3.3. Рациональность и свобода человека в постнеклассическом мире

3.3.1. Реализация свободы в контексте рациональности

Соотнесение рациональности и свободы в постнеклассическом мире является весьма актуальной проблемой, связанной как с переосмыслением значения свободной деятельности человека в новых условиях социального бытия, так и с его стремлением не потерять сами рациональные механизмы подобной деятельности, придать им максимально возможную эффективность. Так, по мнению Е.М. Сергейчика: «плюрализм культурной реальности, за которым стоит разнообразие систем социальных и личностных значений (ценностей), способствует как процессу индивидуализации, то есть самоутверждению, самоопределению личности в качестве автономной, независимой, уникальной индивидуальности, так и процессу социализации, то есть усвоению культуры во всем ее многообразии и полноте, что является необходимым условием социальной активности, направленной на творчество нового, отвечающего актуальным потребностям и интересам людей. С позиций постнеклассической рациональности смысл свободы - в индивидуализации, то есть в стремлении человека к преодолению ограничений, накладываемых на него природой и обществом, расширению возможностей самоопределения, выбора жизненных путей, творчеству новых, более гуманных условий бытия, что оказывается возможным только в процессе совместной деятельности людей, предполагающей определенную степень интеграции личности в систему социальных связей, ее социализации, усвоения ею сложившихся в обществе норм, правил, образцов деятельности. Мерой свободы выступает ответственность человека, развитие в нем совестного начала. В результате человек предстает как существо незавершенное, открытое, обретающее смысл своей деятельности в самом процессе этой деятельности» [1, 465].

Стремление человека к свободе выражается часто как стремление к истинному знанию. А независимость рациональности в какой-то мере основывается на вере в эту истину. Истина и свобода как две стороны основных человеческих ценностей образуют, таким образом, своеобразное единство. Свобода реализуется благодаря рациональности, а рациональность может реализовываться в истине, только являясь свободной. В этом смысле вполне справедливым можно считать замечания К. Ясперса о том, что абсолютная истина, а тем самым свобода вообще, никогда не достигается, то есть истина вместе со свободой всегда находится в стадии решения [2].

Таким образом, критическая позиция является своеобразной характеристикой и даже определенным условием как рациональности, так и свободы. Внешняя свобода измеряется не тем, что человек может сделать, а тем, что могут сделать с самим человеком, то есть со степенью зависимости человека от социума и, возможно, внешних обстоятельств. Роль критики ограничивается задачами достижения, в определенном смысле, негативной свободы как свободы от чего-либо или, более проще, внешней свободы. Однако своеобразное понятие отрицательной свободы может пониматься как независимость от внешних ограничений. Естественно, не признавая каких-либо ограничений своей свободы, человек не должен быть лишен уважения к чужой свободе.

Рациональность в критической форме определяет внешнюю, или можно сказать, негативную свободу, позитивный же смысл свободе придаст как раз синтез рациональности с нравственностью, то есть расширение рефлексивной человеческой деятельности вплоть до включенности в ее сферу целей и идеалов. Таким образом, позитивная свобода становится способностью сделать выбор в соответствии с внутренними человеческими установками на основании разумного сочетания как свободы, так и выбора, и ответственности.

Одним из оснований в противопоставлении рациональности свободе является постулирование связи рациональности с целесообразностью, при этом целесообразность как бы не оставляет места свободному выбору человека. Однако подобный аргумент основан на том искажении понятий свободы и рациональности, когда речь шла о соотношении критической рациональности и свободы. Если же отказаться от инструментального или формального понятия рациональности, а свободу не считать каким-то бессознательным понятием человеческой деятельности, то тогда и синтез представляется вполне возможным, в частности, такой синтез становится возможным, если сделать приоритет на том, что важной характеристикой свободы является ответственность.

Вообще без этого говорить о свободе столь же бессмысленно, как и без возможности выбора. Ответственность - это своеобразный критерий, за который человек как бы расплачивается за предоставленную ему свободу. Если эта возможность выбора привлекает множество субъектов и делает для них саму свободу желанной, то появляется неизбежность ответственности, значительно сужается круг ее критиков.

