Часть 6.

результатъ.

Особенно резко выступаетъ эта идеальная обусловленность, когда мы переходимъ отъ процесса движенiя къ опредъменш понятiя субъекта д в иже нiя. Сызнова начинаетъ казаться, будто можно указать этотъ субъектъ прямо въ воспрiятiи; видь движенiе разсматривается, какъ признакъ гвла, признакъ нiкото-раго комплекса осязательныхъ свойствъ. Но для более строгаго абстрактнаго анализа уже въ этомъ пункт* обнаруживаются свои особенный трудности. Чтобы быть субъектомъ движенiя, эмпирическое гбло должно прежде всего быть само однозначно определено и должно быть отграничено и отличено отъ другихъ обравовъ. Пока оно не замкнуто само въ неизмiшныя твердый границы,

160

благодаря которымъ оно выделяется изъ окружающей обстановки Я выступаетъ, какъ целое съ индивидуальной формой, до техъ поръ оно не можетъ служить и постояннымъ опорнымъ пунктомъ (Bezugspunkt) измененiя. Но тела мiра нашего воспрiятiя нигдЬ не удовдетворяютъ этому условiю. Они обязаны своей определенностью лишь первому и поверхностному связывание, при которомъ мы соединяемъ въ одно целое части пространства, имеющiя, пови-димому, приблизительно одинаковые чувственные признаки. Где начинается и где кончается подобное связыванiе - этого никогда нельзя определить съ абсолютной точностью; более тонкiе органы чувствъ показали бы намъ тамъ, где, повидимому, соприкасаются между собой два различныхъ тела, постоянный взаимный обменъ частей и, значить, непрерывное перемещенiе пограничныхъ поверхностей. Лишь тогда, когда мы приписываемъ телу строгую геометрическую форму и поднимаемъ его такимъ образомъ ивъ области голаго воспрiятiя до ступени понятiя, оно полу-чаетъ ту тождественность, которая дедаетъ изъ него «носителя» движенiя. И подобно тому, какъ здесь требуется строгое отграниченiе тела отъ всехъ составныхъ частей окружающей внешней обстановки, такъ, съ другой стороны, требуется, чтобы оно представляло въ себе самомъ строгое единство. Если мы пред ставимъ себе, что отдельный части его изменяютъ свое положение другь относительно друга, то этимъ сызнова нарушается верховное условiе однозначности опорной точки: на место одного движенiя получилось столько различныхъ движенiи, сколько имеется самостоятельныхъ, изменяющихъ свое относительное положение, частицъ. Поэтому въ основу должна быть положена система, которая отграничена во вне и которая, кроме того, не можетъ быть далее дифференцирована и разложена на множество независимо Движущихся субъектовъ. На место реальнаго тела воспрiятiя съ его безграничной изменчивостью должно поставить «твердое» тело чистой геометрiи, если стремиться къ обоснованiю точнаго ученiя о движенiи.

Действительно, сами сторонники теорiи «описанiя» недвусмысленно признали и выдвинули впередъ необходимость подобнаго преобразованiя проблемы. Особенно ясно и выпукло изобразилъ

11 161

это'гь цроцессъ Карлъ Пирсонъ въ своемъ сочиненiи о «Грамматике науки». Никогда,-доказываетъ онъ,-мы не пользуемся со-держащими воспрiятi-я въ качестве основъ для сужденiй чистой механики, въ качестве исходныхъ пунктовъ для выраженiя зако-новъ движенiя. Все эти законы имiютъ смыслъ лишь тогда, когда мы говоримъ объ идеальныхъ предiiльныхъ обраиахъ, которые мы абстрактно ставимъ на место эмпирическихъ данныхъ чувственнаго воспрiятiя. Движенiе есть предиката, который никогда нельзя непосредственно применять къ «вещамъ» окружающаго насъ чувственнаго мiра; оно имеетъ смыслъ лишь къ приложенiи К'ь тому классу объектовъ, которые иодставляетъ ва мiiсто ихъ математика въ своемъ свободномъ творчеств^. Оно фактъ не ощущенiя, но мышленiя; фактъ не «воспрiятiя», но «понятiя». «Какъ ни покажется это стравнымъ на первый взглядъ, но тiмъ не менее фактъ тотъ, что духъ нашъ тщетно пытается ясно мыслить движенiе чего-то, если это «что-то» не есть геометрическая точка или тiло, ограниченное непрерывными поверхностями, Духъ противится мысли о какомъ-нибудь яномъ движенiи, ч1iмгь о движенiи этихъ чистыхъ соаданiй мысли, обозначающихъ лишь пределы, которыхъ никогда нельзя показать фактически въ области воспрiятiя». Группы чувственныхъ впечатл'Ьнiй могутъ изменяться, могутъ потерять старым составныя части и ирiобръ'сти новыя, могутъ сложиться въ новыя группы,-но все эти измiненiя не со-ставляютъ еще настоящаго предмета механики. «О движенiи тiлъ мы можемъ говорить въ строгомъ смысле слова лишь въ области понятiя; ибо здесь, и только зд'Ьсь, имеются геометриче-скiя формы, изменяющая свое лоложенiе въ абсолютномъ времени, т. е. движущiяся». Противоречия, въ которыхъ неоднократно запутывалась механика и которыя особенно ясно выступаютъ въ попыткахъ применить общiе механическiе законы къ движенiямъ э в и p а, объясняются по большей части тiмъ, что не достаточно строго и определенно отделили другъ отъ друга o6t противостоя-щiя здесь одна другой сферы познанiя. Эти противоречiя исчезаютъ, какъ только перестаютъ смешивать другъ съ другомъ чувственные и идеально-отвлеченные моменты, какъ только перестаютъ видеть конкретное, данное въ воспрiятiи, явленiе въ

умственныхъ построенiяхъ, им'вющихъ целью научное упорядоченiе явленiй. Въ физик^ мы можемъ возвести лишь мiръ геометрических* формъ, которые въ приписываемомъ нами имъ многообразiи движенiи передаюсь съ изумительной точностью сложныя отд-вль-ныя стадiи нашего чувственнаго опыта. Но лишь только мы на-чинаемъ сызнова непосредственно вкладывать этотъ мысленный мiръ въ чувственный мiръ, лишь только лы начинаемъ принимать предполагаемые имъ логическiе моменты за составныя части действительности - которыя, какъ таковыя, должны быть доступны ощущенiю,-какъ мы сызнова наталкиваемся на все те анти-номiи, которыя необходимо присущи всякаго рода догматизму, какъ физическому, такъ и метафизическому *).

Все эти разсужденiя Пирсона великолепны. Но мы тщетно сирашиваемъ себя, какъ можно при такомъ пониманiи дела раз-сматривать механику, какъ описательную науку? Можно ли говорить объ описанiи содержанiя воспрiятiя, когда на место ихъ мы ставимъ совокупность геометрическихъ идеальиыхъ образовъi которые, какъ таковые, неизбежно чужды нашему чувственному мiру? Если задача всякаго истинно-«объективнаго» оаисанiя заключается въ томъ, чтобы Охватить данное, по возможности не прибавляя и не убавляя никакой отдельной черты, то, ваоборотъ. именно подобное измененiе первоначальнаго состава и является характерной и отличительной чертой абстрактнаго метода физики. На место простой пассивной передачи мы им'Ьемъ здесь передъ собой активный пропессъ, переводящiй непосредственно-данное въ новую логическую сферу. Было бы довольно страннымъ способомъ описывать данное, если бы мы для этой цели двигались въ области чистыхъ понятiй, которыя сами никоимъ образомъ не могутъ быть «даны».

Вопросъ о своеобразныхъ особенностяхъ естественло-научиыхъ оеновныхъ понятiй переходить здесь въ более общую проблему. Мы видели, что первый шагь естественно-научнаго образованiя понятiй заключается въ томъ, чтобы поставить на место некото-

*) См. Pearson, „The Grammar of Science", 2-е изд. London, 1900, стр. 198 и ел., 239 и ел., 282. 325 и т. д-

162

163

раго определенна™ чувсгвеннаго многообразiя завершающiй его идеальный предiлъ. Но, пока естествознанiе не выходить изъ рамокъ своей области, оно не моясетъ показать правомер-ности подобнаго установленiя предала, правомерности, которая основывается на общихъ логическихъ принципахъ. Но полученная изъ такой постановки вопроса выгода остается, однако, незначительной, пока логика и теорiя познанiя не добились ясности въ этомъ пункте. Но именно въ этомъ пункте обе онв наталкиваются на неразрешимый затрудненiя; и, повидимому, единственный выходъ, открывающейся ясному мышленiю, заключается не въ томъ, чтобы разрешить накопившiяся здесь антиномiи, а въ томъ, чтобы понять и признать ихъ въ ихъ неразрешимости. И, действительно, одинъ знаменитый математикъ въ новейшее время прямо высказался въ пользу подобнаго решенiя. Разсмотренiе ма-тематическихъ предельныхъ понятiй приводить, согласно ему, къ метафизической основной проблеме, которая, какъ и все проблемы этого рода, должна быть решена не по строгимъ объек-тивнымъ критерiямъ, но по субъективной склонности отдельнаго изследователя. «Общая теорiя функцiй», какъ ее развидъ Пауль Дюбуа Реймонъ, освещаетъ со всехъ сторонъ этотъ дуализмъ; но она съ самаго начала отказывается отъ разрешения его. Если мы эададимъ вопросъ, существуете ли для определенныхъ данныхъ рядовъ представленiй (какъ, напримеръ, для отдельныхъ цифръ десятичной дроби) точный n p е д е л ъ, обдадающiй темъ же соста-вомъ, что и члены самого ряда, то даваемый нами на него ответь не определяется однозначно одними лишь логическими и математическими соображенiями. Простая математическая проблема вводить насъ въ средину спора двухъ универсальныхъ и непримири-мыхъ между собой мiровоззренiй. Приходится выбирать между обоими этими мiровоззренiями; приходится или вместе съ эмпиризм о м ъ брать за наличное лишь то, что можно указать въ отдельности въ действительномъ представленiй, или же вместе съ идеализмомъ утверждать существованiе образовъ, которые образуютъ мысленное завершенiе определенныхъ рядовъ представленiй, но никогда не представимы непосредственнымъ образомъ сами. Математикъ не въ силахъ дать победы ни одному изъ этихъ

