Часть 9.

3. «Послушай, - внезапно сказал он, - такая игра бессмысленна». Она стала бессмысленной не только для В, но и для А, бессмысленной с точки зрения самой иг­ры. Так затруднение стало более серьезным.

Казалось, что он подумал - он, конечно, так не ду­мал, а только чувствовал: «Нам обоим бессмысленно играть таким образом. Игра требует какой-то взаимности. Подобное неравенство не соответствует игре. Игра стано­вится настоящей игрой только в том случае, если у обоих есть надежда на успех. Если нет такой взаимности, то игра теряет смысл, становится отвратительной для того или другого, да и для обоих; без взаимности это уже не игра - просто один тиран гоняет свою жертву по пло­щадке».

4. Затем выражение его лица изменилось. Казалось, что он с трудом пытается что-то понять, начинает что-то медленно осознавать и затем говорит: «Наша игра какая-то странная. Я ведь вполне по-дружески к тебе отно­шусь...» У него возникло смутное представление о том, что взрослый назвал бы «амбивалентностью игры»: с од-

204

ной стороны, так приятно играть вместе в хорошую игру, быть добрыми друзьями; с другой - это стремление вы­играть у противника, победить его, сделать его победу невозможной, которое в некоторых обстоятельствах мо­жет казаться или действительно стать явной враждебностью.

5. Потом был сделан смелый, свободный и глубоко по­следовательный шаг. Он пробормотал что-то вроде: «Не­ужели?..» Он явно хотел обратиться непосредственно к неприятности, честно и прямо обсудить ее. Я толкую это «Неужели?» как «Неужели враждебность необходима, если она портит все хорошее в игре?». Здесь возникает практическая проблема: «Как я могу изменить это? Не­ужели нельзя играть не друг против друга, а...» Его лицо оживилось, и он сказал: «У меня идея, давай будем играть так: давай посмотрим, как долго мы сможем удер­жать волан в воздухе, и подсчитаем, сколько раз он пе­рейдет от меня к тебе, не падая. Каким может быть счет? Как ты думаешь, 10 или 20? Мы начнем с легких подач, а затем будем делать их все более сложными».

Он говорил весело, как человек, который сделал ка­кое-то открытие. Для него, как и для B, это было новым.

В с радостью согласился: «Отличная мысль. Давай». И они начали играть. Характер игры совершенно изме­нился; они помогали друг другу, действовали заодно, упорно и весело. А больше не проявлял ни малейшего стремления обмануть В; конечно, его удары становились все более сложными, но он сознательно по-дружески вы­крикивал: «А более сильный удар возьмешь?»

Спустя несколько дней я увидел, что они опять игра­ют. В играл значительно лучше. Это была настоящая игра. Судя по его дальнейшему поведению, А действи­тельно приобрел некоторый жизненный опыт. Он открыл, постиг что-то, выходящее за рамки решения маленькой проблемы, возникшей в игре в бадминтон.

Со стороны это решение само по себе может пока­заться не слишком значительным. Я не знаю, одобрили ли бы его специалисты по игре в бадминтон или теннис 1.

1 Я знаю шахматистов, которые очень огорчаются, когда пре­красные комбинации разрушаются в результате какой-нибудь слу­чайной глупой ошибки. Они ненавидят такие ошибки, независимо от того, кто делает ошибку. У некоторых есть привычка - horribile dictu для экспертов - исправлять такие ошибки. Почему? Они лю­бят хорошую игру; они не хотят выигрывать благодаря глупой

205

Это неважно. Для этого мальчика такое решение было не простым делом. Оно предполагало переход от поверхност­ной попытки избавиться от затруднения к продуктивному рассмотрению фундаментальной структурной проблемы 1.

Какие шаги привели к этому решению? Конечно, ког­да рассматриваешь один-единственный случай, фактиче­ских оснований для выводов еще очень мало. Однако по­пробуем все-таки сформулировать основные пункты.

