Часть 2.

Заслуживают быть отмеченными и другие диалектические идеи мыслителя.

Движение истолковывается в «Истинной системе» как непрестанные изменения, которым подвергается весь мир. «Мир всегда был и всегда будет в различных видах. Он - Целое, в котором все более или менее изменяется» (прим. к «Отв. на вопр. 26»). Изменение это никогда не прекращается в мире - «каждая часть в нем в каждое мгновение более или менее отличается от самой себя» («Тезис II»). Только в одном месте в какое-то время изменение совершается в меньшей степени, и мы говорим: этот объект в это время сохранился. В другом же месте, в другое время изменение совершается в большей степени, и мы говорим: этот объект разрушился. Таков смысл формулы - все более или менее изменяется, - имеющей силу и для мельчайшей пылинки, и для гигантских небесных тел.

Исходя из того, что более или менее сложные материальные системы - это результат длинной цепи сменяющих друг друга всевозможных изменений, Дешан характеризует креационистский взгляд, будто в недельный срок в совершенно готовом виде были созданы вся флора Земли, вся ее фауна и человек, как явную бессмыслицу. В природе совершается длительный процесс превращения одних форм существования материи в другие; ото верно и в отношении тех объектов, которые принято считать безжизненной, мертвой материей, и в отношении всех видов растений и животных, и в отношении человека. «Все существа выходят одно из другого, возвращаются одно в другое и представляют собой лишь различные виды универсального рода, виды, которые могут быть разрушены (как, например, наш земной шар может быть разрушен кометой или каким-нибудь другим крупным небесным объектом) лишь так, что из их разрушения происходят другие виды, более или менее похожие на разрушенные» (прим. к «Тезису IV»).

В ходе развития одних животных видов из других когда-то возникла порода стадных животных; наличие пальцев и совместная охота привели их к переходу от животного состояния к общественному, человеческому. Так, пройдя через длительный, многоступенчатый процесс все-

34

возможных изменении, животные превратились в людей. Это был совершенно естественный процесс, не содержавший в себе ничего таинственного или чудесного. Но это процесс необратимый: вновь превратиться в животных люди не могут.

В свете сказанного трудно понять утверждение Ж. Тома и Ф. Вентюри о «статичности» концепции Дешана, о том, что ей «недостает важнейшего элемента всякого диалектического рассуждения: развития, становления, истории, опосредствования бытия и небытия» [20].

20 J. Thomas et F. Venturi. Introduction. В кн.: Dom Deschamps. Le mot de l'enigme metaphysique et morale. Geneve, 1963, p. 39.

При ознакомлении с «Истинной системой» бросается в глаза важное место, занимаемое в ней учением о единстве противоположностей. Это вынуждены признать также Тома и Вентюри. Говоря о тенденциях, состояниях и т.д., которые и противоположны, и неотделимы друг от друга, образуя единство, Дешан называет их противоположностями (opposes). Эти «крайности или противоположности составляют одно... и их единство есть середина (milieu)» (прим. к «Доб.», I). Они исключают друг друга не абсолютно, а относительно. По терминологии Дешана, каждая из них - противоположность другой, а не ее отрицание. Отрицанием (negation) он называет лишь абсолютное отрицание, всецело исключающее отрицаемое. Такое отрицание (исключающее единство с отрицаемым) он иногда также называет contraire, что противоречит общепринятому смыслу этого слова. Что касается противоположностей (opposes), то так как каждая из них содержит в себе другую, говорит Дешан, то любая из них есть «более или менее» другая. Эту мысль он выражает еще так: данная противоположность есть не отрицание другой, а ее «наименьшее утверждение» («Доб.», VI).

Дешан считает большим достижением для науки, если она постигает совпадение противоположностей. Геометрия, отмечает он, возвысилась до Истины, признав, что крайности, доведенные до последнего возможного предела, одно и то же. Но когда в геометрии допускается существование абсолютно одинаковых тел, Дешан заявляет, что это допущение бессмысленно, так как двух тел совершенно одинаковых никогда не существовало, поскольку вообще совершенного равенства в природе не существует.

35

В природе нет ни абсолютно повторяющих друг друга тел, ни абсолютно повторяющих друг друга состояний того же тела; нет в ней ни в строгости точного равновесия, ни в строгости точного покоя. Поэтому в природе нет абсолютно регулярного течения событий; регулярность событий обязательно имеет место, но осуществляется в каждом из них «более или менее». Отклонения от этой регулярности естественны, как и сама эта регулярность [21].

Отношение противоположности оказывается основным среди бесчисленных отношений реальной действительности. Существование белого обусловливается существованием черного и прочих цветов, наличие горячего - наличием холодного, центростремительная сила - центробежной, свет - тьмой, день - ночью, жизнь - смертью, мужское - женским и т.д. Всякий покой есть более или менее движение; всякое движение - более или менее покой; всякая пустота - более или менее заполненность; всякая заполненность - более или менее пустота.

В «Истинной системе» есть попытка применить такое понимание противоположностей к своеобразно истолкованным категориям видимости и реальности. «В Целом все обладает большей или меньшей реальностью, то есть существует более или менее реально» (прим. к «Доб.», I). Входя друг в друга, противоположности «реальность» и «видимость» пребывают в любой вещи «более или менее». Эти противоположности, таким образом, совпадают: «реальность и видимость суть одно и то же, так как видимость есть лишь наименьшая реальность» [22].

21 Dom Deschamps. Le vrai systeme ou le mot de 1'enigme metaphysique et morale. Geneve, 1963, p. 209, 210.

22 Ibid., p. 213.

Дешан обстоятельно обосновывает положение, что все мертвое есть более или менее живое, а все живое - более или менее мертвое. А по поводу мнения, будто во время смерти человека «происходит отделение души от тела», он заявляет, что он доказал абсурдность этой «системы взглядов, порожденной незнанием сущности вещей и нашими нравами», и прибавляет: «Смерть - лишь крайне чувствительное изменение, происходящее в нас вследствие разъединения наших частей, от которого происходят распад и тление. Это - смерть физической души, каковой является всякий живой человек. Но это вовсе не отделение (души от тела), о котором я только что говорил и которое было измышлено лишь на основе религии...» [23]

23 Ibid., p. 213.

36

Весьма важное место в «Истинной системе» занимает обсуждение вопроса о соотношении категорий причины и следствия.

Есть в «Истинной системе» места, говорящие о том, что ее автор догадывался о диалектическом соотношении между причиной и следствием не только в масштабе всей природы в целом, но и в ее отдельных фрагментах. «Причина и следствие, - говорит он, - два коррелята, обладающие существованием только один через другого» («Доб.», I). На вопрос, как может причина сына - отец существовать через свое следствие, через своего сына, бенедиктинец отвечает, что, не будь у него сына, этот человек не был бы отцом, сын лишь потому сын, что имеет отца, а отец лишь потому отец, что имеет сына.

