Часть 11.

лезнодорожного полотна в рельсы ударила молния. Кроме того, я утверждаю, что оба эти удара произошли одновре­менно. Если теперь у прошу тебя, читатель, имеет ли ка­кой-либо смысл это последнее утверждение, то ты уверен­но ответишь мне: «Да». Однако, если я попрошу тебя более точно объяснить мне смысл этого моего утверждения, то после некоторого размышления ты заметишь, что ответ на этот вопрос не так прост, как это кажется на первый взгляд.

Через некоторое время тебе, быть может, придет в голову следующий ответ: «Смысл этого утверждения ясен сам по себе и не нуждается в дальнейших объяснениях; однако я должен несколько подумать, получив предложе­ние определить путем наблюдений, происходят ли в дан­ном конкретном случае оба явления одновременно» (с. 541).

Теперь я приведу пример, который Эйнштейн предло­жил в ходе обсуждения.

Предположим, что кто-то употребил слово «горбун». Чтобы это понятие имело какой-нибудь ясный смысл, должен существовать какой-то способ определения того, есть у человека горб или нет. Если я не могу приду­мать, как это можно установить, то слово «горбун» для меня не будет обладать реальным смыслом.

«Аналогично обстоит дело, - продолжает Эйнштейн, - со всеми физическими утверждениями, в которых играет роль понятие «одновременность». Это понятие существу­ет для физика лишь в том случае, если имеется возмож­ность найти в конкретном случае, соответствует ли дей­ствительности это понятие. Следовательно, необходимо такое определение одновременности, которое дало бы метод, позволяющий в каждом данном случае решить на основании экспериментов, вспыхивают ли обе молнии одновременно. Пока это требование не выполнено, я как физик (так же как и нефизик) впадаю в самообман, свя­зывая какой-то смысл с утверждением одновременности. (Не читай дальше, любезный читатель, прежде нем ты не согласишься с этим вполне.)

После некоторых размышлений ты предлагаешь сле­дующий способ констатировать одновременность. Отрезок АВ измеряется вдоль рельсового пути и в середине М отрезка находится наблюдатель, снабженный устройст­вом (например, двумя зеркалами, расположенными под углом 90° друг к другу \/ ), которое позволяет ему

254

наблюдать одновременно оба места, А и В. Если наблю­датель воспринимает обе молнии одновременно, то они произошли одновременно».

Одновременность удаленных событий приобретает здесь смысл на основании четкой одновременности собы­тий в одном и том же месте 1.

Все эти шаги были совершены не в процессе выясне­ния этого конкретного вопроса, но являлись частью по­пытки понять упомянутую выше внутреннюю связь, решить проблему измерения скорости в этом критическом случае. В случае с зеркалами это просто означало: «Что произойдет, если в то время, как лучи приближаются к зеркалам, я буду двигаться вместе с ними, отдаляясь от одного источника света и приближаясь к другому? Оче­видно, если два события кажутся одновременными чело­веку, находящемуся в покое, то для меня они не будут таковыми, поскольку я двигаюсь вместе с зеркалами. Наши утверждения должны отличаться друг от друга. Таким образом, мы видим, что наши заявления об одно­временности подразумевают, в сущности, ссылку на дви­жение наблюдателя. Если я хочу, чтобы одновременность событий, происходящих в удаленных друг от друга мес­тах, имела какой-то смысл, то, сравнивая мои суждения с суждениями другого наблюдателя, я должен принять во внимание наше относительное движение. Определяя «одновременность в разных местах», я должен учитывать относительное движение наблюдателя.

Повторяю: представим себе, что я со своими зеркала­ми еду в поезде, который движется по прямой с посто­янной скоростью. На некотором расстоянии происходят две вспышки молнии, одна вблизи паровоза, другая около хвоста поезда; мое двойное зеркало находится как раа посередине. Будучи пассажиром, я пользуюсь поездом как своей системой отсчета, я отношу эти события к поезду. Допустим, что как раз в момент удара молнии возле железнодорожного полотна стоит человек, тоже со сдвоенными зеркалами, и что в этот момент наши поло­жения совпадают. Что буду наблюдать я и что - он?

Когда мы говорим об ударах молнии одновременных относительно полотна дороги, то это теперь означает, что

1 Этот момент связан с другими проблемами, которыми мы здесь не занимаемся. Отсылаем читателя к указанной работе Эйн-

255

световые лучи, исходящие из двух равноудаленных точек, одновременно достигают зеркал человека, стоящего у по­лотна. Но если положение моих движущихся зеркал сов­падает в момент вспышки молнии с положением его зер­кал, то лучи не придут к моим зеркалам строго в один и тот же момент времени по причине моего движения.

События, одновременные относительно полотна же­лезной дороги, не являются одновременными по отноше­нию к поезду и наоборот (относительность одновременно­сти). Всякое тело отсчета (система координат) имеет свое особое время; указание времени имеет смысл лишь тог­да, когда указывается тело отсчета, к которому оно отно­сится» 1.

Всегда казалось простым и ясным, что «разница во времени» между двумя событиями является «фактом», независимым от других факторов, таких, как движение системы. Но не является ли утверждение, что «разница во времени между двумя событиями не зависит от дви­жения системы», в действительности произвольным до­пущением? Оно, как мы видели, не выполняется для од­новременных событий, происходящих в различных мес­тах, и его, следовательно, нужно отвергнуть. Для того чтобы измерить временной интервал, мы должны восполь­зоваться часами или их эквивалентом и фиксировать определенные совпадения в начале и в конце интервала. Вот почему с одновременностью возникают трудности. Мы не можем догматически допустить, что продолжитель­ность некоторого события в системе отсчета поезда совпа­дает со временем в системе отсчета железнодорожного полотна.

Это относится и к измерению расстояния в простран­стве! Если я попытаюсь точно измерить длину машины, отмечая положение ее краев на дороге, то я должен, делая отметку у одного конца, позаботиться о том, чтобы машина не пришла в движение, прежде чем я не перей­ду к другому концу. Пока я явным образом не приму во внимание такую возможность, мои измерения будут не­верными.

Следовательно, я должен заключить, что в каждом таком измерении следует учитывать движение системы. Ибо наблюдатель в движущейся системе получит резуль­таты, которые будут отличаться от результатов наблюда-

1 Эйнштейн А. Собр. научных трудов. Т. 1, с. 544.

256

теля в другой системе отсчета. «В каждой системе есть свои особые значения времени и пространственных коор­динат. Временные и пространственные измерения имеют смысл только тогда, когда мы знаем, к какой системе отсчета относятся наши измерения». Мы должны изме­нить старую точку зрения: измерения временных и про­странственных интервалов не независимы от условий дви­жения системы относительно наблюдателя.