Сначала А считал центром структуры ситуации свое «я» (рис. 105). В его мышлении и действиях значение, роль, функция B, игры, затруднений и других элементов ситуации определялись по отношению к этому центру. В этом случае В был лишь неким лицом, в котором нуж­дался А, чтобы играть; поэтому, отказавшись играть, В

Рис. 105

оказался «нарушителем». Игра была «чем-то таким, где я проявляю свои способности, где я выигрываю». В пред­ставляет собой барьер, стоящий на пути эгоцентрических побуждений, векторов, поступков А.

А не настаивал на этой односторонней, поверхностной точке зрения. Он начал понимать, как представлял себе данную ситуацию В (рис. 106). В этой по-иному центриро­ванной структуре он воспринимал себя как часть, как иг­рока, который не самым лучшим образом обращается с другим игроком.

ошибке противника. Иногда они даже готовы сотрудничать, чтобы сделать игру более совершенной.

Вообще говоря, я полагаю, что кооперативных игр творческого характера должно быть больше, чем игр, основанных на принципе соперничества.

1 Это предложение никоим образом не является разумным в любых условиях. Если бы А был хулиганом, стремящимся только к тому, чтобы достичь преимущества, желающим любой ценой до­биться победы, даже гордящимся причиненной В болью, то упомя­нутое предложение к B не имело бы никакого смысла. В таком случае было бы уместно противоположное - прекратить игру или потренироваться для настоящей схватки.

206

Рис. 106 Рис. 107

Позднее центром становится сама игра, ее целостные свойства и требования (рис. 107). Ни А, ни В теперь не яв­ляются центром, оба рассматриваются с точки зрения игры.

Рис. 108

Логически А (его самосознание) меняется с измене­нием позиции (рис. 108) 1, иными становятся и другие элементы, динамические требования, векторы реальной ситуации. Ясно, что первоначальная игра отличается от «хорошей игры».

Но что в структуре самой игры является источником затруднения? В хорошей игре существует тонкое функ­циональное равновесие: с одной стороны, приятное время­препровождение, дружеские отношения, с другой - стрем­ление выиграть. Более глубокие установки, чем простые внешние правила честной игры, делают возможным это тонкое равновесие, определяют различия между хорошей игрой и жестокой борьбой или соревнованием, короче,

2 См.: Wertheimer M. On truth. - "Social Research", 1934, vol. 1, p. 135-146.

207

делают игру игрой. Это равновесие является психологиче­ски очень хрупким, оно легко может исчезнуть - как это и произошло в данной ситуации.

Моменты «против», «стремление выиграть», которые имеют место в хорошей игре, приобретают уродливые черты, не соответствующие больше игровой ситуации. Поэтому возник вектор: «Что можно сделать? И сделать немедленно?» Вот причина затруднений. «Можно ли до­браться до сути ситуации?» Это приводит к рассмотрению структуры 11.

Структура Iа ?? или, точнее, в случае с мальчиками

Структура Iб -? ? трансформируется в

Структуру II от соперничества к сотруд­ничеству;

от «я» против «ты» к «мы». А и В как части общей структуры здесь уже не те, что в структуре I, они явля­ются не противниками, каждый из которых играет толь­ко за себя, а двумя людьми, сотрудничающими ради об­щей цели.

Все элементы ситуации коренным образом меняют свой смысл. Например, подача не означает больше сред­ство выиграть у В, сделать невозможной ответную пере­дачу. В ситуации I игрок доволен, если он выигрывает, а другой проигрывает; но сейчас (II) игроки радуются каждому хорошему удару.

Последующие шаги свидетельствуют о переходе к рас­смотрению проблемной ситуации с точки зрения ее до­стоинств, а не с точки зрения той или иной стороны или простой суммы обеих сторон. Решение возникает, когда осознается структурное нарушение; тогда оно приобрета­ет более глубокий смысл. Напряжение не преодолевает­ся чисто внешними средствами, скорее новое направле­ние векторов обусловлено основными структурными тре­бованиями, ведущими к действительно хорошей ситуации. Возможно, вы считаете, что я прочел в умах мальчиков слишком многое. Я так не думаю. Возможно, вы слишком мало знаете о том, что может происходить в головах мальчиков.