Но как бы ни понималось в «Истинной системе» отношение «причина - следствие» в отдельных частях мира, в применении к миру в целом здесь совершенно однозначно, с непоколебимым постоянством отстаивается спинозовская идея о том, что мир сам себе причина. Если все, из чего складывается мир, - его следствия, то сам мир - следствие всего, из чего он состоит. Он, следовательно, есть и причина, и следствие. Ни мир не может предшествовать своим частям, ни они не могут ему предшествовать. В силу этого Дешан - решительный противник креационизма. Вера в бога-творца, существовавшего до своего творения, и в предначертания провидения, неоднократно повторяет он, бессмысленна, «предначертания эти - нелепость, как и слова «до сотворения мира»» (прим. к «Отв. на вопр. 26»). Ведь «вполне разумно» спросить: кто создал творца, существовавшего до создания мира? А на этот вопрос нет разумного ответа, ибо «творец и творение - одно и то же. Целое точно так же существует через свои части, как эти части существуют через него» («Доб.», I).

Таким образом, всецело восприняв спинозовский тезис о природе как причине самой себя, Дешан не характеризует отдельных частей, модификаций материи как лишь ее порождения, творения, а саму материю (Целое) как лишь порождающую свои части или модификации. Здесь позиция нашего монаха несколько отличается от позиции Спинозы.

37

Спиноза различает порождающую, творящую природу (natura naturans) - «то, что существует в себе и представляется само через себя» [24], то есть материальную основу всех вещей, и сами эти «вещи, которые существуют в боге и без бога не могут ни существовать, ни быть представляемы» [25], - порожденную, сотворенную природу (natura naturata). У Дешана этого различения нет: порождающая природа и природа порожденная у него одно и то же.

Но недаром деятели Просвещения, познакомившиеся при жизни монаха-философа с его системой, указывали на чрезвычайную близость ее к системе автора «Этики». Современный исследователь Поль Верньер находит, что если в совпадении противоположностей, пронизывающем все рассуждения «Истинной системы» об общностях («коллективах»), слышатся отзвуки средневековой мысли - Дунса Скота и Николая Кузанского, - то никаких следов влияния Декарта или Лейбница на Дешана не заметно: «Единственный властитель его дум - Спиноза, и современники на этот счет не заблуждались» [26]. Эта в общем справедливая мысль содержит, однако, известное преувеличение. Трудно начисто отрицать влияние Декарта в учении о том, что человеку «присуща врожденная идея истины» («Предв. мет. разм.»), в учении об отсутствии абсолютной пустоты, о «вихрях». Но, как видно из сказанного, глубокая печать спинозизма действительно лежит на рассматриваемом учении.

24 Спиноза. Избранные сочинения, т. I, стр. 387 - 388.

25 Там же, стр. 388.

26 P. Verniere. Spinoza et la pensee francaise avant la revolution. Deuxieme partie. Paris, 1954, p. 657 - 658.

Первоначально вся дешановская система выглядела так, как она была выше описана: ее венчала одна категория, охватывающая все сущее, - Целое. Но затем, по его собственным словам, он обнаружил неполноту своей системы.

Дешан признает, что наряду с бытием, делимым и существующим лишь в своих частях, есть еще бытие неделимое, существующее лишь в себе, что рядом с Целым имеется еще Все (tout).

Что же такое tout?

38

В противоположность Целому, представляющему единство множества частей, каждая из которых бесконечно делима, Все не есть делимая масса отдельных сущих, а масса, не имеющая частей, абсолютно однородная, сплошная. Целое существует только в своих частях, только через них (а они - через него). Все не существует ни в чем ином, а лишь в себе, это «существование в себе (en soi)», оно нечто, «существующее не через что-либо другое, а черев самого себя (par soi-meme)» («Пред.»). Целое - это множество отношений, это «относительное существование». Все находится «вне всяких отношений» (там же), это «существование безотносительное». Целое - «положительное существование»: о нем утверждается, что оно материя, движение, причина, следствие, полнота, пустота и т.д. Все «обладает лишь отрицательным существованием» («Тезис IV»). О нем можно лишь отрицать то, что утверждается о Целом. Все - не причина, не следствие, не полнота, не пустота, не движение, не реальность, не видимость, не материя (а нечто нематериальное), не конечность (а нечто бесконечное). Являясь отрицанием Целого, материи, мира, природы, Все есть отрицание всякой реальности, всякого «чувственного существования», то есть Ничто (rien).

Но Дешан не абсолютизирует этот дуализм. Прочитав по-своему «Этику», он окольным путем восстанавливает монизм, объявляя, что Целое и Все-Ничто - неотделимые друг от друга противоположности, две стороны одного и того же, что Все не только отрицает Целое, но и утверждает, полагает его. Постигая Все-Ничто, мы доходим до высшей точки, до какой способен дойти разум. Дальше он ничего больше постигать не может, так как категория Все-Ничто «сразу и отрицает, и утверждает чувственное существование и благодаря этому представляет собой само противоречие (la contradiction meme)» («Тезис IV»).

Перед нами мысли, напоминающие идеи платоновского «Парменида». Трудно сказать, с влиянием каких источников мы здесь имеем дело. Скорее всего Дешан отправлялся не непосредственно от знаменитого диалога Платона, а от воспринявших идеи этого диалога мыслителей средневековья или Возрождения. Сам Дешан заявляет: «Вероятнее всего, до меня никогда не писали, не говорили, не помышляли о том, что Все и Ничто суть одно и то же» («Тезис IV»). Но он категорически отрицал какую бы то ни было связь своей системы также и со спинозовской системой.

39

Как бы там ни было, но в «Истинной системе» содержится попытка раскрыть взаимопереходы, взаимное проникновение друг в друга противоположных категорий. Правда, свои диалектические соображения относительно категории Все Дешану не удалось связать с обстоятельно им разработанной категорией Целое. Чувствуя, что внутренняя противоречивость единства противоположностей и их переход друг в друга в материальной действительности и в понятиях как-то связаны между собой, Дешан, однако, прибавив к Целому Все, не делает отчетливого различения между диалектикой реального мира и диалектикой понятий. Это придает его рассуждениям обо Всем идеалистический характер, хотя представляется, что Курт Шнелле несколько преувеличивает, заявляя, что «здесь обнаруживается диалектика его (Дешана. - В. Б.) идеализма» [27].

27 К. Schnelle. Dom Deschamps' Gedankenaustausch mit Jean-Jasques Rousseau. Neue Beitrage zur Literatur der Aufklarung. Berlin, 1964, B. 21, S. 202.

