Часть V. Человек Переживающий

Ценность абстракции определяется

возможностью ее конкретизации.

Б. Г. Ананьев

Следующие две части - пятая и шестая - несут двойную смысловую нагрузку в общей логике и архитектонике всего исследования. Во-первых, будучи продолжением разделов, посвященных познавательным процессам и их связной системе, представленной целостной структурой интеллекта, эти части имеют своим центральным содер­жанием анализ эмоциональных и регуляционно-волевых процессов, естественно следующих за процессами позна­вательными. На этих же логических основаниях последую­щие части монографии посвящены анализу таких сквозных процессов, как память, воображение, внимание и речь, которые охватывают все классы психологической триады, связывая их в более интегральную психическую целост­ность. Во-вторых, чрезвычайно важные для всего исследования в целом аспекты связаны с переходом от анализа когнитивных процессов, которые по самому существу их природы обращены к познаваемому объекту и маскируют собственную структуру субъекта, к рассмотрению эмоций и регуляционно-волевых процессов, в которых собствен­ная природа и внутренняя структура субъекта психики выходит на передний план исследования. И тогда ясное разграничение и последующее соотнесение объективных и субъективных компонентов психики и сознания челове­ка становится острейшей теоретико-эмпирической зада­чей, решение которой приближает нас к построению единой психологической теории.

368

Одним из существенных личных и вместе с тем научных мотивов продвижения по пути поиска адекватных сочетаний безличного и личностного в психической организации человека является мое убеждение в том, что решение этой задачи составляет важнейший момент идейно-научного завещания Бориса Герасимовича Ананьева, неутомимо строившего объективную теорию человека как субъекта сознания и дея­тельности. Со свойственной ему меткостью, эмоциональ­ностью и афористичностью формулировок он заметил как-то в полемическом обсуждении связи между общей психологи­ей и психологией личности: "И слава Богу, что существует безличная психология, только на ее основе может быть по­строена подлинная психология личности".

Эта книга не включает в себя рассмотрение проблем психологии личности. Главной задачей всего исследова­ния, соответствующей направлению, основанному Бори­сом Герасимовичем Ананьевым, является продвижение по пути создания такой общепсихологической теории чело­века, которая могла бы эффективно отвечать острейшим запросам самых разных областей человеческой практики именно потому, что под свободную субъективную активность человека как личности она подводит строго объек­тивную и единую научную платформу.

Глава 16. Психологические концепции эмоций

Логика - это мораль мысли,

а мораль - это логика действия.

Жан Пиаже

Воля - это деятельная сторона

разума и морального чувства.

И.М. Сеченов

Резкое рассогласование конкретной специфичности и непосредственности эмоций с высокой обобщеннос­тью абстрактных концептов, средствами которых произ­водится научный анализ, а также, как отмечалось, пропуск

369

промежуточных уровней в иерархии носителей психических процессов ведут к ошибкам отождествления уровней обобщенности и смешению ближайшего носителя с носи­телем исходным, а отсюда к усилению путаницы понятий.

Жанры психологического познания

При постановке собственных и специальных вопросов психологии эмоций важно подчеркнуть, что смешение способов или жанров психологического познания особенно легко допускается и даже в определенной степени спонтанно провоцируется яркой специфичностью природы и феноменологической картины эмоций. За искусством остается и навсегда останется целостное и всестороннее непосредственное изображение эмоциональной жизни человека (см., например, Днепров, 1978). Наука же реализует свою познавательную функцию, идя от феноменоло­гической поверхности отображаемого явления к его глубинным признакам, а главное, к скрытым закономер­ностям. По отношению к такой острейшей жизненной, практически и социально значимой сфере, как человечес­кие эмоции, вполне возможно, естественно и даже, веро­ятно, необходимо взаимное дополнение этих двух важнейших форм человеческого познания. Чем теснее, од­нако, становится их сотрудничество и взаимодействие, тем более реальной и требующей специальной профилактики становится ошибка отождествления или смешения этих двух жанров, приводящая вместо взаимного дополнения к вза­имной подмене.

Каждый из этих основных жанров оправдан, полезен и даже необходим на своем месте и в своем собственном качестве. Однако взаимная подмена жанров или, говоря словами Н.П.Акимова, "жанровый оползень" в науке, как и в театральной сфере и, вероятно, во всяком искусстве, влечет за собой провал замысла, поскольку неизбежно вводит в заблуждение как относительно адекватности используемых форм или способов познания, так и относительно различия в самих аспектах познаваемого объекта. Четкое различение здесь особенно необходим

370

еще и потому, что за разными жанрами может стоять один и тот же объект и, наоборот, с помощью одного и того же жанра могут воспроизводиться разные объекты. Сам по себе факт такого соотношения, конечно, тривиален. Однако в сфере познания такого вызывающего острейшие эмоциональные пристрастия объекта, каким является внутренний мир че­ловека, тщательный учет этих соотношений существенно важен еще и потому, что оборотной стороной неразличе­ния жанров часто оказывается иллюзия отождествления жанра познания и его объекта, аналогичная рассмотрен­ной в первых главах иллюзии отождествления образа и объекта. И тогда - в противоречии с указанным выше, казалось бы, явным и даже тривиальным многозначным соотношением жанров и объектов - за различием жанров усматривается принципиальное различие объектов. Следст­вием такой иллюзии отождествления различия жанров с различием объектов является, например, теоретическая по­зиция, ограничивающая пределы научного познания та­кого объекта, как духовная, нравственная и вместе с тем эмоциональная сущность человека, и, соответственно, считающая главным средством их познания искусство (см., например, Шубкин, 1978).

На основании несомненного различия жанров и возможностей их проникновения в свой объект на данном историческом этапе развития науки и искусства в силу указанной выше иллюзии жанры познания становятся однозначно соотнесенными со своими объектами. И тогда главные субъективно-психологические аспекты человеческих эмоций оказываются за пределами научного познания, а в его ведении остаются лишь соматические компоненты эмоций. Собственно же психологические, субъективные компоненты психики признаются объектом лишь художе­ственного познания.

Еще одно следствие этой же эмпирико-теоретической ситуации, которое здесь целесообразно отметить, касает­ся уже прямого отождествления самих познавательных жанров. Собственно научное, концептуальное и собствен­но художественное познание, реализуемое средствами своих

371

четко очерченных "классических" форм, самой ясностью и определенностью соответственно применяемых жанров препятствует легкости "жанровых оползней", резко снижающих эвристическую эффективность. Легче всего такие дополнительно затуманивающие картину "оползни" воз­никают при использовании промежуточных познаватель­ных жанров, не имеющих четких контуров. Таким типично пограничным, смежным является очеркистско-публицистический, "журналистский" жанр познания человека как субъекта. Сразу же подчеркнем, что и этот способ позна­ния имеет равные права с другими и на своем месте не только допустим, но и необходим. Однако именно в силу аморфности границ между смежными жанрами их смеше­ние и отождествление здесь имеет своим неизбежным след­ствием дополнительное повышение неопределенности (вместо ее снятия) в картине психического субъекта (и без того достаточно диффузной), поскольку соответству­ющий "оползень" здесь гораздо труднее различим и пото­му влечет за собой гораздо более трудно устранимые "смазывания" и "зашумливания" этой картины. Такая рез­ко выраженная "размытость" усиливается еще и тем, что в интегральной структуре субъекта переплетены и взаим­но замаскированы разные пласты иерархической систе­мы, начинающейся с элементарных эмоций, общих у человека с животными, а завершающейся высшими фор­мами интеллектуальных и нравственных чувств человека. Эта слитность разноуровневых слоев с особой остротой требует использования примененной уже в предшествую­щих разделах стратегии, специально направленной на разведение субъективных и объективных компонентов психических процессов (в данном случае эмоций), их общих и частных форм, целостных и частичных проявлений, исходных и производных уровней. Этой стратегией, вклю­чающей маршруты "снизу вверх" и затем "сверху вниз", определяется последовательность продвижения анализа от эмпирических характеристик и закономерностей элемен­тарных общих эмоций к краткому анализу основных (но только общепсихологических!) закономерностей высших форм человеческих чувств.

372

Важнейшей предпосылкой преодоления всех рассмотренных выше эмпирических, теоре­тических и жанровых трудностей, обнаруживающихся уже при постановке проблемы научного анализа эмоций, явля­ется не только специальная стратегия исследовательской "хирургии" и "экстирпации", но и необходимо сопутству­ющая ей особая "концептуальная гигиена" - строгое, по возможности точное и конкретное использование науч­ных концептов, которое должно, повидимому, начаться уже с исходных определений понятия "эмоция".

О НЕДОСТАТОЧНОСТИ ТРАДИЦИОННЫХ ОПРЕДЕЛЕНИЙ ЭМОЦИЙ

Не вызывает никакого сомнения тот факт и отвечаю­щее ему обобщенное положение, что эмоции ближе все­го связаны с отношениями субъекта к объектам, которые его окружают и входят в контекст основных жизненных событий (см. Рубинштейн, 1988; Мясищев, 1960). Поэто­му все основные определения эмоций включают в свой состав понятие "отношения". За пределами этой общнос­ти начинаются различные вариации исходных понятий, используемых в определении.

Определение специфичности эмоций как переживания событий и отношений в противоположность когнитивным процессам как знанию об этих событиях и отношениях недостаточно уже хотя бы потому, что оно описывает эмоции в терминах именно видовых характеристик и не заключает в себе родового признака. Это определение по сути тавтологично. В значениях слов "переживать" (даже с уточ­нением: "переживать свои отношения"), "чувствовать", "испытывать эмоции" трудно указать сколько-нибудь яс­ные и определенные различия. Если же, что тоже логичес­ки не исключено и иногда фактически имеет место в этом определении, акцент поставить не на "переживании", а на переживании именно "отношений" или даже "своих отношений", то тогда последняя часть определения воплотит в себе видовую специфичность, а "переживаемостъ" автоматически окажется на положении родового признака,

373

объединяющего различные классы психологической триады. Но тогда термин "переживаемый" станет синонимом термина "психический". Достаточно очевидно, что, во-первых, вследствие неясности родовых признаков психических процессов здесь происходит неоднократно уже отмечавшееся отождествление уровней обобщенности (родового и видового) и, во-вторых, такая формальнологическая и терминологическая концептуальная игра, оставаясь в пределах синонимии и тавтологий, ничего не добавляет к действительному содержанию концепта "эмо­ция" как инварианта родовидовых соотнесений. Другая вариация определения эмоций исходит из того, что "...в отличие от восприятий, которые отражают содержание объекта, эмоции выражают состояние субъекта и его отношение к объекту" (см. Рубинштейн, 1988). Хотя в самом общем смысле употребленных здесь словесных значений эмоции, конечно, выражают отношения субъекта, их оп­ределение через противопоставление выражения отноше­ний их отражению также недостаточно по ряду оснований. Вопервых, объективация (выражение) отношений субъек­та здесь по сути дела отождествляется с их фактическим наличием. Точнее надо было бы сказать, что эмоции ско­рее представляют собой субъективные отношения челове­ка, чем являются их выражением, поскольку выражаются отношения в мимике, пантомимике, интонации и, нако­нец, в собственно языковых средствах. Во-вторых, в том общем смысле, в котором эмоции все же действительно выражают отношения субъекта, это выражение отношений не может быть использовано как видовой признак эмо­ций, поскольку в том же смысле и на том же уровне общ­ности можно сказать, что интересы, потребности и мысли человека выражают его отношение к объекту. В-третьих, если все же именно выражение отношений, в отличие от их отражения, рассматривается как видовой признак эмо­ции, то на положении общего родового признака, объе­диняющего эмоциональные и познавательные процессы как процессы психические, автоматически оказываются отношения, которые в одном случае отображаются, в другом - выражаются. Но понятии

374

"отношение" является, как известно, универсальным, оно принадлежит к числу основных категорий (вещь, свойство, отношение), и поэтому его содержание не может представлять родовой при­знак психического процесса. Все равно остается вопрос, что делает эти отношения "психическими"? Все эти положения, вместе взятые, по-видимому, достаточно ясно по­казывают, что нет оснований строить определение эмоций, выводя это понятие за пределы объема концепта "отраже­ние" или противопоставляя и включая в один видовой ряд понятия "отражение", "переживание", "выражение". Хотя, как было показано выше, концепт "отражение" представ­ляет не ближайший, а гораздо более отдаленный род по отношению к понятиям "познание", "эмоции" и "воля", искомый ближайший род не выходит за пределы рода бо­лее отдаленного. "Эмоция" как вид, находясь в пределах своего ближайшего рода (психические процессы), остает­ся вместе с тем и внутри более широкого объема концепта "отражение".

С этой точки зрения шаг вперед по пути преодоления отмеченных выше концептуальных и терминологических несоответствий представляет определение эмоциональных про­цессов как отражения отношений субъекта к объектам окружающей реальности. Так, проведя четкое различение объективно складывающихся отношений субъекта к окружающей его реальности, которые, однако, могут и не быть психически отраженными, и самого субъективного отражения этих объективных отношений, Г.А.Фортунатов и П.М.Якоб­сон определяют эмоциональные процессы как "...отражение в мозгу человека его реальных отношений, т.е. отношений субъекта потребности к значимым для него объектам" (Цит. по: Петровский, 1978, с. 361). Здесь эмоциональные процессы представлены как частный случай отражения. На положении видового признака в этом определении оказывается отраже­ние именно отношений субъекта к значимым объектам, а родовой признак здесь фактически представлен концептом "отражение". Однако в силу того, что хотя понятие "отраже­ние" относится к более высокому рангу обобщенности, чем концепты "эмоции" или

375

"чувства" (их дифференциацию мы пока оставляем в стороне), оно, как отмечалось выше, все же не содержит ближайшего родового признака, в рамках которого должна быть вычленена видовая специфичность, и поэтому в определении остается не снятой существенная неопределенность и неоднозначность. Дело в том, что отноше­ния человека как субъекта психики к значимым для него объектам могут отображаться не только в его эмоциях или чувствах, но и в его мыслительных процессах, т.е. могут ос­мысливаться и при этом не обязательно одновременно эмо­ционально переживаться. Таким образом, признак "отражение отношений субъекта к объектам" при общем его описании объединяет эмоциональные и мыслительные процессы и тем самым не содержит видовой специфичности эмоций по срав­нению с процессами когнитивными (мыслительными). Тот факт, что отражение отношений человека к объективной реальности в его мыслях является лишь частным случаем мыслительного отображения отношений, которое в общем случае имеет своим предметом любые отношения, не устра­няет этой неопределенности, поскольку отличительный при­знак, позволяющий отдифференцировать эмоциональное отражение отношения субъекта к объекту от отображения этого же отношения в имеющей здесь место частной форме мышления, в этом определении не указан. Таким образом, хотя рассматриваемое определение содержит два уровня обобщенности, не заключает в себе прямой ошибки и в самом общем смысле правильно, оно недостаточно, поскольку в нем фактически не фиксированы признаки ни ближайшего рода, ни видовой специфичности. Будучи необходимым этапом последовательного приближения к "психической реальности" эмоциональных процессов, такая дефиниция оказывается недостаточной для дальнейших шагов концептуального продвижения от интеллектуальных процессов к процессам эмоциональным. Отдифференцировать два класса психологической триады с помощью определения такого типа невозможно даже на уровне концептуального описания.

Первый шаг по пути от рассмотренного определения к дальнейшему выявлению специфики эмоционального

376

отражения отношений субъекта по сравнению с отражением этих же отношений в мышлении сделать достаточно просто, опираясь на опыт предшествующего анализа. Мыслительное отображение всяких отношений, в частности, отношений субъекта к объективной реальности, является отображением опосредствованным. Оно является, как было показано, ре­зультатом взаимодействия пространственно-временных и символически-операторных компонентов. Искомые отно­шения субъекта к объектам здесь должны быть раскрыты с помощью операций с соответствующими структурами, ото­бражающими "партнеров" этого отношения. Мысль как структурная единица, также отображающая искомое отношение, является, как было показано, результатом и инвариантом мыслительного процесса, реализуемого операциями межъязы­кового перевода. Эти операции, таким образом, и раскрывают отображаемые отношения, вычленяют их из первоначально маскирующей их психической структуры непосредственного отображения партнеров данного отношения. Именно в этом и состоит опосредствованный характер мыслительного отображения отношений вообще и отношений субъекта к его окружению в частности.

