Часть 8.

заплатит за него своими страданиями, которые являются полным выкупом за всякого рода грехи, как за меньшие, так и за большие, ибо и те и другие в равной мере искупа­ются этими страданиями.

Пятое место - это текст из Матфея 5, 22: Всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему «рака» [пустой человек], подле­жит синедриону, а кто скажет «безумный», подлежит геенне огненной. Из этих слов Беллармин выводит три вида греха и три вида наказания, причем лишь последний грех будет наказан геенной огненной, и, следовательно, мень­шие грехи будут наказаны за гробом, в чистилище. На это умозаключение нет и намека в каком бы то ни было из толкований, данных до сих пор выше цитированным сло­вам. Разве в загробной жизни имеются для разбора дел и вынесения приговора по разным преступлениям такие же различные судебные инстанции, как те, которые существо­вали у евреев во времена нашего Спасителя, а именно суд и синедрион? Разве не принадлежит всякая юрисдикция Христу и его апостолам? Для понимания этого текста поэтому мы должны рассматривать его не изолированно, а в контексте как с предшествующими, так и с последую­щими словами. Наш Спаситель в этой главе толкует закон Моисея. Этот закон евреи считали исполненным тогда, когда они не нарушали его грамматического смысла, хотя бы они нарушали содержание или смысл, вложенный в закон законодателем. И между тем как евреи полагали, что шестая заповедь нарушается лишь убийством человека, а седьмая - лишь когда мужчина спит с чужой женой, наш Спаситель говорит им, что внутренний гнев человека на своего брата, если этот гнев напрасен, есть человекоубий­ство. Вы слышали,- говорит он,- закон Моисея: «не убий; кто же убьет, подлежит суду судей или синедриона»; я же говорю вам, что всякий гневающийся на брата своего напрасно или сказавший ему «рака» или «безумный», повинен в человекоубийстве и будет наказан в день Суда, когда будут восседать Христос и апостолы, геенной огнен­ной. Таким образом, вышеприведенные слова употреблены не для различения между разными преступлениями, раз­ными судилищами и разными наказаниями, а чтобы осу­дить то различие между грехом и грехом, которое евреи выводили не из различия устремленности воли к повинове­нию Богу, а из различия их земных судилищ, и чтобы показать им, что тот, кто стремится вредить своему брату, хотя бы это стремление выявилось лишь в брани или со-

486

вершенно не выявилось, будет ввергнут в геенну огненную судьями и синедрионом, которые в день Суда будут пред­ставлять собой не различные судилища, а одно и то же. Учитывая это, не могу понять, что может быть выведено отсюда в доказательство существования чистилища.

В-шестых, Беллармин цитирует Луку 16, 9: Приобре­тайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители. Эти слова Беллармин приводит в доказательство значения призыва умерших святых. Однако смысл этих слов ясен, а именно что мы должны своим богатством приобретать друзей среди бедных и этим приобрести их молитвы, пока они живы. Подающий бедному дает взаймы Господу.

В-седьмых, Беллармин цитирует Луку 23, 42: Помяни меня, Господи, когда приидешъ в Царствие Твое! Поэтому, говорит Беллармин, может быть отпущение грехов и после земной жизни. Однако это заключение неправильно. Наш Спаситель простил злодея уже тогда, а при своем втором пришествии он вспомнит о нем, чтобы воскресить его снова к вечной жизни.

В-восьмых, он цитирует Деяния 2, 24, где апостол Петр говорит о Христе, что Бог воскресил Его, освободив от мук смерти, потому что ей невозможно было удержать Его. Это место Беллармин толкует как сошествие Христа в чистили­ще, чтобы освободить некоторые души от их мучений, между тем как очевидно, что освобожден был сам Христос. Именно его не могли удержать смерть или гроб, а не души в чистилище. Но если принять во внимание то, что говорит Беза в своих примечаниях к этому тексту, то ясно будет, что вместо мук должно стоять узы, и тогда нет никакого основа­ния искать в этом тексте намека на чистилище.

ГЛАВА XLV

О ДЕМОНОЛОГИИ И О ДРУГИХ ПЕРЕЖИТКАХ РЕЛИГИИ ЯЗЫЧНИКОВ

Корни демонологии. Впечатление, произведенное на органы зрения светлыми телами, воздействующими на глаза по одной ли прямой линии или по многим, путем ли отражения от темных тел или путем преломления при проходе сквозь прозрачные тела, производит в живых существах, наделенных Богом такими органами, образ объекта, который породил этот отпечаток. Этот образ назы-

487

вается зрением, причем нам кажется, что оно есть не простой образ, а само тело вне нас, точно так, как при силь­ном нажиме на глаз человеку представляется свет вне его и перед ним, но этого света никто, кроме него, не восприни­мает, так как в действительности нет такого противодей­ствия во внутренних органах, которое давит вовне. И если движение, произведенное этим давлением, продолжается и после того, как обусловивший его объект удален, то мы имеем то, что называется представлением, памятью и сно­видением - во сне, а иногда при сильном расстройстве органов вследствие болезни или возбужденного состояния. Обо всем этом я уже кратко говорил в главах II и III.

Так как природа зрения не была открыта древними, стремившимися к естественному знанию, а тем более теми, кто вообще не размышляет о предметах, столь далеких, как эта отрасль знания, от их повседневного обихода, то людям трудно было полагать, что эти чувственные образы и образы фантазии есть что-то иное, нежели реально существующие вне нас предметы. При этом некоторые считают, что эти объекты, так как они исчезают неизвестно куда и неизве­стно как, абсолютно бестелесны, т. е. не материальны, или суть формы без материи, цвет и фигура без соответствую­щего тела, являющегося их носителем, и что они могут надеть на себя, как платье, воздушные тела, чтобы сделать их, когда они хотят, видимыми для наших глаз; а другие говорят, что эти объекты есть тела и живые существа, но сделанные из воздуха или другого тонкого и эфирного материала, который сгущается, когда эти существа хотят стать видимыми. Но представители того и другого взгляда сходятся на том, чтобы называть эти существа демонами. Как будто покойники, которые им снятся, пребывают не в их собственном мозгу, а в воздухе, или на небе, или в аду и суть не фантомы, а привидения, что так же неразумно, как если бы кто-нибудь сказал, что он видел в зеркале свое собственное привидение или привидение звезд в реке, или называл бы видимый лик солнца величиной приблизитель­но около фута демоном или привидением того великого Солнца, которое озаряет своим светом весь видимый мир. В силу указанного люди боялись этих фантомов как су­ществ, обладающих неведомой, т. е. неограниченной, властью делать им добро или причинять зло, и, следова­тельно, дали возможность правителям языческих госу­дарств регулировать этот страх установлением демоноло­гии (чем были особенно заняты или особенно прославились поэты как главные жрецы языческой религии) в целях

488

достижения общественного мира и необходимого для этого повиновения подданных. При этом жрецы делали одних демонов добрыми, а других - злыми, пришпоривая под­данных первыми к соблюдению законов и пользуясь вторы­ми как уздой, чтобы удержать подданных от нарушения законов.

Каковы были демоны древних. Каковы были те предме­ты, которым они давали имя демонов, видно отчасти из генеалогии их богов, написанной Гесиодом, одним из наи­более древних поэтов Греции, а отчасти из других историй, о чем я уже кое-что сказал в главе XII этого трактата.