Старая точка зрения веками почиталась за «истину». Усомнившись в ней, Эйнштейн пришел к выводу, что измерения времени и пространства зависят от движения системы.

Акт VIII. Инварианты и преобразования

Дальнейшие события определялись двумя векторами, которые одновременно вели к одному и тому же вопросу.

1. Систему отсчета можно менять; она может быть выбрана произвольно. Но для того, чтобы описать физи­ческую реальность, я должен отказаться от такой произ­вольности. Фундаментальные законы не должны зависеть от произвольно выбранных координат. Если мы хотим получить объективное описание физических явлений, то фундаментальные законы физики должны быть инвари­антными относительно таких изменений.

Здесь становится ясным, что теории относительности Эйнштейна может соответствовать совершенно противопо­ложное название - абсолютная теория.

2. Понимания взаимозависимости измерения времени и движения, конечно, самого по себе не достаточно. Не­обходима формула преобразования, которая отвечает на вопрос: «Как определить значения пространственной и временной координат события в одной системе отсчета, если известны место и время его, измеренные в другой системе? Или, точнее, как определить преобразование координат из одной системы в другую, когда они дви­жутся относительно друг друга?»

Как прямо ответить на этот вопрос? Чтобы подойти к вопросу реалистично, следует положить в основу пре­образования допущение о физических величинах, которые могут быть использованы в качестве инвариантов.

Читатель может вспомнить старую историческую си­туацию. Физики прошлого пытались построить perpetuum mobile. После многих безуспешных попыток внезапно воз­ник вопрос: как бы выглядела физика, если бы фунда-

257

ментальные законы природы делали невозможным суще­ствование perpetuum mobile? Став центральным, этот вопрос привел к огромным переменам.

У Эйнштейна также возник следующий вопрос, кото­рый был подсказан его ранними идеями, упомянутыми в актах II и III. Как будет выглядеть физика, если по природе вещей измерения скорости света будут при всех условиях приводить к одинаковым значениям? Вот он, не­обходимый инвариант! (Постулат фундаментального по­стоянства скорости света.)

В терминах требуемого преобразования это означает: «Можно ли представить связь между пространственными и временными координатами в движущихся вдоль одной прямой системах отсчета таким образом, чтобы скорость света стала константой?»

В конечном счете Эйнштейн пришел к ответу: «Да!» Ответ заключался в конкретных и определенных форму­лах преобразования для расстояний в пространстве и вре­мени, в формулах, которые характерным образом отлича­лись от формул преобразований Галилея.

3. Во время беседы с Эйнштейном в 1916 г. я задал ему следующий вопрос: «Почему вы выбрали в качестве константы именно скорость света? Почему вы не выбрали произвольную константу?»

Конечно, было ясно, что одним из важных соображе­ний были результаты экспериментов, которые показали, что скорость света не изменяется. «Но выбрали ли вы ее произвольно, - спросил я, - просто для того, чтобы согла­совать ее с этими экспериментами и с преобразованиями Лоренца?» Сначала Эйнштейн ответил, что мы совершен­но свободны в выборе аксиом. «Не существует разли­чия, - сказал он, - между разумной и произвольной аксиомой. Единственное достоинство аксиом заключается в том, что они снабжают нас фундаментальными положе­ниями, из которых можно вывести следствия, согласую­щиеся с фактами». Эта формулировка играет важную роль в современных теоретических дискуссиях, и боль­шинство теоретиков, по-видимому, согласно с ней. Но затем сам Эйнштейн, улыбаясь, привел мне прекрасный пример неразумной аксиомы: «Конечно, можно было вы­брать, скажем, скорость звука вместо скорости света. Однако разумно было выбрать не просто скорость «любо­го» процесса, но скорость «выдающегося» процесса...» У Эйнштейна возникли примерно следующие вопросы:

258

может быть, скорость света является максимально воз­можной? Может быть, невозможно превзойти скорость света? По мере нарастания скорости требуются все боль­шие силы для ее дальнейшего увеличения. Возможно, что сила, которая потребуется для того, чтобы увеличить ско­рость выше скорости света, является бесконечной?

Каким наслаждением было слушать, как эти смелые вопросы и ожидания принимали у Эйнштейна определен­ную форму. Новым, неизвестным ранее было то, что ско­рость света может быть самой большой скоростью, что попытка превзойти ее потребует бесконечно больших сил.

Если эти допущения вносили ясность в систему и если они были подтверждены экспериментом, то весьма разум­но было выбрать скорость света в качестве фундаменталь­ной константы. (Ср. с абсолютным нулем температуры, который достигается, когда молекулярные движения в идеальном газе прекращаются.)

4. Следствия, которые Эйнштейн вывел из своих фор­мул преобразования, с математической точки зрения сов­падали с преобразованиями Лоренца. Гипотеза сокраще­ния, таким образом, вела в правильном направлении, только теперь она уже была не произвольной дополни­тельной гипотезой, а результатом лучшего понимания, логически необходимым выводом из более правильного представления о фундаментальных физических сущнос­тях. Сокращение было не абсолютным явлением, а след­ствием относительности измерений. Оно определялось не «движением в себе, которое не имеет для нас никакого смысла, а только движением относительно выбранной си­стемы отсчета».

Акт IX. О движении и пространстве, мысленный экспе­римент

Последнее утверждение проливает новый свет на из­менения в мышлении, которые уже наблюдались на ран­них стадиях. «Под движением тела мы всегда понимаем изменение его положения относительно другого тела», системы отсчета, системы координат. Если бы существо­вало только одно тело, то не имело бы смысла спраши­вать или пытаться установить, движется оно или нет. Если есть два тела, то мы можем лишь установить, сбли­жаются ли они или удаляются друг от друга; но пока

259

есть только два тела, бессмысленно спрашивать или пы­таться установить, вращается ли одно из них вокруг дру­гого; существенным для движения оказывается изменение положения относительно другого тела, системы отсчета, системы координат.

Но разве не существует единственная система, относи­тельно которой существует абсолютное движение тела, «единственное» пространство (ньютоновское пространст­во, пространство эфира), ящик, в котором происходят все движения?

Здесь я отмечу нечто, что еще не произошло на этой стадии развития процесса, но что может пояснить то, что действительно произошло. Это выходит за рамки специ­альной теории относительности. Существует ли доказа­тельство реальности такой особой системы? В качестве доказательства использовался знаменитый эксперимент Ньютона: при вращении капля масла становится плоской. Это реальный, физический, наблюдаемый факт, который, по-видимому, вызывается «абсолютным» движением.