В переписке с Робине, отвергавшим категорию Все-Ничто, Дешан защищает ее так: «Неужели возможно конечное без бесконечного, время без вечности, единое без единственного, положительное без отрицательного?» А на возражение, что у нас нет даже понятия «Ничто», он отвечает, что, если бы мы его не имели, мы бы и словом этим не пользовались; в действительности же слово «ничто» у всех на устах и означает всегда отрицание той или иной чувственной вещи, жидкости в сосуде, денег в кошельке, мебели в комнате.

Соображениям этим нельзя отказать в резонности. Но и Целое, и его части (поскольку они неограниченно делимы) в том виде, в каком они описаны самим Дешаном, содержат бесконечность в себе так же, как и конечность. Уже здесь, таким образом, дано единство конечного и бесконечного. Дешан подчеркивает лишь единство Целого. Но из всего, что он сообщает о Целом, охватывающем весь мир, всю Вселенную, из отрицания им какого бы то ни было иного, потустороннего мира, необходимо следует, что Целое единственно. В каждой паре противоположностей (как они трактуются в «Истинной системе») налицо единство положительного и отрицательного. Целое, таким об-

40

разом, оказывается самодостаточным, и не видно, откуда возникает необходимость в особом «отрицательном существовании». Что касается повседневно употребляемых выражений «все» и «ничто», то здесь, оставаясь в пределах Целого, можно сказать словами Дешана: это всегда более или менее все и более или менее ничто. Разумеется, категория Все - не пустая абстракция, но когда бенедиктинец заявляет, что Все - отрицание любой реальности, отрицание материи, отрицание любых отношений, любых противоположностей, любого движения - существует само в себе и через себя, то увязать это с материалистической концепцией Целого нельзя.

В учении Дешана наряду с диалектикой содержится, разумеется, немало антидиалектических мыслей. Вот пример. В ряде мест «Истинной системы» признается, что во взглядах, являющихся заблуждением, содержится крупица истины; а во 2-й части «Моральных рассуждений» утверждается, что истина не может содержаться в одном взгляде в большей степени, чем в другом. Истина - выигрышный номер: самые близкие к нему номера - такие же проигрышные, как и самые далекие. Еще пример: Дешан категорически утверждает, что найденная им истина столь окончательна, что после того, как люди ее поймут и сделают все вытекающие из нее практические выводы, на протяжении всей последующей истории не понадобятся никакие дальнейшие исследования, даже размышлять, собственно, не понадобится. Просто каждое поколение будет усваивать эту навсегда установленную и не нуждающуюся в совершенствовании Истину. Там, где Дешан интерпретирует Все как голое, абсолютное отрицание реальности, материи, движения и т.д. (а такие места в «Истинной системе» есть), он выступает как антидиалектик, метафизик (в общепринятом у нас смысле этого слова).

Сам он пишет: «Долгое время я изучал существование Целого, конечного, не замечая при этом существования Всего, существования бесконечного» («Доб.», II). Он не «замечал» этого раньше, а когда «заметил», сумел ли он эту категорию вписать в свою систему? В своей идеалистической и антидиалектической интерпретации она оказалась введенной ad hoc: в таком смысле она применяется лишь при обсуждении ее отношения к Целому. При обсуждении всех прочих вопросов - гносеологических, он-

41

тологических, социально-политических - понятие «отрицательного существования» не только не применяется в «Истинной системе», но даже не упоминается. Это признает и сам мыслитель: «Все, будучи познано, не играет никакой роли в доказательстве истины, ибо к последнему применимо только относительное существование, то есть Целое» («Доб.», I).

Дело в том, что истолкование Всего далеко не всегда носит в «Истинной системе» идеалистический и антидиалектический характер, далеко не всегда в ней эта категория выглядит как чуждая Целому пристройка. В «Системе» неоднократно повторяется, что Все и Целое - два аспекта одного и того же существования. В переписке с Робине Дешан так раскрывает эту формулу: «Имеется два способа рассмотрения существования - в себе и в том, из чего оно состоит. Если рассматривать его в себе, оно - Все, не предполагающее частей; если рассматривать его в том, из чего оно состоит, оно - Целое, предполагающее части». При этом философ подчеркивает, что Все и Целое суть одно и то же существование, рассмотренное в его противоположных аспектах. Утверждая, что это аспекты одного существования, Дешан прибавляет, что его можно рассматривать, как отвлекаясь от составляющих его частей, так и без такого отвлечения. Перед нами «Все или Целое, смотря по тому, проводится такое отвлечение или не проводится» (там же). Дешан прямо заявляет, что независимость от частей, характеризующая Все, «есть лишь абстракция», что и Все и Целое - абстракции, выражающие различные стороны действительности. В таком истолковании Все и Целое сливаются, за обеими категориями обнаруживается один и тот же материальный мир. «Эта совокупность... положительная и отрицательная... составляет ли она одно целое тело? Да... Но, скажут, дайте нам ее ощутить, раз она является телом». Этого, продолжает Дешан, к сожалению, сделать невозможно: ни увидеть, ни осязать эту «массу», это «тело» нельзя. Ее можно только постичь «чувствами согласованности и гармонии», а не тем или иным отдельным органом чувств. «Она - вы, она - я, она - все, что существует, и представление о ней - тоже она. Я, будучи ею, раскрываю ее» (там же).

42

Итак, человек - та частица материального мира, которая этот мир познает, «раскрывает»; и само человеческое познание принадлежит этому миру, есть его часть, ибо посюсторонний, материальный мир - «единственное существование», вне которого ничего нет. Но приписывание миру, двумя сторонами которого являются Целое и Все, человеческих черт, разумности, всеведения, короче, вера в то, что мир этот - бог, - это «лишь нагромождение бессмыслиц, а следовательно, и всякого рода трудностей: чтобы найти бытие единое и бытие единственное, надо выйти из лона материи, но выходить за пределы материи не следует» («Тезис IV»). Здесь Дешан сам решительно опровергает собственные формулировки, в которых Все характеризуется как пребывающее вне реальности, вне материи.

Конечно, идеалистические высказывания бенедиктинца (порой производящие впечатление иррациональных, мистических) нельзя рассматривать как прихоть философа или его чудачество. На воззрениях философов XVIII в. печать их светского образования, изучения достижений современных им естествознания и общественных наук, печать атмосферы салонов, где эти воззрения оживленно обсуждались. На взглядах Дешана (хотя его знакомство с учениями крупнейших мыслителей XVII - XVIII вв. едва ли можно ставить под сомнение) печать ортодоксально-католической выучки, печать монастырской атмосферы, которой он дышал всю свою сознательную жизнь, лишь изредка отлучаясь в Шато дез Орм. Тому, что многие места в его книге напоминают читателю, где она писалась и кто ее писал, удивляться не приходится.

