Часть VI. Человек Действующий

Глава 18. Регулирующая функция психики

Психическое регулирование

Предпосылки построения теории, охватывающей об­щей системой понятий все члены психологической триа­ды, состоят в единстве сенсорных корней всех психических процессов - единстве, демонстративно представленном явной соотнесенностью экстерорецептивных ощущений с когнитивными процессами, интерорецептивных - с эмоциональными, а кинестетически-проприорецептивных - с регуляционно-волевыми. Поскольку ощущениям всех этих классов присущи не только специфичные для каждого из них видовые, но и общеродовые свойства, то общие характеристики любого ощущения как простейшего психи­ческого процесса составляют единый исходный корень и, по-видимому, универсальный компонент психических явлений всех уровней организации.

Однако все эти свидетельства в пользу единства всех классов психологической триады, взятые сами по себе, но не включенные в связную иерархическую концеп­туальную сетку, остаются лишь необходимыми, но не­достаточными предпосылками для включения регуляционно-волевых актов в рамки общей теории пси­хических процессов. Недостаточны они потому, что от­сутствуют промежуточные уровни обобщенности концептуальной

450

сетки. Тут прежде всего мы сталкиваем­ся опять-таки с дефицитом знаний о признаках психи­ческого процесса, составляющих тот ближайший род, в рамках которого должна быть установлена видовая специ­фичность регуляционно-волевых актов по сравнению с когнитивными и эмоциональными процессами. Именно поэтому концептуально-языковой барьер, отделяющий процессы психической (в частности, волевой) регуля­ции от когнитивных и эмоциональных процессов, до сих пор представляется не межвидовым рубежом в рамках общего "концептуального пространства" психики (что отвечало бы реальным различиям видовой специфики), а принципиальной межродовой, если не межсубстан­циальной пограничной линией. До сих пор основные по­нятия феноменологии и теории волевой и вообще психической регуляции: "мотив", "цель", "выбор", "сво­бода", "воля" - внутри психологии остаются автоном­ными, "свободными" или во всяком случае недостаточно "отягощенными" бременем общепсихологической кон­цептуальной схемы и научного языка, на котором опи­сываются когнитивные и эмоциональные процессы. Поскольку, однако, вся эта совокупность понятий не­избежно входит в контекст описания и объяснения це­лостной психической реальности, то по необходимости возникает противоречивая концептуальная ситуация, которая здесь, как и в сфере когнитивных и эмо­циональных процессов, приводит к отождествлению уровней обобщенности психологических категорий и от­сюда - к смешению исходных и производных компо­нентов психики.

Внутри психики, как и в ее внешних соотношениях с физической реальностью, есть свои первичные и вторичные уровни. Для того чтобы концепты, соответствующие вторичным психическам образованиям, могли быть использованы именно как объяснительные, а не только описательные, они сами должны быть объяснены как производные. Иначе они приобретают функцию исходных посылок, и тогда соотношения неизбежно оборачиваются

451

и неопределенность не снижается, а повышается. Так, чтобы понятие "смысл" можно было адекватно и конструктивно использовать в теории мышления, необходимо объяснить, что такое смысловое психическое образование, поскольку явно существуют и несмысловые формы пси­хических явлений. Если это не сделано, а "смысл" исполь­зуется как объясняющий фактор, то "смысл" (или "мысль") автоматически становится демиургом психичес­кой реальности. Аналогичным образом, если понятие цели используется как первоначальное, исходное и объясни­тельное, то независимо от теоретических установок авто­ра, просто в силу объективной логики соотношения концептов, "цель", как и "смысл", становится демиургом психики, и такая теоретическая позиция оказывается телеологической. Неоправданность последней, как показал весь опыт истории науки, состоит прежде всего в том, что необъяснимыми, ниоткуда не выводимыми становятся факты и закономерности, относящиеся как к исходным, так и к производным уровням психики.

Так же обстоит дело с понятием "мотив". Здесь неизбежна альтернатива: либо специфика мотивационных яв­лений должна быть объяснена в качестве видовой модификации общеролевых свойств психических процессов, либо понятие "мотив" утрачивает свою психо­логическую специфичность. В последнем случае возникает новая альтернатива: либо концепт "мотив" использует­ся в своем прямом общефизическом содержании, как "источник движения", "сила", либо он неизбежно при­обретает смысл субстанциальной духовной силы, подоб­ной абсолютно свободной воле или телеологической трактуемости. Первый вариант альтернативы лишает это понятие возможности объяснить специфику "психичес­ких сил", "психической энергии" или "психического двигателя", второй же вариант - вариант "чисто ду­ховной силы", по свидетельствам исторического опыта науки и философии, вообще лишен какого бы то ни было объяснительного и тем более прогностического по­тенциала.

452

Если же все эти основные понятия, психологически не объясненные, используются как объяснительные, вторичное автоматически становится первичным, произ­водное - исходным. В таком случае повторяется та кон­цептуальная ситуация, которая побудила И.П.Павлова наложить свой знаменитый (хотя часто ложно трактуемый) запрет на использование психологических понятий в ла­бораторной практике исследования высшей нервной дея­тельности. Как ясно показывает весь контекст павловских работ, смысл этого запрета состоит не в отрицании реаль­ности психических детерминант поведения (трактуемых самим И.П.Павловым как первые и вторые сигналы, т.е. регуляторы рефлекторных реакций), а в ясном понима­нии фиктивности объяснений физиологических феноме­нов с помощью психических факторов до того, как последние получили свое научное, и в частности общефизиологическое, объяснение. Именно с отчетливым пони­манием этого соотношения концептов связана павловская задача подведения "физиологического" фундамента под психические явления.

Иными словами, концепты, соответствующие произ­водным и частным психическим явлениям, приобретают объяснительную силу, только если они представлены как производные или частные видовые модификации родовых признаков психических процессов. В данном контексте этот вывод относится к понятиям "мотив", "цель", "волевой акт", "свободный выбор". Именно задача научно-психологического объяснения этих понятий как производных и частных для последующего использования их собственных объяснительных и прогностических возможностей постав­лена сейчас всем ходом развития проблемы психической регуляции. Но решение этой задачи предполагает разведение и последующее соотнесение исходных и производных компонентов и разных уровней общности в иерархии пси­хических явлений, а последнее, в свою очередь, требует использовать примененную в данной

453

монографии страте­гию абстрагирующей экстирпации, поуровневого анализа и затем синтеза психических структур, реализуемого пос­ледовательно сначала "снизу", а потом "сверху".

Логика такой стратегии не может непосредственно и прямо воспроизводить последовательность этапов и зве­ньев психической или психически регулируемой деятель­ности как предмета психологического исследования. Последовательность ходов абстрагирующей экстирпации, анализа и синтеза не может совпадать с реальной последовательностью фаз и стадий изучаемого психического явления хотя бы уже потому, что на каждом этапе раз­вития вторичные и производные образования приоб­ретают функции программирования и регулирования деятельности, а по отношению к определенным отдель­ным ее актам эти производные, вторичные психические структуры становятся начальными пусковыми звеньями. Так, концептуально организованная мыслительная за­дача или вопрос, будучи явно вторичным, производным психическим образованием, является, однако, началь­ной, пусковой фазой мыслительного акта. Явная вторичность и производный характер человеческого сознания не исключают его инициирующей роли в актах произ­вольно регулируемой человеческой деятельности. Ясно, однако, что изучение психической регуляции не может начаться с сознания, если его структура не была пред­варительно исследована. Аналогичным образом мотивы и цели, если они трактуются и исследуются как фено­мены психической деятельности ивдивидуума, неиз­бежно сами имеют определенный процессуальный психологический состав; они состоят из определенных психических процессов, которые по отношению к дейст­виям индивида выступают в качестве мотивирующего и целеполагающего фактора. Так анализ с логической не­избежностью подводит к вопросу о том, каков именно этот психологический процессуальный состав феноме­нов мотивации и целеполагания.

454

Процессуальный состав психических регуляторов деятельности

Понятие "мотив", взятое в общем смысле, как движу­щее начало или пусковое звено акта жизнедеятельности организма, не является психологическим. Такое побуждающее начальное звено есть и на уровне чисто нервных гомеостатических регуляций, свободных от психического опосредствования, у человека и животных и даже в реакциях организмов, вообще не имеющих нервной системы, - в тропизмах растений и в таксисах одноклеточных. В этих слу­чаях такой движущий, пусковой фактор воплощен в сиг­налах нервного возбуждения (гомеостатические реакции) или, в еще более общем случае, в проявлениях раздражи­мости живой ткани (таксисы и тропизмы).

