое преимущество в физической силе, которое вполне обеспечивает ей победу и потому поощряет к завоеванию. То количество сил, которому мы можем доверять нашу безопасность, определяется не каким-то числом, а отноше­нием этих сил к силам врага; в таком случае для нашей безопасности достаточно, когда избыток сил на стороне врага не настолько велик, чтобы он мог решить исход войны и побудить врага к нападению.

Ни множеством людей, из которых каждый руковод­ствуется собственным суждением. Пусть имеется какое угодно множество людей, однако, если каждый будет руко­водствоваться в своих действиях лишь частными суждени­ями и стремлениями, они не могут ожидать защиты и покровительства ни от общего врага, ни от несправедли­востей, причиненных друг другу. Ибо, будучи несогласны­ми во мнениях относительно лучшего использования и при­менения своих сил, они не помогают, а мешают друг другу и взаимным противодействием сводят свои силы к нулю, вследствие чего они не только легко покоряются

немного­численным, но более сплоченным врагом, но и при отсут­ствии общего врага ведут друг с другом войну за свои частные интересы. В самом деле, если бы мы могли предпо­ложить, что большая масса людей согласна соблюдать справедливость и другие естественные законы при отсут-

130

ствии общей власти, держащей их в страхе, то мы с таким же основанием могли бы предположить то же самое и отно­сительно всего человеческого рода, и тогда не существовало бы, да и не было бы никакой необходимости в гражданском правлении или государстве, ибо тогда существовал бы мир без подчинения.

Что то и дело повторяется. Для безопасности, которую люди желали бы продлить на все время их жизни, недоста­точно, чтобы они управлялись и направлялись единой волей в течение какого-то времени, например в ходе одной битвы или войны. Ибо хотя они и одерживают победу про­тив иноземного врага благодаря своим единодушным уси­лиям, однако потом, когда общего врага уже нет или когда одна партия считает врагом того, кого другая считает дру­гом, они в силу различия своих интересов должны по необходимости разобщиться и снова быть ввергнутыми в междоусобную войну.

Почему некоторые создания, несмотря на то что у них нет разума и речи, живут в обществе без всякой принуди­тельной власти. Некоторые живые существа, как, напри­мер, пчелы и муравьи, живут, правда, дружно между собой (поэтому Аристотель и причислил их к общественным созданиям), а между тем каждое из них руководствуется лишь своими частными суждениями и стремлениями, и они не обладают способностью речи, при помощи которой одно из них могло бы сообщить другому, что оно считает необхо­димым для общего блага. Поэтому кто-нибудь, вероятно, захочет узнать, почему род человеческий не может жить точно так же. На это я отвечаю:

Во-первых, люди непрерывно соперничают между со­бой, добиваясь почета и чинов, чего указанные существа не делают, и, следовательно, на этом основании среди людей возникают зависть и ненависть, а в итоге и война, чего среди тех не бывает.

Во-вторых, среди указанных существ общее благо совпадает с благом каждого индивидуума, и, будучи от природы склонными к преследованию своей частной выго­ды, они тем самым творят общую пользу. Человеку же, самоуслаждение которого состоит в сравнении себя с дру­гими людьми, может приходиться по вкусу лишь то, что возвышает его над остальными.

В-третьих, указанные существа, не обладая (как люди) разумом, не видят и не думают, что видят какие-нибудь ошибки в управлении их общими делами, между тем как среди людей имеются многие, которые считают себя более

131

мудрыми и более способными управлять государственными делами, чем другие, и поэтому стремятся реформировать и обновлять государственный строй; одни - одним путем, другие - другим; и этим вносят в государство расстрой­ство и гражданскую войну.

В-четвертых, хотя указанные существа и обладают некоторой способностью пользоваться своим голосом, что­бы дать знать друг другу о своих желаниях и страстях, однако они лишены того искусства слова, при помощи которого некоторые люди умеют представить другим добро злом, а зло добром и преувеличить или преуменьшить по своей воле видимые размеры добра и зла, внося беспокой­ство в душу людей и смущая их мир.