Но действительно ли он является доказательством такого абсолютного движения? Он кажется, конечно, до­казательством, но является ли он таковым в действитель­ности, если задуматься? На самом деле у нас нет ни одного тела, которое движется на фоне свода неподвиж­ных звезд. Не является ли уплощение сферы возможным следствием движения сферы относительно окружающих звезд? Что произойдет, если мы возьмем огромное сталь­ное колесо с маленьким отверстием в центре, поместим в это отверстие сферическую каплю масла, а затем будем вращать колесо? Возможно, что маленькая сфера опять будет становиться плоской. Тогда уплощение не будет иметь никакого отношения к вращению в абсолютном пространстве ящика; скорее оно будет определяться отно­сительным движением систем, движением большого коле­са, или свода, с одной стороны, и движением маленькой сферы масла - с другой.

Конечно, феномен вращения уже выходит за рамки так называемой специальной теории относительности Эйн­штейна. Он становится основным в проблематике общей теории относительности.

Акт X. Вопросы для наблюдения и эксперимента

Эйнштейн был прирожденным физиком. Поэтому его мышление было нацелено на реальные, конкретные, экс-

260

периментальные проблемы. Как только он достиг ясно­сти, он сосредоточился на следующем вопросе: «Можно ли найти критические физические вопросы, ответив на кото­рые с помощью экспериментов можно установить, явля­ются ли эти новые принципы «истинными»; лучше ли они описывают факты, приводят ли в отличие от старых принципов к лучшим предсказаниям?»

Он предложил несколько таких критических экспери­ментов, некоторые из них физики могли поставить и впо­следствии действительно поставили.

II

Проблема продолжала волновать Эйнштейна: она при­вела его к созданию общей теории относительности. Но давайте здесь прервем наш рассказ и зададим себе во­прос: каковы существенные особенности этого мышле­ния?

Физика интересует отношение теории Эйнштейна к установленным фактам, ее экспериментальное подтвер­ждение, следствия для дальнейшего развития теории, ма­тематические формулы, следующие из специальной тео­рии относительности, и их применение в различных раз­делах физики.

Эпистемолога интересуют понятия пространства, вре­мени и материи, релятивистский характер теории (со все­ми ложными выводами в направлении философского, со­циологического или этического релятивизма, сделанными другими учеными), проблема «проверяемости», которая играла столь важную роль в размышлениях Эйнштейна об одновременности (и позже в развитии операциона­лизма).

Психолог, который занимается проблемами мышле­ния, хочет понять, что происходило психологически.

Если бы мы должны были описать этот процесс с точ­ки зрения традиционной логики, то нам пришлось бы перечислить множество операций: абстрагирование, по­строение силлогизмов, формулирование аксиом и выведе­ние общих формул, установление противоречий, вывод следствий посредством комбинирования аксиом, сопостав­ление фактов с этими следствиями и т. д.

Такая процедура, конечно, хороша в том случае, ког­да мы хотим проверить каждый шаг на логическую кор­ректность. Сам Эйнштейн чрезвычайно заботился о ло­гической корректности, логической валидности.

261

Но что мы получим, если будем следовать такому об­разу действий? Мы получим совокупность большого числа операций, силлогизмов и т. д. Но создает ли эта совокуп­ность адекватную картину того, что произошло? Харак­тер мышления многих логиков напоминает образ мысли человека, который, созерцая творения архитектуры, на­пример красивое здание, и желая понять его, концентри­рует свое внимание на отдельных кирпичах и на способе их скрепления строительным раствором. То, к чему он при­ходит в итоге, является уже не зданием, а набором кир­пичей и их связей 1.

Чтобы получить реальную картину, мы должны спро­сить: как возникают операции, как они включаются в ситуацию, как они функционируют в реальном процессе? Их просто осуществляют одну за другой? Является ли процесс цепью счастливых случайностей? Является ли решение результатом проб и ошибок, математических предположений? Почему именно эти операции? Несом­ненно, на каких-то стадиях существовали и другие воз­можности. Почему Эйнштейн двигался именно в этом на­правлении? Как случилось, что после первого шага он сделал именно эти, а не другие шаги?

Остановлюсь на одном частном вопросе: как возникли новые аксиомы? Пробовал ли Эйнштейн любые аксиомы, из которых только некоторые оказались подходящими? Не формулировал ли он некоторые суждения, не связы­вал ли их воедино и наблюдал, что произойдет, пока в какой-то момент ему не посчастливилось найти подходя­щий набор аксиом? Был ли их выбор случайным и не было ли изменение роли, места и функции элементов, появление их взаимосвязи лишь следствием?

Аксиоматическая техника является весьма полезным инструментом. Она является одним из наиболее эффек­тивных методов, созданных к настоящему времени в логике и математике; несколько общих положений обес­печивают все необходимое для вывода частных результа­тов. Можно иметь дело с гигантской суммой фактов, с огромным числом суждений, заменяя их несколькими предложениями, которые формально эквивалентны все­му этому знанию. Некоторые великие открытия в совре-

1 «Я не уверен, - сказал однажды Эйнштейн в этой связи, - можно ли действительно понять чудо мышления. Вы несомненно правы, пытаясь добиться более глубокого понимания того, что про­исходит в процессе мышления...».

262

менной математике стали возможными только благодаря тому, что под рукой оказалась эта чрезвычайно упрощающая дело техника. Эйнштейн также пользовался этим инструментом в своих изложениях теории относительно­сти.

Но повторяем, вопрос, который интересует психолога, заключается в следующем: были ли эти аксиомы введе­ны прежде, чем были рассмотрены структурные требова­ния 1, структурные изменения ситуации? Или дело обсто­яло как раз наоборот? Конечно, мышление Эйнштейна не связывало готовые аксиомы или математические форму­лы воедино. Аксиомы были не отправной точкой, а ре­зультатом того, что происходило. До того как они стали четко сформулированными суждениями, ситуация в от­ношении скорости света и связанных с ней вопросов уже давно казалась ему сомнительной, а в некоторых отноше­ниях неадекватной. Аксиомы были только делом дальней­ших формулировок - после того как произошло по-на­стоящему важное, главное открытие 2.

1 В наших беседах Эйнштейн обращал внимание исключитель­но на содержание этапов. Он не пользовался теми понятиями, ко­торые встречаются в предыдущем изложении, понятиями, которые следуют из структурного подхода данной книги.