164

основныхъ воззренiй; все, что онъ можетъ и что онъ долженъ сделать, чтобы внести светъ въ основы анализа, это проследить его до его последнихъ мысленныхъ корней. Рiшенiе загадки въ тоиъ, что она остается и останется навсегда загадкой. «Внимательнейшее наблюдение процесса нашего мышленiя,-говорить Дюбуа Реймонъ,-и его отношенiй къ воспрiятiю приводить все къ тому же результату-что существуютъ две совершенно различ-ныя кондвпцiи, имеющiя равное право на то, чтобы считаться основными воззрениями строгой науки, ибо ни одна изъ нихъ не даетъ нелепыхъ результатовъ, по крайней мере, пока дело идетъ о чистой математике... Но все-таки остается весьма страннымъ, что поел* того, какъ устранено все, что могло бы закрывать истину, и когда можно было ожидать увидеть образъ ея яснымъ и недвусмысленнымъ, она является вамъ въ двоякомъ виде. Тотъ, кто впервые увиделъ черезъ чистый кристаллъ двойной образъ простого предмета, сообщилъ объ этомъ своимъ друзьямъ, вероятно, не съ ббльшимъ изумленiемъ, чемъ нынче я решаюсь, въ результате тщательнейшаго и настойчивейшаго размышления, изложить передъ читателемъ двоякую концепцию объ основахъ нашей науки» *).

Стоить, действительно, проследить за началомъ этого своеоб-разнаго результата; ибо здесь мы стоимъ передъ пунктомъ, являющимся вь то же время поворотнымъ пунктомъ всей критики познанiя. Старый вопросъ объ отношенiй между понятiемъ и существованием ъ, между идеей и действительностью, выступаетъ здесь снова въ своеобразной и оригинальной форме. Разумеется, здесь сейчасъ же должно возникнуть сомненiе, основывается ли конструируемое тутъ между «идеализмомъ» и «эмпи-ризмомъ» противоречiе на нолномъ деленiи, охватываетъ ли оновъ себе всю совокупность возможныхъ способовъ воззренiя. Только въ этомъ случае антиномiя была бы неразрешима; но она немедленно потеряегь значительную часть своей остроты, какъ только будетъ показано, что имеются области проблемъ, совершенно чуждыя

*> Paul duBois-Reymond. „Die allgemeine Functionentheorie«, T?bingen, 1882, стр. 2 и ел.

165

противорiiчiю, изъ котораго здЬсь исходили, и поэтому совершенно независимая по своей логической структуре и зяаченiю отъ p-fe-шенiя его. Действительно, уже въ первыхъ раасужденiяхъ Дюбуа Реймона видно, что мы зд'Ьсь имiемъ дело не съ матема-тикомъ, а философомъ и психологомъ. Что, въ самомъ дели, можетъ дать «внимательнейшее наблюдете процесса нашего, м ы-шленiя и его отношенiй къ воспрiатiю» для разрешенiя какой-нибудь частной, специфически математической, проблемы? В'Ьдь чистая математика гЪмъ именно и характеризуется, что она абстрагируетъ отъ всiхъ подобныхъ изследованiй процесса ыыш-ленiя и его субъективныхъ условiй и обращается исключительно къ ирео,метамъ мышленiя, какъ таковымъ, и ихъ объективно-логической связи. Тотъ видъ, въ какоыъ выступаетъ въ математике нонятiе о существовании, подтверждаетъ это исключительное направленiе интереса. Алгебраистъ, говорящiй о «существованш» чиселъ е и я, не им4етъ, разумеется, здесь въ виду никакого факта внешней, физической действительности; но точно такъ же здесь не утверждается и наличность определенныхъ содержаний представленiя въ какихъ-нибудь воспринимающихъ и мыслящихъ субъектахъ. Если бы смыслъ утверждения заключался въ этомъ, то съ математической точки зренiя не было бы никакого средства проверить его, ибо только эксперимента и обобщающая индукцiя дозволяютъ принимать решенiя относительно реальныхъ событiй жизни индивидовъ. Существованiе числа е означаетъ лишь то, что применяемымъ для определенiя его рядомъ устанавливается объективно необходимо и однозначно лишь одно место (Stelle)

въ идеальной системе чиселъ. Пусть дано намъ рядъ l+

"j - i~

+.r-j--0-j-- (Д° безконечности); тогда общее правило этого ряда

1 . и .О

разделяетъ совокупность рацiональныхъ чиселъ на два класса, изъ которыхъ первый обнимаегь все эти элементы, которые при доста-точномъ продолженiи ряда окажутся позади его, а второй - те элементы, для которыхъ это не имеетъ места. Благодаря этому полному деленiю области рацiональныхъ чиселъ, нашъ рядъ становится въ некоторое определенное отношенiе къ членамъ этой

области, именно въ отношенiе «передъ» или «после» и, значигь, «меньше» или «больше». Только благодаря тому, что все эти от-ношенiя полносильны, мы и можемъ говорить о «числе» е; и въ этомъ же заключается все «бытiе», полный, замкнутый въ себе, составъ этого числа. Возникающее такимъ образомъ образованiе хотя и чисто-идеальнаго характера, но ничЪмъ нринципiально не отличается отъ такихъ образованiй, какъ целыя и дробныя числа; вначенiе е такъ же строго и точно отлично отъ зна-ченiя любого другого числа, сколь бы близко оно ни было къ е, какъ отличаются между собой значенiя 1 и 1000. Здесь мы совс'Ьмъ не обращаемся къ способности обособлять представленiя и отличать въ соананiи сходныя единичный содержанiя воспрiятiя; дело въ обоихъ случаяхъ идетъ лишь о чистыхъ понятiяхъ, ко-торыя достаточно отграничены другъ отъ друга логическими усло-вiями, содержащимися въ ихъ определенiяхъ.

Иначе, повидимому, обстоитъ д'Ьло, когда мы переходимъ отъ алгебраическаго смысла предела къ его геометрическому значенiю. Повидимому, мы можемъ лишь тогда удостовериться въ существованш некоторой точки, когда мы ее сумеемъ какимъ-нибудь епоеобомъ найти въ воззренiи и отличить отъ другихъ элемен-товъ лоложенiя. Но здесь вскоре же- на основанiи психологиче-скаго принципа о пороге различенiя - даютъ себя знать оиреде-ленныя границы для дальнiйшаго движеяiя впередъ. Если мы останемся на точке зрiнiя «эмпирика», т. е. будемъ утверждать, что мы вправе говорить объ особой «вещи» лишь тамъ, где въ нашемъ распоряженiи имеется для изображенiя ея особое представленiе, то мы увидимъ, что при этомъ условiй нельзя никогда показать наличности предельной точки для какого-нибудь определенная сходящагося ряда точекъ на основанiи разсмотренiя самаго этого ряда. Представимъ себе, напримеръ, отдельная чи-словыя значенiя некотораго сходящагося ряда изображенными въ видi точекъ на оси абсциссъ; тогда все эти точки, чемъ дальше мы будемъ подвигаться въ ряду, буцутъ все сближаться между собой, и подъ конецъ мы окажемся не въ состоянiи представлять ихъ себе обособленными въ воззренiи. Начиная съ определеннаго момента, различные члены становятся неотличимыми другъ отъ

166

167

друга и сливаются между собой; мы поэтому не можемъ решить окончательно, существуете ли, какъ особый геометряческiй инди-видъ, та точка, которая соответствуете алгебраическому предiль-ному значенiю ряда, или же реальностью обладають только гi опред'Ьленiя положенiя, которыя можно выразить алгебраически членами ряда. «Требуютъ невозможнаго,-замечаете Дюбуа Р,ей-монъ,-когда желаютъ, чтобы некоторый выхваченный изъ данныхъ точекъ рядъ точекъ опредiлилъ точку, не относящуюся къ совокупности данныхъ. Я считаю это настолько невозможнымъ, что утверждаю, что никакой умъ не сумiiетъ дать доказательства су-ществованiя предельной точки, если бы даже этотъ умъ соединялъ въ себе проницательность Ньютона, ясность Эйлера и всесокрушающую силу Гаусса» *).

