Часть 6.

Эти степени зависимости, выражающиеся в той или иной форме листа , могут быть рассмотрены как эйдосы самоподобия. D4 или D5 - это состояние, которое можно истолковать как некоторую среднюю степень зависимости боковых и центральной единиц листа. Здесь части (боковые единицы листа) уже подобны целому ( независимой листовой пластинке), но и целое (центральная листовая пластинка) здесь еще не утеряно, хорошо оформлено, не сводится к сумме частей. В ряду D4, D3, D2, D1 части (боковые единицы листа) все более оформляются как независимые целые. Наоборот, в ряду D4, D5, D6, D7 части все более подавляются, а целое получает возможность выразить избыток своей самости в делениях (D7).

Достаточно очевидно, что основные формы листовой сегментации, выделенные С.В.Мейеном, могут найти хорошую интерпретацию в степенях зависимости единиц листа и получить линейную упорядоченность:

пальмовый лист (IV) соответствует D2

"трилистник" (III) лежит между D2 и D3

перистый лист (II) соответствует D3

простой лист (I) соответствует D5

удвоенный лист (V) соответствует D7.

Подобным же образом можно упорядочить и другие формы листовой сегментации, указанные С.В.Мейеном.

Если наши рассуждения верны, то на лист и формы листа следует взглянуть с новой точки зрения органического состояния, обладающего особым свойством самоподобия, и в своих формах проявляющего те или иные эйдосы самоподобия. В какой-то мере этот взгляд на биологическое многообразие с точки зрения самоподобия может быть продолжен и на другие случаи формообразования, хотя у животных, по нашему мнению, он начинает играть уже подчиненную роль.

Итак, мы попытались в очень сжатой форме рассмотреть некоторые конституирующие идеи и принципы биологического многообразия. Был отмечен более "концентрированный" характер этих многообразий по сравнению с неорганическими многообразиями, подчеркнута необходимость эйдетического анализа биологической формы. На примере принципов стихий и самоподобия мы попытались наметить хотя бы направление подобного анализа. Без сомнения , эти принципы еще во многом неспецифичны для биологии (особенно принцип стихий), и главная трудность органического морфопоэзиса и эйдетического морфоязыка связана с каким-то более существенным началом. Однако, если не результат, то по крайней мере метод и направление кажутся нам выбранными правильно и на основе уже рассмотренных принципов.

__________________________

1. The botanical Review. 1973.? 3. P. 205-260.

В.А.Кутырев

Насколько разумна "сфера разума"?

Мы живем во время, когда человеческая деятельность преодолела границы биологической реальности и стала определяться достигнутой мощью разума. Человечество вошло в плотные слои ноосферы. Почти одновременно с этим, мы заговорили о выживании. Очевидно, что такой вопрос возникает, если жизнь поставлена под вопрос. Какова здесь роль ноосферы: все еще мал масштаб, не успела развернуться или наоборот? Как относиться к разуму, когда увеличение его сферы действия совпадает с ростом угроз для жизни?

Мне кажется, что в последнее время эти проблемы волновали Р.С.Карпинскую. В литературе к ним существует различное отношение. Если, например, в работах В.П.Казначеева речь идет о поглощении биосферы ноосферой, то Н.Н.Моисеев пишет об “эпохе ноосферы”, в которую будут сосуществовать как биосфера, так и ноосфера. Р.С.Карпинская склонялась ко второй позиции, призывая к разработке механизма коэволюции биосферы и ноосферы. Нам хотелось бы развить этот призыв в плане анализа современного содержания понятия ноосферы, выработки реалистического отношения к обозначаемым им явлениям и процессам.

Основоположники учения о ноосфере верили, что человеческий интеллект, превращаясь в планетарную геологическую силу, приведет к упорядочению природной и социальной деятельности, к более совершенным формам бытия. Ноосфера возникает как результат планомерного, сознательного преобразования биосферы, ее перехода в качественно новое состояние. Этот процесс рассматривался ими как несомненное благо, несущее человечеству разрешение его трудных проблем. В.И.Вернадский и даже П.Тейяр де Шарден (последний, правда, неохотно, но логика требовала) связывали его с социалистической организацией жизни людей, расширяя задачи преодоления стихийности природы до преодоления стихийности развития общества. В некоторых случаях ноосфера рассматривалась как полное устранение зла, как состояние всеобщего блага и гармонии, что особенно типично для ее космических вариантов (Э.К.Циолковский).

Нет смысла в подробном воспроизведении такого рода представлений. Они стали тривиальными, а люди, стоящие у их истоков превращены в иконы. Отказываясь от политического идолопоклонства, мы продолжаем практиковать научное. Некоторые направления мысли, близкие к учению о ноосфере или являющиеся его предпосылками, например, “русский космизм”, фактически еще не были объектом трезвого анализа. Критический взгляд на них как бы неприличен и, якобы, свидетельствует об отсутствии у покушающегося на него “возвышенности духа”. Экологические проблемы современности, однако, столь тревожны, что заставляют мыслить и действовать, несмотря на теоретические стереотипы. Суть обновленного взгляда на ноосферу, который мы намерены здесь защищать и который, как кажется, более адекватно отвечает ситуации, такова: это учение с самого начала несло в себе элементы утопии; в нем переплелись аксиологические и онтологические подходы без какого-либо их разграничения; ценностные характеристики ноогенеза до сих пор являются однозначно положительными, что противоречит диалектике жизни; надо различать трактовку ноосферы как утопии и ее реальное состояние; разум является для нас разумным настолько, насколько он имеет “человеческое измерение”.

В мировоззренческих построениях элементы утопии неистребимы. Утопия - некая система идей, выходящая за рамки наличного бытия и связанных, помимо знания, верой и надеждой. Утопии - “бывшие” мифы, мифы разума, пришедшие на смену мифам чувственного воображения в процессе исторической рационализации человеческого духа. В развитии общества идеалы, мифы, утопии играют двоякую роль: бывают полезными, функциональными, вдохновляют и направляют людей, а могут дезориентировать, вести к упадку. Причем подобными могут быть проявления одной и той же утопии на разных этапах ее существования. Об опасной двойственности идеалов, наиболее ярко обнаружившейся в XX веке, проницательно писал Н.Бердяев, “Утопии выглядят гораздо более осуществимыми, чем в это верили прежде. И ныне перед нами стоит вопрос, терзающий нас совсем иначе: как избежать их окончательного осуществления”1.

Особенностью развития утопий, как и вообще идей, является то, что по мере приближения к воплощению, в них обнаруживаются дотоле скрытые противоречия. Возникает необходимость преодоления данной утопии, прежде всего через разграничение желаемого и сущего в ней, этических и объективных представлений о реальности. Под закон жизни и смерти утопий подпадает и учение о ноосфере. Из него следует, что если на первом этапе становления ноосферы трудно, неоправданно ожидать критического отношения к учению, отражающему происходящие процессы - оно выступает как положительное решение существующих в тот период проблем, - то на этапе его полного раскрытия, когда оно приобретает черты реальности со своими собственными проблемами - мы обязаны это делать.

Каково же действительное содержание процессов в “области планеты, охваченной разумной человеческой деятельностью”, как определяет ноосферу философский словарь? При непредвзятом взгляде их надо назвать глобальными проблемами человечества. Становление ноосферы и возникновение угрожающего самому существованию людского рода кризиса - один и тот же процесс. Ноосфера как реальность является искусственной средой, которая теснит и подавляет ареал биологического бытия. Формирование искусственной среды открыло перед людьми небывалые возможности для роста материальной обеспеченности, комфорта и безопасности, подняло на новую ступень культурное развитие, но оно ведет к загрязнению воды и воздуха, опустыниванию почвы, общей деградации естественной среды обитания. По последствиям для человека чрезмерное разрастание искусственного есть явление сугубо противоречивое, с драматическими перспективами.

