Часть 3.

Индивиды вовлекаются во взаимодействие исторически-общественной жизни в силу присущего им стремления осуществить в живой игре энергий все многообразие своих целей. По причине ограниченности человеческого бытия удовлетворение потребностей человека происходит не в изолированной сфере деятельности индивида, а через разделение труда и наследование плодов деятельности предыдущих поколений. Последнее становится возможным благодаря однородности человеческой природы и заложенному в ней обозревающему разуму, каковой этим целям служит. Эти свойства обусловливают приспособление собственной деятельности индивида к результатам труда его предшественников и согласованность с деятельностью современников. Так человек сквозь толщу истории и общества стремится к осуществлению своих сущностных жизненных целей.

Сообразуясь с законом достаточного основания, этим фундаментом всякого познания, наука предпринимает попытку установить, во-первых, те зависимости, которые существуют между отдельными психическими или психофизическими элементами индивида в рамках целевой взаимосвязи, опирающейся на некоторую составляющую природы человека и выходящей за границы индивидуального, а во-вторых, также и те зависимости, которые имеют место между свойствами самой взаимосвязи. Наука определяет, каким образом в данной целевой взаимосвязи один элемент обусловливает другой, как от появления в нем одного свойства зависит появление другого. Коль скоро элементы эти носят осознанный характер, у них, в известной мере, может быть и словесное выражение, поэтому подобная взаимосвязь находит отображение в некоторой совокупности закономерностей. Такие закономерно-

320

сти, однако, весьма разнятся по своей природе; истины, выражения чувств, правила отличаются друг от друга в зависимости от того, какой сфере преимущественно принадлежат входящие в целевую совокупность психические элементы: сфере мышления, сфере чувств или сфере воления. Различию их природы соответствует различие их связи, а соответственно, и различие типов зависимостей, которые обнаруживает между ними наука. Уже это показывает, что одна из серьезнейших ошибок абстрактной школы состояла в понимании таких связей как в равной мере логических, в результате чего все виды духовной целевой деятельности растворялись в разуме и мышлении. Для обозначения подобной целевой совокупности я выбираю выражение «система».

Зависимости, относящиеся к целевой совокупности психических или психофизических элементов в рамках отдельно взятой системы, существуют поначалу в связи с теми фундаментальными свойствами последней, которые равным образом характерны для всех ее точек. Они образуют общую теорию системы. У Шлейермахера этим наиболее общим зависимостям в системе религии отводится место между такими явлениями, как религиозное чувство, и такими, как догматика и философское миросозерцание, то есть между религиозным чувством, с одной стороны, и культом и религиозным общением, с другой. Закон Тюнена* выражает отношение, в соответствии с которым удаленность от рынка, оказывая влияние на реализацию продуктов земледелия, обусловливает интенсивность сельского хозяйства. Подобные зависимости естественным образом обнаруживаются и формулируются, когда анализ системы дополняется заключением, выводимым из природы взаимодействия составляющих ее психических или психофизических элементов, а также естественных и общественных условий, при которых это взаимодействие имеет место. Зависимости более частного порядка устанавливаются между модификациями общих свойств системы, определяющими индивидуальный облик последней. Так, в религиозной системе отдельный догмат не является независимым от других догматов, объединенных с ним в рамках единой системы; и главная задача истории догматов и догматики, как это ясно следует из глубокого анализа религии, проделанного Шлейермахером, будет заключаться как раз в том, чтобы вместо ложно полагаемых отношений логической зависимости, благодаря которым, как считается, только и может возникнуть вероучение как система, установить в обеих науках такой тип зависимости догматов друг от друга, который определялся бы самой природой религии, в частности христианства.

21 - 805

Науки о системах культуры опираются на психические или психофизические содержания, а им соответствуют понятия, которые специфически отличны от понятий, используемых в индивидуальной психологии, и которые, в противовес последним, можно было бы обозначить как понятия второго порядка в строении наук о духе. Дело в том, что содержательность, заложенная в той составляющей человеческой природы, на которой покоится целевая взаимосвязь конкретной системы, с течением времени порождает во взаимодействии индивидов в условиях природного целого сложные явления, фундаментальная содержательность которых, в отличие от психологической фундаментальности, образует основание для анализа данной системы. Так, важнейшим понятием в теории науки выступает понятие научной достоверности в различных его формах: в восприятии - это убежденность в действительности, в мышлении - очевидность, в познании - сознание необходимости, сообразное закону достаточного основания. Это объясняет, почему такие психофизические понятия, как «потребность», «экономичность», «труд», «стоимость» и т. п., образуют необходимый фундамент для анализа, проводимого политической экономией. Между понятиями, равно как и (благодаря связи, соединяющей понятия с положениями) между фундаментальными положениями этих наук и выводами антропологии, тоже существует отношение, в соответствии с которым они могут быть названы истинами второго порядка в формирующейся совокупности наук о духе.

К аргументам, развитию которых посвящен наш анализ частных наук о духе, теперь можно прибавить еще один. Явления, образующие системы культуры, подлежат изучению только через явления, с которыми имеет дело психологический анализ. Понятия и положения, лежащие в основании познания этих систем, находятся в зависимости от понятий и положений, разрабатываемых психологией. Но связь эта так сложна и запутанна, что только единое теоретико-познавательное и логическое основоположение, исходящее из особого места познания по отношению к исторически-общественной действительности, способно заполнить ту пустоту, которая и по сей день существует между частными науками о психофизических единствах и такими частными науками, как политическая экономия, правоведение, религиоведение и т. п. Эту пустоту ощущает любой исследователь. Англо-французское наукоуче-ние, которое и здесь усматривает лишь простое соотношение между дедуктивной и индуктивной операциями и потому предполагает возможность чисто логического преодоления трудностей- через ис

322

следование сферы применимости этих двух операций, нигде так отчетливо не демонстрирует своей бесплодности, как в пространных дебатах по данному пункту. Методологические посылки этих дебатов ошибочны. Вопреки мнению спорящих, вопрос не в том, могут ли подобные науки развиваться, пользуясь исключительно дедуктивным методом, результаты которого подлежали бы затем индуктивной верификации и сообразованию со сложными отношениями фактической жизни, - и не в том, должны ли они развиваться индуктивно, а затем через дедукцию получать подтверждение из человеческой природы. Подобная постановка вопроса основана на переносе абстрактных схем из естественных наук. Только изучение работы познания, обусловленной особой задачей наук о духе, в силах решить проблему существующей здесь взаимосвязи.

Можно вообразить себе существа, взаимодействие которых осуществляется лишь посредством такого сцепления психических актов в рамках одной или многих систем. Все действия таких созданий мыслились бы нами как способные включаться в подобную целевую совокупность, а все их отношение друг к другу сводилось бы к приспособлению целесообразной деятельности к одной или нескольким из таких совокупностей. И хотя каждое такое существо, сообразуя собственное поведение с общей целью, приспособляло бы его к поведению своих предшественников или современников, все равно оно продолжало бы существовать само по себе, и только интеллект обеспечивал бы его взаимосвязь с другими. Они принимали бы друг друга в расчет, однако между ними не возникало бы живого чувства общности. Словно наделенные сознанием атомы, они решали бы задачи своей целевой совокупности столь педантично и полно, что какое-либо принуждение или какой-либо союз между ними были бы излишни.