Психосоматическая организация эмоций и проблема интроспекции

Структурная формула молекулярной эмоциональной единицы, сохраняющей специфическую характеристику именно эмоционального гештальта, как было доказано, двухатомна или двухкомпонентна. Один из членов такой формулы - это психическое отражение объекта эмоции, а второй - это психическое же отражение состояний ее субъекта-носителя. Теоретический анализ такой двухкомпонентной единицы предполагает знание структуры обо­их компонентов, описание их параметров на общем для них научном языке, а затем объяснение совокупности па­раметров путем ее выведения из общих принципов орга­низации этой целостной единицы. Фактическое положение дел в науке таково, что о когнитивном компоненте эмо­ции, отображающем ее объект, нам сейчас известно

377

значительно больше, чем о компоненте, в котором воплоще­но психическое отражение состояний субъекта - носите­ля эмоции. Здесб нам известно по существу лишь то, что эти состояния носителя эмоций существенно связаны с потребностями. Однако само понятие потребности, явным образом относящееся именно к состояниям носителя психики, в своем самом общем виде фактически лишено соб­ственно психологического содержания. Определяемое как выражение нужды носителя психики в каком-либо внеш­нем объекте, оно в равной мере может быть отнесено не только к психическому, но и к чисто нервному, допсихическому уровню, и даже к организмам, вообще не имею­щим нервной системы. Таким образом, речь идет об иерархической системе потребностей носителя.

Логически следуя из теоретических положений, психосоматическое единство эмоций является вместе с тем непреложным жизненным и клиническим фактом. Последний выражен в хорошо известном не только психически, но и соматически патогенном действии отрицательных эмоций и, соответственно, не только психически, но и соматически целебном, саногенном действии положитель­ных эмоций (в известном диапазоне). Другим выражением психосоматического единства эмоций, следующего из иерархической структуры их субъекта, является и особая, парадоксальная специфичность феноменологической кар­тины эмоций. Эта особая специфичность, резко выделяю­щая эмоции из других психических процессов, состоит в том, что эмоциональные процессы одновременно явля­ются наиболее плотскими, соматичными, объективно физиологически выраженными и вместе с тем наиболее субъективно психологичными психическими явлениями, ближе всего примыкающими к самым интимным тайни­кам структуры субъекта как носителя психики.

Такая представленность в феноменологической карти­не эмоций иерархической структуры их субъекта, одновременно содержащей его исходный - соматический и его производный - психический уровни, вплотную подводит к следующему принципиальному теоретико-стратегическому вопросу.

378

Дело в том, что по самой сути их при­роды эмоции, в отличие от мышления, являются непосредственным отражением отношений субъекта к объекту. В силу рассмотренной выше необособимости отражения от­ношений от отражения их членов такой непосредственный характер отражения относится к обоим членам отобража­емого отношения. Что касается когнитивных компонентов эмоции, отображающих ее объект, то ранее было показа­но, что все их уровни вплоть до самого абстрактно-понятийного включают в себя непосредственные образные компоненты и тем самым со своей стороны обеспечивают непосредственный характер эмоционального гештальта.

Что же касается субъектного компонента отображае­мых в эмоциях отношений, то здесь дело обстоит суще­ственно сложнее. Как было показано, субъект включает в себя по крайней мере два основных уровня организации: исходный - соматический и производный - психичес­кий. Эти уровни отличаются друг от друга не степенью своей абстрактности и обобщенности, как это имеет мес­то в уровнях когнитивных компонентов, а существенно разными формами организации в качестве носителей сво­их свойств. Факт наличия непосредственного чувственного отражения состояний тела как носителя эмоций теорети­чески объяснить несложно. Непосредственно чувственное отражение состояний тела как носителя эмоций представлено в интерорецептивных ощущениях, включенность ко­торых в картину эмоций не вызывает никаких сомнений. Необходимость включенности интерорецептивных ощуще­ний, отображающих состояния внутренних органов, в кар­тину эмоций служит эмпирическим основанием концепции Джемса-Ланге. Комментируя соответствующие положения этой концепции, С.Л.Рубинштейн (1988) указывал, что если убрать из феноменологической картины эмоций все непосредственно чувственные компоненты, отображающие соответствующие состояния внутренних органов, то эмо­ция как таковая исчезнет, останется лишь ее когнитивный компонент. Это, однако, касается прежде всего исходно­го, соматического

379

носителя эмоции как психического процесса. Но ведь в ней непосредственно отражаются и со­стояния психического носителя. Что же такое непосред­ственно чувственное психическое отражение психического же явления? В свое время Дж.Локк обозначил его как внутренний опыт в отличие от опыта внешнего. В психоло­гии же такое непосредственно чувственное отображение психикой себя самой получило название интроспекции, внутреннего зрения или психического самонаблюдения. Утверждение о наличии такой непосредственной формы пси­хического самоотражения составило основу теоретического тезиса о непосредственной данности психики себе самой. В этом тезисе и в его феноменологических эмпирических основаниях коренится вывод идеалистического монизма о производном характере внешнего опыта по отношению к опыту внутреннему и дуалистический эквивалент этого вывода, согласно которому оба вида опыта параллельны. Следующим логико-философским шагом на этом пути был вывод о том, что человек ощущает и воспринимает не внешние объекты и их свойства, а лишь свои ощущения и восприятия, т.е. образы этих объектов, а сами объекты лишь мысленно конструирует. Еще один шаг в том же направлении, - и объекты оказываются лишь мысленной конст­рукцией образов, существование которой само представляет собой логическую фикцию, как это имеет место в фило­софской концепции Беркли и Маха. И если теперь урав­нять с этой точки зрения эмоции и когнитивные процессы в отношении форм их психического отражения, т.е. если распространить понятие интроспекции в одинаковой мере на когнитивные и эмоциональные процессы, то мы неиз­бежно окажемся перед следующей логико-философской и психологической альтернативой. Если в восприятии нам непосредственно представлен его объект, а не образ, то фикцией является интроспекция, т.е. непосредственная дан­ность субъекту образа; если же такая непосредственная дан­ность субъекту образа является не фиктивной, а реальной, то тогда возникают два возможных следствия из этой исход­ной посылки: либо, как уже упоминалось, внутренний опыт является исходным, а внешний опыт представляет

380

собой производный по отношению к нему результат мыслительного конструирования, либо же между обеими формами опыта вообще нет соотношения исходного и про­изводного, а есть лишь отношения равноправности и па­раллельности. По отношению к когнитивным процессам, в отличие от процессов эмоциональных, такая альтерна­тива остается действительно реальной, а не фиктивной. Нами было показано, что в восприятии и мышлении субъекту непосредственно открываются не сами образы и мысли, а их объекты и частично акты манипулирования с ними. Сами же образы и мысли, которые, конечно, также являются объектами познания и доступны самопознанию субъекта, открываются ему не в непосредственном их отражении, а в результате осмысливания процессов собствен­ного восприятия и собственного мышления. Тем самым образы и мысли открываются субъекту в результате опос­редствованного их познания, а не непосредственного со­зерцания или отражения.

Оборотной стороной этой констатации является положение о том, что интроспекция, или самонаблюдение, в смысле прямого чувственного отражения субъектом своих собственных образов и мыслей является психологической фикцией, поскольку непосредственному отражению открываются здесь опять-таки не сами образы и мысли, а их объекты. В частном случае вывод о том, что непосредственному психическому отражению открываются именно объекты, относится и к непосредственному же отражению телесного носителя эмоциональных процессов, ибо отра­жаемое в органических ощущениях состояние телесного носителя эмоций является частным случаем состояния фи­зического объекта. Существенно по-иному, однако, дело обстоит с формами самопознания производного, психи­ческого субъекта, ибо здесь объектом психического отра­жения является психическое же образование, психический носитель психических процессов и свойств. И если когнитивные психические процессы не могут быть объектом не­посредственного психического отражения, а познаются только опосредствованным,

381

косвеннным путем на основе их осмысливания, то естественно возникает вопрос, распространяется ли это положение и на эмоциональные процессы, т.е. на непосредственное отражение субъектом своих собственных психических состояний. Если эмоции действительно представляют собой непосредственное пси­хическое отражение отношения субъекта к внешним объек­там и если вместе с тем, как это было показано выше, такое отражение отношений необособимо от непосред­ственного же отражения его членов, т.е. его объекта и субъекта, то это значит, что в высших эмоциях человека, которые являются отражением отношения именно психи­ческого субъекта к соответствующим объектам, непосред­ственно отражаются психические состояния психического же субъекта. Иными словами, высшие эмоции, ближай­шим носителем которых является психический субъект, не просто осознаются или осмысливаются, а именно не­посредственно переживаются последним.

Переживание по исходному смыслу этого понятия есть именно непосредственное отражение самим субъектом своих собственных состояний, а не свойств и отношений внешних объектов, поскольку даже непосредственное психическое отражение свойств и отношений внешних объек­тов есть знание об этих свойствах и отношениях, а не переживание в собственном смысле этого понятия. И не случайно, по-видимому, как в русском, так и в немецком языках слово "переживание" имеет своим корнем слово "жизнь", ибо объектом непосредственного психического отражения здесь является носитель психики как живая система. Таким образом, по отношению к формам познания психическим субъектом своих собственных психических же состояний непосредственное чувственное отражение последних есть реальность, которая воплощается именно в переживаемости эмоций. Но это означает, что по отношению к этим важнейшим, хотя и частным формам познания непосредственный внутренний опыт или соответствующая ему форма интроспекции представляют собой не фикцию, а также психическую реальность.

382

Отрицать это важнейшее положение, засвидетельствованное всем жизненным опытом человечества, как и опытом многовекового развития различных форм и видов искусства, нет никаких ни эмпи­рических, ни теоретических оснований. И если оно все-таки отрицается, то это может быть объяснено только давлением исходной теоретической схемы. В основе такой теоретической схемы лежит опять-таки достаточно распространенная ошибка, а именно, ошибка отождествления уровней обобщенности, в данном случае выраженная в отождествлении родовых и видовых признаков психичес­ких явлений.

Видовой признак когнитивных психических процессов, состоящий в том, что они недоступны прямому чувственному отражению субъекта, а в них ему открывается объектив­ное содержание, трактуется здесь как родовая особенность всех психических процессов. Тогда справедливый для ког­нитивных процессов вывод о фиктивности по отношению к ним внутреннего опыта или интроспекции распростра­няется на всю психику, и положение о внутреннем опыте и интроспекции вообще интерпретируется как психологи­ческая фикция. Но в таком случае фикцией неизбежно оказывается и факт переживаемости высших эмоций, име­ющих своим ближайшим носителем психический субъект или личность. А это уже, как упоминалось, явно противо­речит жизненным и научным фактам и обоснованным те­оретическим обобщениям.

Но если в данном случае внутренний опыт и интрос­пекция представляют собой психологическую реальность, то неизбежно возникает существенный вопрос, как внут­ренний опыт соотносится с опытом внешним, какой из этих двух видов опыта является исходным и какой - про­изводным или же они независимы друг от друга. Все эти вопросы, обращенные к проблеме метода - аналог вопроса о соотношении между объектами этих двух видов опыта, т.е. между телесным носителем психики и ее психическим субъектом. Как было показано в первых главах, суть проб­лемы состоит в соотношении исходных и производных уровней иерархической системы субъектов-носителей

383

со­ответствующих психических процессов и свойств. Не нуждается, вероятно, в дополнительном комментировании положение о том, что весь ход исторического развития гносеологии, онтологии, экспериментальной и теоретической психофизиологии однозначно свидетельствует в пользу того, что исходным является уровень телесного суб­страта психики, а уровень ее психического субъекта - производным. Но тогда на экспериментально-теоретичес­ком базисе этого положения в данном пункте анализа воз­никает аналогичная задача, касающаяся соотношения внешнего и внутреннего опыта или, иначе, показаний, так сказать, экстроспекции и интроспекции в формиро­вании структуры эмоциональной единицы или эмоцио­нального гештальта. Если мы признаем непосредственно чувственный, т.е. по сути дела интроспективный, характер психического отражения состояний психического субъек­та, то отсюда неизбежным образом следует задача пока­зать его производность по отношению к непосредственно чувственному же отражению субъекта соматического и, далее, производность по отношению к непосредственно чувственному отражению физических объектов, частным случаем которых телесный носитель психики является.

В поисках решения этой остро дискуссионной, теоретически чрезвычайно принципиальной и трудной задачи естественно обратиться к широкому эмпирическому бази­су, содержащемуся в жизненном опыте, в фактическом материале психологии различных видов искусства, а так­же нейропсихологии и клинической психологии. Последующий ход поиска соответствующей гипотезы опирается, кроме того, и на более узкий эмпирический базис, со­ставляющий непосредственную фактическою основу на­стоящего исследования.

Уже упоминалось, что проблема эмоций, составляю­щих средний класс триады психических процессов, разра­ботана гораздо хуже, чем проблема структуры и механизмов когнитивных процессов и процессов психической регуля­ции деятельности, располагающихся по краям спектра пси­хических процессов. Такое положение дел определяется общей закономерностью теоретического развития,

384

состоящей в том, что краевые объекты какого-либо ряда или спектра явлений чаше всего имеют более четко выражен­ную структуру, чем объекты промежуточные и переход­ные, границы между которыми, соответственно, более размыты. Поэтому краевые объекты такого ряда открыва­ются познанию раньше и легче, чем объекты средние. Ис­ходя из этого, в поисках соответствующих гипотез для объяснения производного характера опыта эмоциональ­ной интроспекции естественно обратиться к обоим крае­вым классам психологической триады, т.е., во-первых, к когнитивным процессам, анализу которых были посвяще­ны предыдущие главы, и, во-вторых, к несколько опере­жающему рассмотрению некоторых напрашивающихся аналогий, относящихся к организации психически регу­лируемых двигательных актов и к психическому отраже­нию последних.

Изложенные в предшествующих главах монографии эмпирические материалы и основанные на них теоретические обобщения, касающиеся структуры когнитивных процес­сов, позволяют сделать два взаимосвязанных вывода, име­ющих непосредственное отношение к поиску гипотезы для объяснения производного характера внутреннего эмоцио­нального опыта.

Первый из этих выводов состоит в том, что все уровни иерархии когнитивных процессов, включая высший уровень понятийного мышления, содержат элементы непосредственно чувственного образного отражения реальности, от которых все эти высшие уровни когнитивных процес­сов в принципе не могут быть полностью обособлены. Этот упоминавшийся и в данном разделе вывод приводится в качестве предпосылки следующего, второго заключения. Оно состоит в том, что компоненты непосредственно чув­ственного образного психического отражения, включен­ные во все высшие уровни когнитивных процессов, вплоть до абстрактно-понятийных структур, являются производ­ными по отношению к исходной форме непосредственно­го сенсорно-перцептивного отражения. Эти производные образные компоненты мыслительных процессов,

385

перестроенные и даже в некоторых своих элементах заново по­строенные мыслью, тем не менее сохраняют непосредственный характер, непосредственный в смысле своей прямой чувственной пространственно-временной предмет­ной организации, в которой абстрактное символическое мыслительное оперирование остается скрытым. Однако это уже не исходная, первичная форма чувственной непосред­ственности собственно сенсорноперцептивных образов, а форма, так сказать, опосредствованной, производной непосредственности.

Производна непосредственность не только умственных, но и вторичных образов или представлений памяти, поскольку последние вызываются не центростремительно, т.е. не действием прямого раздражителя извне, а центро-бежно по механизму какого-либо условно-рефлекторного взаимодействия. Однако в этом случае такая опосредствованная, вторичная непосредственность вторичных об­разов производна главным образом лишь по своему механизму, поскольку по структуре своей вторичные об­разы в предельных случаях могут полностью воспроизводить структуру и характер образов первичных. В случае же об­разов воображения или умственных образов мы имеем дело с производной непосредственностью как с точки зрения действия центробежных механизмов (в отличие от цент­ростремительных механизмов собственно сенсорно-пер­цептивных образов), так и в смысле перестроенной, модифицированной новой структуры. Но так или иначе непосредственность представлений памяти, образов во­ображения и мыслительных образов является уже не первичной, исходной, а, так сказать, вторичной, опос­редствованной, производной. Эта непосредственность выз­вана иным способом, но она сохраняет основную природу и структуру чувственных образов, имеющих пространствен­но-временную предметную организацию. В контексте реа­лизуемого здесь поиска гипотезы эта ситуация близка к искомой лишь в смысле наличия здесь производной, вто­ричной формы непосредственного внешнего опыта. Речь здесь идет именно о внешнем опыте потому, что субъекту

386

в обеих формах этой непосредственности открываются не сами образы как таковые в их психической ткани, а их объекты, ибо во всех случаях субъект ощущает, воспринимает, представляет и воображает через посредство образов именно объекты, являющиеся их содержанием. Поэтому здесь есть искомая нами производная, вторичная форма непосредственности, однако нет непосредственности ин­троспекции, открывающей субъекту не внешний объект, в частности свое тело, а именно психическое состояние. Несколько ближе к искомой форме вторичной, произ­водной непосредственности психического самоотражения подводит аналогия, относящаяся к организации психически регулируемых двигательных актов и к их психическому отражению. Ближе потому, что объектом этого отражения в данном случае является уже не внешняя реальность, а телесный носитель психики. Если выше речь шла о производной непосредственности перестроенных, так сказать, сверху образных компонентов когнитивных процессов, иначе говоря, о соотношении первичной и вторичной психосенсорикй, то здесь речь пойдет о соотношении мо­торики и психомоторики. Любой моторный акт представ­ляет собой раздражение, вызывающее соответствующее ему кинестетическое и проприорецептивное ощущение. Экспе­риментально доказано, что существует и обратное от­ношение: представление о движении, образ движения центробежно вызывает редуцированное мышечное сокра­щение и редуцированное движение (феномен идеомотбрного акта). Если субъект в некоторых случаях не ощущает центробежно вызванных редуцированных движений своих соответствующих органов, движений, наличие которых в микроформе объективно может быть зарегистрировано, то во всяком случае он испытывает мышечное напряжение. Вторичный образ или представление о движении имеет необходимым компонентом своей структуры и своего психофизиологического механизма реальное мышечное напряжение и его непосредственное кинестетико-проприорецептивное ощущение. Но в отличие от исходной формы непосредственной первичной кинестетико-проприорецептивной

387

сенсорики это уже вторичная, производная форма центробежно опосредствованной непосредственности кинестетико-прбприорецептивных ощущений, вызванных опять-таки сверху, но не только в качестве образов па­мяти, а в качестве хотя и редуцированных, но тем не ме­нее вполне реальных сенсорных образов. Эта ситуация отличается от того, что имеет место в области экстероре-цептивной сенсорики. Последняя, как в форме ее исходной, так и в форме сверху вызванной, производной непосред­ственности, также включает вторичные периферические изменения рецепторных аппаратов.

