Часть 7.

По сути, наша концепция лишь обобщает эти выводы неклассической физики на все актуальное бытие в целом. Весь событийный мир, мир подчиненный течению времени, существует лишь как “образ” в нашем сознании. Но этот “образ” имеет опору и вне сознания - в “мире потенций”. Этот “мир потенций”, рассматриваемый как целое, и образует то, что мы назвали “Абсолютом”. Само пространство и время, как мы их непосредственно переживаем (как самостоятельные, качественно отличные друг от друга сущности), как это следует из теории относительности, существуют лишь соотносительно с конкретным наблюдателем. Объективно же существует единый “пространственно-временной континуум”, который в каждом индивидуальном сознании по-разному “расщепляется” на пространственную и временную составляющие.

Только в сознании наблюдателя (как полагают Е. Вигнер, Дж. Уилер и др.) происходит редукция волновой функции - процесс превращения “возможного в действительное”, т. е. осуществляется выбор одной из альтернатив, описываемых “объективно” (до момента “наблюдения”) в виде линейной суперпозиции амплитуд вероятностей того или иного исхода наблюдения. Необъяснимость процесса редукции волновой функции с динамической точки зрения - есть просто следствие невыводимости сознания из материи. (Заметим, что Абсолют, с нашей точки зрения, есть нечто большее, чем совокупность всех возможных “квантовых альтернатив”. Последняя совокупность включает в себя лишь множество “физически возможных событий”, т. е. событий, совместимых с законами физики. Абсолют же - это множество “мыслимых событий”, в котором “множество физически возможных событий” составляет лишь некое подмножество (поскольку помыслить мы можем и то, что физически не возможно). Этот подход позволяет нам мыслить физические законы не как фундаментальные определения самого Абсолютного бытия, а как один из частных способов самоограничения Абсолюта).

Распространение принципов квантовой физики на бытие в целом предполагает существование макроскопических квантовых суперпозиций. Т. е. нужно признать, что все, что “ненаблюдаемо” кем-либо, существует в виде набора альтернатив, т. е. есть нечто “еще не определившееся”. Обычно заявляют: “никто никогда не наблюдал макроскопических суперпозиций и, поэтому, квантовая механика не применима к объектам макромира”. Однако это не совсем так. Эксперименты Х. Шмидта и ряда других исследователей, в которых исследовалась возможность т. н. “ретро-психокинеза”, т. е. способности человека воздействовать “усилием воли” на прошлые события, показали, что если прошлое никем не наблюдалось, то в определенных пределах его вполне возможно изменить. (Испытуемые должны были усилием воли воздействовать на частоту щелчков, которые были случайным образом автоматически генерированы в прошлом и прослушивались во время эксперимента в записи. Были отмечены статистически значимые изменения частоты щелчков при условии, что запись никто до этого не прослушивал (5)). Если принять эти эксперименты всерьез, то следует признать, что макроскопические квантовые суперпозиции реально существуют и прошлое, которое никем не наблюдалось, действительно пребывает в состоянии некой взвешенной совокупности альтернатив.

Итак, мы предлагаем мыслить отношение материи и сознания в духе параллелизма (или, правильнее сказать, “коррелятивизма”). Однако и параллелизм не дает нам исчерпывающего решения психофизической проблемы.

Человеческое сознание во всей его полноте, как мы видели, не тождественно эмпирической личности. Мое “Я” существует одновременно в двух планах: эмпирическом и надэмпирическом. Я есть “эмпирическая личность” но, одновременно, я есть и Абсолютное “Я”. Я одновременно ограничен и не ограничен, есть некая “часть” Мира и есть Мир в целом. В чувственной сфере я обнаруживаю себя внутри Мира. В сфере мышления, напротив, обнаруживаю Мир внутри себя. Этот Мир дан мне “изнутри” как глубинная основа моего сознания, как основа смыслообразования, как начало, обеспечивающее мою свободу.

Все специфически человеческое во мне - есть следствие этой моей двойственности: моей погруженности в эмпирический мир и, одновременно, моей причастности к Абсолютному бытию, трансцендирующему любую эмпирию. Именно наличие во мне Абсолюта позволяет мне видеть эмпирическую реальность в системе альтернатив и, тем самым, делает меня относительно независимым от эмпирии. Эта причастность к Абсолюту позволяет мне сознавать себя как нечто частное, ограниченное, позволяет мне мыслить абстрактно, образовывать общие понятия, мыслить “другого” - т. е. создает все те свойства, которые, собственно, и отличают меня от животного.

Поскольку эта “абсолютная” составляющая “Я” проявляет себя в моем поведении, в частности, поскольку я способен выразить присутствие во мне Абсолюта вербально, то, очевидно, этот “абсолютный” аспект моего “Я” должен как-то проявлять себя и физически - как некая самостоятельно действующая “сила”. Это действие Абсолюта в составе физической реальности уже нельзя истолковать в духе психофизического параллелизма. Ведь Абсолют - это как раз и есть то, что выше всяких ограничений, что само эти ограничения устанавливает и, следовательно, не может выступать как некий “коррелят” им же самим установленных ограничений или закономерностей.

Как же тогда Абсолют, как целое, может проявлять себя в физическом мире? Поскольку физический мир - это и есть система ограничений, которые Абсолютное бытие накладывает само на себя, то проявлять себя в этом мире Абсолют может лишь одним единственным способом: изменяя саму эту систему ограничений, т. е., иными словами, изменяя те самые “правила игры”, которые он сам же устанавливает.

Следовательно, это действие Абсолюта в мире можно характеризовать как универсальное космическое творчество, которое проявляет себя на самых разных уровнях: от уровня Вселенной в целом, до уровня сознания отдельной человеческой личности. Одна и та же космическая сила творит миры, определяет физические законы в этих мирах, создает жизнь, управляет эволюцией живого, создавая новые виды, участвует, возможно, в процессе онтогенеза, порождает человека, человеческий мозг и, наконец, конкретное индивидуальное сознание. Именно эта же сила, как нам представляется, ответственна и за индивидуальное человеческое творчество и, следовательно, именно она, эта творческая сила, порождает явления культуры. Действие Абсолюта в мире ответственно за все те акты творчества, которые не возможно объяснить с чисто натуралистической точки зрения, т. е. как следствие действия известных нам законов физики, химии и т. д. Этот тезис - о необъяснимости “естественными причинами” любых проявлений творчества во Вселенной, мы и попытаемся аргументированно обосновать в данном параграфе.

Непосредственно во мне это “абсолютное” начало должно проявляться как некая “надприродная”, “сверхфизическая” сила, способная изменять само устройство моего мозга (по крайней мере, в небольших пределах) или изменять его функциональную организацию (внося прямой вклад в осуществление психических функций). Здесь имеются в виду только те изменения структуры и функциональной организации, которые невозможно истолковать натуралистически, т. е. исходя из самой конструкции мозга или даже исходя из известных нам законов физики.

Внешне это должно выглядеть как действие в моем мозге некой сторонней “силы”, которая совместно с веществом мозга участвует в осуществлении психических функций. Таким образом, здесь мы уже от психофизического параллелизма переходим к “дуализму” - теории психофизического взаимодействия (т. н. “интеракционизм”). Точнее говоря, оба эти принципа: “параллелизм” и “интеракционизм” должны совместно использоваться для объяснения отношения между материей и сознанием.