Вполне верно то, что всего этого вместе будетъ недостаточно, чтобы получить требуемое доказательство; видь сама постановка вопроса здесь выводить насъ изъ области чистой математики. Пытаться «доказать» существованiе точекъ въ томъ смысли, о которомъ говорится здесь, не придать въ голову никому, кто когда-нибудь вполн^ разобрался хотя бы въ критическихъ опровер-женiяхъ онтологическаго доказательства. Но более глубокое осно-ванiе всiхъ недоразумiнiй и противорiчiй заключается здесь въ той неопределенности и многозначности, которая придана здесь понятiю о бытiи. «Бытiе» геометрическихъ точекъ принци-пiально того же рода и принадлежите къ той же логической области, что и бытiе чястыхъ чиселъ. Построенiе геометрическаго многообразiя происходить, какъ было показано, по совершенно аналогичнымъ законамъ, что и систематическое развитiе совокупности чиселъ. Здесь, какъ и тамъ, мы исходимъ изъ идеальнаго полаганiя единицы; здесь, какъ и тамъ, мы подвигались мысленно впередъ, включая въ систему все гв элементы, которые связаны съ первоначальнымъ путемъ однозначнаго абстрактнаго отношенiя или цепью такихъ отношенiй. Мы видели, какъ разрiшенъ быль съ этой точки зрiнiя парадоксъ мнимыхъ безконечно-удален-ныхъ точекъ: если точки эти и не имiюте какой-то таинственной

*) „Allgemeine Funktionentheorie", стр. 66 и ел.

168

«действительности» въ пространстве, то все-таки оне являются выраженiемъ истинныхъ пространственныхъ отношенiй *). Ихъ бытiе свелось къ ихъ геометрическому значенiю и необходимости. Этой необходимости и требуете только настоящiй «идеализмъ» для образовъ чистой математики. Идеалистъ же въ смысле Дюбуа-Реймона идетъ значительно дальше этого требованiя. «Основная концепцiя идеалистической системы,-говоритъ нашъ авторъ,-заключается въ допущенiи действительнаго существованiя не только представляемаго, но и вытекающихъ непроизвольно изъ предста-вленiй воззренiй... Идеалистъ веритъ въ некоторую наличность недоступныхъ воспрiятiю и представлению, созданныхъ нашимъ процессомъ мышленiя, словесныхъ завершенiй рядовъ представле-нiй» **). Здесь, какъ легко заметить, говоритъ «идеалистъ», который позволилъ своему сопернику, «эмпирику», сбить себя съ толку, ибо онъ, какъ и последнiй, считаете истиннымъ лишь «данное на-дицо». Вся антиномiя, развертываемая въ «Общей теорiи функцiй», разрешается, какъ только мы устранимъ это смешенiе истины и действительности, которое свойственно сторонникам* обеихъ теорiи.

Следствiя этого смешенiя выступаютъ во взглядахъ на основ-ныя понятiя естествознанiя еще ярче, чемъ въ чисто-математической дискуссiи. И естественно-научвыя понятiя тоже втянуты въ эту борьбу; и здесь постоянно переходятъ черезъ границу даннаго, причемъ невозможно критически оправдать и обосновать этого неизбежнаго перехода. Мы не можемъ отказаться отъ понятiй объ абсолютно твердомъ теле, отъ понятiй объ атоме или о действующей на разстоянiи силе, хотя, съ другой стороны, мы должны безусловно отказаться отъ надежды найти въ какихъ-нибудь со-ставныхъ частяхъ даннаго намъ въ воспрiятiи внешняго мiра какiя-нибудь непосредственный доказательства въ пользу нихъ. Здесь поэтому еще яснее обрисовывается сознанiе той границы,

*) См. м*ткую критику ученiя Дюбуа-Реймона со стороны Керри: »System einer Theorie der Grenzbegril'fe", Lpzu. Wien, 1900, стр. 175 и ел

**) „Allgemeine Funktionentheorie", стр. 87; ср. сочнненiе Дюбуа Рей-нона, „Ueber die Grunglagen der Erkenntniss in den exakten Wissenschaften", T?bingen, 1890, стр. 91.

169

которая поставлена нашему ноананiю его природой и сущностью. Каждый разъ мы прнходимъ къ недоступнымъ представленiю эле-ментамъ, которые лежатъ за извiстнымъ и доступнымъ намъ мiромъ чувственныхъ явленiй; и каждый разъ оказывается въ то же время, что, какъ только мы пытаемся охватить и расчленить ихъ, мы не можемъ найтя въ нихъ никакого разумнаго смысла. «Наше мышленiе, мучающееся, чтобы подвинуться вдередъ, не двигается съ места, точно парализованное». У насъ н^тъ органа для д-Ьй-ствительности. «Мы заперты въ терему нашихъ воспрiятiй и точно слепы отъ рожденiя для того, что лежитъ ввi нихъ. Мы не можемъ видеть даже отблеска ихъ, ибо отблескъ уже похожъ на свiтъ: «но что же въ действительномъ мiрi соответствуете свету?» *). Этотъ радикальный скептицизмъ, которымъ заканчивается здесь изложенiе основъ точнаго естествозяанiя, является вполне послiдовательнымъ и характернымъ слiдствiемъ. На почве этого воззренiя мы, действительно, не имiемъ уже «органа» для действительности: ибо необходимыя понят i я, представляющая настоящiе органы для логическая; ностиженiя и овладiнi« мно-гообразiемъ ощущенiй, теперь уже сами превращены въ таин-ственныя реальности, находящiяся по ту сторону явленiй.

Но лишь только замечено это превращевiе, какъ сызнова на-чинаютъ р-Ьд^ть облава, угрожавшiя уже обложить чистый образъ естественно-научной действительности. Конечно, образъ этотъ воз-никаетъ лишь въ результате процесса идеализированiя, въ кото-ромъ неопределениыя данныя ощущенiя заменены ихъ строгими абстрактными пределами. Но утвержденiе объективной значимости этого процесса не то же самое, что утвержденiе новаго класса объектовъ. «Наша область мышленiя,-такъ уверяетъ «идеа-листь» Дюбуа Реймона,-заключаетъ не одну только мозаику воспрiятiй и возникающiя отсюда благодаря процессу мышлеяiя, т. е. благодаря деформированiю и комбинированiю, представленiя и понятiя; въ насъ живетъ также непоколебимое убежденiе... въ наличности известныхъ вещей вне системы лредставленiй» **). Это

*) Р. du Bois-Beymond. „?ber die Grundlagen der Brkenntniss iu den exakten Wissenschaften", отд. VIII.

*""') „Allgemeine Funktioiientheorie", стр. 110 и ел.

утвержденiе, безъ сомнiшiя. въфно, если понимать подъ «системой представлена!» одну лишь массу данныхъ воспрiятiй, одну лишь совокупность цветолъ и звуковъ, запаховъ и вкусовъ, ощущенiй давленiя и прикосновенiя. Но при дополнена» этой «мозаики воспрiятiй» мы вовсе не внодимъ попросту новыхъ «нечувствен-ныхъ» вещей въ эту новую эмпирическую действительность; въдь при такомъ способе дополнения части мозаики сдвинулись бы ближе и тЬснее, но оне не прiобр'Ьли бы, несмотря на это, иной формы с о е ди н е н i я, иной, более глубокой, сиязи. Аггрегатъ чувственныхъ вещей долженъ быть отнесенъ къ некоторой системе необходимыхъ нонятiй и законовъ, и въ этомъ отнесенiи онъ долженъ быть свя-занъ въ единство. Но этотъ процессъ мйшленiя требуетъ не одного лишь деформированiя и комбинированiя составныхъ частей представленiя; онъ предполагаешь также самостоятельную и конструктивную работу, какъ она особо отчетливо обнаруживается въ со-зданiи предельпыхъ образовъ. Но эту форму идеализацiи долженъ признать и «эмиирикъ», ибо безъ нея мiръ воспрiятiй былъ бы не цросто мозаикой, но настоящимъ хаосомъ. Когда эмпирикъ утверждаетъ, что онъ не знаетъ совсемъ абсолютно точной прямой, абсолютно точной плоскости, но всегда лишь более или менее точную прямую, более или мен*« точную плоскость, то это простое недоразуменiе. ведь само эiо различенiе разныхъ степеней точности предполагаетъ сравненiе съ т о ч н о и идеей, основная функцiя которой подтверждается, такимъ образомъ, вполне. Но «бытiе» идеи заключается именно въ этой функцiи и не нуждается ни въ какой иной опоре и ни въ какомъ ипомъ доказательстве. И естественно-научныя идеальныя понятiя не говорятъ о какомъ-то новомъ царстве отдельныхъ абсолютныхъ объектовъ; они даготь лишь необходимыя логическiя линiи направлен!я, съ помощью которыхъ только и можно вполне орiентироваться въ многообразiи явленiй. Они для того лишь выходятъ изъ границъ даннаго, чтобы темъ строже постичь закономерный структурныя отношенiя даннаго.