Однако само внешнее раздражение в его объективной физической внеположности по отношению к носителю психики и независимости от него здесь уже не может быть центробежно воспроизведено. В случае же идеомоторного акта мы имеем дело с внутренним проприорецептивно-кинестетическим раздражением, которое может быть воспроизведено сверху, хотя и в количественно редуцированной, но качественно в своей подлинной форме. Та­кая сверху воспроизведенная непосредственно образная структура является уже, однако, не первичной, а производной формой непосредственности или чувственно образной данности субъекту. Таким образом, как экстерорецептив-ная, так и кинестетико-проприорецептивная сенсорика включает в себя формы как исходной, так и производной непосредственности. Однако в рамках этой общности меж­ду экстеро- и проприорецептивной сенсорикой производ­ная форма непосредственности проприорецептивной сенсорики обладает указанной выше особенностью, выте­кающей из ее отнесенности не к независимым от носите­ля психики внешним объектам, а к самому носителю психики (в данном случае соматическому). Выявив соот­ношение форм производной и исходной непосредствен­ности психического отражения, относящейся к крайним классам психологической триады, вернемся к ее среднему классу, а именно, к искомой форме непосредственного психического самоотражения в области эмоциональных процессов.

388

Уже самый факт рассмотренной в первых главах соотнесенности трех основных видов ощущений (экстеро-, проприо- и интерорецептивных) с тремя класса­ми психологической триады дает основание ожидать, что и в ее среднем классе, т.е. и в эмоциональных процессах, имеется аналогичное соотношение исходной и производ­ной форм чувственной непосредственности. Рассмотрим это на примере различных форм боли, которая является одно­временно и сенсорным, и эмоциональным психическим процессом.

По собственному опыту каждому хорошо известно, что существует боль телесная и наряду с этим - другая форма боли, которая, содержа в себе соматические компоненты, не переживается, однако, как боль собственно физичес­кая. В этом случае говорят о душевной боли или, иначе, о том, что "болит душа". Это непосредственно переживае­мое различие телесной, с одной стороны, а с другой - душевной, так сказать, психической боли аналогично раз­личию между физическим самочувствием и настроением как самочувствием душевным. И душевная боль, и настро­ение получают соответствующие соматические отклики. Когда у человека "болит душа" или у него плохое настро­ение, он испытывает при этом и некоторые непосредствен­ные телесные ощущения, но переживаются они, по меткому выражению польского психоневролога Кемпинского, как телесная манифестация душевного состояния. Что же все это означает? В чем суть различия этих двух форм: переживания боли или самочувствия, которое может содержать в себе, конечно, не только болевые компоненты и поэтому является более общим переживанием, имею­щим более сложный психофизиологический состав? Как уже упоминалось, ожидаемый ответ на этот вопрос выте­кает из аналогии между идеосенсорикой (далее - идео-моторикой) и здесь, в этом контексте, - идеосоматикой (или психосоматикой). Большой опыт как лабораторных, так и клинических исследований свидетельствует о том, что соматические болезненные сдвиги, оказывающие свое первичное действие на интерорецепторы и вызывающие соответствующие интерорецептивные, в том числе и

389

болевые, ощущения, могут быть, однако, вызваны и центро-бежно, т.е. могут носить вторичный, производный характер. Таковы, например, хорошо известные формы вегетатив­ных, так сказать, интерорецептивных реакций на словес­ные раздражители, реакций, получающих свое особенно явное и интенсивное выражение в процессах внушения и гипноза, но проявляющихся также и в обычном состоя­нии бодрствования, хотя в значительно более редуциро­ванных формах. Хорошо известно, что таким центробежным путем могут быть вызваны воспалительные процессы типа ожоговых реакций. Когда в организме возникают подобно­го рода центробежно вызванные рецепторные сдвиги, они в порядке обратной связи оказывают свое усиливающее воздействие на рецепторные аппараты определенных внутренних органов, и, если речь идет о болевых эмоциональ­но-сенсорных процессах, здесь возникает прямое и непосредственное переживание боли. Картина эта по сво­ей сущности действительно представляет собой прямую аналогию того, что имеет место в области моторики и идеомоторики.

Суть предполагаемого различия между непосредственным переживанием телесной боли, с одной стороны, и боли душевной - с другой, состоит в следующем: если субъект в состоянии сенсорно различить, что его болевое переживание вызвано не прямым центробежным внутри-телесным раздражителем, а идет изнутри и связано с со­ответствующим периферическим сдвигом, вызванным из центра, то такого сенсорно-эмоционального различения уже, по-видимому, вполне достаточно для того, чтобы эта производная форма центробежно вызванного болевого ощущения или болевой эмоции переживалась как боль не соматическая, а именно душевная или психическая.

В этом пункте анализа последующее движение требует некоторого теоретико-философского отступления, диктуемого необходимостью уточнить феноменологическое и те­оретико-концептуальное значение понятия "психическое" в его специфических отличиях по сравнению с физичес­ким или соматическим. Дело в том,

390

что, вопреки острейшей философской и теоретико-экспериментальной задаче противопоставления и последующего соотнесения психи­ческого и физического как производного и исходного в рамках общности их фундаментальных закономерностей, фактическое феноменологическое и теоретическое содер­жание этого противопоставления, к сожалению, остается до настоящего времени достаточно бедным. Базируется оно в значительно большей мере на простых сенсорно-перцеп­тивных, нежели на теоретико-философских основаниях. По­пробуем здесь отдать себе достаточно ясный теоретический и интуитивно-феноменологический отчет в том, что сто­ит за противопоставлением понятий "душевное пережи­вание" и "переживание телесное".

Весь многовековой опыт философско-теоретической и экспериментально-психологической работы, в частно­сти опыт экспериментально-теоретического исследования, представленного в настоящей монографии, достаточно определенно свидетельствует, что за этим противопоставлением стоят важнейшие основания и что между психическим и соматическим проходит фундаментальная эмпирическая и теоретико-концептуальная пограничная линия. Однако так дело обстоит только в том случае, если мы берем обоб­щение теоретического и экспериментального опыта, вы­раженное в целостной современной системе научных фактов и понятий. Если же мы берем отдельное конкретно переживаемое различение психического и соматического состояния и даже если мы берем отдельно взятое понятие психического в его противопоставлении соматическому, то дело обстоит радикально иначе. Чем отличается по сво­ему прямому психическому составу переживание душев­ной боли или душевного состояния от переживания физической боли или соматического состояния? Чем они отличаются именно по прямому, непосредственному ин­туитивно-феноменологическому составу? Какое здесь име­ется прямое интуитивно-феноменологическое и даже в конечном счете концептуальное содержание, кроме того только, что душевная боль именно как душевное состоя­ние,

391

противопоставленное собственно телесному, переживается тоже как некое телесное, органическое состоя­ние (иначе это не было бы болью), однако вызванное хотя и скрытой в теле, но не совпадающей прямо с ним при­чиной?

Специфику этого переживания можно было бы обозначить таким парадоксальным словосочетанием, как чув­ство нетелесной телесности или, может быть, телесной нетелесности. За ним, по-видимому, не стоит ничего, кроме сенсорного или сенсорно-эмоционального различения переживания боли или самочувствия, вызванного в одном случае центробежно, а в другом - центростремительно. Идущее от прямых соматических сдвигов состояние переживается как боль телесная, а вторично, центробежно вызванное телесное состояние, дифференцируемое от первичного, переживается именно как производное, вторичное, внутреннее. Переживается оно хоть и непосредственно, но как идущее откуда-то изнутри, а не прямо от самого тела. Таким образом, повидимому, психофизически - это именно сенсорная дифференцировка, психофизиологичес­ки же за этим стоит различие центростремительного и центробежного механизмов. Такая производная форма, по психологическому составу представляющая собой переживание состояний как идущих не извне, а именно изнутри, и есть не что иное, как переживание чего-то, что отобра­жает состояния не внешних объектов и не тела как формы этих объектов, а именно внутреннее состояние субъекта.

Но объект эмоции отображен когнитивным компонентом двучленной формулы эмоционального гештальта. Как было показано выше, когнитивные компоненты эмоцио­нального гештальта, относящиеся ко всем уровням орга­низации, начиная с сенсорно-перцептивного и кончая концептуальным, корнями своими, однако, уходят имен­но в экстерорецептивную сенсорику, которая в терминах приведенной выше аналогии была обозначена как идео-сенсорика или психосенсорика, точнее - как идео- или психоэкстерорецептивная сенсорика. Тем самым все уров­ни когнитивного компонента эмоции через

392

эту экстероре­цептивную сенсорику содержат в себе разные формы и уровни непосредственного внешнего опыта, именно внеш­него, т.е. непосредственно отображающего не сами по себе психические структуры, а разные формы и уровни объек­тивной реальности, представляющей собой предметы соответствующих эмоций.

Второй компонент эмоциональной единицы уходит своими корнями в интерорецептивную сенсорику. В той мере, в какой в ее общем спектре доминируют формы сенсори­ки первичной, или центростремительной, мы имеем дело с отображением состояний по преимуществу телесного носителя и соответственно - с эмоцией, отражающей отношение именно телесного носителя к ее объекту. И в этом случае тело как носитель эмоции и как совместный объект интеро- и экстерорецептивной сенсорики представлено в психике как такой ее носитель, который при всей своей специфичности вместе с тем воплощает в себе час­тную форму внешнего опыта, поскольку тело, отображае­мое в форме не только интерорецептивной, но и зримой экстерорецептивной наглядной сенсорики, явным обра­зом представляет собой частный случай других телесных объектов. Исходя из этого, непосредственное интерорецеп-тивное отражение состояния телесного носителя не может быть отнесено ни к интроспекции, ни к внутреннему опы­ту, поскольку мы здесь имеем дело именно с непо­средственной экстеро- и интерорецептивно представленной формой отражения телесного аппарата как частного слу­чая физических объектов. В той же мере, в какой в спектре интерорецептивных ощущений, воплощающих в себе от­ношение к объекту эмоции, доминируют компоненты цен­тробежные, представляющие собой не прямую телесную реакцию на объект эмоции, а именно целостную центро-бежно вызванную реакцию психического субъекта, и в той мере, в какой эта сенсорика дифференцируется самим субъектом от сенсорики первичной, центростремительной, эта форма непосредственной переживаемости состояний носителя психики не может быть отнесена к внешнему опыту. Она отличается от него именно тем, что это реак­ция целостного субъекта, идущая изнутри, реакция "я", ннутренне

393

экспериментальным детерминированная взаимосвязью составных ча­стей психического целого. Именно в этом своем качестве такая эмоция непосредственно переживается как отноше­ние не телесного, а внутреннего, скрытого, психического носителя к тому, что является ее объектом.

Такое непосредственное переживание состояния психического носителя эмоции не может быть истолковано как форма непосредственного внешнего опыта, ибо этот носитель представлен здесь в непосредственной психической структуре не как внешний физический, биологичес­кий или социальный объект, а как объект внутренний, скрытый и противопоставляемый и физическому объекту эмоции, и ее соматическому, органическому носителю. Этот случай центробежно вызванной интерорецепции представ­ляет собой форму интроспекции, форму внутреннего опыта именно как непосредственного переживания состояния психического носителя.

Таким образом, получается, что психологический со­став двухкомпонентной эмоциональной единицы содер­жит в своей полимодальной сенсорной структуре элементы внешнего и внутреннего опыта, экстроспекции и интроспекции, отображающие, соответственно, как объект эмо­ции, так и состояние ее носителя. Каждому из этих органически взаимосвязанных компонентов эмоциональ­ной единицы принадлежит своя особая роль в структуре психической ткани эмоционального гештальта. Есть много серьезных оснований полагать, что органическая взаимосвязь элементов внешнего и внутреннего опыта в структу­ре непосредственной переживаемости эмоций получает свое наиболее полное выражение в искусстве. Такая пол­нота изображения эмоциональных состояний средствами искусства достигается, по-видимому, за счет удачного ис­пользования интермодальных ассоциаций между обоими компонентами эмоционального гештальта при одновремен­ном или последовательном воспроизведении особенностей объекта эмоций в их адекватном сочетании с интроспек­тивно переживаемыми откликами самого субъекта эмоции именно на данные особенности ее объекта. Можно также предположить, что

394

этом сочетании бимодальных компо­нентов эмоциональной единицы, воплощающей в себе единство элементов внешнего и внутреннего опыта, скрыта тайна интуиции, которая вместе с тем является важнейшим средством именно художественного познания дейст­вительности вообще и психической реальности в особен­ности. По всей вероятности, именно богатству совместных возможностей в этом сочетании элементов внешнего и внутреннего опыта мы обязаны тому, что искусство да­леко опередило науку в отображении внутренней жизни человека.

Существенно важно подчеркнуть, что в современной научно-психологической, искусствоведческой и эстетической литературе имеются серьезные исследования, тонко и глубоко раскрывающие специфические отличия форм ху­дожественного познания действительности и возможнос­тей их проникновения в глубины структуры субъекта по сравнению с абстрактными концептуальными возможно­стями научно-теоретического психологического познания. Так, например, именно такие средства и возможности ху­дожественного познания глубоко проанализированы и чрез­вычайно демонстративно раскрыты в фундаментальных исследованиях Б.Д.Днепрова (1978).

Однако в контексте настоящего раздела монографии не менее важно повторить, что отождествление возмож­ностей соответствующих жанров и соответствующих задач художественного и собственно научного познания природы психики, психического субъекта ведет к серьезным теоретическим и эмпирическим недоразумениям и существен­но тормозит и прогресс науки о психике, и теоретически осмысленный прогресс художественного познания и вы­бора адекватных его форм и средств. Разведение жанров, возможностей и задач художественного и научного позна­ния природы психики и психического субъекта особенно актуально именно по отношению к проблеме эмоций, которые самой своей специфической непосредственной сущностью провоцируют отождествление форм изображе­ния эмоциональных состояний с их концептуальным теоретико-анализом.

395

Здесь необходимо со всей возможной настойчивостью подчеркнуть, что психо­логическая теория эмоций, вопреки их живой, конкрет­ной сущности и их явной, так сказать, антиабстрактности, должна оперировать не изображениями эмоциональных состояний, а абстрактными концептами, без чего собствен­но научная теория в принципе невозможна. Соответствен­но этому важнейшей первоочередной задачей построения научно-психологической теории эмоций является расчле­нение и только затем соотнесение содержащихся в струк­туре эмоциональной единицы элементов внешнего и внутреннего опыта, экстроспекции и интроспекции, ког­нитивных компонентов и компонентов, представляющих собой отражение состояний телесного и психического но­сителей, вычленение структуры интермодальных и бимо­дальных ассоциаций между элементами структурной формулы эмоций.

В проблеме соотношения внешнего и внутреннего опыта важнейшей первоочередной задачей, как уже было упомянуто, является раскрытие производного характера инт­роспекции по отношению к экстроспекции и внутреннего опыта по отношению к опыту внешнему. Произведенный выше анализ психофизиологических и психосоматических механизмов эмоциональных процессов в связи с вопро­сом о соотношении интро- и экстроспекции и внутренне­го и внешнего опыта как раз и представляет собой шаг по пути раскрытия именно производного характера интрос­пекции по отношению к экстроспекции и внутреннего эмо­ционального опыта по отношению к опыту внешнему.

Рассмотренные в данной главе специальные вопросы, имеющие принципиальное значение для построения психологической теории эмоций и важные для ряда вопросов последующего продвижения, представляют собой ответв­ления от магистральной линии анализа, к которой сейчас необходимо вернуться и задача которой - найти в струк­туре эмоций универсальные характеристики и признаки, объединяющие эмоциональные процессы с процессами других классов психологической триады. Это возвращает нас, таким образом, к поиску родовых свойст

396

психических процессов и их видовых модификаций, представленных в картине двухкомпонентной структуры эмоционального гештальта. Чтобы решить эту задачу, необходимо прежде всего выявить эмпирические характеристики эмоциональ­ных процессов, как это было сделано применительно к процессам когнитивным в предшествующих главах моно­графии. Речь идет о составлении перечня эмпирических характеристик эмоциональных процессов и о последующей их теоретической интерпретации. Очередной шаг по пути решения этой задачи представлен в следующей главе.