Демиург искусственного - разум, мысль, проект. Их опредмеченное выражение и плоть - техника. “Разум есть потенциальная техника, техника есть актуальный разум, - отмечал П.А.Флоренский. - Другими словами, содержанием разума должно быть нечто, что воплощаясь, дает орудие. А так как содержание разума, как выяснено, составляют термины и их отношение, то можно сказать: орудия - не что иное, как материализованные термины, и потому между законами мышления и техническими достижениями могут усматриваться постоянные параллели”2. В технике для П.А.Флоренского воплощается логос, противостоящий хаосу. Хотя как религиозный человек он чувствовал узость сведения духа к разуму, культуры к науке и технике и вместо ноосферы предлагал говорить о пневматосфере (“духосфере”). Экспансия рациональной компоненты духа с начала XX века была так сильна, что мышление стало почти отождествляться с духовностью и понятие пневматосферы не привилось. Не потому, что оно было высказано в частном письме к В.И.Вернадскому, а потому, что оно не рождалось у других, не было укоренено во времени - ни тогда, ни сейчас. Не случайно, потребность в обновлении мировоззрения, идеологии, психологии мы сужаем до потребности в обновлении мышления, духовность начали называть менталитетом, а любовь заменяется техникой половых отношений. Культура сциентизируется, технизируется. Потому приходится сказать, что подлинным денотатом ноосферы является искусственная реальность, образующий фактор которой, в широком смысле слова - технология.

Структурно, ноосфера и техносфера - синонимы. Не разрушая категориальной сущности, этот ряд можно продолжить понятиями наукосферы, рациосферы, инфосферы, интеллектосферы. И все они, порождаясь природой, “снимают” ее , противостоят ей. Основ-ное глобальное противоречие, разламывающее нашу судьбу - противоречие между естественным и искусственным, между универсумом природы и универсумом деятельности. Данное противоречие существовало с момента появления человечества, но в настоящее время оно обострилось до критического состояния. Здесь незачем повторяться насчет различных возникающих перед нами опасностей. Об этом все знают, все пишут. Специфически философская проблема в другом: “Как удивительно неразумно устроена “ноосфера” - пишет Р.К.Баландин, и с ним, конечно, придется согласиться, - сколько бессмыслицы в поведении людей, если они пустячные, необязательные, а то и сомнительные удобства или удовольствия готовы оплачивать собственной жизнью”3.

Чем обусловлено это “неразумие” сферы разума? Только ли субъективными причинами - человеческой глупостью, слабостями, недальновидностью? Они, как говорится, “имеют место”, но суть вопроса все таки глубже. Осмелимся выдвинуть тезис, расходящийся с традиционными философскими представлениями в принципе, а именно: субстанционально логос не является противоположностью хаоса. Все дело в уровне организационной сложности бытия и месте человека в нем.

Начиная с античности, стихийное, слепое, хаотическое отождествлялось с материей, а форма, структура - с идеей, разумом. Мысль противостоит природе как сознание - бессознательному, как закон и мера - беспорядочному, косному, непредсказуемому. Если, однако, оппозицию логоса и хаоса опустить с божественно-коcмической высоты на землю, то это - оппозиция освоенного и дикого (вареного и сырого по Леви-Строссу), это отношение между искусственным и естественным. Говоря современным языком, это, с одной стороны, знание, информация, а с другой, “вещность”, субстрат, который надо организовать, “обработать”. Подлинно мы знаем то, что создали сами. Тогда мы им владеем, управляем, оно нам подчинено. Горшок не может быть сложнее горшечника. Критерием истины как и критерием нашего могущества, господства над природой, внешними объектами считается практическое осуществление замысла по их преобразованию.

Но что происходит с этой тысячелетней парадигмой, когда ноосфера начинает преобладать над биосферой? Она “перестает работать”, теряя объяснительную силу. Действительно, разве мы не свидетели “хаоса по управленчески”? Все делается сознательно, по планам и целевым программам, а результаты сплошь и рядом противоположны намечавшимся. В синергетике, особенно в работах И.Пригожина показано, как хаос превращается в порядок. Порядок из хаоса. Но это отношение, по-видимому, симметрично. Порядок на одном уровне превращается в хаос на другом. Хаос из порядка!

Искусственная среда обретает способность к саморазвитию. У нее появляются черты, не вытекающие из первоначально поставленных людьми задач. Изменяясь по своему внутреннему закону, трансцендируя за пределы, соразмерные им как конкретным живым индивидам, она становится бытием, которое находится не просто “за” нами, оно и “впереди” нас. Не только предметы, но и знание, информация, мысль, то есть то, чем мы осваиваем мир, объективируясь, отчуждаются, перестают быть подвластными нам, обретают автономные свойства. Оказывается, что “своемерное” развитие, наряду с “дочеловеческой”, природной реальностью присуще и реальности “постчеловеческой”, искусственной, как предметной, так и информационной. Логос, искусственное перестает быть выражением собственно человеческой свободы.

Рубеж самостоятельности любой системы по отношению к человеку определяется мерой ее сложности. Мы вступили в мир нелинейных взаимодействий, состоящих из систем с многозвенными обратными связями. Вернее не вступили, а создаем, ибо сами по себе вещи не сложны и не просты, это зависит от притязаний к ним. И птица парит в поднебесье вполне легко. Это просто ее жизнь. Но сколько сведений из механики, физики, химии нужно для того, чтобы в воздух, а тем более в космос поднялся человек. Весьма сложная теория, как известно, нужна для того, чтобы объяснить как ребенок держит голову. Такой теории до сих пор нет, но младенец, к счастью, не знает об этом и делает все без математических расчетов. Напротив, простое движение робота-манипулятора является результатом заранее составленной программы. В общем, сложность там, где искусственность. И чем отчужденнее процессы или объекты от возможности их непосредственного восприятия человеком как целостным духовно-телесным существом, тем они являются для него более сложными.

Специалисты-методологи говорят о контр-рациональности нелинейных систем. Действительно, нередкость, когда решения, рациональные по отдельности, в условиях сложного взаимодействия превращаются в иррациональное. Возникает “ловушка рациональности”, выбраться из которой, руководствуясь одной логической последовательностью рассуждений - нельзя. Люди, плененные такой рациональностью, все экологические требования к какой-либо социотехнической системе воспринимают как безответственные и абсурдные, хотя на самом деле абсурд заключен в логике ее развития. Абсурд для человека. Типичной при управлении сверхсложными системами является ситуация, когда конкретное решение по ее улучшению дает эффект общего ухудшения. Усилие, направленное на болевую точку системы либо бесполезно, либо приводит к противоположному результату, а наши намерения осуществляются по принципу: шел в комнату, попал в другую. Можно привести множество примеров из экономической, социальной, политической жизни, когда целесообразные решения превращаются в бесцельную трату средств. На определенном этапе система управления становится сложнее системы, которой надо управлять. Надеяться, что искусственная реальность, ноосфера как целое, как универсум деятельности будет подвластно нашей воле, хотя бы и вооруженной большими компьютерами, значит плодить иллюзии.

Известно, что человеколюбивый титан Прометей дал людям огонь. Огонь - символ техники, орудийности, господства человека над природой. Теперь техника угрожает господством над человеком. Придется вспомнить, что Прометей дал нам еще одно благо, которым мы часто пользуемся, не замечая.