Поэтому, когда-какъ у Дюбуа Реймона-эмиирикъ признаетъ вподн* правомерной идеализацiю и лишь останавливается не-

170

171

редъ самимъ идеаломъ*), то этимъ весь сцоръ порiшенъ въ основ*. Ибо то значенiе (Bestand) идеала, которое можно утверждать и защищать критически, сводится лишь къ объективно логической необходимости идеализацiи. Но что д-Ьло идегь здесь именно о такого рода необходимости, а не о произвольной игре фантазiи, это обнаруживается тiмъ яснее, чiмъ глубже анализи-руютъ и разлагаютъ на его условiя iюнятiе о самомъ предмете. Напрасно изображать идеальные пределы, придаваемые нами определеннымъ рядамъ на основанiи опред'Ьленныхъ абстрактныхъ критерiевъ, въ виде простыхъ словесныхъ завершенiй (Wortabschl?sse), которымъ не соответствуете вовсе реальное или логическое содержанiе. «Совершонное> (das Volkommene),- утверждаетъ Дюбуа Реймонъ,-ни въ коемъ случае не можетъ быть рассматриваемо, какъ образное представленiе. Но такъ какъ оно входить въ наше мышдеше и находить въ немъ свое примйяенiе... и такъ какъ наше мыгаленiе состоитъ въ смене представленiй, то оно должно какимъ-нибудь образомъ быть представленiемъ, и оно, действительно, таково-именно, въ качеств* слова. Рядъ пред-метныхъ представленiй точнаго имiетъ, значить, своимъ заверше-нiемъ слово для чего-то яепредставимаго» **). Но подобный номина-лизмъ не способенъ объяснить пред-Ьльныхъ понятiй, какъ онъ оказался неспособнымъ объяснить чистыхъ понятiй о числахъ. Ибо здесь, очевидно, исключено какъ разъ характерное значенiе и собственная фуякцiя пред'Ьльнаго понятiя. Между предъмiь-нымъ членомъ и членами ряда имеются опредiленныя о т н о-ш е н i я, которыя, какъ таковыя, существуютъ математически и не могутъ быть изменены по произволу. «Число» е находится въ извiстныхъ нумерическихъ отношенiяхъ къ другимъ числамъ, ко-торыя могутъ быть получены изъ частичныхъ суммъ ряда, слу-жащаго для опредiленiя -е; оно располагается вместе съ ними въ одинъ рядъ, въ которомъ каждый элементъ имiетъ свое неизмен-ное место, свое неизменное «раньше» или «позже». Имiетъ ли

*) „Allgemeine Funktionentheorie", стр. 118.

**) „Grundjagen der Erkenntniss", стр. SO; ср. „Allgemeine Punktionen, theorie, стр. 95.

172

смыслъ говорить о подобныхъ отношенiяхъ порядка въ ряду, объ отношенiяхъ «больше» и «меньше> въ примiненiи къ элементамъ, изъ которыхъ одинъ разсматривается, какъ актуальный и, значить, психологически полный зяаченiя образъ представленiя, въ то время, какъ коррелатъ его сводится къ простому словесному Звуку? Полнозначныя математическiя отношения могутъ существовать между идеями и идеями, но не между идеями и словами. Изъ этой связи съ логикой математики можно строже обосновать и понять, почему каждая попытка интерпретировать есте-ственно-научныя понятiя, какъ простые аггрегаты фактовъ воспрiя-тiя, должна неизбежно не удаться. Ни одна естественно-научная т е о p i я не относится непосредственно къ самимъ этимъ фактамъ, но только къ идеальнымъ пределамъ, которые мы мысленно ставимъ на ихъ место. Мы изучаемъ ударъ гЪлъ, разсматривая дiйствующiя другь на друга массы, какъ совершенно упругiя или неупругiя; мы устанавливаемъ законъ распространения да-вленiя въ жидкостяхъ, вводя понятiе о совершенной жидкости; мы иэучаемъ отношенiя между давленiемъ, температурой и объемомъ газовъ, исходя изъ понятiя объ «идеальныхъ» газахъ и подставляя такимъ образомъ на мЪсто непосредственныхъ данныхъ ощу-щенiя гипотетически придуманный модели. «Подобяыя экстра-поляцiи и заключенiя объ идеальномъ случай, - сознается даже такой убежденный «позитивистъ», какъ Вильгельмъ Оствальдъ,- цредставляютъ весьма распространенный прiемъ въ науке, и очень большая часть законовъ природы, въ особенности все количественные законы, т. е. такiе, которые выражаютъ отно. шенiя между измеримыми величинами, имеютъ точное значенiе лишь для идеальнаго случая. Мы, такимъ образомъ, стоимъ передъ фактомъ, что многiе в притомъ подчасъ важнейшiе законы природы имеютъ силу при условiяхъ, которыя вообще не имеютъ места въ действительности»*).

Но поставленная здесь проблема имеетъ большее значенiе, чемъ это можетъ казаться при этой первой формулировке. Если бы ме-тодъ естествовнанiя сводился лишь къ тому, чтобы на место прямо

*) Ostwald. „Grundriss der Naturphilosophie" (Reclam), стр. 55.

173

наблюдаемыхъ явленiй ставить ихъ предельные случаи, то можно было бы попытаться объяснить этотъ методъ простымъ расшире-нiемъ понитивистической схемы. Видь согласно ей объекты, съ которыми км'Ьетъ д'Ьло естественно-научное изследованiе, хотя и находятся внii собственной области эмяирическаго воспрiятiя, лежать, повидимому, на одной линiи съ членами этой области. Высказываемые нами законы кажутся не столько iiреобразованiе'мъ, сколько простымъ тiродолженiемъ опредiлеиныхъ воспринимаемыхъ отношенiй. Въ действительности же невозможно такимъ простымъ образомъ описать отношенiе между теоретическими и фактическими основными элементами, на которыхъ опирается физика. Отногаенiе здесь гораздо сложите; оно представляете собой своеобразное перенлетелiе и взаимное проникновенiе обоихъ момен-товъ, которое господствуете въ фактическомъ построен!и науки и которое требуетъ поэтому также и логически более строгаго вы-раженiя для отношенiя между принципомъ и фактомъ.

Ш.

Въ теоретико-познаватедьномъ споре объ основахъ естествозяа-нiя мы наталкиваемся часто на мiгвяiе, будто идеалъ чистого опи-санiя фактовъ является специфически соьременнымъ нрiобретенiемъ.

Въ наше только время-такъ думаютъ-физика по-настоящему уяснила себе свою особенную Ц'Ьль и свои интеллектуальный средства, между гбмъ какъ прежде, при всемъ богатстве резуль-татовъ, оставался темнымъ путь, который велъ къ этимъ резуль-татамъ. Отдiленiе «физики» отъ «метафизики», принципiальное устраненiе всiхъ факторовъ, которые недоступны эмпирической проверке, считается дъ'ломъ критико-философской работы, исполненной новымъ и новiйшимъ изсл'вдованiемъ. Но утверждать это значить не видеть того непрерывнаго хода развитiя, который при-велъ физику къ ея теперешнему виду. Съ первыхъ же научныхъ шаговъ физики у нея все время стояла передъ глазами проблема о метод t, и только въ борьбе вокругь этой проблемы она достигла полнаго господства надъ той областью фактовъ, которой

174

она занимается. Здесь никогда не были строго отделены другъ оть друга критическая рефлексiя и продуктивная научная работа; он* взаимно влiяли другъ на друга и помогали другъ другу. И чiмъ бол'Ье мы удаляемся въ глубь прошлого при разсмотр'Ьнiи этой рефлексiи, т1шъ отчетливее выступаетъ въ ней некоторое противор'Ьчiе въ способе разсмотренiя. Это противоречiе имеется въ неослабленномъ виде и въ,современныхъ разсужде-нiяхъ; но во всей своей строгости и определенности оно выступаетъ лишь тогда, когда мы разсмотримъ его въ его общихъ систе-матическихъ и историческихъ источникахъ.

Современное изсл'вдованiе разрушило мало-по-малу предразсу-докъ, будто бы грекамъ было незнакомо научное употребдеяiе опыта. Точно также можно найти съ полной достоверностью теоретическую борьбу за принципы опытнаго знанiя уже въ античной философiи. Происходящiе здесь споры реагируютъ повсюду обратно на всю систему спекулятивна«) основного воззрйтя. Мы ихъ находимъ въ несравненномъ и незабываемомъ образе платоновской притчи о пещере. Человеческiй духъ имеетъ два способа разсмотренiя явленiй чувстаеннаго мiра, проходящихъ мимо него, подобно тенямъ. При одномъ способе мы довольствуемся изученiемъ одной лишь последовательности образовъ теней; мы изучаемъ ихъ «передъ» и «после», ихъ «прежде» и «позже». Благодаря привычке и упражненiю мы постепенно научаемся различать въ смене явленiй известный правильности и находить опре-деленныя, правильно повторяющiяся связи ихъ, причемъ эта связь ихъ не становится отъ того понятной намъ въ своихъ основа-нiя хъ. Для здраваго смысла и опирающагося на него мiровоазренiя ненужно этихъ основанiй; для обоихъ достаточно, если они могутъ благодаря усвоенной ими эмпирической рутине предвидеть при на-ступденiи какого-нибудь событiя другое, следующее за нимъ, и ввести его въ кругъ практическаго разсмотренiя.

Философское же умозренiе начинаетъ съ того, что оно отворачивается отъ всякаго подобнаго способа разсмотренiя; оно пред-полагаетъ «обращенiе» самой души къ другому идеалу познанiя. Единственнымъ предметомъ знанiя являются не явленiя въ простой смене ихъ становленiя, но вечныя и неизменныя основанiя

175

разума, ивъ которыхъ они вытекаютъ. Конечно, уразуметь въ чистомъ, неискаженномъ видi эти основанiя разума, это царство \6foi въ самихъ явленiяхъ, мышленiе, по Платону, не въ состоянiи. Кто разъ понялъ (какъ, напримiръ, въ области математики) сущ-ность проникновенiя въ необходимое, хоть лишь съ трудомъ и отвращенiемъ возвращается къ разсмотрiнiю области, въ которой никогда не достижима подобная строгость связи въ силу теку-чаго и неопред-Ьденнаго характера объектовъ. Эмпирическое зна-нiе смены явленiй представляетъ въ этомъ смысл* не дополнение чистаго познанiя идей, но оно образуетъ какъ бы темный заднiй фонъ, на которомъ съ темъ большей ясностью и рельефностью выделяется чисто-логическое изслйдоваше и знанiе.