Кратко подчеркнем следующее:

208

операции перецентрирования: переход от односто­роннего видения к центрированию, диктуемому объектив­ной структурой ситуации;

изменение смысла частой - и векторов - в соответ­ствии с их местом, ролью и функцией в данной струк­туре;

рассмотрение ситуации в терминах «хорошей струк­туры», в которой все соответствует структурным требо­ваниям;

стремление сразу перейти к сути, честно рассмот­реть проблему и сделать соответствующие выводы.

Я хочу заметить, что черты прямолинейности, чест­ности, искренности, видимо, не являются второстепенны­ми в таком процессе. Вообще говоря, точка зрения, со­гласно которой мышление рассматривают только как интеллектуальную операцию и полностью отделяют ее от человеческих установок, чувств и эмоций - «потому что эти темы принадлежат к другим главам психологии», - является весьма искусственной и узкой. Это становится особенно ясным в нашем примере, в переходе от слепого эгоцентрического видения с присущими ему эмоциями к последующим шагам. Но даже те процессы, которые, по-видимому, являются чисто интеллектуальными, предпо­лагают определенную установку человека - некую готов­ность рассматривать проблему, делать это открыто, чест­но и искренне. Хотя я только кратко упоминал этот факт в предыдущих главах, он, видимо, играет важную роль во многих случаях продуктивного мышления, и даже в на­ших элементарных геометрических задачах.

Возможно, конечно, что определенное решение нахо­дится тогда, когда субъект занимает как раз противопо­ложную позицию, когда он пытается действовать в дан­ной ситуации обманным путем или грубо нарушить ее требования. Но здесь такие факторы не просто со­провождают «интеллектуальные операции», скорее сама природа операций, их генезис и развитие глубоко связаны с отношением человека к проблеме и ее решению. Хит­рость и дух деспотизма, видимо, не лучшая установка в продуктивном мышлении, хотя иногда они и могут при­вести к практическому успеху и тем самым оказаться на короткое время и в ограниченных масштабах эффектив­ными.

С этими вопросами связан еще один момент, который, по всей видимости, имеет чрезвычайно важное значение

209

для правильного понимания продуктивного мышления как в теоретическом, так и в практическом плане. Это переход от первой стадии, когда субъект просто хочет достичь определенной цели - когда его мысли полностью сосредоточены на этой цели, - к следующей, когда векто­ры, операции, действия концентрируются вокруг более фундаментальных требований ситуации. Когда субъект видит только эту цель и полностью руководствуется жела­нием достичь ее, он в каком-то смысле может стать прак­тически слепым. Часто он должен сначала забыть то, чего он хотел раньше, чтобы почувствовать требования самой ситуации. И тогда, в лучшем случае, его установка будет больше похожа на установку врача или мудрого настав­ника, чем на установку умного и властолюбивого побе­дителя или агрессора.

Этот переход является одним из самых значительных моментов многих подлинных процессов мышления. Роль чисто субъективных интересов личности в действиях че­ловека, на мой взгляд, сильно переоценивается. Настоя­щие мыслители забывают о себе в процессе мышления. Главные векторы в подлинном мышлении часто не свя­заны с «я» и личными интересами, скорее они представ­ляют структурные требования данной ситуации 1. Когда же такие векторы все-таки относятся к «я», то это «я» не является центром субъективных устремлений.

Конечно, этот переход может осуществляться в на­правлении более глубоких требований самого «я». Иногда наблюдается счастливое совпадение требований проблем­ной ситуации с реальными глубокими потребностями «я», как в случае с нашими мальчиками.

Это был только скромный небольшой рассказ. Однако некоторые его моменты, как, например, существенный прогресс, который произошел в связи с изменением цен­трирования, свидетельствуют о чрезвычайно важных воз­можностях 2 людей, человеческого общества.

Удивительные изменения происходят иногда с людь­ми; например, очень пристрастный человек становится членом жюри, или арбитром, или судьей, и его действия свидетельствуют о переходе от предубеждения к честному

1 См.: Levy E. Some aspects of the schizophrenic formal dis­turbance of thought. - "Psychiatry", 1943, vol. 6, p. 55-69.