В-пятых, неразумные существа не умеют делать разли­чие между неправомерностью и материальным ущербом, и поэтому, до тех пор пока им хорошо живется, они живут в мире со своими сотоварищами, между тем как человек становится наиболее беспокойным именно тогда, когда ему лучше всего живется, так как тогда он любит показывать свою мудрость и контролировать действия тех, которые управляют государством.

Наконец, согласие указанных существ обусловлено природой, согласие же людей

- соглашением, являющим­ся чем-то искусственным. Вот почему нет ничего удиви­тельного в том, что, для того чтобы сделать это согласие постоянным и длительным, требуется еще

кое-что (кроме соглашения), а именно общая власть, держащая людей в страхе и направляющая их действия к общему благу.

Происхождение государства (Commonwealth). Опреде­ление государства. Такая общая власть, которая была бы способна защищать людей от вторжения чужеземцев и от несправедливостей, причиняемых друг другу, и, таким образом, доставить им ту безопасность, при которой они могли бы кормиться от трудов рук своих и от плодов земли и жить в довольстве, может быть воздвигнута только одним путем, а именно путем сосредоточения всей власти и силы в одном человеке или в собрании людей, которое большин­ством голосов могло бы свести все воли граждан в единую волю. Иначе говоря, для установления общей власти не­обходимо, чтобы люди назначили одного человека или собрание людей, которые явились бы их представителями; чтобы каждый человек считал себя доверителем в отноше­нии всего, что носитель общего лица будет делать сам или заставит делать других в целях сохранения общего мира и безопасности, и признал себя ответственным за это; чтобы

132

каждый подчинил свою волю и суждение воле и суждению носителя общего лица. Это больше чем согласие или едино­душие. Это реальное единство, воплощенное в одном лице посредством соглашения, заключенного каждым человеком с каждым другим таким образом, как если бы каждый человек сказал другому: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое право и санкционируешь все его действия. Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким образом в одном лице, называется государством, по-латы-ни - civitas. Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно), того смертно­го Бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой. Ибо благодаря полномочиям, отданным ему каждым отдельным человеком в государстве, указанный человек или собрание лиц по­льзуется такой огромной сосредоточенной в нем силой и властью, что внушаемый этой силой и властью страх делает этого человека или это собрание лиц способным направлять волю всех людей к внутреннему миру и к вза­имной помощи против внешних врагов. В этом человеке или собрании лиц состоит сущность государства, которая нуждается в следующем определении: государство есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты.

Что такое суверен и подданный. Тот, кто является носителем этого лица, называется сувереном, и о нем гово­рят, что он обладает верховной властью, а всякий другой является подданным.

Для достижения верховной власти имеются два пути. Один - это физическая сила, например, когда кто-нибудь заставляет своих детей подчиниться своей власти под угрозой погубить их в случае отказа или когда путем войны подчиняют своей воле врагов, даруя им на этом условии жизнь. Второй - это добровольное соглашение людей под­чиниться человеку или собранию людей в надежде, что этот человек или это собрание сумеет защитить их против всех других. Такое государство может быть названо политиче­ским государством, или государством, основанным на установлении, а государство, основанное первым путем,

- государством, основанным на приобретении '.

133

В первую очередь я буду говорить о государстве, основанном на установлении.

ГЛАВА XV111

О ПРАВАХ СУВЕРЕНОВ В ГОСУДАРСТВАХ, ОСНОВАННЫХ НА УСТАНОВЛЕНИИ

Что означает акт установления государства. Мы гово­рим, что государство установлено, когда множество людей договаривается и заключает соглашение каждый с каждым о том, что в целях водворения мира среди них и защиты от других каждый, из них будет признавать как свои соб­ственные все действия и суждения того человека или собрания людей, которому большинство дает право пред­ставлять лицо всех (т. е. быть их представителем) незави­симо от того, голосовал ли он за или против них.

Последствия подобного установления. Из этого уста­новления государства производятся все права и способно­сти того или тех, на кого соглашением собравшегося народа перенесена верховная власть.