Изумляет то, что монах из Монтрёй-Белле сумел, несмотря на условия, в которых формировалась его мысль, создать оригинальное материалистическое учение, изумляет то, что следы богословия и схоластики, очень ощутимые в форме «Истинной системы», гораздо менее глубоки в ее содержании. Бенедиктинец умел мыслить самостоятельно и смело, отметая любые табу. Это достаточно ярко обнаруживается и в его мыслях относительно религии.

43

* * *

О Библии в «Истинной системе» говорится, что эту книгу написал человек, понятия не имевший о важнейших философских истинах; а о том, что для утверждения христианства разума недостаточно и необходимо прибегнуть к откровению, Дешан говорит, что эта точка зрения нелепа. Над верой в сотворение мира, в бестелесность и бессмертие души, в загробный мир и воздаяние автор «Истинной системы» открыто насмехается. По его словам, здравомыслящего человека нельзя убедить во всем этом так же, как и в том, что существует бог христианства. То обстоятельство, что множество людей придерживается этой религии, является результатом воспитания и страха. Эта вера никогда не была и не может быть результатом убеждения.

Людей действительно верующих мало. Атеистов среди нас гораздо больше, чем тех, которые признают себя атеистами. Почти все внешне исповедуют общепринятую религию, внутренне не разделяя ее. «Малое доверие, питаемое людьми к религии, ее обещаниям и угрозам, доказывает, что в глубине души они считаются с ней не более, чем она того заслуживает» («Мор. расс.», XIII).

Говоря о принципах христианства, Дешан заявляет, что принципы эти никогда не удовлетворяли большинство людей; они не только никогда не были доказаны, но являются бессмыслицей; а бессмыслица, какая бы давность за ней ни числилась, никогда не может опровергнуть истину.

Однако в «Истинной системе» всесторонне опровергается не столько (и даже не главным образом) христианство, сколько всякое религиозное мировоззрение вообще, даже когда оно, отбросив мифологию и обрядность, выступает в виде «естественной религии», деизма или теизма. «Под Чистым Теизмом или Естественной Религией, - пишет Дешан, - я разумею веру в бога морального, вознаграждающего по заслугам и карающего» («Предувед.» к «Вопр. и отв.»). Вера в разумного, всезнающего, справедливого и милосердного бога - это «нелепое мнение», ибо оно противоречит разуму. А «вера должна умолкнуть там, где все объясняет разум» («Отв. на вопр. 26»). Разум же разъясняет, что бог - вымысел, пугало, придуманное, чтобы заставить людей покоряться законам под угрозой расправы со стороны бога; единственный мотив, побуждающий верить в бога, - страх. А по смыслу своему «все религии зиждятся на абсурде» («Отв. на вопр. 31»).

44

Дешан часто говорит о том, что «бог - абстракция всего человеческого», что мы в него вложили эту абстракцию человеческого, создавая его по нашему подобию, что и бог и дьявол скопированы с человеческих добродетелей и человеческих пороков. При этом бенедиктинец отнюдь не становится на позиции деизма. В отличие от философов, отвергающих религию лишь частично, заявляет он, я ее уничтожаю целиком, всю (см. «Доб», XIII). Моя система, так же как и их взгляды, отрицает ад и рай, но она к тому же не оставляет сомнений в том, что никакого потустороннего мира нет, и дает «убеждение в том, что для нас рай может существовать только в одном месте, а именно - в этом мире» («Доб.», X).

В связи с одиозностью имени «атеист» Дешан свою критику просветителей постоянно изображает как критику атеизма, одновременно подчеркивая, что сам он борется со всякой религией, со всякой верой в создавшее и управляющее миром существо последовательнее, чем эти критикуемые им атеисты.

Но в других местах своего сочинения философ открыто заявляет: «Просвещенный атеизм... представляет собой все, что наиболее желательно для людей... он сделал бы их навеки настолько же счастливыми, насколько ранее они были несчастны» («Отв. на вопр. 30»). Что же касается моей критики атеистов, прибавляет Дешан, то «я и не сказал против них ни одного слова, которое не вытекало бы из моего атеизма» (там же). Но он тут же разъясняет, что ему, создавшему учение о Целом и Всем, вовсе «не подобает ненавистная кличка атеиста» (там же).

В «Истинной системе» часто повторяется, что в религии, как в любом ошибочном воззрении, есть зерна истины. Истиной в богословии является, по Дешану, то, что оно признает объективность общего, что оно, хотя и в извращенном виде, признает Целое и Все, что «в нем есть прозрение обоих этих существований» (прим. к «Отв. на вопр. 32»). Мнение же, что эти «два существования» суть некое разумное нематериальное существо, сотворившее природу и людей и управляющее ими, - бессмыслица. Будучи разумно истолкован, говорит монах, истинный элемент теизма опровергает содержащуюся в нем бессмыслицу. И в ряде случаев Дешан усматривает зародыш своих философских взглядов или намек на эти взгляды в тех или иных положениях богословия. Он

45

даже нередко именует Целое и Все богом, разъясняя, что пользуется этим словом, лишь приспосабливаясь к общепринятому языку. Но краткий очерк своего учения в четырех тезисах он заключает требованием изъять слово «бог» из всех языков. Этот термин расценивается Дешаном как «абсурдный» («Доб.», II), и во многих местах своей рукописи Дешан пишет это слово с малой буквы. И как бы ни бранил философов, показывая ложность религий, антропоморфность представлений о боге, он отстаивает атеизм, так же, как они, видя в религии страшное зло.

Но при ответе на вопрос, в чем заключается зло, приносимое религией, каковы его причины и пути его устранения, обнаруживается существенное отличие дешановского атеизма от атеизма просветителей. Они считали, что религиозную веру удается внедрить в умы в силу темноты и невежества людей и в силу того, что обман этот выгоден деспотическим правителям, чтобы держать в покорности подданных, и духовенству, чтобы обогащаться. Необходимо распространять просвещение, и вместе с невежеством, на котором она покоится, рухнет религия. Надо вызвать в обществе презрение к духовенству, оно потеряет влияние, а вместе с ним потеряет влияние религия. Безнравственное, враждебное просвещению, деспотическое правительство надо заменить добродетельным, разумным. «Справедливое, просвещенное, бдительное правительство, искренне стремящееся к общественному благу, не нуждается в лживых баснях, чтобы управлять разумными подданными» [28]. Короче, хорошее правительство покончит с религией, которую насадили дурные правительства.