Глава 17. Эмпирические характеристики эмоциональных процессов

Для составления перечня эмпирических характерис­тик эмоций необходимо, прежде всего выявить родовые свойства эмоциональных процессов, представленные здесь в соответствующих видовых модификациях, но в своей исходной основе объединяющие эмоции, интеллект и регуляционно-волевые акты в общее "семейство" про­цессов психических.

Родовые свойства эмоций

Естественно напрашивающаяся тактика такого поиска ведет прежде всего к выяснению вопроса, распространяются ли наиболее общие характеристики когнитивных процессов и на процессы эмоциональные, представляя тем самым свойства, объединяющие здесь пока первые два класса триады. Это, в свою очередь, ведет к вопросу об "общем множителе", который можно вынести за скобки многочисленного перечня эмпирических характеристик всех когнитивных процессов. Последовательный пересмотр всех представленных ранее эмпирических перечней, на­чиная от параметров ощущения и кончая набором харак­теристик концептуальной мысли, позволяет сделать несколько заключений, непосредственно относящихся к поставленному вопросу.

"Общий множитель" всех перечней эмпирических характеристик познавательных процессов действительно имеется - это пространственно-временная структура, модальность, интенсивность. Все остальные характеристики каждого перечня по отношению к этой исходной подгруппе являются производными

398

содержат разные модификации и сочетания пространственно-временных, модальных и интенсивностных параметров.

Все перечни эмпирических характеристик когнитивных процессов, кроме списка свойств ощущений, включают минимум две подгруппы. Первой является общая для них всех вышеупомянутая исходная тройка, а вторые подгруп­пы в перечнях свойств процессов различны, и входящие в их состав характеристики в свою очередь членятся на различное число более мелких группировок. В перечне же ха­рактеристик сенсорных процессов исходная триада является единственной. Все эти обстоятельства согласованно свиде­тельствуют об универсальном характере первой, исходной подгруппы всех перечней. Во-первых, тот факт, что эта тройка является общим корневым блоком всех перечней, говорит сам за себя. Во-вторых, об универсальности пара­метров пространственно-временной структуры, модальности и интенсивности ясно говорит производный характер всех остальных свойств, в которых эти первичные характеристи­ки играют роль исходного материала, представленного в разных модификациях, пропорциях, сочетаниях. В-треть­их, то обстоятельство, что в перечне характеристик ощу­щения эта исходная подгруппа является единственной, также приводит к заключению об ее универсальности. Та­кой вывод имеет двоякое основание: с одной стороны, поскольку ощущение является простейшим психическим процессом, в нем, естественно, представлена именно и только основа "чувственной ткани", в которой еще не выч­ленены развернутые предметные структуры. Здесь мы име­ем дело только с полем или фоном, предметные фигуры которого выражены лишь в максимально редуцированной форме. Именно поэтому, по-видимому, производные, вторичные характеристики в эмпирическом перечне ощущений отсутствуют. Иначе говоря, частная специфичность, отличающая разные психические процессы друг от друга, здесь еще не выражена, а представлены свойства, характе­ризующие общеродовые признаки психики. С другой сторо­ны, к тому же выводу подводит и

399

рассмотренное выше положение о том, что три основных вида ощущений соот­ветствуют трем членам психологической триады. Если это соответствие не* случайно и ощущение действительно является исходным компонентом не только познавательных, но именно всех психических процессов, то отсюда также сле­дует, что общие эмпирические характеристики ощущений содержат в своем составе универсальные родовые призна­ки психики, видовые модификации которых здесь еще не получили своего развития.

Кроме указанных выше доводов о вероятности сформулированного предположения говорят результаты про­изведенного А.М.Эткиндом (1979) анализа методов личностного тестирования. Этот анализ показал, что многосторонне апробированные психодиагностические возможности таких методов, как семантический дифференциал Осгуда, тест Роршаха и цветовой тест Люшера, базируются, по-видимому, на том, что за выявленными здесь основными факторами скрываются именно про­странственно-временные и модально-интенсивностные характеристики. В той мере, в какой этот вывод отражает реальность, из него в свою очередь следует, что эти свой­ства объединяют не только сами по себе три класса психи­ческих процессов, но и тот психический "материал" или психическую ткань, из которой организована структура психического субъекта, входящего необходимым компо­нентом в двучленную формулу эмоциональной единицы.

Имеются серьезные основания ожидать, что пере­чень основных эмпирических характеристик эмоциональ­ных процессов также включает в свой состав минимум две главных подгруппы, первая из которых содержит соответствующие модификации пространственно-временной структуры, модальности и интенсивности как исходных, родовых признаков психических процессов, а вторая воплощает в себе производную, видовую специфичность структуры эмоциональных гештальтов. Это ожи­дание, базирующееся на теоретических и эмпирических основаниях, дает направление ближайшему шагу эмпирического поиска.

400

Опуская здесь рассмотрение этапов самого процесса этого поиска, перейдем сразу к краткому изложению его результатов, представленных в нижеследующем перечне эмпирических характеристик эмоциональных процессов (схема II).

Схема 11. Эмпирические характеристики эмоций

При настоящем положении дел в области эмпирико-теоретической ситуации в проблеме эмоций данный перечень не может, конечно, претендовать на исчерпывающую полноту. Он представляет собой не конечные, а первые или в лучшем случае промежуточные результаты эмпи-рико-теоретического поиска, результаты, полученные в ходе реализации всей концептуально-теоретической стра­тегии настоящего исследования.

Как уже упоминалось в предшествующих разделах, в настоящее время эмпирический базис теоретических обобщений в психологии далеко выходит за пределы лабораторной экспериментальной психологии, арсенал фактов которой находится под прямым, непосредствен­ным воздействием соответствующих теоретических кон­цепций, определяющих зону и направленность поиска. Значительная часть экспериментальных фактов распола­гается сейчас в различных сферах прикладной психо­логии, развитие которых прямо и непосредственно определяется не столько исходными теоретическими позициями (часто скованными

401

консервативными тради­ционными установками), сколько острыми запросами практики, которая не может ждать соответствующих кон­цептуально-теоретических перестроек.

Исходя именно из такого положения дел, последую­щее описание каждой из характеристик эмоциональных процессов базируется на экспериментальных фактах, полученных в разных областях психологии в разное вре­мя. Прежде всего сюда входят факты, полученные экспе­риментальной психологией, начиная с первых шагов ее развития.

Далее сюда входят факты и феномены, взятые из различных областей прикладной психологии, и, наконец, некоторые факты и феномены, полученные в ходе исследования, уже прямо и непосредственно направлен­ного на экспериментальную проверку и дальнейшее развитие общей теоретической концепции, представлен­ной в настоящей монографии.

Перейдем теперь к краткому обобщенно-схематическому описанию каждой из характеристик, входящих в состав данного эмпирического перечня.

Внутренняя организация эмоционально-когнитивного времени

В отличие от того, как эта первая характеристика была представлена в перечнях свойств всех когнитивных процессов, здесь она фигурирует не как пространственно-временная, а именно как временно-пространственная, потому что в эмоциональных процессах, отражающих не внешнюю реальность, а отношение к ней субъекта, пространственные характеристики сами являются производ­ными и во всяком случае менее ясно выраженными, чем временные. Хотя в общем и целом временная организа­ция эмоций изучена еще очень неполно и даже, можно сказать, слабо, здесь особенно важно подчеркнуть, что исследование именно временной организации эмоцио­нальных процессов берет свое начало уже у самых исто­ков экспериментальной психологии.

402

Очень демонстративным и поучительным является тот факт, что эмпирико-теоретические обобщения трехмерной теории чувствований получены В.Вундтом в тех классических и чрезвычайно простых экспериментах с метрономом, на которых базируется и его анализ восприятия, внимания и объема сознания. В этих эмпирико-теоретических обобще­ниях В.Вундта в краткой и выразительной форме пред­ставлены по существу и все остальные характеристики эмоциональных процессов, входящие в состав данного перечня, хотя В.Вундт описал их далеко не с одинаковой полнотой. Так, В.Вундт совершенно определенно указыва­ет на двухкомпонентность структуры эмоциональных процессов (Вундт, 1912). Далее он описывает и тщательно анализирует двузначность этих процессов, выраженную в сочетаниях чувства удовольствия и неудовольствия или, иначе, отрицательных и положительных аспектов эмоцио­нального переживания. Представлена в его описаниях и обобщенность эмоциональных переживаний, т.е. так или иначе им описаны все упомянутые производные характеристики эмоций.

Что касается первичных характеристик, то в вундтовских описаниях есть указания на модальный характер чувствований и содержится подробное эксперименталь­ное исследование закономерностей, характеризующих интенсивностные параметры эмоциональных процессов. Уже само по себе это обстоятельство свидетельствует о том, что В.Вундтом здесь были нащупаны свойства орга­низации эмоциональных процессов, которые играют су­щественную и, может быть, даже решающую роль в общей структуре последних и вытекают, по-видимому, из глу­бинных закономерностей их внутренней природы.

Чрезвычайно симптоматично, что в соответствии с фактами и эмпирическими обобщениями вундтовских исследований все характеристики эмоциональных процес­сов имеют своей исходной основой именно их временную организацию. Очень показательно, что соответствующие факты, феномены и эмпирические обобщения получены на

403

материале анализа структуры слухового образа, ибо слуховое отображение является главной формой отображения времени, что неоднократно подчеркивает и сам В.Вундт, связывая именно с этим особую близость эмоциональных процессов со слуховым восприятием. В.Вундт показывает, что восприятие звукоряда, взятого как це­лое, включает в себя, кроме чисто когнитивных компонентов, отображающих характеристики звука, еще и собственно эмоциональные компоненты, выраженные чувствами удовольствия или неудовольствия. Решающи­ми факторами, вызывающими эти эмоционально-чув­ственные компоненты, являются средняя длительность и ритмизованность соответствующих рядов тактов.

Поскольку, однако, временные характеристики длительности и ритмизованности так или иначе постоянно входят в орбиту экспериментальных исследований слухового восприятия и эмоциональных процессов, здесь особенно важно подчеркнуть, что в описаниях В.Вундта речь идет не о длительности и ритме как характеристиках физического времени, в котором протекают эмоциональ­ные процессы, и не о характеристике ритма как фи­зического параметра самого по себе звукового ряда, а о характеристиках длительности и ритмизованности психического времени, т.е. времени отраженного, когнитивно-эмоционального, переживаемого. Такой вывод не­посредственно следует из того, что В.Вундт анализирует слуховой ряд и связанные с ним чувства удовольствия и неудовольствия именно в условиях схватываемое™ или удерживаемости симультанной непрерывно-целостной структуры этого временного ряда, включающего в себя ощущения, представления и соответствующий им чувст­венный тон удовольствия или неудовольствия, напряже­ния или разряда, возбуждения или успокоения.

Очень существенно для общего контекста настояще­го исследования подчеркнуть и тот важный момент, что восприятие ритма В.Вундт связывает с восприятием дви­жения и далее показывает, что с восприятием ритма, в свою очередь, связана когнитивно-эмоциональная организация мелодии: "Открывая ритм прежде всего в наши

404

движениях, мы и самый ритм называем движе­нием, продолжающимся со строго определенной мерою, но в сравнении с первичным чувством движения наше ухо отличается гораздо большей способностью восприя­тия ритмического движения. На слух мы можем отличать как явственные части такта такие промежутки времени, которые не могут быть выражены в наших внешних движениях по своей краткости. С другой стороны, бывают рит­мы со столь медленным движением, что развитие последнего также не может быть представлено движе­ниями нашего тела. Когда вместе с тем с изменениями интенсивности изменяется и качество звука, то этим да­ется основание мелодии. Мелодическое движение, все­гда заключающееся в пределах движения ритмического, может принадлежать или к области постоянного, или к области переменного звукового сродства" (Вундт, 1880, с. 589).

Таким образом, воспринятые движение, ритм и ме­лодия входят во внутреннюю организацию эмоциональ­но-когнитивного времени. Тот факт, что у В.Вундта речь идет именно об эмоционально-когнитивном, а не о фи­зическом времени, демонстративно подчеркивается сле­дующим описанием: "В момент, непосредственно следующий за одним ударом, ожидание направляется на следующий удар и, пока он действительно не наступит, все время возрастает. В момент же нового удара маятника это напряженное ожидание сменяется чувством испол­нения ожидания, затем весь процесс повторяется снова. Если ритм в силу ударения различной степени становит­ся сложнее, то усложняются соответствующим образом и эти субъективные процессы, причем переплетаются друг с другом многие подобные процессы ожидания и испол­нения" (Вундт, 1912, с. 50).

И далее В.Вундт ясно показывает, что с изменением скорости ударов ощущения напряжения и разряда, возбуждения и успокоения существенно перестраиваются. Так, при средней скорости ударов чувствования удовольствия, напряжения и разряда появляются в органической взаимосвязи друг с другом как состояния

405

сознания, правильно чередующиеся вместе с ритмическими впе­чатлениями (см. там же). Если же увеличить длительность интервала до 2,5-3 секунд, то напряженность ожидания увеличивается и у какой-то границы стано­вится даже мучительной, а чувство удовольствия при исполнении соответствующего ожидания существенно ослабевает. "Таким образом, - пишет В.Вундт, - чувствование удовольствия переходит здесь в чувствование неудовольствия" (там же). С другой стороны, если умень­шить интервал между ударами метронома до 0,5-0,25 секунды, то характер эмоциональных компонентов слу­хового восприятия существенно изменяется: напряжен­ность ожидания, естественно, резко уменьшается, но появляется чувство резкого возбуждения, к которому, по словам В.Вундта, присоединяется живое чувство неудо­вольствия. И в этом месте достаточно строгое описание простых экспериментальных фактов В.Вундт перемежает апелляцией к аналогичным жизненным ситуациям, где чувство возбужденности, вызванное резким увеличением скорости эмоционального процесса, переживается в бо­лее сложной форме: "Это чувствование хорошо известно нам из повседневной жизни даже в наиболее сложных своих формах, так как оно очевидно является существенной составной частью многих аффектов, например, гнева, возбужденной радости и т.д." (там же).

Если вновь увеличить интервал между ударами метронома, вернув его к исходной величине, то такое изменение скорости сопровождается, как показывает В.Вундт, ясным чувством успокоения. Чтобы подчеркнуть полноту вундтовского эмпирико-феноменологического описания картины эмоциональных процессов в ее простейшем ва­рианте, важно обратить внимание на одно существенное обстоятельство. В.Вундт показывает, что при известном сочетании всех этих параметров они могут уравновеши­вать друг друга и в принципе возможен нейтральный диапазон, в котором когнитивный компонент соответст­вующего слухового отображения становится

406

свободным от чувствования. Но если структура переживания, осво­божденная от собственно эмоционального компонента, переходит в чисто когнитивное психическое образова­ние, которое, таким образом, в принципе возможно и без эмоционального сопровождения, то, с другой сторо­ны, эмоциональное состояние, полностью свободное от когнитивного компонента, отражающего объект эмоции, оказывается вообще невозможным.

Таким образом, вундтовское описание эмпирически свидетельствует в пользу двухкомпонентной структуры эмоциональной единицы. Вообще следует отметить, что характеристики временных компонентов эмоциональных процессов в их взаимосвязи со всей совокупностью основных параметров, содержащихся в приведенном выше перечне, представлены в результатах вундтовских экспериментов с достаточной степенью ясности, корректнос­ти и надежности. Как уже упоминалось, в этих начальных исследованиях эмоций содержится описание и тщатель­ный анализ структуры мелодии и природы ее эмоцио-генного воздействия. Последующее развитие эти исходные описания и обобщения В.Вундта получили в психологии музыкального творчества и восприятия музыки. На эту группу фактов мы можем здесь лишь указать, адресовав читателя к соответствующим исследованиям музыкове­дов (Ароновский, 1974).

Здесь важно, однако, подчеркнуть то принципиаль­ное обстоятельство, что сама по себе тайна эмоциогенного воздействия музыки, по-видимому, теснейшим образом связана с ее временной организацией, с тем существенным положением, что музыка, мелодия пред­ставляют собой нечто вроде экстериоризованной (и воп­лощенной в музыкальном звукоряде) эмоциональной структуры, которая, будучи объектом восприятия, вос­производит в воспринимающем субъекте ту эмоцио­нальную картину, звуковой моделью которой является соответствующий музыкальный образ. Важной последую­щей теоретико-экспериментальной задачей является, оче­видно, объединение усилий психологии и музыкознания для

407

совместного исследования закономерностей временной организации музыкального произведения, его вос­приятия и соответствующих форм и факторов его эмоциогенности. Одним из примеров такого объедине­ния усилий является работа Г.М.Котляра (1977). Под­робный анализ, произведенный в этом исследовании, достаточно достоверно показал, что набор признаков вокальной речи, с помощью которого выражаются эмо­циональные состояния, является для разных эмоций (горя, радости, гнева, страха) различным и что суще­ственная роль в наборе этих признаков принадлежит именно временной организации вокального звукоряда.