Весьма вероятно, что это противопоставленiе не есть лишь простая умственная конструкция, а что она выражаетъ съ прин-ципiальной строгостью некоторое конкретное историческое противорiчiе, вполне выработавшееся уже въ эпоху Платона *). Но во всякомъ случае все дальнейшее развитiе естественно-науч-наго изследованiя въ древности находится подъ знакомъ этого пла-тоновскаго раздеденiя. Отзвуки его слышимъ мы въ борьбе между «эмпирическими» и «рацiональнымя» врачами,-борьбе, которой заполнена вся исторiя греческой медицины. Но чемъ больше из-слiдованiе обращается къ изученiю и установленiю отдельных-в фактовъ, темъ более изменяется оценка и iерархическое распо-ложенiе зяанiя. Научная эмпирiя находить себе выраженiе въ скепгическомъ ученiи о познанiи, въ которомъ именно черта, признававшаяся со стороны Платона постояннымъ недостаткомъ всякаго опытнаго знанiя, разсматривается, какъ его коренное положительное значенiе и особенность. Зяанiю, конечно, не дано проникнуть въ сущность вещей и понять ее на основа-ыiи какого-нибудь всеобщаго принципа разума. Намъ остается лишь одно наблюденiе обычнаго теченiя явленiй, благодаря которому мы можемъ пользоваться однимъ явленiемъ, какъ знакомъ для другого. Задача науки заключается въ группированiи и

*) Ср. Natorp, „Forschungen zur Geschichte des Erkenntnisproblems im Altertum", Berlin, 1884, стр. 146 и ел.

176

подборе подобныхъ знаковъ, изъ которыхъ каждый вызываетъ 9Ь насъ определенное воспоминанiе и такимъ образомъ напра-вiяетъ ао определенному пути наше ожиданiе будущаго. Конечно, ремьныя причины происходящая остаются для насъ поэтому закрытыми; но мы въ нихъ не нуждаемся, такъ какъ собственная и окончательная цель всякой теорiи заключается въ ея практиче-скихъ сдедствiяхъ для нашего поведения.-Но эти следствiя остаются по существу одними и теми же, независимо отъ того, поймемъ ли мы логически тоть способъ, по какому одно событiе вытекаетъ ивъ другого, или же примемъ только фактъ определеннаго эмпи-рическаго существованiя или определенной эмпирической последовательности и на этомъ успокоимся.

Но уже у самого Платона можно заметить, что произведенный имъ «разрезъ» между эмпирическимъ и рацiональнымъ зна-нiемъ *) не влечетъ за собой однозначнаго и полнаго разделенiя для всей области познанiя. Эмпирическое знанiе, довольствующееся изученiемъ смены «теней», охарактеризовано съ полной яркостью; но зато при характеристик* его идеальной противоположности остается какая-то неопределенность. Это обстоятельство темъ замечательнее, что въ историческомъ развитiи проблемы оно постоянно сызнова выступало наружу. Фактическое решенiе и ула-женiе конфликта было затруднено до техъ поръ, пока одинъ членъ былъ точно определенъ, другой же подвергался двумъ раз-личнымъ толкованiямъ, между которыми колебалось изследованiе. Знанiю простой смены явленiй Платонъ прежде всего проти-вопоставляетъ разсмотренiе ихъ телеологической связи. Мы не шгвемъ истиннаго познанiя естественныхъ процессовъ, пока мы равсматриваемъ ихъ только въ качестве индифферентныхъ зрителей; мы его подучаемъ лишь тогда, когда разсматриваемъ весь развертывающiйся передъ нами процессъ, какъ некоторое целесообразно расчлененное целое. Мы должны понять, какъ одинъ моментъ требуетъ другого; какъ все нити сплетаются между собой, чтобы подъ конецъ соединиться въ одну ткань, въ одинъ единственный порядокъ естественныхъ явденiй. Въ этомъ воэ-

*) См. особенно „Государство", 509 Д. и ел.

12

17?

зрiнiи на природу продолжаетъ жить этическiй идеализмъ Сократа. Подобно тому, какъ мы не могли бы понять пребыванiя Сократа въ тюрьме, если бы мы описали полоаеенiе его мускуловъ и нервовъ, не разсмотрiвши тiхъ нравственныхъ, разумныхъ осно-ванiй, который побуждаютъ его подчиниться законамъ,-подобно этому мы не сумiемъ понять истинно какое- нибудь отдельное явле-нiе, если не укажемъ ясно его место въ совокупномъ план* д-fcfi-ствительности. Если, напримеръ, мы попытаемся объяснить то обстоятельство, что земля свободно виситъ въ центр* вселенной, то для насъ мало указанiй на какую-нибудь чувственную связь, на какой-нибудь гвлесяо-механическiй вихрь или другую причину того же рода; послiцнимъ и рiшительнымъ основанiемъ этого мо-жетъ быть лишь <благое и справедливое» *). Чувственное бытiе должно быть сведено къ его идеальнымъ основанiямъ; но завер-шенiемъ царства идей является идея добра, въ которую та-кимъ образомъ упирается подъ конецъ все наше пониманiе.

Но этому выведенiю естественныхъ явленiй изъ ц е л е и про-тивостоитъ у самого Платона въ то же время другое воззрите. Оно коренится въ платоновскомъ взгляд* на математику, въ которой онъ вид'Ьлъ н*что «среднее» между идеями и чувственными вещами. При преобразованiи эмнирическихъ связей въ идеальный нельзя обойтись безъ этого средняго члена. Первый и необходимый шагъ состоитъ повсюду въ томъ, чтобы превратить чувственно неопределенное, которое, какъ таковое, нельзя охватить и заключить въ твердыя границы, въ количественно определенное, управляемое мiiрой и числомъ. Особенно ясно развиваюсь это тре-бованiе позднiйшiе платоновскiе дiалоги, какъ, напримеръ. Филебъ. Должно хаосъ чувственнаго воспрiятiя ввести съ помощью чистыхъ понятiй о количеств* въ твердыя границы, прежде чiшъ онъ станеть объектомъ познанiя. Мы не должны оставаться при неопре-дiденныхъ «больше» или «меньше», «сильнее» или «слабее», кото-рыя, какъ намъ кажется, мы яаходимъ въ ощущенiи; мы должны стремиться повсюду добиться точныхъ м t p ъ бытiя и становленiя. Въ этихъ м'Ьрахъ бытiе делается для насъ понятнымъ и объяснен-

нымъ *). Здесь такимъ образомъ, мы имiемъ передъ собой новый идеалъ знанiя, который, конечно, для самого Платона находился въ непосредственной гармонiи съ его телеологическими идеями, связываясь съ ними въ одно единое воззрiаiе. Бытiе лишь постольку ко см ос ъ, целесообразно расчлененное целое, поскольку оно управляется строгими математическими законами. Математическiй порядокъ есть одновременно и условiе и первооснова состава действительности; числовая определенность вселенной есть вернейшая порука ея внутренняго самосохраненiя.

Но уже у Аристотеля оба эти ряда идей, неразрывно соеди-ненныхъ у Платона, обособились другъ отъ друга. Математическiй мотивъ отступаетъ у него на заднiй планъ. Абстрактнымъ фунда-ментомъ физики остается, такимъ образомъ, телеологiя, ученiе о конечныхъ причинахъ. Внешнiя явленiя и ихъ количественная .закономерность отражаютъ лишь динамическiй процессъ, въ силу .котораго сохраняются и развиваются абсолютныя субстанцiи. Эм-лирически-физическiя действiя т*лъ вытекаютъ въ последнемъ осно-ванiи изъ понятiя сущности ихъ, изъ имманентной цели, которая поставлена имъ ихъ природой и которую они стремятся постепенно исполнить. Такъ, напримеръ, элементы вселенной располагаются по степени ихъ родства: те, которые имеютъ какое-нибудь общее качество, располагаются другъ подле друга; такъ, каждое тело им*етъ тенденцiю къ своему «естественному месту», указанному ему его природой, даже тогда, когда оно насильственно отделено отъ него. Здiсь открываются истинныя и внутреннiя причины всякой физической связи, между темъ какъ Математическiй способъ раз-смотренiя, проникающiй не до основанiй, а только до м е p ъ бытiя, затрагиваете лишь «акциденцiи», не выходя изъ рамокъ их-ь. Но этимъ создается новое противоречiе, которое и продолжало затiмъ действовать въ исторiи. Единство телеологическаго и математическаго способа разсмотренiя, бывшее еще въ системе природы Платона, здесь уничтожено, и на его место поставлено iерархическое отношенiе субординацiи. Пограничная линiя переместилась, ибо теперь высшее идеальное познанiе изъ верховныхъ

*) Ср. „Федонъ", 99 и ел., 109.

Ср. „Филебъ", 16, 24 и ел.