28 П. Гольбах. Система природы, стр. 170.

Атеизм Дешана так же отличается от этой концепции, как отличаются его социально-политические взгляды от социально-политических воззрений энциклопедистов.

Три фактора, по Дешану, сыграли решающую роль в возникновении человека: его телосложение, стадный образ жизни и язык.

В телесной организации особое значение имели пальцы, которым принадлежит важная роль в становлении человеческого общества: благодаря пальцам стало возможным использование камней, палок, а позднее - развитие ремесел и искусств. Как ни важно руководство, осуществляемое головой, но ей нечем было бы руководить, если бы люди не имели пальцев.

46

Зародыш социальности имеется у всех животных. Он особенно сильно выражен у животных, ведущих стадный образ жизни, обусловленный тем, что они сообща обороняются от врагов и сообща охотятся, что вызывает у них «потребность в единении». У нашего предка зародыш социальности получил большее развитие, чем у других животных, подобно которым и он прошел через состояние, являющееся до возникновения речи состоянием стадности, или зарождающейся общественности.

Не на пустом месте возникла и речь человеческая. Всякое сплочение животных какого-нибудь вида - начало общества; при этом обязательно вырабатывается какой-то язык, первоначально, разумеется, очень бедный, гораздо беднее человеческого. Но образование общества заключалось как раз во все более тесном сплочении, инстинктивном сближении наших животных предков: к этому их вынуждала не только охота, но и совместная защита от врагов. Их инстинктивное объединение для охоты или для защиты оставляло их во всех остальных отношениях разобщенными. Но по мере того, как отношения между дикарями становились теснее и сложнее, усложнялся их язык, в конце концов превратившийся в человеческую речь.

Так начинается первый этап истории человечества - «состояние разобщенности, где нет никакого единения, кроме инстинктивного» («Ц. р. и.»), состояние, именуемое в «Системе» «состоянием дикости» (etat sauvage).

Люди на этом этапе своего исторического развития занимаются охотой или рыбной ловлей. «Порок собственности» - дикая склонность, одна из особенностей необщественных диких животных - остается у людей на стадии дикости в зачаточном состоянии: частной собственности у них нет. У них отсутствуют не только отношения господства и подчинения, но и какое бы то ни было «моральное неравенство» [29] вообще, нет деления общества на

29 Подобно Гельвецию и другим французским просветителям, Дешан употребляет эпитет «моральный» не только в смысле «нравственный», но прежде всего в смысле «социальный»; «моральное неравенство» - это «социальное неравенство». У просветителей это прежде всего неравенство прав, от рождения принадлежащих королям и представителям привилегированных сословий, и бесправие представителей третьего сословия. У Дешана это прежде всего имущественное неравенство между теми, кто богат, живет за счет народного труда и господствует, и теми, кто беден, трудится и должен покоряться. И у просветителей, и у Дешана «моральное зло» - это не только безнравственность, но прежде всего социальная несправедливость.

47

сословия, нет никаких законов, никакого государства. Конфликты между людьми в эту эпоху, именуемую в «Истинной системе» состоянием разобщенности без единения (кроме инстинктивного), конечно, имели место, но Дешан подчеркивает, что, пребывая в «состоянии дикости», люди ссорились между собой гораздо меньше даже, чем современные крестьяне, не говоря уже о горожанах, придворных, королях, ненависть и конфликты между которыми так остры, что сельские раздоры не идут с ними ни в какое сравнение.

Происходили в «состоянии дикости» и войны - когда всему обществу приходилось обороняться. Тогда, выступая на защиту всех, каждый становился воином.

Таким образом, человек в эту эпоху не находился пи в какой материальной зависимости от других людей. Такова, так сказать, материальная свобода, которой располагали люди периода дикости. Но они были свободны также и духовно. Правда, их духовный мир был беден: они еще не умели рассуждать, не знали никаких нравственных правил, определяющих, какой поступок хорош, а какой - плох. Но не было у них и нелепого представления о всемогущем духе, управляющем миром и человеческими судьбами, об ожидающих их за гробом муках ада и радостях рая. Духовная свобода людей эпохи дикости заключалась прежде всего в том, что у них не было никаких религий.

Дешан допускает, что и в наши дни сохранились еще народы, пребывающие на стадии дикости, народы, живущие «без законов» и «без религии». «Их общество - это лишь скопление в местах, где охота и рыбная ловля (по не скотоводство и не хлебопашество) обильно удовлетворяют их потребности и где никому из них в отдельности ничего не принадлежит такого, что могло бы представить предмет зависти для соседа» («Отв. па вопр. 16»).

48

Материальной и духовной свободе людей пришел конец, когда на смену «состоянию дикости», не знавшему «морального зла» (социальной несправедливости), пришло общественное устройство, где «моральное зло» господствует, - «состояние законов» (etat de lois), состояние неравенства, в котором мы пребываем поныне. Превращение «состояния дикости» в «состояние законов» произошло при переходе от охоты и рыболовства к скотоводству и земледелию, когда из зародыша порока собственности, унаследованного людьми от их предков - зверей, развилась частная собственность и вследствие этого возникло неравенство между имущими, которыми первоначально оказались физически более сильные люди, в неимущими. Первые поработили вторых, установили законы, требующие покорности от порабощенных, и создали государство - силу, заставляющую неимущих подчиняться законам, безропотно сносить гнет имущих.

Таким образом, причиной социальной несправедливости и порочности людей («морального зла») является не природа человека, это причина не естественная, а общественная: «попытаемся вскрыть источник бесчисленных зол и недостатков нашего состояния законов. Не в злобности человеческой найдем мы его, а в самом порочном корне состояния законов - в моральном неравенстве и в собственности... для поддержки которых существуют законы» («Отв. на вопр. 10»).

Из-за возникновения «твоего» и «моего» много людей вовсе не трудится, и именно эти люди - собственники земель, а не те, кто их возделывает. Землепашцы не могут добыть себе пропитание, не могут обрабатывать землю без соизволения этих землевладельцев. В свою очередь и землевладельцы, и все прочие «искусственные сословия» могут жить лишь благодаря труду сословий полезных. Таким образом, в отличие от «состояния дикости» при «состоянии законов» возникает большая зависимость всех членов общества друг от друга, их связывают тесные материальные узы - «единение». А частная собственность, господствующая при «состоянии законов», напротив, разобщает людей. Она их разобщает в трех отношениях.

Во-первых, частная собственность разъединяет, отчуждает друг от друга людей в том отношении, что делает их индивидуалистами, эгоистами. «Господствующий ныне дух», пишет Дешан, располагает людей «к тому, чтобы интересоваться только своей особой и заботиться только о своей собственности» (прим. к «Отв. на вопр. 32»). Поглощенный заботой о своей собственности, человек становится равнодушным к благу общества.