2 В этой связи я хочу привести некоторые характерные заме­чания самого Эйнштейна. До того как он понял, что критический момент, решение связано с понятием времени, точнее, с понятием одновременности, аксиомы не играли никакой роли в его процессе мышления - в этом Эйнштейн убежден. (В тот самый момент, когда он увидел пробел и осознал значение одновременности, он понял, что она является критическим моментом решения). Но даже после этого, в последние пять недель, сначала возникали не аксио­мы. «Ни один продуктивно мыслящий человек не думает таким бу­мажным образом», - сказал Эйнштейн. «То, как два тройных на­бора аксиом противопоставляются в книге Эйнштейна и Инфельда, совершенно не похоже на то, что происходило в реальном мышле­нии. Это просто более поздняя формулировка содержания, просто вопрос последующего наилучшего изложения. Аксиомы отражают

существенные моменты в наиболее концентрированном виде. Пос­ле того как какие-то вещи установлены, можно сформулировать их в таком виде; но в этом процессе они появились не в результате какого-либо манипулирования с аксиомами».

Он добавил: «Эти мысли возникли не в какой-то вербальной форме. Я вообще очень редко думаю словами. Приходит мысль, а потом я могу попытаться выразить ее словами». Когда я заметил, что многие говорят, что они всегда мыслят словами, он только рас­смеялся. Однажды я рассказал Эйнштейну о том, что у меня сло­жилось впечатление, что важным фактором является «направлен­ность» процессов мышления. На это он ответил: «Именно так. На протяжении всех этих лет было ощущение направленности, непо-

263

Если мы продолжим анализ в духе традиционной логики, то быстро забудем, что в действительности все операции были частью единой и превосходно согласован­ной картины, что они появлялись как части единого хода мышления, что они возникали, функционировали и имели смысл в целостном процессе, по мере того как мы рас­сматривали ситуацию, ее структуру, ее свойства и требо­вания. Пытаясь постичь структуру этого великого хода мышления, читатель может растеряться при виде такого обилия фактов, сложности ситуации. Итак, какие же шаги были решающими?

Давайте коротко суммируем их.

Сначала было то, что можно назвать подготовитель­ным периодом. Во-первых, Эйнштейн был озадачен вопро­сом о скорости света в том случае, когда наблюдатель движется. Во-вторых, он связал этот вопрос с вопросом об «абсолютном покое». В-третьих, он попытался развить одну альтернативу (является ли скорость света в уравне­ниях Максвелла переменной?) и получил отрицательный результат. В-четвертых, существовал эксперимент Май­кельсона, который подтверждал другую альтернативу, и, в-пятых, гипотеза ad hoc Лоренца - Фицджеральда, кото­рая, по-видимому, не затрагивает существа дела.

До сих пор все, включая значение и структурную роль времени, пространства, измерения, света и т. д., пони­малось в терминах традиционной физики - исходной структуры I.

В этой тревожной ситуации возник вопрос: «Понимаю ли я по-настоящему саму ситуацию, в которой результат Майкельсона кажется противоречивым? Это было рево­люционным событием. Эйнштейн чувствовал, что нужно рассмотреть это противоречие беспристрастно, что нужно подвергнуть сомнению эту освященную временем струк­туру. Была ли исходная структура адекватной? Была ли она понятной в отношении критического пункта - вопро­са о свете в связи с вопросом о движении? Была ли она ясна в ситуации эксперимента Майкельсона? Все эти вопросы задавались Эйнштейном, горячо стремившимся

средственного движения к чему-то конкретному. Конечно, очень трудно выразить это ощущение словами; но оно определенно при­сутствовало и его следует отличать от более поздних размышле­ний о рациональной форме решения. Несомненно, за этой направ­ленностью всегда стоит что-то логическое; но у меня она присут­ствует в виде некоего зрительного образа».

264

добиться полного понимания. А затем процедура шаг за шагом конкретизировалась.

Как измерить скорость света в движущейся системе?

Как в этих условиях измерить время?

Что значит одновременность в такой системе?

Но что тогда означает одновременность, если это по­нятие относится к различным местам?

Смысл одновременности ясен в том случае, когда два события происходят в одном и том же месте. Но Эйн­штейна неожиданно поразила мысль, что это не столь же ясно, если события происходят в различных местах. Вот где находился пробел при действительном понимании. Он понял: нельзя слепо применять привычное понятие одновременности к этим случаям. Чтобы одновременность имела какой-нибудь смысл, следует поставить вопрос о ее физическом определении, так чтобы в конкретных случа­ях мы могли сказать, применимо ли это понятие. (Ясно, что это была фундаментальная логическая проблема.)

Смысл одновременности должен основываться на по­нятии одновременности событий, происходящих в одном месте. Но это требовало, чтобы в каждом случае различ­ной локализации двух событий принималось во внимание относительное движение. Таким образом, смысл, струк­турная роль одновременности в ее отношении к движе­нию претерпели коренное изменение.

Отсюда сразу же следовало соответствующее требование к измерению времени вообще, скажем к значению секунды, и к измерению пространства, поскольку теперь они должны зависеть от относительного движения. В ре­зультате радикально изменился смысл понятий времени, пространства, а также измерения как времени, так и про­странства.

Введение наблюдателя и его системы координат, каза­лось, вносило совершенно произвольный или субъектив­ный фактор. «Но реальность, - чувствовал Эйнштейн, - не может быть столь произвольной и субъективной». Желая избавиться от этого произвольного элемента и в то же время получить конкретную формулу преобразова­ния для различных систем отсчета, он понял, что необхо­дим основной инвариант, некий фактор, который будет оставаться неизменным при переходе от одной системы к другой. Очевидно, что оба эти требования действовали в одном и том же направлении.

Это привело к решающему шагу - к введению в каче-

265

стве инварианта скорости света. Как будет выглядеть физика, если сделать центральной инвариантность скоро­сти света? Один за другим следовали смелые выводы, и в результате возникла новая структура физики.

Когда на основе этого инварианта Эйнштейн получил конкретную формулу преобразования, преобразование Лоренца выступило как вывод - но теперь оно понима­лось более глубоко, совершенно по-новому, как необходи­мая формула в новой структуре физики. Результат Май­кельсона также предстал теперь в совершенно новом све­те, как необходимый результат, возникающий, если при­нять во внимание взаимосвязь всех относительных изме­рений в движущейся системе. Не этот результат вызы­вал беспокойство - Эйнштейн чувствовал это с самого начала, - а поведение различных элементов ситуации до того, как было найдено решение. При более глубоком понимании этих элементов результат был необходимым следствием.

Теперь картина была усовершенствована. Эйнштейн мог приступить к экспериментальной верификации.

Короче говоря, горячо желая добиться ясности, Эйн­штейн непосредственно рассмотрел отношение между скоростью света и движением системы и сопоставил тео­ретическую структуру с результатом Майкельсона.

Часть этого поля стала критической и была подверг­нута основательному исследованию.

В результате такого тщательного изучения был обна­ружен значительный пробел (в классической трактовке времени).

Были осознаны шаги, необходимые для того, чтобы справиться с этим затруднением.

В результате изменился смысл всех используемых по­нятий.

Когда из ситуации была окончательно устранена вся­кая произвольность, выкристаллизовалась новая структу­ра физики.