“Хор: Не сделал ли ты больше, чем сказал?

Прометей: Я от предвиденья избавил смертных.

Хор: Каким лекарством их уврачевал?

Прометей: Слепые в них я поселил надежды”4.

Ноосфера как гармония - сциентистский аналог социально-политических утопий типа коммунизма и прочих, более ранних мечтаний о рае. В соответствии с духом времени они теперь опираются на науку. Так к ним и надо относиться, хотя против утопий и надежд вообще выступать нет оснований. Они полезны в той мере, насколько, смягчая трагические реалии, помогают жить. Когда же утопия самодовлеюща, мешает трезвому взгляду на вещи, она может стать опаснее того, от чего спасает. Нужны реалистические надежды, функциональные утопии. Например, надежды, что возможно длительное совместное развитие биосферы и ноосферы, при котором скорость преобразования окружающей среды будет не выше скорости нашей адаптации к ней. Нужны утопии, соотнесенные с ценностями гуманизма. Эти надежды и утопии надо отличать от иллюзий, вытекающих из упования на безграничное могущество разума как логоса и связанных с ним ошибочных действий, с тем, чтобы, если не исключить их, то хотя бы ограничить. Иначе разум превращается в безумие.

В оценке перспектив человека в свете становления ноосферы явственно прослеживаются две линии: однf на его фактическое вытеснение техникой, лишение условий и смысла существования, другая на “выживание”, на взаимодействие естественного и искусственного. “Пятая метаморфоза технологии, - пишет, например, один из типичных представителей первого подхода - очевидно произойдет в 2180-2230 гг., в результате передачи интеллектуальных способностей человека технике (курсив мой - В.К.), основанной на биосинтезе, на биотронном производстве. Этот период можно назвать биоинтеллектуальной революцией, которая охватит основные области человеческой деятельности, освободив его от забот о материальном производстве”5.

Чего здесь больше: разума или неразумия? Думается, что перед нами феномен “неразумного разума”, то есть разума как интеллекта безразличного к машинному или человеческому воплощению. Это феномен машинного разума и человеческого неразумия, если не прямой глупости. Все уйдет от человека, даже интеллектуальные способности, а автор все радуется, полон планов скорейшего достижения подобного состояния. Может эти интеллектуальные способности от него уже ушли? А вообще-то не до шуток. Сциентизм выхолащивает все новые и новые сферы нашего сознания, по мере того как техника подавляет жизнь.

В широком мировоззренческом плане оппозиции сциентизма и гуманизма соответствует противостояние идеологии универсальной эволюции, когда все “низшее” служит материалом для “высшего” - и коэволюции, предполагающей, что появление новых форм бытия не лишает места во Вселенной предшествующие формы, ибо Вселенная бесконечна и бесконечно разнообразна. На Земле сосуществуют виды растений, животных с разницей в возрасте появления в миллионы лет. Универсум не направлен к какой-то точке или финалу и как целое никуда не развивается, а меняется, пульсирует. Следовательно, говорить надо не о развитии, а о движении материи, предполагая в нем как прогрессивные, так и регрессивные ветви, моменты равновесия, периоды функционирования. Это, в отличие от концепции эволюционизма, плюралистическая, “постмодер-нистская” Вселенная.

Противостояние сциентизма и гуманизма, технического и человеческого разума отражается и в понимании экологии, ее задач. С одной стороны она трактуется как экологическое производство, то есть как искусственная имитация функций природы при параллельном ее истреблении - это псевдоэкология, экспансия технологизма в экологическом маскхалате, - с другой, как экологизация производства с попыткой сделать его совместимым с природой, так, чтобы мы любили и берегли ее не только в своих благих намерениях, а чтобы ее любила и берегла наша техника. Для этого нужна сознательно проводимая биополитика, о которой в нашей литературе одной из первых заговорила Р.С.Карпинская. Биополитика, в конечном счете, это приведение техники к “мере жизни”, к “мере человека”. Она предполагает ориентацию на альтернативные технологии, контроль и ограничения на применения индустриальных технологий. Вместо упований на ноосферу, которая будет управлять всем и вся, биополитика означает управление самой ноосферой. Но для этого и важно сохранять “человеческое измерение” разума, без чего для нас, людей, он может превратиться в нечто не только неразумное, но чрезвычайно опасное. Он станет врагом человека. Разум же в “человеческом измерении” - это Дух. Это, помимо интеллекта, способность верить, надеяться и любить. Таким образом, глобальная проблема сохранения природы и выживания человека может успешно решаться только при сохранении нашей духовности.

Литература

1. Цит. по статье “Утопия” // Советская энциклопедия. М., 1977. Т. 27. С. 143.

2. Флоренский П.А. Homo faber // Половинкин С.М. Флоренский П.А.: логос против хаоса. М., 1989. С. 56-57.

3. Баландин Р.К. Область деятельности человека. Техносфера. Минск, 1982. С. 121.

4. Эсхил. Прикованный Прометей // Античная литература. Антология. Т. I. М., 1989. С. 231.

5. Бондаренко А.Д. Современная технология: Теория и практика. Киев, 1985. С. 123.

А.В.Олескин

Уровневая структура живого и биополитика

Эта статья сформировалась под непосредственным влиянием философских идей доктора философских наук, заведующего сектором философии биологии Института философии РАН Регины Семеновны Карпинской. Длительное время Регина Семеновна была моим наставником, моим "гуру". С 1988 года (встреча с английским ученым Майнард-Смит в присутствии Регины Семеновны) я знаю ее лично. Но еще значительно раньше я слышал об ее работах от покойного ныне Сергея Викторовича Мейена, который также скончался в расцвете творческих сил (судьба многих выдающихся русских мыслителей). В 1981 году, в моей первой философской статье, написанной под руководством Зинаиды Всеволодовны Кагановой, были подробно процитированы уже тогда считавшиеся классическими публикации Р.С.Карпинской. Во время международной конференции в Институте философии в Москве (1989 г.) и других важных научных событий я имел возможность наблюдать, как проявляется творческий дар и организаторский талант Регины Семеновны, а немного раньше, в декабре 1988 г., я видел Регину Семеновну в день ее 60-летия в домашней обстановке, как любящую мать и образцовую гостеприимную хозяйку. Несомненно, это был энергичный, бодрый и оптимистичный человек. Ее "чувство новизны", способность прорывать рамки устоявшихся взглядов и уважать альтернативные точки зрения ярко проявились, например, в том, что Регина Семеновна быстро осознала значение такого нового научно-философского направления, как биополитика, цитировала в своих публикациях1 труды Агни Влавианос-Арванитис.

Научное наследие Регины Семеновны слишком многогранно для того, чтобы охватить его в рамках одной статьи. Ограничусь лишь тем, что непосредственно входит в мою "сферу компетенции". В своих публикациях Р.С. Карпинская подчеркивает факт гетерогенности, плюралистичности, даже "эклектичности"2 современной биологии, соотнося эти особенности биологического знания с многоуровневостью живого. Поэтому биология не соответствует классической схеме Т.Куна, в рамках которой за "нормальной наукой", организованной вокруг одной парадигмы, следует "научная революция" и смена парадигмы. Сочетание разноуровневых, нередко на первый взгляд взаимоисключающих концепций и подходов в деятельности биологов имеет свою логику, более того, плюралистичность теоретических концепций и характеризует, по Р.С.Карпин­ской, "нормальную биологию". Биологическое знание имеет в большой мере личный характер, зависит от индивидуально пережитого общения с живыми существами. Эту зависимость А.П.Огурцов выразил термином "личностные параметры биологического знания". По словам Р.С.Карпинской, "неоднородность, гетерогенность методологии потому и существует, что по-разному видится прежде всего феномен жизни и причастность человека к бытию и познанию этого феномена"3. Регина Семеновна исходила из многообразия концепций и парадигм биологии как необходимой предпосылки для познания того "слоеного пирога", которым предстает перед нами многоуровневая биологическая реальность.