В актах поведения животных и деятельности человека мотивационный фактор поднимается над порогом и становится фактором психическим. Но что это значит? В чем состоит этот переход через порог и подъем на психический уровень? Ясная постановка этого вопроса сразу обнажает его двойной смысл - переносный и прямой; упомянутый выше в обобщенно-переносном смысле переход через по­рог при подъеме мотива на психический уровень имеет и прямой психофизический смысл: психически не отражен­ное пусковое звено реакции становится в поведенческом акте психически отраженным, переживаемым побуждени­ем, которое, однако, в общем случае может и не осознаваться. Каков же психологический состав мотива в этом общем случае, когда побуждение психически отображает­ся, т.е. переживается, но от осмысливания и вообще от сознания может быть "свободным"?

Поскольку мотив в общем случае - это непосредст­венно отображаемое побуждение, психологический про­цессуальный состав мотивационных компонентов акта психической регуляции действий может быть воплощен именно в процессах, в которых непосредственно психи­чески отражаются состояния носителя психики, иниции­рующие поведенческий акт. Суть того психического

455

явления, которое именно переживается как мотив (в отличие от мыслимого мотива), как раз и заключается в непо­средственном психическом отображении соответствующих состояний носителя. Такое непосредственное психическое отображение состояний носителя представлено только дву­мя психическими процессами - интерорецептивными ощущениями и эмоциями. Таким образом, подъем мотива на психический уровень есть превращение неощущаемого побуждения в ощущаемое (или чувствуемое) и тем самым есть переход через пороговую границу действительно уже в прямом психофизическом смысле этого понятия. На уров­не непосредственного отображения целевые компоненты психической регуляции действия могут быть представле­ны сенсорными и перцептивными образами объектов, находящихся в сенсорно-перцептивном поле и состав­ляющих конечный результат осуществляемого действия, а также эмоциональным предвосхищением этого результа­та, которое в соответствии с законом "сдвига мотива на цель" само становится целью действия (как, например, в опытах Олдса, в которых животное нажимает на педаль, запускающую раздражение "центров удовольствия"). Но це­левые компоненты психического регулирования могут быть представлены также психическими процессами, выходя­щими за рамки только непосредственного психического отображения, и поэтому имеют более сложный и разноуровневый процессуальный состав.

Между непосредственным, т.е. сенсорно-перцептив­ным, и опосредствованным, т.е. речемыслительным, процессуальным составом целеобразующих компонентов психических регуляторов деятельности располагаются их мнемические компоненты. Последние воплощены во вторичных образах, или представлениях результата действия, которые здесь, однако, сдвинуты по оси времени и, буду­чи воспроизведением прошлых воздействий, являются вместе с тем предвосхищением их повторения, т.е. отнесе­ны здесь к будущему. Обратимость психического времени, выраженная единством памяти и антиципации, превращает образ прошлого в образ будущего,

456

воплощающий в себе представление о цели действия, реализующее про­граммирование и регуляцию соответствующего акта. За мнемическим составом целевых психических гештальтов следуют собственно мыслительные структуры. В них ото­бражаются не только будущие результаты приспособитель­ных действий, воспроизводящих ситуации, которые встречались в прошлом опыте, но и результаты собствен­но преобразующих действий, создающих новые, не встре­чавшиеся в прошлом объекты. В этом случае целевой гештальт - не просто сдвинутое по оси психического вре­мени воспроизведение первичных образов, а результат предварительного мысленного преобразования объектов, реализуемого системой мыслительных операций с опера­тивными единицами мысли. Эти психические структуры операндов мысли, воплощающие в себе целевые гештальты, могут относиться к самым разным уровням мысли­тельных процессов: к общемыслительным паттернам, в которых элементами суждения являются еще первичные и вторичные образы, к промежуточным, переходным фор­мам предпонятийных суждений и, наконец, на высшем уровне - к иерархизованным концептуальным образова­ниям, прогнозирующим результат действия. Если речь идет не об отдельных действиях, а о более крупных блоках интегральной структуры деятельности, относящихся к ориентации на дальнюю перспективу, то процессуальный состав целеобразующих гештальтов, программирующих и регулирующих эти крупные отрезки деятельности, может быть воплощен в целостной разноуровневой системе когнитивных образований, содержащих итоги интегральной работы интеллекта. Все эти разноуровневые парциальные и интегральные когнитивные компоненты процессуального состава целевых гештальтов дополняются соответствующим эмоциональным сопровождением, которое в итоговом составе психических регуляторов действия может нести как целеобразующую, так и мотивационную функциональную нагрузку.

457

Кроме мотивационных и целеобразующих компонен­тов в общую структуру психических регуляторов действий входят и компоненты, психически отражающие предметную ситуацию, в которой происходит действие. Про­цессуальный состав этих ситуационно-обстановочных компонентов психических регуляторов воплощен в когни­тивных процессах, отображающих те внешние объекты, которые образуют общую ситуацию действия.

И, наконец, необходимым компонентом обшей структуры психических регуляторов действия является инфор­мация о динамике самого действия, побуждаемого и управляемого мотивационными, целевыми и ситуационнообстановочными элементами психических регуляторов. Процессуальный состав этих компонентов, отображающих динамику самого действия, воплощен в кинестетически-проприорецептивных и экстерорецептивных сенсорно-перцептиваых процессах, объектом отражения которых является само действие.

Однако в данном пункте анализа процессуального состава регуляционно-волевых процессов мы наталкиваемся на то же ограничение, с которым в общей фор­ме мы уже встречались при постановке проблемы субъекта, а в конкретной форме - при постановке проблемы соотношения эмоциональных процессов с их субъектом-носителем. Дело в том, что пока при анализе процессуального состава мотивационных компонентов процессов психической регуляции речь шла о сенсорноэмоциональном отражении органических потребностей, мы имели дело с психическим отражением исходного, соматического носителя психических явлений. При всей своей специфичности этот исходный носитель все же может трактоваться как частная форма физического объекта, поскольку никакая живая система не перестает быть вместе с тем и прежде всего объектом физическим. Применительно к нему проблема психического субъек­та регуляционно-волевых процессов, как и вся проблема иерархической структуры субъектов-носителей

458

психических явлений, в полном своем объеме может не воз­никнуть.

Однако далеко не все мотивационно-целевые компоненты процессов психической регуляции, как и не все эмоциональные процессы, имеют своим ближайшим носителем телесный субстрат. Легко понять, что сюда относятся все те уровни иерархии мотивов, которые представляют собою психическое отражение неорганических потребностей. В этом пункте проблема субъекта, необ­ходимым образом входящего в общую структурную формулу регуляционно-волевых процессов аналогично тому, как он входит в общую структурную формулу процессов эмоцио­нальных, проявляется уже в полном объеме. К вопросу о составе мотивационных, целевых и операционных компо­нентов процессов психической регуляции деятельности здесь, таким образом, необходимо добавляется и вопрос о процессуальном составе психического субъекта как но­сителя этих вышеперечисленных компонентов. Поэтому проблема психической регуляции деятельности, как и про­блема эмоций, в полном своем объеме не может быть ре­шена только в рамках теории психических процессов, ибо она тесно связана с психологией личности.

Между двумя главными уровнями мотивационно-целевых компонентов регуляции резко прочерчивается грани­ца, отделяющая органические потребности от потребностей высших или от интересов и идеалов человека. Исходным базисом последних также служит соматический носитель, но высшие человеческие интересы и идеалы не могут быть приписаны ему прямо и непосредственно - они являются свойством личностного носителя. Таким образом, пропуск промежуточных уровней иерархии носителей здесь в та­кой же мере недопустим, как и в отношении уровней эмо­циональных процессов.

Поскольку высшие уровни неорганических потребностей психического субъекта и соответствующие им уровни мотивов, поднимаясь над порогом потребностно-мотивационной чувствительности, остаются

459

непосредственно переживаемыми (а непереживаемый мотив, в отличие от мотива неосознаваемого, перестает вообще быть психи­ческим образованием, уходя под порог психики), выше­указанная граница в иерархии мотивов отделяет также первичную центростремительно-интерорецептивную фор­му переживания мотивов от формы переживания вторич­ной, производно-центробежной. Последняя выступает в качестве интроспекции, поскольку здесь мы имеем дело с непосредственным психическим отражением мотивационно-потребностной сферы, относящейся уже к психичес­кому носителю актов психической регуляции. Это вполне аналогично тому, что имеет место и в отношении эмо­ций, хотя бы уже потому, что мотивы психического субъек­та непосредственно отражаются в форме эмоций или эмоциональных переживаний, обращенных здесь, одна­ко, не к объекту и не к их носителю, а именно к регулиру­емым действиям.

