5. Социально-экономическая история в системе постнеклассической рациональности

5.1. Постнеклассическое понимание философии истории

5.1.1. Становление постнеклассической

парадигмы исторического познания

В рамках рассмотрения проблемы, связанной с исследованием различных подходов к философии истории, возникает целый ряд аспектов, которые, в конечном счете, создают достаточно широкую палитру мнений, но не претендуют на расстановку приоритетных акцентов, связанную со своеобразием понимания соотношения философии и истории в рамках постнеклассической науки. Во второй половине XX века начал складываться новый тип постнеклассической рациональности, который, подчеркивая историчность самого разума, акцентирует внимание на процессах коммуникации, осуществляемой в определенном социокультурном пространстве и времени и детерминируемой исторически конкретными системами ценностей. Время возникновения новой парадигмы, ее границы, очерченные теми или иными философскими концепциями, школами, течениями, установить столь же трудно, как и в случае неклассической рациональности. Истоки нового типа философствования видят во взглядах М. Хайдеггера, К. Ясперса, Э. Гуссерля, Ч. Пирса, У. Джеймса, Л. Витген-штейна и других представителей неклассического рационализма, что свидетельствует о значимости некоторых методологических принципов, не утративших своего значения и в наши дни [1].

Социально-философская проблематика непосредственно связана с проблемой значения и смысла истории не только потому, что определяет решение той или иной философской проблемы, и не в той связи, что речь идет об адекватном уровне классического мышления, по отношению к которому исследуется степень самосознания или осознания обществом конкретного этапа своего развития. Можно высказать предположение, что определенные размышления, касающиеся смысла истории, составляют ту мировоззренческую основу, на которую как бы налагается определенное множество вопросительных и утвердительных высказываний относительно проблем аналитической философии и истории. Своеобразное видение содержательной стороны исторической проблематики может быть различно в зависимости от того, в каком именно спектре рассматривается сама человеческая история, например, как последовательность взаимной дополнительности и автономности различных ипостасей целостной человеческой истории, которая фактически проявляется в рамках особенностей восхождения теоретического философско-исторического мышления от абстрактного к конкретному. Вопрос о результатах подобного восхождения и их инструментально-прагматической значимости стоит несколько в стороне, поскольку речь идет в большей степени об эффективности тех или иных социальных технологий, которые имеют свое значение в условиях социально-исторической практики деятельностного субъекта по отношению к реальности. Осевой проблемой для ведущих философских направлений становится проблема соотношения рационального и исторического. История уже не мыслится как неположенный, предопределенный человеку процесс, или как поток индивидуально-психологизированного сознания, иррационального в своей основе. Она есть способ существования всех феноменов и процессов мира, в том числе и разума, всякий раз выступающего в конкретно-исторических формах, которые являются результатом деятельности человека. Поиски смысла истории осуществляются на пути выяснения соотношения индивидуального и всеобщего, субъективного и объективного, стабильного и динамичного, традиционного и инновационного и т.д. Центром этих пересечений становится человек, для которого история является фундаментальным способом его существования. В результате сама история приобретает антропологическое измерение, ибо поиски человеком ее смысла совпадают с поисками им смысла своей жизни.

Следует обратить внимание на подход к объяснению социальной реальности и, соответственно, ее исторических ипостасей, заключающихся в закономерной смене одних другими, которые базируются на осознании собственности человеческого бытия, его своеобразной дискретности, когда одно событие отделено от другого своего рода паузами. Речь идет о том, что в данном случае не происходит обращения к тому, что именно меняется и что именно происходит в процессе выхода на проблему субъективной обращенности к факту, имеющему место в социальной реальности. Эта проблема в отношении самой природы социально-исторического события и соответственно природы исторического факта, отображающего сущность содержания происходящего, его переосмысления в современном контексте, не теряет своей актуальности, поскольку получает пространственно-временные координаты самого бытия в истории.