1. Подданные не могут изменять форму правления. Во-первых, так как народ заключает соглашение, то следует разуметь, что он не обязался каким-либо предыдущим соглашением к чему-нибудь противоречащему данному соглашению. Следовательно, те, кто уже установил госу­дарство и таким образом обязался соглашением признавать как свои действия и суждения одного, неправомерны без его разрешения заключать между собой новое соглашение, в силу которого они были бы обязаны подчиняться в чем-либо другому человеку. Поэтому подданные монарха не могут без его разрешения свергнуть монархию и вернуться к хаосу разобщенной толпы или перевести свои полномочия с того, кто является их представителем, на другого челове­ка или другое собрание людей, ибо они обязались каждый перед каждым признавать именно его действия своими и считать себя ответственными за все, что их суверен будет или сочтет уместным делать, и, таким образом, если бы хоть один человек не дал своего согласия, все остальные нару­шили бы свои обязательства по отношению к нему, что несправедливо, а так как, кроме того, каждый из них отдал верховную власть носителю их лица, то, свергая его, они отнимают у него то, что ему принадлежит по праву, что опять-таки является несправедливостью. Кроме того, если

134

тот, кто покушается на власть своего суверена, был бы им убит или наказан за эту попытку, то наказуемый был бы сам виновником своего наказания согласно обязательству, взятому на себя при установлении государства: признавать как исходящее от него самого все то, что его суверен будет делать. А так как для всякого человека является

неспра­ведливостью делать что-нибудь, за что он, по собственному признанию, заслуживает наказания, то покушение на пра­ва суверена уже и на этом основании является

неспра­ведливостью. А если некоторые люди ссылались в оправда­ние неповиновения своим суверенам на новое соглашение, заключенное не с людьми, а с Богом, то и это неправильно, ибо соглашение с Богом может быть заключено лишь при посредстве лица, представляющего личность Бога, каковым может быть лишь наместник Бога, обладающий верховной властью под владычеством Бога. Однако эта претензия на соглашение с Богом

- столь очевидная ложь даже перед собственной совестью этих людей, что она не только явля­ется низким и несправедливым поступком, но и свиде­тельствует о немужественном характере.

2. Верховная власть не может быть потеряна. Во-вторых, так как право представлять всех участвовавших в соглашении дано тому, кого делают сувереном путем соглашения, заключенного лишь друг с другом, а не сувере­ном с кем-нибудь из участников, то не может иметь место нарушение соглашения со стороны суверена, и, следова­тельно, никто из его подданных не может быть освобожден от подданства под предлогом того, что суверен нарушил ка­кие-либо обязательства. Что тот, кто стал сувереном, не заключает предварительного соглашения со своими под­данными - очевидно, ибо он должен был бы заключить соглашение или со всеми (multitude) как одной стороной соглашения или же несколько соглашений с каждым чело­веком в отдельности.

Однако заключить соглашение со всеми людьми как единым целым невозможно, так как до установления госу­дарства они не являются единым лицом, а если он заклю­чил много отдельных соглашений соответственно числу людей, то эти соглашения по приобретении им верховной власти становятся недействительными, ибо любое действие, на которое

какой-нибудь представитель этой толпы может указать как на нарушение договора, является действием суверена и всех остальных, так как оно совершено от лица и по праву каждого из них в отдельности.

Кроме того, если кто-либо один или несколько человек

135

утверждают, что суверен нарушил договор, заключенный им при установлении государства, а другие - или кто-либо другой из его подданных, или суверен сам - утверждают, что никакого нарушения не было, то в этом случае не име­ется судьи для решения этого спора, и мы снова, таким образом, отброшены назад к праву меча, и каждый человек снова получает право защищать себя собственной физиче­ской силой, что противоречит цели, поставленной людьми при установлении государства. Тщетна поэтому попытка предоставить кому-либо верховную власть на основе пред­варительного соглашения. Мнение, будто какой-либо

мо­нарх получает свою власть на основе соглашения, т. е. на известных условиях, вытекает из непонимания той простой истины, что соглашения являются лишь словами и сотрясе­нием воздуха и обладают силой обязать, сдерживать, ограничить и защитить человека лишь постольку, посколь­ку им приходит на помощь меч государства, т. е. несвя­занные руки того человека или собрания людей, которые обладают верховной властью и действия которых санкцио­нированы всеми подданными и исполнены силой всех подданных, объединенных в лице суверена. Однако, когда собрание людей стало сувереном, тогда ведь никто не