Как эти учения распространялись. При помощи своих колоний и завоеваний греки распространили сферу влия­ния своего языка и литературы на Азию, Египет и Италию. Необходимым следствием этого было и распространение их демонологии, или (как апостол Павел это называет) их учения о дьяволах. В результате учением о дьяволах оказа­лись заражены и евреи, как те, что жили в Александрии, так и те, что жили в других местах.

Каким путем они проникли к древним евреям. Но евреи называли демонами только злых духов, а не добрых и злых, как это делали греки. Добрых же демонов они называли Духом Божиим и считали пророками тех, в чье тело такие демоны входили. Короче говоря, все необыкновенное в хо­рошем смысле евреи приписывали Духу Божиему, а все плохое

- какому-нибудь демону, xaxo6ai|Acov - злому демону, т. е. дьяволу. Поэтому они называли беснующимися, т. е. одержимыми бесами, тех, кого мы называем сумасшед­шими или лунатиками; или тех, кто страдает падучей; или тех, кто говорил что-нибудь, что евреи вследствие непони­мания считали абсурдом. Точно так же они о не очень опрятных людях говорили, что они одержимы нечистым духом, а о немом человеке - что он одержим немым дьяво­лом. Об Иоанне Крестителе (Матф. 7, 20) ввиду необычай­ности его постов они говорили, что в нем сидит бес. А наше­му Спасителю, говорившему, что, кто соблюдает слово его, не увидит смерти вовек, они сказали: Теперь узнали мы, что бес в тебе, Авраам умер, и пророки умерли. И снова, когда наш Спаситель сказал (Иоан. 8, 52), что они ищут убить его, они ответили ему. Бес в тебе, и поэтому его надо убить. Отсюда вытекает с очевидностью, что евреи при­держивались тех же взглядов относительно призраков, а именно что они не призраки, т. е. идолы воображения, а реальные объекты, независимые от представления.

Почему же наш Спаситель не отверг это учение. Однако,

489

если это учение неверно, спросит кто-нибудь, почему же наш Спаситель не восстал против него и не опровергал его? Мало того, почему он по разным поводам употребляет такие выражения, которые как будто подтверждают это учение? На это я отвечаю, что, прежде всего, там, где Христос гово­рит, что Дух не имеет ни плоти, ни костей, он хотя этим и подтверждает, что духи существуют, однако не отрицает, что они тела. А там, где апостол Павел говорит: Мы вос­креснем как духовные тела, он признает природу духов, но лишь в том смысле, что они являются телесными духами, что нетрудно понять. Ибо воздух и многие другие вещества являются телами, хотя они не мясо, не кости и не какое-нибудь другое грубое тело, которое можно различать глазом. Однако когда наш Спаситель говорит бесу и прика­зывает ему выйти из человека, то разве такая речь не является совершенно неуместной, если под бесом понимать болезнь, как безумие, или бешенство, или

какой-нибудь телесный дух? Разве болезнь может слышать? Или разве может телесный дух пребывать в теле из мяса и костей, полном уже жизненных и органических духов? Нет ли поэтому духов, которые не имеют тела и не являются одним лишь представлением? На первый из этих вопросов я отве­чаю, что приказание, обращенное нашим Спасителем к бе­зумию или бешенству, которое он лечил, не более неуме­стно, чем было его приказание лихорадке, ветру и морю, ибо и они не способны слышать, или не более неуместно, чем было приказание Бога свету, тверди небесной, Солнцу и звездам, когда он приказал им быть. Ибо они не могли слышать, пока они не существовали. Но эти речи вовсе не неуместны, ибо они обозначают силу Слова Господня. Не более неуместно поэтому приказание выйти из человеческо­го тела, обращенное к безумию или бешенству (к так называемым бесам, которые в таких случаях обычно подра­зумевались) . Что касается второго вопроса, относительно их бестелесного естества, то я не заметил ни одного места в Писании, из которого можно было бы заключать, что кто-либо был когда-нибудь одержим другим телесным духом, кроме своего собственного, при помощи которого он двига­ется.

Писание отнюдь не учит, что духи бестелесны. Апостол Матфей (4, 1) говорит, что непосредственно после того, как на нашего Спасителя спустился Святой Дух в форме голу­бя, наш Спаситель возведен был Духом в пустыню, и то же самое повторяется (Лук. 4, 1) в следующих словах: Иисус, исполненный Духа Святаго... поведен был Духом в пусты-

490

ню, где очевидно, что под духом подразумевается Святой Дух. Это не может быть истолковано как одержимость, ибо Христос и Святой Дух являются одной и той же

субстан­цией, следовательно, при этом не имеет места одержимость одной субстанции или одного тела другим. И если в следую­щих стихах говорится, что Христос был поведен дьяволом в Иерусалим и поставлен на крыле храма, то разве мы можем заключить, что он был одержим дьяволом и поведен туда силой? И опять: Возведши его на высокую гору, дьявол показал ему оттуда все царства вселенной. И тут мы не должны верить, что Иисус был одержим или принужден дьяволом силой; точно так же мы не должны верить, что существует где-либо настолько высокая гора (согласно буквальному смыслу), что дьявол мог показать с ее верши­ны всю вселенную. Какой же другой смысл может иметь это место, если не тот, что Иисус по собственному побужде­нию пришел в пустыню и что Его передвижения туда и обратно, из пустыни в Иерусалим и оттуда на гору, были видением? Этому соответствует также фраза апостола Лу­ки, что Иисус был поведен в пустыню не Духом, а в Духе, между тем как относительно его возведения на гору и на крыло храма апостол Лука повторяет выражение апостола Матфея, как этого требует природа видения.

Далее, когда апостол Лука говорил об Иуде Искариоте, что в него вошел сатана, после чего он пошел и говорил с первосвященниками и начальниками, как предать им Христа, то на это можно ответить, что под вхождением сатаны, т. е. врага, подразумевается враждебное и преда­тельское намерение продать своего Господа и Учителя. Ибо, подобно тому как под Святым Духом часто в Писании подразумеваются добрые намерения и хорошие склонно­сти, данные Святым Духом, точно так же под вхождением сатаны могут подразумеваться нечестивые мысли и намере­ния врагов Христа и его учеников. Ибо если нельзя сказать, что сатана вошел в Иуду, прежде, чем последний возымел свое злое намерение, то нелепо было бы также сказать, что Иуда сначала стал врагом Христа в душе, а после этого вошел в него сатана. Поэтому вхождение сатаны и пре­ступное намерение были одно и то же.

Однако если не существует нематериального духа и че­ловеческие тела не могут быть одержимы телесным духом, то почему же, можно опять спросить, наш Спаситель и его апостолы не проповедовали этого народу в таких ясных выражениях, чтобы у людей не оставалось никаких сомне­ний на этот счет? Однако вопросы, подобные этим, выходят