Человек не такое существо. Его натуре присущи иные свойства, благодаря чему во взаимодействии психических атомов к уже имеющимся прибавляются еще и другие устойчивые связи. Наиболее примечательной из них мы считаем государство. Можно, стало быть, говорить и об ином теоретическом рассмотрении общественной жизни, центральное место в котором занимают науки о государстве. Безудержный напор страстей вместе с глубочайшей потребностью и чувством общности превращают человека как структурный элемент этих систем в звено внешней организации человечества. От структуры, демонстрирующей взаимосвязь психических элементов в целевой совокупности системы, и от анализа, исследующего взаимосвязи в такой системе, мы от-

21* 323

личаем другую структуру- ту, которая возникает в результате соединения волевых единств, а также другой анализ свойств внешней организации общества- анализ человеческих общностей, объединений и образований, возникающих в отношениях господства и подчинения и внешней связи воли.

Эта иная форма устойчивых отношений взаимодействия имеет столь же глубокую основу, как и та, что вызывает к жизни системы культуры. Она определяется прежде всего тем свойством человека, которое делает его существом общительным. С природной взаимосвязью, элементом которой является человек, с однородностями, здесь возникающими, с прочными связями между психическими актами одного человеческого существа и психическими актами другого - со всем этим сопряжено стойкое чувство сопричастности, а не просто холодное представление о таких отношениях. Другие, более властные силы - интерес и принуждение - приводят отдельные воли к объединению. И если силы эти действуют параллельно друг другу, то извечный спор о роли каждой из них в возникновении данного объединения или государства может решить только конкретный исторический анализ.

Природа и объем возникающих таким образом наук полнее выявляются лишь в рассмотрении систем культуры и наук о них. Прежде чем приступить к нему, добавим еще два логических вывода к аргументации, сквозной нитью проходящей через весь наш анализ наук о духе.

Очевидно, что зависимость понятий и положений наук о культуре от понятий и положений антропологии сохраняется и в науках о внешней организации общества. К явлениям второго порядка, составляющим фундамент этих наук, мы обратимся несколько позже, поскольку прояснить их в достаточной мере может только детальный анализ систем культуры. Однако, какое бы определение этим явлениям мы ни давали, они должны будут заключать в себе все ту же проблему, указывающую на необходимость науки, которая, подчиняясь общим условиям человеческого познания, исследовала бы формирование процесса познания, направленного на общественную и историческую действительность, и которая проясняла бы его гр'аницы, его средства, взаимосвязь истин в нем - взаимосвязь, сообразовываться с которой в своем движении вперед в этой области обязана человеческая воля к познанию. Науки о государстве не в меньшей мере, чем религиоведение или политическая экономия, ощущают этот разрыв во взаимосвязи научного мышления.

324

Если же при этом принять во внимание взаимоотношение между этими двумя классами наук, то пред логиком тут встает еще одна задача - методологическое осознание процесса познания как совокупного целого, в котором эти частные науки возникли. Сама природа процесса, в ходе которого произошло обособление наук друг от друга, обусловила то обстоятельство, что науки, принадлежащие одному классу, могут развиваться только в постоянном соотнесении своих истин с истинами наук другого класса. Последнее относится и к наукам каждого отдельного класса, и разве могли бы истины эстетической науки развиваться в отрыве от истин этики и религии, если бы на живую связь между ними не указывали ни происхождение искусства, ни существование такого явления, как идеал? Познание через анализ и абстрактное развертывание частичного содержания имеет место и здесь; однако осознание подобной взаимосвязи и ее использование суть великое методологическое требование, вытекающее из отмеченного нами выше обстоятельства; никогда не следует забывать о связи такого - в известном смысле препарированного - частичного содержания с организмом действительности, в котором только и бьется пульс жизни; более того, лишь с учетом этой связи познание может обеспечить строгость понятий и положений и придать им приличествующую им познавательную ценность. Фундаментальная ошибка абстрактной школы заключалась в игнорировании связи отвлеченного частичного содержания с живым целым, а в конечном итоге, в отношении к таким абстракциям как к реальностям. Еще одним, но не менее роковым заблуждением исторической школы было то, что она пыталась найти защиту от абстракций в глубоком чувстве живой, наделенной иррациональной мощью действительности, которая выходила бы за пределы познания, опирающегося на закон достаточного основания.

XII. НАУКИ О СИСТЕМАХ КУЛЬТУРЫ

Исходный пункт для уяснения понятия «системы общественной жизни» - это жизненное богатство самого индивида, который в качестве части общества составляет предмет первой группы наук. Попробуем помыслить жизненное богатство данного индивида как совершенно несравнимое с жизненным богатством другого индивида и ему не передаваемое. В этом случае индивиды могли бы побеждать и подчинять один другого посредством физического насилия, не будучи свя-

325

занными между собой никакой общностью и выступая как замкнутые в себе сущности. Действительно, в каждом индивиде есть точка, где его собственная деятельность протекает совершенно безотносительно к деятельности других. Все, что наличием этой точки обусловливается в жизненной полноте индивида, не включено ни в одну из систем общественной жизни. Подобие индивидов друг другу есть условие известной общности их жизненного содержания.

Представим себе теперь жизнь каждого индивида как сравнимую во всех отношениях с жизнью других индивидов и подлежащую полному переносу, но простую и нерасчлененную - в этом случае деятельность общества порождала бы одну-единственную систему. Уясним себе простейшие свойства такой фундаментальной системы. Она опирается, прежде всего, на взаимодействие индивидов в обществе, поскольку из подобного взаимодействия, имеющего своим фундаментом некоторый общий для всех индивидов элемент человеческой природы, проистекает взаимопроникновение деятельностей, посредством которого данный элемент человеческой природы приходит к удовлетворению. Это отличает такую фундаментальную систему от любого другого типа устроения, представляющего собой лишь систему средств удовлетворения потребностей общества. Если исходить из взаимодействия индивидов, то следует отличать прямое взаимодействие, при котором индивид А воздействует на индивидов Д С и D и испытывает их воздействие на себе, от взаимодействия косвенного, основанного на дальнейшем воздействии изменений, происшедших в индивиде Д на индивидов R и Z Благодаря первому возникает горизонт прямых воздействий индивидов, весьма различный для каждого из них. Ограничениями для косвенных взаимодействий в обществе являются только опосредующие их условия внешнего мира. Такой покоящейся на прямых и косвенных взаимодействиях индивидов системе необходимым образом должна быть свойственна способность к росту и развитию. К законам психического жизненного единства, которые обусловливают рост и развитие, добавляется соответствующее фундаментальное отношение их взаимодействия, сообразно которому ощущения·, чувства и представления при переносе их с индивида А на индивида В не теряют своей прежней силы для А. Будь подобная система единственной, ею определялась бы вся жизнь общества; процесс переноса и жизнесодержание были бы в нем единообразными и простыми. Однако в действительности жизненное богатство индивида составляется из восприятия и мышления, чувств и волевых актов. И, стало быть, какие бы еще обособления и объедине-

326

ния в нем ни возникали, уже в силу одного этого, то есть в соответствии с естественным членением психической жизни, такое содержание создает условия различия систем в жизни общества.