178

179

причинъ исключает* не только чувственное яаблюденiе случайные эмпирическихъ правильпостей, но и точное иэложенiе явленiй въ чистыхъ понятiяхъ о величин*. Поэтому лишь теперь разгорается во всей своей острот* борьба между эмпирическимъ и спекуля-тнвнымъ изученiемъ природы. Математическая физика новаго времени старается на первыхъ порахъ доказать свои права и самостоятельность гЬмъ, что въ своихъ философскихъ основоначалагь возвращается отъ Аристотеля къ Платону. Особенно характеренъ этотъ поворотъ для Кеплера *). Онъ нападаетъ со всей энергiей на то воззренiе, по которому математикъ умаляется до роли простого калькулятора и которое желаете исключить его изъ общенiя фило-софовъ, лишить его права решать вопросы объ общемъ строеяiи все ленной. Конечно, абсолютныя субстанцiи и ихъ внутреннiя силы остаются неизвестными математическому физику, и должны оставаться такими, пока онъ, не задумываясь надъ всеми чуждыми интере сами, исключительно занять своей задачей; но, если онъ отворачивается отъ этой проблемы, то это не значитъ, что ояъ остается при обычномъ эмпирическомъ способе разсмотр'Ьнiя, довольствующемся простымъ наколленiемъ разрозненныхъ фактовъ. Математическая гипотеза устанавливаетъ идеальную связь между этими фактами; она создаетъ новое единство, которое можетъ быть испытано и проверено лишь мышленiемъ, а не непосредственно ощу-щенiемъ. Такимъ образомъ, истинная гипотеза въ двухъ различныхъ направленiяхъ отграничиваетъ область математической физики. Непосредственный опытъ она поднимаете до степени т е о p i и тiмъ, что заполняет* оставляемые прямымъ наблюденiемъ пробелы и ставить на м*сто разрозненныхъ чувственыхъ данныхъ непрерывную связь абстрактныхъ огвдствiй. Но, съ другой стороны, она изображаете эту связь слiдствiй исключительно, какъ связь и систематическую зависимость величинъ. Математическое вы-р а ж е н i е гипотезы, алгебраически-геометрически! видъ, въ ко-торомъ она представляется, составляете въ то же время все ея

*) Бодiе точвыа доказательства въ пользу слiдующаго затiмъ исто-рическаго изложенiя даны въ ыоеыъ сочиненiи „Das Erkenntnissproblem in der Philosophie und Wissenschaft der neuen Zeit", l, 258 и ел., 308 и ел., II, 322 и ел.

180

значенiе. Если Кеплеръ выступаете въ защиту права гипотезы, то потому, что онъ видите ея главную функцiю не тамъ, гд* ви-дитъ его обычная спекулятивная натуръ-философiя. Д*ло идетъ не о переход* отъ математически установленнаго явленiя къ его абсолютнымъ причинамъ, но о переход* отъ первыхъ, абстрактно еще не обработааныхъ, фактовъ воспрiятiя къ количественному «пониманiю» действительности. Научный физикъ можетъ оставить въ пркоi вопросъ о посл*днихъ «сидахъ», изъ которыхъ образовалось бытiе; но т*мъ напряженнее направлено его стремленiе на то, чтобы перейти отъ простого собиранiя наблюденiй къ общей «етатик* вселенной», къ овлад*нiю всеобъемлющимъ гармо-ническимъ порядкомъ, царящимъ въ мiръ1. Этотъ норядокъ улавливается не непосредственно чувствами, а исключительно математи-ческимъ мышленiемъ. Согласно этому воззрiнiю правомерность п о н я т i я заключается не въ томъ, что оно открываете доступъ въ новой нечувственной действительности, а въ томъ, что оно принимаете участiе въ выработке концепцiи о действительности математической эмнирiи и придаете этой концепцiи определенную логическую форму.

Но не безъ различныхъ колебанiй и внутреннихъ трудностей сумiла физика въ iiсторiи своего развитiя усвоить себе эту постановку основной проблемы. Особенный историческiя усдовiя, при кохорыхъ развивалось новое естествознание, делаютъ понятнымъ то, что на первыхъ порахъ въ центре разсмотренiя стала не столько положительная, сколько отрицательная часть новой задачи. Теорiя должна была прежде всего помочь отклонить притязанiя метафизики; а этого можно было добиться лишь темъ, что все точ-н*е и отчетливее излагались эмпирическiя основы точной науки. Логическiе факторы отступаютъ на заднiй планъ, разъ sct философскiя силы направлены на то, чтобы защитить чистый опытъ отъ покушенiй метафизики, Съэтой точки эренiя понятенъ перево-ротъ въ общемъ воззренiи, наблюдаемый нами при переход* отъ Кеплера къ Ньютону. Съ какой силой Кеплеръ ни защищалъ права »мпирическаго иэследованiя отъ метафизики субстанцiальныхъ формъ, въ окончательной концепцiи своего образа вселенной онъ возвращается къ математической телеологiи Платона. Математи-

181

ческiя идеи суть вечные прообразы и «архитипы», по которымъ божественный Строитель мiра устроилъ все. Поэтому, ч'Ьмъ бо.тве мы углубляемся въ точную структуру и точныя предпосылки физики, гбмъ более угрожаетъ намъ здесь опасность, что сызнова исчезнетъ строгая граница между опытомъ и спекуляцiей.

Противъ этой опасности главнымъ образомъ и выступаютъ нью-тоновскiя «Regulae philosophandi». Индукцiя здесь признается съ полной определенностью единственнымъ источникомъ физической достоверности. Сущность гблъ составляютъ для насъ въ своей совокупности тi свойства ихъ, которыя-какъ учатъ насъ наблюденiе и научный экспериментъ-не могутъ быть ни уменьшены, ни умножены и которыя общи вс^мъ тЬламъ. Это слово «сущность» означаете-и не можетъ означать ничего иного, - лишь эмпирическое обобщенiе опредъ-ленныхъ фактовъ воспрiятiя. Въ э т о м ъ смысле-но только въ этомъ- можемъ мы говорить о тяжести, какъ о «существенномъ» свойстве матерiи: ведьмы неимеемъ ни одного опыта, который препятствовалъ бы намъ признать ея эмпирически всеобщее значенiе. Но зато вопросъ о причинахъ взаимнаго при-тяженiя космическихъ массъ не долженъ занимать физика, какъ такового, и не долженъ завлекать его на путь спекулятивныхъ гипотевъ; вiдь для него притяженiе есть не что иное, какъ определенное числовое значенiе, дающее меру ускоренiя, испытывае-маго теломъ въ каждой точке его траэкторiи. Законъ, по которому изменяется это значенiе отъ точки къ точке, заключаетъ ответъ на все вопросы, которые могутъ быть поставлены относительно «природы» тяжести съ научнымъ правомъ. Первые приверженцы и ученики Ньютона обобщили эти разъясненiя и перенесли ихъ на всю область естествознанiя. У нихъ впервые выступаетъ съ принципiальной строгостью требованiе физики безъ гипотез ъ; у нихъ же впервые образовано техническое выраженiе опнса-н!я явленiй; Основной ошибкой метода признается у нихъ попытка придать физическимъ объясненiямъ видъ логическихъ дефиницiй или же исходить изъ iерархiи понятiй и родовъ вместо того, чтобы наблюдать и собирать отдельные случаи. Физике должны быть чужды дефияицiи, претендующiя на то, чтобы вскрыть основанiе и сущность какого-нибудь естественнаго процесса; эти дефиницiй

182

не представляют какого-нибудь орудiя познанiя, а являются лишь препятствiемъ для непредубежденнаго разсмотренiя явленiй, на которомъ опирается все значенiе физики, какъ науки.

Но при дальнейшемъ историческомъ развитiи уже въ рамкахъ самой ньютоновской школы ясно выступило все то проблематическое, что имелось въ этомъ мнимомъ завершен!« ученiя о методе. Если запретить физике употребленiе гипотезъ въ какомъ бы то ни было смысле, то нужно удалить изъ нея все элементы, не имею-щiе непосредственнаго образа въ области воспрiятiя. Но осуще-ствленiе этого требованiя означало бы-какъ въ дальнейшемъ бу-детъ это все более и более выясняться-не что иное, какъ раз-ложенiе самой ньютоновской механики въ ея систематической связи. Понятiя объ абсолютномъ пространстве и абсолютномъ времени, поставленный Ньютономъ во главе его дедукцiй, теряютъ всякое правомерное значенiе, если ихъ измерять теми логическими мъ-рами и критерiями, которые имеются въ ньютоновскомъ ученiи о методе. А, между темъ, на этихъ именно понятiяхъ основывается возможность различенiя между действи-тельнымъ и кажущимся движенiемъ, на нихъ, значитъ. основывается и понятiе о самой эмпирически-физической реальности. Вол^е глубокое основанiе этойаптиномiи, неразрешимой въ рамкахъ ньютоновской системы, заключается въ неопределенности употребленiя здесь понятiя о гипотезе. Ударъ направлялся здесь одновременно противъ Аристотеля и противъ Декарта, противъ метафизики субстанцiальныхъ причинъ и противъ первой, хотя и несовершенной, попытки механическаго объясненiя вселенной. Поэтому допущенiя о некоторыхъ «темныхъ качествахъ» вещей не отделяются здесь съ полной достоверностью отъ основныхъ т е о p е т и-ческихъ мыслей, на которыхъ опирается отграниченiе проблемы физики и определенiе ея эмпирической области и объема.