491

за пределы того, что необходимо для спасения христиани­на. Ибо точно так же люди могли бы спросить, почему Христос, который мог бы дать всем людям веру, благоче­стие и всякого рода моральные качества, дал их лишь некоторым, а не всем и почему он предоставил исследова­ние естественных причин и научной истины естественному разуму и прилежанию людей и не дал всего этого всем людям или кому-нибудь из них путем сверхъестественного откровения. Точно так же можно было бы задавать всякие другие вопросы этого рода, на которые можно тем не менее привести правдоподобные и соответствующие духу религии основания. Ибо, подобно тому как Бог, когда он привел израильтян в обетованную землю, не обеспечил им раз навсегда мира и безопасности путем покорения всех наро­дов вокруг них, а оставил многие из этих народов как угрозу, чтобы пробуждать время от времени религиозный дух и религиозное рвение евреев, точно так же и наш Спа­ситель, ведя нас к своему Царству Небесному, не устранил всех трудностей вопросов мироздания, а оставил их, дабы упражнять наше трудолюбие и разум. Задачей его пропове­ди было лишь показать нам ясный и прямой путь к спасе­нию, именно веру в догмат, что он был Христом, сыном живого Бога, посланным в мир, чтобы пожертвовать собой за наши грехи, а при своем втором пришествии царствовать во славе над своими избранными и спасти их от их врагов вовеки. На пути к этому спасению мнение об одержимости духами или о привидениях не является препятствием, хотя оно дает некоторый повод сойти с пути истины и следовать собственным измышлениям. Если мы требуем от Писания ответа на все те вопросы, возникновение которых может смутить нас при исполнении господних заповедей, то мы можем с таким же основанием жаловаться на Моисея за то, что он не установил момента сотворения подобных духов так, как он установил время сотворения земли, моря, людей и зверей. Заключаю. Я нахожу в Писании указание на то, что существуют ангелы и духи, добрые и злые, но я не нахожу в нем указания на то, чтобы они были бестелесными, подобно тем призракам, которых люди видят в темноте, во сне или в своих видениях и которые по-латыни называются spectra и считаются демонами. И я нахожу, что имеются телесные духи, хотя тонкие и невидимые, но никакое чело­веческое тело не было одержимо или обитаемо ими, и что тела святых будут такими духовными телами, как их назы­вает апостол Павел.

Практика изгнания бесов иная, чем та, которая была

492

в ранней (primitive) церкви. Тем не менее противополож­ное учение, а именно мнение о том, что существуют бесте­лесные духи, в такой мере преобладало до сих пор в церкви, что на нем построен ритуал заклинания бесов, т. е. изгна­ния бесов заклинанием, который, хотя и редко и робко применяемый, не совсем еще отошел в прошлое. То обстоя­тельство, что в ранней церкви было много одержимых бесами и мало сумасшедших и других больных странными болезнями, между тем как в наше время мы часто слышим о сумасшедших и многих из них видим, но мало слышим об одержимых бесами, происходит от изменения не природы, а имен. Однако другой вопрос: чем же объясняется, что раньше апостолы и после них в течение некоторого времени наставники церкви исцеляли все эти странные болезни, а в наше время мы не наблюдаем, чтобы пастыри церкви совершали нечто подобное? Почему также в наше время всякий искренне верующий не имеет власти делать все то, что делали верующие в ту пору, т. е. то, о чем мы читаем следующее (Марк 16, 17, 18): Именем Моим, Христа, будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не вредит им, возложат руки на больных, и они будут здоровы - и все это без всяких других слов, кроме именем Иисуса. Вероятно, это объясняется тем, что подобные необычайные дары давались церкви лишь в течение того времени, пока люди верили целиком Христу и ожидали своего блаженства лишь в его грядущем Царстве, и, следовательно, люди были лишены этих сверхъестественных даров Бога, когда стали искать власти и богатства и, полагаясь на свою собствен­ную хитрость, стали добиваться царства мира сего.

Другой пережиток язычества - поклонение иконам, сохранившееся в церкви, но не привнесенное в нее. Другим пережитком язычества является поклонение иконам, не установленное ни Моисеем в Ветхом завете, ни Христом в Новом завете и даже не принесенное с собой язычниками, а лишь сохранившееся у них после того, как они

присоеди­нились к Христу. До того как наш Спаситель стал пропове­довать, общей религией язычников было почитание в каче­стве богов тех образов, которые остаются в мозгу от

воздей­ствия внешних тел на наши органы чувств и которые обыкновенно называются идеями, идолами, призраками, причудливыми образами, так как они суть представления о тех внешних телах, которые их вызывают, и не более реальны, чем те предметы, которые стоят перед нами во сне. Вот почему апостол Павел говорит: Мы знаем, что

493

идол - ничто. Этим он хотел сказать не то, что изображе­ния из металла, камня или дерева есть ничто, а лишь что то, чему в изображениях поклонялись, чего боялись и что считали Богом, есть простая фикция, имеющая свое место, обитель, движение или бытие лишь в движениях мозга. И воздавание этим призракам Божеских почестей есть то, что в Писании называется идолопоклонством и бунтом против Бога. Так как Бог был царем евреев, а Его на­местником сначала был Моисей, а затем первосвященник, то, если бы народу было разрешено поклоняться и мо­литься образам, являющимся представлениями его соб­ственной фантазии, он бы перестал подчиняться истинно­му Богу, с которым эти изображения не имеют никакого сходства, а также Его высшим служителям, Моисею и пер­восвященникам, и каждый человек из народа управлял бы сам собой соответственно своим вкусам, что вследствие от­сутствия единения повело бы к крайнему разрушению госу­дарства и к собственной гибели народа. Поэтому первым законом Бога было, чтобы евреи не почитали богами Alienos Deos, т. е. богов чужих народов, а лишь одного истинного Бога, который соизволил говорить с Моисеем и через него дать им законы и наставления в целях обеспечения им мира и спасения их от врагов. А вторым законом было, чтобы они не делали себе никакого изображения собственного изобре­тения для поклонения. Ибо это подобно свержению одного царя и подчинению другому, будь он поставлен соседним народом или нами самими.

Ответ на вопрос относительно некоторых текстов, ко­торые якобы одобряют поклонение иконам. В пользу установления икон для поклонения или в пользу

уста­новления их в местах богослужения приводятся, во-пер­вых, примеры о херувимах над кивотом завета Господня и о медном змее; во-вторых, ряд текстов, в которых нам заповедано почитать некоторые существа за их отношение к Богу, а также почитать подножие Бога, и, наконец, неко­торые тексты, которыми санкционировано религиозное почитание священных предметов. Но прежде чем я перейду к критической проверке доказательности этих текстов, я должен объяснить, что следует понимать под поклонени­ем и что под изображениями и идолами.

Что такое поклонение. Я уже показал в главе XX этого трактата, что почитать - значит высоко ценить могуще­ство какого-нибудь лица и что эта оценка измеряется сравнением почитаемого лица с другими. Но так как ничто не может быть сравниваемо с Богом в отношении могуще-

494

ства, то было бы не богопочитанием, а богохульством, если бы мы его могущество считали менее чем бесконечным. И такое почитание по самой своей природе есть нечто скры­тое, внутреннее чувство. Но внутренние мысли людей, проявляющиеся вовне в их словах и действиях, суть знаки нашего почитания, и эти слова и действия называются поклонением, по-латыни - cultus. Поэтому молиться ко­му-нибудь, клясться его именем, повиноваться ему, быть ревностным и угодливым в служении ему, короче говоря, все слова и действия, означающие боязнь обидеть, желание угодить, есть поклонение независимо от того, искренни те слова и действия или притворны; и так как они суть знаки почитания, то они называются почитанием.

