Часть 3.

вопросах, желая уяснить себе это трудное дело, должен обратиться к своему рассудку, доставляющему познания a priori, к обдумывающему их разуму и к опыту, который открывается перед ним в деятельности его самого и других для истолкования и контроля этого рассудочного познания; здесь - последняя и единственно компетентная инстанция, решение которой хотя и не будет так легко, так непосредственно и просто, как решение самосознания, mn зато всегда будет целесообразным и удовлетворяющим. Вопрос поставлен умом - ум должен на него и отвечать.

Нас не должно, впрочем, удивлять, что непосредственное самосознание не может дать никакого ответа на такой отвлеченный, умозрительный, трудный и опасный вопрос. Ибо оно - очень ограниченная часть всего нашего сознания, которое, темное в своей глубине, всеми своими объективными познавательными силами направлено вовне. Все его вполне достоверные, т. е. a priori известные, познания касаются ведь исключительно внешнего мира, и здесь действительно оно может по известным общим законам, имеющим корень в нем самом, с уверенностью решать, что именно там, вне нас, возможно, что невозможно, что необходимо, - и таким путем a priori создает чистую математику, чистую логику, даже чистое фундаментальное естествознание. Затем применением его a priori сознаваемых форм к полученным в чувственном ощущении данным у нас складывается наглядный, реальный внешний мир и вместе с тем опыт; далее, применение логики и лежащей в ее основе мыслительной способности к этому внешнему миру создает мир мыслей, откуда опять-таки возникают науки, их выводы и т. д. Там снаружи, следовательно, перед сознанием все очень светло и ясно; но внутри его темно, как в хорошо зачерненной зрительной трубе: никакие априорные положения не освещают ночь его собственной глубины, - эти маяки направляют свои лучи лишь вовне. Перед так называемым внутренним чувством, как объяснено выше, открывается одна только собственная воля, к движению которой в конце концов можно свести и все так называемые внутренние ощущения. Но все, что мы извлекаем из этого внутреннего восприятия воли, сводится, по вышесказанному, к хотению и нехотению вместе с пресловутой уверенностью: «Что я хочу, то я могу делать», - уверенностью, которая, собственно, означает: «Я вижу, что всякий акт моей воли тотчас (совершенно непостижимым для меня образом) выражается как действие моего тела, что, в сущности, для познающего субъекта есть положение эмпирическое. Больше этого здесь ничего нельзя найти. Поставленный вопрос предложен, стало быть, на решение некомпетентного суда, - его даже совсем нельзя, в его истинном смысле, предъявлять на это суд, ибо последний его не понимает.

Ответ, полученный на наш запрос к самосознанию, я резюмирую теперь еще раз в более краткой и удобопонятной форме. Самосознание каждого человека очень ясно свидетельствует, что он может делать то, что он хочет. А так как в качестве объектов его хотения могут быть мыслимы и совершенно противоположные поступки, то отсюда следует, без сомнения, что он может делать и противоположное, если хочет. Но неразвитой рассудок смешивает это с тем, что человек в данном отдельном случае может будто бы также и хотеть противоположного, - и это называют свободою воли. Между тем, чтобы он в данном случае мог хотеть противоположного, это вовсе не содержится в вышеприведенном свидетельстве самосознания, оно говорит лишь, что, если он хочет одного из двух противоположных поступков, он может его совершить, а если хочет другого, тоже может его совершить. Но может ли он в данном единичном случае хотеть одного из них в той же мере, как другого, это остается здесь невыясненным, и есть вопрос, требующий более глубокого исследования, - простое самосознание его решить не может. Самая краткая, хотя схоластическая формула для такого заключения будет гласить: свидетельство самосознания касается воли лишь a parte post (относительно следствий (лат.)), вопрос же о свободе - a parte ante (относительно предпосылок (лат.)). Итак, это бесспорное показание самосознания: «Я могу делать то, что я хочу», - совершенно ничего не содержит и не решает относительно свободы воли, которая должна бы состоять в том, чтобы самый волевой акт в каждом отдельном индивидуальном случае, т. е. при данном индивидуальном характере, не определялся с необходимостью внешними обстоятельствами, в каких окажется здесь наш индивидуум, но мог быть как таким, так и иным. А об этом самосознание молчит совершенно, ибо это лежит всецело вне его области, основываясь на причинном соотношении между внешним миром и человеком. Если человека со здравым рассудком, но без философского образования спросить, в чем же состоит свобода воли, столь доверчиво защищаемая им на основании свидетельства его самосознания, то он ответит: «В том, что я могу делать то, что я хочу, коль скоро мне не мешают физические препятствия». Иными словами, он опять-таки говорит об отношении его действий к его хотению. А это, как показано в первом отделе, есть еще просто физическая свобода. Если спросить его, далее, может ли он, если так, в каком-либо данном случае хотеть одного точно так же, как и противоположного, то в первом порыве он, правда, ответит на это утвердительно; но коль скоро он начнет постигать смысл вопроса, начнутся и колебания - он обнаружит наконец неуверенность и замешательство, и тогда он всего охотнее вновь постарается укрыться за свое прежнее «я могу делать то, что я хочу» и тем оградить себя от всех доводов и всякого рассуждения. Законным возражением на это будет, однако, как я с несомненностью надеюсь доказать в следующем отделе, такое замечание: «Ты можешь делать то, что ты хочешь; но в каждое данное мгновенье твоей жизни ты можешь хотеть лишь чего-то определенного и, безусловно, ничего иного, кроме этого одного».

Содержащийся в этом отделе анализ может уже, собственно, служить ответом на вопрос Королевской Академии, ответом отрицательным, хотя лишь в общих чертах, так как и это изложение фактического содержания самосознания еще получит себе некоторое дополнение в последующем. Но и для нашего отрицательного ответа еще возможна одна проверка. В самом деле, если мы обратимся теперь со своим вопросом к тому судилищу, которое в предшествующем изложении оказалось единственно компетентным, именно к чистому рассудку, к рефлектирующему над его данными разуму и к получающемуся из них обоих опыту и решение его будет приблизительно таким, что liberum arbitrium вообще не существует, а поведение человека, как и все прочее в природе, для каждого отдельного случая с необходимостью определяется как действие известных причин, то это доставит нам еще уверенность, что в непосредственном самосознании не могут даже и заключаться те данные, на основании которых можно было бы доказать искомое liberum arbitrium. Отсюда с помощью заключения а non posse ad non esse (от невозможности к недействительности (лат.)), представляющего единственно возможный путь для априорного установления негативных истин, решение наше к вышеизложенному эмпирическому получило бы еще и рациональное обоснование, приобрело бы, следовательно, тогда двойную достоверность. Ибо нельзя признать возможность решительного противоречия между непосредственными показаниями самосознания и выводами из основных положений чистого рассудка вместе с их применением к опыту: наше самосознание не может быть таким лживым. Здесь надо заметить, что даже построенная Кантом на эту тему так называемая антиномия, по его собственному признанию, возникает не оттого, чтобы тезис и антитезис исходили из разных познавательных источников, один, например, из показаний самосознания, другой из разума и опыта, но тезис и антитезис умствуют оба на почве якобы объективных оснований, причем, однако, тезис опирается исключительно только на ленивый разум, т. е. на потребность остановиться где- нибудь наконец при регрессивном переходе от оснований к причинам, антитезис же действительно имеет за собой все объективные основания.

Таким образом, предпринимаемое нами теперь косвенное исследование на почве познавательной способности и открытого для нее внешнего мира вместе с тем, однако, прольет много света и на предыдущий прямой анализ и тем послужит к его дополнению, так как вскроет естественные заблуждения, возникающие из ложного истолкования крайне простого свидетельства нашего самосознания, когда это последнее приходит в столкновение с сознанием других вещей, которое представляет собою познавательную способность и имеет свой корень в том же субъекте, что и самосознание. Мало того, лишь в конце этого косвенного исследования у нас получится некоторое понимание истинного смысла и содержания того «я хочу», которое сопровождает все наши поступки, и сознания изначальности и самодеятельности, сознания, превращающего их в наши поступки, - тогда только будет завершено занимавшее нас до сих пор прямое исследование.