2 См.: Wertheimer M. A story of three days. - In: Anshen R. N. (ed.). Freedom: its meaning. New York, Harcourt, Brace, 1940, p. 555-569.

210

стремлению решать обсуждаемые проблемы справедливо и объективно. Именно в этом может состоять идея усо­вершенствования правосудия.

Центрирование - то, как мы рассматриваем части, отдельные элементы ситуации, их значение и роль по от­ношению к центру, сути или корню, - является наиболее важным фактором в мышлении. Традиционная логика и психология пренебрегали проблемами центрирования. Мощные силы действуют в ходе центрирования, в ходе - или в попытке - рассмотрения действительного центра той или иной ситуации; но они в равной степени сильны и в случаях слепого, принудительного или волевого децентрирования, столь эффективно используемого в неко­торых видах политической пропаганды. Хотя многие мощ­ные силы препятствуют правильному центрированию, лю­ди совсем не хотят быть слепыми, они стремятся к правильному, справедливому центрированию ситуаций в соответствии с природой объекта и объективными струк­турными требованиями.

Что же касается понятия центрирования, то тут, види­мо, молчаливо признается, что адекватное центрирование и его последствия для объективности и справедливости являются чрезвычайно важными. Иначе почему же невер­ное центрирование тем сильнее маскируется и выдается за истинное и справедливое, чем меньше оно является таковым?

II

Как это выяснилось в примере с бадминтоном, в про­цессе перецентрирования происходит довольно много ин­тересного. Некоторые основные моменты станут яснее, если мы рассмотрим сейчас более простую историю.

Я навещал одну семью. Дочь пришла домой, и меня познакомили с ней. Отец спросил ее, как она провела день. Она ответила, что было много работы, но что у нее все прекрасно. Я спросил: «Вы работаете?» «Да, - отве­тила она. - Я работаю в одной фирме». «Это крупная фирма?» «Пожалуй, - сказала она, - в конторе много народу. Я имею дело непосредственно с м-ром A, м-ром В и м-ром С, которые часто подходят к моему столу, задают вопросы, приносят письма и т. д. В конторе рабо­тают и другие люди, с которыми я непосредственно не общаюсь. М-р А имеет дело с м-ром D, м-р В - с м-ром E, а м-р С - с м-ром F. D и Е так же связаны друг с другом,

211

как и E - с F. Таким образом, кроме меня, в конторе шесть человек».

Я спросил: «Вы начальник?» «Нет», - ответила она. «Вы отдаете кому-нибудь распоряжения?» - «Да. Иногда я отдаю распоряжения м-ру А и м-ру С. Я получаю ука­зания от м-ра В, м-р D получает их от м-ра Е, м-р E - от м-ра, В, а м-р F - от м-ра Е». (У нее, видимо, был логи­ческий склад ума, и она пыталась рассказать мне все, что знала.)

Чего-то мне недоставало - полагаю, что и читателю тоже, - и я сказал: «Я все еще ничего не знаю о людях в вашей конторе». «Но я ведь рассказала вам все», - от­ветила она. Я, однако, оставался в неведении. Вдруг я сказал - это было догадкой: «Таким образом, м-р В - ваш начальник, и вы непосредственно подчиняетесь ему, так же, как и м-р Е?» «Да», - подтвердила она.

В ее представлении о своей конторе присутствовали все отношения, и тем не менее она не смогла создать яс­ной картины. Большинство людей, если бы им задали такой вопрос, начали бы примерно со следующего: «Я ра­ботаю непосредственно под руководством В, как и м-р Е». И возможно, добавили бы: «У меня и у м-ра Е находятся в подчинении по два человека, которым мы отдаем рас­поряжения». И может быть, продолжили бы: «Двое из них иногда имеют дело друг с другом». Это было бы разумным описанием; оно дало бы ясное представление о структуре данной конторы. Но эта девушка перечислила людей и отношения между ними в путаной последователь­ности, которая фактически игнорировала структуру дан­ной ситуации; все, за исключением последнего туманного заявления во втором описании, она сконцентрировала во­круг себя.