Индивиды, явившись на сцене жизни, впоследствии сходят с нее, системы же продолжают свое существование, ибо каждая из них базируется на определенном, постоянно воспроизводящемся во всех модификациях компоненте личности. Религия, искусство, право непреходящи, тогда как индивиды, дающие им жизнь, сменяют друг друга. А поскольку содержательность и богатство человеческой природы наличны в любом ее элементе или же находятся с ним в тесной взаимосвязи, с каждым поколением они заново вливаются в основанную на нем систему. В основе искусства, к примеру, лежит такой особый элемент человеческой природы, как фантазия, но произведения искусства, тем не менее, демонстрируют все богатство человеческой природы в целом. Вместе с тем система обретает реальность и объективность в полной мере только в том случае, если во внешнем мире существует возможность более продолжительного, самовоспроизводящегося сохранения и передачи индивидуальных воздействий. Эта связь ценных с точки зрения целей данной системы элементов внешнего мира с живой, но непродолжительной деятельностью человеческой личности придает системе независимую от самих индивидов внешнюю прочность и объективность. Так возникает каждая система- как опирающийся на определенный элемент человеческой природы и принимающий различные формы способ деятельности, который в рамках общественного целого удовлетворяет некоторой цели и который располагает произведенными во внешнем мире устойчивыми, самовоспроизводящимися средствами, соответствующими цели этой деятельности.

Индивид есть точка пересечения множества систем, которые по мере развития культуры все больше специализируются. Множественность эту можно обнаружить в любом жизненном акте индивида. Процесс создания ученым научного труда является звеном в связи истин, составляющих данную науку; одновременно он представляет собой важнейшее звено экономического процесса- подготовки книги к печати и продаже; в той мере, в какой в нем осуществляются условия договора, он имеет также и правовой аспект; и, наконец, он может частично выражать административные функции ученого. Начертание каждой буквы произведения означает, таким образом, одновременное включение его во все вышеуказанные системы.

327

Эти переплетающиеся друг с другом в исторически-общественной действительности системы изучаются абстрактной наукой как рядопо-ложенные. Ведь индивиду они даны от рождения и, следовательно, воспринимаются им как объективная данность, которая существовала до него, будет существовать после и которая воздействует на него всем многообразием своих установлений. Научному воображению они представляются поэтому отдельными, покоящимися в себе самих объектив-ностями. Не только хозяйственный порядок или религия, но даже наука предстает нам как такого рода объективность. Всеобъемлющее умозаключение, которое, отправляясь от явленной человеческому глазу небесной сферы, суточного и годового движения Солнца, от пересекающихся орбит небесных тел, делает выводы относительно реального положения, массы, вида и скорости движения тел в мировом пространстве, существует для современного человека как часть еще более общего естественнонаучного знания, объективной данности, полностью независимой от людей, посредством коих она себя проявляет - как некоторое положение вещей, к которому индивид относится как к духовной действительности.

Коль скоро системы подвергаются научному анализу по отдельности, успех его возможен лишь при условии постоянного взаимодействия с исследованиями другого рода - теми, объектом которых являются общие свойства и связи исторически-общественного мира. В контексте такого взаимодействия на переднем плане оказывается весьма важное для конституирования этих наук различие между системами.

Любая система развертывается в рамках исторически-общественной действительности как единого целого, поскольку представляет собой продукт развития некоторого элемента человеческой природы, результат соответствующей ему деятельности, детально определяемой через целевую взаимосвязь общественной жизни. Корни системы - в этом едином для всех времен фундаменте общества, хотя стадии своего более специфического, отличающегося большим внутренним богатством развертывания она достигает только на более высокой ступени культуры. Кроме того, системы в большей или меньшей степени связаны с внешней организацией общества, и этой связью определяется их конкретный облик. В частности, изучение систем, отражающих разделение практической деятельности общества, нельзя отрывать от изучения политического тела, ибо воля последнего оказывает влияние на все внешние действия подчиненных ему индивидов.

328

ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ СИСТЕМАМИ КУЛЬТУРЫ И ВНЕШНЕЙ ОРГАНИЗАЦИЕЙ ОБЩЕСТВА. ПРАВО

Предыдущая глава была посвящена изложению различия между системами культуры и внешней организацией общества. В данной главе, имеющей дело с науками о системах культуры, мы, опираясь на это изложение, сначала разработали понятие системы культуры. Теперь же от различия между системами культуры и внешней организацией общества обратимся к рассмотрению отношений между ними.

Гёте в зрелые годы жизни, когда его естественнонаучный подход, дополненный анализом исторического мира, уже оформился как мировоззрение, пребывая после кончины своего друга Карла Августа* в одиночестве в Дорнбурге (июль 1828 г.), следующим образом формулирует собственный взгляд на исторический мир; вид замка и окружающей местности рождает у него наглядный образ абстрактной истины: «...из поколения в поколение решающее значение для разумного мира имело последовательное действие». Вытекающее отсюда представление об исторически-общественной действительности Гёте подытоживает «высокими словами мудрости»: «...разумный мир, непрестанно производящий необходимое и тем самым возвышающий себя до господства над случайным, надо воспринимать в величественности его индивидуального бессмертия»/ Это изречение, подобно формуле, в сжатом виде содержит в себе то, к чему мы уже пришли и к чему еще придем в ходе поступательного анализа общественно-исторической действительности и наук о ней, анализа, отправляющегося от индивидов как элементов исторически-общественной действительности. Внешне взаимодействие индивидов выглядит случайным и бессвязным; рождение, смерть, превратности судьбы, влечение к другому и сосредоточенность на себе - все, что мы в избытке имеем в жизни, как кажется, только подтверждает правоту знатока человеческих душ, убежденного в том, что жизнь общества определяется случайной игрой индивидуальных интересов, а также историка-прагматика, для которого ход истории тоже сводится к столкновению личностных сил. Однако на деле именно в таком взаимодействии отдельных индивидов, в их страстях, в их суетных помыслах, в их интересах и осуществляется необходимая целевая взаимосвязь истории человечества. Историк-прагматик и Гегель не слышат друг друга, ибо первый крепко стоит на земле, а второй вещает с заоблачных высей. И тем не менее каждый из них отчасти прав. Ведь скрытой пружиной всего, что в исторически-общественной действительности приводится в дви-

329

жение деятельностью человека, является его воля, а мотивом ее действий - целесообразность. Именно это свойство человеческой воли, именно всеобщее, не связанное жизнью отдельного индивида в ней - какую бы конкретную формулировку мы ему ни давали, - и составляет основание той целевой взаимосвязи, которая выходит за рамки индивидуальных волений. В целевой взаимосвязи повседневное, центрированное на самом себе стремление человека все же осуществляет то, что ему должно осуществлять. И даже героические деяния, коль скоро они не находят себе места в целевой взаимосвязи, обрекаются историей на бесславное забвение. Эта величественная целевая взаимосвязь располагает двумя основными средствами. Первое из них - последовательное взаимосцепление отдельных действий различных индивидов, из которого вырастают системы культуры. Второе - сила действующих в истории крупных волевых единств, которая осуществляет последовательную деятельность в обществе через совокупное действие связанных в единство частных волений. Оба порождают целевую взаимосвязь, да и сами они суть эта живая целевая взаимосвязь. Последняя, однако, осуществляет себя в одном случае посредством деятельности самостоятельных и самою силою вещей пригнанных друг к другу в своих действиях индивидов, в другом - посредством власти, которую некое волевое единство имеет над связанными им индивидами. Свободное действие и регулирование деятельности, индивидуальная независимость и общность противостоят здесь друг другу. Однако эти мощные исторические факторы, как и вообще все в живой истории, взаимосвязаны. В одном случае самостоятельная последовательная деятельность индивидов формирует объединения для скорейшего достижения своих целей, в другом - ищет и находит поддержку в наличной организации общества или же - пусть даже против своей воли - этой организации подчиняется. Но везде определяющим и всеобщим условием для нее является внешняя организация общества, которая очерчивает и обеспечивает пространство для самостоятельного и последовательного действия индивидов.