Именно в силу неизбежной включенности иерархии субъектов-носителей в процессы психической регуляции деятельности все посвященные ей теории вынуждены самой логикой объекта включать в свой концептуальный аппарат категории, которые в различной форме и на раз­ных уровнях описывают и интерпретируют внутреннюю структуру субъекта-носителя функций и актов психичес­кой регуляции. Такова категория отношений в концепции В.Н.Мясищева, считавшего, что, воплощая в себе целост­ную структуру личности как субъекта, система отношений выполняет вместе с тем функцию регуляторов деятельно­сти (см. Мясищев, 1960; 1995).

В концепции В.С.Мерлина (1968; 1986) мотивы и воплощенные в них отношения также выступают в качестве регуляторов деятельности. Подобный же регуляционный аспект включен и в категорию аттитюда в соответствующих концепциях западноевропейской и американской психологии, поскольку аттитюды трактуются как трехкомпо-нентная структура, которая включает в себя кроме эмоционального и когнитивного компонентов,

460

несущих также и регулятивную нагрузку, еще и компонент соб­ственно программ поведения.

Чрезвычайно близкую к этому функциональную нагруз­ку несет и категория установки, разработанная в школе Д.Н.Узнадзе (1961), поскольку установка явным образом обращена к деятельности, выражая вместе с тем внутреннюю структуру субъекта. Так, Д.Н.Узнадзе писал: "В субъек­те возникает специфическое состояние, которое можно охарактеризовать как установку его к совершению опреде­ленной деятельности, направленной на удовлетворение его актуальной потребности" (Узнадзе, 1961, с. 170).

Развивая концепцию Д.Н.Узнадзе, А.С.Прангишвили (1967) формулирует еще ближе относящееся к настояще­му контексту утверждение о том, что: "...установку следу­ет трактовать как модус целостного субъекта (личности) в каждый дискретный момент его деятельности, как бы фокусирующий все внутренние динамические отношения, опосредствующие в индивиде психологический эффект стимульных воздействий на него, и на базе которого возникает деятельность с определенной направленностью..." (Прангишвили, 1967, с. 21).

В том же общем контексте занимает свое естественное место и разработанная Ш.А.Надирашвили (1974) концеп­ция о трех уровнях регуляции психической активности. И, наконец, в этом же концептуальном ряду располагается и разработанная В.А.Ядовым (Саморегуляция, 1979) теория психических диспозиций личности и диспозиционной ре­гуляции деятельности.

Оставляя в стороне специфическое содержание всех этих категорий и соответствующих им концепций, ана­лиз которых явно выходит за рамки задач настоящего исследования, подчеркнем лишь два существенных для данного контекста обстоятельства. Во-первых, во всех этих концепциях выявлена роль целостного субъекта-но­сителя психических процессов в актах психической регуляции деятельности, и, во-вторых, в них так или иначе раскрывается внутренняя структура этого субъекта. Она

461

выражена отношениями и связями между элементами системы, воплощенной в самом носителе психических явлений в отличие от отношений и связей элементов носителя с элементами объекта, что имеет место в информационно-познавательных процессах, являющихся свойствами носителя информации. Именно в этом пункте мы сталкиваемся с недостаточностью теоретико-информационного подхода к внутренней структуре субъекта-носителя и с необходимостью обратиться к более общей системе понятий теоретико-системного подхода, поскольку здесь речь идет именно о внутренней структуре субъекта-носителя. (Здесь также в обобщенно-схематической форме следует указать и на то требующее даль­нейшего анализа обстоятельство, что доминирование отношений и связей между элементами системы носите­ля, т.е. преобладание именно внутренних связей между его элементами, особенно прозрачно и демонстративно выявляется при внимательном изучении экспериментальных фактов грузинской школы, относящихся к иерар­хической системе установок - моторных, сенсорных, перцептивных, мыслительных, личностных и со­циальных.)

Наконец, в этом же общем контексте существенно и то, что во всех упомянутых концепциях и категориях так или иначе подчеркивается иерархическая структура субъек­та. Основное содержание рассмотренных выше понятий личностных и социальных установок, отношений, аттитюдов и диспозиций относится к сфере психологии лич­ности, дифференциальной и социальной психологии. Однако в той мере, в какой эти дисциплины остаются именно психологией, а не социологией или физиологией и, соответственно, в той мере, в какой высшие уровни субъекта-носителя регуляционно-волевых процессов оста­ются в рамках интегральных, но именно психических структур, они неизбежно остаются в пределах родовых свойств психических явлений. Но это, в свою очередь, означает, что субъект-носитель именно как психическое

462

образование, обладающее родовыми свойствами всякой психики, включается в структуру основной единицы регуляционно-волевых процессов. Структура основной единицы этих про­цессов и включенность субъектного компонента в эту единицу возвращают нас к вопросу о тех частных модифи­кациях родовых свойств психических явлений, которые оп­ределяют видовую специфичность процессов психической регуляции деятельности. Поскольку этот вопрос может быть решен только на адекватном ему эмпирическом базисе, теоретический анализ общей постановки проблемы под­водит нас здесь к конкретной задаче выявления основных эмпирических характеристик регуляционно-волевых про­цессов.

Глава 19. Характеристики психического регулирования

Эмпирика регуляционно-волевых процессов

Составление перечня основных эмпирических характеристик кроме своего главного эмпирико-теоретическо-го значения, которое оно имело и во всех предшествующих разделах эмпирического описания и следующего за ним теоретического анализа, здесь приобретает еще и очень существенный методико-стратегический смысл. Он определяется тем, что по отношению к регулируемому действию все ранее рассмотренные когнитивные и эмоци­ональные процессы являются его мотиваторами и программами. О свойствах и структуре этих программ мы можем заключать по особенностям действия как их объек­тивного индикатора. Такой путь исследования отвечает принципиальной сущности всякого объективного мето­да, состоящего в том, что о свойствах и структуре объек­та, скрытого от прямого наблюдения, мы судим по его воздействиям на объект-индикатор, открывающийся пря­мому наблюдению, или по различным формам регистри­рующих эти воздействия измерений. (Концепция Н.А.Бернштейна, объясняющая закономерности пост­роения движений и действий, основана на таком именно эмпирико-теоретическом подходе к психическим про­граммам-регуляторам) .

Таким образом, строго объективному исследованию, не прибегающему к прямым показаниям субъекта, подвергаются сочетания тех же психических процессов, которые, будучи взятыми по их отношению к объекту,

464

открывают исследователю свою структуру как процессы когнитивные, а по их отношению к субъекту-носителю описываются и интерпретируются как потребности, интересы, идеалы и другие его свойства именно как субъекта. Поэтому, если полученные нами преимущественно психологическими методами эмпирические характеристики когнитивных и эмоциональных процессов отвечают ре­альности, есть основания ожидать, что они проявятся и там, где эти процессы выступают в качестве программ-мотиваторов и программ-регуляторов деятельности, т.е. в характеристиках, полученных строго объективными ме­тодами в общенаучном смысле этого понятия.

Однако такая возможность исследовать при помощи строго объективных методов внутреннюю структуру программ через ее проявления в структуре действий может быть реализована преимущественно по отношению к предметным, объектным компонентам общей структуры регуляционных процессов, т.е. к тем компонентам, которые непосредственно проявляются в структуре управляемых ими действий. Поэтому задача составления общего эмпирического перечня, охватывающего характеристики всех трех основных компонентов структуры регуляционных процессов, еще более сложна, чем в области проблемы эмоций. Эта большая сложность определяется рядом моментов. Первый из них - большее число членов структурной единицы (трехкомпонентность) процессов регуляции действия.

Второй осложняющий момент состоит в том, что большая часть экспериментального материала, относящегося к субъектно-мотивационным компонентам регуляции, по­лучена в общем контексте психологии личности и соци­альной психологии. Для настоящего же контекста главное значение имеют общепсихологические характеристики, т.е. такие, в которых выражены свойства этих процессов именно как программ психического регулирования. С этими моментами связано то упомянутое обстоятельство, что внутренняя структура программрегуляторов проявляет­ся преимущественно в их предметных компонентах.

465

По отношению к общепсихологическим задачам настоящего исследования формируется определенная тактика. Она состоит б том, чтобы вначале выявить и описать в обобщенном виде эмпирические характеристики процесса психической регуляции в целом, не раскрывая внутренней структуры ее отдельных компонентов. Это позволит выявить общую структурную формулу и основные характеристики регуляционных процессов, относящиеся ко всей иерархии их уровней, взятой в целом. Представляя ниже такой крат­кий общепсихологический экстракт эмпирического описа­ния, укажем здесь лишь на три эмпирических обобщения, под феноменологической поверхностью которых достаточ­но определенно проявляется трехкомпонентность структур­ной формулы регуляционных процессов.