III

ВОЛЯ ПЕРЕД СОЗНАНИЕМ ДРУГИХ ВЕЩЕЙ

Обращаясь теперь со своей проблемой к познавательной способности, мы заранее знаем, что так как способность эта по существу своему направлена вовне, то воля не может быть для нее предметом непосредственного восприятия, каким она была для самосознания, оказавшегося, однако, некомпетентным в нашем деле. Здесь мы можем оперировать лишь с одаренными волею существами, которые предстоят перед познавательной способностью в качестве объективных и внешних явлений, т. е. как предметы опыта, и их надо теперь исследовать и анализировать как таковые, частью по общим, господствующим над всем вообще опытом, что касается его возможности, a priori известным правилам; частью по фактам, какие дает готовый и действительно имеющийся опыт. Тут уже, стало быть, мы имеем дело не с самою волею, открытой лишь для внутреннего чувства, а с хотящими, движимыми волею существами, которые служат объектами внешних чувств. Если же с этим и связан тот недостаток, что нам приходится рассматривать подлинный предмет наших изысканий лишь косвенно и на более далеком расстоянии, то недостаток этот перевешивается тем преимуществом, что мы можем теперь пользоваться при своем исследовании гораздо более совершенным органом, нежели темное, глухое, одностороннее прямое самосознание, так называемое внутреннее чувство, - именно рассудком, снабженным всеми внешними чувствами и всеми средствами для объективного понимания.

Самой общей и коренной формой этого рассудка оказывается закон причинности, так как даже только благодаря его посредству осуществляется созерцание реального внешнего мира, в котором мы ощущаемые в наших органах чувств состояния и изменения тотчас и вполне непосредственно понимаем как «действия» и (без постороннего руководства, наставления и опыта) мгновенно делаем переход от них к их «причинам», которые именно благодаря этому рассудочному процессу и представляются нам в виде объектов в пространстве (Обстоятельное изложение этого учения находится в трактате «О законе основания», §.21 второго издания.). Отсюда, бесспорно, явствует, что закон причинности сознается нами a priori, c. е. как необходимый для возможности всякого вообще опыта, причем мы не нуждаемся в косвенном, трудном, даже просто неудовлетворительном доказательстве, какое дано для этой важной истины Кантом. Закон причинности дан a priori, как всеобщее правило, которому подчинены все реальные объекты внешнего мира без исключения, - этим отсутствием исключений он обязан именно своей априорности. По самой своей сущности он прилагается к одним только изменениям и гласит, что где и когда в объективном, реальном, материальном мире что-нибудь сильно или слабо, много или мало изменяется, то непременно как раз» перед этим должно измениться и что-нибудь другое, а чтобы изменилось это последнее, перед ним опять должно что-нибудь измениться, и так далее до бесконечности, так что никогда нельзя усмотреть какого-либо начального пункта в этом регрессивном ряду изменений, наполняющем время, как материя пространство, или хотя бы только мыслить его возможность, не говоря уже о том, чтобы принимать его за данный. Ибо неустанно возобновляющийся вопрос: «Чем вызвано это изменение?» - никогда не дает рассудку последней точки опоры, как бы он при этом регрессе ни утомился: вот почему первая причина совершенно так же немыслима, как начало времени или граница пространства. Равным образом, по закону причинности, раз предшествующее изменение, причина, наступило, то проводимое им позднейшее изменение, действие, должно наступить с полной неизбежностью, т. е. следует за ним необходимо. Эта черта необходимости выявляет в законе причинности особый вид закона основания, который есть самая общая форма всей нашей познавательной способности: проявляясь в реальном мире в виде причинности, он обнаруживается в мире мыслей как логический закон об основании познания и даже в пустом, но a priori созерцаемом пространстве - как закон строго необходимой взаимной зависимости положения всех частей пространства по отношению друг к другу, - детальное доказательство этой необходимой зависимости для частных случаев составляет всю задачу геометрии. Поэтому-то, как уже разъяснено мною в начале, быть необходимым и быть следствием данного основания - понятия взаимообратимые.

Taким образом, все изменения, происходящие с объективными, в реальном внешнем мире лежащими предметами, подчинены закону причинности, и потому, когда и где бы они ни совершались, они всегда совершаются необходимо и неизбежно. Отсюда не может быть исключения, ибо это априорное правило обусловливает всякую возможность опыта. Что касается его применения к какому-либо данному случаю, то остается лишь вопрос, идет ли дело об изменении какого- либо во внешнем опыте данного реального объекта; eqkh так, то его изменения подлежа ведению закона причинности, т. е. должны вызываться какой-нибудь причиной, а потому именно наступают с необходимостью.

Если мы теперь с этим всеобщим, a priori известным и потому для всякого возможного опыта без исключения действительным правилом подойдем ближе к самому этому опыту и будем рассматривать данные в нем реальные объекты, к возможным изменениям которых прилагается наше правило, то мы скоро заметим в этих объектах некоторые глубоко идущие коренные различия, давным-давно уже послужившие основою для их классификации.. Именно: мы видим тут частью предметы неорганические, т. е. неодушевленные, частью органические, т. е. живые, которые в свой черед разделяются на растения и животных. Эти последние опять-таки, оставаясь в существенных чертах сходными друг с другом и отвечающими своему понятию, все-таки представляют собою чрезвычайное разнообразие и тонко дифференцированную шкалу совершенства, начиная с еще близко родственных растению, трудно от него отличаемых, вплоть до самых законченных, наиболее полно отвечающих понятию животного; на вершине этой шкалы стоит человек - мы сами.

Если теперь мы, не смущаясь этим разнообразием, будем рассматривать все вообще эти существа лишь как объективные, реальные предметы опыта и соответственно тому приступим к применению нашего закона причинности, a priori обусловливающего возможность всякого опыта, к возможным с такими существами изменениям, то мы найдем, что хотя опыт всюду складывается согласно этому a priori известному закону, однако упомянутой большой разнице в сущности всех объектов опыта отвечают также сообразные с ней видоизменения в том способе, как причинность осуществляет на них свое право. Точнее, соответственно трехчленной разнице неорганических тел, растений и животных, всеми их изменениями управляющая причинность обнаруживается тоже в трех формах, именно как причина в теснейшем смысле слова, как раздражение и как мотивация, причем эти видоизменения причинности ничуть не умаляют ее априорного значения и, следовательно, обусловленной ими необходимости результата.

Причиною в теснейшем смысле слова будет то, в силу чего наступают все механические, физические и химические изменения предметов опыта. Она всегда характеризуется двумя признаками. Во- первых, при ней находит свое применение третий ньютоновский основной закон «действие и противодействие равны между собой», иными словами, предыдущее состояние, называемое причиной, испытывает одинаковое изменение, как и последующее, называемое действием. Во-вторых, согласно второму ньютоновскому закону, степень действия всегда точно соответствует степени причины, т. е. усиление последней влечет за собою также одинаковое усиление первой, так что, если только известен характер действия, тотчас по степени интенсивности причины можно знать, измерить и вычислить также степень действия - и vice versa (наоборот (лат)). При эмпирическом приложении этого второго признака не надо, однако, подлинное действие смешивать с ею видимым для глаза проявлением. Не надо, например, ожидать, что при сжатии тела его объем будет убывать в том же отношении, в каком прибывает сжимающая сила. Ибо пространство, до которого сдавливают тело, все уменьшается, следовательно, сопротивление возрастет, - и хотя и здесь тоже реальное действие, уплотнение, действительно увеличивается соразмерно с причиною, как свидетельствует закон Мариотта, однако этого нельзя усмотреть по его наружному проявлению. Далее сообщаемая воде теплота до известного градуса производит нагревание, сверх же этого градуса лишь быстрое испарение; но при последнем опять получается то же самое отношение между степенью причины и степенью действия, - и так бывает во многих случаях. Такие причины в теснейшем смысле слова вызывают изменения всех неодушевленных, т. е. неорганических, тел. Познание и предположение такого рода причин руководит исследованием всех изменений, составляющих предмет механики, гидродинамики, физики и химии. Определяемость исключительно только такими причинами есть поэтому подлинный и существенный признак неорганического, или неодушевленного, тела.