Таким образом, отношения, связывающие системы культуры с внешней организацией общества в живое целевое единство общественно-исторического мира, указывают нам на то, что составляет условие всякого последовательного действия индивидов и где оба момента - системы культуры и внешняя организация общества - еще не разведены. Это нечто является в форме права. В нем в нерасчлененном единстве содержится то, что затем распадается на системы культуры и внешнюю организацию общества; явление права поэтому проясняет суть проис-

330

ходящего здесь разделения и природу многообразных связей между обособившимися ее частями.

В праве, как в основании общественного сосуществования людей, системы культуры еще не отделены от внешней организации общества. Особенность подобного положения вещей состоит в том, что каждое правовое понятие заключает в себе момент внешней организации общества. Последним частично объясняются трудности, встающие перед тем, кто стремится вывести общее понятие права из его действительности. Этим же объясняется и то, почему склонность отдельных представителей позитивных наук особо выделять одну из двух сторон права неизбежно побуждает других исследователей подчеркивать значение второй, оставшейся без внимания стороны.

Право есть целевая совокупность, основанная на правовом сознании как постоянно действующем психологическом факторе. Те, кто отрицают это, вступают в противоречие с реальностью истории права, где вера в высший порядок, правосознание и позитивное право находятся в отношении внутренней взаимосвязи. Они вступают в противоречие с реальностью живого правосознания, превосходящего по своей силе позитивное право и даже противостоящего ему. Они искажают действительность права (проявляющуюся, например, в сугубо историческом подходе к обычному праву), чтобы безболезненно включить ее в круг своих представлений. Дух систематизации, который в науках о духе столь редко осознает границы своих возможностей, приносит здесь полноту действительности в жертву абстрактному требованию простоты развития мысли.

Однако целевая взаимосвязь права задает внешней связи человеческих волений жесткую и обязательную для всех норму, определяющую сферы власти индивидов в их отношении друг к другу, к миру вещей и к общей воле. Существование права связано именно с этой его функцией. Даже правосознание - не факт теории, а факт воли.

Уже с первого взгляда видно, что целевая совокупность права представляет собой коррелят внешней организации общества; оба этих явления в каждый момент рядоположены друг другу, существуют одно подле другого, то есть не связаны друг с другом как причина и следствие, но каждое нуждается в другом как в условии своего бытия. Это отношение есть наисложнейшая и наиважнейшая форма каузальной связи; осмысление его возможно лишь в рамках теоретико-познавательного и логического основоположения наук о духе. Отсюда возникает еще одно звено в цепочке нашего рассуждения, призванного показать,

331

что позитивные науки о духе как раз в тех пунктах, которые являются решающими с точки зрения обретения ими более строгой научной формы, отсылают нас к основополагающей науке. Перед исследователем, работающим в сфере позитивных наук и стремящимся к ясности, но не ценой ее упрощения, постоянно встает проблема основополагающей науки. И в той мере, в какой между целевой взаимосвязью права и внешней организацией общества существует отношение корреляции, право как такая целевая взаимосвязь, в которой правосознание становится действующим, имеет в качестве своей предпосылки общую волю, то есть единую волю общности, господствующей над некоторой ограниченной областью. Теоретическое утверждение, что существование целевой совокупности права при гипотетическом условии отсутствия какой бы то ни было общей воли неминуемо должно было повлечь за собой появление таковой, не имеет для нас никакого полезного содержания. Его смысл сводится лишь к тому, что в природе человека заложены силы, которые находятся в определенных отношениях с опирающейся на правосознание целевой взаимосвязью и которые могли бы быть включены в нее в качестве предпосылки ее действенности. А коль скоро такие силы наличествуют, коль скоро они являются своего рода пружинами духовной жизни, тогда и там, где есть место человеческой природе, есть место и внешней организации общества, и возникновение последней не связано с потребностью в правопорядке. В силу указанной нами выше двойственности права, распространяющейся на любое правовое понятие, истинным можно считать и корреспондирующее с этим утверждение, которое принимает за исходный пункт другой образующий право момент. Представим, что внешняя организация общества (к примеру, семейный союз или государство) функционирует изолированно. Тогда она должна была бы включать в себя те элементы природы человека, которые действуют в правосознании: семейный союз развил бы в себе правопорядок, при котором жесткие и общеобязательные нормы права определяли бы сферы применимости власти в лице членов союза по отношению друг к другу, к вещам и к самому союзу в целом.

Таким образом, оба момента целевой взаимосвязи - право и внешняя организация общества выступают по отношению друг к другу как корреляты. Однако и этим не исчерпывается подлинная природа их взаимосвязи.

Право выступает исключительно в форме императивов, за которыми стоит некоторая стремящаяся к их утверждению воля. Последняя

332

же есть некая общая, или единая, воля некоторой общности, и место ее- во внешней организации общества (община, государство, церковь). И чем больше мы занимаемся рассмотрением древнейших состояний общества, чем внимательнее анализируем их генеалогическое членение, тем отчетливее становится для нас тот факт, что сферы власти индивидов в отношении их друг к другу и к вещам соразмерны общественной функции этих индивидов и, соответственно, внешней организации данного общества. Автономизация частного права, его независимость от функций индивидов и их положения в обществе характерна для более поздней стадии, когда на развитие права начинает оказывать влияние растущий индивидуализм, однако эта независимость лишь относительна. Поскольку общая воля наделяет индивидов правами в соответствии с их функцией в той организации, где она господствует, постольку и место правообразования - в этой общей воле. Именно она, общая воля, и является той инстанцией, которая подкрепляет собой установленные ею императивы, и, разумеется побуждает к наказанию в случае их нарушения. Причем это побуждение присутствует постоянно, стремясь к осуществлению независимо от того, располагает ли общая воля особыми регулятивными органами для формулирования, провозглашения и осуществления своих императивов. Они, например, отсутствуют в обычном и международном праве; аналогичным образом обстоит дело с государственно-правовыми установлениями, относящимися к компетенции суверена.

В правообразовании общая воля как носительница права взаимодействует с правосознанием индивидов. Эти индивиды суть живые правообразующие силы и всегда остаются таковыми; их правосознание служит опорой правообразованию, тогда как, с другой стороны, оно находится в зависимости от сложившегося во внешней организации общества волевого единства. Не являясь, стало быть, в полной мере ни функцией общей воли, ни системой культуры, право соединяет в себе сущностные признаки того и другого класса общественных явлений.