Следующая группа фактов, характеризующих временную организацию эмоциональных процессов, относится также к психологии искусства, но уже не непосредствен­но к музыке и ее. восприятию, а к ее связи с актерским искусством и восприятием сценического изображения. Органическую внутреннюю связь актерского выражения соответствующих эмоциональных состояний с музыкой и ее восприятием тончайшим образом ощущал и пони­мал К.С.Станиславский. По этому поводу он писал: "Ар­тист должен создавать музыку своего чувства на текст пьесы и научиться петь эту музыку чувства словами роли. Когда мы услышим мелодию живой души, только тогда мы в полной мере оценим по достоинству и красоту текс­та, и то, что он в себе скрывает" (цит. по: Иртлач, 1979).

С другой стороны, - и это особенно важно в контек­сте описания временной структуры эмоций - К.С.Станиславский отчетливо понимал и чувствовал органическую взаимосвязь описываемой им музыки чувства именно с временной организацией актерского исполнения. Так, он писал: "Верно взятый темпоритм пьесы или роли сам собой интуитивно, подсознательно, подчас механичес­ки может захватить чувства артиста и вызывать правиль­ное переживание... Он (темпоритм. - Л.В.) является нередко прямым, непосредственным, иногда даже по­чти механическим возбудителем эмоциональной дина­мики и, следовательно, самого внутреннего переживания.

408

Нельзя правильно чувствовать при неправильном, несоответствующем темпоритме. Между темпоритмом и чув­ством и, наоборот, между чувством и темпоритмом - нерасторжимая зависимость, взаимодействие и связь" (Станиславский, 1955, с. 151).

Забегая здесь несколько вперед, укажем на то важное обстоятельство, что в экспериментальном исследовании пространственных и модально-интенсивностных характеристик эмоциональных процессов, проведенном А.И.Берзницкасом (1980) специально для прямой про­верки развиваемых здесь теоретических положений, кос­венным образом получены свидетельства решающей роли именно ритмического, временного компонента эмоций.

Пространство эмоций

Перейдем теперь к пространственной подгруппе харак­теристик временно-пространственной структуры эмоциональных процессов. Исследовать их существенно труднее, чем временные характеристики. Пространственные харак­теристики даже мыслительных процессов, отражающих объективную реальность, а не отношение к ней субъек­та, до недавнего времени очень плохо поддавались из­влечению из-под феноменологической поверхности. Совершенно естественно, что в области эксперименталь­ного исследования эмоциональных процессов положе­ние еще более сложно. С другой стороны, однако, тот существенный факт, что в экспериментальных исследо­ваниях В.Вундта временные параметры эмоциональных процессов были уже им органически увязаны с воспри­ятием движения (а в движении совместно представлены временные и пространственные характеристики), в зна­чительной мере определил последующий ход экспери­ментальных исследований в вундтовской школе.

Именно в лаборатории В.Вундта в Лейпцигском университете были произведены экспериментальные исследования, предметом которых были пространственные компоненты эмоциональных состояний. Таковы работы Л.Клягеса, М.Пулвера и М.Т.Винтерер (Winterer, 1936).

409

Тот факт, что ритм как компонент эмоционального состояния находится в ближайшей взаимосвязи с двигательным ритмом и получает свое двигательное выражение, не нуждается в специальных дополнительных обоснованиях. Это хорошо известно каждому из жизненного опыта, а в области психологии искусства это прежде всего относится к исполнению и восприятию танца. Повидимому, на дос­таточно серьезных эмпирико-теоретических основаниях Л.Клягес считал, что каждое эмоциональное состояние имеет в своем составе определенную совокупность движе­ний или двигательный гештальт, который может получить свое воплощение в рисунке и даже в почерке. Исходя из этого, М.Т.Винтерер сделала попытку показать, что суще­ствует универсальная закономерность выражения эмоцио­нальных состояний в продуктах графической деятельности.

Наличие графических эквивалентов эмоциональных состояний подтверждается и исследованием Х.Лундхольм, посвященным изучению аффективного тона линий. Испытуемые ХЛундхольм в ответ на предъявление группы прилагательных, выражающих различные оттенки эмоциональных состояний, должны были нарисовать линию, которая могла бы передать соответствующее этому слову настроение. Х.Лундхольм пришла к выводу, что выра­женность характера соответствующей эмоции в таком графическом эквиваленте зависит от того, насколько в нем запечатлено движение, представляющее собой двига­тельное сопровождение соответствующих эмоциональных состояний (иными словами, насколько здесь выражены двигательные гештальты). Теоретически интерпретировать результат этого экспериментального исследования мож­но, вероятно, по-разному, но здесь важно отметить тот факт, что существует значительное сходство рисунков, выполненных разными испытуемыми при изображений одного и того же эмоционального состояния {Werner, Kaplan, 1963).

Методическим продолжением этой линии был ряд работ наших сотрудников М.В.Осориной, А.М.Эткинда, Ф.Н.Вексельман и А.И.Берзницкаса, специально

410

направленных на экспериментальную проверку исходных тео­ретических положений концепции эмоций, представленной в данной монографии. Основная задача этих работ - выявить временные и пространственные харак­теристики эмоциональных процессов. Пространственные характеристики эмоциональных процессов относительно наиболее полно исследованы А.И.Берзницкасом (1980), который в работе, посвященной в основном исследованию интеллектуальных эмоций, предлагал испытуемым семь слов-стимулов, соответствующих определенным классам эмоциональных состояний. Таковы радость, огорчение, удивление, сомнение, уверенность, догадка и чувство понятности. К каждому слову-стимулу испытуемый дол­жен был сделать рисунок, графически выражающий внут­реннюю картину соответствующего переживания. Чтобы испытуемые чувствовали себя свободнее, их предупреж­дали, что степень владения навыками рисования в дан­ном случае совершенно несущественна. При таких условиях выполнение рисунков, объективирующих внут­реннюю картину соответствующего эмоционального пе­реживания, не вызывало у испытуемых никаких помех и задание выполнялось достаточно свободно и легко, что свидетельствует об адекватности такого способа объек­тивации переживаний. Каждая эмоция объективирова­лась в двух типах рисунков: в виде линеограммы (линейное изображение) и в виде пиктограммы (закрытое, замкну­тое изображение).

Такой выбор типов рисунков представляется чрезвычайно удачным, потому что линеограмма в большей сте­пени выражает скрытую в пространственной организации линии ее временную характеристику (поскольку линия одномерна), а пиктограмма в большей мере отображает Пространственную структуру, в которой временные ком­поненты хотя и присутствуют, но представлены в суще­ственно более скрытой форме, так как общая структура такого изображения двухмерна и замкнута.

При анализе совокупности полученных рисунков с помощью классификационной схемы, разработанной

411

М.В.Осориной (Осорина, 1976), показано, что в картине или паттерне переживаний объединяются два типа обра­зов. Первый из'них представляет собой образные модели или схемы, а второй - чувственно-эмоциональные ком­поненты. На основании анализа рисунков автор прихо­дит к заключению, что элементы схемы или модели, как правило, соответствуют когнитивному, или объективно­му, компоненту эмоциональной единицы, а элементы чувственно-эмоциональных образов - ее субъектным компонетам. В такой структуре большинства рисунков А.И.Берзницкас усматривает еще одно эмпирическое подтверждение положения о двухкомпонентности эмоциональной единицы. В результате тщательного аналити­ческого рассмотрения рисунков удалось выявить сходство графических реализаций одних и тех же переживаний у разных испытуемых и сделать заключение о том, что в инвариантных признаках пространственной организации эмоционального паттерна адекватно проявляются свой­ства интеллектуальных эмоций и особенности их функ­ционирования. Вся эта продуктивная линия обобщения, ведущая исследование в глубину корневых, структурооб­разующих факторов организации эмоциональных паттер­нов, позволяет прийти к очень существенному выводу и представить весь перечень паттернов соответствующих эмоций в терминах частных модификаций ритмической характеристики.

Поскольку это положение имеет принципиальное значение для общего контекста настоящего исследова­ния, приведем в краткой форме результат обобщения, произведенного А.И.Берзницкасом.

Радость (рис. 27). Статичный ритм, построенный на горизонтальной симметрии при контрасте низа и верха. Направленность вовне. Пространственная раскрытость, неограниченность с центром тяжести внизу.

Огорчение (рис. 28). Пассивно-динамический ритм, организованный вокруг центра. Пространственная закрытость с направленностью на себя. Спиралевидный характер ритмичности.

412

Рисунок 28.

Удивление (рис. 29). Статичный асимметричный ритм, построенный на контрасте и дисгармонии. Пространственная ограниченность и локальность ритмических характе­ристик.

Уверенность (рис. 30). Метрический ритм, горизонтальная направленность. Симметричность, гармоничность рит­мических характеристик.

Сомнение (рис. 30). Асимметричность характеристик ритма. Комбинация контраста и нюанса. Перемены направления в рамках общей горизонтальной направлен­ности.

413

Рисунок 30.

Догадка и понятность (рис. 31 и 32). Активнодинамический ритм с контрастом начала и конца. Яв­ный градиентный переход от асимметричного ритма к ритму симметричному.

Приведенное описание экспериментальных данных, характеризующих временную структуру эмоциональных про­цессов, показывает, что еще в работах В.Вундта были достаточно определенно выявлены роль и значение имен­но ритмически-временной и ритмически-двигательной организации эмоциональных явлений. Результаты же рассматриваемого исследования, направленного на анализ

414

Рисунок 32.

пространственных эквивалентов эмоциональных струк­тур, свидетельствуют о том, что эта исходная ритмичес­кая характеристика остается ведущей или главной и здесь, но приобретает характер ритма пространственно-геометрического, являющегося эффектом преобразования исходной временно-двигательной формы в форму пространственной симультанности. Этот результат имеет принципиальное зна­чение для всего контекста настоящего исследования пото­му, что он дополнительно указывает на органическую взаимосвязь временных и пространственных компонентов в организации эмоциональных процессов. Такая возмож­ность представить характеристики пространственных паттернов, объективирующих эмоциональное состояние, как частные модификации ритмической характеристики демонстративно

415

свидетельствует об исходной роли временной организации эмоциональных процессов и о производном по отношению* к ней пространственном характере соответствующих компонентов структуры эмоциональных единиц.

Если сопоставить этот результат с выводами, касающимися взаимосвязи пространственных и временных компо­нентов различных психических процессов (Веккер, 1976), а далее - с данными анализа организации процессов па­мяти, внимания и воображения, приведенными в последней главе монографии, то можно сделать заключение, что закономерность, выявляющая исходный характер пси­хического времени по отношению к организации психи­ческого пространства, достаточно универсальна.

Завершая описание временных и пространственных характеристик структуры эмоциональных явлений, нужно отметить, что основная направленность эксперименталь­ной проверки используемых в данной монографии теоре­тических положений о природе эмоций продолжает ту эмпирическую линию (поскольку пока речь идет об описании фактов), которая была представлена в работах В.Вундта, Л.Клягеса, М.Пулвера, Х.Лундхольм, Г.Вернера, Р.Арнхейма и других. Разные исследователи применяли разные методические приемы, изучали разные эмоциональные состояния, но все так или иначе приходили к выводу, что временные и пространственные характеристики - необходимый признак внутренней структуры эмоциональ­ных состояний и что исходной в структуре эмоциональ­ных единиц является временная организация, на основе которой формируются пространственные синтезы. Эти основные эмпирические выводы можно считать подтвер­жденными достаточно широким массивом эксперименталь­ных и жизненных фактов.

Модальность эмоциональных процессов

Как и в области эмпирического исследования и опи­сания временно-пространственной структуры эмоциональных процессов, изучение и описание их модальных характеристик также по существу начинается с В.Вундта, а затем резко перемещается из лабораторной эксперимен­тальной психологии в область психологии прикладной.

416

В.Вундт, как мы уже упоминали, связывал сенсорные источники ритмической организации эмоциональных процессов с ощущениями кинестетической модальности. Эту связь он констатировал, анализируя временные характе­ристики чувства удовольствия и неудовольствия. Но поми­мо этого у В.Вундта имеется специальное описание органической взаимосвязи эмоциональных процессов с сенсорными образами по существу всех модальностей (Вундт, 1880). Зависимость чувства от качества ощуще­ния особенно явственно проступает в тех модальностях, где, по словам В.Вундта, чувственный тон почти совер­шенно поглощает все остальные составные части ощуще­ния (см. там же). К таким модальностям В.Вундт относит ощущения органические, а из экстерорецептивных модальностей - осязательные, обонятельные и вкусовые.

В связи с анализом модальных компонентов ощуще­ний интерорецептивной модальности и их роли в общей организации эмоциональных процессов В.Вундт делает очень существенное указание на то, что в рецепторных аппаратах ощущений органической модальности нет приспособлений для точного восприятия градаций соответст­вующих сенсорно-эмоциональных структур, но такие приспособления есть в рецепторных аппаратах сенсорных образований всех высших экстерорецептивных модальностей. Это обстоятельство существенно потому, что, отражая ориентированность психики главным образом на внешнюю реальность, оно вместе с тем указывает на бедность средств языка интерорецептивных модальных компонентов в про­тивоположность модальностям экстерорецептивным, ко­торые в силу их большего количественного и качественного разнообразия оказываются более адекватным средством для воплощения всего многообразия динамики чувств и настроений различного уровня организации.

417

Исходя из этих соотношений, В.Вундт подробно описывает слуховые и зрительные модальные характеристики соответствующих эмоциональных процессов. Прежде всего он указывает на особую роль слуховой модальности в орга­низации эмоциональных процессов. Это существенное обстоятельство (до сих пор еще, к сожалению, далеко не полностью оцененное по достоинству) имеет принципи­альное значение, поскольку есть основания полагать, что именно с ним связана эмоциогенная роль музыки, музы­кального звукоряда. В.Вундт указывает на особенно ин­тимную связь чувств со звуковысотными и тембровыми сенсорными модальными характеристиками, и хотя описывает их в контексте анализа физических чувств, он тем не менее делает здесь принципиальное указание на то обсто­ятельство, что элементарные чувственные компоненты, связанные со звуковысотными и тембровыми различия­ми, не ограничиваются только этим уровнем, а входят в состав сложных душевных движений как элементарный фактор.

Иначе говоря, В.Вундт ясно понимал, что эти исход­ные модальные характеристики относятся не только к элементарным чувствам удовольствия и неудовольствия, а являются универсальными, проходят сквозь всю иерар­хию эмоциональных процессов, включая высшие чувства. Именно исходя из этого, В.Вундт дает свое описание свя­зи тонов различной высоты с различными эмоциональ­ными состояниями человека. Очень поучительно, что в этом контексте В.Вундт охарактеризовал различные эмоциогенные возможности разных музыкальных инструментов в зависимости от звуковысотнои организации производимых ими звуков. Не менее поучительно, что свой интересный и подробный анализ цветовых модальных характеристик эмоциональных процессов В.Вундт начинает с проницатель­ного замечания Гёте о том, что смотрящий через цветное стекло человек как бы отождествляет себя с цветом, и его глаз и дух настраиваются в унисон.

Последующее описание В.Вундтом различных цветовых характеристик соответствующих эмоциональных состояний по существу предвосхищает все дальнейшее развитие при­емов цветового тестирования эмоций. Производя очень

418

конструктивное сопоставление цвето-тоновых и звуковысот-ных консонансов и диссонансов как модальных воплоще­ний соответствующих эмоциональных состояний, В.Вундт указывает на одно чрезвычайно принципиальное обстоя­тельство. Различие физических основ эмоциогенного, эстетического действия цветов и звуков определяется, по мысли В.Вундта, тем, что "...ухо соединяет впечатления в одно общее - ощущение... Глаз же как пространственное чувство оставляет существовать друг подле друга одновре­менно данные ощущения" (1880). Эта пространственная симультанность зрительных модальных компонентов эмо­ций в отличие от временной сукцессивности слуховых компонентов обусловливает, по-видимому, то важное об­стоятельство, что, хотя зрительная модальность значитель­но уступает слуховой по эмоциогенности, она благодаря своей пространственной стабильности и симультанной дан­ности цветотоновых различий обеспечивает существенно большие возможности цветового тестирования эмоциональ­ных состояний по сравнению со звуковысотным.

