Библиотека    Новые поступления    Словарь    Карта сайтов    Ссылки





назад содержание далее

Часть 7.

Эпистемологические рассуждения...

которых она могла бы быть принципиально упрощена. Мы всегда остаемся в одном слое понятий, всегда на одном и том же удалении от «фундаментальных понятий», возможные конструкции из которых наличествуют в любой познавательной деятельности, и, следовательно, всегда сталкиваемся с одними и теми же трудностями. Однозначность, упрощенность, наглядность - эти характеристики возникают в популярной науке. Именно здесь источник, из которого эксперт черпает веру в эту триаду как идеая знания. В этом заключается общее теоретико-познавательное значение популярной науки.

Наш пример касается экзотерической науки, которая очень близка к эзотерическому центру. Практикующий врач широкого профиля не так уж далек от эксперта-бактериолога. Когда же мы переходим к более широкому кругу людей с общим образованием, знание становится еще более образно-наглядным и упрощенным. Постепенно исчезают доказательства, накладывающие ограничения на движение мысли, мышление становится еще более аподиктичным. Матери ребенка, у которого был взят мазок из горла, сказали просто: «У вашего ребенка нашли дифтерию».

Следующее популярное описание классического периода в бактериологии мы находим в замечательной книге Готтштейна по эпидемиологии. «Бактериологические исследования проводились либо на пациентах, либо на животных, которым прививали болезнетворный материал, после чего они заболевали исследуемой болезнью. Изобретались специальные методы получения чистых культур возбудителей в соответствующих искусственных средах. Многие поколения бактерий выращивались в подобных средах со строгим соблюдением мер, предотвращающих любые загрязнения культур другими бактериями. Особенности бактерий-возбудителей изучались как непосредственно, так и путем прививок выращенных культур опытным животным, посредством которых репродуцировалось данное заболевание. Так замыкалась цепь доказательств. Репродуцирование характерных заболеваний всегда давало положительный результат в отдельных экспериментах и по сей день остается таковым1.

Каким же простым, однозначным и наглядным было бы бактериологическое открытие, если бы все было так, как здесь сказано! Но улучшить это описание другим популярным же вариантом нельзя. Как общая схема, оно в принципе верно. Однако оно не соответствует детализированному экспертному знанию. Кроме того, что в нем опущены многие ограничения и сложности, а также спорные мнения и заблуждения исследователей, оно полностью замалчивает взаимодействие между генезисом какого-либо открытия и генезисом понятий. Это описание выглядит так, будто определенные понятия и идеи существуют 1 Gottstein A. Die Lehre von den Epidemien. Berlin. 1929. («Verst?ndliche Wissenschaft», Bd. V), S. 30.

139

г

Эпистемологические рассуждения...

априорно, например, понятие возбудителя болезни, «определенного микрогрибка», чистой культуры, зависимости болезни от микроорганизмов; будто «последовательное» применение этих понятий само по себе приводит к открытиям; будто невозможны никакие другие понятия. Так, истина провозглашается чем-то объективно существующим, а исследователи делятся на две группы: «хороших парней», которым открыта истина, и «плохих парней», от которых она прячется. Такая оценка, характерная для экзотерического мышления, вытекает из требований межколлективной коммуникации идей и оказывает обратное воздействие на экспертное знание.

Возьмем еще один пример. В книге Готтштейна история понятия сифилиса изображена следующим образом: «В 1495 г. внезапно и с неслыханной силой вспыхнула новая болезнь - сифилис, которая распространилась среди наемных французских солдат, воевавших в Италии, а затем была быстро разнесена по всей Европе. Столь быстрое распространение эпидемии указывало на то, что речь шла о новой болезни, и напрашивалось допущение, что она была завезена из недавно открытой Америки, где она, как было известно, встречалась повсеместно, хотя и в более легкой форме. До сих пор продолжаются споры об американском происхождении болезни, но утверждают также, что в Старом Свете она встречалась еще с древности. Как бы то ни было, в то время она охватила огромные области и отличалась очень тяжелым протеканием. С тех пор и вплоть до наших дней сифилис как массовое заболевание нисколько не утратил своей роли, хотя проявления этой болезни подверглись значительным изменениям».

Какая простая и кристально ясная история! На что же пошел тяжкий труд по выработке специального понятия «сифилиса»? В этом описании совершенно незаметны метаморфозы стиля мышления от XV до XX столетия, когнитивно-историческая и социально-историческая детерминация этапов его развития. Из такого рода описаний затем и возникает убеждение в том, что не происходит никакого развития идей. Убеждение, которое, в свою очередь, воздействует на экспертов-специалистов и становится эталоном для гносеологов, которые усматривают свою задачу исключительно в том, чтобы решать вопрос об «истинном» и «неистинном» знании.

Наглядность знания имеет особую силу. Используемая вначале каким-либо экспертом для объяснения некоей проблемы (или по каким-либо иным мнемо-техническим соображениям) наглядность из средства выражения превращается в особую цель познания. Наглядный образ обретает преимущество перед специальными доказательствами и уже в этом новом качестве часто снова возвращается к эксперту-специалисту. Это явление хорошо просматривается на примере прозрачной символики Эрлиха, приведенной в главе 3 данной книги. Образ ключа и замка превратился в теорию специфичности и на длительное

140

Эпистемологические рассуждения.

время овладел серологией, проникая в самую глубину специального научного

знания.

Помимо общего описания того, как популярная наука оказывает обратное воздействие на экспертное знание, можно привести множество примеров ее специфического влияния в каждой отдельной дисциплине. Вот один из таких примеров. Вся липоидная теория реакции Вассермана основана на популярном химическом понятии липоидного тела, которое совершенно не тождественно специально химическому понятию. Возникает странная ситуация: нынешняя серология понимает под липоидом нечто совсем иное, нежели химия; что-то подобное мы видим в биологии, где понятие «государства» (организм как государство клеток) понимается совершенно по-другому, чем в политической

науке.

Если еще более отойти от эзотерического круга по направлению к экзотерической периферии, мышление будет выглядеть еще более насыщенным эмоциональными образами, которые создают субъективное ощущение определенности, самоочевидности и целостности. Здесь уже не нужны строгие доказательства, заключающие мысль в определенные рамки: здесь «слово» уже стало «плотью». У меня перед глазами яркий пример популярного знания: это иллюстрация из одного текста по гигиене, на которой изображен факт капельного инфицирования. Изможденный, как скелет, человек с серо-фиолетовым лицом сидит в кресле и кашляет. Одной рукой он тяжело опирается на подлокотник, другой сжимает впалую грудь. Из открытого рта вылетают злые бактерии в виде маленьких дьяволят... Ничего неподозревающий розовенький младенец стоит рядом. Одна дьявольская бацилла уже близко, совсем близко подлетает к губам ребенка... Так на этой картинке изображается наполовину как символ, наполовину как предмет веры сам дьявол. У этого дьявола есть и еще одно излюбленное логово: он проник в самую глубину иммунологической теории с ее образными представлениями о бактериальном нападении и защите от него.

В отличие от популярной науки, стремящейся к образной наглядности, специальное знание требует для своего оформления в учебнике критического объединения в согласованной системе.

Рассказывая об истории реакции Вассермана и в главе 4 о наблюдении и эксперименте, я пытался охарактеризовать творчески работающего специалиста как персонификацию пересечений различных мыслительных коллективов, а также различных линий развития идей, как личность, стоящую в центре возникновения новых идей. Разработанный им отчет изначально имеет форму, которую мы назовем журнальной наукой (Zeitschriftenwissenschaft).