Уровневая структура реальности.

Взгляды Николая Гартмана

Отмеченная Карпинской гетерогенность биологии (прояв-ляющаяся особо ярко в биополитике) тесно взаимосвязана с гетерогенностью мира как онтологической проблемой о существовании "гетерогенных областей бытия, которые перекрывают друг друга в рамках одного и того же реального мира4. Здесь я цитирую Н.Гарт-мана, и именно его философия "слоев реальности" оказывается особенно созвучной многим мыслям Регины Семеновны. Конечно, представление о "слоистости" и мира в целом и живого в частности восходит к древним натурфилософским, эзотерическим, даже мистическим схемам. Гартман указывает в этой связи на классификации "душ" Платона и Аристотеля, далее подхваченные средневековой схоластикой.

Гартман разграничивает два понятия: 1) ступени бытия (Seinsstufen). Относительно мелкие градации, между коими есть плавные переходы. Ступени могут быть выделены по самым различным критериям. Гартман приводит в качестве примера "ступеней" таксономические градации - роды, семейства, отряды. Между этими ступенями есть переходы (отражаемые понятиями "подотряд", "надсемейство" и др. в таксономии); 2) слои бытия (Seinsschichten). "На границах между слоями обрывается цепь форм бытия, чтобы вновь начаться с более высокого уровня"5.

Реальный мир объемлет четыре слоя:

· безжизненный слой (мертвая материя, физические законы),

· органический слой (жизнеподдерживающий слой "со специфическими функциями саморегу лируемого обмена веществ и самовоспроизведения"),

· душевный слой (объекты психологии: чувства, эмоции, образы, мысли и др.),

· духовный слой (включает духовные способности личности, такие как способность любить, совесть, ответственность /лич-ностный дух/ и плоды коллективного творчества людей - язык, нормы морали и права в их историческом развитии и т.д.).

Каждый из слоев обладает, по Гартману, целостностью и внутренним единством, подчиняется единым фундаментальным законам, каждый элемент как бы несет в себе ("имплицирует") основное содержание слоя: "закон когерентности слоя". С переходом от слоя к слою появляются новые характеристики (закон новизны). Гартман постулирует и ряд других законов, отражающих сложную диалектику самостоятельности, взаимозависимости "слоев бытия": 1) закон силы: низший слой всегда "сильнее" более высокого в том смысле, что ставит ему границы. Самая тонкая деятельность души, психики ограничена жизнедеятельностью организма, т.е. законами органического слоя. 2) закон индифферентности: низшему слою "безраз­лично", каковы законы надстоящего над ним слоя. 3) закон материи: низший слой, в аристотелевском духе, поставляет материю, которой более высокий слой придает форму. 4) закон свободы: хотя низший слой и сильнее, но более "нежный" высший слой свободен ваять из его материала любое "произведение".

Критический разбор философии Гартмана - не задача данной работы6, которая лишь берет некоторые из ценных идей Гартмана как "строительные подмостки". Ряд гартмановских идей перекликается со взглядами отечественных философов и биологов, например, В.И.Кремянского7, выделившего два общих критерия разграничения уровней: 1) соседние уровни вступают в органическое отношение части и целого; 2) каждый уровень формирует присущие ему структуры, используя образования предшествующего уровня как строительные блоки для этих структур. В дальнейшем мы будем следовать терминологии Кремянского (и многих других ученых, философов) и говорить об "уровнях", а не "слоях" бытия. И если Н.Гартман говорит о четырех слоях гетерогенного мира, то мы считаем здесь более соответствующей современному состоянию научных знаний пятиуровневую схему мира (и живого - биоса - в частности).

Уровни живого

Физический уровень (безжизненный слой в терминологии Гартмана). На физическом уровне материи проявляется то свойство, которое античные стоики обозначали как exis, сцепленность8. Это свойство проявляется в формировании неравновесных ансамблей (белки, нуклеиновые кислоты), обладающих особым запасом энергии. Утрата неравновесного состояния ведет к высвобождению энергии в виде излучения. Молекулярные ансамбли с целостными свойствами (и способностью к самосборке), существуют и в системах, не содержащих живых организмов или их частей.

В стадии активного исследования находятся ныне те "странные эффекты", все еще в принципе объяснимые в рамках физики и химии, которые присущи ансамблям полимерных молекул, слагающих клеточные структуры. К числу таких "странных эффектов" принадлежат сложные нелинейные взаимодействия молекул, кооперативные эффекты, когерентное поведение (позволяющее ДНК работать как единый эксимерный излучатель, своего рода "микрола­зер"), комплексные фазовые переходы (например, плавление-за­твердевание ДНК, мембранных структур), а также наличие многочисленных обратимых метастабильных состояний молекулярных "констелляций" (термин А.Гурвича) в живых организмах.

Молекулярные ансамбли представляют, следуя терминологии Гартмана, лишь "ступень" в развитии физического уровня. Но именно они непосредственно доставляют "подходящий материал" для трансформации в структуры более высокого уровня, витального.

Витальный уровень. Отвечает за жизнеподдержание, онтогенез, регенерацию, самовоспроизведение как фундаментальные свойства всякой жизни. В ХХ веке такие фундаментальные аспекты живого как питание, дыхание, воспроизведение, наследственность, эмбриональное развитие, регенерация утраченных частей и целых организмов, были детально исследованы на уровне элементарных механизмов, описаны на языке ферментативных реакций, биофизических процессов (поглощение световых квантов, образование разности электрических потенциалов на мембранах и др.) и молекулярно-генетических событий. Означает ли все это, что витальный уровень удалось свести к физическому и были неправы Гартман и оказавший влияние на Гартмана эмбриолог и виталист Г.Дриш, отстаивавшие наличие особых законов, которыми обладает витальный уровень ("органический слой" по Гартману, "энтелехия" по Дришу)? Представляется, что в ответе на этот вопрос можно опереться на "закон материи" Гартмана (близкую по сути формулировку дает Кремянский, говоря о том, что элементы низшего уровня складываются в целостные структуры более высокого уровня). Недаром в биологии все большее развитие получает структурализм, базирующийся на целостно-структурном аспекте организма, его морфогенетического поля.

Молекулярно-биологические исследования в некоторых случаях заостряют внимание на особых свойствах живого. Со времен П.Митчелла известно, что дыхательные и фотосинтетические мембраны клетки генерируют Dj, разность электрических потенциалов, запасающую в себе энергию света или дыхательного субстрата. Дискуссионным остается вопрос, является ли "мембранный потенциал" единственной формой запасания энергии в биомембранах. Имеется немало данных, говорящих о том, что Dj отражает лишь один из механизмов (уровней) преобразования энергии на мембранах, наряду с более тонкими механизмами, такими, как "память кристаллической решетки примембранной воды" (взгляды биоэнергетика Келла, вдохновленные более ранними работами Уильямса) и др. Не подходит ли молекулярная биоэнергетика в рамках даже классической, во многом чисто физико-химической, парадигмы к пониманию более тонких уровней организации живого?