Данная концепция предполагает, во-первых, невозможность объяснения “естественным образом” любых творческих процессов в природе (а также и в культуре, в обществе) и, во-вторых, предполагает, что все виды творчества имеют общую основу - есть различные формы проявления Абсолютного бытия внутри Мира, творимого самим же этим Абсолютным бытием. Следовательно, все эти виды творчества должны иметь общие черты. Оба эти положения требуют специального рассмотрения и обоснования.

Наиболее фундаментальный акт творчества Абсолютного бытия - это сотворение нашей Вселенной. (При этом, возможно, что она была сотворена в ряду других возможных Вселенных). То, что наша Вселенная существует не вечно -это уже почти общепризнанная истина. Наш Мир должен иметь начало во времени - это следует из второго начала термодинамики, явления “разбегания галактик”, а также существует и многих других дополнительных аргументов в пользу этого предположения. Акт сотворения Вселенной, конечно, не доступен для непосредственного наблюдения, но, используя косвенные данные, используя, в частности, метод экстраполяции, можно попытаться восстановить прошлое Вселенной вплоть до момента ее зарождения. Наиболее популярна и обоснована т. н. “теория Большого взрыва”. Согласно этой теории наблюдаемая Вселенная возникла примерно 13 миллиардов лет назад из бесконечно плотного сингулярного состояния в результате колоссального “взрыва”, отдаленные последствия которого мы наблюдаем по сей день в виде явления “разбегания галактик”. Этот взрыв породил не только вещество нашей Вселенной, но и сам пространственно-временной континуум.

Ясно, что какую бы модель зарождения Вселенной мы не выбрали, объяснить этот процесс с точки зрения существующих (ныне действующих) законов физики не представляется возможным. Действительно, в самый момент зарождения Вселенной пространства и времени еще не существовало и, следовательно, вся наша физика, которая не мыслима без понятий пространства и времени, к описанию этого момента применена в полной мере быть не может. Мы не можем, также, представить себе как вела себя материя в условиях бесконечной плотности. Ясно, также, что никакая известная нам физическая сила не способна породить “взрыв”, подобный тому, который создал нашу Вселенную. Если Вселенная возникла “из ничего” (из вакуума), то, по крайней мере, был нарушен закон сохранения энергии и т. д. Т. е., следует признать, что рождение нашей Вселенной есть некое “чуда”, есть нечто “противоестественное”, невыводимое из известных нам принципов физики. (Кроме того, вполне можно допустить, что и сами физические законы претерпели некоторую эволюцию. В таком случае восстановить прошлое нашей Вселенной с помощью простого “обращения времени” в физических уравнениях не возможно. Заметим, что гипотезу о возможности изменения физических констант во времени высказывал еще П. Дирак, пытаясь объяснить т.н. “совпадение больших чисел”, указывающее на связь фундаментальных физических констант с возрастом Вселенной).

Известные нам фундаментальные физические принципы не дают нам и ответа на вопрос: почему наш мир обладает именно такой физической структурой, а не какой-либо иной. Ведь структура Мира зависит не только от характера фундаментальных физических законов, но, также, определяется начальными условиями (условиями, существовавшими в момент зарождения нашей Вселенной) и значениями физических констант, которые устанавливаются чисто эмпирически.

Для объяснения того, почему наш мир именно такой, какой он есть используют так называемый “антропный принцип” (79). Расчеты показывают, что существование жизни в нашей Вселенной существенным образом зависит от точных значений физических констант (таких как гравитационная постоянная, заряд и масса электрона, протона, постоянная Планка и т. д.). Даже небольшие изменения этих констант сделали бы жизнь на Земле (и вообще в нашей Вселенной) невозможной. Создается впечатление, что эти константы кем-то тщательно подобраны - именно с тем расчетом, чтобы сделать жизнь в нашем Мире возможной. Кроме того, особенно точно должны быть подобраны начальные условия. Для сотворения Вселенной, близкой по своим свойствам к той, в которой мы живем, начальные условия должны быть заданы в фазовом пространстве “возможных вселенных” с точностью, составляющей 1/1010123 от объема всего этого фазового пространства! (134 с. 277).

Альтернативное объяснение дает теория “множественных миров”. Предполагается одновременное существование множества (возможно даже бесконечное) параллельных миров, в которых реализуются все возможные значения физических констант, начальных условий, а также, возможно, варьируются и фундаментальные физические законы. Тогда среди этих параллельных миров обязательно найдется и такой, в котором константы совпадают с известными нам значениями, что, при наличии соответствующих начальных условий, и делает возможным существование жизни в этом мире. Как живые существа, мы, очевидно, можем обнаружить себя лишь в таком мире, в котором жизнь разрешена. Таким образом, сам факт нашего существования как бы предопределяет свойства того мира, в котором мы существуем (хотя, как показывают расчеты, и с несколько меньшей точностью, чем это необходимо для того, чтобы однозначно определить все наблюдаемые свойства нашей Вселенной (134)).

Какой бы вариант мы не выбрали, - в обоих случаях предполагается существование некой особой “сущности”, которая стоит “выше” физических законов, т. е. не подчинено этим законам. Это либо то самое гипотетическое начало, которое целенаправленно “подбирает” константы и начальные условия и тем самым определяет конкретное физическое устройство нашего мира. Либо это то бесконечное множество “параллельных миров”, элементом которого является и наша Вселенная. (Содержательно, эта бесконечная совокупность всех возможных параллельных миров - есть не что иное, как актуализированный Абсолют). Таким образом, мы видим, что попытки объяснить происхождение Вселенной, а также попытки понять, почему наша Вселенная именно такая, какая она есть - неизбежно выводят нас за рамки “естественного”, “природного” объяснения и ведут к предположению о существовании некой “надприродной”, “сверхъестественной” реальности, производной от которой и является наша Вселенная.

Другой необъяснимый естественным путем процесс новообразования - это зарождение живого из неживого. Расчеты показывают, что случайное самозарождение даже одной белковой молекулы, входящей в состав живой клетки, и состоящей из нескольких сотен аминокислот - событие практически невероятное. Известный антиэволюционист Д. Гиш пишет по этому поводу: “Молекулярный вес 340 различных видов аминокислот приблизительно равен 34000. Для того чтобы сформировать молекулу простейшего белкового соединения, нужно всего 12 разновидностей аминокислот (а всего используется 20 разновидностей аминокислот - И.Е.). Они могут располагаться в молекуле многими способами. Общее число таких способов 10300! Это значит, что на первичной Земле могло возникнуть 10300 молекул, по разному составленных из тех же самых 12 аминокислот с молекулярным весом 34000. Даже если бы мы имели по одной молекуле определенного сорта, то их общий вес был бы, примерно, 10280 грамм. А вся Земля весит только 1027 грамм! Вся известная Вселенная, превратившись в простейший белок, не смогла бы вместить эти молекулы, пусть даже взятые только по одной из каждой разновидности” (264 цит. по (197) с. 56).

Заметим, что речь здесь идет о достаточно простой белковой молекуле, состоящей из 340 аминокислот. Некоторые белки имеют массу около 100000 и выше. Напомним, также, даже бактерии содержат порядка 3000 различных белков, а в человеческом организме содержится около 5.106 различных белков. Значительная часть этих белков видоспецифична. В целом же на Земле насчитывается примерно 1200000 различных организмов, которые содержат 1010-1012 различных белков и примерно 1010 аминокислот (72).