Если бы мы захотели изобразить журнальную науку как некую однородную целостность, нам пришлось бы быстро убедиться в том, что это не так просто.

141

Эпистемологические рассуждения.

Выражение различных точек зрения и методы работы настолько индивидуальные, что никакая органическая целостность не может быть получена из противоречивых и несогласных между собой фрагментов. Из журнальных статей нельзя составить какой-либо учебник простым суммированием. Только после социокогнитивной миграции фрагментов личностного знания внутри эзотерического круга с последующей обратной реакцией (R?ckwirkung) со стороны экзотерического круга эти фрагменты изменяются так, что из неаддитивных и имеющих личностный характер они становятся аддитивными и безличностными.

Журнальная наука, таким образом, как бы несет на себе печать временности и индивидуальности. Первая, в частности, проявляется в том, что кроме явного ограничения разрабатываемых проблем, она всегда акцентирует связь со всей проблематикой данной научной области. Каждая опубликованная в научном журнале статья содержит во введении или в заключении такие ссылки на компендиумы научного знания, как свидетельство того, что автор стремится включить данную статью в этот компендиум и рассматривает ее нынешнее состояние как временное. Это проявляется и в замечаниях автора о его творческих планах и надеждах, а также в полемических суждениях. Сюда же следует отнести специфическую сдержанность тона статей, публикуемых в журналах: ее можно заметить по характерным выражениям типа: «Как я пытался показать...», «Представляется возможным, что...» или (в форме отрицания): «Здесь нет возможности показать, что...». Этот жаргон нужен для того, чтобы первейшее право исследователя на суждение о существовании или несуществовании какого-либо явления передать тому или иному признанному мыслительному коллективу. И только в уже обезличенном компендиуме научных знаний можно найти такие выражения, как: «Это существует (или не существует)», «Имеет место то-то и то-то» или «Точно установлено, что...». Получается так, что каждый компетентный исследователь нуждается помимо собственного контроля за соответствием своей деятельности стилю мышления еще и в контроле со стороны коллектива, который мог бы и корректировать эту деятельность. Он как бы сознает, что лишь межколлективная коммуникация идей дает возможность перейти от сдержанной неопределенности к уверенной определенности.

Другой особенностью журнальной науки, определенно связанной с предыдущей, является ее личностный характер. Фрагментарность проблем, случайность материала исследований (например, казуистика в медицине), технические подробности, короче - уникальность и новизна обрабатываемого материала неразрывно связаны с личностью автора. Каждый исследователь осознает это, и-в то же время он ощущает личностный характер своей работы как ее

142

Эпистемологические рассуждения.

недостаток; почти во всех случаях он хотел бы скрыть свою личностную идентификацию. Это можно заметить, например, по характерному «мы» вместо «я», этой специфическойpluralis modestiae1, в которой содержится скрытая отсылка к мыслительному коллективу. Та особая скромность исследователей, которую, скорее, можно назвать стремлением быть незаметным на общем фоне, складывается из этого стремления и связанной с ним сдержанности в суждениях. Из временной, неопределенной, личностно-екрашенной и неаддитивной журнальной науки, в которой находят выражение с огромным трудом вырабатываемые сигналы к мысленному сопротивлению, через внутриколлективную миграцию идей возникает, прежде всего, наука учебника. В каждой исследовательской статье, как уже было сказано, ощущается ориентация на научное сообщество и тем самым как бы признается преобладание членов естественнонаучного мыслительного коллектива над его элитой. Требование «общей вери-фицируемости» есть не что иное, как демагогический постулат, ибо, во-первых, это не всеобщая верификация2, а лишь мыслительный контроль со стороны мыслительного коллектива, а во-вторых, этот контроль заключается только в проверке какого-либо знания, принадлежит ли оно определенному стилю мышления. Учебник, таким образом, возникает не путем компиляции или коллекционирования различных журнальных публикаций. Первое невозможно, поскольку журнальные публикации часто противоречат одна другой; второе также не может привести к замкнутой системе, на которую нацелена наука учебников. Учебник возникает из индивидуальных работ, как мозаика из множества цветных камешков путем подбора и упорядоченного их составления. План такого подбора и составления определяет основные линии дальнейших исследований: в соответствии с ним определяется, какие понятия будут фигурировать как основные, какие методы будут признаны правильными, какие направления перспективными, каких исследователей следует отметить, а каких попросту забыть. Такой план вырабатывается эзотерическим мышлением, в дискуссии между экспертами-специалистами, где определяются основы взаимопонимания и непонимания, где совершаются взаимные уступки и проявляется взаимное упорство при отстаивании своих взглядов. Когда в конфликт вовлечены две идеи, в ход идет весь арсенал демагогических приемов. При этом, как правило, побеждает некая третья идея, содержание которой образуется сложным переплетением нитей, берущих начало в экзотерических кругах, чужих мыслительных коллективах, в неразрешенных контроверзах.

1 Множественной скромности (лат.). - Прим. перев.

2 Замкнутое сообщество вообще характерно тем, что выдает себя за tout le monde, за всю вселенную, и предписывает своим членам смотреть высокомерно на тех, кто не принадлежит к нему, или вообще не замечать таковых.

143

Эпистемологические рассуждения...

Процесс превращения личностно-окрашенной и временной журнальной науки в коллективную, общезначимую науку учебника был описан при изложении истории реакции Вассермана. Эта реакция впервые возникла в результате определенного сдвига значений используемых понятий и переформулирования проблемы и затем аккумулировала в себе коллективный опыт, сформировав готовность к направленному восприятию и специальному ассимилированию воспринятого. Такое эзотерическое движение мысли отчасти возможно даже в рамках индивидуального мышления отдельного исследователя: он сам ведет диалог с самим собой, сопоставляет, обдумывает решения и принимает их. Чем в меньшей степени принятие решений зависит от приспособления к науке учебника, чем оригинальнее и смелее личностный стиль мышления данного индивида, тем дольше продолжается процесс коллективизации его результатов.

Примером эзотерической коммуникации идей внутри временного мыслительного коллектива может служить следующее событие. На заседании одного общества по изучению истории медицины обсуждалась история болезни, как она изложена в одном старинном описании; вопрос стоял так: можно или нельзя поставить современный диагноз, принимая в расчет только это описание? Один из участников дискуссии утверждал, что это невозможно, поскольку методы исследования древнего автора слишком отличаются от современных. Другой выступавший возразил, что в принципе поставить диагноз все-таки можно, поскольку болезни остаются теми же самыми, что и в давние времена. Но для этого нужно проанализировать данное описание так, чтобы возникла определенная картина заболевания. Первый диспутант отвечал на это: «Да, конечно, болезни остались такими же, как прежде, но мы уже иначе образованы, а потому не сможем выстроить такую картину из эмоционально нагруженных описаний, которые, быть может, верно передают тяжесть заболевания и ее опасность, но не дают объективных точек опоры для современного диагноза. Например, в этом описании много говорится о запахе, исходящем от больного, о том, как расслоены его экскременты, как изменяется потовыделение, как больной кричит от боли и страха, но из всего этого мы не можем даже заключить, находится ли больной в жару или нет». Развернулась оживленная дискуссия, продолжавшаяся более часа, от казуистики перешли к принципиальным вопросам, но, что замечательно, в основе всех рассуждений постоянно принималось утверждение, что болезнь как таковая (т. е. спецификация болезни) не могла измениться. Это высказывание, а точнее просто ляпсус второго оратора (в чем он сам позднее признался мне), получило подкрепление столь же непродуманными возражениями первого, и так совершенно неожиданно стало приниматься как нечто бесспорное. Когда этот мыслительный коллектив распался, ни один из участников дискуссии не взял на себя ответственность за принятие этой «аксиомы». Конечно, это высказывание

144

Эпистемологические рассуждения.