Так, К.В. Хвостова и В.К. Финн отмечают, что «наше представление об познании, которое мы определяем как комплексное, междисциплинарное, ближе всего к современным так называемым холистским (целостным) концепциям. В пределах таких концепций общество рассматривается как взаимосвязь событий и ситуаций. И более или менее устраняются крайности, с одной стороны, индивидуалистского подхода, представители которого рассматривали историческое прошлое, равно как и современность, как временную связь неповторимых событий, и, с другой стороны - структуралистского, в основе которого лежит мнение, согласно которому общество представляет собой слабо интегрированную структуру факторов, позволяющих вычленить относительно устойчивые взаимосвязи» [2, 13].

Атрибутивная концепция исторического процесса предполагает, что этот процесс не есть нечто существующее отдельно от субъектов его деятельности. Сама история, состоящая из структурированных событий разного масштаба, с точки зрения и времени, и пространства содержательно организуется как интегральная характеристика результатов действий исторических субъектов, различается не столько степенью и масштабом участия субъектов в сотворении истории, сколько степенью их ответственности, осознанием своей определенной роли в сотворении непосредственного социального бытия; своеобразие, имеющееся в каждую историческую эпоху, или так называемый момент истории отличается комбинацией действующих и не действующих субъектов социально-исторического процесса. Определяется тот особый стиль исторического развития, который проявляется в типичном для каждой эпохи образе жизни и образе мышления. В этом контексте сторонники атрибутивной концепции говорят о смысловой особенности исторического развития, которого не существует в рамках некоторого инвариантного целого, но которое определенным образом проектируется, исходя из особенностей повседневности, и в итоге позволяет учитывать ценности настоящего и цели будущего.

Проблемы социокультурной обусловленности научного знания развивают и представители «исторической школы» в науке - Н.Р. Хэнсон, Т. Кун, П. Фейерабенд, С. Тулмин, И. Лакатош, Э. Дж. Агацци, которые пришли к выводам о динамичном, но в то же время целостном характере научного знания; о плюрализме научных теорий, не только связанных узами преемственности, но и являющихся несопоставимыми и несоизмеримыми - о необходимости отказа от поисков объективной истины и замены их решением актуальных задач, или в иной сфере исследования.

Социально-философский анализ исторического процесса с позиции постнеклассической рациональности учитывает целый ряд факторов, например, факторы идеальные, связанные со знаниями того или иного человека или выдающихся личностей; природные, связанные с географической средой и биологией человека и так называемые искусственные, которые в большей степени определяются способом производства и имеющимися технологиями. Сам метод осмысления исторического процесса устанавливает способность человека развиваться в рамках пространства и времени по тем законам, которые обусловлены человеческой историей. Схематически такой исторический процесс представляется восходящей линией, ведущей в «царство свободы». Тогда история представляется не как нечто случайное, а как строго детерминированный процесс, который тесно связан с цивилизационным подходом к историческому процессу, позволяющему рассматривать переходы от одной фазы к другой. Обращаясь к самому смыслу истории, следует сказать о том, что возникает своеобразная необходимость наличия конституэнтного фактора в истории. В этой связи, рассматривая проблему исторического развития с точки зрения рациональности, можно отметить, что существующее в истории представляется через должное, а возможное выступает своеобразным коррелятом того же сущего и того же должного. В итоге проблема настоящего времени может рассматриваться в терминах прошлого времени и возможного, то есть с выходом на будущее, вследствие чего само сущее в принципе будет обладать и не обладать истинным бытием. Подобное противоречие встречается при конструировании различных моделей исторического процесса, и оно действительно отражает тенденции, которые характерны для современной постнеклассической науки. Познание смысла истории становится возможным на основе классического гносеологического принципа тождества логического и исторического. Рационалистический дискурс состоит в выяснении причин исторического факта, его сущности, его связей с другими явлениями и закономерностями, в определении тенденций развития и т.д. В рамках постнеклассической науки исследование системной модели исторического процесса осложнено комплексным характером человеческой деятельности такого рода, неоднозначностью оценок ее содержания, структуры и функций, относительностью границ между предметом и объектом, соотношением целей и средств, материальных и духовных аспектов. Содержание творчества не исчерпывается объяснением какой-то одной из сторон духовно-практической деятельности, а объединяет их таким образом, что сущность творческого явления предстает в качестве феномена целеполагающего творческого замысла [2].