Намечалось подвергнуть новую систему эксперимен­тальной проверке.

Процесс вызвал коренные структурные изменения: от­деление внешних факторов, образование внутренних свя­зей, группировку, центрирование и т. д., тем самым в результате перехода от структуры I к структуре II углуб­лялись, изменялись значение и смысл составных элемен­тов, их структурная роль, место и функция. Возможно,

266

полезно еще раз объяснить, в каком смысле достижение Эйнштейна означало изменение структуры.

1) В опыте Майкельсона - как и вообще в классиче­ской физике - время считалось независимой переменной я, следовательно, независимым средством процедур из­мерения, полностью отделенным от движения, которое имело место в ситуации наблюдения, и никак функцио­нально не связанным с этим движением. Поэтому при­рода времени не представляла никакого интереса в связи с этим явно парадоксальным результатом.

В мышлении Эйнштейна возникла тесная связь между значением времени и собственно физическими событиями. Таким образом, принципиально изменилась роль, которую время играло в структуре физики.

Это коренное изменение сначала было ясно замечено при рассмотрении одновременности. Появилось некото­рым образом два понятия одновременности: отчетливая одновременность событий, происходящих в данном месте, и связанная с ней, но связанная посредством конкретных физических событий, одновременность событий, происхо­дящих в разных местах и особенно в условиях движения системы.

В результате изменились также смысл и роль про­странства в структуре физики. В традиционном подходе оно также было полностью отделено и независимо от вре­мени и физических событий. Теперь была установлена тесная связь между ними. Пространство больше не было пустым и совершенно нейтральным вместилищем физиче­ских событий. Геометрия пространства была интегриро­вана с параметром времени в четырехмерную структуру, которая в свою очередь образовала новую единую струк­туру с происходящими физическими событиями.

До сих пор скорость света была одной из многих скоростей. Хотя она была известна физикам как наиболь­шая скорость, она играла такую же роль, что и остальные скорости. Она была принципиально не связана со спосо­бом измерения пространства и времени. Теперь же счи­талось, что она тесно связана со значениями времени и пространства и является фундаментальным фактом фи­зики в целом. Ее роль изменилась: она перестала быть одним из многих частных фактов и стала центральным элементом системы.

Можно упомянуть еще много других величин, в ходе этого процесса изменивших свой смысл, например массу

267

и энергию, которые теперь оказались тесно связанными. Однако нет необходимости обсуждать дальнейшие детали.

Оценивая эти трансформации, мы не должны забывать о том, что они имели место на фоне гигантской существую­щей системы. Каждый шаг должен был быть направлен против очень сильного гештальта - традиционной структу­ры физики, с которой согласовывалось огромное число фак­тов, очевидно столь безупречных, столь ясных, что любое локальное изменение должно было столкнуться с сопро­тивлением всей мощной и хорошо разработанной струк­туры. Возможно, именно поэтому прошло так много вре­мени - семь лет, - прежде чем произошло решительное продвижение вперед.

Можно подумать, что некоторые необходимые измене­ния Эйнштейн произвел случайно, в ходе проб и ошибок 1. Тщательное исследование мышления Эйнштейна всякий раз показывало, что каждый шаг осуществлялся потому, что он был необходим. И вообще тот, кто понял, как Эйн­штейн мыслил, знает, что ему были совершенно чужды какие бы то ни было слепые и случайные действия.

Единственным местом, которое в этом отношении вызы­вает сомнение, было введение константы скорости света в общие эйнштейновские формулы преобразования. У мысли­теля не столь высокого уровня это могло произойти в резуль­тате простой попытки обобщения формулы Лоренца. Но в действительности важнейший шаг был сделан не таким об­разом; он не был связан с математической догадкой.

В последние годы Эйнштейн часто рассказывал мне о проблемах, над которыми он в то время работал. У него никогда не встречались слепые шаги. Когда он переста­вал работать в каком-нибудь направлении, это происхо­дило только потому, что он понимал, что это приведет к введению непонятных, произвольных факторов. Иногда случалось, что Эйнштейн сталкивался с затруднением, для преодоления которого математические средства были недостаточно разработаны; несмотря на это, он не упу­скал проблемы из виду, и ему часто удавалось в конце концов найти способ побороть трудности, казавшиеся прежде непреодолимыми.

1 В Акте III Эйнштейн действительно испробовал несколько ва­риантов. Но эти попытки никоим образом не были слепыми, хотя они и не привели к решению. На этой стадии испытание этих воз­можностей было вполне разумным.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Динамика и логика продуктивного мышления

Я хотел бы продолжить рассказ об этом исследователь­ском экскурсе, привести новые примеры и сообщить о тех дискуссиях, которые они вызвали. Но здесь я должен оста­новиться. Я полагаю, что для начала будет достаточно и этих нескольких примеров. В них, в конкретном способе их рассмотрения читатель увидел некоторые шаги, направлен­ные на уяснение проблемы, методы углубления ее и основ­ные черты нового подхода. Можно кратко выделить отдель­ные моменты.

Во-первых, мы выяснили, какие именно процессы мож­но называть подлинными, красивыми, ясными, продуктив­ными. Неверно, что люди не любят думать подобным об­разом или вообще не способны к этому. Это один из ре­зультатов, который заслуживает высокой оценки. Конечно, часто этому препятствуют сильные внешние факторы, на­пример слепые привычки, определенные виды школьной муштры, предубеждения или личные интересы.

Во-вторых, мы показали действующие в этих процессах факторы и операции - существенные для мышления, - которые не были поняты в традиционных подходах или ко­торые игнорировались в них. Сама природа этих опера­ций - группировки, центрирования, реорганизации и т. д., адекватных структуре ситуации (см. табл. III, с. 270),- чужда сущности традиционных подходов и операций, кото­рые они рассматривают.

В-третьих, описанные особенности и операции имеют характерную природу: они не случайны, не хаотичны, а относятся к целостным характеристикам, их функции связаны с такими характеристиками, определяемыми структурными требованиями осмысленности ситуации. В контексте эти элементы, данные, отношения и т. д. воз­никают и функционируют как части целого в соответствии со своими местом и ролью и в зависимости от одних и тех же динамических условий и требований.

269

В-четвертых, хотя в этом процессе и участвуют опера­ции, рассматриваемые в традиционных подходах (см. табл. I, Ia и II Введения, с. 32, 34, 35), они также функ­ционируют в связи с целостными характеристиками. Это существенно для понимания того, как они входят в общую картину мыслительного акта.

В-пятых, эти процессы в целом не носят характера простой суммы, конгломерата, последовательности отдель­ных, случайных событий, ассоциаций, операций. Они отнюдь не произвольны по своей сути: несмотря на труд­ности, некоторые отклонения, а порой и драматическое развитие, процессы мышления обладают внутренней логи­кой развития.