не может быть обосновано, и потому «аксиома» имела столь короткую жизнь, но то, как действовал, так сказать, сверхиндивидуальный механизм ее принятия (в котором не было никакого сознательного и ответственного решения какого-либо индивида), может служить образцом для типичных утверждений из науки учебника. Очень часто просто нельзя найти автора идеи, возникшей в ходе дискуссии и критики, затем не раз менявшей свой смысл, адаптировавшейся и ставшей всеобщим достоянием. Таким образом, она приобретает сверхиндивидульное значение и становится аксиомой, которая направляет линию развития мышления. В упорядоченной системе понятий какой-либо науки, которая представлена учебником, всякое высказывание ео ipso1 выглядит много определеннее, более обоснованным, нежели в каком-либо фрагментарном описании из журнала. Оно приобретает силу определенного ограничителя свободного мышления. Вот один из примеров. Из разрозненных статей в журналах нельзя вывести этиологическое понятие состояния болезни. В конечном счете, оно выводится из экзотерических (популярных) идей и понятий, сформировавшихся вне рамок данного коллектива, но свое современное значение приобретает в ходе эзотерической коммуникации идей. Сегодня это одно из центральных понятий бактериологической науки учебников. Оно могло быть выработано только путем направленного отбора частных исследований и направленной их компиляции. Но когда оно уже попадает в учебник и используется всеми, то становится краеугольным камнем системы понятий и накладывает определенные ограничения на соответствующие мыслительные процессы. Например, высказывание: «Morbus Gallicus, сифилис или болезнь греховного наслаждения, возникающая в зараженных, имеющих шанкр на половых органах, является дочерью проказы, а при некоторых условиях, в свою очередь, может стать и матерью проказы»2, - становится бессмысленным. Но это происходит только в рамках нашего нынешнего стиля мышления, т. е. такого стиля, который связан со . знанием, опирающимся на этиологическое понятие этой болезни и из которого следует, что сифилис вызывается спирохетами, а проказа вызывается специфическим возбудителем, так что между этими заболеваниями нет никакой связи. Если же болезнь определять через ее симптомы, то родство этих заболеваний выглядит несомненным, и тогда данное высказывание обретает глубокий смысл. Как уже было сказано ранее, этиологическое понятие болезни не является логически единственно возможным. Оно также не может возникнуть само собой в результате накопления определенных знаний.

1 В сипу этого (лат.). - Прим. перев.

2 Simon F. Ricoid's Lehre von der Syphilis, ihre bedenklichen M?ngel und groben Irrth?mmer kritisch beleuchterund durch zahlreiche, schwierige und verzweifelte Krankheitsf?lle erl?utert; ein praktisches Handbuch ?ber Syphilis. Hamburg, 1851-1852, S. 15.

145

rw

Эпистемологические рассуждения..

Тем не менее, современные ученые (или, по крайней мере, большинство из них) находятся под давлением этого понятия и не могут мыслить иначе. Оно оказывает свое воздействие на всю патологию и бактериологию. Последняя становится областью медицины и почти утрачивает свою связь с ботаникой. Стиль мышления общей патологии и бактериологии становится небиологическим, что проявляется как в методологии этих наук1, так и в узости проблемного поля, ограниченного медицинскими применениями.

Нечто весьма похожее происходит с современным понятием химического элемента, основанным на весовых соотношениях. И это понятие также является результатом действительно коллективного труда, начало которому было положено в ходе эзотерической коммуникации, инициированной отдельными индивидуальными работами. В итоге оно стало элементом систематической, лишенной личностных нюансов науки учебника. «Со времен Бойля попытки изменить некоторые вещества так, чтобы при этом не увеличивался их вес, оказывались безуспешными. Так, все изменения, которым может подвергаться железо, связаны с увеличением веса... Постепенно выяснилось, что, по крайней мере, семьдесят различных веществ следует в этом смысле считать элементами...»2. Много нового в развитие понятия элемента внес Лавуазье, точнее эпоха Лавуазье, которая научила нас считать весовые соотношения постоянными. Оствальд, говоря об этой эпохе, упоминает «странное психологическое явление, которое часто случается в моменты значительного прогресса в науке»3. Именно Лавуазье своей теорией горения и законом сохранения массы обеспечил идее о том, что весовые соотношения имеют решающее значение для определения понятия химического элемента, необходимую поддержку. И тот же Лавуазье наряду с весомыми элементами материи признавал невесомые (тепло и свет), «становясь тем самым в оппозицию собственной идее». Оствальд, полностью разделяя индивидуально-психологическую точку зрения, объясняет эту удивительную ситуацию чисто психологически, утверждая, что часто, «когда надо сделать последний шаг, чтобы укрепить новую идею в ее споре со старыми, сами творцы новой идеи либо не замечают этого, либо не в состоянии это сделать». Это происходит, считает он, из-за усталости исследователя, у которого уже не остается сил для того, чтобы окончательно дорабо-

1 Это отрицание морфологии, биологических свойств бактерий; предпочтение исследований чистых культур и отказ от исследования популяций, ошибки таксономии и т.д.

2 Ramsay W. Vergamgenes und K?nftiges aus der Chemie: Biographische und chemische Essays. Leipzig, 1913, S. 191.

3 Ostwald W. Jak powstala Chemia? [Л. Флек цитирует по польскому переводу из: «Leitlinien der Chemie: Sieben gemeinverst?ndliche Vortr?ge aus der Geschichte der Chemie». Leipzig, 1906. - Прим, первв.] S. 25, 26.

146

Эпистемологические рассуждения.

тать свою идею. Я думаю, что изложенные выше наблюдения ясно показывают несовпадение между тем, как идея предстает в ретроспективном анализе, и тем, как она выглядит в представлениях ее «авторов» (репрезентативных исследователей). Это объясняется просто тем, что не отдельный индивид, а мыслительный коллектив является подлинным творцом новой идеи. Как я уже не раз подчеркивал, коллективная переработка некоторой идеи приводит к тому, что когда изменяется стиль мышления, проблема, поставденная ранее, уже не вполне ясна. Современное понятие химического элемента, как известно, имеет свою предысторию, которая так же, как история этиологического понятия заболевания, может быть прослежена вплоть до мифических времен. И в этом случае современная версия, изложенная в учебниках, сформирована в иных мыслительных коллективах, в экзотерических кругах и в ходе эзотерической коммуникации идей. Такие примеры, число которых можно умножить, делают особенно очевидной роль науки учебника: она производит отбор, смешивание, подгонку и соединение экзотерического знания, знания, берущего начало в иных мыслительных коллективах, и знания строго специального в единую систему. Возникающее таким путем понятие становится доминирующим и обязательным для каждого специалиста-эксперта. Первоначальный сигнал сопротивления впоследствии становится ограничением свободной мысли, которое и определяет, о чем нельзя мыслить иначе, что должно быть опущено или не замечено, а где, напротив, следует искать с удвоенной энергией. Готовность к направленному восприятию консолидируется и приобретает определенную форму.