Различие между божественным и гражданским почита­нием. Поклонение, которое мы проявляем по отношению к тем, кого мы считаем только людьми, например по

отно­шению к королям и власть имущим, есть гражданский культ. Поклонение же, которое мы проявляем по отноше­нию к тому, кого мы почитаем Богом, в каких бы словах, церемониях, жестах или других действиях это ни выража­лось, есть религиозный культ. Падать ниц перед королем, если падающий считает его лишь человеком, есть граждан­ский культ. Тот же, кто лишь снимает шапку в церкви по той причине, что он считает церковь храмом Божиим, совершает религиозный культ. Те, кто ищет разницу между гражданским и религиозным культом не в намерении поклоняющихся, а в словах 6ouXeia и XaxQeia, ошибаются. Ибо имеются слуги двух родов. Одни подчинены абсолют­ной власти их господ, как, например, рабы, захваченные на войне, и их потомки; тела таких рабов не находятся в их собственной власти, жизнь их настолько зависит от воли их господ, что они могут лишиться ее при малейшем непови­новении, и они покупаются и продаются, как скот; такие рабы назывались 6oi5Xoi, а их служба - 8ot>X.eia. Другие служат добровольно - за плату или в надежде получить какое-нибудь благодеяние от господ. Такие слуги называ­ются Фт]тес;, т. е. домашней челядью, на службу которой господин имеет право, лишь поскольку это оговорено в заключенном между ними соглашении. Общее между этими двумя родами слуг то, что они работают по заданиям дру­гого. И слово KaxQic, есть название, общее для тех и других и обозначающее человека, работающего на другого в ка­честве раба или вольнонаемного слуги. Слово AaTQeia обозначает, таким образом, всякую службу вообще, между тем как слово 6ouXeia обозначает лишь службу невольни-

495

ков или состояние рабства. Оба этих слова употребляются в Библии вперемежку для обозначения нашей службы Богу: боозХе'ш - потому что мы рабы Божий, [ ]

- потому что мы служим ему. И во всякого рода службе заключается не только повиновение, но и поклонение; т. е. такие действия, жесты и слова, которые обозначают почитание.

Что такое образ (image). Фантомы. Образ в самом строгом значении слова есть подобие какого-либо видимого предмета; в этом смысле фантастические формы, призраки или иллюзии, которые видимые тела представляют зрению, являются лишь образами. Таков, например, вид человека при его отражении или преломлении в воде или вид солнца или звезд, как они представляются нашему зрению не­посредственно в воздухе. Все эти видимые предметы нере­альны, как нереально то место, где они нам представля­ются: их величины и фигуры не тождественны величинам и фигурам объектов; они изменяются в зависимости от органов зрения или вследствие применения стекол; они часто присутствуют в нашем воображении и представля­ются нам во сне, когда объект отсутствует; наконец, они меняют свой цвет и форму, как предметы, зависящие исключительно от нашей фантазии. Это именно те образы, которые первоначально и наиболее соответственно названы идеями и идолами. Названия эти взяты из греческого язы­ка, на котором слово el'6a> означает видеть. Они называ­ются также фантомами, что на том же языке означает призраки. И от слова образ (image) одна из способностей человеческой природы названа воображением (imaginati­on). Отсюда очевидно, что нет и не может быть образа невидимого предмета.

Очевидно также, что не может быть образа бесконечного объекта. Ибо все образы и призраки, произведенные дей­ствием на нас видимых вещей, имеют фигуру, а фигура есть величина, ограниченная во всех направлениях. Вот почему не может быть образа ни Бога, ни человеческой души, ни духов, а могут быть лишь образы видимых тел, т. е. тел, имеющих свет в себе или освещенных светящимися телами.

Вымысел. Материализованные образы. Подобно тому как человек может рисовать в своем воображении формы, которых он никогда не видел, составляя фигуры из частей различных тварей, как поэты творят своих кентавров, химер и других невиданных чудовищ, точно так же человек может дать материал этим формам, создавая такие фигуры из дерева, глины или металла. Последние тоже называются

496

образами в силу сходства их не с каким-нибудь реальным предметом, а с некоторыми фантастическими обитателями мозга - творца этих фигур. Но между этими идолами, как они первоначально существуют в мозгу, и ими же, как они нарисованы, вырезаны в дереве и отлиты в металле, име­ется сходство, в силу чего о материальных телах, создан­ных искусством, можно сказать, что они являются образа­ми фантастических идолов, созданных природой.

Однако в более широком смысле под словом «образ» понимается также представительство одной вещи другой. Так, например, земной суверен может быть назван образом Бога и низшее должностное лицо может быть названо образом земного суверена. Очень часто язычники в своем идолопоклонстве мало заботились о сходстве их материаль­ных идолов и их фантазии, и все же первые назывались образами последних. Ибо неотесанный камень ставился как изображение Нептуна и разных других образов, далеких от тех форм, в которых язычники представляли себе своих богов. И в наши дни мы видим многие изображения Девы Марии и других святых, не имеющие никакого сходства между собой и не соответствующие чьему-либо представле­нию и все же достаточно хорошо служащие той цели, для которой они воздвигнуты. А целью этой было вызвать при помощи одних лишь имен представление об упомянутых в истории лицах, к которым каждый человек приурочил бы умственный образ собственного творчества или не приуро­чил бы никакого. Следовательно, образ в широком смысле слова есть или подобие, или представительство какого-нибудь видимого объекта, или, как это большей частью бывает, и то и другое.

Однако имя «идол» имеет в Писании более широкое значение, обозначая также Солнце, звезды или другое видимое или невидимое создание, если они почитаются как боги.

Что такое идолопоклонство. Показав, что значит покло­няться и что такое образ, я перейду теперь, объединив эти понятия, к рассмотрению того, что понимается под тем идолопоклонством, которое запрещается второй заповедью и в других местах Писания.

Поклоняться образу - значит охотно совершать те внешние действия, в которых выявляется почитание или материала, из которого сделан образ, т. е. дерева, камня, металла и т. п., или того призрака, для получения подобия или представительства которого материалу приданы были форма, или фигура, или почитание того и другого как

497

единого одушевленного тела, состоящего из материала и призрака - как бы из тела и души.

Стоять с непокрытой головой перед человеком, обладаю­щим могуществом и властью, или перед троном государ­ства, или в других подобных местах, где государь приказы­вает быть в таком виде в его отсутствие,- значит воздавать этому человеку или государю гражданские почести, ибо это знаки почитания не стула или места, а лица и не есть идоло­поклонство. Но если бы тот, кто это делает, предположил, что душа государя находится в стуле, и обратился к стулу с петицией, то это были бы религиозный культ и идоло­поклонство.

Просить короля о том, что он способен для нас сделать, хотя бы мы падали перед ним ниц,- значит воздавать ему лишь гражданские почести, ибо мы признаём этим за коро­лем лишь человеческое могущество; но молиться ему о ниспослании хорошей погоды или о чем-нибудь, что может для нас сделать один лишь Бог, есть религиозный культ и идолопоклонство. С другой же стороны, если ко­роль принуждает кого-нибудь к таким действиям под угрозой смертной казни или другого сурового телесного наказания, то это не идолопоклонство. Ибо поклонение, которого требует себе суверен под угрозой наказания, означает не то, что повинующийся в этом случае искренне почитает суверена как Бога, а лишь то, что он желает спасти себя от смерти или бедственной жизни; но то, что не есть знак искреннего почитания, не есть поклонение и потому не идолопоклонство. И нельзя также сказать, что тот, кто это делает, позорит себя или кладет камень преткновения перед своим ближним. Ибо, как бы мудр и умен ни был тот, кто поклоняется в такой форме, никто другой не может из его внешних действий заключить, что он эту форму покло­нения одобряет, а лишь то, что он это делает из страха и что это не его действие, а действие его суверена.