Первое из них воплощено в упоминавшемся уже об­щем законе Йеркса-Додсона, эмпирический базис ко­торого охватывает действительно все уровни иерархии процессов психического регулирования. Эмпирико-тео-ретическое обобщение, содержащееся в этом законе, включает в себя две части. В рамках анализа проблемы эмоций была использована та часть обобщения, которая касается соотношения мотивационно-субъектного и когнитивнообъектного компонентов общей структуры эмоций. Вторая часть закона Йеркса-Додсона касается уже не каждой из кривых (см. рис. 34) в отдельности, а имен­но соотношения их между собой. Конкретно здесь речь идет о зависимости оптимальной силы мотива от струк­турной сложности реализуемого акта. Как ясно видно из соотношения расположений минимумов на трех кривых рис. 34, эта зависимость такова, что увеличение трудно­сти задач связано с уменьшением оптимальной силы мотива, что и составляет вторую часть закона Йеркса- Додсона. Если же взять этот закон в его полном объеме, то он охватывает соотношения таких трех переменных, как сила мотива, интенсивность когнитивного компо­нента, представленного различением двух яркостей, и трудность исполнения, представленная числом проб, не­обходимых для научения.

466

Очень симптоматично, что Поль Фресс, описывая соотношения этих переменных в контексте анализа эмо­ций, связывает общий характер закономерностей, сформулированных Йерксом и Додсоном, не просто со структурой самих эмоций, а именно с регуляцией поведения. Комментируя представленные соотношения, он пишет, что в случае трудной задачи оптимум достигается при слабой мотивации, тогда как при легкой задаче он соответствует мотивации сильной. "Очевидно, что при легкой задаче избыточная мотивация не вызывает нарушений поведения, но такая возможность возникает при трудных задачах" {Фресс, 1975). Если принять во внима­ние универсальность этого вывода, полученного Йерк­сом и Додсоном, как уже упоминалось, на представителях разных стадий эволюции, а затем многосторонне и мно­гократно подкрепленного в различных, в том числе современных экспериментальных исследованиях, то можно предположить, что за соотношением этих трех перемен­ных скрываются отношения трех членов структурной формулы регуляционно-волевых процессов, т.е. мотива-ционно-субъектного, когнитивно-объектного и собствен­но исполнительного компонентов (в последнем получает свое выражение общая продуктивность акта).

Обоснованность, такого предположения подкрепля­ется не только законом Йеркса-Додсона, но и следую­щими эмпирическими обобщениями. Первое из них относится не ко всей иерархии регуляционных процес­сов, а преимущественно к личностному уровню и касает­ся исследований уровня притязаний. Эти исследования выявили соотношение таких трех переменных регуляци­онных процессов, как желаемый результат, ожидаемый результат и качественная оценка фактического исполне­ния, переживаемая как успех или неудача (в зависимос­ти от уровня притязаний) (Нюттен, 1975).

Представляется, что соотнесенность желаемого ре­зультата с субъектно-мотивационным компонентом, результата ожидаемого - с компонентом когнитивно-предметным, а оценки фактических результатов - с отражением исполнительного компонента общей структу­ры

467

процесса психической регуляции является еще более определенной чем в описанных выше соотношениях трех переменных в законе Йеркса-Додсона. Общий же качественный эмпирический смысл обоих обобщений раскрывает очертания одной и той же структуры этих процессов.

Наконец, еще одно эмпирическое обобщение, полученное на совершенно иных теоретико-концептуальных основаниях и совершенно другими методами, относится к исследованиям Н.А.Бернштейна (1947). Общую струк­туру всей иерархической системы уровней построения движений и действий Н.А.Бернштейн описывает на при­мере одного и того же человеческого движения, совершаемого, однако, на самых разных уровнях. Так, можно описать круг рукой в воздухе, выполняя гимнастическое упражнение или хореографическое движение. Таким же движением руки можно срисовывать круг, находящийся в поле зрения, или обводить карандашом вытесненный или нарисованный на бумаге круг. Можно, далее, совер­шать аналогичное круговое движение, распутывая узел. И можно, наконец, доказывая геометрическую теорему, изобразить на доске круг, являющийся составной частью чертежа, применяемого при доказательстве: "Все это бу­дут круги или их более или менее близкие подобия, но тем не менее во всех перечисленных примерах их цент­рально-нервные корни, их... уровни построения будут совершенно разными. Во всех упомянутых вариантах мы встретимся и с различиями в механике движения, в его внешней пространственно-динамической картине и, что еще более важно, с глубокими различиями координаци­онных механизмов, определяющих эти движения" (Берн-штейн, 1947, с. 35).

Ссылаясь на чрезвычайно демонстративный опыт восстановительной терапии движений, осуществленный А.Н.Леонтьевым и А.В.Запорожцем (Леонтьев, Запоро­жец, 1945), Н.А.Бернштейн указывает на то, что в зависи­мости от различных уровней построения одного и того же

468

движения эффекты такой терапии и диапазоны восстановления оказываются существенно разными. Это доказательно свидетельствует о разноуровневости психо­физиологической организации и регуляции одного и того же двигательного эффекта. Далее Н.А.Бернштейн снача­ла схематически, а затем и конкретно описывает разли­чия предметной структуры тех психических программ, по которым строится и регулируется одно и то же по своей конечной структуре (но не по уровням построе­ния) движение. В описании, таким образом, совершенно явно представлены, во-первых, когнитивно-объектные компоненты общей структуры психической регуляции, выраженные в разноуровневых предметных программах (или в разных уровнях афферентации, как их обозначает Н.А.Бернштейн, связывая, однако, эти уровни афферентации с разными формами их именно психической организации). Эти компоненты обозначаются Н.А.Бернштейном как soil wert, т.е. как то, что должно быть построено. Во-вторых, здесь явно представлен тот компонент общей структуры процесса построения движения и его регуляции, который воплощает в себе психическое отра­жение фактического хода исполнения. Вслед за немецки­ми авторами Н.А.Бернштейн обозначает его как ist wert, т.е. то, что фактически осуществляется.

Однако здесь имеется и третий компонент общего состава, который в фактическом описании Н.А.Бернштейна представлен в существенно более редуцированной форме, а иногда и скрыт вовсе, но тем не менее явно проступает в самой природе описываемого материала. Достаточно даже бегло сопоставить различные программы, по которым строится круговое движение (от гимнастического упражнения до зарисовки круга в процессе доказательства теоремы), чтобы сразу бросилось в глаза явное различие субъектно-мотивационных компонентов построения движения и ре­гуляции этого акта, осуществляемого на разных уровнях. Наличие этого третьего компонента, редуцированное и скрытое в конкретных описаниях, проступает, однако, с большой определенностью в итоговых эмпирических обобщениях Н.А.Бернштейна.

469

Так, он пишет, что когда препо­даватель математики изображает круг на доске, "...веду­щим моментом является не столько воспроизведение геометрической формы круга (как было бы, если на кафед­ре вместо учителя математики находился бы учитель рисо­вания), сколько полуусловное изображение соотношений рисуемой окружности с другими элементами математичес­кого чертежа. Искажение правильной формы круга не на­рушит замысла автора и не пробудит в его моторике никаких коррекционных импульсов, которые, наоборот, немедлен­но возникли бы в этой же ситуации у учителя рисования" {Бернштейн, 1947, с. 36).

Такие коррекционные импульсы побуждаются и пробуждаются не только предметными, но и собственно мотивационными компонентами регуляции.

Таким образом, и в этом эмпирическом обобщении на совершенно иных по сравнению с вышеизложенными эмпирико-теоретических основаниях представлены те же три главных компонента структуры процессов психической регуляции, хотя с различной степенью полноты и конкретности их описания. То обстоятельство, что субъектно-моти-вационный компонент, существенно менее ясный по своей внутренней структуре и, кроме того, исследуемый преиму­щественно в контексте психологии личности, представлен в работе Н.А.Бернштейна в наиболее редуцированной фор­ме, естественно определяется задачами физиологического анализа закономерностей построения движений и действий. Вместе с тем по отношению к предметно-когнитивным компонентам программ психической регуляции деятель­ности подобные эмпирические результаты исследований Н.А.Бернштейна позволяют подвергнуть строго объектив­ной проверке полученные нами выводы об эмпирических характеристиках психических процессов, регулирующих де­ятельность, и, с другой стороны, выявить эмпирические характеристики этих процессов, взятых в их специфичес­ком качестве программ психического регулирования.

Исходя из всех указанных оснований, приводимый ниже перечень конкретных эмпирических характеристик

470

психической регуляции включает в себя главным образом характеристики ее когнитивно-предметных компонентов (Ананьев, Веккер, Ломов, Ярмоленко, 1959; Веккер, 1964; 1963). Что же касается ее субъектно-мотивационных компонентов, то, не имея по указанным выше причинам воз­можности свести их эмпирические характеристики в конкретный перечень, мы будем в дальнейшем кратком анализе исходить только из тех их универсальных общепсихологических особенностей, которые проявляются в их общей трехкомпонентной структурной формуле и отно­сятся ко всей иерархии процессов психической регуляции деятельности.