Это - невинный пример глупой установки в жизни и мышлении, которая часто оказывает сильное влияние на формирование взглядов и поступков человека.

Конечно, это могло быть просто неудачным описани­ем, но из последующих замечаний и поведения девушки я понял, что такова была ее реальная установка. Некоторое время спустя я встретил одного из ее сотрудников испро­сил, как у нее идут дела. «Очень хорошо, - сказал он, - она прекрасный человек. Но мы не уверены, что она про­работает у нас долго. Она странно относится к другим людям и даже к своей работе. Кажется, что она относит все происходящее к себе, как будто она всегда является

212

центром ситуации, даже в деловых вопросах, когда никто о ней лично не думает. Это нехорошо для дела».

Чрезмерное самоцентрирование является известным симптомом психопатологического состояния, которое часто ведет к опасным последствиям как в личной, так и в об­щественной жизни 1. Самоцентрирование отнюдь не являет­ся общей, естественной установкой, как предлагают нам считать некоторые влиятельные умы нашего времени.

Посмотрим внимательнее, что сделала девушка в сво­ем описании. Схематично это можно представить так:

Первое описание

Рис. 109

Эта схема очень похожа на то, как логик представил бы список связей в сети отношений. Он выразил бы отно­шения Ego r X и т. д. следующим образом:

Ego А AD

DE

Egо В ВЕ

EF

Еgo С CF

Рис. 110

Если попросить кого-нибудь начертить схему, которая соответствовала бы данному девушкой описанию, то она выглядела бы следующим образом:

1 См.: Wertheimer M. ?ber Gestalttheorie. Erlangen, Philo­sophische Akademie, 1925. См. также: Ellis W. P. Op. cit. Selection 1; L e v у E. Op. cit., p. 59-69; Schulte H. Versuch einer Theorie der paranoischen Eigenbeziehung und Wahnbildung. - "Psychologi­sche Forschung", 1934, vol. 5, S. 1-23.

213

Рис. 111

Ego («я») выступает в ней как центр. Ничто не ме­няется, если прибавить две линии от D к E и от E к F. Некоторые также могут спросить: «А разве нет еще со­единительной линии от F к D?»

Рис. 112

Второе описание

В этом описании девушка определяла отношения, ука­зывая их направления. Но теперь список представляет собой настоящий клубок таких направлений:

Рис. 113A Рис. 113B

214

Если мы представим это в виде графа, то получим:

Рис. 114

В этот момент обычно что-то происходит с теми, кто смотрит на эту схему. Им начинает казаться, что она «неправильно начерчена», «искажена». И тогда они при­дают ей форму, которую мы сейчас покажем.

Третье описание

Как схема, так и граф адекватного описания выгля­дят совершенно иначе:

или в виде сети отношений

Рис. 115 Рис. 116

Граф имеет следующий вид:

Рис. 117

215

что дает совершенно другую картину с четким центриро­ванием вокруг В.

Четвертое описание

При определении направлений схема приобретает сле­дующий вид:

Рис. 118А Рис. 118Б

или

Рис. 119

Теперь все структурно ясно; нет путаницы, как в пре­дыдущих описаниях, схемах и графах. Девушка действи­тельно отметила все существующие отношения, но сдела­ла это в виде весьма беспорядочной нецентрированной совокупности. Первое и второе описания и соответствую­щие графы противоречат объективной структуре ситуации: они игнорируют, разрушают, неправильно ее центриру­ют. Нечего возразить против того, что описание начина­лось с ?g?, но в разумном описании нельзя все, что отсю­да следует, концентрировать вокруг ?g?. Напротив, сле­дует рассматривать и описывать ?g?, учитывая его (вто­ростепенное) место в структуре.