За рамками права взаимосвязанные действия индивидов, из которых вырастает система культуры, и действия общей воли, представляющие собой звенья внешней организации общества, во все большей степени обособляясь, удаляются друг от друга.

Хотя система, составляющая предмет анализа политической экономии, и не обязана своим строением государственной воле, она, тем не менее, испытывает значительное воздействие со стороны исторически-общественного целого вследствие его разделения, и в немалой сте-

333

пени определяется государственным волеизъявлением конкретных политических тел. Поэтому, взятая в одной перспективе, она выступает как предмет общей теории, экономического учения, а взятая в другой - как совокупность отдельных формообразований, народохозяйственных це-лостностей, каждая из которых обусловлена как всем тем, что вообще оказывает влияние на составляющих данный народ индивидов, так и государственной волей и правопорядком. Изучение общих свойств системы, определяемых тем элементом человеческой природы, который служит ей основанием, а также общими природными и социальными условиями ее функционирования, дополняется здесь исследованием того влияния, которое оказывает на нее национальная организация общества и регулирующее воздействие государственной воли.

В нравственности имеет место уже практический отрыв внутренней культуры от внешней организации общества. За пределами тех систем, на которые распалась практическая деятельность общества, обособление это мы обнаруживаем повсеместно. Под влиянием разделения человечества, исторических течений и внешних природных условий язык и религия развиваются в многочисленные обособленные целостности, внутри которых духовное действие, одинаково проявляющее себя в любой системе, постоянно и целенаправленно развертывается во множестве своеобычных, подчиненных друг другу форм устройства. Искус ство и наука суть явления мирового масштаба, развертывание которых нельзя сдержать никакими государственными, этническими или религиозными границами, хотя в прошлом подобные ограничения общественного космоса оказывали на них мощное воздействие, да и сегодня оно все еще достаточно велико. Для развертывания основных характеристик системы искусства или системы науки нет необходимости вводить в исследование фактор внешней организации общества. Ни основания эстетики, ни основания наукоучения не включают в себя такие компоненты, как влияние национального характера на искусство и науку или же воздействие на них государства и общества.

От отношений, связывающих системы культуры (познание которых нас здесь и занимает) и внешнюю организацию общества, обратимся теперь к общим свойствам наук о системах культуры, а также к вопросу о предельных объемах этих наук.

334

ПОЗНАНИЕ СИСТЕМ КУЛЬТУРЫ. ЭТИКА - НАУКА ОДНОЙ ИЗ СИСТЕМ КУЛЬТУРЫ

Познание отдельной системы осуществляет себя как совокупность методологических операций и обусловливается положением системы в исторически-общественной действительности. Средства познания многообразны: аналитическое расчленение системы, сравнение отдельных, входящих в нее формообразований, осмысление, с одной стороны, связей данной области исследования с психологическим познанием жизненных единств, которые являются элементами взаимодействий, образующих эту систему, а с другой стороны - отношения ее к исторически-общественному целому, из которого в исследовательских целях она и была выделена. Однако собственно процесс познания един. Несостоятельность разделения исследований на философские и позитивные демонстрирует себя в том простом факте, что понятия, которые находятся на вооружении у этих видов познания (в праве, например, такими понятиями являются воля и дееспособность и т. д., в искусстве - воображение, идеал и т. д.), и элементарные положения, к которым они приходят или от которых отправляются (например, принцип рентабельности в политической экономии, принцип метаморфозы представлений под влиянием душевной жизни - в эстетике, законы мыслительной деятельности- в наукоучении), можно установить с достаточной определенностью лишь при содействии психологии. Собственно, даже разделяющая позитивных исследователей принципиальная противоположность мнений в отношении понимания вышеназванных систем может быть преодолена только с помощью подлинно дескриптивной психологии, ибо отчасти противостояние это обусловлено различием предлежащих исследователям типических представлений о человеческой природе. Поясним этот важный момент на одном ярком примере. Выведение языка, нравов, права из некоего разумного изобретения долгое время являлось господствующим и в позитивных науках, изучающих эти системы; эта психологическая теория была вытеснена великой интуицией бессознательно, на манер художественного гения, творящего духа народа, интуицией органического развития основных жизнепроявлений народного духа. Однако эта теория, опирающаяся на метафизический постулат о бессознательно творящем мировом духе, с той же, что и у ее предшественницы, склонностью к психологизации игнорировала различие между теми творениями, которые своим возникновением были обязаны возросшей способности

335

созерцания, и теми, которые явились в результате расчетов и кропотливой работы разума. В первом случае имеет место бессознательное действие, осуществляющееся через закономерное развертывание образов, - его можно наблюдать уже на примере простейших процессов, впервые обнаруженных Иоганном Мюллером*: психологические исследования в этом направлении являются одним из условий понимания формообразований в системе искусства.1 Иное дело- разум, работающий с понятиями, формулами и установлениями. Так Иеринг показал, что понятия и положения древнеримского права были итогом сознательного, рационально вышколенного юридического мастерства, результатом кропотливого труда юридического мышления, причем процесс этот сохранился для нас не в изначальной, неустойчивой его форме, а «объективировался - сконцентрировавшись на крошечном пространстве, - в форме правовых понятий».* Юридический метод как метод разума, расчленяющего свой материал, каковым выступают реальные жизненные отношения, обнаруживается Иерингом сперва в структуре древнеримских судебных процессов и правовых сделок, а затем - в структуре материальных правовых понятий древнеримской юриспруденции. Если брать эту проблему системы права в более общем и сравнительном контексте, то обойтись без помощи психологии невозможно; и самому Иерингу, когда он от анализа духа римского права обратился к исследованию проблемы целесообразности права* и попытался показать, что «целесообразность лежит в основании всякого права», пришлось «обратиться в своей области к философии», то есть искать психологического основоположения.

Каждая из этих систем в отдельности и их совокупность в жизни общества могут быть выявлены только через объединение, взаимосвязь самих исследований, у истоков которой мы сейчас находимся. Между тем нашему взору они предстают в качестве обладающих наглядной мощью объективных явлений. Таковыми их сделал человеческий дух - до того, как превратил в объект научного рассмотрения. В развитии

1 Иоганн Мюллер - прежде всего, в работе о фантастических изображениях человеческого лица (Кобленц, 1826). Я попытался прояснить суть феномена поэтического воображения, соединив исторический тип рассмотрения с психологическим и психофизическим: «?ber die Einbildungskraft der Dichter» - Zeitschrift f?r Volkerpsychologie und Sprachwissenschaft. Bd. X, 1878, S. 42-104. (Переработано в «Goethe und die dichterische Phantasie». - In: Das Erlebnis und die Dichtung, S. 175-267, сведения о переработке см. там же, с. 468).

336

этих систем есть стадия, когда теоретическое осмысление еще не отделяет себя от практического действия и формообразования. Стало быть, тот же самый разум, который позднее обратился к чисто теоретическому обоснованию и объяснению права и хозяйственной жизни, занимается вначале образованием этих систем. Некоторые из этих могущественных (каковыми они представляются, по крайней мере научному воображению) явлений - религия и право - развились в весьма обширные системы наук.