В современной прогрессирующей науке это отношение между журнальной наукой и наукой учебника проявляется в характерной структуре эзотерического круга. Это напоминает колонну на марше. В каждой дисциплине по отношению почти к каждой проблеме существует авангард, группа исследователей, практически разрабатывающих эту проблему. За ним идет основная группа: официальное сообщество и, наконец, более или менее разобщенная группа аутсайдеров. Такая структура тем отчетливее, чем больший прогресс наблюдается в данной области науки. Между журнальной наукой, в которой фигурируют самые новые работы, и наукой учебников, которая всегда отстает от переднего края, образуется более или менее заметная дистанция. Авангард не занимает определенной позиции; он день ото дня, час от часу находится в ином месте. Основная группа движется медленней, ее позиция меняется, часто скачками, только через годы, иногда через десятилетия. И путь ее не тот же самый, что у авангарда; правда, основная группа следует указаниям авангарда, но при этом сохраняет известную самостоятельность. Никогда нельзя предвидеть заранее, какое именно направление из числа указанных авангардом она изберет. Кроме того, эта группа сама прокладывает тропки на этом пути, выравни-

147

Эпистемологические рассуждения...

вает дорогу и т. д., так что рельеф сильно меняется, прежде чем станет местом пребывания основной группы.

Этот несомненный феномен очевидным образом социален по своему характеру и имеет важные теоретические следствия. Если какого-либо исследователя спрашивают, как он представляет себе какую-то проблему, то он, прежде всего, сошлется на точку зрения, изложенную в учебнике, как на нечто сверхличностное, относительно постоянное, даже если он сознает, что эта точка зрения уже устарела. Затем он должен привести различные мнения исследователей, работающих над этой проблемой, и обозначить их как личные точки зрения, хотя бы он и знал, что среди этих точек зрения могут быть такие, которые впоследствии войдут в учебники. Социальная природа науки проявляется в том, что она по отношению к каждой проблеме занимает, если можно так сказать, репрезентативную, устойчивую позицию, наряду с которой возможны и другие, нерепрезентативные и временные. Особое значение для теории познания имеет тот факт, что это устойчивое положение рассматривается как эзотерически определенное в большей степени, чем временное; это указывает на то, что масса преобладает над элитой в демократическом мыслительном коллективе.

Если под фактом понимать нечто устойчивое, несомненное, то он существует только в науке учебника. Подготовительная стадия, характерная для журнальной науки, на которой еще только впервые звучит неясный вызов свободному мышлению, создает лишь предпосылки для возникновения такого факта. И только затем, на стадии популярной науки, когда некоторое знание становится обыденностью, факт начинает воплощать в себе то, что называют непосредственно воспринимаемым фрагментом реальности.

5. О СТИЛЕ МЫШЛЕНИЯ

Примеры и сравнения некоторых стилей мышления. Готовность к восприятию, детерминированному данным стилем. Старые и новые анатомические описания и иллюстрации как свидетельства того, что каждое наблюдение соответствует определенному стилю видения (Sinn-Sehen), а каждая иллюстрация есть не что иное, как идеограмма (Sinn-Bild). Специфический интеллектуальный настрой современной науки.

НА ФОНЕ специфической структуры современного мыслительного коллектива становится понятным его особый стиль мышления. Чтобы еще более прояснить понятие стиля мышления и приблизить его к нашей реальности, сравним одну современную научную версию с несколькими другими, более ранними.

148

Эпистемологические рассуждения.

«Было время, - приводим слова д-ра Самуэля Брауна, - когда металлы были солнцами и лунами, королями и королевами, прекрасными женихами и возлюбленными невестами. Золото было Аполлоном, солнцем на вершине небесного купола, серебро - Дианой, прекрасной луной, стыдливо пробирающейся сквозь небесные рощи; ртуть - Меркурием в крылатых сандалиях, посланцем богов, вспышки сияния которого заметны на вершине холма, целующего небо; железо - красным Марсом в полном бдевом снаряжении; олово - Сатурном с тяжелыми веками, спокойным как скала посредине дремучего леса материальных форм; цинк - diabolus metallorum, настоящим дьяволом среди металлов и т. д. Все это было наполнено глубоким мистическим смыслом. Там были крылатые птицы, зеленые драконы и красные львы. Там были девственные источники, королевские купели, живая вода и соль мудрости, духовные

эссенции и т. п.»1

Вот так выглядела химия до ее вступления в современную эпоху. От мистических аллегорий и сравнений, от эмоционально окрашенных образов веет духом, который совершенно чужд нашему научному мышлению. Сравнение золота с солнцем и серебра с луной теперь сохранилось только в популярных фантазиях. Связь между оловом и Сатурном или между цинком и дьяволом вообще утратила какой-лмбо смысл даже в такого рода фантазиях. Это особый стиль мышления, замкнутый в себе, по своему последовательный. Люди того времени мыслили и видели иначе, чем мы. Они использовали символы, которые нам представляются вымышленными, фантастическими, произвольными. Но можно спросить: а как отнеслись бы средневековые мыслители к символам, которые используем мы,яапример, таким, как потенциалы, физические константы, гены наследственности и т. п.? Можно ли предположить, что восхищенные «корректностью» этих символов, они позволили бы нам поучать себя? Или, наоборот, они посчитали бы нашу символику столь же фантастической, произвольной и вымышленной, какой в наших глазах выглядит теперь их Символика?

Если мы хотим проткнуть в некий старый стиль мышления, то нам следует понять те проблемы, когорые рассматривались в рамках этого стиля, а не останавливаться на современных оценках тех взглядов, которые ушли в прошлое. У Парацельса мы находим следующие фразы: «Если у вас есть вера с горчичное зерно и души ваши несут бремя земного существования, насколько выше поднялись бы они, будь вера ваша размером с дыню; и как высоко вознесся бы ваш дух, если бы вера ваша 5ыла величиной с тыкву...»2. Наглядное сравнение веры

1 Ramsey W. Op. cit., S, 58.

2 Paracelsus. Von den unsichtbaren Krankheiten und ihren Ursachen. Basel. 1589-1591, S. 247. В переводе Коха и Розенстока читаем: «Wenn ihr einem Glauben wie ein Senfkorn habt und seid schon irdische Geister, wieviel mehr wird euch werden, wenn

149

Эпистемологические рассуждения...

с горчичным зерном - это еще можно допустить, хотя бы потому, что мы помним евангельское выражение, осознавая его метафорический, притчевый характер. Но то, что масштаб человеческой веры можно измерять предметами различной величины, - это уже поражает. Каждый из нас мог бы, например, сказать: «Плохо, если ты ни на волос не хочешь поступиться своими желаниями тогда, когда необходимо уступить на пядь или на локоть». Подобная геометрия по отношению к переживаниям души есть не что иное, как иррациональная поэзия или художественное воображение. А у Парацельса? Была ли его система измерения веры метафорой или настоящей системой? Это проясняют другие отрывки из его текстов. Так, в трактате «О порождении чувственных вещей в разуме» мы читаем: «Несущая в себе семя матка не порождает ничего более. Она спокойна, совершенна и потому плодородна; и так до тех пор, пока не охладит ее старость, и тогда уже ничего не зародится в ней, ибо притягивающая ее сила умирает в холоде»1. Он объясняет бесплодие старых женщин холодом старости, который убивает притягивающую силу матки (эта сила, видимо, зависит от температуры). Холод старости для него - это не метафорический парафраз «охлаждения чувств», это нечто совершенно тождественное физическому холоду. Или в некоторых старинных текстах мы читаем, например, что «волчий аппетит» (Heisshunger), подобно огню, способен поджаривать сырую пищу, которая таким образом становится съедобной.