В-шестых, в своем развитии они часто ведут к разум­ным ожиданиям, предположениям. Как и другие фазы процесса, они требуют честного отношения, верификации: при отсутствии искренности в нашем отношении к истине существует опасность дилетантизма, дешевого правдопо­добия. Но ситуация требует не просто частичных, кусочных фактических истин, она требует «структурной» истины 1.

Именно характерные черты, отмеченные в пунктах 2-6, обеспечивают реальную возможность подлинных, ос­мысленных, продуктивных процессов. (О других типах процессов см. с. 277 и сл.).

Таблица III

Мышление заключается

в усмотрении, осознании структурных особенностей и структурных требований; в действиях, которые соответст­вуют этим требованиям и определяются ими, и тем самым в изменении ситуации в направлении улучшения ее струк­туры. Это означает, что:

нужно рассматривать пробелы, неясные места, на­рушения, внешние признаки и т. д. в соответствии с их местом, функцией, ролью в структуре про­блемной ситуации;

внутренние структурные отношения - отношения согласованности или несогласованности - должны устанавливаться между такими нарушениями и данной ситуацией в целом и между ее различными частями;

1 Wertheimer M. On truth. - "Social Research", 1934, vol. 1, p. 135-146.

270

следует осуществлять операции структурной груп­пировки и изоляции, центрирования и т. д.; операции следует рассматривать и трактовать в соответствии с их местом, ролью, значением в ди­намической структуре и четко фиксировать соот­ветствующие изменения;

в понимании структурной транспонируемости и структурной иерархии и в отделении внешних приз­наков от структурных характеристик, что является особым случаем группировки;

в поисках не отдельных истинных положений, а структурной истины.

Иначе говоря, это означает, что мышление направляет­ся желанием, стремлением дойти до истины, обнаружить структурное ядро, докопаться до истоков ситуации; перей­ти от неопределенного, неадекватного отношения к ясному, прозрачному видению основного противоречия в ситуации; довести себя до такого состояния, когда проблема захваты­вает целиком. Перечисленное характерно не только для процессов мышления, но и для реальных установок и дей­ствий. Но такого рода процессы мышления сами предпо­лагают реальные установки.

Здесь я снова использовал такие термины, как «виде­ние», «поиски», «рассмотрение» и т. д., и считаю, что они уместны и действительно необходимы. Но многие из ука­занных в таблице моментов могут при желании быть выра­жены, как уже было сказано в предыдущих главах, в объ­ективных или бихевиористских терминах, то есть заменены «реакциями», «ответами», «действиями, определяемыми структурными особенностями ситуации» и т. д.

Конечно, наши термины трудны. Они сами требуют продуктивного исследования. С ними связаны три группы проблем, которые необходимо рассмотреть и изучить:

Какие особенности, законы, правила управляют не­исследованными или малоисследованными операциями изоляции, группировки, центрирования и структурной транспозиции?

Проблемы, связанные с отношением между частями и целым, и т. д., предполагающие операции установления места, роли, функции части в таком целом 1.

1 Логистика внесла известный вклад в решение этих проблем,, но не связывала их с проблемами, указанными в пункте 3.

271

3. Проблемы, касающиеся «особых целых», хороших гештальтов, ?-отношений.

Гештальттеория начала научное изучение этих проблем с целью дать их теоретическое объяснение, установить действующие здесь законы и во многих эксперимен­тальных исследованиях попыталась разработать соответст­вующие научные инструменты для их изучения. Не зная этой литературы, нелегко понять термины, использованные нами в таблице; точнее, их легко неправильно понять. Здесь же читателю достаточно считать эти термины мет­ками, указывающими на конкретные проблемы, обсуждав­шиеся в различных главах.

Рассмотрим существующую теоретическую ситуацию. Ассоциативная теория, подход II, и во многих отношениях традиционная логика, подход I, выделяют и ставят в центр внимания конкретные операции процесса мышления.

Чтобы определить элементы мышления, они расчленя­ют живой процесс мышления на части и изучают их, не обращая никакого внимания на структуру целого, полагая, что этот процесс представляет собой совокупность, сумму этих элементов. Рассматривая процессы, аналогичные тем, которые мы проанализировали в предыдущих главах, они делают не что иное, как препарируют их и создают таким образом мертвую картину, лишенную всего, что было в ней живого. Отдельные фазы, операции появляются в этой картине извне - на основе припоминания, каких-то прош­лых знаний общего или аналогичного характера, ассоциа­ций, связанных с какими-то моментами ситуации (или даже с их суммой), или же чисто случайным образом. Эти операции никак не связаны с той конкретной структурной функцией, которую они выполняют в процессе мышления. Таковы классические ассоциации между а и каким-нибудь b. слепые связи между средствами и целью; таким же об­разом традиционная логика рассматривает суждения типа «все S суть Р» или «если A, то B». Связи, элементы, дан­ные, операции являются слепыми к структуре целого или структурно нейтральными, они не выполняют динамиче­скую функцию в структуре и не учитывают ее требования.

Все это делает невозможным прямое постижение про­дуктивных процессов описанного типа.

272

С динамической точки зрения для теоретического пони­мания нужно нечто большее, чем только стремление, жела­ние достичь решения проблемы; мало случайного успеха, припоминания ассоциаций, предположения, что то, что случилось, или то, что истинно во многих или во «всех» случаях, окажется таковым и в данном случае. Конечно, помимо этого, традиционную логику характеризует стрем­ление к истине и систематическим знаниям.

Ситуация в A-примерах, рассмотренная в предыдущих главах этой книги (см. гл. 1), недвусмысленно требует та­кой теории мышления, которая раскрывает структурную сущность этих процессов. Она требует такого теоретиче­ского подхода, при котором то, что происходит в мысли­тельном процессе, появляется под действием векторов, определяемых структурной динамикой ситуации.

Вообще говоря, сначала есть

S1 - ситуация, в которой начинается реальный про­цесс мышления, а затем, через несколько фаз -

S2, в которой кончается процесс, проблема решена.

Давайте рассмотрим эти ситуации 1 и 2, сравним их между собой, а затем исследуем, что, как и почему в них происходит. Совершенно ясно, что главным в этом процес­се является переход от S1 к S2, изменение ситуации S1 на S2. Ситуация S1 по сравнению с S2 структурно не заверше­на, она имеет какие-то незаполненные места или струк­турные нарушения, тогда как ситуация S2 в этих отноше­ниях структурно лучше, незаполненные места адекватно заполнены, исчезло структурное нарушение; S2 явно пол­нее по сравнению с S1.