Именно в область методики, техники и теории тести­рования эмоциональных состояний, связанную с запро­сами психологии личности, клинической психологии и психологии искусства, переместился после В.Вундта центр тяжести исследований модальных характеристик эмоций. Не останавливаясь здесь на промежуточных послевундтовских этапах развития проблемы модальных компонентов эмоции, связанных с такими вехами, как тесты Роршаха (Rorshach, 1951), Т.Обанаи и Т.Мацуока (Obonai, Matsuoka, 1956), Пфистера и Г.Фрилинга (Frieling, 1968), М.Люшера (Luscher, 1974), перейдем к краткому описанию феноменов и основных экспериментальных результатов исследований, непосредственная цель которых - проверить теоретические положения, лежащие в основе настоящего исследования, и найти пространственно-временные и модально-интен-сивностные характеристики, составляющие родовые приз­наки психических явлений в тех их видовых модификациях, которые характерны именно для природы эмоций. Здесь мы кратко укажем на результаты экспериментального исследования

419

А.М.Эткинда (1979), а также упоминавшейся работы А.И.Берзницкаса (1980). Для исследования цвето­вых модальньТх воплощений соответствующих эмоциональ­ных состояний А.М.Эткинд использовал цветовой тест Люшера и дифференциальную шкалу эмоций Изарда, представляющую собой набор эмоциональных терминов, сгруп­пированных на основе факторного анализа в 9 факторов, интерпретируемых Изардом как 9 основных эмоций: ин­терес, радость, удивление, грусть, гнев, отвращение, стыд, страх и утомление. В каждую из основных эмоций (факто­ров) включается три более частных. Таким образом, в шкалу Изарда входит 27 эмоций. Основные, важные для настоя­щего контекста результаты этого исследования сводятся к следующему:

1. Получена матрица сопряженности 8 цветов теста Люшера и 9 эмоциональных факторов Изарда (табл. 4), в которой представлены частоты ассоциаций данного цвета с любой из трех эмоций, входящих в данный фактор Изарда. Достоверность отличия полученного распределения ассоциаций от случайного оценивалась по x2, суммарное зна­чение которого для всей матрицы на порядок превышает табличное х2=71б, р<0,001.

Таблица 4. Матрица сопряженности основных эмоций с цветами

Цвета Число ассоциаций с эмоцией

Интереса Радости Удивления Грусти Гнева Отвращения Стыда Страха Утомления

Серый 6 4 2 27 1 15 18 12 53

Синий 27 4 2 27 5 7 13 15 8

Зеленый 26 20 26 13 8 7 19 8 7

Красный 16 52 23 4 55 4 7 17 2

Желтый 20 24 56 1 9 19 12 15 1

Фиолетовый 5 12 14 12 6 22 16 7 12

Коричневый 10 8 3 14 4 27 17 3 23

Черный 10 2 2 22 38 18 13 43 24

420

2. А.М.Эткинд получил также цветовые профили эмоций, входящие в состав факторов Изарда (табл. 5), и эмо­циональные профили цветов Люшера, представляющие собой последовательность факторов Изарда, упорядоченную по убыванию частот ассоциаций данного цвета с эти­ми факторами. (Эти соотношения являются инверсией представленных в табл. 5.)

Таблица 5. Цветовые профили эмоций

Эмоции Цвета (в порядке предпочтения)

Интерес Синий Зеленый Желтый

Радость Красный Желтый Зеленый

Гнев Красный Черный

Отвращение Коричневый Фиолетовый

Грусть Серый Синий

Страх Черный Черный

Экспериментальное исследование А.И.Берзницкаса продолжает ту же теоретико-методическую линию в ее модификациях, преемственно связанных с методикой исследования пространственно-временных компонентов эмоций. Испытуемый получал тот же набор словесных стимулов, обозначающих интеллектуальные эмоции, перечень которых был использован и при применении пиктографического метода анализа пространственных компонентов соответствующих эмоций. Набор этот следующий: радость, огорчение, удивление, сомнение, уверенность, догадка. Ранжируя цветовые карты в последовательности по степени их ассоциативного соответствия воображаемому или реально переживаемому эмоциональному состоянию, испытуемый формировал цветовые ряды, представляющие исследуемые классы интеллектуальных эмоций. В результате были получены ряды, представляющие собой цветовые эквиваленты соответствующих эмоций, аналогичные выше представленным пространственным графическим их эквивалентам (табл. 6).

421

Таблица 6. Матрица цветовых предпочтений

Эмоции

Место цвета** Удивление Догадка Сомнение Уверенность Радость Огорчение

Синий 5 7 3 5 6 3

Зеленый 4 4 6 2 3 5

Красный 1 1 7 1 1 7

Желтый 3 2 8 3 2 8

Фиолетовый 2 3 4 4 4 6

Коричневый 6 5 2 6 5 4

Черный 8 8 5 7 8 1

Серый 7 6 7 8 7 2

W*(p<0,01) 0,09 0,18 0,17 0,15 0,58 0,49

Примечания.

W* Коэффициент согласованности

** Место, занимаемое в рядах-эквивалентах эмоций цветом

Статистический анализ распределения частот появления каждого цвета в определенных местах ряда и ранговый корреляционный анализ цветовых последовательностей пока­зали, что предпочтение цвета адекватно отражает и выявляет общие и специфические особенности исследуемых классов интеллектуальных эмоций. Это означает, что каждый такой цветовой ряд фактически содержит в себе объективированный эквивалент цветового модального со­става соответствующей эмоции. Адекватность этих цвето­вых рядов как эквивалентов или модальных портретов соответствующих эмоций демонстративно подчеркивается еще одним важным обстоятельством. Применение коэффициента согласованности или конкордации положений определенных цветов в соответствующем цветовом ряду, воплощающем в себе портрет эмоции, показало, что в изученном наборе эмоций величина коэффициента такой согласованности оказывается наибольшей в радости и огор­чении и существенно превышает эту величину в других собственно интеллектуальных эмоциях. Этот количественный факт ясно свидетельствует о том, что примененные здесь критерии и процедуры измерения достаточно чув­ствительны не только к конкретным различиям модально­го состава соответствующих эмоций, но и к степени их обобщенности, которая оказывается

422

наиболее высокой именно в радости и огорчении как эмоциях более фундаментальных и выходящих за рамки только перечня интел­лектуальных чувств.

Степень адекватности полученных цветовых рядов модальному составу их эмоциональных оригиналов оказалась достаточно высокой для того, чтобы построить эффек­тивные процедуры цветовых измерений соответствующих эмоциональных состояний. На основе полученных А.И.Берзницкасом цветовых рядов, представляющих модальный состав соответствующих эмоций, автором был разработан алгоритм распознавания соответствующих эмоциональных состояний, который был применен на практике для опре­деления и контроля эмоциональной динамики у спортсменов и у больных инфарктом.

Вся эта линия экспериментальных фактов, начинающаяся еще вундтовскими описаниями, проходящая через промежуточные этапы многосторонних и проверенных на больших выборках методов цветового модального тести­рования и, далее, завершающаяся приведенными выше результатами специальных исследований, апробирующих исходные положения данной работы, дает серьезные эм­пирические основания сделать следующее заключение: модальные характеристики эмоциональных процессов на­ряду с характеристиками временно-пространственными входят, повидимому, в качестве необходимых компонен­тов в основной состав их психической ткани, заключая в себе эмоциональные видовые модификации общеродовых признаков психических явлений.

Общность сделанного выше заключения имеет свое дополнительное обоснование еще и в том, что первоначальный, произведенный В.Вундтом анализ модальных характеристик и компонентов эмоциональных процессов был осуществлен на материале простейших физических чувств, по крайней мере в своем исходном основании, а результаты приведенных здесь экспериментальных иссле­дований получены на анализе чувств интеллектуальных, возникающих в ходе решения

423

соответствующих мыслитель­ных задач и относящихся поэтому к одному из наиболее высоких уровней иерархии эмоциональных процессов.

ИНТЕНСИВНОСТНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ЭМОЦИОНАЛЬНЫХ ПРОЦЕССОВ

Рисунок 33. Графическое представление данных изучения интенсивностных процессов

С точки зрения истории соотношений эмпирического базиса и теоретических обобщений в области проблемы эмоций чрезвычайно поучительно, что анализ интенсив-ностной характеристики эмоциональных процессов тоже начинается с экспериментальных исследований и теоре­тических обобщений В.Вундта, в тщательных описаниях которого представлен, как уже упоминалось, весь комп­лекс основных эмпирических характеристик эмоций. Ис­ходя из своих представлений об органической взаимосвязи когнитивных и собственно эмоциональных компонентов в структуре эмоциональных явлений, В.Вундт подвергает исследованию зависимость интенсивности чувственного тона ощущения

от интенсивности самого ощущения и, соответственно, от интенсивности вызывающего его раздражения. Результаты этого исследования графически пред­ставлены на рисунке 33.

424

Сплошная кривая здесь выражает зависимость интенсивности ощущения от силы вызывающего его раздраже­ния. Зависимость же интенсивности чувственного тона от силы раздражения и вместе с тем от интенсивности выз­ванного им ощущения представлена пунктирной кривой. Кривая начинается у порога раздражения а с малой ве­личины чувства удовольствия, которое затем возрастает до своего максимума, соответствующего силе ощущения, вызванного раздражением, величина которого с. Далее чувство удовольствия начинает быстро падать, пунктирная кривая, пересекая абсциссу в индифферентной точке е, продолжает понижаться, представляя собой здесь уже возрастающее чувство неудовольствия, переходящее в боль. Сопоставив эти две кривые, В.Вундт приходит к заключению, что зависимость интенсивности эмоционального компонента от силы раздражения отличается от зависимости интенсивности самого ощущения (как когнитивного компонента эмоции) от силы раздражения тем, что кривая, выражающая первую из названных зависимостей, имеет точку перегиба.

Если, забегая вперед, представить выраженный на этом графике результат в современных терминах, то можно сказать, что уже В.Вундт установил инвертированный U-образный характер зависимости информационных и энергетических компонентов в структуре эмоциональных процессов (Палей, 1974; Веккер, Палей, 1971). Получив этот важный результат, относящийся к элементарному уровню соотношений интенсивности чувственного тона ощуще­ний с интенсивностью их самих, В.Вундт далее указывает на аналогию с соответствующими соотношениями в облас­ти высших чувств или душевных движений, при которых между настроением и его причинами существует такое же отношение, как между раздражением и чувством (Вундт, 1880). Распространяя эту аналогию до самых вершин иерархии эмоциональных процессов, В.Вундт справедливо заме­чает, что сделанный им вывод подтверждается опытом всех времен. "Умеренное обладание благами, - пишет он, - составляет самое благоприятное условие для чувства счастья" (там же).

425

Таким образом, по мысли В.Вундта, харак­тер этой зависимости, выраженной кривой, имеющей точку перегиба, распространяется действительно на все уровни эмоциональной иерархии, включая и самые верхние ее пласты.

В дальнейшем исследования этих соотношений развивались в контексте проблемы мотивации и ее эмоциональ­ных компонентов. Наиболее важные и демонстративные результаты этих исследований получили свое выражение в законе Йеркса-Додсона, представляющем существенное эмпирическое обобщение результатов их эксперимента, проведенного еще в 1908 г. О фундаментальности выраженных этим законом соотношений свидетельствует то, что результаты эксперимента оказались одинаковыми у крыс, цыплят, кошек и человека. Задача состояла в разли­чении двух яркостей, представляющих собой когнитивный компонент изучаемого эмоционального состояния. Процесс был исследован на трех уровнях трудности различения и с использованием трех уровней мотивации, состоящей в слабом, сильном или среднем электрическом ударе в качестве наказания за ошибку. Соответственно получены три кривых, представленных на рисунке 34.

В отличие от кривых В.Вундта, здесь в качестве независимой переменной избран уровень мотивации или соот­ветствующий ему собственно эмоциональный компонент процесса. Главный результат этих экспериментов, выра­женный в законе Йеркса-Додсона, состоит в том, что все эти кривые имеют оптимум мотивации и соответ­ственно имеют точку перегиба, отвечающую оптимуму мотивации или оптимуму собственно эмоционального ком­понента, сопровождающего различение яркости. Посколь­ку, однако, по ординате здесь представлены не собственно интенсивностные характеристики различаемых яркостей, т.е. не собственно когнитивный компонент соответствую­щих эмоциональных состояний, а число проб, необходи­мых для научения, точки перегибов всех этих трех кривых выражают не максимумы, а минимумы соответствующих функций. Так как число проб, необходимых для

426

Рисунок 34. Соотношение интенсивностных характеристик когнивных и эмоциональных компонентов

адекватного научения, и адекватность самого когнитивного компонента процесса явным образом находятся в обратных отношениях, характер полученной здесь зависимости инвариантен по отношению к этой замене переменных, а сама зависимость остается такой же, какая представлена кривыми В.Вундта.

Важно, однако, подчеркнуть, что есть еще ряд сущест­венных различий между представленностью параметров эмоций на сопоставляемых кривых. Так, интенсивность субъектного компонента выражена ординатой у В.Вунд­та, а у Йеркса-Додсона абсциссой. Кроме того, объектный компонент представлен у В.Вундта на абсциссе не величиной ощущения, а интенсивностью стимула, а интенсивность ощущения выражена ординатой сплошной кривой (см. рис. 33). Эти и некоторые другие существенные различия находятся, однако, в рамках фундаментальной общности криволинейной зависимости (Жамкочъян, Па­лей, 1977; Веккер, Палей, 1971), связывающей

427

интенсивностные характеристики обоих компонентов эмоциональ­ного гештальта (Фресс, Пиаже, 1975).

Все вышеизложенные положения об интенсивностных характеристиках эмоциональных процессов, полученные с помощью экспериментально корректных и статистичес­ки надежных методов, вполне согласуются и с результата­ми жизненных наблюдений. Многочисленные обобщения жизненного опыта свидетельствуют о том, что умеренные величины эмоциональной напряженности способствуют эффективности связанных с ней когнитивных процессов и вообще всякой деятельности, а при усилении эмоциональных компонентов, при переходе их через границу, отвечающую точкам перегиба соответствующих кривых, эф­фективность когнитивных процессов и других форм жиз­ненной деятельности резко падает. Таковы основные, наиболее важные для настоящего контекста моменты опи­сания тройки первичных эмпирических характеристик эмо­циональных процессов, триады, составляющей первую подгруппу эмпирического перечня. Далее следует вторая подгруппа - производные эмпирические характеристики эмоциональных процессов.

Вторичные свойства эмоций, двухкомпонентность эмоциональных процессов

Двухкомпонентность эмоциональной единицы, заключая в себе основную специфику эмоций именно как психи­ческого отражения отношений субъекта к объекту, занимает особое положение в перечне эмпирических характеристик эмоциональных процессов, аналогичное положению мет­рической инвариантности в перечне эмпирических харак­теристик процессов перцептивных. В обоих случаях ведущие характеристики перечней, будучи носителями основной специфичности каждого из этих процессов, одновремен­но воплощают в себе результаты теоретических конкрети­зации и эмпирических обобщений.

Двухкомпонентность структуры эмоционального явления непосредственно следует из положений о том, что эмо­ция представляет собой отображение отношения субъекта

428

к объекту, и о том, что отображение отношений необособимо от отображения членов этих отношений. Одним из таких членов является отображение объекта эмоции, т.е. когнитивный компонет эмоциональной единицы, вто­рым - отображение состояния субъекта. С другой стороны, положение о двухкомпонентности является непосредствен­ным обобщением исходных эмпирических констатации. Именно поэтому вывод о включенности в структуру эмо­ционального явления двух основных составных ее частей мы находим уже у В.Вундта при описании как исходных параметров простейших физических чувств, так и харак­теристик высших душевных движений. К тем эмпиричес­ким констатациям В.Вундта, которые приводились выше, добавим здесь следующее. Анализируя связь характера ду­шевного движения и его телесного проявления от силы вызвавшего их впечатления, В.Вундт делает заключение, что "...уже из этого видно, что психологический источник душевных движений есть процесс апперцепции" (1880). Таким образом, и здесь констатируется наличие когнитивного компонента эмоции и компонента, воплощаю­щего в себе отношение носителя эмоции к ее объекту.

Взятое в самом общем виде эмпирическое описание двухкомпонентности эмоций по существу включает в себя всю многообразную совокупность фактов, выражающих двойную детерминацию эмоций, с одной стороны, потребностями субъекта, которые определяют характер его отношения к предмету эмоций, а с другой - формами и уровнями психического отражения объекта эмоции. К первой группе фактов относятся все феномены, выражающие зависимость соответствующей эмоции от потребности, с удовлетворением или неудовлетворением которой данная эмоция связана, и от интенсивности этой потребности. Ко второй группе фактов принадлежат все психологические феномены, выражающие зависимость соответствующей эмоции от формы и уровня ее когнитивного компонента. Сюда относятся, например, характеристики чувственного тона ощущений, восприятий и представлений, связанные с их модальностью,

429

пространственно-временной структурой и интенсивностью. Сюда же относятся особенности интеллектуальных эмоций, когнитивные компоненты ко­торых воплощены в мыслительных процессах разных форм и уровней организации, а также те феномены и характе­ристики эстетических и нравственных переживаний, в ко­торых выражена их зависимость от формы психического отражения соответствующих объектов. Иными словами, сюда относятся все те эмпирические характеристики эмоций, которые заключают в себе многообразные и различ­ные частные модификации их общего свойства, со времен Спинозы называемого предметностью.