Насколько можно судить, при применении предложенной здесь концепции основных систем общества к позитивным наукам о духе вероятность возникновения трудностей существует только при рассмотрении таких сфер, как право и нравственность. Причем в отношении права трудности эти совершенно иного рода, чем те, что связаны с нравственностью; и ранее мы уже пытались наметить пути преодоления первых из них. Согласно приведенной нами выше аргументации, науки о праве и науки о внешней организации общества нельзя развести полностью, ибо присущий праву характер системы культуры не отделен от характера права как элемента внешней организации общества, и право соединяет в себе существенные свойства обоих классов общественных явлений.

Сомнения совершенно другого рода возникают, очевидно, в том случае, если под нравственностью тоже понимают систему, имеющую определенную функцию в жизни общества, а под этикой- науку об этой системе культуры. Некоторые, весьма глубокомысленные исследователи именно так и понимали ее - не как подобного рода объективность, а как императив личной жизни. Даже Герберт Спенсер в плане своего объемного труда* отделяет этику или «теорию порядочной жизни», как ее заключительную часть, от социологии. И нам, таким образом, не избежать рассмотрения возникающего здесь противоречия.

В действительности существует лишь одна система нравственности - это реальность, сформировавшаяся в результате долгого исторического развития, имеющая много уровней, много локальных самобытных разновидностей и форм, реальность, не менее могущественная и истинная, чем религия или право. Как некий регулятив, как форма повторяющегося, устойчивого и всеобщего в человеческих действиях нравы суть лишь нейтральная основа, которая включает в себя знания человека относительно целесообразной деятельности, стремящейся достичь своей цели с возможно меньшим сопротивлением, а также все богатство нравственных максим. Даже обычное право отчасти состав-

22 - 805 337

ляет ее основу, а именно тогда, когда выступает в качестве совокупности общих правовых убеждений, которые, становясь навыками поведения, являют свою власть над индивидами. Ульпиан ведь определяет нравы (mores) как tacitus consensus populi, longa consuetudine inveteratus.*1 Границы нравов четко совпадают с границами народов или государств. Нравственность же, напротив, представляет собой единую идеальную систему, которая лишь модифицируется в различных организациях, общностях и объединениях. Исследование этой идеальной системы осуществляется путем психологического самоосмысления, дополненного сравнительным анализом тех модификаций системы, какие встречаются среди различных народов; из историографов наибольшей глубиной здесь слличался Якоб Буркхардт. *

Не действия человека образуют систему нравственности, с них нельзя даже начинать ее изучение. Ее образует определенная группа фактов сознания и порождаемая ими составляющая человеческих действий. Постижение этих фактов сознания во всей полноте и интересует нас в первую очередь. Нравственное дано нам в двоякой форме, и эти две формы, в которых оно является, стали исходными точками двух односторонних школ морали. В нашей жизни нравственное присутствует, с одной стороны, как оценочное суждение, выносимое наблюдателями по поводу некоторых действий, а с другой - как элемент мотивации, который придает ей содержание, не зависящее от эффективности действий во внешнем мире (т. е. от их целесообразности). И тут, и там речь идет о нравственном. Но в одном случае оно проявляет себя как живая сила мотивации, а в другом - как беспристрастная позитивная или негативная реакция на действия других индивидов. Этот важный момент подтверждается следующим соображением. Во всяком случае моральное обязательство, накладываемое на меня как действующего субъекта, может быть выражено тем же самым положением, которое лежит в основе моего суждения в качестве стороннего наблюдателя. Этика, до сих пор бравшая за основу только одну из форм нравственного (у Канта и Фихте это была живая сила мотивации, у великих английских моралистов и у Гербарта- внешняя реакция на действия других), закрывала для себя возможность всестороннего, фундаментального осмысления. Ведь нравственная компонента в одобрении или в осуждении наблюдателей присутствует хотя и как нечто органичное, невычлененное (что представляет собой чрезвычайно позитивный мо-

1 Ulpiani fragm. princ., § 4 (Huschke).

338

мент), но одновременно и как нечто выдохшееся и безжизненное. К тому же здесь совершенно ослаблена та внутренняя связь, которая с такой силой демонстрирует себя в нравственных битвах действующего субъекта - связь побудительной причины с общим содержанием духа. С другой стороны, выбор нравственной компоненты мотивации в качестве предмета анализа обрекает его на серьезные трудности. В полной мере осознана может быть только связь между мотивом и действием; мотивы же сами по себе, напротив, представляются совершенно загадочными. Характер человека, стало быть, есть тайна для него самого, тайна, которая отчасти приоткрывается ему лишь в способе его действия. Прозрачность связи характера, мотива и действия присуща образам поэта, а не созерцанию реальной жизни; так же точно и эстетический момент в проявлениях действительного человека заключается в том, что над его поступками ярче, чем над поступками других людей, сияет еще отблеск творящей души.

В этой своей двойственности нравственное сознание пронизывает души всех членов общества в бесконечно сложной игре действий и противодействий. В соответствии с нашим предыдущим изложением движущие в этом сознании силы можно разделить на два вида. Прежде всего, это силы прямого, непосредственного воздействия, формирующие моральное сознание и побуждающие его к регулированию действий. В основе всего, что делает человеческую жизнь осмысленной, лежит совесть: для человека, обладающего чувством собственного достоинства и потому способного спокойно сносить любые превратности судьбы, жизненно необходимо, чтобы подобный фундамент был не только у него самого, но и у тех, кого он любит. Но психологическая сила, отличающая функционирование нравственного сознания в обществе, может носить и косвенный характер. На индивида оказывает давление и моральное сознание общества. Именно этим объясняется то обстоятельство, что система нравственности господствует на широчайшем общественном поле и подчиняет себе самые различные импульсы. В рабской зависимости от нравственной системы находится всё - даже самые низменные человеческие побуждения. Общественное мнение, суждение других, честь - вот узы, надежно скрепляющие общество там, где принуждение права оказывается бессильным. И если бы даже человек был совершенно уверен, что большинство из осуждающих его сами поступили бы точно так же, как и он, будь у них возможность избежать общественного осуждения, то и это не сняло бы тех чар, под властью которых пребывает его душа, так цепенеет дикий зверь под бесстраш-

22* 339

ным взглядом охотника или отъявленный преступник перед лицом правосудия. Если же он в самом деле хочет освободиться от оков общественной нравственности, то справиться с этой задачей он сможет лишь тогда, когда на его стороне будут другие люди, общее мнение которых создаст иную атмосферу для его действий. На тех же, кто находится на начальном этапе своего личностного развития, кто еще не обладает независимым нравственным чувством, а в отдельных случаях и на высоконравственных людей эта регулирующая сила общественной совести действует иначе - осуществляя перенос совокупного результата нравственной культуры, результата, к которому, во всех его многоликих разветвлениях, никто ни в какой момент своей жизни не мог бы прийти самостоятельно.

Так в обществе формируется самобытная система нравственности. Вместе с системой права, опорой которого является внешнее принуждение, она с помощью своего рода внутреннего принуждения регулирует действия людей. И потому в науках о духе мораль не ограничивает себя простой совокупностью императивов, регулирующих жизнь индивида, но делает своим предметом одну из более широких систем, имеющих свою определенную функцию в жизни общества.