Молекулярные ансамбли - лишь элементы, на основе которых в рамках витального уровня осуществляется целостная детерминация в интересах живого организма, которому присуща "потенция вызывать формирование части в том или ином направлении"9.

Организмы бывают одно и многоклеточные, и нам представляется, что витальному уровню в наибольшей мере соответствует одноклеточный организм (в предлагаемой В.И.Кремянским класси-фикации уровней "уровень одноклеточного организма" следует за "уровнем молекулярных ансамблей"). Хотя каждый организм - "кентавр", сочетает несколько уровней, но в одноклеточном существе витальный уровень проявляется ярче, поскольку в многоклеточном организме начинают доминировать законы более высокого уровня. Гартман ощущал достаточно фундаментальный характер различий между одно и многоклеточной жизнью, которое трактовал как "намечающееся отношением слоев", а в данной работе мы рассматриваем переход к многоклеточности как проявление отсутствующего у Гартмана биосоциального уровня.

Биосоциальный уровень. Введение данного уровня в классификационную схему мы считаем вполне оправданным из-за особо важной роли биосоциальных взаимодействий для биологии и биополитики (см. подробнее ниже). Свойство exis, проявляемое и на физическом, и на витальном уровнях, не только выражается "в концентрированной форме" во взаимодействиях живых организмов, но и приобретает новый аспект. Взаимная "сцепленность" живых организмов опирается на их взаимоузнавание. Живое узнает живое. Это позволяет биологическим индивидам разного порядка (клеткам и их популяциям/колониям, многоклеточным организмам, объединениям организмов, рассматриваемых как индивиды - "сверх-организмы") вступать в сложную гамму взаимоотношений, которые в одних случаях носят характер ассоциации и интеграции, в других - сводятся ко взаимному неприятию, отторжению, попытками уничтожить другое живое существо. Параллелизм между 1) поведением клеток в составе тканей многоклеточного организма, 2) одно­клеточных организмов в составе популяций и 3) многоклеточных индивидов в рамках семей, стай и других биосоциальных структур, показанный биологами в последние десятилетия, позволяет распространить понятие "биосоциальный уровень" и на многоклеточный организм как "клеточное государство". Биосоциальный уровень доминирует в "надорганизменных системах" (тер­мин, использованный В.И.Кремянским). Речь идет об объединениях живых организмов (популяции, ассоциации, экосистемы). Особенно важны так называемые биосоциальные системы - группы особей одного вида, построенные по кооперативному принципу.

Биосоциальные взаимодействия во всей своей гамме - агрессия и афилиация, конкуренция и кооперация - создают предпосылки для эмоций, чувств, аффектов у индивидов. Тем самым, в биосоциальных системах формируется, говоря словами, Н.Гартмана, "материя" для более высокого уровня, ментального.

Ментальный уровень. Примерно сопоставим с "душевным слоем" Н.Гартмана. Включает способность к обучению, запоминанию, восприятию, эмоциям, инсайту (поиску нетривиальных решений проблем) и другие индивидуальные способности, вовлеченные в биосоциальные процессы. Ментальный уровень достигает наибольшего развития у человека. Однако достижения этологии последних десятилетий существенно усложнили наши представления о поведении других живых существ. Животные (включая насекомых) далеко не всегда следуют наследственно закрепленным образцам поведения - у них есть "жизненный опыт" и знания преемственного характера, передаваемые в социуме (биосоциальной системе) из поколения в поколение. Вероятно имеется и способность делать выбор между альтернативами, находить нетривиальные решения задач (инсайт). Пчелы в некоторых случаях решают новую задачу, различая форму геометрических фигур или сопоставляя два стимула. Во внутреннем мире индивида создаются идеальные структуры ментального уровня. Эти структуры взаимосвязаны с окружающим миром, включающим другие организмы, поэтому организмы как бы "проецированы" друг на друга (то, что С.В. Чебанов обозначает как "энлог"10). Наряду с такой "взаимной проецированностью" живых организмов, на ментальном уровне проявляется еще не менее важная способность к "воображению"11. Помимо актуальной реальности, на этом уровне открываются еще реальности потенциальные, которые в процессе функционирования ментального уровня так или иначе структурируются, осваиваются и могут далее, в полном соответствии с "законом материи" Гартмана, придавать ту или иную форму материалу более низких уровней (физический, витальный), тем самым актуализируясь.

Духовный (супраментальный) уровень. По мысли Гартмана, духовный "слой" проявляется в развитии культуры (языка, морали, правовых норм - объективный дух истории) и каждой отдельной личности (совесть, ответственность, способность любить). На первый взгляд кажется что, этот уровень не имеет существенного значения в биологии, ибо даже высшие животные достигают максимум развитого ментального уровня. Однако, если следовать Гартману в понимании Духовного как своего рода аккумулятора результатов культурно-этического творчества человеческого общества, то в таком случае допустима расширительная трактовка Духовного. Ведь культурным традициям до некоторой степени аналогична информация, передаваемая негенетическим путем, через коммуникацию и обучение, в сообществах животных (включая даже насекомых). У муравьев молодые особи обучаются, например, уходу за личинками, причем более опытные особи служат "менторами". Однако следует согласиться, что у наших "меньших братьев" можно усмотреть лишь относительно слабые проявления элементов духовного ("транс-цендентного"). В целом же все то, чем занята сегодняшняя биология и что лежит за ее пределами, но описывалось ранее натурфилософией, описывается перечисленным квинтетом уровней: физический, витальный, биосоциальный, ментальный, духовный.

Многоуровневость живых существ распространяется и на их умвельты. По взглядам одного из основателей теоретической биологии И. фон Уэкскюля12, всякий живой организм структурирует окружающий мир, создавая "Umwelt" (непосредственное окружение), соответствующий плану строения (Bauplan) организма и его внутренней организации (Innenwelt). С позиций уровневой структуры живого каждое существо имеет не один, а несколько умвельтов, причем физическому уровню соответствует обычное пространство. На витальном уровне умвельт, очевидно, включает все факторы, так или иначе влияющие на жизнедеятельность организма: кислород, который он вдыхает, пищу, которую принимает, в то же время и все ядовитые вещества, радиоактивное излучение и др., которые могут подавить процессы жизнеподдержания. Уже на этом уровне ясно, что организм, следуя выражению Уэкскюля, структурирует "хаос неорганического мира", вносит дискретность в его континуум. Действительно, с витальной точки зрения ближайшее окружение организма классифицируется на несколько дискретных массивов, таких как источники питания, "стоки" для метаболических отходов, локусы пространства, несущие ту или иную угрозу. Все объекты, входящие в витальный умвельт, существуют, используя выражение Хайдеггера, "для того, чтобы" (um zu).

На биосоциальном уровне формируется особый умвельт, включающий других живых существ, с которыми данный индивид вступает в гамму биосоциальных отношений. Формирование надорганизменной биосоциальной системы сопряжено с образованием

единого для нее умвельта. Как будет указано ниже, этот умвельт имеет существенную нематериальную составляющую (сеть биосоциальных взаимодействий).

Эта нематериальная компонента доминирует в умвельтах более высоких уровней. Так, ментальный умвельт несет образы реальностей, как актуальной, так и потенциальных - то что Кортмульдер и Спрей называют воображением (ссылка дана выше). В рамках этого уровня "несвязанные вещи связаны", "потерянная информация, забытые идеи и нереализованные возможности" продолжают существовать, пишут эти авторы. Духовный уровень, имея во многом надиндивидуальную природу, должен соответствовать единому, глобальному, нематериальному, "обволакивающему" весь биос умвельту.