49

Во-вторых, частная собственность разобщает людей, вызывая раскол общества на две группы сословий (etats): сословия сами по себе полезные (крестьяне и ремесленники) и искусственно созданные сословия (короли, духовенство, дворянство, судейские, финансисты и т. п.). Первые, составляя подавляющее большинство населения, содержат своим трудом все общество, а сами живут в крайней нищете. Нравственность в среде «полезных сословий» находится на уровне несравненно более высоком, чем в среде «сословий искусственных». Короли, господа и собственники имеют подданных, слуг и бедняков, за счет труда которых они живут и которыми они помыкают; но сами они ничего полезного не делают. А народ поглощен заботами, чтобы добыть себе пропитание, над ним совершается «тиранство», лишающее его счастья. Вражда сословий - порождение частной собственности.

Наконец, частная собственность имеет своим следствием разделение людей на различные народы, вражду между ними, нападения одних народов на другие, завоевание и порабощение одних народов другими. Людям мало того, что они истребляют друг друга на суше, пишет мыслитель, они построили корабли и ретиво истребляют друг друга и на море, а если им удастся создать такие устройства, которые позволят перенести войну также в воздух, то они не менее старательно станут истреблять друг друга и в воздухе.

В изображении эпохи дикости, в рассмотрении частной собственности как причины морального падения общества и всех социальных несправедливостей Дешан очень близок к Руссо. В дальнейшем между их воззрениями обнаруживается глубокое различие. В трактате «О причинах неравенства» цивилизованное общество - это общество, где правители нарушают законы, ставят на место законов, выражающих «общую волю», свой произвол, где правители смотрят «на самих себя как на собственников государства, которого первоначально были лишь слугами» («О прич. нерав.», стр. 99). Это состояние беззакония Руссо никогда бы не назвал «состоянием законов», как это сделал Дешан. Ведь Руссо считает, «согласно общепринятому мнению, возникновение политиче-

50

ской корпорации следствием договора народа с избранными им повелителями, договора, которым обе стороны обязуются соблюдать установленные ими законы» (там же, стр. 95 - 96). «Политическая корпорация», то есть государство, согласно общепринятому среди французских просветителей мнению, - установление разумное, в нем нет ничего порочного, противоестественного. Государство установлено добровольным соглашением, и если оно стало деспотическим, то вовсе не потому, что в его основе и в основе установленных вместе с ним законов лежит насилие, подавление свободы; напротив, люди создали и государство, и законы, «думая упрочить свою свободу», так как «даже мудрые видели, что нужно пожертвовать частью свободы для сохранения остальной» (там же, стр. 87). Без этой жертвы невозможна совместная жизнь людей-эгоистов. Деспотическим государство стало лишь потому, что одна из договорившихся сторон - правители - нарушила установленные договором законы, преследовавшие благо народное.

А Дешан рассматривает возникновение государства и законов как узаконение частной собственности, грозящее карой всякому, на нее посягнувшему. Естественное и разумное стремление людей воспользоваться благами, которые должны быть доступны всем, встречает преграду - законы, запрещающие пользование ими всем, кроме их владельцев. Сердце и ум людей, восклицает бенедиктинец, всегда возмущались нашим строем, постоянно совершающим насилия над разумом и естественными потребностями каждого из нас. Напрасно нас уверяют, будто законы указывают истинный путь умам и сердцам. Подавляя ум и самые естественные склонности людей, законы держат всех нас в рабстве. На насилие, совершаемое законами над людьми, люди, естественно, отвечают насилием. Действием законов, оберегающих неприкосновенность частной собственности, обусловливается безмолвный протест, превращающий большинство людей в воров, так как каждый пытается воспользоваться необходимым ему благом, несмотря на то что оно находится в собственности другого. Никакие обещания райских услад для тех, кто будет уважать право собственности, никакие угрозы адскими муками тем, кто это право нарушит, не помогают. Частная собственность - единственный источник преступлений, которые необходимо карать, так как, если оставлять их безнаказанными, количество преступлений еще больше возрастет. Такое положение дел коренится в общественном строе, с неизбежностью порождающем всевозможные преступления.

51

Этот строй - «состояние законов» - есть строй насилия, строй рабства, в основе которого с самого начала лежало «право сильнейшего». И своим возникновением, и своим существованием законы обязаны не общественному договору, а насилию: любой закон - это закон, насильно навязанный одними людьми другим людям. Людям, конечно, внушают, что законы преследуют благо всех людей и их объединение. Ведь если бы всем стала известна правда, состоящая в том, что законы разъединяют нас и приносят нам одни лишь бедствия, то люди сразу уничтожили бы все законы.

То, что, критикуя государство, «Истинная система» обычно упоминает о королях, отнюдь не следует понимать в том смысле, что критика эта направлена лишь против абсолютизма или монархической формы правления. Дешан дает ясно понять, что само положение, при котором каждый подданный - ничто перед лицом постоянно совершаемых над ним насилий, а король, правитель - все (ибо он-то и совершает эти насилия), является великим бедствием «и тогда, когда он один, как это имеет место в монархиях, и тогда, когда их много, как это имеет место в республиках» («Мор. расc.», ч. 1, IV).

Механизм, посредством которого осуществляется власть правительства, должен быть скрыт от взоров тех, над кем эта власть осуществляется. Этот механизм прежде всего включает в себя натравливание одних подданных на других, одних сословий на другие, одних народов на другие. Поэтому узы, соединяющие людей, имеют своим результатом лишь то, что они друг друга ненавидят, притесняют, уничтожают.

Единение людей при «состоянии законов» изображается в «Истинной системе» в виде мрачной картины: люди - это совершающие скорбный путь каторжники, которые скованы между собой цепями, и поэтому любое движение одних вынуждает двигаться других; а над их головами занесена постоянно грозящая им ударами палка.

52

«Палка» - армия, которую держат под предлогом необходимости защиты от соседних государств, но этот предлог - ложь. Мир между государями давно бы наступил, если бы каждому государю не приходилось никого опасаться, кроме соседей. Но его страшат его собственные подданные; их свободу он постоянно подавляет, и их покорности он может добиться только силой. Единственное назначение армии - держать народ в подчинении властям и в повиновении законам.