Второй вид причин есть раздражение, т. е. такая причина, которая, во- первых, сама не испытывает никакого противодействия, соотносительного с ее воздействием, а во-вторых, между интенсивностью которой и интенсивностью действия совсем нет никакой соразмерности. Здесь, следовательно, степень действие не может быть измерена и заранее определена по степени причины: незначительная прибавка в раздражении может повлечь за собой очень значительное усиление действия или же, наоборот, совершенно прекратить прежнее действие, даже вызвать действие противоположное. Растение, например, как известно, с помощью теплоты, а также примешивая к земле известь, можно побудить к чрезвычайно быстрому росту, так как эти причины действуют в качестве раздражений для его жизненной силы. Но если при этом немножко перейдена подобающая степень раздражения, то в результате, вместо повышенной и ускоренной жизни, произойдет смерть растения. Точно так же с помощью вина или опиума мы можем напрячь и значительно повысить свои умственные силы, но если при этом переступить надлежащую меру раздражения, то эффект получится прямо противоположный. Этого рода причинами, т. е. раздражениями, определяются все изменения организмов как таковых. Все перемены и стадии развития у растений и все чисто органические и растительные изменения или функции животного тела совершаются через раздражения. В этом смысле действуют на них свет, теплота, воздух, пища, всякое лекарственное средство, всякое прикосновение, оплодотворение и т. д. В то время как в жизни животных имеется еще сверх того совсем иная сфера, о которой я сейчас буду говорить, вся жизнь растений, напротив, определяется исключительно раздражениями. Все их ассимилятивные процессы, рост, стремление верхушки к свету, корней - к лучшей почве, их оплодотворение, прорастание и т. д., все это - изменения через раздражения. У отдельных немногих родов сюда присоединяется еще своеобразное быстрое движение, которое тоже следует лишь за раздражениями, но за которое, однако, они получили название чувствующих растений. Это, как известно, главным образом Mimosa pudica, Hedysarum gyrans и Dionaea muscipula. Определяемость во всех без исключения случаях одними только раздражениями есть отличительный признак растения. Растением, стало быть, будет всякое тело, в котором своеобразные, его природе свойственные движения и изменения всегда и исключительно бывают результатом раздражений.

Третий вид движущих причин есть тот, который служит отличительным признаком животных: это - мотивация, т. е. причинность, проходящая через познание. Она появилась в иерархии естественных объектов там, где существо, обладающее более сложными и потому разнообразными потребностями, не могло уже удовлетворять их только реакцией на раздражения, которых еще надо дожидаться, но должно было обладать способностью выбора, уловления, даже отыскивания средств для их удовлетворения. Вот почему у этого рода существ вместо простой восприимчивости к раздражениям и последующих за ними движений появляется восприимчивость к мотивам, т. е. способность представления, интеллект в бесчисленных степенях совершенства, со своим материальным воплощением - нервной системой и головным мозгом, а с этим вместе и сознание. Что в основе животной жизни лежит жизнь растительная, которая как таковая совершается именно лишь через раздражения, - дело известное. Но все движения, какие животное исполняет как животное и которые именно поэтому зависят от того, что физиология называет животными функциями, все они происходят в результате познания какого-либо объекта, т. е. по мотивам. Поэтому животным будет всякое тело, своеобразные, свойственные его природе внешние движения и изменения которого всякий раз следуют по мотивам, т. е. по известным представлениям, содержащимся в его сознании, которое при этом уже предполагается данным. Какие a{ бесконечные градации в ряду животных ни являла способность к представлениям и, стало быть, сознание, однако у каждого животного она содержится в такой мере, что оно представляет себе мотив, обусловливающий его движение, причем уже данному здесь самосознанию внутренняя движущая сила, отдельные проявления которой бывают вызваны мотивами, открывается в качестве того, что мы обозначаем словом «воля».

Но движется ли данное тело по раздражениям или по мотивам - относительно этого никогда не может быть сомнения даже и при внешнем наблюдении, на которое мы здесь опираемся: с такой очевидностью различаются по своему способу действия раздражение и мотив. Именно: раздражение всегда действует через непосредственное прикосновение или даже внедрение, хотя бы это не было заметно для глаз, как, например, когда раздражение исходит от воздуха, света, теплоты: мы все-таки заключаем о нем из того, что действие состоит в бесспорном соотношении к продолжительности и интенсивности раздражения, хотя соотношение это не при всех степенях раздражения остается одним и тем же. Где, напротив, движение причиняется мотивом, все подобные различия совершенно отпадают. Ибо здесь подлинным и ближайшим проводником воздействия служит не атмосфера, а исключительно только познание. Чтобы действовать в качестве мотива, объекту нужно всего только быть воспринятым, познанным, причем решительно все равно, как долго, на каком расстоянии, близко или далеко и с какой отчетливостью был он апперципирован. Все эти различия ничуть не влияют здесь на степень его действия: раз только он воспринят, он действует совершенно одинаково, - предполагая, что он вообще является основанием, определяющим возбуждаемую здесь волю. Ведь физические и химические причины, равно как раздражения, тоже действуют в том лишь случае, если подлежащее воздействию тело к ним восприимчиво. Я сказал только что «возбуждаемую здесь волю», ибо, как уже упомянуто, в качестве так называемой воли здесь внутренне и непосредственно дает о себе знать самому существу то, что, собственно, сообщает мотиву силу действовать, - тайная пружина вызываемого им движения. У тел, движущихся исключительно по раздражениям (растений), мы называем это пребывающее внутреннее условие движения жизненной силой; у тел, движущихся только по причинам в самом тесном смысле этого слова, мы называем его силой природы, или качеством: оно предполагается всякими объяснениями как необъяснимый далее элемент, потому что в глубине этих существ нет самосознания, которому оно было бы непосредственно доступно. Если теперь, оставя в стороне явление вообще, мы захотим заняться тем, что Кант называет вещью в себе, то не окажется ли это лежащее в лишенных познания и даже жизни существах внутреннее условие их реакции на внешние ophwhm{ тождественным по своей сущности с тем, что мы называем в себе волею, как в этом хотел действительно убедить нас один философ новейшего времени? Вопрос этот я оставляю открытым, не желая, однако, прямо противоречить такому его решению (Само собою разумеется, что я здесь имею в виду самого себя и не мог говорить в первом лице только ввиду требовавшегося для конкурса инкогнито.).