В книге, вышедшей спустя двести летг, мы читаем: «Почему человек натощак тяжелее, чем после еды? Потому, что еда увеличивает число духов, которые своей легкостью и огнистостью облегчают тело человека, ибо огонь вместе с воздухом делают любое тело легким. Поэтому веселый человек много легче печального, ведь он заключает в себе больше маленьких духов. И мертвый гораздо тяжелее живого, ведь живой наполнен духами, а мертвый оставлен ими». Чувство тяжести (угнетенности), физический вес в сегодняшнем смысле этого термина, тоска (Schwermut) и трудности (неудобство) при поднимании мертвых останков здесь трактуются как тождественные явления и объясняются общей причиной: отсутствием или недостатком огнистых и эфирных духов, которые, подобно воздуху и огню, делают более легкими все тела. Перед нами замкнутая логичная система, основанная на определенном анализе ощущений (по крайней мере, на сходстве чувств). Но эта система совершенно

euer Glaube ist wie die Melonen? Wie sehr werden wir die Geister ?bertreffen, wenn er ist wie die grossen K?rbisse und so weiter».

1 Paracelsus. Von der Geb?rung der empfindlichen Dinge in der Vernunft. Ibid., S. 350.

2 Schreger 0. Studiosus jovialis: seu, Auxilia ad jocose et honeste discurrendum, in gratiam et usum studiosorum juvenum, aliorumque litteratorum virorum, honeste recreationis amantium collecta. Munich, 1749.

150

Эпистемологические рассуждения...

не похожа на ту, какой пользуемся мы сегодня. Люди того времени обдумывали, находили сходства и ассоциировали их, устанавливали общие принципы, но их знание было совершенно иным, нежели наше. «Тяжесть» в этом случае и наше понятие физического веса - это совершенно разные вещи. Таких примеров можно привести множество: они показывают, что мышление той эпохи и наш способ понимания предметов и явлений совершенно различны, наша физическая реальность просто не существовала для людей того времени. В то же время многое другое - то, чего мы сейчас уже не в силах понять, - было для них действительностью. Именно поэтому мы имеем перед собой столь поражающие нас символы, параллели, глубокие сравнения и утверждения.

Чтобы сравнить чуждый нам старый стиль мышления с современным, научным, стоит обратить внимание на медицинские статьи, в особенности по анатомии или физиологии, поскольку они ближе нам, чем древние химические или физические идеи, совсем утратившие свое значение для нас.

Вот передо мной книга доктора медицины и хирургии Юзефа Лёва (Jozef Low) «О моче» (Landhut, 1815). Этот человек не принадлежал к тем, кто создавал современный стиль мышления: книга проникнута духом натурфилософии XVIII века. Например, мы читаем: «Проявления жизни возникают лишь благодаря ее творениям. Сама жизнь есть только плодоношение и созидание, а очевидным и совершенным образом этой непрерывной жизненной инспирации является органическое тело как ее основа[...]». И далее: «Ибо через внутреннюю с ней (жизнью) общность органическая материя получает жизненность во всей ее полноте и становится все творящей и порождающей субстанцией, которую древние называлирлта materia, a современные исследователи называют это кислородом, азотом, или фосфором» (S. 10). «Чем является образование мочи как жидкости, тем же является образование кости в период, когда формируется твердый костный скелет; в кости фосфор находится в металлической форме, а в моче он вместе с другими продуктами, сопутствующими ему в процессах формирования костей, вновь находится в жидком виде, и тем самым обусловлены изменения веществ в самой костной системе. Поэтому процессы формирования костей и мочи - это один и тот же процесс, но протекающий в разных направлениях. И то и другое имеет место на определенном уровне развития всех видов животных...» (S. 41). «Количество фосфорной кислоты увеличивается (с возрастом), и мочевина, мочевая кислота, таким образом, выступает как некий дух, который находится только в моче человека и означает возвышение его над животным состоянием» (S. 56).

Ю. Лёв не только не принадлежит авангарду, но явно относится к аутсайдерам. В его книге еще находит убежище флогистон (S. 128), а понятие веса, которым он пользуется (Schwere), совершенно не соответствует своему време-

151

Эпистемологические рассуждения.

ни: «...Покой умершего является свидетельством возвращения в мир металлов; как только человек умирает, его тело становится более тяжелым1, или металлическим» (S. 43). Тем не менее, стиль его мышления можно сравнивать с современным, поскольку многие детали его книги допускают прямое сопоставление с деталями, исследованными современной наукой. Ю. Лёв считает себя трезвым исследователем и находит много слов для осуждения фантастической науки о моче, имевшей место в средние века: «Лишь в XVI веке, когда богатая фантазиями наука о моче, развитая арабами, стала вызывать сомнения, наступил поворот к нормальному, естественному наблюдению в этой области...» (S. 246). Он рассматривает свою науку как то, что связано с естественным наблюдением, точно так же, как многие современные естествоиспытатели рассматривают свои теории.

Красной нитью через все его химические рассуждения проходит фосфор. Но было бы большой ошибкой полагать, что это понятие тождественно современному химическому элементу под тем же названием, хотя, несомненно, между ними имеются некоторые общие черты. «Во всех естественных свойствах мочи участвует фосфор, этот наиболее совершенный продукт животного жизненного процесса, определяющее и поистине одухотворяющее начало не только для многочисленных солей с азотно-щелочной основой в животном белке, когда он выступает в форме слизи или желатина, но и в своей первичной жизнетво-рящей функции либо в разлагаемой основе пищи, либо в качестве элемента в процессе возникновения первых животно-растительных существ, либо в качестве конституента бензойной или соляной кислот» (S. 12).

«Именно наличие фосфора становится ферментом смерти при задержке мочеиспускания, поскольку это быстро влечет за собой переход от воспалительного процесса к гангрене. Фосфор в моче также может стимулировать процесс выделения фосфора во всем организме, как при/ebn's urinosa, гнилой горячке наихудшего вида, вызываемой длительной задержкой мочи. Из-за фосфора метеоэлектрические явления в атмосфере... имеют столь значительное влияние на мочевыделяющую систему» (S. 12). «Количество фосфорной кислоты увеличивается у людей, употребляющих мясо, и у диких животных... Выделение специфических запахов такими животными, также как специфически животный запах пота у людей, питающихся мясом, тесно связано с повышенным выделением фосфорной кислоты в моче» (S. 27). «Из-за увеличенного количества мочи, фосфорной кислоты и мочевых солей в моче как мужчин, так и женщин, выделяется обильный осадок кристаллов, но у женщин, благодаря их большей близости к процессу зачатия жизни, выделение фосфора происходит в

1 Ср. с предыдущей цитатой из Шрегера. Эта «ошибка» с понятием «тяжести» [die Schwere] повторяется уже несколько веков и до сих пор еще живет в человеческом знании.

152

более студенистой, желатинообразной, маслянистой и жирной форме» (S. 44). «Фосфорная кислота, названная Гэртнером (G?rtner) фосфоресциновой кислотой, поскольку она часто вызывает фосфоресцирование мочи и в некоторых случаях потовыделений, это единственная кислота в моче, которая может быть выделена в чистом виде...» (S. 63). «Фибрин крови... представляет собой металлический фосфор» (S. 100). «Повышенное выделение фосфора в моче (при воспалениях) легко можно определить по цвету.температуре, консистенции, по количеству и качеству мочи» (S. 115). «Обе кислоты - мочевая и фосфорная, - вообще говоря, не появляются в моче под воздействием нервных импульсов, поскольку они являются непосредственным выражением одухотворяющего начала. Однако, если нервное воздействие заторможено, то эти кислоты будут обязательно отсутствовать и не смогут быть генерированы» (S. 157). «Наличие фосфора в моче, то ли в виде фосфорной кислоты, то ли как ее основа, наряду с другими солевыми и земельными качествами... подвержено этому стимулированию...» (S. 206). «Большинство мочевых отложений содержит фосфор в мочевой кислоте..., который выступает как ее постоянное основание»

(S. 206).