Если читатель сравнит первый и второй графы с третьим и четвертым, то он поймет, что я имею в виду, когда говорю, что на первом и втором графах последова­тельность, группировка и центрирование не адекватны

216

структуре. Но посмотрим более внимательно: если мы хотим охарактеризовать место, роль и функцию различ­ных частей картины, то можем в первом приближении поступить так, как логики характеризуют элементы и ли­нии связей в сети отношений. Имплицитное определение точек по их относительным местам в сети, в терминах числа отношений (г) к ближайшим (P1), к более далеким (PII) точкам и т. д., в нашем примере дает следующую схему:

B Еgо, ? А,D,С,F.

r. P. Г. Р. r. P. г. Р. r. P. г. Р.

I 2 2 3 3 2 2

II 4 4 3 3 3 3

III 2 - 2 - 1 -

Рис. 120

Рис. 121

тогда как первое описание дает:

Рис. 122

Если мы обозначим индивидов трех классов буквами ?, ?, ?, то получим:

217

в первом описании и в третьем описании

Рис. 123 Рис. 124

Что касается отношений, то мы получим:

в первом описании в третьем описании

Рис. 125 Рис. 126

Мы придем к аналогичному результату, если примем во внимание направленный характер отношений во вто­ром и четвертом описаниях.

Мы обнаружили, что в этом примере есть три вида людей: можно назвать их начальником, секретарями и клерками. Концентрируясь в группировках первого и вто­рого описаний вокруг Еgо, они оказываются смешанными» В соответствующих схемах в качестве членов одной груп­пы выступают два клерка и один начальник, а в качест­ве членов другой - два клерка и один секретарь; один секретарь - наша девушка - отдельная единица слева, тогда как другой секретарь является членом тройки спра­ва. Аналогично обстоит дело с отношениями: с левой сто­роны схемы отношений (с. 213-214) у нас есть два отно­шения между секретарем и клерками, одно - между секре­тарем и начальником; правее - два отношения между клерками, одно между начальником и секретарем; спра­ва - два отношения между секретарем и клерками.

Напротив, все находится в полном, обозримом, без­упречном порядке, когда мы обращаемся к третьему

218

и четвертому описаниям и соответствующим схемам (с. 215-216). Отправной пункт - начальник, затем идут два секретаря и, наконец, четыре клерка. Первые два отно­шения - это отношения между начальником и секретаря­ми, затем отношения между секретарями и клерками и, наконец, отношения между клерками.

Короче говоря, первое и второе описания с точки зре­ния отдельных элементов являются в общем-то коррект­ными и во всех отношениях полными, но они вводят цен­трирование и группировку, не соответствующие структу­ре и искажающие логическую иерархию ситуации. Они объединяют людей с различными ролями и функциями и позволяют считать различными по месту в структуре людей, которые таковыми не являются. Принадлежащее девушке субъективное описание, то есть описание, не учитывающее ее второстепенного положения, искажает структуру; в нем девушке не удалось отразить структур­ное значение частей.

То, что мы сейчас сказали относительно различия между неправильно центрированным и структурно адек­ватными описаниями, имеет силу даже тогда, когда си­туация характеризуется в терминах неявных определе­ний, числа отношений и т. д. (И все же суть дела заклю­чается не в определенности классов, выраженных в этих терминах. Читатель должен сознавать, что, применяя этот логистический метод, мы должны соблюдать осторож­ность.)

Предположим, что в описании следует учесть владель­ца предприятия. Сеть отношений будет выглядеть следую­щим образом:

Рис. 127

В терминах числа отношений к другим точкам В легко может оказаться гомологом ?g? и Е, поскольку все они имеют одни и те же имплицитные характеристики.

219

В ?gо, ?

r ? R ?

I 3, 3 3, 3

II 4, 4 4, 4

III 2, - 2, -

Рис. 128

Эти числа не создают полной картины. Например, в II число 4 имеет различное значение в разных случаях: для В оно означает 2 + 2, для Еgо и ? - 1 + 2 + 1.

В таких случаях решающее значение имеет распреде­ление направленных отношений. Что можно сказать о си­туации, в которой присутствуют начальник, два секрета­ря и один клерк?

Рис. 129

Если не принимать во внимание направленность отноше­ний, то ?g? и В будут подлинными гомологами.