Но уже давно, еще до возникновения письменности, обнаружилось, что установленные людьми законы, даже поддерживаемые силой оружия, не могут быть достаточно прочными. Ведь испытывающие гнет законов люди легко могут сообразить: то, что людьми установлено, людьми же может быть и отменено. Если бы люди считали, что «состояние законов» есть строй, являющийся делом рук человеческих, то оградить этот строй от уничтожения могло бы только насилие. А покоясь лишь на насилии, «состояние законов» рано или поздно было бы уничтожено людьми, возмущенными совершаемыми над ними несправедливостями и подавлением их свободы: физической силе необходима санкция, чтобы покорить сердце и ум; лишь порабощение сознания людей может сделать прочным «состояние законов». Вот почему на определенной ступени развития общества, говорит Дешан, возникла настоятельная необходимость приписать созданным людьми законам и государству божественное происхождение, внедрить в сознание общества веру в бога, требующего от людей, чтобы они соблюдали законы и подчинялись властям. Частная собственность, социальное неравенство и охраняющее их насилие - законы и государство - вот подлинный источник религии.

Эта концепция коренным образом отличается от взглядов просветителей, занимавших самую радикальную позицию в отношении религии. Гольбах считал, что религия подрывает государство, попирает законы: согласно же «Истинной системе», религия не только полезна государству и законам, но последние существовать без религии не могут. Ведь духовенство, говорит Дешан, во все времена учило, что всякая власть от бога: «все религии, все без исключения... существуют только в силу состояния законов», частной собственности и неравенства («Отв. на вопр. 9»).

53

Словесное осуждение частной собственности и неравенства со стороны религии лицемерно. И богачи, и государи знают: как бы ни нападали священнослужители на социальное зло, на деле религия это зло поддерживает и освящает. Отдельные высказывания известных церковных авторитетов (Иоанна Златоуста и др.) против «моего» и «твоего» вовсе не имеют своей целью уничтожение частной собственности: ее уничтожение означало бы уничтожение религии. Дешан приводит выдержку из проповеди епископа, где сначала превозносится общность имуществ и осуждается неравенство, а затем говорится, что восстановить полностью социальное равенство значило бы предпринять чрезмерное и проповедовать мораль, ненавистную богачам. Поэтому епископ рекомендует ограничиться милостыней. Своим бережным отношением к богатым и сильным мира сего, говорит по этому поводу бенедиктинец, христианское милосердие недвусмысленно показывает, что на самом деле оно опора их богатства и власти. Когда же религия рекомендует богачам подавать милостыню, она просто советует им спасти свою шкуру, ибо если они милостыни подавать не будут, то им не избежать расправы со стороны бедняков: рекомендовать милостыню вместо того, чтобы требовать мер, ведущих к уничтожению необходимости в милостыни, - значит поддерживать неравенство.

В этой связи любопытна реакция Дешана на сделанное Мантуанской академией объявление, что она наградит премией лучшее «Изыскание причин преступности и указание средств ее искоренения, если такое возможно». Преступность - в свете основных идей «Истинной системы» - неизбежное порождение «состояния законов», в том числе и необходимой принадлежности этого «состояния» - религии. Искоренить преступность можно, лишь ниспровергнув это общественное устройство, а следовательно, и религию. Дешан в связи с этим заявляет, что уничтожение причин преступности, которого добивается эта Академия, повлекло бы за собой гибель христианства.

Чтобы понять отношение Дешана к атеизму просветителей, достаточно вспомнить, что, как бы велики ни были разногласия среди этих мыслителей, в одном они были единодушны - в признании необходимости частной собственности, государства и законов. Как бы ни бранил автор «Истинной системы» Гольбаха и его единомышленников при обсуждении вопросов общефилософских, он признает их заслуги «в раскрытии - подчас удачном -

54

того в точности общего, что есть во всех физических отдельных существах, в раскрытии законов, свойственных всем им в одинаковой мере, и в приложении всех этих метафизических (а не физических, как их называет автор «Системы природы»...) законов к особенностям человека» («Отв. на вопр. 22»), в результате чего эти «атеисты справедливо говорят, что человек той же природы, что и остальные отдельные существа» (там же). Но когда речь заходит о религии, тон бенедиктинца меняется. Вы, говорит он, обращаясь к философам, хотите сохранить основы этого строя: частную собственность, неизбежные ее следствия - социальное неравенство, поддерживающее их насилие государство с его законами, сохранить строй, делающий большинство людей безнравственными и несчастными. И в то же время вы боретесь с религией, разоблачаете ее лживость и несовместимость с подлинной нравственностью и уверяете, что, как только на тронах окажутся порядочные люди и атеисты, религия исчезнет, а люди станут высоконравственными и счастливыми. Но это значит бороться со следствием, вместо того чтобы бороться с причиной. Не только об уничтожении «морального зла», но и об уничтожении религии не может быть и речи, пока существует «состояние законов», которое с неизбежностью рождает веру в бога и без уничтожения которого эта вера исчезнуть не может.

Что же касается заявлений Гольбаха и его единомышленников о том, что избавление от религии и счастье людям принесет просвещенный монарх, то бенедиктинец выражает уверенность, что противник религии, очутившись на троне и «отменив» религию, вскоре вынужден был бы ее восстановить, убедившись на собственном опыте, что власть, не опирающаяся на религию, не может быть прочной.

В своей опубликованной работе «Голос разума» Дешан старается прикрыть смелые утверждения, которых она полна, лояльными заявлениями; они должны, по его представлению, усыпить бдительность католических ортодоксов. Но делает он это крайне неуклюже. В книге, где ложность и вредность всех религий в свете разума доказываются весьма обстоятельно, содержатся заверения в том, что автор любит религию (!) и даже что разум на стороне религии. Наряду с решительными заявлениями о том, что уничтожение религии - необходимое

55

условие торжества «великих заветов морали», в этой книге можно прочесть, что, борясь против религии при сохранении «состояния законов», философы подрывают мораль, основой которой при этом состоянии является-де религия. В этой книге решительно утверждается не только что религия есть пагубная для людей ложь, но и что все существующие общественные и политические институты порочны и подлежат ликвидации. Тем не менее Дешан здесь сурово отчитывает автора «Системы природы» за то, что свои антирелигиозные мысли он вместо того, чтобы сообщить на ухо сыну или надежному другу, опубликовал в книге, которую наряду с ничтожным числом порядочных людей прочтут люди безнравственные, составляющие подавляющее большинство. Проникнув в их умы, столь смелые идеи могут вызвать революцию. И это заявляется в книге, в которой доказывается необходимость ликвидации частной собственности, сословных привилегий, королевской власти, всякого государства, всякой церкви; в книге, которую смогут читать, конечно, не одни только порядочные люди.

Кричащие противоречия между основными положениями «Истинной системы», с одной стороны, и лояльными заявлениями ее автора, афишируемой им враждебностью по отношению к современным ему философам - с другой, - вот чем на деле оказались наивные и беспомощные попытки Дешана писать «иносказательно».