> O =5 <>3C >AB028BL 157 @07JOA=5=8O BC @07=8FC, :0:0O >1=0@C68205BAO 2 <>B820F88 87-70 >A>15==>AB8 G5;>25G5A:>3> A>7=0=8O A@02=8B5;L=> A A>7=0=85< 2AO:>3> 682>B=>3>. A>15==>ABL MB0, >1>7=0G05<0O, A>1AB25==>, A;>2>< @07C<, A>AB>8B 2 B><, GB> G5;>25: 2 ?@>B82>?>;>6=>ABL 682>B=>;L:> A?>A>15= : 8=BC8B82=>=8<0=8N 2=5H=53> <8@0, => <>65B 5I5 87 MB>3> ?>=8<0=8O 01AB@038@>20BL >1I85 ?>=OB8O (notiones universales), 0 GB>1K D8:A8@>20BL 8 C45@6820BL 8E 2 A2>5< GC2AB25==>< A>7=0=88, >= >B<5G05B MB8 ?>=OB8O A;>20<8: MB> 405B 57<>6=>ABL AB@>8BL 87 =8E 15AG8A;5==K5 :><18=0F88, :>B>@K5, >B=>AOAL 25745, :0: 8 A>AB02;ONI85 8E ?>=OB8O, : =03;O4=> ?>7=0205<> 65 2@51@07CNB A>1AB25==> B>, GB> 40@O G52OBAO 2>7<>6=K<8 >3@><=K5 ?@5825G5A:>3> @>40 ?5@54 2A5<8 >AB0;L=K<8, - 8<5==> O7K:, @0AAC48B5;L=>ABL, 273;O4 =0 ?@>H;>5, 701>B0 > 1C4CI5<, F5;L, C<5@=0O, A>2>:C?=0O 45OB5;L=>ABL <=>38E 8=48284CC<>2, 3>AC40@AB2>, =0C:8, 8A:CAAB20 8 B. 4. A5 MB> >A=>2K205BAO =0 >4=>9 B>;L:> A?>A>1=>AB8 - A?>A>1=>AB8 8<5BL =58=BC8B82=K5, 01AB@0:B=K5, >1I85 ?@54AB02;5=8O, =07K205=OB8O<8 (B. 5. A>2>:C?=>ABO<8 25I59) 87-70 B>3>, GB> :064>5 87 =8E >1J5<;5B A>1>N <=>3> >B45;L=KE >1J5:B>2. 82>B=K5, 4065 C<=59H85, ;8H5=K MB>9 A?>A>1=>AB8, B0: GB> C =8E 8<5NBAO 548=AB25==> B>;L:> =03;O4=K5 ?@54AB02;5=8O, 8 >=8, A;54>20B5;L=>, ?>7=0NB ;8HL =5?>A@54AB25==> 40==>5, 682CB 8A:;NG8B5;L=> =0AB>OI8<. >MB>B82K, :>B>@K<8 ?@82>48BAO 2 42865=85 8E 2>;O, 2A5340 4>;6=K 1KBL =03;O4=K<8 8 =0;8G=K<8. BAN40 ?>;CG05BAO, GB> >=8 @0A?>;030NB :@09=5 =57=0G8B5;L=K< 2K1>@><, 8<5==> ;8HL 2K1>@>< <564C B5<, GB> =03;O4=> 40=> 8E >3@0=8G5==>7>@C 8 A?>A>1=>AB8 ?>=8<0=8O, B. 5. <564C =0;8G=>9 2> 2@5<5=8 8 ?@>AB@0=AB25 459AB28B5;L=>ABLN; 8 745AL 1>;55 A8;L=K9 2 :0G5- AB25 <>B820 M;5<5=B B>BG0A >?@545;O5B 8E 2>;N, 2A;54AB285 G53> ?@8G8==>ABL <>B820 2KABC?05B BCB >G5=L OA=>. 06CI83> ?@028;0 O2;O5BAO 4@5AA8@>2:0 - AB@0E, 459AB2CNI89 G5@57 ?>A@54AB2> ?@82KG:8; ?>4;8==>5 4> =5:>B>@>9 AB5?5=8 8A:;NG5=85 5ABL 8=AB8=:B, ?>A:>;L:C 1;03>40@O 5B=>5 2> 2A59 A>2>:C?=>AB8 A2>53> ?>2545=8O ?@82>48BAO 2 42865=85, A>1AB25==>, =5 <>B820<8, 0 2=CB@5==8< 2;5G5=85< 8 AB@5<;5=85<, :>B>@>5, >4=0:>, A2>5 1;8609H55 >?@545;5=85 2 ?>4@>1=>ABOE >B45;L=KE ?>ABC?:>2 8 4;O :064>3> <3=>25=8O >?OBL-B0:8 ?>;CG05B >B <>B82>2, B. 5. A2>48BAO : B>B@5=85 8=AB8=:B0 >B2;5:;> 1K <5=O 745AL A;8H:>< 40;5:> >B <>59 B5A2OI5=0 27-O 3;020 2B>@>3> B><0 <>53> 3;02=>3> ?@>872545=8O?5=30CM@%20-%2025%20>A=>2=K5%20?@>1;5. 'B> 65 :0A05BAO G5;>25:0, B> >= 1;03>40@O A2>59 A?>A>1=>AB8 : =58=BC8B82=K< ?@54AB02;5=8O<, ?>72>;ONI59 51;0405B 15A:>=5G=> 1>;55 H8@>:8< :@C3>7>@><, >1=8<0NI8< >BACBAB2CNI55 ?@>H;>5 8 1C4CI55: ?>MB>= >1;0405B 3>@074> 1>;55 >1H8@=>9 AD5@>9 4;O 2>7459AB28O <>B82>2, 0 A;54>20B5;L=>, 8 4;O 2K1>@0, =565;8 682>B=>5, >3@0=8G5==>5 C7:8< =0AB>OI8 <. 3> 45OB5;L=>ABL >1KG=> >?@545;O5BAO =5 B5<, GB> ?@54;568B 53> GC2AB25==>75@F0=8N, =5?>A@54AB25==> 40=> 2 ?@>AB@0=AB25 8 2@5<5=8; >?@545;5=85 MB> 8AE>48B, A:>@55, ?@>AB> >B B>@K5 >= 2AN4C =>A8B A A>1>N 2 A2>59 3>;>25 8 :>B>@K5 45;0NB 53> =57028A8B 2?5G0B;5=89 =0;8G=>9 459AB28B5;L=>AB8. A;8 65 >=8 B0:>3> 459AB28O =5 >:07K20NB, ?>2545=85 G5;>25:0 =>A8B =0720=85 =5@07C<=>3>; =0?@>B82, ABL 70 B0:8< >1@07>< 459AB289, :>B>@K9 >A=>2K205BAO 8A:;NG8B5;L=> =0 E>@>H> >14C<0==KE B>25@H5==> =5 7028A8B >B 2?5G0B;5=89 A>75@F05<>9 459AB28B5;L=>AB8. ">, GB> ?>2545=85< @C:>2>48B >A>1K9 :;0AA ?@54AB02;5=89 (01AB@0:B=K5 ?>=OB8O, B>@>3> ;8H5=> 682>B=>5, MB> ?@>O2;O5BAO 4065 8 2>2=5: =0 2A5 53> ?>ABC?:8, E>BO 1K A0 42865=8O 8 H038 >1AB>OB5;LAB2> MB> =0:;04K205B ?5G0BL CAB8, 1;03>40@O G5 ?>2545=85 B0: O2=> >B;8G05BAO >B ?>2545=8O 682>B=KE, GB> -B0:8 2848<, :0: 53> 42865=8O =0?@02;ONBAO :0: 1K B>=:8<8 =570<5B=K<8 =8BO<8 (<>B820

одних мыслей), тогда как животных заставляют двигаться грубые, заметные для глаз канаты данной в созерцании действительности. Но разница этим и ограничивается. Мотив становится мыслью, как созерцание становится мотивом, если только оно в состоянии действовать на данную волю. Но все мотивы - причины, а всякая причинность сопряжена с необходимостью. Человек, благодаря своей мыслительной способности, подмечая всякие мотивы, действующие на его волю, может представлять себе эти мотивы в любом порядке, попеременно и повторно: он преподносит их своей воле, что и называется «обдумывать»; он способен к взвешиванию, и в силу этой способности для него открыт гораздо больший выбор, нежели какой возможен для животного. Это делает его, конечно, относительно свободным, именно свободным от непосредственного принуждения наглядных, наличных, мотивирующих его волю объектов, принуждения, какому безусловно подчинено животное; он, напротив, ставит свои решения независимо от наличных объектов, сообразно мыслям, которые и служат его мотивами. Эта относительная свобода, конечно, и есть в qsymnqrh то, что образованные, но не глубоко думающие люди разумеют под свободой воли, которая якобы составляет явное превосходство человека над животным. Однако свобода эта - чисто относительная, именно по отношению к наглядной наличности, и чисто сравнительная, именно в сравнении с животным. От нее изменяется исключительно только способ мотивации, необходимый же характер действия мотивов ничуть не исчезает, даже не умаляется. Абстрактный, в одной только мысли состоящий мотив - это внешняя, определяющая волю причина, совершенно как и мотив интуитивный, являющийся в виде реального, наличного объекта; это, следовательно, такая же причина, как и всякая другая, и даже, подобно всем другим причинам, мы всегда находим тут что-либо реальное, материальное, так как в конце концов этот абстрактный мотив всегда опирается все-таки на какое-либо когда-нибудь и где-нибудь полученное впечатление извне. Его преимущество лишь в длине направляющей проволоки, - я хочу этим сказать, что он не связан, подобно чисто наглядным мотивам, с известною близостью, в пространстве и времени, но может действовать на огромнейшем расстоянии, через самое продолжительное время и через посредство длинного сцепления понятий и мыслей: это - следствие особых свойств и выдающейся чувствительности того органа, который прежде всего испытывает и воспринимает его воздействие, именно человеческого мозга, или разума. Это, однако, нисколько не уничтожает его причинности и данной с нею необходимости. Вот почему только при очень поверхностном взгляде на дело можно считать указанную относительную и сравнительную свободу абсолютной, liberum arbitrium indifferentiae. Обусловливаемая ею способность взвешивания на самом деле не дает ничего иного, кроме очень часто тягостного конфликта мотивов, при котором руководящую роль играет нерешительность и ареною для которого служит уже все сердце и сознание человека. Именно: последний допускает мотивам повторно испытывать свою взаимную силу на его воле, отчего последняя попадает в такое же точно положение, в каком находится тело, на которое в противоположных направлениях действуют различные силы, пока, наконец, заведомо сильнейший мотив, вытеснив остальные, не определит собою волю: этот исход называется решением и наступает с полной необходимостью, как результат борьбы.