Рис. 130

Здесь мы сталкиваемся с обстоятельством, которое имеет решающее значение: стрелки исходят от B, идут по левой стороне через Еgо и заканчиваются в А. В, а не Еgо является источником стрелок и в этом смысле их центром. ?g? нужно рассматривать на его месте в ориен­тированном графе. Никакая характеристика в терминах числа ненаправленных отношений к ближайшим точкам (?I), к вторичным точкам (РII), даже ко всем точкам не является достаточной.

Более глубокое значение центра не определяется тем, что единичное всегда выделено; более важно, что центр - это источник направленных отношений, что он суть дела. Могут, например, быть два начальника-партнера и один секретарь, и все же этот секретарь, Еgо, не будет цент­ром данной структуры. (Конечно, секретарь могла бы при

220

пределенных условиях стать центром, например в том случае, если бы поведение ее начальников определялось желанием жениться на ней.)

Рис. 131

Центрирование, таким образом, - это не просто во­прос распределения числа отношений; это вопрос внут­ренней структуры ситуации, которая возникает только тогда, когда задается направление отношений внутри це­лостной картины и тем самым - функциональное значе­ние каждого элемента.

Как реагируют люди на неадекватные описания? Пер­вое описание девушки создавало впечатление, что она была центром. «Вы начальник?» - спросил я. Этот во­прос предполагал, что стрелки соответствовали ее описа­нию.

Второе описание вначале приводило в замешательст­во, так как распределение стрелок не соответствовало данной структуре (с. 215). С точки зрения распределения направленных отношений Еgо более не находится в рав­новесии, что характерно для центра. В то же время на­чинает выясняться, что В является источником векторов.

Рис. 132

Если испытуемый смотрит на эту схему, то часто на­блюдается следующий процесс: «Это очень странно. Как

221

сложно в центре (Ego) с этими стрелками! Как странно выглядят линии без стрелок!» Затем некоторые испытуе­мые внезапно фокусируют свое внимание на В и говорят: «Странно. Относительно линии, которая проходит через B, схема выглядит как два крыла, которые следует привести в порядок...»

Рис. 133

- и чертят новую схему. Другие же сначала обнаружи­вают, что «странная усложненная констелляция стрелок в Ego» - «две стрелки направлены от Ego, одна - к Ego» - структурно повторяется в Е, и таким образом при­ходят к нашей последней схеме.

Предыдущая схема действительно кажется странной, неупорядоченной, нуждающейся в улучшении. Затем сле­дует сильный динамичный процесс, в ходе которого эта схема превращается в структурно ясную (см. рис. 119).

У некоторых испытуемых - их меньшинство - подоб­ные реакции наблюдаются уже тогда, когда они сталки­ваются с графом первого описания

Рис. 134

222

и когда они получают отрицательный ответ на свой во­прос, существует ли линия FD. Припомнив, что длина линий в сетях отношений является произвольной, они иногда видят «два крыла» и таким образом реорганизуют картину, как показано на рис. 133.

В экспериментах без схем, когда используется только второе описание девушки или символический список на­правленных отношений, реакции не являются столь оп­ределенными и ясными, но все же иногда оказываются правильными. Пытаясь найти лицо, которое отдает рас­поряжения и не получает их, испытуемые фокусируют внимание на В и таким образом осознают промежуточное положение девушки.

И в этих случаях переход часто оказывается процес­сом переструктурирования, хотя и не таким отчетливым, как в случаях с графами: сначала Ego рассматривается как центр, а большинство других элементов оказывается в тени на периферии; затем внимание сосредоточивается на B, a Ego занимает свое второстепенное место, хотя другие элементы все еще не имеют своего определенного места в структуре.

Для только что упомянутых случаев особенно харак­терно то, что «новая идея» возникает как «догадка» вви­ду отсутствия изначальной ясности, чему в значительной мере способствуют очень многие детали. Основания для догадки часто неясны и просто связаны с направлением центрирования. В экспериментах со схемами ситуация сначала также представляется неясной, затем возникает «какая-то смутная идея», которая связана с направлени­ем перецентрирования, и, наконец, картина кристаллизу­ется и образует новую завершенную структуру.