Итак, обратимся к перечню эмпирических характеристик психической регуляции, а затем дадим последо­вательное краткое описание каждой из них (схема 12).

Схема 12. Эмпирические характеристики психической регуляции

На основе анализа и эмпирического описания огромного многообразия форм движения животных и человека Н.А.Бернштейн (1947) выделил совокупность уровней построения движений и действий. Для настоя­щего контекста чрезвычайно показательно, что, продви­гаясь от задач описания и анализа проблем физиологии движений, исследователь пришел к необходимости из­брать в качестве критериев, по которым выделены уровни их построения, не особенности соответствующих анатомофизиологических механизмов, лежащих в их осно­ве, а именно особенности форм организации тех программ, по которым строятся и регулируются движения и дейст­вия.

471

При этом весь смысл и основной пафос эмпиричес­кого описания и построенного на нем теоретического анализа, произведенного Н.А.Бернштейном, состоит в том, что эти программы относятся именно к нервно-психическому уровню организации, поскольку на основе циркуляции афферентных и эффекторных нервных ко­дов самих по себе, не подымающихся над порогом их психологического уровня, невозможно не только объяс­нить, но даже эмпирически описать характеристики и закономерности построения и протекания двигательных актов. Эти уровни построения обозначаются как синте­тические сенсорные поля, поскольку в их базисе лежат афферентные синтезы исходных форм сенсорных сиг­налов.

Однако синтетическая организация этих полей, сохраняя на всех уровнях различные модификации их собствен­но сенсорных основ, является не просто совокупностью и не только синтезом ощущений, а продуктом их глубо­кой интеграционной переработки (Бернштейн Н.А.). Та­ким образом, в этих программах мы имеем дело не просто с сенсорными, а с сохраняющими свою сенсорную ос­нову психическими образованиями разных уровней организации. Для данного эмпирического описания прин­ципиально существенно то обстоятельство, что наиболее общим компонентом всех уровней иерархии программ, начиная с ее исходного палеокинетического уровня и кончая уровнем символическим, являются характеристики их пространственно-временной структуры. Важно подчеркнуть, что, хотя Н.А.Бернштейн (1947) шел к описанию программ-регуляторов не от психологии, а от физиологии, речь у него идет не о физическом прост­ранстве и физическом времени, что было бы в его кон­тексте естественно, а именно, как он сам специально указывает, о субъективном пространстве и субъективном времени,

472

т.е. именно о психических пространственно-временных образованиях. При этом на разных уровнях иерархии психических программ ее пространственно-вре­менная структура представлена разными частными модификациями и степенями сложности.

Рассмотрим последовательно сначала пространственные, а затем временные характеристики этой структуры.

Психическое пространство регулятивных параметров

На исходном палеокинетическом уровне простейшая структура психического пространства воспроизводит по преимуществу такие характеристики, как положение и направленность тела в поле тяготения. Структура психическо­го пространства на следующем уровне организации программ (так называемом уровне синергии и штампов), несколько расширяясь по своему объекту, остается, однако, жестко связанной с системой координат собственного тела, а не с объективированной структурой окружающего евклидова пространства (см. Бернштейн, 1947, с. 72). На следующем уровне (уровне пространственного поля) психическое про­странство выходит за пределы системы координат собствен­ного тела и воспроизводит характеристики объективного физического пространства. Поэтому главное свойство пси­хического пространства, относящегося к этому уровню орга­низации, Н.А.Бернштейн обозначает именно как его объективированность (см. там же, с. 91). Оно обширно, несдвигаемо, гомогенно и, в отличие от большей сохран­ности временных ритмических компонентов на предше­ствующих уровнях, апериодично, т.е. не содержит в своей симультанной структуре никаких элементов циклической повторяемости. Для данного описания опять-таки чрезвы­чайно существенно, что на нижнем подуровне психичес­ких программ этого уровня доминирует точное, доходящее до конгруэнтности воспроизведение расстояний, размеров, т.е. метрических характеристик, а на верхнем подуровне - воспроизведение формы и, соответственно, геометричес­кого подобия.

473

Психическое пространство следующего уровня - уровня действий "...эволюционирует в сторону схематизации и, выигрывая в смысловой упорядоченности, несомненно теряет зато в строго объективном, фотографическом соот­ветствии действительным метрическим соотношениям" {там же, с. 83). Таким образом, психическое пространство этого уровня, сохраняя свою метричность и геометрич­ность, поднимается, однако, в некоторых случаях до пре­имущественного проявления топологических характеристик. И наконец, на высшем уровне иерархии психических про­грамм их топологическая структура становится доминиру­ющей {там же, с. 148). Таким образом, пространственная структура является действительно сквозным свойством программ всех уровней.

В этом пункте эмпирического описания необходимо указать на одно принципиально существенное обстоятельство. В рассмотренных выше пространственных харак­теристиках психических программ, полученных строго объективным методом на основе анализа регулируемых ими движений и действий, отчетливейшим образом про­ступает та же иерархия уровней инвариантного воспро­изведения пространственных свойств (продвигающаяся от метрической конгруэнтности до топологической схе­мы через уровень геометрического подобия), которая была получена по преимуществу собственно психологически­ми методами и подробно описана ранее. Для оценки сте­пени общности данного описания пространственных характеристик существенно добавить также и то, что ана­логичное соотношение уровней и тенденция продвиже­ния от метрики к топологии выявлены и в серии проведенных под руководством Д.А.Ошанина экспе­риментальных исследований оперативного образа и в некоторых других работах {Ошанин, Козлов, 1971; Пси­хологические вопросы регуляции деятельности, 1973; Ру-бахин, 1970; 1968). Таким образом, многосторонний эмпирический материал, полученный в контексте решения самых разнообразных экспериментально-теоретических задач и путем применения самых различных методических

474

приемов, однозначно свидетельствует о сквозном харак­тере пространственных характеристик психических про­грамм-регуляторов и об иерархии этих пространственных структур, на базальном уровне которой воспроизводятся метрические, а на вершинном уровне - топологические пространственные свойства. (Напомним, что Курт Левин (1936), попытавшийся в своих известных экспериментах раскрыть внутреннюю структуру регуляционных процессов, также пришел к выводу о целесообразности и необходи­мости описывать их характеристики в терминах простран­ственного поля с доминированием особенностей его топологической структуры, что получило свое отчетливое выражение даже в заголовке его книги "Принципы топо­логической психологии".)

Временные компоненты регуляции

Описывая на основе огромного эмпирического мате­риала особенности психической программы или, как ее часто называет Н.А.Бернштейн (1966), проекта движе­ния, он приходит к выводу, что такая программа носит двойственный характер: "С одной стороны, она обязана содержать в себе как нечто единое и одновременно суще­ствующее, как зародыш в яйце или как запись на грам­мофонной пластинке, всю схему развертывания движения во времени. С другой стороны, должна обеспечивать по­рядок и ритмичность в реализации этой схемы..." (с. 60).

В качестве сквозной характеристики временной струк­туры психических программ Н.А.Бернштейн здесь про­ницательно указывает на действительно специфичнейшую для психического времени особенность сочетания в нем одновременной представленности всей структуры совмест­но с ее последовательным развертыванием, т.е. сочета­ния одновременности с временной последовательностью.

Кроме этой общей сквозной характеристики времен­ной структуры психических программ Н.А.Бернштейн описывает и ее поуровневые видовые модификации. Так, на уровне синергии и штампов временная структура пси­хической программы движения и действия выступает

474

преимущественно как ритм, на уровне пространствен­ного поля - преимущественно как одновременность, длительность и скорость, а на уровне действий - пре­имущественно как смысловая временная последователь­ность, как "связь сукцессивных элементов цепи, из которых слагается действие" (там же, с. 125). На нижних уровнях иерархии структур временных компонентов пси­хических программ Н.А.Бернштейн опять-таки обнару­живает преобладание метрических, а на высших уровнях этой иерархии - топологических временных характерис­тик. Это, как и в случае пространственных компонентов структуры психических программ, вполне соответствует результатам, полученным собственно психологическими методами при анализе временной структуры психичес­ких процессов разных уровней организации и описанным в предшествующих разделах настоящей монографии.

И наконец, заслуживает упоминания и даже подчер­кивания еще одно совпадение эмпирических обобщений, полученных совершенно различными методами при решении разных экспериментально-теоретических задач. Совпадение это включает в себя два момента. Первый из них состоит в том, что аналогично многим собственно психологическим исследованиям, но продвигаясь в со­вершенно другом направлении (со стороны физиологии), Н.А.Бернштейн делает заключение об особенно интим­ной связи временной структуры психических программ с восприятием движения и, соответственно, с эффекторикой и ее проприорецептивно-кинестетическим психи­ческим отражением. Это важно подчеркнуть потому, что в собственно пространственных компонентах психичес­ких программ действий непосредственная связь с отра­жением движения оказывается уже более скрытой и компоненты временной последовательности отражения хода движения уже замаскированы (см. там же, с. 126).