Ясно, что случайно такое большое число высокоспецифичных соединений возникнуть не могло. Можно с уверенностью сказать, что случайное возникновение даже простейшей живой клетки - есть нечто практически невозможное. Даже если предположить, что самые первые организмы содержали всего несколько сотен белков, необходимо еще, чтобы эти белки оказались собранными вместе, были расположены в определенном порядке, были, также, соединены с нуклеиновыми кислотами и т. д. Клетка - это не просто “мешок с белками и нуклеиновыми кислотами” - это сложная пространственно организованная структура, в которой каждая молекула должна находиться на своем месте. Случайное возникновение такой структуры столь же маловероятно как, скажем, спонтанная самосборка телевизора из беспорядочной кучи наугад перемешенных радиодеталей. (Расчеты показывают, что вероятность случайного возникновения таких структур, как простейшая клетка, имеет порядок 10-280, тогда как уже вероятность 10-20 уже считается равной нулю (119).

Известно, что практически все химические реакции в живой клетке протекают при участии специфических ферментов. В частности, полимеризация белков, нуклеиновых кислот, углеводов и липидов в водной среде может происходить только при участии ферментов. Ферменты - это белковые соединения. Их синтез управляется информационными молекулами ДНК и РНК. Вместе с тем синтез информационных молекул возможен лишь при участии специфического фермента. Т.о. возникает замкнутый круг: синтез белка требует существование строго определенных молекул ДНК и РНК (причем, РНК - двух видов), а синтез ДНК и РНК - требует существование высокоспецифичных белковых молекул. Следовательно, и специфичные информационные молекулы и необходимые ферменты должны каким-то чудом возникнуть одновременно в одном и том же месте и их свойства должны быть “заранее” подогнаны друг к другу. Заметим, также, что синтез белка в любых известных нам живых организмах, даже самых примитивных, возможен лишь при участии рибосом - сложных структур, состоящих из нескольких высокоспецифичных белков и содержащих, также, нуклеиновые кислоты. Рибосомы - это как бы сложные “автоматы”, осуществляющие строго упорядоченную сборку белковых молекул на матрице и-РНК и при участии т-РНК и специфических ферментов. Трудно представить, как такой строго упорядоченный синтез белка возможен без этих сложно организованных систем. Вместе с тем, случайное абиогенное возникновение рибосом - есть нечто практически невероятное.

Самая первая живая клетка, видимо, должна обладать не только способностью синтезировать белки и нуклеиновые кислоты, но и способностью обеспечивать себя энергией (а значит, синтезировать достаточно сложные молекулы АТФ), должна быть способна размножаться, питаться, должна обладать устойчивостью к внешним воздействиям и т. д. Заметим, что условия, в которых возможен абиогенный синтез белка и нуклеиновых кислот (тепло, излучение, электрические разряды и т.п.) весьма губительны для живых организмов. Вообще процессы распада сложных биомолекул имеют гораздо большую вероятность, чем процессы самопроизвольного синтеза. Следовательно, наиболее вероятным исходом было бы практически мгновенное уничтожение спонтанно возникшей первоклетки.

В последние десятилетия сторонники спонтанного самозарождения жизни делают основную ставку на синергетику - теорию, которая описывает процессы самоорганизации в физических и химических системах, находящихся вдали от состояния термодинамического равновесия. Показано, что в сильно неравновесных условиях могут возникать различные спонтанные формы упорядочения - типа упорядоченных конвективных потоков (ячейки Бенара) или периодических химических процессов (реакция Белоусова-Жаботинского). Эти спонтанные формы упорядочения получили название “диссипативных структур” (И. Пригожин и др.). Полагают, что синергетика позволит в конечном итоге объяснить возникновение живого как спонтанный процесс самоорганизации материи в условиях далеких от равновесия. Это как раз тот процесс, который способен сделать маловероятные события синтеза специфических биологических макромолекул - высоковероятными.

Однако даже сами создатели синергетики (214 с. 35) отмечают, что формы упорядоченности, изучаемые синергетикой, не являются специфичными для живых организмов. Диссипативные структуры связаны с когерентным поведением большого числа атомов и молекул, а также пространственным упорядочиванием молекулярных систем в макроскопических масштабах. В живых же системах наблюдается сложная функциональная упорядоченность, связанная с тонким взаимным сопряжением огромного количества разнообразных химических реакций. Диссипативные структуры автоматически возникают при определенных неравновесных условиях и, как правило, не способны к какому-либо спонтанному саморазвитию или самоусложнению. (Механизм усложнение молекулярных систем описывается здесь как некий “молекулярный аналог” дарвиновского “естественного отбора”. Но поскольку, как мы увидим ниже, “естественный отбор” не дает объяснения происхождения видов, то он, видимо, не способен объяснить и “молекулярную эволюцию”).

И. Пригожин, к примеру, писал в одной из своих статей: “Ничтожно мала возможность того, что при обычных температурах гигантское количество молекул расположится так, чтобы дать начало высокоорганизованным структурам и взаимосогласованным функциям, характерных для живых организмов. Поэтому идея самопроизвольного зарождения жизни в ее нынешнем виде - в высшей степени неубедительна, даже в масштабах тех миллиардов лет, в течение которых происходила эволюция живой природы” (цит. по 119 с. 27).

Отметим, что еще в 70-е годы исследования биологического фракционирования изотопов показали, что распределение изотопов в биомолекулах отвечает состоянию, близкому к термодинамическому равновесию (31), что противоречит синергетическому пониманию природы живого вещества. В связи с этим, в последнее время предложен новый подход к объяснению происхождения живого (а также и эволюции живого), в котором возникновение первых организмов и их усложнение связывается с процессами диспропорционирования энтропии в сопряженных химических реакциях (31). Эти процессы, в отличие от тех, которые изучаются синергетикой, протекают преимущественно в условиях близких к равновесным (область линейной неравновесной термодинамики). Диспропорционирование энтропии - это процесс, в котором имеют место две разнонаправленные сопряженные реакции - одна из которых характеризуется положительным производством энтропии (т. е. связана с распадом сложных соединений), а другая - отрицательным производством энтропии (т. е. связана с синтезом все более и более сложных соединений). Суммарное производство энтропии оказывается положительным и, таким образом, процесс спонтанного упорядочивания не вступает в противоречие со вторым законом термодинамики (усложнение организации как бы “оплачивается” сопряженным процессом распада сложных соединений).

Явление диспропорционирования энтропии наблюдается в неживой природе. Достаточно часто наблюдаются сопряженные процессы, когда продуктами химических реакций являются, с одной стороны, более простые соединения, а с другой - более сложные. Так, химические превращения бывших биомолекул ведет, с одной стороны, к образованию простых соединений типа СО2, Н2О, NH3 и др., а с другой - образуются сложные соединения: фульвовые и гуминовые кислоты и кероген. Аналогичным образом в нефти образуются сложные битумо-асфальтеновые полимерные образования. Все это означает, что в природе существует естественный механизм, который ведет к усложнению, все большему и большему упорядочиванию молекулярных структур. Э.М. Галимов полагает, что подобный механизм, основанный на диспропорционировании энтропии, породил первые живые организмы, а также именно он обуславливает тенденцию к усложнению конструкции живых организмов.

С нашей точки зрения данная теория все же не дает убедительного объяснения происхождения живого. Существование тенденции к усложнению организации молекулярных структур само по себе не дает гарантии, что возникнут именно те соединения, которые необходимы для формирования самого примитивного живого организма. Напомним, также, что эти соединения должны возникнуть в одном месте и в одно и то же время и должны быть каким-то образом упорядочены в пространстве. Реалистическая теория происхождения жизни должна, видимо, показать, что жизнь каким-то образом изначально “запрограммирована” в законах физики, т. е. есть высоковероятное следствие действия обычных физических и химических законов. Ничего подобного ни одна из известных нам теорий зарождения жизни не продемонстрировала.