К совокупности этих систем, непосредственно реализующих цели, определяемые элементами человеческой природы, примыкают системы средств, служащие непосредственным целям общественной жизни. Одна из таких систем - воспитание. Под влиянием потребностей общества из поначалу едва заметных усилий частных лиц и общественных объединений выросли отдельные школы; школьные учреждения дифференцировались, вступали во взаимодействие друг с другом, и лишь шаг за шагом, постепенно, воспитание было включено в структуру государственного управления.

Так, благодаря постоянному приспособлению каждого отдельного вида деятельности к остальным, а также благодаря единству целевой деятельности всех объединений, принадлежащих этим системам, достигается общее приспособление функций и результатов деятельности этих систем друг к другу, что в какой-то мере внутренне органически связывает их. Жизненные цели людей суть формирующие силы общества, и системы, разведенные в силу разделения жизненных целей, образуют между собой соответствующее членение более высокого порядка. Последним регулятором этой разумной целевой деятельности в обществе выступает государство.

340

XIII. НАУКИ О ВНЕШНЕЙ ОРГАНИЗАЦИИ ОБЩЕСТВА

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ

В процессе абстрагирования, везде одинаковом, от этих наук, имеющих своим объектом системы культуры со всем их содержанием и занимающихся исследованием этих систем с точки зрения истории, теории и полагания правил, отделились другие науки, предмет которых - внешняя организация общества. Науки о системах культуры истолковывают психические элементы различных индивидов прежде всего в аспекте их включенности в некоторую целевую взаимосвязь. Существует, однако, возможность и другого способа рассмотрения, когда в центр внимания ставится внешняя организация общества и, соответственно, отношения общности, внешней связи, господства и подчинения волений в обществе. В том же направлении абстрагирование движется и тогда, когда проводится различие между политической историей и историей культуры. Вот почему устойчивые формообразования, которые возникают в жизни человечества в результате его членения на отдельные народы и которые являются главными носителями прогресса, могут быть рассмотрены с двух исходных точек зрения: как отношения между психическими элементами различных индивидов внутри целевой взаимосвязи, составляющей ту или иную систему культуры, и как связи индивидуальных волений друг с другом, согласно фундаментальным отношениям общности и зависимости, которые составляют внешнюю организацию общества.

Поясним это понятие внешней организации общества. В субъективном плане переживание здесь сводится к тому, что субъект обнаруживает включенность своей воли в некоторую совокупность внешних связей, в отношения господства и зависимости от людей и вещей, в отношения общности. Один и тот же человек выступает не только как член семейного клана, субъект предпринимательской деятельности, член общинного и гражданского сообщества, представитель церковного объединения, но одновременно и как член некоторого союза единомышленников, политического союза. Воля отдельного человека, таким образом, может быть включена в самые разнообразные переплетения, и в каждом таком переплетении она будет действовать исключительно посредством того конкретного объединения, чьей принадлежностью она является. Следствием такой ситуации, в силу ее сложности и многосо-

341

ставности, является смесь различных чувств: чувства собственной власти и давления извне, совместной общности и индивидуальной независимости, внешней связанности и свободы, сущностно важных для нашего самоощущения. В объективном же плане индивиды в обществе связаны друг с другом не только благодаря корреспондированию их деятельности, не только как покоящиеся в себе или даже как открытые друг другу в свободной нравственной глубине своего существа создания, - само общество образует ту взаимосвязь отношений общности и соединенности, в которую включается воля индивидов. Обозревая общество, мы обнаруживаем прежде всего неисчислимое множество то-чечных, крайне недолговечных отношений, в которых имеет место единство и связность индивидуальных волений друг с другом. Устойчивость подобного рода отношениям придает хозяйственная жизнь и другие системы культуры. Самым важным здесь, однако, является следующее: в семье, государстве и церкви, в корпорациях и различного рода учреждениях происходит связывание отдельных волений в объединения, обеспечивающие их частичное единство. Речь идет о весьма разных по продолжительности существования устойчивых структурах. Индивиды вступают в них и выходят из них, но сами эти структуры сохраняются, как сохраняется единство организма, несмотря на поступление или выведение из него молекул и атомов, из которых он состоит. Сколько человеческих родов, сколько общественных форм в зените славы и их падении видела католическая церковь- самая могущественная из организаций, какие только знала земля - с той эпохи, кохда рабы вместе со своими хозяевами вынуждены были скрываться в катакомбах, до того времени, когда могущественный домен церкви соединил родовитого землевладельца и крепостного, свободного крестьянина, горожанина-ремесленника и монаха, и, наконец, до дня сегодняшнего, когда в рамках современного государства это пестрое разделение уже практически не существует! Так в ходе истории врастают друг в друга различные по долговечности объединения. И по мере того, как в рамках объединения навечно связывается одно поколение с другим, словно под надежной защитой, обретая устойчивую форму, все увеличиваются культурные завоевания человечества, умножаемые его неустанным трудом. Поэтому ассоциация представляет собой один из мощнейших двигателей исторического прогресса. Благодаря связи людей с теми, кто жил до них и кто будет жить после, возникают могучие единства волений, действия и столкновения которых представлены на сцене мировой истории. Не хватит никакой фантазии, чтобы вообра-

342

зить себе всю плодотворность этого принципа в будущем устроении общества. Даже такой тонкий знаток человеческой природы, каким был Кант, не переставал грезить о внешней организации как ассоциации, связующей весь человеческий род в единое целое, которую он примысливал к чувству родства с человечеством, свойственному каждому, к координации наших действий и наших целей, к объединенно-сти здесь на земле, в нашем общем доме.

В основе всякой внешней организации человечества лежат два психических явления. Они, следовательно, относятся к психическим явления второго порядка, которые выступают в качестве основополагающих для частных теоретических наук об обществе.

Одно из них имеет место в любой общности и в любом сознании общности. Если назвать его чувством общности или тягой к общению, то, принимая во внимание психические явления первого порядка, как мы это делали при различении способностей, придется признать, что это лишь общее выражение для некоторого неизвестного, лежащего в основе данного явления. Оно равным образом может представлять собой как совокупность многих факторов, так и некоторое единое основание. Суть же самого явления состоит в следующем: самые разные психические связи между индивидами, сознание общности происхождения, общее местопроживание, основанное на этих отношениях подобие индивидов друг другу (ибо несхожесть их выступает скрепой общности не сама по себе, а только в той мере, в какой взаимодействие различий делает возможным некий результат- будь то просто задушевная беседа или свежее впечатление, вторгающееся в монотонность жизни), присущая психической жизни сложная иерархия задач и целей, ситуация соединенности - все это в известной мере сопряжено с чувством общности, если только последнее не подавляется противоположным по направленности психическим воздействием. Поэтому когда индивид А полагает, что его собственное представление о цели и вытекающие отсюда побуждения встретят содействие индивидов В и С, то отсюда возникает чувство сопричастности и общности, то есть солидарность интересов. Эти два психических явления - само основополагающее отношение и чувство общности, через которое такое отношение в известной мере отражает себя в жизни чувств, - можно четко отделить друг от друга. Но никакая аналитическая выучка не в силах охватить всей многоплановости, всего богатства оттенков этого столь важного для исторически-общественной жизни чувства, потрясающего и одушевляющего своей искренностью внешнюю организацию человече-

343

ства. Такой анализ представляет собой поэтому одну из фундаментальных проблем частных общественных наук. Однако и здесь явление во всем его многообразии вновь оказывается скрытым от наблюдателя пеленой абстракции; абстракция «побуждения» или «смысла», словно некая самостоятельная сущность, постоянно заявляет о себе в науках о государстве и в истории. Между тем требуется конкретный анализ. Сколь колоссальным было влияние одного такого анализа на теологическую науку, когда Шлейермахер в своей знаменитой Четвертой речи о религии* из особенностей жизни религиозного чувства попытался вывести потребность в религиозном общении и свойства общинного сознания в их специфическом отличии от иных форм присущего всем людям чувства общности, выявляя тем самым связь между этой важнейшей системой культуры и порожденной ею внешней организацией! Его попытка с особой четкостью показывает, что здесь имеет место прежде всего углубление в самое переживание, которое соответствует самонаблюдению в индивидуальной психологии и которое может, несмотря на естественную односторонность получаемого результата, осуществляться независимо и от сравнительного исследования исторических явлений, и от психологического анализа.