во­ображает, что такого рода соглашение могло иметь место при этом установлении, ибо кто же будет так глуп, чтобы сказать, что, например, народ Рима заключил соглашение с римскими подданными о том, что он будет держать вер­ховную власть на каких-то условиях, при нарушении которых римские подданные имеют право свергнуть власть римского народа. Но люди не замечают, что то, что верно в отношении народного правления, верно также в отноше­нии монархии. Это проистекает из честолюбия некоторых, расположенных больше к правлению собрания, участво­вать в котором они могут питать надежду, чем к монархии, при которой у них нет никакой надежды участвовать в правлении.

3. Никто не может, не нарушая справедливости, про­тестовать против установления суверена, провозглашенно­го большинством. В-третьих, если большинство согласным голосованием объявило кого-нибудь сувереном, то несог­ласный с этим постановлением должен по выяснении указанного результата или согласиться с остальными, т. е. признавать все действия, которые будут совершены сувереном, или он по праву может быть истреблен осталь­ными. Ибо если он добровольно вступил в соглашение со всеми собравшимися, то он тем самым в достаточно ясной

136

форме объявил свою волю (и этим молчаливо принял на себя обязательство) подчиняться всему, что постановит большинство. Поэтому, если он отказывается подчиниться или протестует против какого-нибудь постановления боль­шинства, он нарушает свой договор и поступает неспра­ведливо. Да и независимо от того, вступил ли он в соглаше­ние со всеми или нет, был он спрошен о своем согласии или нет, он должен или подчиниться их постановлениям, или быть остановлен в прежнем состоянии войны, при котором любой человек, не нарушая справедливости, может убить его.

Подданные не могут осуждать действия суверена.

В-четвертых, так как благодаря указанному установлению каждый подданный является ответственным за все дей­ствия и суждения установленного суверена, то отсюда

следует, что все, что бы последний ни делал, не может быть неправомерным актом по отношению к кому-либо из его подданных, и он не должен быть кем-либо из них обвинен

в несправедливости. Ибо тот, кто делает что-либо, на что он уполномочен другим, не может этим совершить неправо­ мерного акта по отношению к тому, кем он уполномочен.

При установлении же государства каждый отдельный чело­век является доверителем в отношении всего, что суверен делает, и, следовательно, всякий, кто жалуется на

неспра­ведливость со стороны суверена, жалуется на то, виновни­ком чего он сам является, и поэтому должен обвинять лишь самого себя. Да и самого себя он не должен обвинять, ибо

невозможно совершать несправедливость по отношению к самому себе. Верно, что люди, облеченные верховной властью, могут совершать пристрастные действия, но не

несправедливость и беззаконие в собственном смысле. Любой суверен ненаказуем подданным. В-пятых, и как вывод из только что сказанного, ни один человек,

облеченный верховной властью, не может быть по праву казнен или как-нибудь иначе наказан кем-либо из своих подданных. Ибо каждый подданный, как мы видели,

явля­ется ответственным за действия своего суверена. Следова­тельно, наказывая суверена, подданный наказывает друго­го за действия, совершенные им самим.

Суверен - судья в вопросах о том, что необходимо для мира и защиты своих подданных. И так как целью учреждения верховной власти являются мир и общая

защита, а право на цель дает право и на ведущие к ней средства, то к правам человека или собрания, обладающего верховной властью, относится также право быть судьей

137

в делах мира и защиты, а также в делах того, что препят­ствует их осуществлению. Суверен, таким образом, имеет право предпринять все, что он считает необходимым в це­лях сохранения мира и безопасности путем предупрежде­ния раздоров внутри и нападения извне, а когда мир и безопасность уже утрачены, предпринять все необходи­мое для их восстановления.