Анализ ископаемых останков показывает, что жизнь на Земле, видимо, возникла практически сразу (в геологическом, конечно, масштабе времени), как только сложились благоприятные условия, совместимые с выживанием живых организмов. (Возраст Земли приблизительно составляет 4,45-4,75 млрд. лет. Следы живых организмов обнаруживаются в слоях с возрастом 3,85 млрд. лет. Т. е., фактически, органическая жизнь обнаруживается в самых старых из сохранившихся древних пород (162)). Есть, также, основания думать, что возникновение жизни - это однократный акт, который больше никогда не повторялся на Земле. Все это противоречит гипотезе о постепенности и “запрограммированности” возникновения живого. Скорее, зарождение жизни выглядит как совершенно невероятное, противоречащее законам природы, “чудесное” однократное событие.

Загадкой является не только происхождение живого, но и последующее эволюционное развитие живых организмов, порождающее все новые и новые виды животных и растений. Мы уже писали выше о кризисе, переживаемым дарвинизмом. Современный дарвинизм представлен т. н. “синтетической теорией эволюции”, которая объясняет эволюционный процесс накоплением мутаций (случайных повреждений генетического аппарата) и отбором наиболее приспособленных особей-мутантов. Возникновение новых видов представляется как очень медленный, постепенный процесс накопления “полезных мутаций”, который сопровождается обязательной элиминацией предшественников (иначе мутация не может распространиться на всю популяцию и последовательное накопление мутаций окажется невозможным).

Трудности, с которыми сталкивается данная концепция, носят двоякий характер: с одной стороны, изучение ископаемых останков не подтверждает центральный тезис дарвиновской теории эволюции - идею плавной, строго постепенной трансформации одного вида организмов в другой (86). Согласно синтетической теории, эволюция осуществляется путем постепенного накопления малых изменений, которые, суммируясь и закрепляясь, приводят к возникновению новых видов. Эта теория предполагает, таким образом, существование большого числа переходных форм, плавно связывающих родственные друг другу виды. Однако, тщательное изучение ископаемых останков (в том числе с применением методов послойного статистического анализа их вариабельности) убедительно показало отсутствие переходных форм в палеонтологической летописи (86).

Это означает, что если действительно один вид происходит от другого, то этот процесс трансформации вида протекает очень быстро, на протяжении жизни всего лишь нескольких поколений. Причем возникающие новые виды сразу же оказываются хорошо адаптированными к новым условиям существования! Найденные древнейшие ископаемые останки животных и растений, относящиеся к ныне живущим видам, как правило, показывают, что древнейшие представители видов почти тождественны современным организмам. Исследования также показывают, что внутривидовая изменчивость ограничена жесткими рамками, и все попытки с помощью искусственного отбора трансформировать один вид в другой - неизменно оканчиваются провалом (220).

С другой стороны, существуют трудности внутри самой синтетической теории. Прежде всего, весьма сомнительна эволюционная ценность мутаций. Наблюдения показывают, что мутации в лучшем случае никак не меняют фенотип, в худшем - приводят к рождению нежизнеспособных уродов. “Полезные” единичные мутации - явление практически невероятное. Для возникновения каких-то новых полезных свойств необходимы координированные изменения в различных частях генома. Более того, необходимо, как правило, образование нового “осмысленного” генетического материала. Вероятность того, что такие целесообразные, скоординированные изменения в геноме произойдут случайным образом, практически равна нулю. Ожидать, что случайные мутации приведут к возникновению нового жизнеспособного вида - это то же самое, как и ожидать, что случайные ошибки в компьютерной программе приведут со временем к возникновению новой, более совершенной программы (например, приведут к трансформации текстового редактора “Лексикон” в “Word”). Причем на каждом этапе трансформации эта программа должна быть вполне жизнеспособной!

Теория естественного отбора не объясняет, откуда берется новый генетический материал, почему организмы столь удивительным образом приспособлены к среде обитания (а также, нередко, друг к другу), не объясняется удивительная скоррелированность всех структур и функций организмов. Невозможно с помощью этой теории объяснить возникновение таких сложных органов, как глаз, рука, мозг, электрический орган ската и проч. (220). Ведь подобные органы оказываются биологически полезными только тогда, когда они полностью сформированы. Неразвитый глаз, в котором отсутствует, например, хрусталик или мышцы, изменяющие его кривизну, практически бесполезен и не может закрепиться как нечто “способствующее выживанию” в процессе естественного отбора. (Напомним, что с точки зрения синтетической теории абсолютно все мутации, которые необходимы для образования нового вида, должны быть полезными - не только в их совокупном действии, но и каждая по отдельности - иначе они не закрепятся и не распространятся на всю популяцию и процесс накопления нужных мутаций будет нарушен).

Идея эволюции путем медленного накопления полезных мутаций противоречит отмеченному выше факту отсутствия переходных форм. Скачкообразный характер эволюции предполагает возможность быстрой масштабной трансформации генетического материала. Открытия в молекулярной биологии, биологии развития в последние десятилетия указывают на возможность скачкообразных масштабных хромосомных перестроек за счет таких процессов, как мутации регуляторных генов, отдаленная гибридизации и полиплодия, дрейф генов, горизонтальный перенос генетического материала от одного вида к другому посредством вирусов, вскрытие “генетического груза” в популяциях и т.п. (86). Однако все эти процессы не способны полностью объяснить видообразование - поскольку речь идет лишь о переносе и рекомбинации уже имеющегося генетического материала, но не объясняется главное: откуда берется новый генетический материал, как возникают новые “осмысленные” комбинации ДНК.

Важный недостаток синтетической теории - она, как справедливо отмечает Э.М. Галимов, не предсказывает последовательного усложнения организмов. Она предсказывает лишь, что они будут лучше выживать и воспроизводиться в данных условиях (31). Э.М. Галимов, полагает, что восходящий характер эволюции можно объяснить, если учесть описанный выше механизм “диспропорционирования энтропии” - который как бы постоянно подталкивает эволюцию к созданию все более и более сложных организмов - даже если это усложнение не имеет никакой адаптивной ценности. Однако концепция Э.М. Галимова не объясняет, почему возникающие сложные организмы оказываются приспособленными к окружающей среде. Здесь он опять вынужден ссылаться на механизм мутаций и естественного отбора. Однако, такое объяснение адаптивности организмов, как уже отмечалось, представляется несостоятельным.

Сказанного достаточно, чтобы сделать заключение: нам совершенно не понятны те механизмы, которые привели вначале к возникновению живого на земле, а потом породили все известное нам многообразие животных и растений (96). Но это означает, что нам не понятно ни происхождение человека, ни происхождение его сознания. Известные нам законы природы не только не объясняют, как возникла жизнь и как сформировались виды живых организмов, но, напротив, непредвзятый анализ показывает, что возникновение жизни и эволюция - есть нечто крайне маловероятное, почти невозможное, “чудесное”, едва ли совместимое с известными нам физическими законами. По существу, натуралистические объяснения не работают везде, где мы сталкиваемся с процессами развития, изменения существующих форм жизни. Но они вполне работают, когда мы рассматриваем функционирование уже сформированного организма. Функции клетки или человеческого организма мы вполне можем объяснить исходя из имеющихся данных о строении клетки и человеческого тела. Но как возникла клетка или организм - объяснить натуралистически не представляется возможным.