Второе из двух фундаментальных для понимания внешней организации общества физических и психофизических явлений - это отношение господства и зависимости волений. Как и общность, оно имеет лишь относительный характер, из чего закономерно следует и относительность всякого объединения. Целенаправленное, всё возрастающее применение внешней власти также имеет свои пределы, и случается, что она встречает сильное противодействие. Можно уговорить переехать из одного места в другое человека, к тому не склонного, но чтобы заставить его это сделать, необходимо привести в движение некий побуждающий мотив в нем самом, который по своей силе превосходил бы мотивы, побуждающие его остаться на прежнем месте.

Количественные выражения этого отношения интенсивностей, в результате которого имеет место возрастание внешней связи воли до той точки, когда никакой противоположной мотив уже не имеет шансов на успех, то есть когда имеет место внешнее принуждение, а также связь этих количественных отношений с понятием механики общества превращают эту понятийную цепочку в одну из наиболее продуктивных в том классе понятий, который мы определяем как понятия второго порядка. В той мере, в какой воля не связана извне, ее состояние мы называем свободой.

344

Вернемся теперь к выводам нашего рассуждения относительно специфики основополагания наук о духе. Можно предположить, что в основе наук о внешней организации человечества лежат понятия о физических или психофизических явлениях и закономерности, которым они подчиняются, аналогичные тем, на которых основаны науки о системах культуры. Чувство общности, чувство бытия-для-себя (для обозначения последнего у нас нет достаточно точного слова), господство, зависимость, свобода, принуждение - вот те физические и психофизические явления второго порядка, понятийное и пропозициональное познание которых составляет фундамент изучения внешней организации общества. Первый вопрос, здесь встающий, есть вопрос о том, в каком отношении друг к другу находятся эти явления. Нельзя ли, например, свести чувство общности к чувству взаимозависимости? Тогда спрашивается, в какой мере при анализе этих явлений допустимо сводить их к психическим явлениям первого порядка. Тем самым мы приходим к выводу: в основе обоих классов теоретических наук об обществе лежат явления, для анализа которых непременно требуется использование понятий и положений психологии. И, следовательно, центральной проблемой основополагания науки о духе является возможность и границы познания психических жизненных единств. Речь идет о связи психологического познания с явлениями второго порядка- связи, дающей возможность судить о природе этих теоретических наук об обществе.

Рассмотренные нами психические явления общности, с одной стороны, и феномены господства, зависимости (включая, разумеется, и взаимозависимость) - с другой, подобно кровеносным сосудам, пронизывают всю внешнюю организацию общества. В психологическом плане именно из них складываются все отношения объединения. Причем подобные чувства совсем не всегда связаны с наличием какого-то конкретного объединения, ибо эти психические и психофизические компоненты жизни любого объединения выходят далеко за пределы всякого объединения.

Так, мы видим, что в естественно сложившемся членении общества, определяемом в первую очередь генеалогическим контекстом, то есть фундаментальными отношениями происхождения и родства, более крупные группы, постоянно включая в себя меньшие, выстраивают их одна за другой по степени родства. Проходящая сквозь все большие группы, общая для них всех модификация человеческой природы приобретает в ограниченном пространстве малых групп новые, более спе-

345

цифические черты и таким образом постоянно уточняется и конкретизируется. На этой естественной основе, благодаря более тесному взаимодействию и определенному сознанию общности, порождаемой сходством и памятью о происхождении и родстве, каждая такая группа становится сравнительно целостным образованием. Общности этого типа существуют и вне связи с каким бы то ни было объединением.

С основанием поселения возникает новое, отличное от генеалогического, членение, новое чувство общности, обусловленное общей родиной, общей землей и совместным трудом. Этот тип общности также не зависит от наличия объединения.

Великие исторические личности, великие исторические деяния народов видоизменяют, разрушают и по-новому, более тесно связывают то, что до этого ограничивалось лишь поверхностной общностью, лишь естественным разделением генеалогической взаимосвязи человечества и заселенной людьми земли. Результатом всемирно-исторической деятельности, нарушившей естественное разделение, стало прежде всего формирование народов. Однако даже если народам, как правило, и удавалось сохранять чувство общности во всей его полноте благодаря собиранию индивидов в рамках единого государства (что, впрочем, не всегда имело место, как это видно на примере греческих полисов, объединенных национальным чувством), то такая национальная общность, проявлявшая себя в эмоциональной жизни принадлежащих к данной группе индивидов в виде национального чувства, все равно была способна пережить государство. Таким образом, и здесь очевидна независимость общности от наличия объединения.

На эти круги общности, в основе которых лежит генеалогическое разделение и расселение народов, накладываются затем устойчивые черты общности и отношения зависимости, возникающие на основе систем культуры. Общность генеалогического членения и национальной жизни сочетается с общностью языка; единство происхождения, собственности и рода деятельности порождает сопричастность определенному сословию; тождественность экономических отношений собственности и обусловленная этим тождественность социального положения и образования сплачивает индивидов в класс, который ощущает себя некоторой целостностью и противопоставляет свои интересы интересам других классов; сходство убеждений и направлений деятельности становится фундаментом политических и церковных партий - все это примеры отношений общности, ни одно из которых в себе и для себя не предполагает объединение. С другой стороны, целевые взаимо-

S46

связи систем порождают определенные отношения зависимости. Они также не производятся государством непосредственно, а заявляют о себе через функционирующие в нем системы культуры. Связь этих отношений с принуждением, исходящим от самого государства, представляет собой одну из главных проблем общественной механики. Из всех важнейших видов подобной зависимости особенно важно выделить две - те, которые возникают в сферах хозяйственной и церковной жизни.

Таким образом, вся сеть внешней организации человечества оказывается переплетением этих двух фундаментальных психических отношений. Границей волевого отношения господства и зависимости выступает сфера внешней свободы, границей отношения общности - та сфера, где индивид предоставлен самому себе. Ясности ради следует особо подчеркнуть, что от всех этих внешних отношений воли принципиально отличается другой, рожденный в глубинах человеческой свободы процесс, в котором воля частично или полностью приносит себя в жертву, не вступая в объединение ни с какой др) гой волей и частично отрекаясь от себя как от воли. Этой своей стороной - как в действии, гак и в отношении - она смыкается с нравственностью.