И въ современномъ споре объ этой проблеме, несмотря на все попытки более строгой теоретико-познавательной постановки ея, эта двусмысленность вовсе еще не устранена. Особенно ярко выражена она въ самомъ понятiй объ описанiи. Этотъ лозунгъ объединяеть физиковъ, согласныхъ между собой въ томъ, что саедуетъ бороться съ спекулятивной метафизикой, но резко рас-

183

ходящвхся между собой въ подожительномъ взгляде на логическую структуру физики. Исследователь, вроде Дюгема, прово-дящаго съ необычайной энергiей и строгостью ту мысль, что каждое простое констатированiе физическаго факта заключаете въ себе опредiленныя теоретическая предпосылки и, значить, целую совокупность физическихъ гипотезъ, стоить здесь бокъ-о-бокъ съ «эмпиризмомъ», который основывается именно на незнанiи этого основного двоякаго отношепiя.

Поэтому то затрудненiе, которое свойственно физий съ са-маго начала ея историческаго развитiя, продолжаете сказываться съ прежней силой. Необходимая и правомерная борьба съ о н т о-д о г i е и приводить къ затемн'Ьнiю простого логическаго состава фактовъ. Философская критика основоначалъ должна здесь прежде всего привести къ строгому раздiленiю обоихъ фактически разнородныхъ вопросовъ, которые исторiя свела и на долгое время неразрывно связала другъ съ другомъ. Еще и теперь вы-дающiеся научные изслъ-дователи описываютъ и формулируюсь отношенiя между физикой и логикой такимъ образомъ, точно мы были бы въ разгаре спора между Ньютономъ и Вольфомъ, наложившаго свою печать на всю философiю XVIII вика. Но этотъ споръ надо считать исчерпаннымъ, ибо сама логика при ея обновленiи и критическомъ формированiи отказалась отъ метафизи-ческихъ притязанiй. Именно съ точки зр'Ьнiя этого обновленiя обнаруживается ясно, что «феноменализмъ» Ньютона не стоитъ совсiмъ логически на той же ступени, что развитый античнымъ скептицизмомъ феяоменализмъ. Является задача наследовать точнее, въ чемъ заключается раздичiе обоихъ этихъ воззрiнiй, со-гласныхъ между собой въ томъ, что физику следуете ограничить областью «явленiй». Само понятiе о явленiи не одно и то же, примiшяемъ ли мы его къ неопределенному предмету чувственнаго воспрiятiя или къ теоретически-конструированному объекту математической физики; и именно условiя этого конструированiя постоянно сызнова заставляюсь подымать теоретике-познавательный вопросъ.

IV.

Исследователь, открывшiй основной законъ новейшаго есте-ствознанiя, примыкаетъ по своимъ методологически мъ воззрiнiямъ къ ряду ученыхъ, начинающемуся вместе съ эпохой Возрожденiя. Робертъ Майеръ устанавливаетъ теоретически задачу физики почти точно такъ, какъ мы это видимъ, въ самыхъ различныхъ формулировкахъ у Галилея и Ньютона. При всемъ матерiальномъ обновленiи физики, внесенномъ закономъ о сохраненiи энергiи, оказывается, что логическая непрерывность не нарушена. «Важнейшее, чтобы не сказать единственное, правило истиннаго есте-ствоиспытанiя заключается въ слiздующемъ: помнить, что задача наша познать явлеяiя, прежде чемъ мы начнемъ искать объ-ясненiя ихъ или изследовать высшiя причины. Разъ фактъ извй-стенъ со всехъ своихъ сторонъ, то этимъ самымъ онъ уже объяс-ненъ, и задача науки покончена. Это замiчанiе можетъ показаться инымъ банальнымъ; другiе будутъ оспаривать его во имя iгвлаго ряда соображенiй; но фактъ тотъ, что этимъ основнымъ прави-ломъ слишкомъ часто пренебрегали вплоть до новЪйшихъ вре-менъ; но всъ- спекуляцiи даже самыхъ блестящихъ умовъ, которые вместо того, чтобы овладевать фактами, какъ таковыми, желали подняться надъ ними, не привели ни къ чему плодотворному *). Тiмъ же самымъ языкомъ говорилъ Кепдеръ противъ алхимиковъ и мистиковъ своего времени, а Галилей противъ перипатетической школьной философiи. Какъ возникаетъ изъ исчезающего движенiя теплота или какъ обратно теплота превращается въ движете: этотъ вопросъ Робертъ Майеръ отклоняешь точно такимъ же образомъ, какимъ Галилей отклонилъ вопросъ о причине тяжести. «Что такое теплота, электричество и т. п. по своей внутренней сущности-этого я не знаю, какъ я не знаю внутренней сущности какой-нибудь матерiи или какой-нибудь вещи вообще; но я твердо знаю, что я гораздо яснее вижу связь многихъ явленiи, чемъ это видели до сихъ поръ, и что я могу дать ясныя

*) Robert Mayer. „Bemerkungen ?ber das mechanische Aequivalent der W?rme", „Mechanik der W?rme", hg. von Weyrauch, 3-е изд., Stuttgart, 1893, стр. 236.

184

185

и отчетливый понятiяо томъ, что такое какая-нибудь сила». Но это и есть все, что можно требовать отъ эмпирическаго изслiдованiя. «Строгое обозначеяiе естественныхъ границъ челов'Ьческаго изсл^до-ванiя есть для науки задача практическаго значенiя, между гЬмъ какъ попытки проникнуть съ помощью гипотезъ въ глубины мiро-порядка образуютъ ничто побочное, второстепенное». Въ сзътЬ этого воззрiшiя ненарушимой принадлежностью изсл'Ьдованiя остаются, въ концъ- концовъ, одни лишь числа, одни количественный определенiя бытiя и становленiя. Какой-нибудь фактъ понятъ тогда, когда онъ и з м е p е я ъ: «одно единственное число икгЬетъ больше истинной и длительной ценности, чемъ iгвлая библiотека гипотезъ» *)•

Здесь на-ряду съ отклоненiемъ ложныхъ постановокъ вопро-совъ указана въ то же время и новая проблема, имеющая длительное значенiе. Явленiе должно считаться объясненнымъ, если оно вполне известно со вс'Ьхъ сторонъ. Действительно, это опред'Ьленiе нужно признать безъ ограниченiй; но вельда за нимъ поднимается немедленно дальнiйшiй вопросъ: при какихъ у с л о-в i я х ъ явленiе должно считаться извiстнымъ въ смысли1 физики? То знанiе явленiя, которое даетъ точная наука, очевидно, отличается отъ простого ознакомленiя съ какимъ-нибудь изолирован-нымъ чувственнымъ фактомъ. Какой-нибудь процессъ познанъ лишь тогда, когда онъ безъ всякаго противорiчiя входить въ совокупность физическаго знанiя, если однозначно установлено его отношенiе къ родственнымъ группамъ явленiй и, наио-нецъ, къ совокупности опытныхъ фактовъ вообще. Поэтому каждое ассерторическое утвержденiе некоторой действительности за-ключаетъ въ себе въ то же время высказыванiе объ опредiiленныхъ закономiрныхъ отношенiяхъ, о н'Ъкоторыхъ общихъ правилахъ связи. Когда явленiе приведено къ твердому числовому выражен! ю, то эта логическая относительность получаетъ благодаря этому самое ясное выражение. Постоянный числовыя значенiя, которыми мы опредъ-ляемъ физическiй предметъ или физи-

*) См. письмо Майера къ Гризингеру („Kleinere Schriften und Briefe hg. von Weyrauch), Stuttgart, 1893, стр. 180, 226 и т. д.

186

ческое происшествiе, обовначаютъ лишь включенiе его въ никоторую всеобщую связь ряда. Единичная константа не озна-чаеть ничего сама по себе; она получаетъ свой смысдъ лишь путемъ сравненiя и связи съ другими числовыми значенiями. Но это приводить насъ къ опредiленнымъ логическимъ предпосыд-камъ, лежащимъ въ основе всякаго физическаго измеренiя и счета; а посылки эти образуютъ яастоящiя Гипотезы», которыхъ не можетъ оспаривать никакой естественно-научный феноменализмъ. «Истинная гипотеза» означаетъ не что иное, какъ принципъ и средство измеренiя. Она появляется не п о с л 'Ь того, какъ явленiя признаны уже и приведены въ порядокъ, въ качестве величинъ, и не для того, чтобы прибавить къ нимъ заднимъ числомъ догадку объ ихъ абсолютныхъ основанiяхъ; она служитъ для самой возможности такого приведенiя въ порядокъ. Она не перепрыгиваетъ области фактически даннаго, не бросается въ трансцендентную сферу потусторонняго, она обозначаетъ тотъ путь, по которому мы поднимаемся отъ чувственнаго много-образiя явленiй къ интеллектуальному многообразiю мЪръ и чиселъ.