И судья в отношении того, каким доктринам следует их учить. И поэтому,

в-шестых, в компетенцию верховной власти входит быть судьей в отношении того, какие мнения и учения препятствуют и какие содействуют водворению мира, и, следовательно, в каких случаях, в каких рамках и каким людям может быть предоставлено право обращать­ся к народной массе и кто должен расследовать доктрины всех книг, прежде чем они будут опубликованы 2. Ибо действия людей обусловлены их мнениями, и в хорошем управлении мнениями состоит хорошее управление дей­ствиями людей с целью водворения среди них мира и согла­сия. И хотя единственным критерием учения должна быть истина, однако это не противоречит тому, чтобы учения регулировались также с точки зрения их отношения к делу мира. Ибо учение, противодействующее миру, не может в большей мере быть истинным, чем мир и согласие - направленными против естественного закона. Поэтому в государстве, где вследствие небрежности или неловкости правителей или учителей с течением времени стали общеп­ринятыми ложные учения, противоположные истины могут оказаться вредными. Однако следует добавить, что вне­запное вторжение какой-нибудь новой истины само по себе еще никогда не взрывало мир. Это вторжение может лишь возбудить войну, которая тлела подспудно. Ибо люди, которые до того нерадиво управляются, что они смеют поднять оружие для защиты или введения какого-нибудь мнения, находятся еще в состоянии войны, и их состояние есть не мир, а лишь приостановление военных действий из боязни друг друга. И они живут как бы в состоянии непре­рывного приготовления к военным действиям. Вот почему в сферу компетенции суверена входит быть судьей или назначать всех судей мнений и учений, что необходимо в целях мира и предупреждения раздора и гражданской войны.

7. Право предписывать подданным правила, с помощью которых каждый из них столь хорошо знает, что именно является его собственностью, что уже никто другой не может, не нарушив справедливости, отнять ее у него.

138

В-седьмых, к верховной власти относится вся власть пред­писывать правила, указывающие каждому человеку, каки­ми благами он может пользоваться и какие действия он может предпринять, не оказываясь стесненным в этом отношении

кем-либо из своих сограждан. И именно это люди называют собственностью. Ибо до установления вер­ховной власти (как уже было показано) все люди имели право на все, каковое право необходимо вело к войне, и поэ­тому эта собственность, которая необходима для мира и зависит от установления верховной власти, есть акт этой власти в целях установления гражданского мира. Эти правила о собственности (или о моем и твоем), о добре, зле, закономерном и незакономерном в человеческих действиях суть гражданские законы, т. е. особенные законы каждого отдельного государства, хотя термин гражданский закон приурочивается теперь к древним гражданским законам города Рима, законы которого в силу его главенства над большей частью тогдашнего мира были там гражданским законом.

8. Суверену также принадлежат судебная власть и пра­во решать споры. В-восьмых, составной частью верховной власти является право юрисдикции, т. е. право рассмотре­ния и решения всех споров, могущих возникнуть относи­тельно закона, как гражданского, так и естественного, или относительно того или иного факта. Ибо без решения споров не может быть защиты подданного от обид со стороны

другого. Без такого решения споров остаются пустыми звуками законы о моем и твоем, и за всяким человеком в силу его естественного и необходимого стремления к самосохранению остается право защищаться собственной физической силой, т. е. остается состояние войны, противоречащее той цели, ради которой установлено каждое государство.

9. И право объявления войны и заключения мира в зависимости от того, что он найдет более полезным. В-девятых, в компетенцию верховной власти входит право объявления войны и заключения мира с другими народами

и государствами, т. е. право судить о том, что требуется в данный момент в интересах общего блага и какие силы должны быть для данной цели собраны, вооружены и оплачены, а также какая сумма должна быть собрана с под­

данных для покрытия расходов. В самом деле, гарантию защиты доставляют каждому народу его вооруженные си­лы, а сила армии состоит в объединении ее сил под единым командованием, которое поэтому принадлежит суверену,

139

ибо одно право командования над вооруженными силами без всякого другого установления делает того, кто обладает этим правом, сувереном. Вот почему, кто бы ни был генера­лом армии, лицо, обладающее верховной властью, всегда является генералиссимусом (generalissimo).