Поклоняться Богу в каком-нибудь специальном месте, обратившись лицом к образу или к определенному месту,- не значит поклоняться этому месту или образу или почи­тать таковые, а значит лишь признать их святыми, т. е. при­знать этот образ или место изъятыми из обиходного пользо­вания. Ибо таков смысл слова «святой», а именно что оно подразумевает не новое качество в месте или образе, а лишь новое отношение благодаря посвящению того или другого Богу. Вот почему такое поклонение Богу не идолопоклон­ство в такой же мере, как не было таковым поклонение Богу перед медным змеем, или как не было идолопоклонством со

498

стороны евреев, когда они, находясь вне собственной стра­ны, обращались во время молитвы лицом к храму Иеруса­лима, или как не было идолопоклонством со стороны Моисея, когда он снял свою обувь перед горящей купиной на месте, примыкавшем к горе Синай. Так как это место Бог избрал как место, куда Он являлся, чтобы дать законы народу Израиля, то оно было святой землей не в силу при­сущей ему святости, а в силу отделения его в пользование Бога. В такой же мере не было идолопоклонством со сторо­ны христиан поклонение Богу в церквах, которые были однажды торжественно посвящены Богу для этой цели властью царя или других истинных представителей цер­кви. Но поклоняться Богу как одухотворяющему такие образы или присутствующему в таких местах, т. е. покло­няться ограниченному месту как бесконечной субстанции, есть идолопоклонство, ибо такие конечные боги суть лишь идолы воображения, не имеющие никакой реальности, и они называются в Писании именами «суета», «ложь» и «ничто». Точно так же является идолопоклонством почи­тание образов и мест не как одухотворенных или обитаемых Богом, а как напоминающих о Боге или каком-нибудь его деянии, если эти образы или места посвящены Богу или установлены властью частных лиц, а не властью наших верховных пастырей. Ибо заповедь гласит: не делай себе никакого изображения. Бог повелел Моисею сделать медно­го змея, он его сделал не себе, и поэтому это деяние не было против заповеди. Но сотворение золотого тельца Аароном и народом было идолопоклонством не только потому, что они считали этого тельца Богом, а также потому, что они сотворили его для религиозной надобности, не имея на то полномочий ни от Бога, их суверена, ни от Его наместника Моисея.

Язычники почитали в качестве богов Юпитера и других, которые были людьми, совершившими, может быть, при жизни великие и славные дела, а детьми Бога они считали разных мужчин и женщин, предполагая, что они родились от бессмертного Бога и смертного человека. Это было идо­лопоклонством, так как они установили такую религию по собственному усмотрению, не будучи на то уполномочены Богом - ни Его вечным законом разума, ни Его позитив­ным законом, данным в Откровении. Но хотя наш Спаси­тель был человеком, относительно которого мы также веруем, что Он был бессмертным Богом и Сыном Бога, однако это не идолопоклонство, так как эта вера зиждется не на нашей фантазии или нашем суждении, а на Слове

499

Божием, данном нам через откровение в Писании. А что касается культа в форме таинства причащения, то, если слова Христа это Мое тело означают, что и Он сам, и то, что имеет вид хлеба в Его руке, и не только это, но и все кажу­щиеся куски хлеба, которые когда-либо были или будут освящены священниками, являются столькими же телами Христа, которые, однако, все вместе составляют одно тело, тогда таинство причащения не идолопоклонство, ибо оно санкционировано нашим Спасителем. Но, если этот текст означает нечто другое (хотя нет иного текста, который подтвердил бы такое предположение), тогда указанный обряд есть обоготворение человеческого установления и, следовательно, идолопоклонство. В самом деле, недоста­точно сказать: Бог может пресуществлять хлеб в тело Христа, ибо и язычники считали Бога всемогущим и могли бы на этом основании с не меньшим успехом оправдывать свое идолопоклонство, утверждая, как и другие, что их дерево и камень пресуществлены в Бога всемогущего.

Поскольку имеются люди, утверждающие, что бого-вдохновенность есть вхождение в человека Святого Духа, а не приобретение Божиих даров учением и размышлени­ем, то я полагаю, что они стоят перед опасной дилеммой. Ибо если они не поклоняются тем людям, которых считают боговдохновенными, то впадают в неблагочестие, не обо­готворяя сверхъестественного присутствия Бога. С другой же стороны, если они поклоняются этим людям, они со­вершают идолопоклонство, ибо апостолы никогда не до­пустили бы такого поклонения по отношению к себе. Поэтому наиболее правильно будет верить, что когда в Пи­сании рассказывается, что на апостолов спустился голубь, или что Христос дохнул на них, давая им Святой Дух, или что Святой Дух давался возложением рук, то под этим разумеется, что Богу угодно было пользоваться или прика­зать пользоваться всем этим как знаками своего обетования содействовать тем лицам в их рвении проповедовать его Царство, а также содействовать тому, чтобы их беседы были не оскорбительны, а назидательны для других.

Клеветнический культ образов. Помимо идолопоклон­нического культа образов бывает еще клеветнический культ их, который тоже есть грех, но не идолопоклонство. Ибо идолопоклонство есть культ, выражающийся в знаках внутреннего и искреннего почитания, но клеветнический культ представляет собой лишь кажущееся почитание и мо­жет часто сочетаться с внутренним и глубоким отвращени­ем как к образам, так и к фантастическим демонам, или

500

идолам, которым они посвящены. Такого рода культ имеет своим источником лишь страх смерти или другого жестоко­го наказания, и тем не менее он является грехом со стороны тех, кто его практикует, если это люди, на которых другие смотрят как на светочи, указывающие им путь. Ибо, идя по их стопам, люди могут лишь споткнуться и сойти с путей религии. Примеры же тех, кого мы не уважаем, не оказыва­ют на нас никакого влияния, предоставляют нас соб­ственной старательности и осторожности и, следователь­но, не являются причиной нашего падения.

Если поэтому пастырь, законно призванный учить и направлять других, или

кто-либо иной, пользующийся большим уважением как ученый, из страха внешне

покло­няется идолу и при этом не показывает свой страх и отвра­щение так же явно, как и свое поклонение, то такой человек своим мнимым одобрением идолопоклонства бесчестит дру­гих. Ибо другие, наблюдая действия своего учителя или того, чьи знания они высоко ценят, приходят к заключе­нию, что эти действия сами по себе законны. И такое бесчестие есть грех и совращение. Но если это делает чело­век, не являющийся пастырем и не пользующийся высокой репутацией за свою ученость в вопросах христианской религии, и кто-нибудь следует его примеру, то это не совра­щение, так как второй не имел никакого основания следо­вать примеру первого. И если он ссылается на этот пример, то это с его стороны лишь пустой предлог, чтобы оправдать себя перед людьми. Ибо если необразованному человеку, находящемуся во власти короля-идолопоклонника или идо­лопоклоннического государства, приказывают под угрозой смерти поклоняться идолу и он это делает, ненавидя этот идол в душе, то он хорошо делает, хотя, если бы он имел мужество предпочесть смерть исполнению такого приказа­ния, он бы поступил еще лучше. Но если бы то же самое сделал пастырь, взявший на себя обязанность распростра­нять в качестве вестника Христа христианское учение между всеми народами, то это было бы не только греховным бесчестием в отношении совести всех христиан, но и веро­ломным нарушением взятых на себя обязанностей.