Опуская здесь рассмотрение всех этих многочисленных и многосторонне описанных фактов обеих групп, остановимся на тех проявлениях двухкомпонентности, которые имеют ближайшее отношение к общему контексту настоя­щего исследования. Если описанные выше первичные характеристики являются действительно исходными по от­ношению к двухкомпонентности, то во временно-пространственной структуре, модальности и интенсивности эмоций должна проявиться двухкомпонентность как их производная характеристика. И наоборот: в феноменах двухкомпонентности должны получить свое выражение про­странственно-временные и модально-интенсивностные характеристики, частные модификации которых образуют эту двухкомпонентность как характеристику производную.

Обратимся снова к тройке исходных характеристик эмоциональных процессов. Хотя ее описание было начато с временных параметров (в силу их корневой, исходной природы), понятно, что в одномерной структуре временного ряда трудно ожидать явных проявлений искомой двухкомпонентности. Надежды здесь можно возлагать, по-видимому, главным образом на изучение соотношений фона и фигуры во временной структуре мелодии как эксте-риоризованной модели эмоций, и это ставит эксперимен­тальную задачу дальнейших исследований эмоциональных процессов. В противоположность этому естественно ожи­дать проявлений двухкомпонентности в пространственных эквивалентах эмоциональных явлений в силу их трех- или минимум

430

двухмерности и замкнутого симультанного ха­рактера.

И действительно, уже в экспериментальном исследовании М.Винтерер, продолжающем, как упоминалось, исходную вундтовскую линию, автором было обращено внимание на то, что в рисунках заметно отчленяются ком­поненты, относящиеся к внешнему объекту эмоции, с одной стороны, и к внутреннему миру субъекта - с дру­гой. Это получает свое отчетливое пространственное выра­жение в соотношении центрального ядра рисунка с его периферией и соответственно в соотношении выражен­ных в рисунке направлений вовне и вовнутрь (Winterer, 1936). Эти первые эмпирические обобщения тем более от­четливо свидетельствуют о наличии здесь проявлений двух-компонентности эмоций, что автор специально не преследовал цели выявить ее. Вместе с тем в этих обобще­ниях обнаруживаются те же тенденции, которые в после­дующем были выявлены в исследованиях Ф.Вексельман и А.Берзницкаса, уже специально направленных на поиск этих характеристик и их проявлений.

В подавляющем большинстве рисунков испытуемых явным образом проявляется расчлененность на центральное, срединное ядро и периферию. Такой характер расчле­ненности естественно поддается описанию в терминах соотношения периферийного фона и центральной фигу­ры в целостной пространственной композиции. Адекват­ность того, что центральное образование мы относим к эквиваленту состояний самого субъекта, а периферийные, фоновые компоненты - к объективации отображения внешней реальности (при условии, однако, что в структу­ре переживания части эти могут меняться местами, как и в ситуации перцептивных соотношений фона и фигуры), подтверждается выражением явной направленности неко­торых эмоциональных состояний вовнутрь, на себя, а дру­гих, открытых по отношению к объективной реальности, к объекту эмоции - вовне (см. рис. 27-32).

Очень показательно, что в вундтовских описаниях эмоциональных состояний, содержавших, как уже

431

упоминалось, положение об их двухкомпонентности, но не сформу­лированных В.Вундтом в терминах соотношения фона и фигуры, содержатся, однако, указания на то, что в ряде случаев субъективный компонент эмоции может погло­щать ее объективные составные части, а в других - спо­собствовать их большей полноте, точности адекватности. Таким образом, в других терминах здесь фактически было в первоначальном варианте сформулировано эмпиричес­кое обобщение, содержащее в себе разные варианты фи­гурно-фоновых отношений в общей двухкомпонентной структуре эмоции.

Что касается проявлений двухкомпонентности во временных характеристиках эмоциональных состояний, то, хотя это составляет экспериментальную задачу будущих исследований, уже сейчас, вероятно, есть достаточные основания сделать следующее заключение: в той мере, в какой верно положение, что музыкальный образ представляет собою экстериоризованную модель временной структу­ры эмоционального состояния, верно, по-видимому, и то, что в структуре музыкального произведения в разных ва­риантах содержатся компоненты, воспроизводящие характеристики объекта эмоции, рисующие картину внешней реальности. Вместе с тем в нем содержатся компоненты, временная структура которых выражает именно внутрен­нее состояние субъекта, его отношение к внешним явле­ниям, воплощающим в себе объекты эмоций. Проверка и конкретизация этих положений, однако, также, безуслов­но, является делом последующих эмпирических и теоре­тических исследований природы эмоций.

Если теперь обратиться к поиску проявлений двухкомпонентности в области модальных характеристик эмоцио­нальных явлений, то эмпирические описания, начиная с вундтовских, содержат экспериментальные свидетельства того, что практически все модальности представлены в феноменологической картине эмоционального явления. Поэтому есть основания говорить об их полимодальности. Однако в рамках этой полимодальности с достаточной определенностью проступает картина полярности или бимодальности состав

432

модальных компонентов эмоцио­нального явления. На одном полюсе этой бимодальной структуры представлены проприо- и интерорецептивная модальности, на другом полюсе - разные формы модаль­ностей экстерорецептивных: тактильных, слуховых и зри­тельных по преимуществу.

Не требует, очевидно, специальных комментариев положение о том, что первый полюс естественным образом относится к компоненту эмоциональной структуры, воплощающему в себе разные уровни состояний субъекта, а второй полюс экстерорецептивных модальностей столь же явно относится к воспроизведению характеристик объек­та эмоции и соответственно - к когнитивному компонен­ту эмоциональной структуры. Не случайным, а, наоборот, достаточно типичным для развития экспериментально-теоретической психологии является то обстоятельство, что эти полюса оказались в ходе их изучения отчлененными друг от друга и даже друг друга маскирующими. Доминирование полюса и проприо- и в особенности интерорецептивных модальностей за счет оттеснения модальностей экстерорецептивных подчеркнуто выражено в концепции Джемса-Ланге и в различных направлениях уже собственно физиологии эмоций. Полюс же экстерорецептивных модальностей, соответственно относящихся к когнитивному компоненту эмоциональной единицы, получил свое пре­имущественное выражение в различных тестовых методи­ках исследования эмоциональной структуры (главным образом в цветовых тестах, например в тесте Люшера). Так или иначе, но эмпирическое описание обоих полюсов би­модальной структуры эмоционального явления фактичес­ки соответствует наличному составу экспериментального материала, и сейчас эти разобщенные полюса нуждаются в органическом их воссоединении - сначала на уровне описания, а затем и теоретического объяснения.

Что касается интенсивностной характеристики эмоциональных процессов и наличия в ее описании проявлений двухкомпонентности, то и здесь картина достаточно отчетлива. Хотя в обобщениях жизненного опыта и в художественных изображениях зависимость характера

433

эмоционального явления и его общей структуры от интенсивности соответствую­щих эмоций скрыта под феноменологической поверхностью, все же и здесь анализ легко может обнаружить два компонента эмоциональной структуры, поразному участвующих в картине общей интенсивности. Если же обратиться к ре­зультатам собственно экспериментальных исследований интенсивностной характеристики эмоциональных явлений, то эмпирическая картина здесь достаточно однозначна, хотя, как и в предыдущих случаях, в свете традиционных теорети­ческих установок она часто интерпретируется неадекватно. Кривая В.Вундта (см. рис. 33), ее модификации, получившие свое выражение в законе Йоркса-Додсона (см. рис. 34), и положение И.М.Палея об инвертированной U-образной зависимости информационных и энергетических компонентов в структуре эмоции - все это отчетливо свидетельствует о двух компонентах интенсивностной характеристики эмо­ционального явления. В экспериментальных данных, выраженных кривой В.Вундта, - это интенсивность ощу­щения и соответствующая ей интенсивность его чувственно­го тона. В эмпирической картине, выраженной кривыми Йоркса-Додсона, этими двумя компонентами являются сен­сорное различение двух предъявляемых яркостей и мотивационно-эмоциональное состояние, вызванное ударом электрического тока соответствующей интенсивности. В инвертированной U-образной зависимости энергоинформационных компонентов в структуре эмоции речь идет о соотношении интенсивности мотивационных компонентов в структуре эмоции с интенсивностью представленных в ней когнитивных или каких-либо других исполнительских компонентов деятельности, регулируемой эмоциями.

Таким образом, в эмпирических описаниях интенсивностной характеристики эмоциональных процессов на протяжении всего столетия развития экспериментальной психологии, начиная с В.Вундта и до настоящего момен­та, фактически содержатся констатации проявлений ее двухкомпонентности. Однако и здесь эти два компонента в ходе эмпирических описаний, а тем более

434

теоретических объяснений и интерпретаций оказались отчлененными друг от друга, маскирующими друг друга и относящимися к разным разделам психологической науки. редставленное здесь эмпирическое описание заключает в себе попытку сначала эмпирического, а затем и теоретического их вос­соединения.

Двузначность эмоций

Наличие наряду с двухкомпонентностью эмоциональных явлений также их двузначности представлено самим фактом противоположного характера переживания поло­жительных и отрицательных эмоций. Под поверхностным слоем этой интроспективно открывающейся двузначной феноменологической картины эмоционального пережива­ния достаточно прозрачно проступает объективная связь эмоций этих двух знаков с удовлетворенностью или не­удовлетворенностью тех потребностей, которые выражают отношение субъекта эмоции к ее объекту. Положительная эмоция объективно представляет собой состояние субъек­та, которое он стремится максимизировать или во всяком случае удержать стабильным, а отрицательная эмоция - состояние, которое он старается минимизировать. На эле­ментарном уровне это достаточно выразительно пред­ставлено опытами Дж.Олдса, эмпирическим обобщением которых являются его выводы о наличии центров удоволь­ствия и неудовольствия, "рая и ада". Другим объективным и вместе с тем интроспективным выражением противопо­ложности знаков эмоций является наличие нейтрального диапазона, связывающего и одновременно разделяющего отрицательные и положительные состояния, плюсы и минусы.

В той мере, в какой двузначность является действительно производной характеристикой эмоциональных явлений, в ее эмпирических описаниях неизбежно должны быть обнаружены модификации первичных характеристик: пространст­венно-временной структуры, модальности и интенсивности, как это имеет место в картине двухкомпонентности структу­ры эмоционального явления.

435

Если, однако, в двухкомпонентности эмоционального явления исходная временная характеристика в силу ее одномерности скрыта и замаскирована, то в двузначности существенно легче могут быть обнаружены "следы" такой одномерной линейной структуры, поскольку двузначнос­ти соответствует двойная направленность, а направление по своей природе является величиной линейной. Не слу­чайно поэтому уже в вундтовских описаниях временных характеристик эмоций, полученных в его опытах с метрономом, содержится указание на зависимость знака чув­ственного тона соответствующего ощущения от скорости ударов маятника и от величины интервалов между ними. При отклонении скорости ударов маятника от средней величины как в сторону уменьшения, так и в сторону уве­личения чувство удовольствия начинает сменяться чувством неудовольствия, что, по мнению В.Вундта (1912), связано с изменяющимся характером и напряженностью ожида­ния, т.е. опять-таки с временной организацией соответ­ствующего переживания. В.Вундт пытался соотнести знак эмоции с характером ее временной организации не толь­ко по отношению к элементарному уровню физических чувств, но и при анализе эмоций высшего уровня.

После В.Вундта эта линия анализа временной организации эмоций и ее проявления, в частности, в двузначно­сти последних существенно ослабевает и даже прерывается. В настоящее же время ее продолжают те исследователи, которые приходят к необходимости выявить временную организацию эмоций, скрытую за их пространственными эквивалентами, получающими, в частности, свое выражение в пиктографических и линеографических объекти-вациях. В упоминавшемся исследовании А.И.Берзницкаса сделана попытка связать различия знаков эмоции с раз­ными особенностями их ритмической организации, кото­рая, получая различное выражение в пространственных структурах пиктограмм, тем не менее явным образом ко­ренится в природе психического, в данном случае эмоционального, времени. Таким образом, возврат к временным характеристикам

436

опосредствован здесь изучением пространственных эквивалентов, в которых проявления двузначно­сти легче поддаются обнаружению.

И действительно, уже в экспериментальном исследовании М.Винтерер показано, что пиктограммы поло­жительных и отрицательных эмоций пространственно организованы по-разному, что выражается по преимуществу в разном соотношении компонентов изображаемой эмоции. Изображения положительных эмоций отличаются большей расчлененностью, пространственной раскрытос-тью и направленностью вовне и вверх. В исследовании аф­фективного тона линий, произведенном Х.Лундхольм, также показано, что между линейными объективациями положительных и отрицательных эмоций имеется различие, выраженное разным соотношением острых углов в общей структуре линий. Так, отрицательному чувственному тону соответствует доминирование острых углов (Lundholm, 1912). В экспериментальных исследованиях, цель которых - эмпирически проверить теоретические положения настоящей монографии, также изучаются различия пространственных эквивалентов противоположных по знаку эмоций. Такие данные в разных сочетаниях содержатся в работах М.В.Осориной, Ф.М.Вексельман и А.И.Берзницкаса. В работах М.В.Осориной, например, показано, что положительному чувственному тону соответствует плавность пространст­венных объективации соответствующей эмоции, а отри­цательному тону, как и в экспериментах Х.Лундхольм, отвечает явно выраженная угловатость пространственных линейных объективации. В продолжающем эту эксперимен­тально-теоретическую линию исследовании Ф.М.Вексель­ман показано, что положительные эмоции пространственно объективируются по преимуществу направлениями вверх и наружу, а отрицательные - вниз и вовнутрь, что осо­бенно характерно для эмоции страха.

Важным свидетельством того, что такая эквивалентность характера пространственных объективации соответствующих эмоций их знаку, полученная в ранних исследованиях М.Винтерер и Х.Лундхольм, а затем в вышеприведенных

437

результа­тах современных исследований, не случайна, а закономерна, является и тот факт, что в исследовании А.И.Берзницкаса, посвященном интеллектуальным эмоциям, между пиктог­раммами отрицательных и положительных эмоций (огорче­ния и радости) обнаружены различия такого же рода. Поскольку интеллектуальные эмоции относятся к одному из высших уровней эмоциональной иерархии, есть, по-види­мому, основания заключить, что проявления двузначности в пиктографических эквивалентах пространственной организации охватывают собою эмоции разных уровней, в том чис­ле и высших.

Перейдем теперь к проявлениям двузначности в модальных характеристиках эмоциональных явлений. В экс­периментальной психологии такую взаимосвязь впервые исследовал опять-таки В.Вундт. Соответствующие описания он начинает со ссылки на Гёте, который назвал цвето­вые тона от красного до зеленого положительной стороной цветового круга, а от зеленого до фиолетового - отрица­тельной стороной, чтобы этим подчеркнуть, что первым присущ положительный или возбудительный чувственный тон, а вторым - подавляющий или отрицательный. От­правляясь от этих обобщений Гёте, подкрепленных есте­ственнонаучным и художественным опытом последнего, В.Вундт дает тщательный и тонкий анализ цветовых экви­валентов различных эмоций. При этом он подчеркивает, что крайним концам спектра соответствуют противопо­ложные в основной своей тенденции знаки эмоций. Далее Вундт проницательно указывает на связь цветотоновых эк­вивалентов эмоций с характером изменения их светлотных характеристик при переходе от красного конца спектра к фиолетовому. Этой линии изменений соответствует пе­реход от радостного возбуждения, воплощенного в крас­но-розовой части спектра, к томительному беспокойству и мрачной серьезности, воплощенных в сине-фиолетовых цветах противоположного конца спектра. Какова бы ни была степень точности этих эмпирических обобщений, во вся­ком случае здесь имеется серьезная попытка выявить цветотоновые и светлотные эквиваленты знаковых различий между эмоциями.

438

Линия этих эмпирических обобщений В.Вундта, пройдя далее сложный путь развития психодиагности­ческих методик цветового тестирования эмоциональных состояний, продолжается и на современном этапе экс­периментальных исследований. Так, в работе А.М.Эт-кинда, выявившей эмоциональные профили цветов и цветовые профили эмоций, сопоставление полученных данных позволило автору сделать следующее двойное за­ключение. Во-первых, эмоциональное значение цвета, по-видимому, является функцией его светлоты, что со­впадает с предсказаниями В.Вундта, во-вторых, - и это особенно важно для настоящего контекста - светлые цвета стабильно связываются с активными и положи­тельными эмоциями, а темные - с пассивными и отрицательными. Особое положение занимает зона ам­бивалентности, также имеющая принципиальное зна­чение для описания и понимания знаковых различий между эмоциями. Так, гнев в силу своей двойственности имеет двойную структуру цветового эквивалента - от активно красного до черного, а отвращение получает промежуточный цветовой эквивалент в коричневом. Эк­спериментальные результаты исследования А.И.Берзниц-каса, продолжающего ту же линию, свидетельствуют, что процедура цветового ранжирования дает возможность четко поляризовать классы эмоций по шкале "прият­но-неприятно", т.е. выявить соответствие модальных эк­вивалентов эмоций различиям между их знаками. Аналогичный прерывистый путь от В.Вундта до настоя­щего момента прошло исследование отношений между слуховыми модальными характеристиками эмоций и раз­личиями между ними по знаку. Однако следует отме­тить, что, по-видимому, из-за временной одномерности и пространственной нестабильности слухового ряда эм­пирические обобщения здесь менее определенны. В.Вундт указывает на связь чувства неудовольствия со слуховым диссонансом, а чувства удовольствия - с консонансом и гармонией, но делает спорное заключение о том, что отрицательное чувство диссонанса относится к элементарному уровню

439

физических чувств, а чувство гармонич­ности или согласованности соответствует высшим эстетическим чувствам.