Второй момент указанного совпадения эмпирических обобщений, полученных разными методами, касается свя­зи временной структуры психических программ с высшими уровнями психической организации. Из многочисленных

475

данных общей психологии, патопсихологии и психиатрии хорошо известна органическая связь временной организации психических явлений через память с высши­ми уровнями личностного синтеза, с интегральной структурой субъекта психической деятельности. Про­двигаясь опять-таки со стороны физиологического и психофизиологического анализа закономерностей пост­роения движений и действий, Н.А.Бернштейн (1966) приходит к аналогичному обобщенному выводу. "Из эф-фекторики, - пишет он, - вырастает субъективное вре­мя, из времени - смысловое действование; из последнего на наиболее высоких уровнях - поведение; наконец, верховный синтез поведения - личность или субъект" (там же). Соотнося далее особенности временных и про­странственных характеристик психических програм-ре-гуляторов и предвосхищая этим результаты последующих исследований А.Р.Лурия, Н.А.Бернштейн делает заклю­чение о преимущественной связи пространственных ком­понентов этих программ с задними отделами больших полушарий, а временных компонентов - с передними отделами. Все эти взаимосвязи здесь особенно важно под­черкнуть в связи с обсуждавшимся выше вопросом о том, как проявляется трехкомпонентность структурной фор­мулы процессов психической регуляции деятельности в эмпирическом материале психологических и психофи­зиологических исследований.

В приведенных выводах Н.А.Бернштейна, полученных на обширном эмпирическом материале, трехкомпонент­ность структуры процессов психической регуляции просту­пает достаточно отчетливо. В пространственно-предметных компонентах этих программ получает свое прямое выра­жение по преимуществу когнитивный компонент про­цессов регуляции, во временных компонентах, прямо и непосредственно вырастающих из эффекторики и пред­ставляющих психическое отражение хода самих регу­лируемых действий, - компонент, относящийся к самой структуре движений, действий и целостной деятельности. С временными же характеристиками этих программ, относя-

476

щихся к более высоким уровням психической организации, связана структура субъектно-мотивационного компонента этой трехчленной* структурной формулы. Описанным выше характеристикам пространственно-временной структуры пси­хических программ вполне аналогичны показатели и особен­ности этой структуры, полученные в наших предшествующих исследованиях процессов психической регуляции деятель­ности, а также в исследованиях Б.ФЛомова (1966).

МОДАЛЬНО-ИНТЕНСИВНОСТНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ПСИХИЧЕСКИХ ПРОГРАММ

Анализируя разноуровневые программы - регуляторы действия, подробно описанные Н.А.Бернштейном, легко обнаружить в их психологическом составе не только прост­ранственно-временные, но и модальные характеристики. Из описаний Н.А.Бернштейна следует, что эти характерис­тики, во-первых, являются сквозными, общими и имеют место на всех уровнях иерархии программ. Во-вторых, по мере продвижения от низовых уровней к верхним модаль­ные характеристики программ становятся все более поли­модальными и вместе с тем обобщенно-схематическими, что ведет к их большей замаскированное™. В-третьих, каж­дый уровень этих программ имеет свою модальную специ­фичность.

Так, исходный уровень палеокинетических программ-регуляторов содержит древнейшие компоненты проприоре-цептивной, тангорецептивной или тактильной модальности (Бернштейн, 1966). Это обстоятельство должно быть спе­циально подчеркнуто потому, что исходный характер тактильных и проприорецептивных ощущений стойко и многосторонне обнаруживается и в самых разнообразных общепсихологических, генетико-психологических и экс­периментально-психологических исследованиях, проводимых по преимуществу собственно психологическими методами. Исходный характер того же сочетания модаль­ностей обнаруживает себя в исследованиях, проведенных строго объективными методами, при помощи которых изу­чаются не сами психические явления, а регулируемые ими

477

двигательные акты. И здесь мы опять-таки имеем вырази­тельное совпадение эмпирических обобщений, продвига­ющихся по противоположным направлениям и идущих навстречу друг другу.

В программах уровня синергии и штампов ведущая модальность или, по терминологии Н.А.Бернштейна, ведущая афферентация остается еще по преимуществу проприорецептивной, однако приобретает другие ком­поненты и соответственно другой характер ее общего модального психологического состава. В ней доминирует суставно-угловая геометрическая проприорецепторика скоростей и положений, к которой, однако, уже присое­диняется обширный класс экстерорецептивных модальных компонентов, таких, как рецепция прикосновения, дав­ления, глубинного осязания с входящими в нее вибраци­онными и температурными компонентами. Здесь, таким образом, по сравнению с предшествующим уровнем программ существенно усиливается удельный вес экстероре­цептивных модальностей.

Описывая ведущую афферентацию уровня пространст­венного поля, Н.А.Бернштейн специально и настойчиво подчеркивает, что при продвижении по уровням снизу вверх синтетичность и полимодальность компонентов пси­хических программ становятся все более явно выражен­ными. В модальном составе психических программ уровня пространственного поля, во-первых, сохраняется исход­ная форма тангорецепторики, представленная, однако, здесь уже в существенно преобразованном виде. Это прин­ципиально важно, так как свидетельствует о том, что исход­ные формы модальностей при продвижении по иерархии уровней снизу вверх модифицируются и перестраиваются, но не исчезают полностью, а входят компонентами в син­тетический модальный состав каждого следующего уров­ня. Так, в этот полимодальный состав с существенно возросшим удельным весом входят вестибулярные, осяза-тельно-проприорецептивные, слуховые и главным обра­зом зрительные компоненты. Такой полимодальный состав пространственных компонентов перцептивных процессов

478

отчетливо выявлен и собственно психологическими методами, например, в работах Б.Г.Ананьева (1955; 1961), а также в наших "исследованиях (Веккер, 1965; 1976).

Если теперь обратиться к краткому рассмотрению мо­дального состава психических программ уровня пред­метных и символических действий, где, по описаниям Н.А.Бернштейна, синтетичность ведущей афферентации и тем самым полимодальность программ резко возраста­ет, то легко сделать следующее эмпирическое обобще­ние. Хотя психические программы этих двух уровней высоко подымаются над собственно сенсорно-перцептивными или вторичными мнемическими образами (в которых естествен­но еще ожидать явные проявления модальных компонен­тов) и опосредствованы речемыслительными процессами и высшими формами организации интеллекта (которые обычно с чувственно-модальными характеристиками уже не связываются), эмпирический материал свидетельствует о том, что, подвергаясь перестройкам и синтезированию, эти характеристики достигают самых высших уровней орга­низации психических программ - регуляторов действий. Если сопоставить этот вывод, полученный строго объек­тивными методами анализа высших уровней психических программ-регуляторов, с представленными в разделе опи­саниями модальных характеристик речемыслительных про­цессов, в частности абстрактных концептов, то и здесь обнаруживается высокая степень близости, несмотря на резкое различие методов и разнонаправленность исходных теоретико-экспериментальных задач исследования. Поло­жение здесь, таким образом, вполне аналогично тому, что имеет место в области пространственно-временной струк­туры психических программ, а именно: модальные харак­теристики оказываются общим свойством программ всех уровней, имеющим, однако, на каждом из них свою яв­ную конкретную специфичность.

Что касается интенсивностных характеристик психичес­ких программ-регуляторов, то здесь необходимо сказать следующее. В когнитивных компонентах трехкомпонентной структуры процессов психической регуляции интенсив-

479

ностные характеристики, по-видимому, в силу их количест­венной однородной природы недостаточно отдифференци­рованы в исследовании от компонентов модальных, с которыми они представлены в целостном единстве. Именно поэтому в рассматриваемом перечне они не были выделены в самостоятельную характеристику. В общем же описании трех-компонентной структуры процессов психической регуляции эти интенсивностные характеристики представлены по пре­имуществу в связи с анализом субъектно-мотивационных компонентов этой структуры, но только со стороны их са­мых универсальных свойств, относящихся ко всей иерархии уровней психической регуляции, что также, по-видимому, вытекает из количественной природы этих интенсивностных характеристик. Поэтому описание интенсивностных харак­теристик было приведено выше только в обобщенно-схема­тической форме в связи с рассмотрением полного состава закона Йеркса-Додсона, который характеризует силу именно мотивационных компонентов общей структуры процессов психической регуляции.