Бросив теперь опять взгляд на весь ряд форм причинности, в котором ясно друг от друга отделяются причины в теснейшем смысле слова, затем раздражения и, наконец, мотивы, в свой черед, распадающиеся на наглядные и абстрактные, мы заметим, что, если обозреть в этом отношении всю лестницу существ снизу вверх, причина и ее действие все более и более расходятся, все яснее обособляются и становятся разнородными, ophwel причина принимает все менее материальный и осязаемый характер, так что содержание причины как будто становится все меньше, а содержание действия все больше: от всего этого вместе связь между причиною и действием теряет в своей непосредственной очевидности и понятности. Именно, все только что сказанное меньше всего наблюдается в механической причинности, которая поэтому наиболее понятна из всех видов причинного соотношения: отсюда возниклр в прошлом веке ложное стремление, еще теперь сохраняющееся во Франции, а в недавнее время появившееся и в Германии, - стремление сводить к ней все другие причинности, объяснять механическими причинами все физические и химические процессы, а этими последними, в свой черед, пользоваться для объяснения явлений жизни. Движущееся тело толкает находящееся в покое и, сообщая ему движение, настолько же теряет в движении само: здесь перед нашими глазами причина как бы переходит в действие, - оба вполне однородны, точно соизмеримы и к тому же осязаемы. И так обстоит дело, собственно, со всеми чисто механическими действиями. Но чем выше мы будем подниматься по лестнице существ, тем это соответствие становится все меньше и меньше, уступая место вышеизложенному разобщению, мы найдем это, если на каждой ступени будем рассматривать отношение между причиной и действием, например, между теплотой как причиной и ее различными действиями, каковы расширение, накаливание, плавление, испарение, сгорание, термоэлектричество и т. д.; или между испарением как причиною и охлаждением или кристаллизацией как действиями; или между трением стекла как причиною и свободным электричеством с его удивительными явлениями как действием; или между медленным окислением металлических пластинок как причиною и гальванизмом со всеми его электрическими, химическими, магнитными явлениями как действием. Итак, причина и действие все более и более обособляются, становятся разнородными, их связь делается непонятнее, действие как будто содержит больше, нежели могла дать ему причина, ибо последняя всегда оказывается менее материальной и осязаемой. Все это выступает еще яснее, когда мы переходим к органическим телам, где причинами являются простые раздражения, частью - внешние, как световые, тепловые, от воздуха, почвы, пищи; частью - внутренние, в виде влияния соков и частей тела друг на друга, а их действием оказывается жизнь, в ее бесконечной сложности и ее бесчисленном разнообразии проявлений, в многоразличных формах мира растительного и животного (Более подробное изложение такого расхождения причины и действия содержится в «Воле в природе», рубрика «Астрономия», с. 80 и сл. второго издания.).

Но, быть может, при этой все более и более сказывающейся разнородности, несоизмеримости и непонятности отношения между причиной и действием страдает также и создаваемая этим отношением необходимость? Нисколько, ничуть. Как катящийся шар приводит в движение покоящийся, с такой же необходимостью должна разряжаться и лейденская банка при прикосновении к ней другой руки, - с такой же необходимостью должен и мышьяк убивать все живое, а зерно, которое в сухом виде сохранялось тысячелетия, не обнаруживая никакого изменения, перенесенное в надлежащую почву, подвергнутое влиянию воздуха, света, теплоты, влажности, должно прорасти, вырасти и развиться в растение. Причина здесь сложнее, действие разнороднее, но необходимость, с какой оно наступает, от этого ни на волос не меньше.

 687=8 @0AB5=8O 8 2 2535B0B82=>9 687=8 682>B=>3> @074@065=85, ?@0240, 2> 2A5E >B=>H5=8OE G@572KG09=> >B;8G05BAO >B 2K720==>9 8< >@30=8G5A:>9 DC=:F88, ?@8G5< MB> @074@065=85 8 DC=:F8O OA=> >1>A>1;5=K 4@C3 >B 4@C30; >4=0:> >=8 5I5, A>1AB25==>, =5 @0745;5=K: <564C =8<8 4>;6=> ACI5AB2>20BL A>?@8:>A=>25=85, :0: 1K >=> =8 1K;> B>=:> 8 =570<5B=>. >;=>5 @0745;5=85 =0ABC?05B ;8HL 2 682>B=>9 687=8, ?@>O2;5=8O :>B>@>9 2K7K20NBAO <>B820<8, 1;03>40@O G5 A8E ?>@ 2A5 5I5 <0B5@80;L=> A2O70==0O A 459AB285<, >:07K205BAO 745AL C65 A>2A5< >B =53> >B>@20==>9, A>2A5< 8=>9 ?@8@>4K, G5<-B> ?@5645 2A53> =5<0B5@80;L=K<, - ?@>ABK< ?@54AB02;5=85<. "0:8< >1@07><, 2 <>B825, 2K7K20NI5< 42865=85 682>B=>3>, C:070==0O @07=>@>4=>ABL <564C ?@8G8=>9 8 459AB285<, >1>A>1;5=85 8E 4@C3 >B 4@C30, 8E =5A>87<5@8<>ABL, =5<0B5@80;L=>ABL ?@8G8=K 8 ?>B>ABL 55 A>45@60=8O 2 A@02=5=88 A 459AB285< 4>AB8305B 2KAH53> ?@545;0, 0 =5?>AB868<>ABL 8E 2708<=>3> >B=>H5=8O ?@52@0B8;0AL 1K 2 01A>;NB=CN, 5A;8 1K ?@8G8==>5 >B=>H5=85 7=0;8 ;8HL 872=5, :0: >AB0;L=K5. > 745AL 2=5H=55 ?>7=0=85 4>?>;=O5BAO ?>7=0=85< A>25@H5==> 8=>3> @>40, ?>7=0=85< 2=CB@5==8<, 8 ?@>F5AA, A>25@H0NI89AO BCB :0: 459AB285 ?>A;5 ?>O2;5=8O ?@8G8=K, 8725AB5= =0< 8=B8<=K< ?CB5<: 1>7=0G05< 53> A ?><>ILN >A>1>3> terminus ad hoc (B5@<8= 4;O 40==>3> A;CG0O (;0B.)) - «2>;O». > GB> 8 BCB, B>G=> B0: 65 :0: 8 2KH5, ?@8 @074@065=88, ?@8G8==>5 >B=>H5=85 =5 CB@0B8;> A2>59 =5>1E>48<>AB8, MB> 2K@0605BAO C65 2 B><, GB> 70 ?@8G8==>5 >B=>H5=85 8 9 D>@<5, ACI5AB25==>9 4;O =0H53> @0AAC4:0.  B>48< <>B820F8N A>25@H5==> 0=0;>38G=>9 42C< 4@C38< @07>1@0==K< 2KH5 2840< ?@8G8==>3> >B=>H5=8O 8 ?@54AB02;ONI59 B>;L:> 2KAHCN ABC?5=L, :0:>9 MB8 ?>A;54=85 4>AB830NB ?CB5< A0<>3> ?>AB5?5==>3> ?5@5E>40. 0 A0B=>9 687=8 <>B82 5I5 1;87:> @>4AB25= @074@065=8N: 7>>D8BK, 2A5 2>>1I5 @0480@88, 0:5D0;K A@548 <>;;NA:>2 >1;040NB ;8HL A;01K< ?@>1;5A:>< A>7=0=8O, 8<5==> =0AB>;L:>, =0A:>;L:> MB> =5>1E>48<>, GB>1K ?>4<5G0BL A2>N ?8IC 8;8 4>1KGC 8 70E20BK20BL 55 : A515, :>340 >=0 ?>?045BAO, 8 @0725 5I5 <5=OBL A2>5 <5AB> =0 1>;55 C4>1=>5, B0: GB> =0 MB8E =87:8E ABC?5=OE 459AB285 <>B820 >1=0@C68205BAO ?5@54 =0<8 A B0:>9 65 ?>;=>9 OA=>ABLN, =5?>A@54AB25==>ABLN, @5H8B5;L=>ABLN 8 =5A><=5==>ABLN, :0: 8 459AB285 @074@065=8O. ;5A: A25B0 ?@82;5:05B <0;5=L:8E =0A5:>5 ?;025@G82> A04OBAO =0 3>;>2C OI5@8FK, B>;L:> GB> ?5@54 8E 3;070<8 ?@>3;>B82H59 8E A>1@0B0. B> AB0=5B <5GB0BL 745AL > A2>1>45? # 2KAH8E, 1>;55 @07C<=KE 682>B=KE 459AB285 <>B82>2 AB0=>28BAO 2A5 1>;55 :>A25==K<, 8<5==>: <>B82 O2AB25==55 >B45;O5BAO >B 2K7K20NI53> 53> 459AB28O, B0: GB> MB>9 @07=8F59 2 @0AAB>O=88 <564C <>B82>< 8 459AB285< <>6=> 1K;> 1K 4065 ?>;L7>20BLAO 2 :0G5AB25 <5@:8 4;O 8=B5;;5:B0 682>B=KE. # G5;>25:0 @0AAB>O=85 MB> AB0=>28BAO =587<5@8B=KE 65, 4065 A0B82>< 8E ?>2545=8O, 2A5 5I5 4>;6=> 1KBL =03;O4=K<: 4065 B0<, 345 C65 >1@07C5BAO 2>7<>6=>ABL 2K1>@0, 2K1>@ MB>B <> 65B ?@>8AE>48BL ;8HL <564C 8=BC8B82=>9 =0;8G=>ABLN. 5A AB>8B 2 :>;510=88 <564C ?@87K2>< A2>53> E>7O8=0 8 =0E>4OI59AO ?5@54 =8< A0<:>9. >;55 A8;L=K9 <>B82 >?@545;8B 53> 42865=85, => B>340 >=> ?>A;54C5B A B0:>9 65 =5>1E>48<>ABLN, :0: 8 <5E0=8G5A:>5 459AB285. 54L < ?>A;54=5< 2848<, :0: B5;>, 2K2545==>5 87 @02=>25A8O, =5:>B>@>5 2@5?5@5<5==> :>;51;5BAO 2 BC 8 4@C3CN AB>@>=C, ?>:0 =5 >?@545;8BAO, 345 ;568B 53> F5=B@ BO65AB8, 8 >=> C?045B 2 MB>< =0?@02;5=88. >:0 65 <>B820F8O >3@0=8G5=0 =03;O4=K<8 ?@54AB02;5=8O<8, 55 @>4AB2> A @074@065=85< 8 2>>1I5 ?@8G8=>N >G5284=> 5I5 87 B>3>, GB> <>B82, 2 :0G5AB25 459AB2CNI59 ?@8G8=K, 4>;65= O2;OBL A>1>N =5GB> @50;L=>5, =0;8G=>5, 4>;65= ?@O<> 459AB2>20BL =0 GC2AB20 G5@57 A25B, 72C:, 70?0E, E>BO 1K >G5=L >:>;L=K<, => 2A5 5I5 D878G5A:8< ?CB5<. !25@E B>3>, ?@8G8=0 745AL AB>;L 65 >B:@KB0 4;O =01;N40B5;O, :0: 8 459AB285: >= 2848B, GB> ?>O2;5=85 <>B820 =587156=> A>?@>2>6405BAO 40==K< ?>2545=85< 682>B=>3>, @07 =5B ?@>B82>459AB28O A> AB>@>=K :0:>3>-;81>, 4@C3>3>, AB>;L 65 >G5284=>3> <>B820 8;8 4@5AA8@>2:8.