Существенные проблемы возникают даже в том случае, когда мы пытаемся объяснить развитие организма в онтогенезе. Не существует ясного научного объяснения того, как из одной оплодотворенной яйцеклетки возникает сложный многоклеточный организм. Мы не находим в яйцеклетке какой-либо видимой “программы”, которая определяла бы последовательность построения различных органов и ткани, а также их пространственное расположение. Иными словами, не решен вопрос о генетическом контроле процесса эмбриогенеза (109). Детальный анализ строения клетки не выявляет в ней какого-либо массива информации, который мог бы выполнять функцию “программирования” всех этапов эмбрионального развития. Молекула ДНК содержит лишь сведения о строении белков, входящих в состав клеток организма, но в ней нет подробного “описания” морфологического строения отдельных органов, описания их пространственной дислокации и механизмов их эмбрионального развития. (Недавно были открыты т. н. Нох-гены, которые ответственны за пространственное распределение органов. Удивительно, однако, что они совершенно одинаковы у мышей, моллюсков и дрозофил. Т. е., они, очевидно, не содержат детальное описание строения органов и путей их морфогенеза (31).

Именно по этой причине в эмбриологии пользуются по сей день популярностью различного рода “полевые” теории, постулирующие существование особых “эмбриональных” или “клеточных” полей, управляющих процессами морфогенеза. (Впервые понятие “эмбрионального поля” было введено А.Г. Гурвичем (42)).

Общее свойство всех рассмотренных нами процессов развития - это наличие явной целесообразности. Мы обнаруживаем здесь наличие как бы некоего заранее продуманного “плана”, “умысла”, а отнюдь не механическое сцепление случайных причин. Можно, однако, попытаться истолковать эту видимую целесообразность как следствие действия чисто случайных причин, если воспользоваться теорией “множественных миров”, к которой мы уже обращались в связи с обсуждением “антропного принципа” и его роли в детерминации физических свойств нашей Вселенной. Обычно эта идея связывается с предложенной Х. Эвереттом (254) моделью “ветвящейся Вселенной”, в которой все возможные исходы квантово-механических измерений одновременно реализуются в бесконечном множестве параллельных вселенных, что позволяет отказаться от постулата редукции волновой функции и дает возможность рассматривать квантовую эволюцию как жестко детерминированный процесс, осуществляемый в соответствии с уравнением Шредингера.

С этой точки зрения все события и все их сочетания, которые физически возможны (т. е. совместимы с законами физики), непременно реализуются в какой-либо из “параллельных вселенных”, включая даже самые маловероятные события и их последовательности. Это означает, что все, что возможно, непременно где-то существует. Жизнь и эволюция живого есть нечто физически возможное, хотя и крайне маловероятное (и только в этом смысле “аномальное”). Но поскольку жизнь и эволюция все же возможны, они с необходимостью существуют в одной из возможных Вселенных. Ясно, что именно в такой “аномальной” вселенной, в которой происходят крайне маловероятные события зарождения и развития живого, мы и должны с необходимостью себя обнаруживать - поскольку сами являемся продуктом этого самого “аномального”, крайне маловероятного стечения обстоятельств.

Подобную идею можно обосновать и с позиций рассмотренной нами выше модели сознания. Напомним, что согласно этой модели, эмпирическая личность - есть результат некоего конкретного самоограничения Абсолютного бытия. Но, возникает вопрос, почему Абсолютное бытие ограничивает себя именно таким, а не каким-либо другим способом? Нет никакого “достаточного основания” для предпочтения одного способа самоограничения перед другим. Поэтому естественно предположить, что Абсолют ограничивает себя сразу всеми возможными способами. Таких способов может быть бесконечно много. В таком случае Абсолют творит бесконечное разнообразие эмпирических личностей и, одновременно, бесконечное множество коррелятивных им физических миров. Следовательно, существуют все миры, которые в принципе возможны. (В отличие от модели Эверетта здесь допускается варьирование миров не только в рамках “физически разрешенного”, но варьируются и сами физические законы). Это означает, что и наш мир, сколь бы ни был он маловероятен, должен существовать с необходимостью. Зарождение жизни на Земле и эволюцию видов с этой точки зрения вполне можно рассматривать как серию случайных событий, возникновение которых как по отдельности, так и в сочетании крайне маловероятно, но, в принципе возможно, и, следовательно, эти события с необходимостью должны иметь место в одном из параллельных миров.

Все это выглядит так, как если бы во множестве параллельных вселенных одновременно реализовались бы все возможные результаты бросания кости. Тогда с необходимостью должна существовать вселенная, в которой всегда выпадает шестерка, - хотя вероятность такого исхода большого числа бросков бесконечно мала.

Мы попадаем в один из крайне маловероятных миров просто потому, что в других мирах (более вероятных) мы существовать просто не могли.

Предложенная модель объяснения видимой “целесообразности” в природе обладает достаточно большими объяснительными возможностями. Например, она объясняет, почему жизнь, особенно жизнь разумная, очень редкое явление в нашей Вселенной. В нашей Галактике мы не находим никаких следов разумной деятельности “внеземных цивилизаций”. Вполне вероятно, что мы единственные разумные существа в Галактике или даже во всей Вселенной. Это вполне естественно, если жизнь и разум - случайные явления. Если верна теория “множественности миров”, то необходимо признать, что все существенные параметры нашей Вселенной задаются исключительно лишь фактом нашего присутствия в этой Вселенной как разумных и живых существ. Вселенная должна обеспечить возможность нашего существования, но все другие ее свойства, от которых наше существование не зависит, должны быть заданы совершенно произвольным образом. К таким свойствам, в частности, относится и существование жизни и разума на других планетах. Поскольку самопроизвольное зарождение и развитие жизни на планетах нашей Вселенной крайне маловероятно, то с большой степенью уверенности можно утверждать, что никакой внеземной жизни и внеземного разума вообще не существует. Можно также ожидать, что мир, в котором мы существуем, будет проявлять к нам “умеренную враждебность”. Т. е. условия нашего существования должны быть с необходимостью такими, чтобы обеспечить лишь наше выживание, но во всем остальном мир совершенно безразличен к нашим потребностям и нуждам. Крайне маловероятно, что мы случайно попадем в мир, который будет относиться к нам в целом дружественно.

Главный недостаток рассмотренной модели: она предсказывает полное прекращение процессов эволюции с возникновением человека. Более того, следует ожидать, что в ближайшее время произойдет быстрая деградация биосферы - как возврат ее к более вероятному состоянию. Действительно, если эволюция - есть результат невероятного “везения”, то в любой момент следует ожидать, что это “везение” закончится: если мы миллион раз подряд выбросили шестерку, то с большой вероятностью следующий бросок - будет не удачным. Этот печальный вывод о неминуемом коллапсе биосферы, причем уже в ближайшее время, кажется, к счастью, не подтверждается. Если вычесть “человеческий фактор”, то следует признать, что биосфера, если и не эволюционирует далее, то, по крайней мере, и не деградирует. Кроме того, эволюция живого продолжается в форме культурогенеза - как процесс прогрессивного усложнения человеческого общества, культуры, а также внутреннего мира отдельных людей.