Общий итог всего сказанного до сих пор в отношении культа образов сводится к тому, что всякий поклоняющий­ся в образе или в каком-либо творении его материалу или призраку собственной фантазии, пребывающему, как он полагает, в этом материале, или и тому и другому или всякий верующий, что такой предмет, не имеющий ни ушей, ни глаз, слышит его молитвы или видит его предан-

501

ность,- всякий такой совершает идолопоклонство. Тот же, кто лицемерно практикует такой культ из страха наказа­ния, совершает грех, если это человек, пример которого может оказать влияние на его братьев. Однако тот, кто поклоняется Творцу вселенной перед таким образом или в таком месте, которое не было воздвигнуто и не было из­брано им самим, а было предписано Словом Господним, как, например, евреи поклонялись в течение известного времени Богу перед херувимами и перед медным змеем6, а некоторое время также внутри Иерусалимского храма или обратившись лицом к нему,- тот не совершает никако­го идолопоклонства.

Что касается теперь поклонения святым образам, ре­ликвиям и другим предметам, как это практикуется в наши дни в римской церкви, то я утверждаю, что это ни разреше­но Словом Божиим, ни внесено в римскую церковь основ­ными догматами ее учения, а часть их была оставлена в ней при первоначальном обращении язычников, а затем под­держана, утверждена и усугублена римскими епископами.

Ответ на вопрос о доказательствах относительно херу­вимов и медного змия. Что касается доказательств, которые приводятся из Писания, а именно разные примеры того, как Бог велел поставить образы, то такие образы были поставлены не для того, чтобы народ или вообще кто-ни­будь поклонялся им; они были поставлены для того, чтобы народ поклонялся самому Богу перед ними, например перед херувимами над кивотом завета и перед медным змием. Ибо мы не читаем, чтобы священник или кто-либо иной поклонялся херувимам. Наоборот, мы читаем (4 Цар. 18, 4), что Езекия истребил медного змия, которого сделал Моисей, потому что народ кадил этому змию. Кроме того, эти примеры не даны нам в качестве образцов для подража­ния, так, чтобы мы тоже установили образы под тем предлогом, что мы, мол, поклоняемся Богу перед ними. Ибо слова второй заповеди не делай себе никакого изображения и т. д. делают различие между образами, которые Бог велел установить, и такими, которые мы сами устанавливаем. Нельзя поэтому приводить херувимов или медного змия как довод в пользу образов, выдуманных людьми, и культ, установленный Богом,- в пользу культа, произвольно установленного людьми. Следует еще и то принять во внимание, что, подобно тому как Езекия разбил в куски медного змея, которому поклонялись евреи, дабы они этого больше не делали, точно так же и христианские суверены обязаны разбивать образы, которым их подданные при-

502

выкли поклоняться, дабы не было больше повода для такого идолопоклонства. Ибо там, где в настоящее время в обычае поклонение образам, невежественный народ действительно верит, что образы обладают божественной силой, да и пастыри внушают ему, что некоторые из них заговорили, что на них показалась кровь и что они совершали чудеса, т. е. они полагают, что эти чудеса совершал святой, которо­го они отождествляют с образом или о котором думают, что он пребывает в нем. Поклоняясь тельцу, израильтяне полагали, что они поклоняются Богу, выведшему их из Египта, и тем не менее это было идолопоклонством, так как они полагали, что телец или есть сам Бог, или имеет Бога в своем брюхе. И хотя

кое-кто может считать невероятным, чтобы народ был настолько туп, чтобы считать образ Богом или святым и поклоняться Ему в качестве такового, однако Писание нам явно говорит обратное. Ибо, когда был сделан золотой телец, народ сказал (Исх. 32, 4): Вот бог твой, Израиль; в Писании же идолы Лавана (Быт. 31, 30) назва­ны богами. И мы ежедневно убеждаемся путем наблюдения над всякими людьми, что те, кто заботится лишь о своей утробе и своем покое, согласны скорее верить всякой неле­пости, чем беспокоить себя ее критической проверкой, считая свою веру как бы неотчуждаемой в силу опреде­ленного порядка, пока обратное не установлено ясным и новым законом.

Рисовать картины, следуя своей фантазии, не означает создавать идолов, но использование их в целях религиозно­го культа - идолопоклонство. Но из некоторых других мест церковники заключают, что позволительно изобра­жать ангелов, а также самого Бога,- как, например, из того, что Бог расхаживал по саду, что Иаков видел Бога на вершине лестницы, и из многих других видений и снов. Однако видения и сны, как естественные, так и сверхъесте­ственные, суть лишь фантомы, и тот, кто рисует образ того, что он видел в видении или во сне, дает изображение не Бога, а лишь своего фантома, т. е. делает идола. Я не гово­рю, что рисовать картину, следуя своей фантазии, есть грех, но считать ее, когда она нарисована, представитель­ством Бога противоречит второй заповеди, и она не может иметь иного употребления, как лишь быть объектом культа. То же самое может быть сказано об изображении ангелов и покойников, если изображения покойников не являются памятниками друзьям или людям, достойным памяти. Ибо такое употребление изображений есть не поклонение изо­бражениям, а гражданское почитание лица, не существую-

503

щего, но существовавшего. Но если это сделано по отноше­нию к изображению святого на том единственном основа­нии, что мы полагаем, будто он слышит наши молитвы и доволен теми почестями, которые мы ему оказываем, между тем как он мертв и лишен всех чувств, то мы припи­сываем ему более чем человеческое могущество, и посему это идолопоклонство.

Ввиду того, что ни в законе Моисея, ни в Евангелии нет никаких указаний в пользу религиозного почитания обра­зов или других представительств Бога, которые люди себе делают, или в пользу почитания какого-либо изображения того, что на небе, на земле или ниже земли, и ввиду того, что христианские короли, являющиеся живыми представи­телями Бога, не должны быть почитаемы подданными каким-либо действием, придающим им большее могуще­ство, чем то, на которое способен смертный человек,- ввиду всего этого нельзя себе представить, чтобы тот религиозный культ, который ныне в ходу, был внесен в церковь вследствие ошибочного понимания Писания. Остается поэтому предполагать, что этот культ был остав­лен в церкви благодаря тому, что при обращении в христи­анство язычников не были истреблены те изображения, которым эти язычники до своего обращения поклонялись.

Каким образом идолопоклонство сохранилось в церкви. Причинами такого сохранения образов являются неуме­ренное уважение к их художественным достоинствам и вы­сокие цены на них, что заставляло их собственников, хотя и обращенных и переставших поклоняться им как демонам, сохранить их в своих домах под тем предлогом, что они это делают в честь Христа, девы Марии, апостолов и других пастырей первобытной церкви. Ибо легко было, давая образам новые имена, превратить в изображение девы Марии и ее Сына, нашего Спасителя, то, что раньше, быть может, считалось изображением Венеры и Купидона, и точ­но так же из Юпитера можно было сделать Варнаву, из Меркурия - Павла и т. п. А так как светское честолюбие, постепенно закравшееся в душу пастырей, внушало им желание угодить новообращенным христианам, да к этому еще присоединилась и любовь к подобному почитанию, коего они могли ждать и для себя после смерти по примеру тех, кому оно уже досталось, то культ изображений Христа и апостолов становился все более и более идолопоклонниче­ским, если не считать того, что некоторое время после Константина разные императоры и епископы и вселенские соборы указывали на незаконность этого культа и протесто-

504

вали против него, но было уже слишком поздно или они протестовали слишком слабо.

Канонизация святых. Канонизация святых является другим пережитком язычества. Она не основана на ложном понимании Писания и является не новым изобретением римской церкви, а обычаем столь же древним, как само Римское государство. Первым был канонизирован в Риме Ромул, и это на основании сообщения Юлия Прокула, который присягал перед сенатом, что Ромул говорил с ним после своей смерти и уверял его, что он пребывает на небе и называется там Квирином и будет покровительствовать их государству. После этого сенат публично засвидетель­ствовал его святость. Юлий Цезарь и другие императоры после него были также канонизированы как святые, ибо к такого рода свидетельству сводится теперь обряд канони­зации, представляющий собой то же самое, что и аяоОёсоочд7 язычников.