Возвращаясь здесь к этим описаниям, укажем допол­нительно на то, что в экспериментально-психологическом материале интенсивностно-силовые характеристики про­цессов психической регуляции представлены в связи с анализом не только силы мотива, но и таких проявлений психической регуляции, как волевое усилие, сила воли и сила Я. Сила Я является характеристикой внутренней струк­туры субъектного компонента процессов психической регу­ляции и поэтому относится к сфере психологии личности, а не к общепсихологическим аспектам регуляции.

Что же касается волевого усилия и вообще силы воли, то здесь пока можно сказать только следующее. Экспери­ментальные исследования этих явлений начал Н.Ах (Ach, 1921), противопоставивший интенсивность волевого уси­лия, связанного с детерминирующей тенденцией, интен­сивности тенденции ассоциативной. Однако дальнейшие экспериментальные работы в этой области, во-первых, крайне малочисленны и, во-вторых, чрезвычайно поверх­ностны. В них не удалось вскрыть сколько-нибудь опреде-

480

ленной закономерности, которой подчиняются специфи­ческие уровни этих интенсивностных характеристик. Та­кое положение дел обусловлено, по-видимому, фактически не снятой неопределенностью самого понятия "воля", не-раскрытостью внутренней структуры волевой регуляции и невыясненностью того, какое место она занимает в общей иерархии программ психического регулирования. Именно поэтому об интенсивностных характеристиках волевого регулирования будет сказано в краткой форме несколько ниже, в связи с рассмотрением вопроса об иерархии уров­ней психического регулирования деятельности.

Таковы самые основные моменты эмпирических харак­теристик первой подгруппы приведенного перечня, в ко­торую входят базальные, исходные свойства психических программ. Обратимся теперь к краткому описанию их про­изводных характеристик.

Предметность психических программ - регуляторов деятельности

В общем контексте всей применяемой здесь эмпирико-теоретической стратегии чрезвычайно показательно, что Н.А.Бернштейн, проявляя высокую исследовательскую чувствительность к логике изучаемого объекта, сразу же после итогового описания пространственно-временной структуры психических программ переходит к рассмотре­нию их предметности. И тут обнаруживается, что хотя образ предмета именно как объекта действия представляет ведущую афферентацию только на уровне предметных действий, в своей более обобщенной форме предметность является общим свойством психических программ, относя­щихся ко всей иерархии уровней психической регуляции деятельности. Н.А.Бернтштейн пишет: "Точно так же, как пространство и время, предмет не впервые появляется на сцену в двигательных актах уровня действий. Наоборот, взаимоотношения движущегося органа с предметом име­ют по необходимости место на всех уровнях построения, но только строятся во всех них поразному" (1966, с. 83)

481

В контексте используемой нами стратегии принципиаль­но важно, что разным формам предметности соответствуют различные классы регулируемых движений, которые и явля­ются строго объективными индикаторами соответствующих предметных психических программ. Это принципиально важно потому, что психически регулируемые движения, действия и целостная деятельность обращены не к пустому пространственно-временному континууму окружающей реальности, а к континууму, заполненному теми предметами, которые и являются прямыми объектами деятельности. Именно поэто­му свойство предметности обнаруживает свою общность и вместе с тем разноуровневость также и в собственно психо­логических исследованиях когнитивных и эмоциональных психических процессов на всех уровнях их организации.

На исходных уровнях построения движений и соответст­вующих им психических программ предмет, по описани­ям Н.А.Бернштейна, фигурирует как материальная точка, т.е. не как объект собственно действия, а как перемещаю­щийся объект или объект, относительно которого осуще­ствляется пространственное перемещение. С точки зрения организации соответствующих психических программ это означает, что предмет здесь представлен не своей внут­ренней пространственной организацией, не фигурой, ко­торая редуцирована в пределе до точки, а своими координатами, изменяющимися или стабильными в об­щей метрике пространственного фона или поля.

На обоих подуровнях уровня пространственного поля предметность достигает геометрической полноты. Реду­цированная на предшествующем уровне фигура разверты­вается до метрически адекватного воспроизведения контура или формы, что доводит воспроизведение не только про­странственного фона, но и пространственной структуры расположенной на нем предметной фигуры до максималь­ной адекватности. Именно поэтому психическое простран­ство данного уровня построения движений Н.А.Бернштейн называет максимально объективным.

Между редуцированным (в пределе до материальной точки) воспроизведением структуры предмета и развернутым

482

воспроизведением его фигуры как формы с опре­деленным контуром располагается промежуточный уровень обобщенной топологической схемы, развернувшейся уже из точки в некую диффузную пространственную структу­ру. Это именно первично генерализованная, не доведен­ная до конкретности, а не вторично обобщенная схема, т.е. топология предметной структуры, не вычлененная из геометрии предметного образа. Предметность психической программы на уровне пространственного поля воспроиз­водит не предметы как объекты или орудия действования, как это происходит на следующих, более высоких уров­нях, а "вещи из уровня пространственного поля, обладаю­щие определенной формой и консистенцией, весомые и смещаемые" (там же, с. 127). Именно поэтому классы действий, регулируемых психическими программами рас­смотренных уровней, включая уровень пространственного поля, вполне доступны, как справедливо подчеркивает Н.А.Бернштейн, не только маленькому ребенку, но даже и высшим животным.

Сопоставляя эти формы предметности психических программ с выявленными в собственно психологических исследованиях, легко заключить, что мы имеем здесь дело с теми же формами первосигнальной предметности сен­сорно-перцептивных образов, располагающихся между топологией и метрикой на разных уровнях инвариантно­сти, которые были описаны на эмпирическом базисе многосторонних психологических исследований актуаль­ного перцептогенеза и онтогенеза восприятия.

На следующем уровне - уровне действий - предмет­ность соответствующей психической программы выраже­на опять-таки топологической схемой, которая здесь является уже не диффузной топологией внутри метрики, а схематическим носителем функционального смысла. Как подчеркивает Н.А.Бернштейн, "движения в уровне пред­метного действия представляют собой смысловые акты, т.е. это не столько движения, сколько уже элементарные поступки, определяемые смыслом поставленной задачи" (там же, с. 129). Речь идет здесь о второсигнальной, осмысленной

483

предметности психического образа, являюще­гося носителем программы, регулирующей действие. На символическом уровне психических программ предметность также представлена, однако здесь она относится к дейст­виям, "для которых предмет является уже не непосредст­венным объектом, а вспомогательным средством для воспроизведения в нем или с его помощью абстрагиро­ванных непредметных соотношений" (там же, с. 114).

Итак, в психических программах уровня предметных действий мы имеем дело с осмысленной предметностью внутри наглядно-образной схемы, отображающей функ­циональное значение предмета, а в психических про­граммах самого высшего уровня - с представленными в структуре программ межпредметными соотношениями, абстрагированными с помощью символических средств (см. там же, с. 144). Если сопоставить образно-смысловую и символически-смысловую формы предметности пси­хических программ с теми проявлениями второсигналь-ной предметности мыслительных процессов, которые выявлены в психологических исследованиях, то естественно напрашивается вывод о чрезвычайной структурной близос­ти этих двух форм предметности к структурно-предмет­ным особенностям двух языков мышления, взаимодействие которых определяет динамику мыслительного процесса как межъязыкового перевода информации {Веккер, 1976).

В итоге мы получаем существенные основания для того, чтобы сделать заключение, подкрепляемое обширным эмпи­рическим материалом исследования уровней построения дви­жения, с одной стороны, и психологических исследований разноуровневой структуры психических процессов - с дру­гой, что рассмотренные выше формы предметности психичес­ких программ очень близки к описанным в предшествующих главах формам предметной инвариантности сенсорных, сен­сорно-перцептивных и речемыслительных процессов, состав­ляющих когнитивные компоненты программ-регуляторов. К этому эмпирическому обобщению необходимо добавить, что, как свидетельствует весь конкретный фактический матери­ал, разноуровневая предметность характеризует и психическую

484

структуру эмоциональных гештальтов. В психической регуляции деятельности эта предметная структура эмоций проявляется, во-первых, через посредство тех предметно-когнитивных компонентов эмоционального гештальта, ко­торые участвуют в психической регуляции деятельности совместно с собственно когнитивными компонентами пси­хических программ, и, во-вторых, через те субъектные компоненты эмоционального гештальта, которые воплощают в себе потребностно-мотивационные элементы трехкомпонен-тной структуры психических программ регулирования.

Целостная связность психических программ

Вполне аналогично тому, как собственно психологи­ческое исследование психических структур обнаруживает органическую взаимосвязь их предметности и целостности (что особенно демонстративно было показано при изуче­нии перцептивных процессов в рамках гештальт-психоло­гии), разноуровневая предметность психических программ регулирования органически сочетается с разноуровневой целостностью их структур. Здесь, однако, эта целостность обращена к регулируемым действиям и получает свое выра­жение в характере взаимосвязи целостной структуры психи­ческих программ с целостной же структурой двигательного состава этих действий. Программа регулирует действие именно как целостная структура. Это означает, что структу­ра двигательного состава, регулируемого программой дейст­вия, также является целостно-предметной.