В современной науке нет термина, который бы адекватно передавал значение такого фосфора. Здесь он выступает как определенное начало, аксиома, символ некоей силы, способной «одухотворять», «анимализировать» и даже убивать («фермент смерти»). Он связан с метеоэлектричеством, с выделением специфических запахов, с фосфоресцированием, воспалением и гниением. Подобно хамелеону, он принимает множество форм: металлическую, мыльную, желатиновую или маслянистую. Он проявляет себя в мочевой кислоте и как краситель, он образует отложения, он придает моче цвет, температуру и особую консистенцию. Хотя это некий принцип, он тем не менее обнаруживается в растворах наряду с солями, его можно взвешивать, повышать или уменьшать его содержание, и он может даже вовсе исчезнуть. Поэтому ?? не похож и то, что мы теперь называем принципом, ибо принципы и символы, как мы сегодня полагаем, не могут быть взвешены.

И все же этот объект имеет нечто общее с тем, что в наши дни называют фосфором. Прежде всего, это фосфоресценция, затем легкая воспламеняемость, вблизи него ощущается запах озона, тот самый запах, которым сопровождаются метеоэлектрические явления. В заметных количествах он обнаруживается в моче, в костях и в нервной ткани. Несомненно, есть что-то родственное между современным понятием фосфора и тем, что о нем говорит Ю. Лёв. Это «нечто» очень трудно выразить точным естественнонаучным языком. Может быть, было бы лучше заимствовать из сферы искусства термин «мотив» и говорить о совпадении некоторых мотивов в обеих системах. Среда, в которой обнаружи-

153

Эпистемологические рассуждения...

вается фосфор, особая связь с огнем и запахами - это общие мотивы, фигурирующие как в сегодняшнем научном понятии фосфора, так и в описаниях Лёва1.

Такими же свойствами, какими обладает фосфор Лёва (полупринцип, полусубстанция в смысле современной науки), обладают и другие вещества, такие как металл, вода, моча. Это накладывает на знание о нем особый отпечаток. Принципы объединяются в волнующие идеи, возвышенные корреляции и сравнения.

В такого рода реальности все имеет значимость символа, все имеет внешнюю форму, что менее важно, и глубокий внутренний смысл. Цель такой науки - переживание смысла как глубокой тайны, а не раскрытие этой тайны и объяснение ее. Так, мы читаем: «Почки, срастающиеся со слизистой оболочкой гениталий, имеют особое, скрытое, отношение и сродство с половой системой» (S. 43). «Но именно это порождение, эта препарация все порождающей и жиз-нетворящей субстанции связывает половую и мочевую системы глубокой и столь же таинственной связью» (S. 44).

Глубокая тайна, которую здесь находит автор, - это не загадка, которую надо разгадать, и не какая-то зависимость, которую можно объяснить, исследуя некоторые связи. Напротив, само познание этой зависимости заключается в том, что ее называют глубокой и таинственной - тайной, переживаемой именно как тайна; та дрожь, которой сотрясается человек при взгляде на окутанную покрывалом Изиду, - это то интеллектуальное наслаждение, которого ищет автор и которое приносит ему удовлетворение.

Если Лёв наблюдает некую, как мы бы теперь сказали, чисто механическую связь, это его не удовлетворяет, и он пытается найти за этим нечто более глубокое. «При общем параличе всех органов воли и движения, кожных складок и сфинктеров, экскременты удаляются непроизвольно из-за растворения всех соков организма...». Невозможность задержания мочи является только выражением общего colliquativen Profluvien, проявляющегося в том, что кровь делается «более жидкой, бесцветной, черной и пенистой», а также в кровавом поту и диарее. Рассмотрение любого предмета связано у него с тем, что он немедленно видит и описывает глубокие и таинственные связи. «Подобно тому как кожа [тяжело больного] создает вокруг себя атмосферу, насыщенную азотом, с трупным запахом и опасную для жизни, так и мочевая система производит мутную, черную, пенистую мочу, из которой быстро выделяется черный, как сажа, осадок, похожий на осадок кофе, от которого исходит гнилой, отвратительный запах» (S. 111). Обратим внимание на то, как совпадают унылые тона, в какие окрашены подробности этой картины: мрачный прогноз - черная моча;

1 Подобное сходство мотивов имеет место между современным научным и старым понятием сифилиса. С этой точки зрения историческое развитие каждого научного понятия могло бы исследоваться в смысле теории стилей мышления.

154

Эпистемологические рассуждения...

страх смерти и заражения - трупный запах, гнилой и отвратительный. Это не просто эмоциональная фантазия. Здесь явная параллель между описываемыми явлениями и смыслом всей картины, как если бы каждая ее деталь определялась в своем значении этим смыслом: черный цвет мочи как бы символизирует печальный прогноз заболевания. Точно так же «цвет, температура, консистенция, количество и качество мочи» прямо и «несомненно» сигнализируют о «значительном выделении фосфора». Эти «сигнатуры» исполнены глубокого смысла, которого Лёв ищет везде и всюду (он также говорит о «ряде симптомов мочи» при какой-либо болезни или об «утробной сигнатуре мочи»), и они придают явлениям символический характер1.

Читая подобные описания, мы поражаемся тому, как много в них используется терминов, значение которых нам чуждо. Например, в данном тексте на с. 120 мы читаем о «злокачественной гнойной жидкости коричневого цвета со сморщенной поверхностью», в которую вырождаются жидкости из гангренозных органов. На с. 142 и 146 можно прочитать о «юментозной моче» (jument?-sem Urin), что должно означать внешнее сходство с мочой травоядных животных. Кроме того, в этих описаниях очень много данных о свойствах, которые выглядят для нас плеоназмами. «Картина лихорадки (Synochus) может быть прослежена по моче, которая изменяет свой цвет, становится мутной, не поддается кипячению и равномерному размешиванию (M?ngel an Kochung), окрашивается в малиновый или темно-красный цвет, становится липкой, в ней выпадает хлопьевидный, грязно-белый, иногда иначе окрашенный, чаще серый, слизистый осадок, который состоит из разложившейся слизи, белка, мочевины и фосфора. После выпадения осадка моча остается столь же мутной. Эти свойства моча сохраняет вплоть до последней стадии лихорадки». А вот как то же состояние описывается сегодня: «Мутная, малиновая или темно-красная моча с хлопьевидным осадком». Все остальное либо не нужно (обесцвечивание мутной консистенции, липкость), либо замещается данными о микроскопическом исследовании осадка (сложный анализ мочевого осадка). Такие предложения, как «не поддается кипячению и равномерному размешиванию», нам вообще непонятны. Впрочем, значение этих терминов можно объяснить: они соответствуют патологической теории, согласно которой все болезни развиваются в

1 В своей теории «сигнатур» Парацельс утверждал, что вид каждого предмета может указать, какое лечебное свойство он имеет. Например, лечебное свойство очанки лекарственной [Suphrasia officinalis] можно узнать по тому, что в ее цветке находится рисунок человеческого глаза (Paracelsus. Krankheit und Glaube. Op. cit., S. 24). Яйцевидная форма корня орхидеи говорит о его эффективном воздействии при заболеваниях мужских яичек (Baas J. Grundriss der Geschichte der Medizin und des heileiten Standes. Stuttgart, 1876, S. 316). Нечто весьма похожее есть в древнеиндийской медицине (желтые растения помогают от желтухи) и в народной медицине некоторых народов Запада.