И право выбора всех советников и министров, как гражданских, так и военных.

В-десятых, к правам верхов ной власти относится право выбора всех советников,

мини­стров, должностных лиц и чиновников, как гражданских, так и военных. Так как мы видели, что целью учреждения верховной власти является осуществление общего мира

и защиты, то отсюда следует, что суверен должен обладать властью использовать те средства, которые он сочтет наибо­лее подходящими для этого.

И право награждать и наказывать той мерой, какую он сам сочтет разумной (если более ранний закон ее не определил). В-одиннадцатых, суверену предоставлено право награждать богатством и почестями, а также наклады­вать телесные и денежные наказания, как и наказание бесчестьем, на всякого подданного в соответствии с ранее

изданным сувереном законом. А если такого закона не было, то суверену предоставлено право награждать и нака­зывать соответственно тому, как он это сочтет разумным,

чтобы поощрить людей к служению государству или удержать их от нанесения вреда ему.

И право установления почетных титулов и табели

о рангах. И наконец, принимая во внимание, какую цену люди от природы склонны придавать самим себе, какого уважения они требуют от других и как мало они ценят

остальных людей и что из всего этого непрерывно проистекают среди них соперничество, раздоры, заговоры и, наконец, война, ведущая к их взаимному истреблению и к

ос­лаблению их сопротивления общему врагу, необходимо, чтобы существовали законы о почестях и установленная государством градация ценности людей, оказавших или

способных оказать услугу государству, и чтобы тот или другой человек был облечен властью претворить эти законы в жизнь. Но мы уже показали, что верховная власть имеет

не только право распоряжения войсками государства, но также и право суда во всех спорах. Поэтому суверену при­ надлежит также право раздавать почетные титулы и

опре­делять то положение в обществе, которое каждый человек должен занимать, и те знаки уважения, которые подданные должны оказывать друг другу при публичных и частных

встречах.

140

Эти права неделимы. Таковы права, образующие сущ­ность верховной власти и являющиеся признаками, по которым человек может определить того человека или то собрание людей, которые облечены верховной властью. Ибо эти права непередаваемы и неделимы. Право чеканить монету, распоряжаться имуществом и личностью

несовер­шеннолетних наследников, право преимущественной по­купки на базарах и все другие уставные прерогативы суверен может перенести на кого-нибудь без всякого ущер­ба для своего права защиты подданных. Если же суверен переносит на другого право распоряжения войсками, то сохранение за собой права судебной власти будет беспо­лезно, так как он будет лишен силы привести законы в исполнение; а если он уступает

кому-либо свое право взимать налоги, то пустым остается его право распоряжать­ся военными силами; если он отказывается от права направлять те или иные доктрины, то боязнь духов может толкнуть людей на восстание.

Таким образом, какое бы из указанных прав ни рассмат­ривать, мы увидим, что при отпадении одного удержание всех остальных прав не может произвести никакого эффек­та в сохранении мира и справедливости, являющихся целью установления всех государств. Именно это разделе­ние имеется в виду, когда говорится, что царство, разде­ленное в самом себе, не может сохраниться3, ибо без такого предварительного разделения никогда не может случиться, чтобы оно разделилось на две борющиеся между собой армии. Если бы раньше большая часть населения Англии не придерживалась мнения, что указанные права были разделены между королем, лордами и палатой общин, то народ никогда не был бы разделен и дело не дошло бы до гражданской войны - сначала из-за политических разног­ласий, а затем из-за разногласий по вопросу о свободе религии. Эта гражданская война послужила людям таким уроком в отношении верховных прав, что теперь (в Ан­глии) найдутся немногие, которые не видят, что эти права неделимы и таковыми они будут признаны при ближайшем восстановлении мира и будут признаваться до тех пор, пока не забудутся пережитые бедствия, но не дольше, разве что простонародье станет более просвещенным, чем оно было до сих пор.