Как показал Н.А.Бернштейн, двигательный состав действия нельзя представлять как набор его последователь­но и жестко связанных друг с другом элементов, ибо не существует фиксированного соответствия какого-либо эле­мента целостной структуры программы определенному элементу целостной структуры двигательного состава дей­ствия. Данному элементу двигательного состава действия могут отвечать различные элементы структуры регулирую­щей программы, а данному элементу программы могут отвечать различные элементы двигательного состава дейст­вия. Регулирующая программа и двигательный состав связаны

485

между собой именно как целостные предметно струк­турированные образования. По отношению к конкретному ходу реализации соответствующих двигательных решений это означает, что за двигательным воплощением данного элемента психической программы может следовать вопло­щение в пределе любого другого, фактически же многих других ее элементов. С другой стороны, в реальной временной последовательности элементов двигательного состава за данным элементом может следовать в пределе любой дру­гой, а фактически же многие другие элементы целостной структуры регулирующей программы. Именно такому харак­теру этих взаимосвязей отвечает экспериментально обнару­женная в различных исследованиях высокая степень вариативности двигательного состава психически регулиру­емых действий.

Так, на уровне движений или перемещений в простран­стве, которые регулируются редуцированным образом пред­мета как материальной точки, вариативность выражается в многообразии и взаимозаменяемости различных траек­торий и маршрутов этого перемещения, в рамках, конеч­но, той совокупности траекторий, которая определяется общей структурой пространственного поля, воплощенного в данной программе. На уровне движений, регулируе­мых геометрической структурой предмета, отображением его формы и контура, вариативность выражается в разной временной последовательности и различном порядке пе­ремещения вдоль контура, как и в различии начальных пунктов этого перемещения, при сохранении, однако, общей адекватности двигательного состава обводящих или обходных движений по отношению к целостной предмет­ной структуре формы или контура. На уровне активного манипулирования с предметом вариативность выражается во взаимозаменяемости поз, общих способов и конкрет­ных приемов действия (Бернштейн, 1966; Ананьев, Веккер, Ломов, Ярмоленко, 1959; Веккер, 1964).

На уровне смысловых предметных и символических действий вариативность двигательного состава психичес­ки регулируемых практических действий существенно дополняется

486

вариативностью состава и последовательного хода тех умственных операций, которые включены в са­мый процесс формирования психической программы, ре­гулирующей затем практическое действие. Эта форма вариативности, вытекающая из целостно-связной структу­ры регулирующих психических программ, была вскрыта на одном полюсе в исследованиях Н.А.Бернштейна, а на противоположном полюсе - в исследованиях Л.С.Выготс­кого, раскрывших специфику вариативности действий и операций символического уровня по сравнению с вариа­тивностью действий, регуляция которых осуществляется на образном уровне психических программ. Описывая фак­ты нарастания вариативности интеллектуальных операций, Л.С.Выготский (1956) писал, что "освобождение от свя­занности числовым полем происходит иначе, чем осво­бождение от связанности зрительным полем" (с. 304).

Подробное эмпирическое рассмотрение разных форм вариативности психически регулируемых действий, дета­ли которого мы здесь опускаем, отсылая читателя к соот­ветствующим первоисточникам, позволяет раскрыть стоящие за этими формами разные виды целостной связ­ности психических программ регулирования и сделать зак­лючение о том, что с возрастанием общего объема, уровня сложности и степени иерархизованности этих программ вместе с ростом их целостной связности возрастает сте­пень вариативности регулируемых ими движений и дейст­вий, в том числе и действий умственных. (О вариативности и обратимости умственных операций, в особенности опе­раций концептуального мышления, см.: Веккер, 1976.)

Обобщенность психических программ регулирования

В перечне эмпирических характеристик психических программ регулирования действий обобщенность органи­чески сочетается и соседствует с характеристиками пред­метности и целостности, аналогично тому, как это имеет место и в перечнях эмпирических характеристик когни­тивных и эмоциональных процессов. Своей обращенное-

487

тью к действию обобщенность ближе сочетается с целост­ной связностью и вытекающей из нее вариативностью, а своей внутренней структурой обобщенность ближе связа­на с предметностью психических программ регулирова­ния. За формами предметности психических программ ясно проступают формы и уровни их обобщенности. При этом здесь четко различаются два взаимно противоположных направления изменений характера обобщенности. Между исходным уровнем структуры психических программ и верхним подуровнем уровня пространственного поля опе­ративный образ предмета как объекта действия последо­вательно изменяется от его свернутости в пределе до материальной точки на фоне метрики окружающего про­странства до максимально адекватной развернутости. Это изменение пространственно-предметной структуры обра­за объекта действия от первичной топологии фигуры объекта до метрически адекватного воспроизведения ее формы и контура явным образом заключает в себе движение по пути первичной сенсорно-перцептивной конкретизации образа фигуры объекта действия. Тем самым первичная обобщенность скрывает в себе дефицит конкретности и, следовательно, дефицит информации, заключенной в структуре оперативного образа объекта действия.

Таким образом, на этом отрезке вертикали, проходя­щей через иерархию уровней предметности и вместе с тем уровней обобщенности психических программ, мы имеем дело с изменениями сенсорно-перцептивной обобщеннос­ти их структуры. При продвижении же от геометрической предметности уровня пространственного поля через об­разно-смысловую предметность уровня действий к симво­лической предметности верхних уровней иерархии психических программ движение идет в обратном направ­лении - от конкретно-геометрической к абстрактно-то­пологической предметности, где мы имеем дело с абстракцией не как с выражением дефицита конкретнос­ти и информации, а как с результатом абстрагирующего обобщения, за которым уже скрывается конкретность и информированность о структуре объекта действия. Таким

488

образом, здесь возрастает уровень обобщенности не сен­сорно-перцептивной, а речемыслительной, воплощающей в себе уже не перЪичную, диффузную топологию нижеле­жащих уровней, а вторичную, абстрагированную тополо­гию, которая на символически-пространственном языке воспроизводит главные межпредметные отношения в струк­туре оперативного образа объекта действия (Бернштейн, 1947; 1966).

Вся эта иерархия уровней обобщенности, близко соот­ветствующая той, которая была получена нами собствен­но психологическими методами, выявлена здесь на основе анализа структуры регулируемых действий и их программ. И если разные формы и уровни предметности психичес­ких программ получают свое выражение в различных клас­сах регулируемых действий, а разные формы целостной связности этих программ реализуются в модификациях вариативности регулируемых действий, то разные уровни обобщенности психических программ воплощаются в раз­ных формах переноса способов действия и соответствую­щих им умений, навыков и двигательных автоматизмов. Положение о том, что за переносом умений, навыков и автоматизмов и вообще способов действия необходимо стоит обобщение, с его физиологической стороны рас­крыто в исследованиях Н.А.Бернштейна, имеющих своим предметом закономерности построения движений, а с соб­ственно психологической стороны отчетливо подчеркнуто еще в работах С.Л.Рубинштейна (1959).

Исследования Н.А.Бернштейна содержат в себе эмпи­рические доказательства этого положения. Состоят они в следующем. С одной стороны, движения и действия, очень сходные по двигательному составу, могут не давать ника­кого заметного переноса умений и навыков. С другой сто­роны, "...движения, чрезвычайно не сходные друг с другом (например, движения велосипедной езды и бега на конь­ках или даже движения фигурного катания на коньках и стрельбы в цель), обнаруживают перенос в очень боль­шой мере" (Бернштейн, 1966, с. 187). Таким образом, пе­реносится не последовательность движений и действий,

489

которая в рамках переноса может очень существенно варь­ировать. Перенос осуществляется по общности ситуаций действия, отраженной в структуре регулирующих его пси­хических программ. Именно это и составляет эмпиричес­кую основу описанных выше уровней обобщенности психических программ.

Аналогично тому, как это было сделано при описании свойства предметности психических программ, с которой обобщенность теснейшим образом связана, здесь, ссыла­ясь на эмпирический материал главы об эмоциях, целесо­образно напомнить, что эмоциональная иерархия, взятая как со стороны ее когнитивных компонентов, так и со стороны заключенных в ней мотивов и тем самым повер­нутая к регулируемому ею действию, также отчетливым образом содержит в себе совокупность уровней обобщен­ности. Это напоминание необходимо для того, чтобы под­черкнуть еще раз существенную близость характеристик психических программ-регуляторов к тем, которые были получены при исследовании различных психических про­цессов, входящих в структуру этих программ. Такая бли­зость является свидетельством надежности приведенного описания эмпирических характеристик психической регу­ляции деятельности.

490