Когда проблема ясно понята, S1 содержит структурные деформации и напряжения 1, которые исчезают в S2. Сам характер шагов, операций, действий, изменений от S1 к S2 обусловлен природой векторов, связанных с этими струк­турными нарушениями и направленных к улучшению си­туации, к ее структурному равновесию. Этот процесс ко­ренным образом отличается от процессов, в которых от­дельные шаги, отдельные действия возникают из разных источников, идут в различных направлениях и могут при­вести к решению лишь случайным, окольным путем.

1 «Деформации» и «напряжения» - термины теории поля, за­имствованные пионерами гештальтпсихологии из теоретической физики. - Прим. перев.

273

Для сравнения интересно рассмотреть такую психоло­гическую ситуацию, когда после того, как поставлена за­дача и испытуемый не знает, как к ней приступить, появ­ляется кто-то с готовым решением. Испытуемый может понять или не понять решение, понять или не попять, что это и есть решение, в любом случае это решение не полу­чено им самим, оно не возникло в результате реализации тех шагов, которых требует структура данной ситуации. Часто такое решение вызывает у него потрясение, иногда неприятное. Подлинное понимание предполагает воссоз­дание шагов, внутренних структурных связей, требований ситуации.

Сами структурные особенности проблемной ситуации S1, повторяю, создают векторы, определяют их направле­ние, характер, величину, что в свою очередь ведет к про­цессам и операциям, соответствующим требуемым измене­ниям ситуации. Это развитие определяется так называе­мым законом прегнантности1, стремлением к хорошему гештальту, и другими законами гештальта.

Указанные особые случаи предстают здесь как простей­шие архетипы, в которых S1 является структурно простой ситуацией без скрытых структурных факторов, имеющей, однако, пробелы или нарушения, и в которых превращение в S2 осуществляется просто посредством приведения частей в соответствие друг другу. В таких случаях легко осозна­ются структурные требования и соответствующие им сред­ства, и мы часто легко получаем почти от всех испытуемых естественный и убедительный ответ. Характерно, что эти процессы наблюдаются даже тогда, когда не задается ни­какого вопроса и не ставится никакой задачи, сама пробле­ма возникает в структуре данного материала.

В других случаях, когда начальная ситуация либо слишком сложна или беспорядочна, либо обладает простой, но основанной на внешних признаках структурой, необхо­димо сначала осуществить изменение. Ситуация должна быть понята структурно, то есть должна быть понята структурная роль проблемы как части данной ситуации. Часто такая трансформация взрывает, совершенно меняет прежнее видение проблемной ситуации S1.

1 Закон прегнантности, впервые сформулированный Вертгей­мером при изучении восприятия, гласит, что организация поля име­ет тенденцию быть настолько простой и ясной, насколько позволя­ют данные условия. - Прим. ред. амер. изд.

274

Короче говоря, дело в том, что в продуктивных процес­сах структурные основания становятся действующими при­чинами. В истории науки шла долгая дискуссия по поводу «оснований» и «причин», связанная с принципом достаточ­ного основания. Было достаточно поводов подчеркивать, что между ними есть существенное различие. И в подходе I они, несомненно, различаются. Но если речь идет о струк­турных основаниях, то в разумных процессах они совпа­дают с причинами.

Другими словами, когда мы схватываем проблемную ситуацию, ее структурные особенности и требования созда­ют в поле мышления определенные деформации и напря­жения. В реальном мышлении эти напряжения и деформа­ции порождают векторы в направлении улучшения ситуа­ции и соответственно меняют ее. Ситуация S2 - это такое состояние, которое как хорошая структура поддерживает­ся внутренними силами, в котором существует гармония взаимных требований и в котором части определяются структурой целого, а целое - структурой частей.

В этом процессе не просто трансформируются данные части. Он связан с структурно релевантным материалом, выбранным из прошлого опыта, из предшествующих зна­ний и ориентировки.

Из всего материала выбираются те действия и шаги, которые последовательно меняют положение дел в S1 в на­правлении к структуре S2.

Если в этом и состоит суть процесса, то есть шаги ре­шения определяются структурой, то возникает множество вопросов, например: почему к решению часто приходят окольным путем, почему наблюдаются такие состояния, когда вообще нет никакого прогресса, почему процесс мо­жет зайти в тупик и оказывается на некоторое время бло­кированным, как возникают отклонения и ошибки. Я уже называл некоторые причины. Могу повторить, что первое, неадекватное видение ситуации часто мешает испытуемо­му понять роль пробела и те требования, которые позволи­ли бы ему адекватно заполнить пробел. Испытуемому ча­сто не хватает широты видения. Даже если он обладает ею вначале, он может утратить ее в дальнейшем, так как занят деталями и обращает внимание только на отдельные части. При такой установке части могут объединяться в недостаточно крупные целые. С другой стороны, его поле зрения, конечно, может быть и слишком широким.

Часто возникает соблазнительная возможность быстро-

275

го объединения отдельных подпроблем. Когда в ситуации ясно осознается несколько подпроблем, теряется видение целого, так что сам собой навязывается узкий взгляд на проблему. Порой нетерпеливое желание найти решение чрезмерно фокусирует зрение, подобно тому, как голодное животное, отделенное решеткой от пищи, сосредоточиваясь на ближайшей цели, теряет широту взгляда и не в состоя­нии заметить, что простой окольный путь привел бы его к цели.

И мы не должны забывать, что, хотя процесс S1 S2 часто является относительно замкнутым целым, он замк­нут только относительно. Он - часть поля, точно так же как S1 и S2 являются только частями поля, частью являет­ся и весь процесс. Он - частичное поле в пределах общего процесса познания и понимания, в контексте общего исто­рического развития, внутри социальной ситуации, а также в личной жизни испытуемого. Он - часть поля, не пол­иостью отделенная в отношении материала, в отношении количества и источников энергии; важны благоприятные или неблагоприятные условия, факторы, силы в более ши­роком поле. Таким образом, мы должны выяснить, в какой степени изолировано частичное поле, в какой степени оно динамически связано с другими частями в более широком поле. Но и в отношении этого более широкого поля снова оказывается существенной проблема структурной динами­ки, намеченная выше для части поля. В результате откры­вается широкий простор для исследования и толкования в терминах внутренней структурной динамики.