Оствальдъ въ своей полемик^ противъ употребленiя гипотезы съ особенной настойчивостью подчеркивалъ различiе между гипотезой-формудой и гипотезой-о б p а з о м ъ. Формулы содержать въ себъ1 только алгебраическiя выраженiя; онъ1 выражаютъ лишь отношенiя между величинами, которыя доступны прямому изм^ренш и, значитъ, непосредственной пров^рк^ путемъ наблюденiя. Если же употре-бляютъ физическiе образы, то нiтъ никакой возможности подобной проверки. Правда, образы эти часто выступаютъ въ одЪянш мате-матическаго изложенiя, такъ что на первый взглядъ указанный признакъ отличiя можетъ показаться недостаточными Но въ любомъ случай мы можемъ прибегнуть къ простому логическому прiему, который постоянно приводить къ ясному различенiю. «Если . каждая входящая въ формулу величина измерима сама по себй, то д-Ьло идеть о длительной формул* или о законе природы... если же, наоборотъ, въ формулу входятъ величины, которыя не изм'Ь-римы, то мы имъ-емъ предъ собой гипотезу въ математическомъ

187

одбянш: въ плоде уже есть червь» *). Но какъ ни правомерно выставляемое здесь требованiе измеримости, было бы все-таки ошибочно разсматривать само измiренiе, какъ чисто-эмпирическiй прiемъ, который имiетъ место въ простомъ воспрiятiи и съ помощью средствъ последвихъ. Даваемый здвсь ответь представляетъ лишь повтореше поставленнаго вопроса, ибо измеренный и исчисленный явленiя не есть само собою разумеющейся, непосредственно извiст-ный и данный исходный пунктъ, но результагь определенныхъ абстрактныхъ операцiй, который должно проследить въ отдельности. Действительно, мы сейчасъ же замечаемъ, что простая попытка измеренiя заключает* въ себе постулаты, которые никогда не удовлетворены въ области нашихъ чувственныхъ впечатленiй. Мы никогда не измеряемъ ощущеиiя, какъ таковыя, но всегда лишь объекты, къ которымъ мы ихъ относимъ. Если даже и признать вместе съ нсихофизиками, что ощущенiя измеримы, это все-таки не изменяетъ сказаннаго нами сейчасъ, ибо даже и при этомъ допущенiи очевидно, что физикъ, по крайней мере, никогда не имеетъ дело съ цветами и звуками, какъ чувственными пережи-ванiями, но только лишь съ колебанiями, что онъ оперируетъ не съ ощущенiями тепла или прикосновения, но съ температурой и д а в л е н i е м ъ. Но ни въ одномъ изъ этихъ понятiй нельзя видеть простой копiи фактовъ воспрiятiя, Если мы станемъ разсматривать те факторы, которыевходятъ въ измеренiе движенiя, то здесь уже дано общее решенiе; ведь мы уже видели, что невозможно дать физическаго определенiя движенiя, не заменивъ чувственнаго тела геометрическимъ теломъ, чувственной протяженности «умопостигаемой» непрерывной протяженностью математики. Мы должны были перейти отъ даниыхъ восирiятiй къ ихъ абстракт-нымъ пределам ъ, прежде чемъ могла вообще зайти речь о дви-женiи и его точныхъ мерахъ въ етрогомъ смысле слова. Точно также имеемъ мы дело съ чисто-абстрактной конструкцией, когда приписываемъ неравномерно движущемуся телу однозначно определенную скорость въ каждой точке его траэкторiи,-и это кон-струкцiя, для обоснованiя которой требуется, въ качестве предпо-

Lpz.

*) Ostvald. стр. 213 и ел.

188

„Vorlesungen ?ber Naturphilosophie",

1902,

сылки, вся теорiя анализа безконечно-малыхъ. Но и тамъ, где мы стоимъ ближе къ прямому ощущенiю, где мы думаемъ только лишь о томъ, чтобы обозначить на неизменной скале представляющiяся намъ раздичiя-и тамъ ясно выступаютъ требуемые при этомъ теоретическiе моменты. Немалый путь отделяетъ непосредственное ошущенiе тепла отъ точнаго понятiя о температуре. Неопределенное «сильнее» и «слабее» впечатлНЬнiя нигде не даеть намъ твердой опоры для установленiя точныхъ числовыхъ значенiй. Мы должны перейти отъ субъективнаго воспрiятiя къ объективной функциональной связи между теплотой и протяженностью, чтобы установить хотя бы основную схему измеренiя. Если определенному столбику ртути мы припишемъ значенiе 0 градусовъ, а другому столбику-значенiе 100 градусовъ, то для того, чтобы разделить дежащiй между обеими этими точками промежутокъ на дальнейшiя части, мы должны сделать предположенiе, что разности температуры прямо пропорцiональны разностямъ длины столбика ртути. Но это допущенiе не что иное, какъ гипотеза, которую намъ под-скавываетъ наблюденiе, но которую оно не навязываетъ намъ принудительно. Если бы мы перешли отъ твердыхъ телъ къ жидкимъ, отъ ртутнаго термометра къ водяному, то здесь въ целяхъ измеренiя пришлось бы заменить простую формулу пропорцiальпости более сложной формулой, согласно которой и было бы установлено отношенiе между определенными значенiями температуры и определенными зваченiями объема *). Уже на этомъ примере мы ви-димъ, какъ даже простейшее количественное установленiе фивнческаго факта втягиваетъ его немедленно въ целую сеть тео-ретическихъ предпосылокъ, безъ которыхъ нельзя даже и поставить вопроса объ измеримости процесса.

Это теоретико-познавательное убежденiе было выяснено особенно благодаря философской работе самихъ естествоиспытателей. Про-ствйшее и строжайшее выражение этого взаимоотношенiя между фвзическимъ фактомъ и физической теорiей далъ Дюгемъ. Онъ убедительно и необыкновенно живо изображаете противоречiе между наивнымъ чувственнымъ наблюденiемъ, вращающимся исключи-*) См. объ этомъ превосходные разсужденiя у G. Milhaud „Le Ration-nel", Paris 1898, стр. 47 и ел.

189

тельно въ области конкретнаго воспрiятiя, и научно руководимымъ и контролируемымъ экспериментомъ. Прослiдимъ въ мысли за ходомъ какого-нибудь экспериментальнаго изследованiя; перенесемся, на-примiръ, мысленно въ лабораторiю, въ которой Реньо производитъ свои знаменитые опыты для проверки закона Марiотта. Мы, конечно, увидимъ прежде всего рядъ прямыхъ наблюденiй, которыя мы смоасемъ просто повторить. Но разсказъ объ этихъ наблюде-нiяхъ не составляете вовсе сущности, настоящаго значенiя физн-ческихъ результатовъ, къ которымъ пришелъ Реньо. Объективно физикъ видите передъ собой известныя состоянiя и изм*ненiя въ своихъ измерительныхъ инструментахъ. Но произносимыя имъ сужденiя относятся не къ этимъ инструментамъ, а къ предме-тамъ, которые измеряются ими. Говорится не о высот* уровня определенна™ столбика ртути, а о значенiи «температуры»; отмечается не перем*на, происшедшая въ манометре, но измененiе давленiя, подъ которымъ находится наблюдаемый газъ. Этотъ п е p е х о д ъ отъ того, что непосредственно представляете намъ воспрiятiе индивидуальнаго момента, къ той форм*, которую иолу-чаютъ подъ конецъ элементы въ физическомъ высказыванiи, составляете специфическую и характерную функцiю естественно-на-учнаго понятiя. Занимаемый газомъ объемъ. испытываемое имъ давленiе, его температура-все это не конкретные объекты и свойства, которые мы можемъ поставить на-ряду съ звуками и красками; это «абстрактные символы», соединяющiе физическую теорiю съ действительно наблюдаемыми фактами. Аппарате, съ помощью котораго устанавливаютъ объемъ газа, предполагаете не только принципы ариеметики и геометрiи, но также и абстрактныя поло-женiя общей и небесной механики; для полнаго пониманiя опре-д*ленiя давленiя нужно забираться въ глубь сложнейшихъ теорiй гидростатики, ученiя объ электричестве, и т. д. Такимъ обраяомъ, между реально наблюдаемымъ во время какого-нибудь опыта явленiемъ и окончательнымъ результатомъ этого опыта, какъ его формулируете физикъ, лежите крайне сложная умственная работа; и только эта работа и превращаете простой пересказъ о наблюденныхъ однажды фактахъ въ сужденiе о завонахъ природы. Еще ясн*е выступаете эта зависимость каждаго практическаго

190

изiгЬренiя отъ определенныхъ принципiальныхъ донущенiй, если принять во вниманiе, что истинный результатъ опыта никогда не данъ прямо на-лицо, а долженъ быть добыть лишь путемъ крити-ческаго обсужденiя, устраняющего все ошибки наблюдения. Ни одинъ физикъ не экспериментируетъ и не измеряете въ действительности т*мъ отдельнымъ инструментомъ, который находится у него передъ глазами. На место него онъ мысленно подставляешь идеальный инструмента, въ которомъ устранены все случайные недостатки, неибежно присущiе каждому конкретному орудiю. Если, напримеръ, мы измеряемъ интенсивность алектрическаго тока тангенсъ-буссолью, то прежде ч*мъ мы станемъ физически примв-нять наблюденiя, произведенныя на отдельномъ конкретномъ аппарате, мы должны отнести ихъ къ некоторой общей геометрической модели. На место медной проволоки определенной толщины мы ставимъ строго геометрическую круговую линiю, не имеющую толщины; на место стали магнитной иглы, имеющей определенную величину и форму-безконечно-малую горизонтальную магнитную ось, могущую двигаться безъ тренiя вокругъ вертикальной оси. И только совокупность всехъ этихъ преобразованiй позволяетъ намъ внести наблюденное оiклоненiе магнитной иглы въ общую теоретическую формулу напряженности тока и определить такимъ обра-зомъ величину последней. Поправки, которыя мы дедаемъ-и необходимо должны делать-при пользованiи любымъ физическимъ инструментомъ, являются, такимъ образомъ, сами плодомъ математической теорiй: исключить эту последнюю значило бы лишить само наблюденiе всякаго смысла и значенiя *).