ГЛАВА 8

Определение суммы углов многоугольника

1. Во время беседы об орнаментах, которая происхо­дила за ленчем, зашла речь о замкнутых геометрических фигурах, таких, как треугольники, прямоугольники, шес­тиугольники и другие многоугольники. В какой-то момент мой друг, художник, заметил: «Сумма углов всех таких

Рис. 135

фигур, конечно, должна быть одной и той же». Все рас­смеялись. Я оказался в удивительном положении. Я ска­зал: «Конечно же, сумма углов не одна и та же. В тре­угольнике она равна 180°, в прямоугольнике - 360°, в шестиугольнике - 720°». Но я чувствовал, что то утвер­ждение в каком-то смысле должно быть верным, оно за­трагивает какой-то важный момент. Это чувство не поки­дало меня. С одной стороны, было ясно, что сумма углов различных многоугольников не является одинаковой; с другой, я чувствовал, что не могу совсем оставить этот вопрос: ведь должен быть какой-то путь его решения. В этом был какой-то глубокий смысл, но я не знал, как его обнаружить. Невозможно было понять или даже по­чувствовать, в чем же именно заключается проблема. Навязчиво продолжал звучать вопрос: «Должно быть какое-то решение. В чем, черт возьми, дело?»

Другие гости, принимавшие участие в разговоре, не испытывали никакого беспокойства. Вопрос для них был

224

исчерпан, когда они узнали, что утверждение оказалось явно ложным.

На протяжении нескольких последующих часов, в те­чение которых я должен был заниматься другими веща­ми, проблема продолжала меня волновать. Затем она приобрела такую форму: «С одной стороны, есть А - сум­ма углов фигуры, с другой, В - связанная с замкнутостью завершенность фигуры. Между А и В есть только «и»,

Рис. 136

простая конъюнкция. Вот одно, вот другое. Что кроется за этим «и»-отношением? Что вызывает беспокойство? А и В должны быть как-то связаны друг с другом». Это не было ощущением противоречивости двух утверждений. Я задал себе вопрос: «Как можно это понять?»

2. На следующий день, когда я был занят другой ра­ботой, мне неожиданно пришла в голову следующая смут­ная, неопределенная и неясная идея: «Возьмем точку. Вокруг точки находится полное «угловое пространство» в 360° (один полный угол). Не должно ли происходить

Рис. 137

нечто подобное в случае замкнутой фигуры?» Но в то время я не мог уловить эту крайне туманную мысль.

Рис. 138

225

Прошло три дня. Что бы я ни делал, я все время ис­пытывал одно и то же сильное чувство, ощущение чего-то незаконченного, направленность на что-то такое, что я не мог понять. Несколько раз я чувствовал, что почти что могу сказать, в чем заключается причина беспокойства, от чего оно зависит, в каком направлении следует искать решение, но все было весьма неопределенно, так что я не мог это точно сформулировать. Много раз проблема казалась настолько ясной, что «необходимо было только записать ее», но, когда я пытался это сделать, мне это не удавалось, идея не формулировалась.

(Я обнаружил подобный ход развития во многих дей­ствительно великих интеллектуальных свершениях - то же чувство направленного напряжения при туманности, неопределенности реальной ситуации. В каком-то смысле форма, которую примет решение, «вертится на кончике языка», но ее невозможно ухватить. Это состояние может продолжаться в течение многих месяцев, сопровождаясь многодневной депрессией, и, хотя очевидно, что успех не­значителен, человек не может оставить проблему.)

3. Через два дня снова возник вопрос: «Если я возьму точку, то вокруг нее будет полный угол. Если я возьму прямую линию, то и вокруг нее существует угловое про­странство. Тогда, имея такую прямую линию, как я дол­жен действовать, чтобы получить замкнутую фигуру?

Рис. 139

Просто продолжая прямую линию? Вовсе нет. Я должен изогнуть линию в какой-то точке, если хочу получить замкнутую фигуру». Это быстро привело к идее: «Давай-

Рис. 140

226