Не может быть никакого пожалования прав суверена без прямого отречения от верховной власти. Так как эти права являются существенными и неделимыми, то отсюда необходимо следует, что, в какой бы форме ни было пожало-

141

вано сувереном кому-нибудь какое-либо из этих прав, пожалование недействительно, если только при этом не было прямого отречения от верховной власти и если пожа­лованный продолжает по-прежнему именовать жалующего сувереном. Ибо если суверен пожаловал все, что он может, но мы возвращаем ему обратно его верховную власть, то все его права, как неделимые между собой и неотделимые от верховной власти, восстанавливаются.

Власть и честь подданных исчезают в присутствии верховной власти. Так как эта огромная сфера компетен­ции неделима и неотделима от верховной власти, то малообоснованно мнение тех, которые говорят о суверен­ных королях, что хотя они singulis majores, т. е. имеют большую власть, чем каждый из их подданных в отдельно­сти, однако они unrversis minores, т. е. имеют меньшую власть, чем все их подданные в совокупности. В самом деле, если под всеми в совокупности не разумеется совокупное тело как единое лицо, то все в совокупности означает то же самое, что каждый в отдельности, и выражение бессмыс­ленно. Если же под всем в совокупности разумеют их как единое лицо (носителем какового лица является суверен), тогда власть всех в совокупности тождественна власти суверена, и, таким образом, приведенное выше утвержде­ние опять-таки бессмысленно. Нелепость своего утвержде­ния авторы его достаточно хорошо видят там, где верховная власть принадлежит народному собранию, но они не видят его там, где она принадлежит монарху, и, однако, верхов­ная власть остается той же независимо от того, кому она принадлежит.

Как власть, так и честь суверена должны быть больше, чем власть и честь любого или всех его подданных. Ибо верховная власть является источником всех почестей. До­стоинства лорда, герцога и принца суть создания ее рук. Как слуги при господине, так и подданные в присутствии суверена - все равны и лишены всякого почета. И хотя, когда они находятся вне поля зрения суверена, одни из них представляются выше рангом, другие - ниже, однако в его присутствии они не больше, чем звезды в присутствии солнца.

Верховная власть не столь пагубна, как отсутствие ее, и вред возникает тогда, когда большинство с трудом подчи­няется меньшинству. Могут, однако, возразить здесь, что состояние подданных, вынужденных безропотно подчи­няться прихотям и порочным страстям того или тех, кто имеет в своих руках такую неограниченную власть, явля-

142

ется чрезвычайно жалким. И обыкновенно бывает так, что те, кто живет под властью монарха, считают свое жалкое положение результатом монархии, а те, кто живет под властью демократии или другого верховного собрания, приписывают все неудобства этой форме государства, меж­ду тем как власть, если только она достаточно совершенна, чтобы быть в состоянии оказывать защиту подданным, одинакова во всех ее формах. Те, кто жалуется на ука­занные стеснения, не принимают во внимание, что положе­ние человека всегда связано с тем или иным неудобством и что величайшие стеснения, которые может иногда испы­тывать народ при той или иной форме правления, едва чувствительны по сравнению с теми бедствиями и ужасаю­щими несчастьями, которые являются спутниками граж­данской войны, или с тем разнузданным состоянием без­властия, когда люди не подчиняются законам и не призна­ют над собой никакой принудительной власти,

удерживаю­щей их от грабежа и мести. Эти люди не принимают также во внимание, что величайшие притеснения, испытываемые подданными со стороны верховных правителей, проистека­ют не из того, что они, правители, ожидают для себя удовольствия или выгоды от разорения или ослабления своих подданных, чья сила составляет их собственную силу и славу, а обусловлены тем, что упорная скаредность самих подданных, неохотно идущих на материальные жертвы для своей собственной защиты, ставит их правителей перед необходимостью извлечь из них все, что можно, в мирное время, с тем чтобы иметь средства в случае крайней или внезапной необходимости для организации сопротивления или победы над своими врагами. Ибо все люди от природы снабжены теми замечательными увеличительными стекла­ми (каковыми являются их страсти и себялюбие), сквозь которые каждый маленький платеж представляется им великой обидой, и лишены тех подзорных труб (именно морали и гражданской науки), чтобы видеть издали те бедствия, которые грозят им и которых нельзя избежать без таких платежей.

143