Относительно связи между этим мотивом и поведением сомнения быть не может. Вот почему никому не придет в голову приписывать животным liberum arbitrium indifferentiae, т. е. поступки, не определяемые никакой причиною.

"0< 65, 345 A>7=0=85 @07C<=>, 8=K<8 A;>20<8, A?>A>1=> : =58=BC8B82=>7=0=8N, B. 5. : ?>=OB8O< 8 B82K AB0=>2OBAO A>25@H5==> =57028A8B =0AB>OI53> 8 @50;L=>9 >1AB0=>2:8 8 ?>B> 745AL MB> ?@>AB> B>@K5 G5;>25: =>A8B A A>1>9 2 A2>59 3>;>25, 2>7=8:=>25=85 :>B>@KE, >4=0:>, ;568B 2=5 55, G0AB> 4065 2 40;5:>< ?@>H;><, 8<5==> B> 2 A>1AB25==>< >?KB5 ?@56=8E ;5B, B> 2 GC6>< ?@540=88, A;>25A=>< 8 ?8AL<5==><, 4065 87 A0B40;5==KE 2@5<5=, ?@8 B><, 2?@>G5<, CA;>288, GB> ?@>8AE>645=85 8E 2A5340 @50;L=> 8 >1J5:B82=>, E>BO G0AB> 2A;54AB285 70?CB0==>3> A>G5B0=8O A;>6=KE 2=5H=8E CA;>289 A@548 <>B82>2 D83C@8@C5B <=>3> 701;C645=89, 0 ?@540=85 A>E@0=O5B <=>3> >1<0=>2, AB0;> 1KBL, 8 <=>3> 3;C?>AB59. !N40 ?@8A>548=O5BAO 5I5 B> >1AB>OB5;LAB2>, GB> G5;>25: G0AB> A:@K205B <>B82K A2>53> ?>2545=8O >B 2A5E 4@C38E, 8=>9 @07 4065 >B A51O A0<>3>, 8<5==> :>340 >= 1>8BAO ?@87=0BL, GB>, A>1AB25==>, ?>1C6405B 53> : B>ABC?:C. 564C B5< 459AB28O, AB0@05<>ILN 4>304>: >BKA:0BL 8E <>B82K, :>B>@K5 ?@8 MB>< ?@54?>;030NBAO =0<8 A B0:>9 65 B25@4>ABLN 8 C25@5==>ABLN, :0: ?@8G8=0 ;N1>3> 42865=8O 2 >1;0AB8 =5>4CH52;5==KE B5;, =0ABC?;5=85 :>B>@>3> =0< A;CG8BAO C2840BL: 8 B> 8 4@C3>5 157 ?@8G8=K =5 1K205B. ">G=> B0: 65 8, =0>1>@>B, ?@8 A2>8E A>1AB25==KE ?;0=0E 8 ?@54?@8OB8OE B82>2 =0 ;N459 A C25@5==>ABLN, :>B>@0O 1K;0 1K 2?>;=5 @02=>A8;L=0 B>9, A :0:>9 >@C65=89, 5A;8 1K ;L 65 B>G=> 7=0;8 8=48284C0;L=K5 E0@0:B5@K 70<5H0==KE 2 40==>< A;CG05 ;N459, :0: 7=05< 4;8=C 8 B>;I8=C 10;>:, ?>?5@5G=KE :>;5A, 25A 3@C70 8 B. 4. -B>9 ?@54?>AK;:8 45@68BAO 2AO:89, ?>:0 >= A<>B@8B 2>2=5, 8<55B 45;> A 4@C38<8 8 >ACI5AB2;O5B ?@0:B8G5A:85 F5;8: 81> G5;>25G5A:89 @0AAC4>: ?@54=07=0G5= 4;O MB8E ?>A;54=8E. > 5A;8 G5;>25: ?>?KB05BAO @07>1@0BL 45;> A B5>@5B8G5A:>9 8 D8;>A>DA:>9 AB>@>=, : G51AB25==>, 53> 8=B5;;5:B =5 ?@54=07=0G5=, 8 A45;05B B5?5@L ?@54<5B>< >1AC645=8O A51O A0<>3>, B> @0AA<>B@5==K9 A59G0A =5<0B5@80;L=K9 E0@0:B5@ 01AB@0:B=KE, 87 >4=8E AB>OI8E <>B82>2, :>B>@K5 =5 A2O70=K =8 A :0:>9 @50;L=>9 =0;8G=>9 >1AB0=>2:>9 8 A0B>@KE >?OBL-B0:8 >1@07CNBAO ;8HL ?@>ABK<8 B82>?>;>6=KE <>B82>2, - E0@0:B5@ MB8E <>B82>2 =0AB>;L:> A>1L5B 53> A ?CB8, GB> >= CA><=8BAO 2 8E ACI5AB2>20=88 8;8, ?> :@09=59 <5@5, 2 5>1E>48<>AB8 8E 459AB28O, ?>;030O, 1C4B> B>, GB> >= 45;05B, <>3;> 1K B>G=> B0: 65 >AB0BLAO 8 =58A?>;=5==K<, 1C4B> 2>;O AB028B A2>8 @5H5=8O A0<0 A>1>N, 157 ?@8G8=K, 8 2AO:89 55 0:B 5ABL ?5@2>5 =0G0;> 4;O =5>1>7@8<>3> @O40 2K720==KE 8< 87<5=5=89. 01;C645=85 MB> =0E>48B A515 A0445@6:C 2 ;>6=>< 8AB>;:>20=88 B>3> 4>AB0B>G=> @07>1@0==>3> 2 ?5@2>< >B45;5 A2845B5;LAB20 A0<>A>7=0=8O, :>B>@>5 3;0A8B: «/ <>3C 45;0BL B>, GB> O E>GC», - >A>15==> 5A;8 MB> A2845B5;LAB2>, :0: 2A5340 1K205B, A;KH8BAO B0:65 8 ?@8 2>7459AB288 =5A:>;L:8E, ?>:0 B>;L:> 5I5 ?>1C640NI8E 8 4@C3 4@C30 8A:;NG0NI8E, <>B82>2. A5 MB> 2<5AB5 8 A;C68B, B0:8< >1@07><, 8AB>G=8:>< 5AB5AB25==>9 8;;N788, >B:C40 @0728205BAO 701;C645=85, 1C4B> 2 A>7=0=88 =0H5< A>45@68BAO C4>AB>25@5=85 2 A2>1>45 =0H59 2>;8, 2 B>< A >=0, 2>?@5:8 2A5< 70:>=0< G8AB>3> @0AAC4:0 8 ?@8@>4K, 5ABL =5GB>, AB02OI55 A2>8 @5H5=8O 157 4>AB0B>G=KE >A=>20=89, @5H5=8O, :>B>@K5 ?@8 40==KE >1AB>OB5;LAB20E C >4=>3> 8 B>3> 65 G5;>25:0 <>3CB >:070BLAO :0: B0:8<8, B0: 8 ?@>B82>?>;>6=K<8. 'B>1K =0 G0AB=>< ?@8<5@5 8 2>7<>6=> =03;O4=55 ?>OA=8BL 2>7=8:=>25=85 MB>9 AB>;L 206=>9 4;O =0H59 B5?>;=8BL ?@>2545==>5 2 ?@54K4CI5< >B45;5 8AA;54>20=85 A0<>A>7=0=8O, ?@54AB028< A515 G5;>25:0, :>B>@K9, AB>O, =0?@8<5@, =0 C;8F5, A:070; A515 A0<>2 25G5@0, 4=52=>9 B@C4 >:>=G5=. / <>3C B5?5@L ?@>3C;OBLAO 8;8 ?>9B8 2 :;C1; <>3C B0:65 ?>4=OBLAO =0 10H=N ?>A<>B@5BL =0 70:0B A>;=F0; <>3C B0:65 >B?@028BLAO 2 B50B@; <>3C B0:65 =025AB8BL B>3>, 0 @02=K< >1@07>< 8 MB>3> 4@C30; <>3C 2K1@0BLAO 70 3>@>4A:85 2>@>B0 2 1>;LH>9 <8@ 8 =8:>340 =5 2>72@0I0BLAO =0704. A5 MB> 7028A8B 8A:;NG8B5;L=> >B <5=O; C