Устойчивость биосферы и продолжение культурогенеза можно объяснить с позиций квантовой физики, если воспользоваться идеей Д. Уилера о “партисипаторной (участвующей) вселенной” (335). Предположим, что эволюция жизни есть случайный процесс, обусловленный накоплением полезных мутаций. Предположим, также, что квантовые события, соответствующие различным мутациям, до возникновения сознания наблюдателя (т. е. человека) могли существовать лишь в виде линейной суперпозиции всех возможных альтернатив. Тогда с необходимостью “актуализируется” лишь та “ветвь” квантовой эволюции, которая приводит к рождению разума, тогда как другие “ветви” (которые не ведут к человеку и разуму) элиминируются в соответствие с механизмом редукции волновой функции (поскольку предполагается, что редукция может иметь место лишь в сознании наблюдателя). Прошлое в этом случае возникает “ретроспективно” уже после того, как обнаруживается присутствие человека-наблюдателя. Таким образом, в этом случае нет даже необходимость постулировать актуальное существование параллельных миров. С необходимостью существует лишь “Универсум потенций” - в котором все возможное существует именно в качестве возможного, т. е. как “чистая потенция”. (Напомним, что Абсолют с нашей точки зрения - это и есть Универсум возможного. Следовательно, данная модель явным образом предполагает существование “Абсолютного бытия”).

Этот подход можно распространить на эволюцию человеческой цивилизации и культуры, если предположить некую иерархию факторов, определяющих акты редукции волновой функции Вселенной. Один из таких факторов - человеческий разум. Он уже сделал свое дело и определил нашу историю, как историю зарождения жизни, ее эволюции и появления человека. Но, вероятно, имеются и другие факторы, определяющие уже следующие акты редукции, которые требуют уже не просто наличие сознания, но и, возможно, определенного уровня его развития (который пока еще не достигнут). Эволюция продолжится до тех пор, пока не будет достигнут некий “предельный уровень”, который однозначно зафиксирует ход мировой истории. И тогда произойдет “окончательная” редукция, после которой никакая восходящая эволюция будет не возможна. Однако то, что мы уже сейчас актуально существуем в условиях “восходящей эволюции” человеческой культуры, весьма трудно понять с этой точки зрения. Либо этот “предельный уровень” уже достигнут именно “сейчас”, в данный момент времени, либо наше сознание каким-то образом “запаздывает во времени”, по отношению к этой конечной точке эволюции и тогда мы просто механически проживаем события, предсуществующие в составе уже “сформированной” (каким-то будущим событием) “ветви” квантовой эволюции нашей Вселенной. Последнее предположение, однако, можно совместить с идеей свободы воли, если допустить, что будущее лишь “грубо” предзадано в виде последовательности отдельных, строго фиксированных “ключевых” событий. Пути же, ведущие к этим событиям, могут быть детерминированы весьма неоднозначно. В этом случае будущее оказывается лишь “грубо прочерченным” - существует некий “пучок” возможных сценариев будущего, внутри которого субъект может осуществлять свободные выборы, отдавая “предпочтение” тому или иному сценарию.

Конечно, все эти модели, предполагающие существование актуальных или потенциальных “параллельных миров”, весьма спорны. Но единственной реалистической альтернативой им, как нам представляется, является учение о некой “разумной силе”, которая ведет нашу Вселенную к вполне определенной цели и для реализации своих планов целенаправленно “чудесным образом” творит жизнь на Земле и направляет эволюционное развитие биологических видов. Эта же сила, вероятно, незримо руководит и развитием культуры и человеческого общества. В любом случае мы приходим к идее существования некой “надприродной” реальности, которая “проецируясь” в мир природы, создает в нем нечто новое, небывалое.

Рассмотрим теперь процессы развития в области психических, культурных и социальных явлений. Возможно ли дать исчерпывающее натуралистическое объяснение процессов развития индивидуальной психики, а также процессов культурогенеза и социогенеза?

Однозначно ответить на этот вопрос весьма сложно просто потому, что здесь, в отличие от биологии, мы даже не имеем сколько-нибудь проработанных теорий, которые бы объясняли процессы психического, культурного или социального развития с натуралистической точки зрения. Имеющиеся теории имеют преимущественно феноменологический характер, т. е. не затрагивают вопрос о характере тех сил, которые направляют процессы развития. В лучшем случае такие теории пытаются учитывать взаимозависимости между различными классами психических или культурных явлений и, таким образом, представляют процессы развития как результат сложного взаимодействия различных факторов (мотивационных, информационных, идеологических, экономических и т.п.). Примером может служить марксистская теория развития общества, которая ставит развитие духовной культуры в зависимость от развития материального производства (т. н. “экономический детерминизм”).

Но все эти теории не объясняют самого главного - сам механизм возникновения психических, культурных и социальных новообразований. Самый важный вопрос - вопрос о природе человеческого творчества, об источниках этого творчества (а всякое развитие, как индивидуальной психики, так и культуры, - есть творческий процесс) - остается открытым.

Попытки психологов истолковать творческий процесс натуралистически, приводят к теориям, в которых создание нового сводится либо к процессам рекомбинации элементов, полученных в чувственном опыте, либо творчество объясняется в духе теории “проб и ошибок” (т. н. “теория случайных находок”) (157). Но таким образом к “творчеству” относят то, что, собственно, творчеством не является. Ведь подлинное человеческое творчество, особенно художественное творчество, кроме всего прочего демонстрирует удивительную целостность, целесообразность, внутреннее органическое единство творческого продукта, что, очевидно, невозможно объяснить механическими рекомбинациями или беспорядочными пробами, с последующей селекцией удачных вариантов. (Цельность творческого продукта пытались объяснить с позиций т. н. “теории поля” в рамках “гештальт-психологии”. М. Вертгеймер, в своей книге “Продуктивное мышление” объяснял интеллектуальное творчество как процесс, направленный на “улучшение гештальта”, т. е. направленный на восполнение пробелов, улучшение смысловой структуры воспринимаемой проблемной ситуации (157). Эта теория, однако, не дает ответа на главный вопрос: каким образом вообще возможно то самое “предвосхищение целого”, которое и позволяет субъекту видеть пробелы, ощущать неполноту воспринятого?)

Следует отдельно рассмотреть процессы развития индивидуальной психики в онтогенезе и процессы культурогенеза.

Развитие психики человека основано на его способности к самообучению. Сущность этой способности нам пока не понятна. Это видно из весьма скромных успехов в области создания “самообучающихся машин”. Создать компьютер, который был бы способен неограниченно повышать свой интеллектуальный уровень, непрерывно обогащать себя новыми знаниями, гибко приспосабливаться к новым условиям - мы пока не в состоянии. Никаких эффективных “алгоритмов самообучения” до сих пор не существует. И даже не ясно является ли проблема создания “самообучающихся машин” разрешимой. Ведь любой алгоритм, будь он даже алгоритмом самообучения (т. е. обладающий способностью к самосовершенствованию), накладывает на систему, ему подчиненную, жесткие рамки, открывая для нее одни возможности и совершенно закрывая другие возможности. Алгоритмическая система может развиваться лишь строго в тех направлениях, которые ей заранее были предписаны. Человек же (как родовое существо) универсален - для него потенциально открыты любые возможности, разрешены любые направления развития и, следовательно, никакой алгоритм не способен воспроизвести в полной мере его способность к саморазвитию.

Самообучающийся алгоритм можно определить как алгоритм, который способен строить другие алгоритмы. Но он не только должен уметь их строить, но должен также быть способен оценивать их пригодность, работоспособность. Однако, как это следует из известной теоремы об алгоритмической неразрешимости проблемы “остановки”, не существует универсальной алгоритмической процедуры проверки пригодности любых алгоритмов. Невозможно алгоритмически установить: остановится произвольный алгоритм при заданных входных данных, или же будет работать вечно. Алгоритмически неразрешима также и проблема проверки непротиворечивости произвольной формальной (дедуктивной) системы. Таким образом, чтобы создавать эффективные новые алгоритмы, необходимо, видимо, выйти за рамки чисто алгоритмического подхода.