155

Эпистемологические рассуждения...

определенных фазах, первая из которых именуется «стадией незрелости» (cru-ditas). Ей соответствует urina cruda (незрелая моча), «густая, мутная, с неприятным цветом, негомогенная». Характерно, что Лёв наряду с очевидными свойствами мочи называет эту «невозможность кипячения», как будто она столь же очевидна, тогда как для нас, по крайней мере сегодня, это свойство не существует. Таким образом, это не что иное как теоретически сконструированный гештальт - Лёв это непосредственно видел, а мы сегодня не видим. Есть много и других, чуждых нам определений, вроде названной выше «юментозной мочи» травоядных животных, которые соответствуют готовым теоретическим геш-тальтам (Gestalten), которых мы не видим, но Лёв, благодаря своей стилевой готовности к их наблюдению, видел непосредственно, аналогично тому, как гештальты современной науки непосредственно воспринимаются нами без каких-либо подготовительных церемоний, непосредственно, как об этом мы говорили в этой главе в разделе о наблюдении и опыте.

Итак, Лёв обладал совершенно иной, чем наша, готовностью к видению предметов и явлений и иным способом научного осмысления увиденного. Здесь не должно быть недоразумений: конечно, он, скорее всего, не был светилом своего времени, и даже вряд ли его можно считать типичным представителем современной ему науки. Но он являет собой пример научного мышления, отличающегося от нашего. Лёв рассматривает мир сквозь призму особого настроя и видит в нем глубокие связи, вещи, наполненные особым символическим смыслом, что в наших глазах выглядит фантастическим и мистическим. Это особая ограничительная рамка мышления (Denkzwang), которая способна обеспечить непосредственное восприятие соответствующих гешталътов. При этом он остается трезвым мыслителем, описывающим только то, что наблюдается.

ЧТОБЫ ЕЩЕ больше прояснить различия между научными наблюдениями, связанными с двумя различными стилями мышления, наверное, стоит сравнить анатомические описания и рисунки из старых и новых школьных учебников. Я перелистал несколько учебников по анатомии XVII и XVIII веков и нашел в них несколько почти одинаково подходящих для этого примеров. Вначале процитирую описание ключицы (claviculae) из книги Фомы Бартолина:1 «Claviculae, kl?ides, quod thoracem claudant, et instar clavis firment scapulam cum sterna: vel quod claves aedium antiquas r?f?rant, Patavii in antiquis aedibus a Spigelio visas. Celsus jugula vocat ajungendo, al? ligulas, osfurcale, furcalem

Эпистемологические рассуждения.

1 Thomae Bartoiini. Anatomae, ex omnium veterum recentiorumque observationibus, inprimis Institutionibus b. m. Parentis Caspari Bartholini, ad circulationem Harvejanam et vasa luphatica quartum renovata, Lugdini Batavorum, 1673.

156

superiorem. - Sitae sunt transversim sub imo collo, in pectoris summo, utrinque una. - Figura est oblongi S Latinie, hoc est, convexa, extrinsecus /?viter cava, ne vasa ibi lata comprimantur. In viris vero magis incurvantur, ut minus impediatur brachii motus: in mulienbus minus, pulchritudinis ergo, cumfoveae eo in loco non ita conspicuae sint infoeminis atque in viris, unde et minus agiles sunt ad proji-ciendos lapides. - Substantia crassa est, sed fistulosa et fungosa; unde saepe frangitur, et facile coalescit. - Superficies aspera et inaequalis. - Connectuntur cum scapulae processu super/ore per cartilaginem, quae tarnen ei connascitur, ut cedat nonnihil in motibus scapulae atque brachii, sed tantum ligamentis detine-tur articulum amplexantibus, capite lato et oblongiusculo et cum sterna alio capitula jungitur, ut supra dictum. - Usus est, ad varias motus brachii, quod quia hoc osse tanquam palo stabilitur, ideofacilius sursum et retrorsum movetur. hinc bru-ta claviculis carent; exceptissima, scuiro, mure, etechino»1.

Это описание состоит из (1) лингвистического анализа терминов, который занимает 1/5 всего фрагмента; (2) краткого описания расположения ключицы и довольно детального описания ее связи с другими костями; (3) весьма четкого, но небогатого подробностями описания формы; (4) очень краткого описания поверхности («superficies aspera et inequalis») и внутренней структуры («substantia crassa est, sed fistulosa et fugosa»); (5) нескольких сравнительно

1 «Ключицами называют эти кости потому, что они замыкают грудную клетку и прикрепляют лопатки к грудине, а также напоминают ключи от старых замков, какими запирались дома, что видел Шпигель в старинных домах в Падуе. Цельс (Celsus) называет ключицу яремной костью (jugula), потому что она связывает другие кости. Другие называют ее вилочной костью или верхней опорой... - Ключицы расположены поперек тела, ниже шеи, в верхней части грудной клетки, по одной с каждой стороны. Они имею форму, напоминающую вытянутую литеру «S», т. е. две полуокружности, соединенные в обратном направлении, вогнутые с внутренней стороны и слегка углубленные, чтобы жилы, которые в этом месте расширяются, не были ими стиснуты. У мужчин ключицы более изогнуты, чтобы не затруднять движения тела; у женщин они меньше изогнуты, чтобы подчеркнуть их красоту; поэтому углубление в этом месте менее заметно у женщин, чем у мужчин; поэтому женщины менее ловки в бросании камней... - Костный материал толстый, но пористый и дырчатый, поэтому он часто ломается, но легко срастается... - Поверхность кости грубая и неровная... - Ключицы связаны с лопатками хрящами таким образом, что движения лопаток и плеч не ограничиваются. Но они скреплены связками, опоясывающими сустав с широкой и удлиненной стороны, а другим концом связаны с грудиной, как уже было сказано выше. Ключица участвует во многих движениях тела, а поскольку она стабилизирована костью, являющейся как бы подпорой, она может двигаться вперед и назад. Поэтому животные, за исключением обезьян, мышей, белок и ежей, не имеют ключицы (Bartholini Thomas. Anatome ex omnium veterum recentiorumque observationibus b. m. Parentis Caspari Bartholini ad circulationem Harvejanam et vasa lymphatica quartum renovata, Leyden. 1673,s.743).

157

Эпистемологические рассуждения...

обширных и очень подробных телеологических замечаний, занимающих около 1/4 всего объема; (6) нескольких кратких замечаний по сравнительной анатомии («Hinc bruta claviculis carent. etc.»).

Сравним с этим современное описание, которое, например, можно найти в весьма сжатом учебнике по анатомии Мёллера-Мюллера:1 «Clavicula, ключица. На кости выгнутой ? форме литеры S, между лопаткой и грудиной, выделяется центральная часть, конец грудной и плечевой. Центральная часть имеет верхнюю и нижнюю поверхности с мелким углублением (musculus subclavicus); переднюю (M. pectoralis major ? deltoideus) и заднюю кромки. Плечевой конец призматический, имеет переднюю (M. pectoralis major), заднюю (M. sterno-hyoideus), нижнюю и среднюю поверхности (Faci?s articulons sternalis), верхнюю (M. sternodeidomastoideus), нижнюю и заднюю кромки. На нижней поверхности находится реберный, костальный бугорок (Lig. costoclaviculare). Плечевой конец имеет верхнюю, нижнюю и поперечную поверхности (Fades articularis acromialis), переднюю (M. deltoideus) и заднюю кромку (M. trapezius). На нижней поверхности есть «вороний бугорок» (Lig. coracoclaviculare). Развитие: основной стержень находится в средней части с основанием на грудном конце».