Наследством от римских язычников объясняется и то обстоятельство, что папы получили имя и власть Pontifex Maximus. Это было имя того, кто после сената и народа имел в древнем государстве Рима верховную власть регули­ровать все церемонии и устанавливать догматы религии. А когда Август Цезарь превратил государство в монархию, то он взял себе лишь эту должность народного трибуна, т. е. верховную власть в государстве и в вопросах религии, и последующие императоры занимали ту же должность. Однако когда жил император Константин, первый при­знавший и узаконивший христианскую религию, то его исповеданию веры соответствовало предоставление регули­рования вопросов религии под его верховным надзором римскому епископу. Хотя ниоткуда не видно, чтобы епископ одновременно с этим получил имя pontifex, однако можно предположить, что последующие епископы присвои­ли себе это имя, чтобы поддержать ту власть, которую они осуществляли над епископами римских провинций. Ибо эту власть над другими епископами римские епископы имели не в силу какой-либо привилегии апостола Петра, а в силу привилегии города Рима, которую императоры всегда охотно поддерживали. Это с очевидностью доказыва­ется тем фактом, что, когда император сделал Константино­поль столицей империи, константинопольский епископ стал претендовать на одинаковую власть с римским

еписко­пом. И хотя в итоге это верховенство не без борьбы осталось за папой и он стал Pontifex Maximus, однако эту власть он осуществлял лишь именем императора и она не простира-

505

лась за пределы империи; а после того как император потерял свою власть в Риме, власть папы не простиралась дальше города Рима, хотя в Риме сам папа унаследовал власть императора. На основании указанного мы можем мимоходом заметить, что верховенство папы над другими епископами не простирается дальше территорий, в которых сам папа является гражданским сувереном, и тех террито­рий, где обладающий гражданской властью император явно избрал папу подвластным ему главным пастырем своих христианских подданных.

Ношение икон. Другим пережитком религии греков и римлян является ношение икон в процессии. Ибо греки и римляне также передвигали своих идолов с места на место в особого рода коляске, специально посвященной этой церемонии, и эту коляску римляне называли thensa и vehiculum Deorum 8, и изображение помещалось в раму, или раку, которую они называли ferculum. То, что римляне называли pompa, теперь называется процессией. В соответ­ствии с этим одной из божеских почестей, которые сенат воздал Юлию Цезарю, было то, что в помпе, или процессии, во время цирковых игр он должен был иметь thensam et ferculum - священную повозку и раку, что означало быть перевозимым как Бог, точь-в-точь как в наше время папы перевозятся швейцарцами под балдахином.

Горящие восковые свечи и факелы. Одной из особенно­стей процессий как у греков, так я у римлян было ношение горящих факелов и свечей перед изображениями богов. Впоследствии в этой форме воздавались почести римским императорам. Так, мы читаем, что, когда Калигула был провозглашен императором, он был перевезен из Мизены в Рим в центре толпы народа, причем дороги были уставле­ны алтарями и скотом для жертвоприношений и горящими факелами. А о Каракалле мы читаем, что он был принят в Александрии с фимиамом, с бросанием цветов и ??????????, т. е. с факелами; ибо ???????? назывались у греков те, кто носил горящие факелы в религиозных процессиях. А впоследствии набожный, но невежествен­ный народ много раз чествовал своих епископов такого рода помпами с восковыми свечами, а изображения нашего Спасителя и святых он чествовал постоянно в самой церкви. И таким образом, вошло в обычай употреблять при богослужении восковые свечи, и это употребление было установлено некоторыми древними соборами.

Язычники имели также свою aqua lustralis, т. е. святую воду. Римская церковь подражает язычникам также в отно­-

506

шении святых дней. Язычники имели свои вакханалии, а мы имеем соответствующие им храмовые праздники. Язычники имели свои сатурналии, а мы имеем карнавалы и свободу для слуг во вторник первой недели Великого поста. Язычники устраивали процессии в честь бога Приа­па, мы же воздвигаем мачту для получения приза и танцу­ем вокруг нее, а танцы являются одной из форм богослуже­ния. Язычники имели свои процессии, названные Ambarva­lia, а мы устраиваем процессии вокруг полей в Неделю о слепом 9. И я не думаю, что этим исчерпывается список церемоний, которые остались в церкви со времени первого обращения язычников. Это лишь все те, что пришли мне на память в данную минуту. Я не сомневаюсь, что если кто-­нибудь внимательно проследит то, что сообщается в книгах по истории относительно религиозных ритуалов греков и римлян, то он найдет еще больше старых пустых мехов язычества, которые наставники римской церкви по не­брежности или в силу честолюбия наполнили новым вином христианства, которое не преминет со временем разорвать их.

ГЛАВА XLVI

О ТЬМЕ, ПРОИСТЕКАЮЩЕЙ ИЗ НЕСОСТОЯТЕЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ И ВЫМЫШЛЕННЫХ ТРАДИЦИЙ

Что такое философия. Под философией подразумева­ется познание, приобретенное путем рассуждения для отыскания свойства какого-либо предмета, исходя из способа его образования, или возможного способа его образова­ния, исходя из его свойства, и имеющее целью произвести, поскольку это позволяют материал и человеческие силы, действия, каких требует человеческая жизнь. Так, напри­мер, геометры, исходя из конструкции фигур, находят путем рассуждения многие их свойства, а исходя из их свойств, - новые способы их конструирования, дабы можно было измерять землю и воду и многое другое. Так, напри­мер, астроном на основании наблюдения восхода, захода и движения Солнца и звезд в разных частях неба открывает причины смены дня и ночи и разных времен года, благода­ря чему он ведет счет времени. Таковы же и разные другие науки.

Благоразумие (prudence) не является частью филосо­фии. Из этого определения явствует, что мы не должны

507

считать частью философии то первоначальное знание, кото­рое называется опытом и в котором заключается благоразу­мие. Ибо это знание не приобретается путем рассуждения, оно имеется у животных, так же как и у человека, и есть лишь удержание в памяти последовательности событий прошлого; в этих случаях пропуск малейшего обстоятель­ства, имеющего влияние на следствие, приводит к тому, что и самый благоразумный человек обманывается в своих ожиданиях, между тем как правильное рассуждение по­рождает одну лишь общую, вечную и непреложную ис­тину.

Не являются ли частью философии также ложные доктрины. Мы не должны поэтому называть философией ложные заключения. Ибо тот, кто рассуждает правильно и во вразумительных для него словах, никогда не может прийти к ложному заключению.

Сверхъестественное откровение. Не следует называть философией также то знание, которое человек приобрел благодаря сверхъестественному откровению, ибо оно не приобретено путем рассуждения.

Учения различных авторов, принятые на веру. Не следует также называть философией знание, приобретен­ное путем рассуждения на основе принятых на веру книг, ибо это не есть рассуждение от причины к следствию и от следствия к причине и такое знание есть не собственно знание, а вера.