Однако об ответственности невозможно рассуждать не общаясь с самой рациональностью. Основанный на свободе выбора поступок является рациональным именно в силу своей ответственности. Рациональность должна означать оправданность поступка перед лицом ответственности. Когда же человек говорит о свободе, то становится, в некоторой степени, очевидным факт нетождественности понятий «рациональность» и «целесообразная рациональность».

Целесообразная рациональность предполагает определяемость поведения, с точки зрения внешней среды и выбранных заранее целей подчинения, что должно исключать свободу выбора и снимать с действующего субъекта существующую индивидуальную ответственность.

Рассуждая о свободе и при этом не рассматривая идею рациональности, не возможно не обратиться к проблеме критической рациональности. Различие этих понятий становится более очевидным, если речь пойдет, с точки зрения оценки деятельности, с позиции самой рациональности, то есть о цели рациональной деятельности можно судить только по его результату. Успешность результата может быть критерием рациональности как в техническом, так и в нравственном смысле; можно также говорить об адекватности целей и средств, так как подобная рациональность обращена на поиск оптимальных вариантов для реализации заданных целей.

Дело в том, что для оценки деятельности важен не сам результат, а его начало, то есть свободный выбор самого акта деятельности, который осуществляется не вынужденно, а под воздействием вполне конкретных внешних обстоятельств, основанных на некоторых разумных основаниях, то есть с использованием рационального анализа. Таким образом, рациональность присутствует в самом акте свободы как личного выбора. При этом, по мнению В.С. Швырева [3], сама степень свободы выбора определяется тем, насколько глубоко человек ее осознает, то есть речь опять идет о рациональности.

Следует сказать что хотя человеческий выбор и является существенной принадлежностью свободы, а также и основанием ее существования, но это все же не является самой свободой. Дело в том, что выбор может быть сделан и в пользу той же несвободы. В этом случае человек может подчиниться внешней необходимости или стать своеобразным заложником собственных желаний.

В первом варианте, речь идет о конформизме, а во втором - об эгоизме, но ни в коем случае - о свободе. Для самой свободы естественным является акт творчества как преодоления всякого внешнего принуждения: будь то сфера социальной или собственно человеческой природы. Конечно, свобода предполагает и независимость как своеобразную элиминацию внешних ограничений, как преодоление детерминации собственных человеческих решений. Однако, если говорить точно, это будет лишь условие человеческой свободы или опять-таки то, что уже называлось отрицательной свободой. Деятельность вопреки этому не должна быть обязательной, должна быть свободной, творческой. Дело в том, что в этом контексте речь может идти и об анархии и о своеволии, то есть для реализации свободы естественен синтез выбора и естественности, самоопределения и самоограничения рациональности и человеческой воли [4].

Так Е.М. Сергейчик считает, что «понимание деятельности как свободы акцентирует внимание на способности человека выбирать и ставить цели, добиваться их осуществления различными способами, средствами в соответствии с собственными интересами, намерениями, желаниями. Свое высшее проявление свобода находит в творчестве, которое есть создание нового, социально значимого, для чего необходимо выйти за пределы наличных, существующих условий бытия. Имеет ли свобода, границы? Если да, то не противоречит ли это самому пониманию свободы?

С позиций постнеклассической философии человеческая деятельность всегда реализуется в конкретном социокультурном пространстве и времени и потому детерминируется самыми различными факторами и способами» [1, 457].

Движение внутренней человеческой свободы имеет направленность, которая будет противоположной внешнему освобождению человека от существующих конкретных социальных обстоятельств, то есть независимость достигается через расширение границ, устранение тех препятствий, которые не способствуют реализации человеческой воли, а также осуществлению его целей и намерений.

Если степень внешней свободы определяется мерой объективно возможного, то тогда уровень самой внутренней свободы человека связывается со степенью допустимого, то есть в данном случае приемлемого, с точки зрения личной ответственности человека перед самим собой и перед своими внутренними предпосылками.

При этом, если внешняя свобода предполагает своеобразное устранение препятствий, ограничений человеческой деятельности, то обретение свободы связано с определенными внутренними обязательствами независимости человека от внешних обстоятельств и зависимость его от собственных внешних установок.