Специфика биосоциального уровня и биополитика

Биосоциальный уровень находится "на перекрестке" путей от низших уровней (физический, витальный) к высшим (ментальный, духовный), занимая "срединное положение" в их квинтете. Биосоциальный уровень - если дополнить им схему "слоев" Гартмана - как бы заполняет собой "хиатус" между "органическим" и "душевным" слоями (витальным и ментальным уровнями в нашей терминологии). Действительно, биосоциальность представляет собой, с одной стороны, кульминацию свойства exis, идущего "снизу", из глубин молекулярных взаимодействий. У наиболее примитивных существ грани их биосоциальной жизни - например, конкурентные взаимодействия по поводу питательного субстрата, агрегация клеток, зависимая от химических стимулов - непосредственно базируются на свойствах слагающих их молекулярных комплексов. Даже взаимоузнавание клеток, выбор между ассоциацией с другим индивидом или изоляцией от него, зависит от того, свяжет ли молекуларецептор молекулу-мишень или нет.

С другой стороны, чем выше мы поднимаемся по эволюционной лестнице, тем четче проявляется зависимость биосоциальных взаимодействий от более высоких уровней. В терминологии Гартмана, все четче проявляется "закон материи" (низшие уровни выступают лишь как подлежащий оформлению, структурированию "сырой материал") и в то же время "закон свободы" (уровни, более высокие, чем биосоциальный, используют элементы биосоциальности для творческой обработки и созиданию ментальных/духовных структур).

Уже у насекомых (а по некоторым данным: даже у микроорганизмов) биосоциальные взаимодействия детерминируются идеальными структурами, например, образами "друга" и "недруга", которые продуцирует ментальный уровень. Стремление общаться с "то-варищем по виду" (так называемая афилиация) может быть даже единственным стимулом, побуждающим животное (например, собаку) к решению сложной задачи в условиях эксперимента. Афилиация и взаимопомощь (кооперация), разумеется, имеют витальное значение для индивидов, поскольку помогают им выжить, не "пропасть поодиночке". Но здесь зависимость от витального уровня носит более косвенный характер. Она реализуется на уровне эволюции в целом, а на уровне отдельного индивида афилиация и кооперация вовлекают ментальный уровень с его гаммой эмоций, аффектов и др.

Так биосоциальный уровень действительно занимает "сре-динное положение" в иерархии уровней живого, воплощая возникающее на физическом и развиваемое на витальном уровне свойство exis молекул, их комплексов, субклеточных структур и нисходящие "сверху" идеальные конструкты психики, культурные традиции или их аналоги. Такая двойная детерминация свойственна биосоциальному уровню и в его индивидуальном развитии. Почему ребенок вступает в социальное взаимодействие с другими индивидами Homo sapiens? С одной стороны, ради реализации нужд витального уровня (еда, укрытие и др.). С другой стороны, он уже с рождения формирует ментальные образы реальности, ищет их проверки в общении с другими, испытывает гамму переживаний в ходе общения с другими. Ребенок с самого начала и животный организм, и душа, и дух.

Срединное положение биосоциального в уровневой иерархии обусловливает гетерогенность исследующих его наук - социобиологии, биосоциологии (термин П.Мейера), биополитики. Здесь мы возвращаемся к этому стыковому естественно-гуманитарному направлению, посвященному взаимосвязи биологии и политики. Биополитика концентрирует внимание на свойствах живых организмов и их групп, которые наиболее тесно связаны с проблемами политологии. Она включает ряд конкретных направлений: 1) исследования эволюционно-биологических корней человеческого государства и общества. 2) изучение биосоциального базиса политического поведения людей, важных ситуациях (бунт, уличное шествие, избирательная кампания, этнический конфликт, функционирование правительств и партий). 3) исследование влияния соматических факторов (голод, усталость, болезнь, стресс; возраст, пол, раса; алкоголь, наркотики, транквилизаторы, "психофармакология"; плотность населения, невербальная (бессловесная) коммуникация между людьми и др.). 4) разработка конкретных политических прогнозов, экспертных оценок и рекомендаций на базе результатов всех перечисленных направлений исследования.

Биополитика воплощает в себе гетерогенность, подмеченную Р.С.Карпинской в приложении к наукам о живом вообще; она также отображает многоуровневую структуру живого. В политическом поведении людей пересекаются разноуровневые элементы. С одной стороны, можно говорить о детерминации политического процесса (как составной части биосоциальных взаимодействий в случае Homo sapiens) витальными потребностями людей. Биополитик Дж.Шуберт специально изучал влияние голода на политическое поведение.

В этом ракурсе вся политика может рассматриваться как "кол-лективное предприятие, обеспечивающее выживание" (характе-ристика П.Корнинга). Политика дает и необозримое поприще для деятельности на ментальном и духовном уровнях, для индивидуального и коллективного творчества.

Биосоциальный уровень обладает, несмотря на двойную детерминацию, значительной самостоятельностью, "своезаконностью" (по Гартману). Она выражается в формировании специфических структур биосоциального уровня, как материальных (муравейник в муравьином сообществе, мембранная оболочка в бактериальной колонии, яранги для семей у чукчей и др.), так и идеальных (структуры межиндивидуальных связей, функциональных взаимодействий, "ролевых конвенций")13. Эти идеальные структуры отвечают за формирование единого нефизического тела социальной системы, ее коллективного умвельта. Об едином теле говорят, например, в приложении к насекомым сторонники так называемой концепции "сверхорганизма" (Уиллер, Шовен, Кипятков). Поход муравьев-фуражиров за кормом для всей колонии сравнивается с вытягиванием конечности у "сверхорганизма". Эта конечность захватывает пищу и вновь втягивается, когда муравьи возвращаются с добычей.

Биополитика призвана учитывать в своих построениях как самостоятельность биосоциального уровня (выраженную в соответствующих материальных и нематериальных структурах), так и детерминацию его другими уровнями. Философский подход, поз­воляющий решить обе эти задачи, ранее обозначен нами как гуманистика14. Этот подход опирается на идею родства человека со всеми живыми существами, что позволяет рассматривать все формы жизни в принципиально единых категориях. Человек и все живое рассматриваются как многоуровневые образования (в диапазоне от физического до духовного уровня), и важно подчеркнуть еще раз, что сопоставление поведения людей и наших "меньших братьев" возможно не только на биосоциальном уровне, но и на более высоких уровнях. Этим, конечно, не отрицается факт существенных различий в степени проявленности ментального и духовного между Homo sapiens и прочим "биосом".

Итак, настоящая работа опирается на два тесно взаимосвязанных аспекта многогранного творчества профессора Регины Семеновны Карпинской - 1) ее разработки по биосоциальной проблематике и 2) идеи о многоуровневости, гетерогенности, "эклектич-ности" современной биологии. По словам Р.С.Карпинской, "живое может быть теоретически освоено благодаря точному знанию биологических структур всех уровней организации живого"15.

Литература

1. Карпинская Р.С. Биология, идеалы научности и судьбы человечества // Вопр. философии. 1992. № 11. С. 139-148.

2. Карпинская Р.С. Природа биологии и философия биологии // Природа биологического познания. М., 1991. С. 520.

3. Карпинская Р.С. Биология, идеалы... С. 143.

4. Hartmann N. Der Aufbau der realen Welt. Grundriss der allgemeinen Kategorienlehre. Berlin, 1940. S. 189.

5. Op. cit. S. 195.

6. Детальный критический разбор взглядов Н. Гартмана дан в отечественной работе: Горштейн Т.Н. Философия Николая Гартмана. М., 1969.