Здесь я остановлюсь на одном специальном вопросе. Силы в ситуации могут быть двух видов. Во многих случа­ях именно структура объективной ситуации существенно определяет векторы и шаги, тогда как «я», эго, и его лич­ные интересы и тенденции играют лишь незначительную роль или вовсе не играют никакой роли. Если возникают конкретные эго-тенденции, они часто мешают (см. гл. 7, часть II). В других случаях источником проблем являются личные потребности. Здесь «я» играет важную роль. Но и здесь (см. гл. 7, часть I) действительное решение пробле­мы часто требует прежде всего ее трансформации; пробле­ма может быть неразрешимой, пока мы сосредоточены на своих собственных желаниях и потребностях; она ста­новится разрешимой только в том случае, если мы, рас­сматривая свое желание как часть ситуации, осознаем объективные структурные требования. В таких случаях мы

276

можем осмысленно достичь цели или понять, что я-цель сама по себе слепа и должна быть существенно изменена или полностью отброшена. Таким образом, даже в отноше­нии между проблемой и «я» решающими остаются струк­турные особенности 1.

До сих пор я ограничивался обсуждением рассмотрен­ной выше проблемной ситуации S1...S2 и шагов, ведущих к ее решению. Я отмечал, однако, что часто процесс не начинается с S1 и не кончается S2, но что в

..... S1 ....... S1 .....

S1 уже является частью процесса и что, более того, сама решение не является концом, а ведет, в сущности, к даль­нейшим динамическим следствиям (см. гл. 4, часть V; гл. 8).

Есть и другие типы. Например,

S1 ,

в котором ситуация S1 первоначально не является проб­лемной. Реальное достижение заключается скорее в ясном осознании того, что ситуация вовсе не так хороша, как ка­жется, что она должна быть улучшена. В этом случае процесс часто представляет собой переход от простой сум­мы или от поверхностного структурного видения к более адекватному. Как следствие, первое достижение заключа­ется именно в осознании того, что здесь есть проблема. Ви­дение, правильная постановка проблемы часто гораздо важнее решения поставленной задачи.

Вместе с тем существуют такие процессы, в которых S1 играет незначительную роль или вообще не играет ника­кой роли. Такой процесс начинается, как и некоторые творческие процессы в искусстве и музыке, с того, что ху­дожник представляет себе особенности S2, которую хочет создать. Художник стремится к их кристаллизации, кон­кретизации или полному воплощению. Характерно, что бо­лее или менее ясно представляемые структурные целост­ные свойства вещи, которую нужно создать, определяются в процессе создания. Композитор обычно не просто соеди­няет ноты, чтобы создать какую-нибудь мелодию: он по­стигает характер мелодии in statu nascendi и действует сверху, пытаясь конкретизировать ее во всех деталях 2.

1 См.: Levy E. Some aspects of the schizophrenic formal di­sturbance of thought. - "Psychiatry", 1943, vol. VI, p. 59-69.

2 Нечто подобное происходит и с математиком, у которого воз­никает идея какой-нибудь формулы или уравнения.

277

Для некоторых композиторов это нелегкий процесс, часто на него уходит много времени. Когда представление о це­лом еще смутно, расплывчато, возможны одновременно два способа действия: один - направленный на то, чтобы сделать более ясной центральную идею, другой - пред­ставление о частях. Характерно, что в таких случаях сра­зу ясно, что согласуется с представлением о целом, а что нет; в то время как то, что происходит в случаях типа S1 ….. S2, структурно определяется природой S1 или связью S1 с S2, в данном случае все определяется структурными особенностями представляемой S2, даже если она все еще не полна, все еще не ясна. Это несколько меняет динами­ческую природу данного выше описания, но в осмыслен­ных процедурах векторы снова определяются характером внутренних структурных требований.

Часто в процессе наблюдаются два взаимосвязанных направления: одно - от частей к целому, другое - от це­лого к частям. Это, как правило, бывает в том случае, ког­да в осмысленном процессе создается хороший гештальт. Такой гештальт не является произвольным, независимым от природы частей, он отвечает и их требованиям.

Намеченная на этих страницах динамическая теория не является законченной, она не сводится к общим рассуж­дениям, к классификации психических процессов; думаю, что она таит в себе много удивительных реальных проблем для исследования. К тому же я не считаю, что она чужда здравому смыслу.

Я надеюсь, что читатель сможет понять философское значение этого подхода. Если здесь основной упор делается на внутренней структурной динамике процесса, то это вов­се не означает, что человек в ходе его развертывания оста­ется совершенно пассивным. С его стороны предполагается желание ставить проблемы, готовность смело и искренне их исследовать, стремление к совершенству в отличие от случайной, произвольной пли рабской установки. Я пола­гаю, что это - одно из величайших достоинств человека.

Главным в этой теории является переход от совокупно­сти отдельных элементов поверхностной структуры к объ­ективно лучшей или адекватной структуре. Гораздо труд­нее установить критерии структурно верного видения, чем критерии частичной истины. В этой книге я сосредоточил внимание на сравнительно элементарных случаях, в ко­торых вопреки мнению скептиков и релятивистов могут

278

быть точно выделены правильные, истинные струк­туры.

Иногда ситуация является структурно двусмысленной, как в двусмысленных фигурах при восприятии, когда по­граничные линии принадлежат одной или другой области, так что существует более чем одна возможность структу­рирования. Так же обстоит дело во многих случаях, когда никакая частная структура не является подходящей, по­тому что наши фактические знания слишком неполны, а также потому, что мы не располагаем нужными для реше­ния данными, фактами, или они не установлены с доста­точной ясностью. Разнообразные условия, силы, факторы могут определить структуру для субъекта; к таким факто­рам часто относятся инерция привычек, установка на вни­мание к отдельным элементам и действие возникающей согласно принципу прегнантности тенденции к преждевре­менному замыканию структурно чуждых элементов. В этом случае субъект оказывается жертвой соблазна уп­рощения.

Все это не снимает проблемы объективно верного структурирования. Желание не быть структурно слепым, иметь правильную структурную ориентацию весьма силь­но; оно часто проявляется даже в ошибочных действиях и в том, как относятся к ошибкам. Для многих людей невы­носима неопределенность, необозримость многообразия факторов и сил, мешающих четко действовать и ясно мыс­лить. Они стремятся к структурной ясности, наглядности, к истине - не хотят обманывать себя. Если желание по­нять истинную структуру выражено слабо, то берет верх стремление упростить структуру. Примером может слу­жить параноидальная система, в которой данные представ­лены в ложном свете, а подлинные факты искажены. По­верхностно центрированные структуры являются динами­чески неустойчивыми. Хотя иногда действующие в струк­туре силы и мешают субъекту увидеть критические точки и осознать свою ошибку, случается, что какой-нибудь аргу­мент заставляет его отбросить поверхностное представле­ние о структуре и перейти к продуктивным действиям.

Такие проблемы играют огромную роль в личной, со­циальной и политической жизни. Часто в политических дискуссиях, политических взглядах мы ощущаем влияние принципа прегнантности по почти непреодолимому стрем­лению достичь простого структурирования поля, по силь­ному желанию четко определить ориентацию, действовать

279