Опуская в этом кратком описании соотношения слуховых модальных характеристик эмоций с их двузначностью все промежуточные исторические этапы исследования, укажем лишь на некоторые важные для настоящего кон­текста результаты современных экспериментальных иссле­дований данного вопроса. Так, Г.М.Котляр (1977) показал, что акустические средства выражения эмоций в пении представляют собой комплексы объективных признаков, число и набор которых различен для разных эмоций. Оце­нивая информативность средств выражения различных эмоций числом отличительных акустических признаков, автор нашел, что акустически-слуховые средства выраже­ния страха, гнева и горя отличаются большей эффектив­ностью, чем акустическислуховые средства выражения радости. По ответам экспертов опознаваемость этих отри­цательных эмоций в среднем выше 80%, а опознаваемость положительной эмоции радости равна лишь 54% (Котляр, 1977).

Эмпирический факт, подчеркиваемый в данном крат­ком описании и независимый от возможных последующих теоретических интерпретаций, состоит в том, что двузначность получает выражение в различии эмоций разных зна­ков не только по зрительно-цветовым, но и по слуховым модальным характеристикам. Приведенное краткое эмпи­рическое описание показывает, таким образом, что двузначность эмоций достаточно определенно проявляется в модификациях как ее пространственно-временных, так и модальных характеристик. С еще большей определеннос­тью это выражено в соотношении двузначности как про­изводной характеристики эмоций с их интенсивностью, входящей в число исходных, первичных характеристик.

Факт существенно большей интенсивности отрицательных эмоций по сравнению с положительными давно отмечен в психофизиологической литературе. Это эмпи­рическое обобщение имеет свои патофизиологические,

440

онтогенетические и общефизиологические основания. В этих и других экспериментальных исследованиях выявлена су­щественно большая выраженность вегетативных сдвигов при отрицательных эмоциях, чем при эмоциях положительных. Таким образом, самый факт наличия интенсив-ностных проявлений и эквивалентов двузначности эмоций не вызывает никаких сомнений. Однако даже на уровне эмпирического описания (не говоря о последующем тео­ретическом объяснении) конкретных модификаций интенсивностных проявлений двузначности возникают существенные затруднения. Они связаны с тем, что двузначность органически и интимнейшим образом переплетается с главной производной характеристикой эмоций - их двухкомпонентностью. И если эта связь остается скры­той и невыявленной даже в описаниях соотношений дву­значности с пространственно-временной структурой и модальностью эмоций, где опосредствованность двухкомпонентностью более явная, то тем в большей мере это относится к такой количественной характеристике, как интенсивность. Здесь структурная расчлененность на два компонента существенно более замаскирована, поэтому нужны специальные теоретические установки для того, чтобы извлечь эту взаимосвязь, потенциально представ­ленную уже в кривых В.Вундта и Йеркса-Додсона, из-под феноменологической поверхности и сделать ее предметом специального эмпирического, а затем и теоре­тического рассмотрения.

Поскольку в эмоциях преимущественно изучаются их вегетативно-соматические компоненты и физиологические проявления, невыявленным оказывается когнитивный компонент эмоциональной структуры. Бросающуюся в глаза существенно большую выраженность интенсивностных характеристик у отрицательных эмоций по сравнению с положительными в таком случае относят к структуре эмоциональной единицы в целом. Между тем, если учесть органическую взаимосвязь двузначности эмоций с двух­компонентностью структуры их основной единицы, то сразу возникает предположение,

441

что выявленные соотношения и различия интенсивностных характеристик отри­цательных и положительных эмоций по-разному распре­деляются между компонентами этой структуры. Это означает, что различны не интенсивностные характеристики в целом, а именно соотношение интенсивностей обо­их компонентов структурных единиц тех и других эмоций. Отрицательные эмоции, как об этом свидетельствуют их пространственные эквиваленты, направлены по преимуществу вовнутрь, на их субъективный компонент, а в эмо­циях положительных доминирует направленность вовне, т.е. на объект эмоционального переживания. Существенно большая выраженность интенсивностных характеристик отрицательных эмоций относится не к двухкомпонентной структуре в целом, а именно к ее субъектному компонен­ту, который и является главным предметом изучения большинства психофизиологических исследований (что в значительной мере обусловлено замаскированностью второго, когнитивного компонента этой структуры).

Если, однако, обратиться к данным, скрыто, а иногда и явно содержащимся в соотношении переменных, представленных на кривых В.Вундта и Йеркса-Додсона, то из них следует, что здесь нет доминирования интенсивности отрицательных эмоций, а есть существенно более сложная и менее однозначная криволинейная зависимость, кото­рая предполагает именно учет соотношения интенсивнос­ти обоих компонентов структуры эмоций. Если рассмотреть с этой точки зрения вышеописанные пространственно-вре­менные и модальные эквиваленты отрицательных и поло­жительных эмоций, то их особенности не дают основания заключить, что когнитивные компоненты положительных эмоций, в частности их интенсивностные характеристи­ки, выражены слабо. Они выражены достаточно явно (см. рис. 27, 30-32). Учитывая связь пространственных компо­нентов с интенсивностными, нет особых оснований ус­матривать здесь дефицит интенсивностных характеристик. Что касается характеристик модальных, то связь положительных эмоций с красно-желтой частью спектра и

442

соот­ношение светлотно-интенсивностных характеристик обоих полюсов спектра также не дают основания усматривать здесь их слабую интенсивность.

Указанные соотношения пространственно-временных и модально-интенсивностных характеристик вообще не включают в эмпирическое описание по той существенной причине, что эти параметры обычно рассматриваются не как характеристики внутренней структуры двухкомпонентной эмоциональной единицы, а лишь как ее внешние символические выражения, самой этой структуре не при­сущие. С другой стороны, наблюдаемые и регистрируемые вегетативно-соматические сдвиги при отрицательных и положительных эмоциях также рассматриваются обычно не как модально-интенсивностные характеристики самой психической структуры эмоций, а только как особеннос­ти их внешних физиолого-соматических проявлений. И та­кое положение дел в характере эмпирических описаний рассматриваемых здесь величин, относящихся к структуре эмоциональных процессов, является естественным и неизбежным следствием того, что отражение отношений субъекта к объекту в эмоциях фактически описывается и интерпретируется как обособленное от отражения членов этого отношения, что, как уже упоминалось, ведет к ис­кажению не только в теоретических трактовках, но и в эмпирических описаниях.

Вышеприведенное описание интенсивностных характеристик эмоций в связи с их двузначностью, в котором учитываются соотношения интенсивностных характеристик с двузначностью и двухкомпонентностью эмоциональной единицы, показывает, что интенсивностные характерис­тики как отрицательных, так и положительных эмоцио­нальных процессов распределяются между обоими компонентами их структурных единиц. Выявленные же в большинстве исследований и традиционно описываемые соотношения интенсивностных характеристик положительных и отрицательных эмоций по преимуществу относятся к субъектному компоненту их структуры. Отсюда ясно, что необходимо дальнейшее экспериментальное изучение ин­тенсивностных характеристик когнитивного

443

компонента структуры эмоции, а затем - выявление итоговых раз­личий интенсивностных характеристик эмоций разных знаков. При этом речь идет о различиях, в которых пред­ставлена равнодействующая интенсивностных характери­стик обоих компонентов структуры эмоционального гештальта.

Обобщенность эмоциональных процессов

Двузначность эмоций, занимая промежуточное положение между их двухкомпонентностью и обобщенностью, связана с этими характеристиками по содержанию, и по­тому описание двузначности логически и эмпирически приводит к рассмотрению обобщенности.

Эмпирико-теоретическая ситуация здесь очень близка к той, которая сложилась в области главной характерис­тики эмоций - их двухкомпонентности. Так, положение об обобщенном характере эмоциональных процессов пря­мо и непосредственно следует из определения эмоций как отражения отношения субъекта к объекту. Как это происходит везде, где мы имеем дело с отражением отношений, в частности и в области мышления, отношение может ос­таваться неизменным при изменении его членов. Уже по одному этому отражение отношений является их обоб­щением, из чего вытекает обобщенный характер отраже­ния отношений и в эмоциях (т.е. в отражении отношений субъекта к объекту). Это выражается в том простом факте, что человек может одинаково относиться к различным, но сходным объектам. В этом и состоит суть эмоциональ­ного обобщения. В таком смысле вывод об обобщенности эмоций прямо и непосредственно вытекает из жизненно­го опыта человека и является эмпирическим обобщением не только житейского, но и художественного опыта изоб­ражения эмоциональных состояний человека в музыке, живописи и литературе. В таком общем виде, однако, эта характеристика обобщенности относится в одинаковой мере к положительным и отрицательным эмоциям. Вместе с тем - и в этом главная суть связи обобщенности эмоций с их двузначностью - жизненный, художественный и научный опыт свидетельствует о том,

444

что между положи­тельными и отрицательными эмоциями имеются сущест­венные различия и по их обобщенности. О таких различиях красноречиво говорит, например, знаменитое толстовское: "Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая не­счастливая семья несчастлива по-своему". С присущей Льву Толстому поразительной проницательностью и художест­венной лаконичностью здесь вполне определенно выражен факт существенно большей конкретности и соответствен­но меньшей обобщенности отрицательных эмоций.

К аналогичным выводам приводит не только художественный, но и научно-психологический опыт. Существенно большее разнообразие отрицательных переживаний полу­чает свое выражение в том простом факте, что число от­рицательных эмоций значительно превышает число эмоций положительных. Так, в списке эмоциональных пережи­ваний, приведенном А.Н.Луком (1968), содержится 24 положительные эмоции и 70 отрицательных. Не требует, по-видимому, особых пояснений то обстоятельство, что большее разнообразие выражает большую конкретность и меньшую обобщенность. Число частных индивидуальных и видовых признаков всегда, естественно, больше числа общих родовых признаков. Соответственно этому число ро­дов всегда меньше числа видов, и чем более общей яв­ляется категория, тем меньшим является общее число категорий такой же общности. Именно такой вывод под­крепляется описанным выше фактом большей интенсив­ности отрицательных эмоций по сравнению с эмоциями положительными. Большая конкретность и соответственно меньшая обобщенность отрицательных эмоций требует, ес­тественно, больших энергетических затрат и, следователь­но, большей интенсивности выраженности. Все это вполне аналогично соотношению интенсивностных характеристик с обобщенностью в первичных и вторичных образах (Веккер, 1976). Чем более обобщенным является образ, тем он более фрагментарен, менее адекватен и, соответственно, менее ярок, а, значит, его интенсивностная характеристика менее выражена.

445

Таково, казалось бы, достаточно определенное положение дел на феноменологической поверхности эмпири­ческого описания. Однако общая эмпирико-теоретическая стратегия настоящего исследования и сделанные на ее ос­нове выводы обязывают нас и здесь, уже на уровне описа­ния фактов, сделать некоторые дополнения и поставить вопросы, адресующиеся прежде всего к эмпирическому материалу.

Обобщенность как производная характеристика связа­на не только с двузначностью, но через нее и с двухкомпонентностью структуры эмоциональной единицы, а через двухкомпонентность - с тремя исходными первичными характеристиками, т.е. с пространственно-временной струк­турой, модальностью и интенсивностью. В эмпирическом описании обобщенности положение дел вполне аналогично тому, которое характерно для эмпирического описания двузначности. В обоих случаях неучет опосредствующей роли двухкомпонентности неизбежно ведет к маскировке ког­нитивного компонента структуры эмоций, а отсюда - к отнесению обобщенности только к субъектному члену этой структуры.

Если же учесть, что обобщенность через двузначность и двухкомпонентность связана с первичными характеристиками, то эмпирическое описание обобщенности долж­но претерпеть существенные изменения. Даже до обращения к специальному эмпирическому материалу ясно, что ког­нитивный компонент в разных эмоциях может быть фак­тически представлен на разных уровнях обобщенности - от конкретных сенсорно-перцептивных структур через про­межуточные формы обобщенных умственных образов до абстрактных схем пространственных эквивалентов различ­ных концептов (см. там же). В чрезвычайно схематической, обобщенной форме когнитивный компонент представлен также и в таком по самой своей сути обобщенном, интег­ральном эмоциональном явлении, как настроение.

Если же обратиться к приведенным выше описаниям первичных характеристик эмоциональных явлений, частные модификации которых представлены в их

446

производных характеристиках, и прежде всего в двухкомпонентности, а уже через нее в двузначности и обобщенности, то по­нятно, что проявления обобщенности обоих членов этой двухкомпонентной структуры естественнее всего ожидать и искать именно в пространственных эквивалентах эмоциональных состояний, где эти проявления присутствуют в наиболее явном виде (см. рис. 27-32). О двухкомпонентно­сти пространственных эквивалентов эмоциональной струк­туры упоминалось уже выше, а тот факт, что оба члена последней представлены на разных уровнях обобщеннос­ти и что здесь имеет место явная обобщенность ее когни­тивных компонентов, с достаточной определенностью выражен самой структурой и содержанием пиктограмм. И не случайно А.И.Берзницкас приходит к выводу, что в двухкомпонентной структуре этих пиктограмм за их когнитивную составляющую, как правило, отвечают образ­ные схемы или модели, обобщенный характер которых выражен самим фактом именно их схематичности. Обоб­щенность может быть обнаружена и в усредненном характе­ре цветовых рядов, воплощающих в себе модальные свойства преимущественно когнитивных членов двучлен­ной эмоциональной единицы. Кроме того, свою долю в общую суммарную интенсивностную характеристику эмоциональной структуры вносит не только ее субъектив­ный, но и когнитивный компонент с присущей ему обоб­щенностью. Таким образом, эмпирические данные достаточно определенно свидетельствуют, что обобщен­ность свойственна обоим членам двухкомпонентной струк­туры эмоций. А из этого следует, что адекватное описание обобщенности эмоциональных структур предполагает учет соотношения уровней и форм обобщенности обоих чле­нов этих структур. Поскольку же приведенное выше опи­сание соотношения обобщенности и конкретности в положительных и отрицательных эмоциях сделано без учета распределения обобщенности между двумя компонентами общей структуры эмоциональной единицы, естественно предположить, что приведенный выше вывод о большей конкретности и меньшей обобщенности отрицательных

447

эмоций относится не к двухкомпонентной эмоциональ­ной единице в целом, а только к ее субъективному компо­ненту. К отрицательным эмоциям этот вывод относится в большей мере хотя бы уже потому, что, в отличие от положительных, они направлены по преимуществу внутрь, на самого субъекта. Из этого следует эмпирическая обоснованность допущения о том, что в отрицательных эмо­циях конкретность субъектного компонента действительно существенно превышает конкретность их когнитивного компонента, а в положительных эмоциях, наоборот, когнитивный компонент достигает достаточно высокой степе­ни предметности положительных, например эстетических и интеллектуальных, эмоций, что подкрепляется свиде­тельствами жизненного опыта. О том же говорят при­веденные выше пиктограммы, в которых предметная направленность и конкретность положительных эмоций вы­ражены достаточно определенно.

Исходя из всего сказанного, естественно предположить, что сила, богатство, интерсубъективность и высокая эмоциогенность художественного изображения человеческих эмоций в значительной степени определяются тем, что на основе тонкой и богатой интроспекции и интуиции худож­нику удается продвигаться к изображению глубоко инди­видуально-субъектных компонентов эмоциональной структуры через изображение ее когнитивно-предметных компонентов, которые по самому смыслу дела являются существенно более интерсубъективными. Естественно по­лагать, что именно этим сочетанием интимнейшей субъективности или даже субъектное™ эмоций с интерсубъективностью и общезначимостью их когнитивных ком­понентов достигается особая художественная правда изображения эмоциональных состояний человека и высо­кая степень эмоциогенности этих изображений, их соци­альная общезначимость.

При этом высокая степень конкретности в когнитив­ном компоненте положительных эмоций не обязательно связана с общесоматическими, вегетативными сдвигами (ввиду локальности механизмов когнитивных компонентов).

448

Отсюда следует, что большая выраженность вегетативных сдвигов при отрицательных эмоциях не может быть однозначным свидетельством в пользу дефицита конкретности и, соответственно, существенно большей обобщен­ности положительных эмоций. В силу направленности на внешнюю реальность их конкретность по преимуществу связана, по-видимому, именно с их когнитивным компонентом. И это опять-таки соответствует высокой степени конкретности и интенсивности положительных интеллек­туальных и эстетических, а также социально-нравствен­ных эмоциональных переживаний человека.