По СРАВНЕНИЮ с приведенным выше описанием XVII века заметны следующие изменения. Вовсенет: (1) псевдолингвистического анализа терминов; (2) большей части образных сравнений при описании формы и положения; (3) телеологических замечаний. Вместо этого имеется: (4) подробная информация о мускулах и их связи с костью; (5) намного больше описаний поверхностей, кромок, отдельных частей кости. Явно заметен сдвиг интеллектуальных интересов: то, о чем Бартолин упоминает в нескольких словах, расширено в десятки раз, а то, о чем он долго распространяется, почти полностью исчезло. Вместо занимающего почти половину текста анализа термина и телеологии введено подробное описание связей внутри телесной структуры. Терминологическая сторона дела, равно как популярный аспект формы и цели, отодвинуты за кулисы, тогда как на авансцену выходит детальное описание взаимосвязей в духе технико-механической теории.

Перечисленные здесь характеристики свойственны всем старым анатомическим описаниям, даже в еще более выразительной и яркой форме. Встречается анализ терминов, занимающий полстраницы с цитатами, дискуссиями, выводами, перечислением различных мнений. В «Анатомии» Везалия, изданной

1 M?ller J., M?ller P. Grundriss der Anatomie des Menschen f?r Studium und Praxis. Leipzig, 1914. Этот предназначенный для врачей компендиум имеет около 510 страниц против 850 страниц анатомии Бартолина; при этом полезная площадь страниц почти одинакова.

158

Эпистемологические рассуждения...

Фонтанусом1, в разделе о бедренной кости анатомическому строению в современном смысле этого слова посвящено всего 31 слово, зато 135 слов посвящены описанию термина «femur», как он встречается у Плиния, Плавта, Вергилия, Горация и др. У Бартолина читаем: «Ventriculus dictus quasi parvus venter» (s. 66), или «Testes seu testiculi, quasi attestantes virilitatem» (s. 208), или «Cor a currendo ob motum dictum» (s. 353). Здесь термин имеет совершенно иное значение, чем сегодня, он вовсе не случаен или произволен, его определение исторически обусловлено: в самом термине заложен непосредственный смысл и его исследование является частью знания о том, что им называется; имя есть важное свойство того, что именуется.

Характерна особая графичность старых анатомических описаний и иллюстраций. Мы видели это в описании ключицы. А вот как Бартолин пишет о почке: «Figura est phaseoli, item folii asari, si planam superficiem spectes. Exterius in dorso seu ad ilia gibbosa et rotunda est figura; inferius ad partem supremam et imam gibba, sed ad mediam concava et sima» (s. 177). В анатомических книжках XVII и XVIII веков можно найти совершенно роскошные графические изображения человеческой иннервации и человеческих внутренностей, которые было бы напрасно искать в новых учебниках. Но эта графичность окрашена особым образом: фигуры скелетов - это не просто кости, или костная система; они являются эмоциональными символами смерти, в руках они держат лопаты, косы или другие знаки смертиг.Фигуры людей с обнаженными мускулами изображены в виде мучеников, другие фигуры также изображены в патетических позах. На их лицах не пустое выражение мертвеца, они изображены не схематически, как на современных иллюстрациях; это выразительные, характерные, скульптурные лица. Если изображен еще неродившийся ребенок, пропорции его тела и положение членов скорее похожи на то, как изображались купидоны: маленькая голова, члены сложены в умильной позе, вовсе не напоминающей свернутую фигуру эмбриона3. Рассматривая наиболее старые анатомические рисунки4, мы поражаемся прежде всего их примитивно-символическим и схематическим видом. Схемы одинаково условны, органы изображены символически, например, как круговой проток в грудной клетке, который должен символизировать протекание воздуха в груди или схематическое 5-дольное

1 And. Vesalii Bntx. Suorum humani corporis Eabrica librorum Epitome, cum adno-tationibus Nie. Fontani. Amsterdam, 1642.

2 См. рис. 3. Есть особая обязательная ментальная ассоциация между скелетом и смертью. «По-моему, когда духи или ночные тени страшат человека, они являются ему в виде скелетов» (Fontani. Op. cit., S. 3).

3 См. рис. 5.

4 См. рис. XII века (рис. 7).

159

Эпистемологические рассуждения...

изображение кишечника. Это идеограммы (Sinnbilder), которые соответствуют распространенным в то время идеям, а не формам природы, как мы их теперь понимаем. Например, на изображениях клубка внутренностей мы не видим определенного количества правильно уложенных слоев, а видим только ряд спиралевидных линий, символизирующих внутренности1. Не видим также точного изображения мозговых извилин, в видим только «сморщенную поверхность мозга»; не видим определенного числа ребер, а видим некую «ребристость» (грудной клетки)2; мы не видим точно разделенных слоев в разрезе глаза, а видим только схематически изображенную многослойность, что делает рисунок похожим на изображение разреза луковицы3.

Это идеограммы, т. е. графические изображения определенных идей, смыслов, понятий; через них смысл предстает как свойство изображаемого объекта.

С таким идеовидением (Sinn-Sehen), возможно, связана детально разработанная телеология как стремление найти смысл в каждой детали. В книге Фон-тануса мы читаем: «Inferiores vero costae breviores sunt, ne ventriculus repletus nimium comprimatur, et eandem ab causam molliores» (s. 7). Костные швы черепа предназначены для выведения «vapores» (испарений) (s. 3). То, что пальцы имеют три фаланги, что хрящевые кольца трахеи не полностью замкнуты и т. д.-все эти детали имеют, так сказать, непосредственное целевое назначение.

Понимание анатомических иллюстраций как идеограмм тем более напрашивается, чем более чужд нам стиль мышления автора, чем более отдалена от нас его эпоха; в средневековых персидских или арабских рисунках мы видим теперь только схематический язык знаков и почти ничего реалистического. Различие между каким-либо из этих чуждых нам стилей мышления и современным стилем заключается не в том, что мы знаем больше: о том, что в их действительности обладало большей ценностью, чем в нашей, они также могут сказать больше нашего. Так, у Бартолина мы находим раздел «de ossibus sesamoideis» (s. 756), который несколько длиннее, чем раздел «de musculis cervicis seu colli», и состоит из количества слов примерно в 20-30 раз большего, чем то, какое используют современные анатомические справочники в описаниях этих косточек4.

Эти (сезамовидные) кости важны для его остеологии, тогда как для нашей они не имеют серьезного значения; сегодня они, можно сказать, находятся вне костной системы. Бартолин еще поддерживает старую фантастическую легенду,

Эпистемологические рассуждения.

1 См. рис. 5

2 См. рис. 7

3 См. рис. б

4 Толдт пишет: «Сезамовидные, или суставные, кости являются костными, чаще всего мелкими включениями в сухожилия». (Toldt С. Anatomischer Atlas f?r Studierende und Aerzte, Berlin, Vienna, 1900-1903).

160

назад содержание далее

уборка квартиры



ПОИСК:




© FILOSOF.HISTORIC.RU 2001–2023
Все права на тексты книг принадлежат их авторам!

При копировании страниц проекта обязательно ставить ссылку:
'Электронная библиотека по философии - http://filosof.historic.ru'