Даже способность человека к математическому творчеству, как это следует из теоремы Геделя о неполноте формальных систем, не поддается алгоритмической имитации (134). Какую бы сложную систему аксиом или алгоритмических предписаний мы не задали, человек всегда способен выдумать что-то новое, невыводимое из данных аксиом и предписаний. (Отсюда, видимо, нужно сделать вывод, что в основе творчества в целом лежит некий “алгоритмически невычислимый” процесс). Таким образом, способность человека к развитию и саморазвитию, видимо, никогда не будет для нас до конца понятна.

Другое важное направление исследований индивидуального развития психики - это проблема способностей. Уже с раннего детства многие люди проявляют повышенные (иногда даже феноменальные) способности к той или иной деятельности. Очень часто появление этих способностей невозможно объяснить ни наследственностью, ни условиями развития, ни воспитанием, ни особо эффективным обучением. Способность в этих случаях проявляется как некий “дар свыше”, как нечто необъяснимое. Талант музыканта, художника, композитора, поэта - не есть что-то “приобретенное в опыте”. Талант либо есть, либо его нет. Если он есть, то он, нередко, проявляется очень рано, иногда сразу в развитой форме - без сколько-нибудь длительного периода ученичества (достаточно вспомнить Пушкина, Цветаеву, Маяковского). Заметим, что и сами художественные произведения, нередко, рождаются спонтанно, сразу в завершенной форме, без всякого видимого усилия со стороны творца. Они как бы просто “высвобождаются”, “актуализируются” в сознании, “входят” в сознание из какой-то “подсознательной” сферы, где они находились до актуализации. Здесь уместно вспомнить известные случаи творчества во сне и случаи внезапного творческого озарения - когда сложная и глубокая идея (научная или художественная) приходила в сознание неожиданно и нередко уже в готовом, законченном виде (1). Можно также вспомнить удивительные случаи создания талантливых художественных произведений посредством “автоматического письма” в состоянии транса (2).

Нужно отметить, также, своеобразное явление “отчуждения” творческого продукта от личности его создателя. Творец нередко сам удивлен тем, что он создал, не понимает мотивы, цели и истинное значение продуктов собственного творчества. Творчество требует особого состояния вдохновения, которое еще древние (Платон и др.) характеризовали как род “исступления”, “выхода из себя” (экстазиса), подчеркивая тем самым, что здесь через посредство творца действует некое высшее, надиндивидуальное начало. Истинное произведение искусства непременно содержит в себе “надиндивидуальный” элемент - именно поэтому оно и интересно для всех. (Но, вместе с тем, творение несет и отпечаток личности его создателя. Это означает, что путь к “общезначимому” лежит через подсознательные глубины индивидуального “Я”). По этой же причине и для самого творца его собственное произведение - есть нечто неожиданное, новое, небывалое, загадочное. (Это обстоятельство, собственно, и делает творчество таким привлекательным).

Развитие способностей (если этот термин вообще уместен) - это процесс непредсказуемый, нелинейный. Эти способности, особенно в области художественного творчества, могут внезапно возникать и исчезать, творческим личностям свойственно терять свой дар, “выдыхаться” (достаточно вспомнить известное явление, когда писатель “исписывается”, начинает повторяться, утрачивает творческий потенциал). Наблюдая развитие творческих способностей мы часто не видим линейного восхождения от более простых и примитивных творений - к более сложным и совершенным. Отметим, что такая же неравномерность и нелинейность свойственна и процессам культурогенеза. Развитие культурных форм далеко не всегда идет по восходящей, от простого - к сложному, от примитивных форм - к более развитым. Самые древние известные нам произведения искусства (наскальная живопись, религиозные гимны и эпос, мифы) далеко не всегда примитивны, нередко обладают очень высокими художественными достоинствами, содержат глубокие философские идеи. Древние языки (например, санскрит, латынь, древнегреческий) отнюдь не являются более простыми, чем современные языки. Напротив, в развитии языков четко прослеживается тенденция к упрощению.

Развитие цивилизаций, отдельных культурных форм и художественных направлений нередко носит “взрывной” характер - путь от примитивных форм искусства, идеологии и общественной организации - к развитым, высокодифференцированным формам, часто занимает всего лишь период жизни нескольких поколений (такой “взрывообразный” культурогенез, например, наблюдался в античной Греции в период 6-5 вв. до нашей эры). Такие же “скачкообразные” изменения культурной жизни наблюдаются и в наше время (возникновение художественного “авангарда” в начале 20 века, формирование “рок-культуры” в 50-60 годы и т.п.).

Процессы культурогенеза часто выглядят как подобие “вулканического извержения”. Это как бы некие “прорывы” “творческой энергии” из “трансцендентного плана” бытия в наш предметный мир. Эти “прорывы” в короткие сроки порождают как бы “на пустом месте” огромное разнообразие новых художественных, музыкальных, литературных направлений. Именно в эти “активные” фазы культурогенеза, как правило, и рождаются шедевры. Затем “энергия” убывает, культурные формы стабилизируются, стереотипизируются - наступает эпоха застоя, эпигонства. Этот процесс заканчивается, рано или поздно, гибелью данного культурного организма. Именно по такому сценарию развивалось большинство известных нам древних цивилизаций (древнеегипетская, греко-римская, китайская и др.). Таким же образом развиваются и отдельные формы культуры.

“Взрывной” характер культурогенеза, как нам представляется, невозможно объяснить какими-либо “естественными” причинами. Это хорошо понимал и отразил в своей оригинальной теории этногенеза Л.Н. Гумилев (41). Для объяснения процессов этногенеза ему понадобилось обращение к неизвестным “космическим” факторам, способным оказывать воздействие на поведение больших человеческих сообществ. Причем действие этих факторов оказывается привязанным к определенным временным интервалам и определенным географическим зонам. Это означает, что процессы этногенеза связаны с какими-то общими изменениями, происходящими в биосфере Земли.

Вообще сам факт существования культуры необъясним натуралистически. Культура - по определению, есть нечто “надприродное” - это все то, что творится человеком, причем творится именно в силу того, что человек - не есть просто часть природы, не есть только животное. Чисто природное существо не способно создавать что-то такое, что выходит за рамки “только природного”. Следовательно, сама способность творить культуру уже указывает на существование в человеке “надприродного” начала. Человек отчасти природное, отчасти - надприродное существо. Он принадлежит сразу двум мирам: природному и трансцендентному. Культура - это и есть “проекция” трансцендентной сферы бытия в природный мир.

Хотя артефакты материальной культуры сами по себе есть обычные физические объекты и, с этой точки зрения, они принадлежат природному миру, но, по способу генезиса - они есть объекты надприродные, т.к. они не могут быть порождены какими-либо естественными, природными процессами (точнее говоря, вероятность их естественного возникновения пренебрежимо мала). Естественно поэтому предположить, что в создании культурных предметов принимают участие какие-то надприродные, трансцендентные факторы, которые, в этом случае, действуют (через посредство человека) в составе природной реальности.

Заметим, что имеющиеся в настоящее время попытки натуралистического объяснения возникновения культуры и, шире, человеческого сознания вообще, как правило, содержат “порочный круг” - для объяснения одних явлений культуры привлекаются другие, уже существующие, культурные феномены. Например, нередко культуру определяют как “символическую реальность”, подчеркивая тем самым, что способность к созданию культурных форм есть нечто производное от способности оперирования символами, в частности, речевыми символами. Но любые символы, речь, язык - это тоже элементы культуры. Следовательно, объясняя культуру как продукт символической деятельности, мы тем самым уходим от наиболее важного вопроса: как вообще возможна культура как таковая - в любой, сколь угодно элементарной ее форме. Предполагается, что зарождение культуры уже предполагает существование каких-то зачаточных культурных форм. Возникновение же последних остается без всякого объяснения.