Но горячность, с которой Дешан нападает на просветителей, нельзя свести лишь к его неумелым попыткам лукавить. Он действительно относился к ним резко критически. Для них частная собственность - краеугольный камень общества, основанного на разуме. Этот взгляд разделял даже Руссо, показавший, что частная собственность - источник неравенства и всех социальных зол. Дешан не только доказывает, что эта собственность отравляет материальную жизнь людей и губит их в нравственном отношении, но и опровергает аргументы, выдвигавшиеся в пользу тезиса, что право собственности - «естественное право человека», что оно ему «от природы» принадлежит.

56

Порок собственности, говорит Дешан, можно назвать естественным, имеющим свой источник в природе, лишь если иметь в виду диких, необщественных животных, которым этот порок свойствен. «Порок собственности содержится в звериной природе» (dans la nature brute) («Mop. pacс.», ч. 1, VI). Это «порок дикой природы» (там же), и естественно, что на заре человеческой истории, когда люди только что выделились из среды диких животных, в них еще сохранились некоторые черты дикости. На этой стадии имелась у людей в незначительных размерах и звериная склонность к собственности. Но никакой сколько-нибудь существенной роли в их жизни она не играла. Поэтому в отличие от диких животных у людей в «состоянии дикости» частной собственности не было. Когда же, не отдавая себе отчета в том, какие их из-за этого постигнут беды, люди допустили до того, что склонность, унаследованная ими от диких животных, разрослась и превратилась в основное отношение между ними - в частную собственность, - наступило «состояние законов». Господствующая в современном обществе частная собственность - это не человеческая, а звериная особенность этого общества.

Надо различать природу необщественную, или дикую, и природу общественную - человеческую. Первая - источник частной собственности, вторая ей противоречит. Поэтому совершенно лишены оснований попытки оправдать «порок собственности» ссылкой па наличие этого порока у животных: ведь во всем остальном люди отнюдь не желают быть похожими на зверей.

Опровергается в «Истинной системе» и другой довод сторонников этой собственности, гласящий, что, возделав участок земли, человек тем самым приобретает естественное право собственности на этот участок. Это считают естественным, возражает Дешан, лишь при «состоянии законов». А при «состоянии нравов», когда земля - общее достояние всех, когда все сообща ее возделывают и сообща пользуются плодами трудов своих, попытка кого-либо возделывать участок земли лишь для себя, попытка объявить этот участок своей собственностью и оградить его рвами противна природе, противна разуму.

Известен старый взгляд (получивший особое развитие в XVI - XVII вв.), согласно которому в естественном состоянии человек человеку волк. С этой точки зрения только весьма могущественное государство может силой заставить человека сменить безнравственный образ действий, достойный лишь зверей, на образ действий нравственный, разумный, перейти от состояния дикого, где

57

происходит война всех против всех, в состояние общественное, где эгоизм и звериные инстинкты индивида обузданы законами. Просвещение своим острием направлено против чрезмерной власти государства, против деспотизма правителей, заменяющих законы произволом. От этого произвола просветители хотят оградить человека, рассматриваемого и ими как эгоиста, хотя и не лишенного альтруистических чувств. Но и просветители полагают, что добродетель внушает людям правительство посредством основанных на разуме законов; их нарушение карается, заслуги перед обществом награждаются; ведь и в противном разуму государстве пороки населения имеют своей причиной порочность правительств. Тезис, согласно которому нравственность внедряется посредством государства (хотя и просвещенного) и неравенства (хотя и по заслугам), остается.

Дешан - решительный противник этой концепции. Дикие, необщественные животные, говорит он, существуют метафизически (в том, что в них общего с прочими фрагментами мира) и физически (в том, что их отличает от прочих фрагментов мира). Для них естественно, что из-за физического неравенства сильные обижают слабых, господствуют над ними. Великим несчастьем людей было то, что они перенесли присущие диким животным неравенство и отношения господства и подчинения в свое общество, природе которого они противны, ибо человек существует не только метафизически и физически, но и «морально», то есть социально: он - член общества. А общество с той целью и возникло, чтобы положить конец неравенству и отношениям господства и подчинения. Человеческое общество прежде всего тем отличается от скопления диких животных, что в нем слабый поставлен на одну доску с сильным, в то время как среди животных сильный всегда господствует над слабым. Таким образом, для людей, существ общественных, естественны совсем иные отношения, чем те, какие царят в мире животных. Основу общества образует «моральное равенство», под которым Дешан разумеет такое состояние, когда все люди находятся в одинаковом имущественном положении, все занимают одинаковое положение в обществе (все «равно сильны»), ни один не подчиняет себе другого и ни один не делает другому того, чего не хотел бы, чтобы делали ему.

58

Таков «естественный моральный закон», не придуманный людьми, а объективно лежащий в основе общественной жизни. Он не имеет ничего общего с теми законами, которые люди выдумали, чтобы защищать свою собственность и порабощать себе подобных. Но закон этот не является естественным в строгом смысле слова. Закон естественный в строгом смысле - это такой закон, от которого отклониться невозможно. А соблюдение «естественного морального закона» требует осознания его людьми. При возникновении «состояния законов» люди его не осознали и перенесли в свою жизнь господствующие у зверей неравенство и отношения господства и подчинения. При этом в обществе из-за частной собственности и законов физическое неравенство превратилось в неравенство «моральное» (социальное), принесшее во много раз больше зла, чем физическое неравенство в мире диких животных.

Философы это зло поддерживают: они уверяют, будто имущественное неравенство - явление неизбежное, а некоторые из них показывают, что это неравенство - явление полезное. Единственный философ, осудивший имущественное неравенство, - Руссо настаивает на сохранении «моего» и «твоего», а это с неизбежностью порождает имущественное неравенство. Защита имущественного неравенства есть защита угнетения и порабощения одних людей другими: ведь это угнетение и порабощение - неизбежное следствие имущественного неравенства. Философов поэтому следует заклеймить как тех, кто оправдывает и поддерживает самое отвратительное, что есть в нашем обществе, - угнетение человека человеком.

«Человек нуждается в законе - без устали повторяют нам наши моралисты - в том смысле, что он нуждается в оковах» («Mop. paсс.», ч. 1, X) - именно такова позиция просветителей. Просвещенное правительство должно установить мудрые законы и силой принудить подданных соблюдать их: только силой можно заставить людей-себялюбцев стать добродетельными. Их эгоизм здесь постулируется как явление для общества неизбежное.

Лестер Крокер пишет, что коммунизм и анархизм у Де-шана, так же как у Мелье и других утопистов XVIII в., есть «результат их убеждения в том, что человек от природы добр. С другой стороны, Руссо держался иного направления и наметил идеал государства, являющегося

59