О началах и прогрессе философии. Так как способность рассуждать неразрывно связана с употреблением речи, невозможно, чтобы не было несколько общих, столь же древних, как и сам язык, истин, открытых путем рассужде­ния. Дикие племена Америки не лишены некоторых до­брых нравственных правил и имеют некоторые познания в арифметике, умея складывать и делить не очень большие числа, однако они в силу этого не являются философами. Ибо, подобно тому как прежде, чем люди стали понимать значение хлебных злаков и виноградных лоз, или умели пользоваться ими как продуктом питания, или стали куль­тивировать их в полях и виноградниках, т. е. в то время, когда люди еще питались желудями и пили воду, уже имелись в небольшом количестве хлебные злаки и виног­радные лозы, которые были рассеяны по полям и лесам, точно так же имелись испокон веков различные правиль­ные, общие и полезные умозрения (speculations), как бы естественные растения человеческого разума. Но этих умозрений было вначале очень мало, и люди жили грубым

508

опытом. Не было никакого метода, т. е. никакого посева и никакого выращивания знания как такового, отдельно от плевел и диких растений - ошибок и догадок. А так как причиной такого отсутствия философского знания было отсутствие досуга вследствие необходимости заботиться об удовлетворении жизненных потребностей и защищать себя от соседей, то до учреждения больших государств положе­ние не могло быть иным. Досуг есть мать философии, а государство есть мать мира и досуга. Там, где были пер­вые большие и цветущие города, там впервые стали зани­маться философией. Гимнософисты Индии, маги Персии и жрецы Халдеи и Египта считаются наиболее древними философами 10, и эти страны были наиболее древними цар­ствами. Философия не возникала у греков и других народов Запада, пока их государства (по размеру, вероятно, не превышающие нынешних Лукку или Женеву) не пользова­лись ни миром, ибо они пребывали в постоянном страхе друг перед другом, ни досугом, ибо им надо было все время наблюдать друг за другом. Наконец, когда война объедини­ла многие из этих мелких греческих городов в несколько более крупных государств, тогда семь человек из разных частей Греции стали пользоваться репутацией мудрых: некоторые - за их моральные и политические изречения, а другие - за их знакомство с наукой халдеев и египтян, а именно с астрономией и геометрией. Но и тогда мы еще ничего не слышим о философских школах.

О философских школах афинян. После того как афиня­не победой над персидскими полчищами приобрели господ­ство на море и тем самым над всеми островами и приморскими городами архипелага как в Азии, так и в Европе и разбогатели, те, кто не имел никакого дела ни дома, ни в чужих краях, могли проводить время лишь в том, чтобы (по словам апостола Луки: Деян. 17, 21) говорить или слушать что-нибудь новое или публично преподавать фило­софию городскому юношеству. Каждый учитель избирал себе определенное место для этой цели. Платон избрал известные аллеи общественного пользования, названные Академией по имени некоего Академа, Аристотель - ал­леи храма Пана, названные лицеем, другие избрали Стою, крытую галерею, куда купцы свозили свои товары, а иные - другие места, где они могли застать слушателей из городской молодежи. То же самое делал Карнеад в Риме, когда он был там послом, что побудило Катона 11 посовето­вать сенату поскорее выпроводить его из Рима из боязни его деморализующего влияния на нравственность молодых

509

людей, которые охотно слушали интересные, как им каза­лось, беседы.

Этим было обусловлено то обстоятельство, что место, где кто-нибудь из них учил и спорил, называлось школой, что по-гречески означает «досуг», и сами их беседы назывались diatribae, т. е. времяпрепровождением. Точно так же и сами философы назывались в соответствии со своим направлени­ем, а некоторые из них - по имени своих школ. Так, например, последователи Платона назывались академика­ми, последователи учения Аристотеля - перипатетика­ми - от прогулок, во время которых он учил, а ученики 3енона назывались стоиками - от Стои, точно так, как если бы мы стали называть людей, собирающихся часто для болтовни и времяпрепровождения в Морфильде, в церкви апостола Павла и на бирже, по имени этих мест.

Тем не менее люди были очень увлечены этим обычаем, и с течением времени он получил распространение по всей Европе и значительной части Африки, так что почти в каждом государстве создавались и поддерживались на государственный счет школы для лекций и диспутов.

О школах евреев. В древности, как до пришествия нашего Спасителя, так и после него, имелись также школы среди евреев, но это были школы, в которых толковался их закон. Ибо хотя эти школы назывались синагогами, т. е. со­браниями народа, однако, поскольку в них каждую субботу читался, объяснялся и толковался закон, они не по характе­ру своему, а лишь по имени отличались от публичных школ, причем такие школы имелись не в одном Иерусали­ме, а и в каждом языческом городе, где имелось еврейское население. Такая школа была в Дамаске, в которую Павел вошел в целях преследования христиан 12. Другие были в Антиохии, Икопии и Фессалониках, куда апостол Павел вошел, чтобы диспутировать. Такова была синагога ли­бертинцев, киренейцев, александрийцев и киликийцев и ев­реев из Азии, т. е. школа либертинцев и евреев, бывших чужестранцами в Иерусалиме. Из этой-то школы были те, кто вступил в спор со св. Стефаном (Деян. 6, 9) .

Школы греков не принесли никакой пользы. Какова, однако, была польза этих школ? Какое знание приобретаем мы в наши дни благодаря чтению книг этих философов и вызванным ими спорам? Тем, что мы имеем из геометрии, которая является матерью всех естественных наук, мы не обязаны этим школам. Платон, величайший из греческих философов, не принимал в свою школу тех, кто не был уже в той или иной мере знаком с геометрией. Были многие,

510

занимавшиеся этой наукой к величайшему благу человече­ского рода, но нигде не упоминается о школах геометров, и не было никакого особого направления геометров, и не назывались они философами. Естественная философия (natural philosophy) тех школ была скорее фантазией, чем наукой, и излагалась она бессмысленным языком, что неизбежно для тех, кто хочет учить философию, не при­обретя предварительно больших знаний в геометрии. Ибо природа действует посредством движения, пути и степени которого не могут быть исследованы без знания пропорций и свойств линий и фигур. Их моральная философия есть лишь описание их собственных страстей. Ибо правило нравственности вне гражданского государства есть есте­ственный закон, а внутри такого государства - гражданский закон. Именно эти законы определяют, что честно и бесчестно, справедливо и несправедливо и вообще что есть добро и зло, между тем как каждая из указанных школ провозглашает правилом добра и зла свое собственное нравится и не нравится. Последнее означает, что в вопросах морали при огромном разнообразии вкусов людей нет ничего общеобязательного и каждый может делать то, что ему лично представляется добром, а это должно вести к ниспровержению государства. Их логика, которая до­лжна была бы быть методом рассуждения, представляет собой лишь мудрствование над словами и всякие трюки, придуманные с целью сбить с толку тех, кто мог бы разо­блачить их софизмы. Одним словом, нет такой нелепости, которой не придерживались бы некоторые из древних философов, как говорит Цицерон, который сам принадле­жал к этим философам. И я полагаю, что вряд ли может быть сказано что-нибудь более нелепое о естественной философии, чем то, что мы находим в так называемой аристотелевской «Метафизике», или что-нибудь более враждебное государству, чем многое из того, что сказано в его «Политике», или что-нибудь более невежественное, чем большая часть его «Этики» 13.

Не принесли никакой пользы и школы евреев. Школа евреев была вначале школой закона Моисея, который заве­щал (Втор. 31, 10), чтобы этот закон читался перед всем народом каждый раз по прошествии семи лет, в праздник Кущей, дабы народ слушал и учился. Поэтому чтение закона каждую субботу, что вошло в обычай после плена, не должно было иметь другой цели, кроме как ознакомить народ с теми заповедями, которым он обязан был повино­ваться, и объяснить ему писания пророков. Но евреи, как

511