7. Кремянский В.И. Структурные уровни организации живой материи. М., 1969.

8. Стоики предложили свою уровневую схему бытия, включавшую уровни exis (сцепленность), fysis (живая природа), jych (душа), logos (разум). Очевидное сходство со взглядами Гартмана, несмотря на протекшие тысячелетия. См.: Stoicorum veterum fragmenta collegit Ioannes ab Arnim. 1921. 2. P. 10-13.

9. Так Дриш определял "энтелехию" в специфическом эмбриологическом значении.

10. Chebanov S.V. Man as participant to natural creation. Enlogue and ideas of hermeneutics in biology // Biology Forum. 1994. V. 87. № 1. P. 39-48.

11. Kortmulder T., Sprey T.E. The connectedness of all that is alive and the grounds of congenership. Beyond a mechanistic interpretation of life // Rivista di biologia (Biology Forum). 1990. V. 83. P. 107-127.

12. Von Uexkull. Umwelt und Innenwelt der Tiere. Berlin, 1909.

13. Захаров А.А. Организация сообществ у муравьев. М., 1991.

14. Олескин А.В. Гуманистика как новый подход к познанию живого // Вопр. философии. 1992. № 11. C. 149-160.

15. Карпинская Р.С. Биология, идеалы... С. 146.

Д.В.Локтионов

Методология и рефлексия исследователя

в науках о поведении

Натурализм и механицизм (этология и физиология) -

две парадигмы и два менталитета в науках о поведении.

Попытки подхода к анализу поведения человека и законов социальной организации с точки зрения биологии подвергались и подвергаются критике со стороны как представителей биологии, так и гуманитарных дисциплин. Однако прежде чем заняться разбором собственно концептуальных и методологических проблем, возникающих в этой области, необходимо разобраться в причинах, заставляющих крупных исследователей, авторитетных ученых, увлеченных своим специальным предметом и не претендующих в общем на роль и лавры великих преобразователей науки, заняться построением сомнительных метабиологических конструкций. Это тем более удивительно, что в биологических науках характерна деятельность, имеющая мало общего c абстрактным теоретизированием. Одно только “освоение” объекта, то есть детальное знакомство со всеми особенностями жизни вида, избранного объектом полевых и лабораторных исследований, занимает от 5 до 8 лет напряженной работы. Дело в том, что слишком быстро в нашем обществе накапливаются нерешенные проблемы, источником которых, в конечном счете, является изуродованная нашим типом цивилизации природа человека, его искаженные отношения с естественной средой обитания, с другими биологическими видами. Ужасное состояние современного общества, нарастание количества и жестокости преступлений свидетельствуют о том, что слишком многие люди не могут вписаться в ритм функционирования социальных, мегасоциальных и производственных структур. Это разрушает их личные ценности, традиционные модели поведения, делает человека опасным и непредсказуемо жестоким. Разрушенные модели поведения не обязательно приведут человека к прямому насилию над другими личностями, но можно быть уверенным, что такой человек принесет в мир достаточно зла, в какой бы форме оно ни проявилось. Людям все труднее найти духовные или вообще какие-либо основания, опоры своего бытия, реализовать и сохранить не только свою уникальную индивидуальность, но и простые потребности в любви, дружбе и самоуважении.

Между тем, порядок сложности организации сообществ животных и человека сопоставимы. Как же возможно, если вообще возможно, воспользоваться знаниями, полученными в биологических науках, в работе с животными, для более глубокого понимания проблем, стоящих перед человечеством, тем более, что ни философы, ни политики, ни социологи, ни экономисты пока не преуспели в этом. Возможна ли такая степень интеграции биологического и социо-гуманитарного знания, которая сделала бы более прозрачным феномен человеческого существования, раскрыла бы суть и величие бытия человека в современном мире и наметила бы перспективы эволюции человека и человечества?

Менталитет ученого должен обладать целым рядом особых свойств для того, чтобы взять на себя задачу и ответственность за выработку, обоснование широких обобщений, особенно если эти обобщения касаются применения знаний о биологических закономерностях для обсуждения проблем, связанных с общественной жизнью человека.

В статье обсуждаются вопросы, связанные с двумя типами менталитета ученых, занимающихся различными аспектами проблемы поведения и, соответственно, двумя функционирующими в науках о поведении парадигмами: натуралистической (этологический менталитет) и механистической (физиологический менталитет).

Менталитетом мы будем называть эмоционально напряженные составляющие сознания ученого (включая сюда и бессознательные и неосознанные структуры), которые проявляются в определенном типе творческой активности, в восприятии теоретических построений, предпочтении тех или иных методов исследования и следовательно, установлении определенного типа отношений с изучаемыми объектами, оставаясь в то же время, как правило, скрытыми, недекларируемыми.

Строго говоря, названные менталитеты составляют два полюса континуальной шкалы. Однако различить их почти всегда можно с уверенностью. Например, бихевиористов начала века можно квалифицировать как физиологов в упомянутом смысле, по тому основному принципу, что они черпали вдохновение для своей теоретической и экспериментальной деятельности не в наблюдениях за животными в их естественной среде, но в манипуляциях с животными, помещенными в специально созданные и жестко контролируемые условия. Забота о естественности условий существования для подопытного животного и об адекватности предлагаемых ему задач ограничивалась необходимостью сохранения жизни и работоспособности животного на время, нужное для опытов. Таких исследователей всегда раздражало, когда животные обходили экспериментальные условия и, пользуясь своей “нечеловеческой” ловкостью, получали желаемое подкрепление, уклоняясь от решения поставленной перед ними задачи. Подобные коллизии, часто возникавшие со времен Уотсона, Коллера и Торндайка, и связанные с нежеланием понимать и учитывать индивидуальность, равно как и чисто этологические особенности и возможности живого существа, происходят и ныне. Например, в одном из исследований, проводившихся в МГУ, анализировалась проблема сравнимости способностей к обучению у муравья и крысы. Экспериментатор спланировал и поставил серию опытов, результатом которых был однозначный вывод: способности к обучению у крысы несравненно выше, чем у муравья. Мирмеколог (специалист по муравьям), ознакомившись с результатами опытов, обратил внимание коллеги на неадекватность выводов условиям эксперимента. Крыса в диком состоянии живет и охотиться в лабиринте, это для нее самые естественные условия, поэтому предъявленные ей лабиринты не вызывали особых затруднений. Муравью же достаточно трудно дается решение лабиринтов, особенно закрытых, поскольку в естественных условиях он добывает себе средства к существованию на поверхности, которая представляется для него скоплением препятствий, площадок и мостиков. После учета этих особенностей экологии изучаемых видов разница в способности к обучению совершенно сгладилась. (В дальнейшем выяснилось, что предъявляемый муравью и крысе лабиринт по чистой случайности оказался почти точной копией вестибюля и лифтового холла главного здания МГУ на Ленинских горах, и сам экспериментатор, проработав в Университете около десяти лет, не вполне хорошо ориентировался, куда ему нужно направиться, выйдя из лифта).

Если максимой натуралистического подхода (этологического) остается наблюдение животных в естественных условиях и экспериментирование со свободным и здоровым животным по возможности без вивисекции, то механистический (физиологический) стиль исследования, так же как и соответствующий ему образ науки, позволяет делать с животными, в том числе и с высшими позвоночными, все что душе угодно (особенно, конечно, достается собакам - павловским любимцам).