В подобном становлении синтеза самоуправления и самоограничения и проявляется противоречивая сущность идеи свободы, то есть внешняя свобода бессодержательна. А для того, чтобы получить свое содержание, она должна ограничить себя, то есть с позиции внешней свободы должен быть сделан своеобразный шаг к несвободе, однако, при этом уже не внешний мир, а внутренний духовный мир человека создает некоторые границы, которые как бы определяют сферу внутри допустимого.

То есть речь идет уже не о внешних условиях, которые приводят человеческую волю в деятельность, а о внутренних ограничениях и человеческих желаниях. Таким образом, если для реализации внешней свободы нужно устранить существующие препятствия и выбрать единственные средства, то получение внутренней свободы выдвигает для человека на первый план проблему выбора ценностей и предпочтения - это определенные ценности в качестве приоритетов.

В подобном выборе осуществляется способность личности как бы противопоставить себя не только внешним обстоятельствам, но и некоторым своим внутренним желанием. При этом свободу в подобном варианте можно отличать от несвободы не отсутствием того же акта принуждения, источник этих ограничений - сама человеческая личность - ограничивает себя внутренней ответственностью, сознательно проявляет свою собственную свободу к самоуправлению и самоограничению в соответствии с внутренними установками, ценностями и прогностическими решениями.

Наверно, правильно говорить о свободе как о созданной возможности, на чем базируется творческая деятельность человека в рамках реализации его собственной свободы; если же говорить о подсознании внешней социальной или природной сферы, то это может привести как раз к осознанию своей собственной несвободы в тех ситуациях, когда она не согласуется с самими внутренними установками человека. Деятельность на основе познанной необходимости может привести лишь к независимости или внешней свободе, которая, если представлена сама себе, то имеет тенденцию вырождаться в произвол.

Таким образом, рациональность как постижение социума включает в себя в качестве важнейшего компонента критико-рефлексивную деятельность и, благодаря этому, становится свободной творческой деятельностью.

С другой стороны, мы имеем: перерастание внешней свободы во внутреннюю включает момент рационального осмысления, как бы рационализацию стихийной свободы. Это вообще не обозначает сведение самой свободы к указанному синтезу, то есть свобода не сводится только к рационализации, при этом она даже не основывается на ней и не определяется ею; и является как бы причинностью себя самой, и, как таковая, она не может быть исчерпана рациональностью или сведена к ней.

Как следствие этого, рациональность не обладает какой-то принудительной силой по отношению к свободе. Это соответствие может быть только в рамках позитивного синтеза, кстати, в этом проявляется различие двух путей свободы: с одной стороны - рациональная свобода эгоизма, а с другой - истинность свободы как свободного подчинения себя рациональности высших ценностей, которые происходят посредством воли человеческого разума, который выполняет в этом случае роль определенного посредника между рациональностью и человеческой свободой.

В этой связи отметим, что К. Ясперс, обращаясь к высшим отличительным ценностям, говорит о том, что преодоление дилеммы рациональности и свободы возможно через своеобразное обретение свободной зависимости. В этом случае сама свобода будет совпадать с внутренней существующей необходимостью истинного. При этом, свобода, которая не устремлена изначально к истине, может порождать произвол, а рациональность, ориентированная на выгоду, может иметь место в тех случаях, когда ее сводят к технической рациональности. Правда, в обеих этих ситуациях происходит отказ от истины как своеобразной основы рациональности и свободы. Естественное стремление к истине понимается здесь в том смысле, что речь идет о стремлении познания человеком высших ценностей, которые связаны с обеспечением смысла человеческой жизни, человеческого существования.

Контрольные вопросы

1. Как соотносятся рациональность и свобода в постнеклассическом мире?

2. Дайте сравнительную характеристику негативной и позитивной свободы.

3. Можно ли говорить о противостоянии рациональности свободе?

4. Что означает понимание деятельности как свободы?

5. Раскройте содержание понятий «свобода внутренняя» и «свобода внешняя».

6. Каково значение критико-рефлексивной деятельности становления свободы?

7. Как соотносятся свобода и истина?

Рекомендуемая литература

1. Сергейчик Е.М. Философия истории. СПб., 2002. 520 с.

2. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. 527 с.

3. Швырев В.С. Рациональность как ценность культуры. М., 2003. 160 с.

4. Богомолов А.С. Диалектика и рациональность // Вопросы философии. 1978. № 7.

С. 101-111.