ничего подобного, а точно так же добровольно иду домой, к своей жене». Это совершенно все равно, как если бы вода сказала: «Я могу вздыматься высокими волнами (да - в море при буре), могу быстро катиться вниз (да - по ложу реки), могу низвергаться с пеной и кипением (да - в водопаде), могу свободной стрелой подниматься в воздух (да - в фонтане), могу, наконец, даже выкипать и исчезать (да - при 80° тепла), но я не делаю теперь ничего такого, а добровольно остаюсь спокойной и ясной в зеркальном пруду». Как вода все это может исполнить в том лишь случае, если появятся причины, определяющие ее к тому или другому, точно так же и наш человек может сделать то, что он мнит для себя возможным, не иначе как при том же самом условии. Пока не явятся соответствующие причины, данный поступок для него невозможен, зато тогда он должен его исполнить точно так же, как вода, если она поставлена в соответствующие условия. Его ошибка и вообще заблуждение, возникающее здесь из ложно истолкованного голоса самосознания, при ближайшем рассмотрении основывается на том, что в его фантазии может в данную минуту рисоваться лишь один образ, исключающий для этого мгновения все остальное. Представит он себе мотив к одному из тех, рисующихся в возможности поступков, - и он тотчас чувствует его побуждающее действие на свою волю: это обозначается техническим термином velleitas (побуждение воли (лат.)). Но он начинает воображать, будто он может возвести это velleitas и в voluntas (воление (лат.)), т. е. исполнить предположенный поступок: это уже обман. Ибо тотчас выступит на сцену рассудительность и приведет ему на память мотивы, которые направляют в другие стороны или оказывают противодействующее влияние; тогда для него станет ясно, что дело не выходит. При таком последовательном представлении различных, исключающих друг друга мотивов, под постоянный аккомпанемент внутреннего голоса «я могу делать то, что я хочу», воля, как бы наподобие флюгера на хорошо смазанном стержне и при переменном ветре, тотчас поворачивается в сторону каждого мотива, какой предъявит ей воображение, и все рисующиеся в возможности мотивы последовательно оказывают на нее свое влияние: при каждом из них человек думает, будто он может захотеть его и таким образом фиксировать флюгер в этом положении, что есть чистый обман. Ибо его «я могу этого хотеть» на самом деле гипотетично и сопряжено с условием «если я не захочу скорее того-то другого» - условием, которое между тем уничтожает предполагаемую возможность хотеть. Если мы вернемся к нашему рассуждающему в 6 часов человеку и представим себе теперь, будто он замечает, что я стою сзади него, философствую на его счет и оспариваю его свободу по отношению ко всем тем якобы возможным для него поступкам, то легко может случиться, что он, желая меня опровергнуть, совершит какой-либо из них; но тогда принудительным к этому мотивом было бы для него именно мое отрицание и действие последнего на его дух противоречия. Однако мотив этот мог бы понудить лишь к тому либо иному из более легких среди вышеперечисленных поступков, например, привести его в театр, но отнюдь не к самому последнему из них, именно путешествию по белому свету; для этого такой мотив был бы слишком слаб. Точно так же ошибочно полагают иные, держа в руке заряженный пистолет, будто они могут из него застрелиться. Для этого данное механическое орудие - самое второстепенное условие, главное же - чрезвычайно сильный и потому редкий мотив, обладающий тем огромным могуществом, которое необходимо, чтобы преодолеть любовь к жизни или, вернее, страх смерти: лишь когда появится такого рода мотив, может человек действительно застрелиться и должен это сделать, разве только этому помешает какой-либо еще более сильный противомотив, если вообще такой в данном случае возможен.

Я могу делать то, что я хочу: могу, если хочу, все свое состояние отдать бедным и через это сам впасть в бедность - если хочу Но я не в силах хотеть этого; ибо противоположные мотивы имеют надо мною слишком большую власть, чтобы я мог этого хотеть. Напротив, будь у меня другой характер притом в такой мере, чтобы я был святым, тогда я мог бы хотеть этого, но тогда я и не мог бы этого не хотеть, т. е. должен был бы сделать это. Все это прекрасно совмещается с показанием самосознания «я могу делать то, что я хочу» - показанием, в котором еще и в наше время некоторые безголовые философских дел мастера мнят видеть свободу воли, выставляя ее по этой причине за данный факт сознания. Среди них отличается г. Кузен, который заслуживает за это здесь mention honorable (почетного упоминания (лат.)), так как он в своем курсе истории философии, читанном в 1819-20 гг и изданном Вашеро в 1841 г. (Cousin. Cours d'histoire de la philosophic, professe en 1819/20, et public par Vacherot, 1841), учит, что свобода воли - наиболее несомненный факт сознания (т. 1, с. 19-20), и порицает Канта за то, что тот доказывал ее лишь на основании нравственного закона и выставлял ее в качестве постулата, тогда как она ведь есть факт: «Pourquoi demontrer ce qu'il suffit de constater?» («Зачем доказывать там, где достаточно констатации» (фр.)) (с. 50); «La liberte est un fait, et non une croyance» («Свобода - это факт, а не вера» (фр.)) (там же). Однако и в Германии нет недостатка в невеждах, которые, игнорируя все, что за два последние столетия было сказано об этом великими мыслителями, и носясь с анализированным в предыдущем отделе и ложно понимаемым ими, вместе с толпой, фактом самосознания, возвещают свободу воли как фактически данную. Впрочем, пожалуй, я к ним несправедлив: возможно, что они не так невежественны, как кажутся, а просто голодны, и потому за очень черствый кусок хлеба учат всему, что может быть угодно высокому министерству.

Совсем не метафора и не гипербола, а вполне трезвая и буквальная истина, что, подобно тому как шар на бильярде не может прийти в движение, прежде чем получит толчок, точно так же и человек не может встать со своего стула, пока его не отзовет или не сгонит с места какой-либо мотив; а тогда он поднимается с такой же необходимостью и неизбежностью, как покатится шар после толчка. И ждать, что человек сделает что-либо, к чему его не побуждает решительно никакой интерес, это все равно что ожидать, чтобы ко мне начал двигаться кусок дерева, хотя я не притягиваю его никакой веревкой. Если кто, защищая где-нибудь в обществе подобную мысль, натолкнется на упорное возражение, то он всего скорее решит дело, если поручит третьему лицу внезапно, громким и серьезным голосом закричать: «Потолок валится!"; тогда его оппоненты придут к уразумению, что мотив точно так же способен выбрасывать людей за дверь, как и самая сильная механическая причина.