Различия в деятельности ученых, принадлежащих к данным парадигмам, обусловлено:

· различиями в понимании того, что есть наука;

· разным пониманием своей ответственности как ученого;

· разным отношением к животным как к объекту исследования;

· разным пониманием отношений между животным миром и чело-

веком.

Это именно те предпосылки, которые предопределяют ориентацию ученого в исследовательском поле и направление его любопытства, его амбиций и усилий в той или иной области.

Для логического ума идея разделить два менталитета в таких в общем-то близких областях, тем более по такому основанию, как отношение к объектам своих исследований, может показаться не более чем полезной фикцией. К.Лоренц был медиком по образованию и, несомненно, выполнил все надлежащие эксперименты с животными, что не помешало ему стать основателем этологии. Любой биолог, независимо от специальности, проходит лабораторный практикум, в который входят и физиологические эксперименты над животными. К тому же можно найти менталитеты, близкие к синтетическому. Однако разница между ними всегда уловима, причем, не только на методологическом уровне, но и на социологическом. Принадлежность той или иной парадигме накладывает отпечаток не только на характер научной деятельности, но и на весь образ мышления, на все поведение, на весь образ жизни. Разговаривая с физиологами, можно уловить, и многие из них, особенно женщины, признают это открыто, что практика “оперативного вмешательства” (здесь не напрасно используется медицинский, врачебный термин) превращается со временем в тяжкое бремя и ложится на душу грузом грехов. Я ни в коей мере не ставлю под сомнение моральные качества представителей данной специальности и важность их работ

для практической медицины и науки вообще. Я только обращаю внимание на то, что в противопоставлении менталитетов логические основания могут быть придуманы и даже обоснованы, но они не в состоянии охватить все тонкости ментальной, душевной организации, которые я в данном случае имею в виду, говоря о различии менталитетов соответственно принадлежности ученого той или иной традиции и соответствующим ей методам.

Понятие “поведение”. Науки о поведении

Биологи обычно воздерживаются от определения понятия “поведение”. Однако исключения все же бывают. Рассмотрим, как раскрывает содержание этого понятия известный зоолог К.Э.Фабри: поведение “представляет собой совокупность всех проявлений внешней активности ... и строится на основе совокупностей физико-химических и физиологических процессов, совершающихся в организме на всех уровнях, начиная с клеточного и субклеточного и кончая комплексно-системным”. И далее: “... в понятие поведения включается вся внешне-функциональная сфера жизнедеятельности животного организма, вся система функций его экосоматических органов, в том числе и такие компоненты, как терморегулирующие действия, внешняя секреция, изменение окраски, свечение т.п. Решающую роль играет, разумеется, внешняя двигательная активность, слагающаяся из компонентов взаимосвязанных движений. Из сказанного вытекает, что любой поведенческий акт является приспособительным, служит “уравновешению” организма со средой”1. Данное определение, как видно, охватывает практически все, что связано с поведением, с активностью организма, его реакциями на внешние раздражители, поддержанием гомеостаза, спонтанной активностью и т.п. В таком понимании поведение, конечно, не может быть предметом анализа в рамках отдельной биологической дисциплины или даже комплекса дисциплин. И в то же время он не совпадает с философским, абстрактным пониманием понятием поведения, которое должно быть соотнесено с такими понятиями, как деятельность, поступок и т.д. Э.Г.Юдин определяет данное понятие следующим образом: “Поведение - система внутренне взаимосвязанных действий, осуществляемых каким-либо сложным (обладающим некоторой организацией) объектом; эта система подчиняется определенной логике и направлена на реализацию той или иной функции, присущей данному объекту и требующей его взаимодействия с окружающей средой”. Интересно, что с точки зрения философа поведение живого существа связано с “системой действий по поддержанию своего существования, осуществляемых биологическим индивидом любого уровня организации”2. Таким образом, заранее подразумевается ограниченность возможностей поведения животных сферой их непосредственных жизненных интересов. С этой точки зрения всякое поведение является целенаправленным и адаптивным.

В целом можно сказать, что обращение к абстрактно поставленной проблеме поведения предусматривает скрытую или явную заявку на решение класса фундаментальных проблем и проникновение в субъективный (насколько это применимо к животным), индивидуальный мир живого существа. Первые реальные научно-исследовательские программы, направленные на решение таких задач, возникли в конце прошлого века, когда оказалось возможным рассматривать индивидуум в качестве “черного ящика”, о процессах, протекающих в котором, можно судить объективно, изучая его реакции, возникающие в ответ на строго контролируемые воздействия - стимулы. Это направление в исследовании поведения было основано Дж. Уотсоном и получило название бихевиоризма. Оно возникло как ветвь психологии, ориентированная на экспериментальные, объективные методы. Оно успешно развивалось в России в форме павловской школы и в США как необихевиоризм (Э.Толмен, К.Халл, Р.Вудвортс, Б.Скиннер). И все же проблема поведения, как таковая, выпадала из логики развития этих направлений. Западные бихевиористы сосредоточились на проблемах, связанных с научением, и плодотворно разрабатывали эту очень перспективную в то время тему. Павловская школа, которая вплоть до 60-х годов господствовала в советской физиологии и науках, соприкасавшихся с проблемой поведения, пыталась реализовать программу сведения всех ментальных процессов к двум типам рефлексов. Эта колоссальная редукционистская программа не могла, естественно, быть реализована с позитивным результатом.

Совершенно специфическое понимание поведения живых организмов стало причиной формирования этологии как методологической исследовательской программы. Сама эта наука стала возможной благодаря обнаружению в поведении животных особой компоненты, доступной объективному анализу, - врожденных поведенческих паттернов. Благодаря этому особому объекту, этология выделилась из зоологической науки, сформировалась как самостоятельная дисциплинарная область со своей собственной философией и методологией. Соответственно для классической этологии все поведение как объект изучения было сведено к анализу модификаций и проявлений врожденных видоспецифичных моделей, все другие виды активности не включались в дисциплинарное понятие поведения. Несколько упрощая суть дела, можно сказать, что для К.Лоренца субъектом поведения представлялась не особь, а вид, представленный определенными, всегда узнаваемыми комплексами фиксированных действий. Этот комплекс автоматически вызывается и разворачивается по предъявлении мотивированной (заряженной специфической энергией действия) особи, вернее, ее сенсорной системе, узнаваемого (запечатленного в определенный момент онтогенеза) релизера, который комплементарно соответствует блокирующим механизмам центральной нервной системы и способен разблокировать их, освобождая моторные механизмы, “выплески­вающие” готовую поведенческую программу. Носителя этих освобождающих реакцию стимулов К.Лоренц вслед за Юкскюлем (1864-1944) называет “компаньоном”, на поиски которого направлена вся предшествующая активность живого существа. Такое понимание поведения позволило сосредоточиться на более углубленном анализе врожденных, видоспецифичных механизмов реализации поведения и соединить их с филогенетическом анализом, т.е. ввести на объективной основе в анализ поведения эволюционные методы.

Однако вычленение ключевых, доступных объективному изучению составляющих поведения не является единственным подходом к его анализу. Очень своеобразно ставит проблему изучения поведения мэтр современного эволюционизма Э.Майр, который предполагает, что “в идеале сравнительное исследование поведения должно включать каждый единичный элемент поведения в каждом виде, входящем в данный таксон. Систематические усилия, направленные на достижение этой цели, в настоящее время невозможны по многим причинам. К несчастью, мы не располагаем последовательной классификацией элементов поведения ни по одной достаточно хорошо изученной группе животных, которая позволяла бы проследить элементы индивидуального поведения или поведенческую модель для всей группы” 3.