Но сама способность к символической деятельности также требует объяснения. Способность создавать символы и оперировать ими уже предполагает некоторую дистанцированность субъекта от предметной природной действительности. Для того чтобы успешно оперировать символами, необходимо преодолеть зависимость от эмпирически заданных связей между вещами, а также от заданных связей между свойствами этих вещей. Только в этом случае мы сможем, опираясь на символы, конструировать “возможные миры” и, следовательно, сможем мысленно проигрывать различные ситуации, вместо того, чтобы реально их проживать (все это и образует нашу способность предвидеть, прогнозировать будущее). Такая способность к “дистанцированию” предполагает способность мыслить мир в системе альтернатив, что, в свою очередь, предполагает наличие в нашем сознании “Универсума возможного”, т. е. Абсолюта. Заметим также, что понятия, которыми мы пользуемся, не являются простыми эмпирическими обобщениями: понятие “треугольник” имеет своим денотатом не только те треугольники, с которыми я сталкивался когда-либо в опыте, но любые мыслимые треугольники. Следовательно, и способность к понятийному мышлению также требует причастности к “Универсуму возможного”. (Заметим, что значимость речи для человеческого мышления, видимо, сильно преувеличена. Исследования психологов показывают, что наше мышление в значительной степени не вербально. На это обстоятельство, в частности, указывают трудности, которые часто возникают при попытке вербально выразить уже сформированную мысль (1). Еще Шопенгауэр писал: “Мысли умирают, когда воплощаются в слова”).

Последовательный натурализм должен по существу отрицать какую-либо качественную специфику культуры по отношению к природной реальности, т. е. неизбежно влечет натурализацию культуры. Однако культурная реальность - не есть просто усложненная природная реальность. Она качественно иная. Отличие здесь проявляется, прежде всего, в том, что те творческие “силы”, которые в природном мире действуют лишь на уровне отдельных видов живого, определяя их специфику, в сфере культуры действуют уже на уровне индивидов (точнее, на уровне коллективной деятельности индивидов). Происходит как бы огромная концентрация творческой энергии в пространстве и времени. В результате темпы развития культуры на много порядков выше, чем темпы развития органической природы.

Важно подчеркнуть не только специфику процессов культурогенеза, но, также важно показать единство мира природного и мира культуры. Мы приходим к убеждению, что во всех проявлениях творчества, во всех процессах подлинного новообразования - как в природе, так и в культуре - действуют одни и те же творческие силы. То, что сотворило нашу Вселенную, создало живое из неживого, сотворило виды животных и растений - эта же сила творит в нас (и через нас) предметы духовной и материальной культуры. С этой точки зрения, культура не противоположна природе, а есть лишь реализация возможности дальнейшего совершенствования природных объектов (см. аналогичную т. з. в (4)).

В защиту этого тезиса можно привести множество фактов, указывающих на единство общих закономерностей процессов развития на всех уровнях бытия - от космического, до социального.

Во всех случаях процессы “творения” до конца не объяснимы, они носят, как правило, “взрывной” характер (“эволюционный взрыв” чередуется с длительным периодом “спокойного развития”, когда образование новых форм практически прекращается), всякое развитие проходит через фазы быстрого начального роста, стабилизации, медленной деградации и, наконец, гибели. Так, стадии развития социально-культурных организмов повторяют стадии развития живых организмов (на это впервые обратил внимание Н. Данилевский), а также, по сути, повторяют стадии развития отдельных видов, родов и классов животных. Всякое развитие идет в направлении роста многообразия, создания новых, все более сложных форм и эти формы, затем, подвергаются селекции. И в развитии Вселенной, и в возникновении жизни, и в эволюции живого, и в развитии индивидуальной психики и культуры - везде мы видим целесообразность, видим нечто, напоминающее реализацию некоего “замысла”, глубоко продуманного плана. Эти процессы развития на всех уровнях предполагают возможность предвидения будущего (будущей полезности органа, технического устройства и т.п.). Существует четкий параллелизм в развитии видов живых организмов и развитии видов техники или художественных направлений.

Конечно, трудно говорить о каких-либо совершенно универсальных, всеобщих законах, управляющих развитием в каждом конкретном случае. Направления развития, способы развития, формы развития - бесконечно разнообразны. Но так и должно быть, если учесть, что “энергия творчества” исходит из начала (Абсолюта), которое само по себе не подчинено никаким законам, правилам и ограничениям - поскольку именно оно, это начало, эти законы, правило и ограничения устанавливает. Именно невозможность установить какие-то универсальные “законы развития” на любом из уровней бытия - и указывает более всего на общность источника этого развития.

Различия более всего проявляются в пространственных и временных масштабах действия творческих сил. Вне человека творческая энергия действует в масштабах миллиардов и миллионов лет и полем ее деятельности является вся Вселенная. В человеке эти творческие силы проявляются в масштабах столетий, десятилетий, лет, дней, часов, минут и ареной их деятельности является лишь поверхность Земли. Еще Шеллинг полагал, что творчество человека - есть продолжение творчества, действующего в природе. И есть, добавим, наиболее концентрированное выражение этого творчества. Специфика нашей точки зрения в том, что единство творческих сил, проявляемых в природе и культуре, а также необъяснимость творчества с натуралистической точки зрения, у нас есть не просто предположение, косвенно обоснованные фактами, а есть совершенно необходимое следствие принятой нами концепции сознания, а именно, есть следствие того, что “абсолютная” составляющая нашего “Я” с необходимостью должна проявляться в составе физической реальности, которая, в свою очередь, коррелятивна нашей эмпирической личности.

Кажется, что сама творческая энергия находится в постоянном поиске форм, через которые она могла бы наиболее эффективно проявить себя, побеждая косность “материи”. (Эта “материя”, однако, сама есть не что иное, как “застывшая свобода”, т. е. есть продукт самоограничения самой этой творческой энергии. Здесь просматривается явная аналогия с учением Н.А. Бердяева (16) о “первобытии” как чистой творческой энергии и “объективации” - как процессе, который приводит к самоограничению “первобытия” продуктами собственного творчества. “Застывшие” продукты творчества ограничивают, сковывают творческую активность, загоняют ее в жесткие рамки. Но творческая энергия, время от времени, разрушает эти рамки, вырывается из косной среды и создает новый мир, новые формы бытия, которые, однако, “застывая” снова становятся тормозом развития). В этом стремлении к самореализации, самоосвобождению - можно усмотреть глубинный смысл мирового процесса (так смысл мирового процесса представлял себе Гегель).

Какие выводы из всего сказанного можно сделать, - если мы опять вернемся к анализу перспектив решения психофизической проблемы? Решение этой проблемы, как мы видели, предполагает некоторое сочетание психофизического параллелизма и концепции психофизического взаимодействия (дуализма). С одной стороны, необходимо продолжить исследование психофизических корреляций, т. е. необходимо во всех деталях проследить связи между психикой и процессами в мозге. Мы не можем заранее сказать на каком уровне эти связи нужно искать (на уровне классической физиологии, химии, классической физики, квантовой физики или квантовой теории гравитации (как полагает Р. Пенроуз)) и как далеко заходит параллелизм физического и психического. (Здесь нам может пригодиться идея “квантового сознания”, которую мы рассматривали выше).