Ибо человек, как и все объекты опыта, есть явление во времени и пространстве, а так как для всех этих явлений закон причинности имеет силу a priori и, значит, без исключения, то и человек должен ему подчиняться. Так говорит чистый рассудок a priori, так подтверждает проходящая через всю природу аналогия, так ежесекундно свидетельствует опыт, если мы не даемся в обман видимости, получающейся оттого, что, так как существа в природе, восходя выше и выше, становятся сложнее и восприимчивость их с чисто механической поднимается и утончается до химической, электрической, ирритативной, сенситивной, интеллектуальной и, наконец, рациональной, то и природа воздействующих причин должна таким же образом совершенствоваться и на каждой ступени обнаруживать соответствие с существами, подлежащими их воздействию; поэтому-то и причины оказываются все менее осязаемыми и материальными, так что они в конце концов уже не видны для глаз, хотя, конечно, достижимы для рассудка, который в каждом отдельном случае предполагает их с непоколебимой уверенностью, а при надлежащем исследовании и открывает. Ибо здесь действующие причины возвысились до простых мыслей, борющихся с другими мыслями, пока не одержит верх наиболее могущественная из них и не приведет человека в движение: все это совершается по такой же точно строгой причинной зависимости, с какою чисто механические причины в сложном соединении действуют одна против другой, неминуемо приводя к вычисленному результату. Кажущейся беспричинностью, благодаря невидимости причины, обладают не только движения человека, но в такой же мере присуща она и наэлектризованным пробковым шарикам, во всех направлениях скачущим в склянке; но суждение принадлежит не глазам, а рассудку.

При предположении свободной воли всякое человеческое действие было бы необъяснимым чудом - действием без причины. И если мы решимся на попытку представить себе подобное liberum arbitnum indifferentiae, мы скоро увидим, что тут действительно рассудок отказывается нам служить: у него нет формы, чтобы мыслить что-либо подобное. Ибо закон основания, основоположение о безусловном определении явлений друг другом и их взаимной зависимости есть самый общий принцип нашей познавательной способности, который, сообразно различию ее объектов, и сам принимает различные формы. Здесь же нам приходится мыслить нечто такое, что определяет, не будучи определяемо, что ни от чего не зависит, но от чего зависит другое, что без принуждения, стало быть, без основания, производит в данном случае действие А, тогда как точно так же могло бы производить В, или С, или D, притом могло бы безусловно, при тех же самых обстоятельствах, т. е. так, что теперь в А не содержится ничего, дающего ему преимущество перед В, С, D (ибо в противном случае тут была бы мотивация, т. е. причинность). Мы опять встречаемся здесь с выставленным в самом начале понятием абсолютно случайного. Повторяю: в этом деле рассудок решительно отказывается служить нам, если мы только в состоянии подключить его сюда.

Но вспомним теперь также о том, что такое вообще причина предшествующее изменение, которое делает необходимым изменение последующее. Ни одна причина в мире вовсе не вызывает своего действия безусловно, не создает его из ничего. Напротив, всегда имеется нечто, на что она действует, и она только в данном месте и в данном определенном существе обусловливает изменение, постоянно соответствующее природе этого существа, так что в последнем должна уже заключаться способность к такому изменению. Таким образом, всякое действие возникает из двух факторов; внутреннего и внешнего, именно из первоначальной способности того существа, которое служит объектом действия, и из определяющей причины, которая принуждает эту способность проявиться теперь и здесь. Первоначальная способность предполагается всякой причинностью и всяким объяснением из нее; поэтому- то ни одно объяснение никогда всего не объясняет, а всегда скрывает за собой нечто необъяснимое. Мы видим это во всей физике и химии: всюду в их объяснениях предполагаются силы природы, которые обнаруживаются в явлениях и в сведении к которым состоит все объяснение! Сама сила природы не подлежит никакому объяснению, служа принципом всякого объяснения. Точно так же сама она не подчинена никакой причинности, а есть именно то, что всякой причине сообщает причинность, т. е. способность действовать. Сама она - общий субстрат всех этого рода действий, присутствует в каждом из них. Так, явления магнетизма сводятся к основной силе, называемой электричеством; на этом объяснение останавливается: оно указывает только условия, при которых такая сила обнаруживается, т. е. причины, вызывающие ее деятельность. Объяснения небесной механики предполагают тяготение как силу, благодаря которой тут действуют отдельные причины, определяющие движение небесных тел. Объяснения химии предполагают наличие тайных сил, проявляющихся в виде избирательного сродства, по известным стехиометрическим соотношениям10 и служащих конечною основою для всех тех действий, которые непременно наступают, будучи вызваны указываемыми для них причинами. Точно так же всеми объяснениями физиологии предполагается жизненная сила, определенно реагирующая на особые внутренние и внешние раздражения. И так всегда и всюду. Даже причины, которыми занимается столь понятная механика, толчок и давление, имеют своей предпосылкой непроницаемость, сцепление, неподатливость, твердость, инертность, которые не менее только что упомянутых факторов являются неисповедимыми силами природы. Таким образом, причины всегда определяют только временные и местные условия для проявлений исконных, необъяснимых сил, при допущении которых они только и бывают причинами, т. е. с необходимостью производят известные действия.

Но если это справедливо для причин в теснейшем смысле и для раздражений, то не менее верно это и для мотивов, ибо ведь мотивация по своей сущности не отличается от причинности и есть лишь ее особый вид, именно причинность, проходящая через среду познания. И здесь, стало быть, причина вызывает лишь проявление силы, не сводимой более к причинам, следовательно, не допускающей дальнейшего объяснения, но силы, которая, называясь здесь волей, известна нам не снаружи только, как другие силы природы, а, благодаря самосознанию, также изнутри и непосредственно. Лишь при предположении, что имеется такая воля и что в каждом отдельном случае она обладает определенными свойствами, действуют направленные на нее причины, именуемые тут мотивами. Эти в частности и индивидуально определенные свойства воли, благодаря которым ее реакция на один и тот же мотив в каждом человеке оказывается разной, образуют то, что называется характером человека, притом известным не a priori, а лишь из опыта, - эмпирическим характером. Ими прежде всего определяется способ действия различных мотивов на данного человека. Ибо он точно так же лежит в основе всех вызываемых мотивов действий, как общие силы природы - в основе действий, вызываемых причинами в теснейшем смысле слова, а жизненная сила - в основе действий от раздражений. И как силы природы, так и характер отличается изначальностью, неизменностью, необъяснимостью. У животных он иной для каждого вида, у человека - для каждого индивидуума. Только у самых высших, наиболее умных животных обнаруживается уже заметный индивидуальный характер, хотя при решительном преобладании характера видового.

Характер человека: 1) индивидуален; он у каждого свой. Правда, у всех личных характеров в основе лежит характер вида, так что главные свойства повторяются у каждого. Но здесь сказывается такая значительная разница в степени, такое разнообразие во взаимной комбинации и модификации свойств, что моральную разницу характеров можно признать равной разнице в интеллектуальных способностях, которая очень значительна, а обе эти разницы несравненно большими, нежели физическая разница между великаном и карликом, Аполлоном и Терситом. Вот почему действие одного и того же мотива на разных людей бывает совершенно различное, подобно тому как солнечный свет делает воск белым, а хлористое серебро черным, или теплота размягчает воск, но уплотняет глину. Поэтому-то знание одного только мотива недостаточно, чтобы предсказать поступок, а для этого надо еще точно знать также и характер человека.

2) Характер человека - эмпирический. Мы знакомимся с ним не только в других, но и в самих себе, исключительно путем опыта. Поэтому мы часто разочаровываемся как в других, так и в самих себе, открывая, что мы не обладаем тем или иным свойством, например справедливостью, бескорыстием, мужеством, в той мере, как мы простодушнейшим образом предполагали. Вот почему также, когда нам предоставляется трудный выбор, наше собственное решение, как и чужое, до тех пор остается для нас самих тайной, пока этот выбор не сделан: нам кажется, что он падет то на ту, то на эту сторону, по мере того как воля ближе знакомится через посредство познания с тем либо иным мотивом и испытает на себе его силу, причем и выступает на сцену пресловутое «я могу делать то, что я хочу», создавая кажущуюся свободу воли. Наконец, более сильный мотив захватывает власть над волей, и выбор часто оказывается иным, чем