В этом контексте серьезное внимание следует уделить позиции Ф. Броделя, который обозначил несколько достаточно серьезных проблем, относящихся не только к исторической науке, к историческому исследованию в целом, но и непосредственно к анализу исторического времени. С методологических позиций Ф. Бродель критикует преобладающую среди исследователей практику сосредоточения своих усилий на фиксации краткосрочных действий или событий, которые он называет «событийной историей». Для Ф. Броделя сфера «мелких подробностей» составляет основной объем традиционной истории, то есть почти всегда политической истории, которая, однако, только часть, причем малая часть, исторической реальности. «Историческая наука, - замечает Ф. Бродель, - испытывает определенный ужас перед массой незначительных событий. И не без оснований: кратковременная - наиболее капризна, наиболее обманчива из всех форм длительности» [3, 116].

Хронологическому времени Ф. Бродель противопоставляет длительность, с которой он связывает понятие структуры исторического времени; под структурой исследования социальных явлений обычно понимают организацию, порядок, систему достаточно устойчивых отношений между исторической реальностью и массами; для ученых подобная структура - это своеобразная сфера социальных явлений, прежде всего она историческая реальность, устойчивая и медленно изменяющаяся во времени. Все структуры являются и опорой, и препятствием исторического движения [3].

Вместо времени, которое существует «только тут», Ф. Бродель устанавливает множественность форм исторического времени, форм творческого времени, которые созданы помогать человеку творить историческую реальность и вместе с тем существуют как сдерживающий фактор, ограничивающий социальные действия. Однако, установив пределы и ошибочность событийной истории, Ф. Бродель тут же добавляет, что не только философы и историки впадают в эту ошибку: «но если быть справедливым, то необходимо признать, в этой чистой описательности виновна не одна только история, все общественные науки склонны попадаться в эту ловушку» [3, 118]. Представляется, что в этом отношении историческая наука имеет не больше достоинств, чем идеографическая история. По мнению Ф. Броделя, во-первых, существует множество типов исторического времени, переплетенных между собой, важность которых обусловлена своего рода спецификой длительности, и поэтому, во-вторых, эфимерные и микроскопические события, неоднозначное понятие бесконечно вечной темпоральной реальности не могут быть объектами адекватного интеллектуального анализа. Напротив, если исследователь желает достичь значимого и содержательного понимания социума, ему нужно опираться на то, что следует назвать не исключенным «средним» во времени, но единично-всеобще одновременным. Ф. Бродель рассматривает традиционную историю как предпочтение времени, именно традиционного времени, над длительностью и стремится дать приоритет «большей длительности» в качестве ключевого теоретико-познавательного инструмента в исторической науке. В этой связи следует отметить, что традиционную физику как предпочтение длительности над временем рассматривает И.Пригожин и стремиться установить «стрелу времени» в качестве ключевого теоретико-познавательного инструмента классической науки [4]. Но Ф. Бродель имеет в виду и то, что процесс теоретизирования в рамках истории никогда не заканчивается, так как наше знание, каким бы оно ни казалось адекватным, по большому счету - преходящее: оно связано с историческими ситуациями и условиями. По мнению Ф. Броделя, существует множество форм исторического времени; только для очень больших длительностей можно утверждать действительно универсальные законы; такого рода историческая наука предполагает, как и ньютоновская механика, что состояние равновесия имеет место везде. Существует, однако, очень важное различие между рассуждениями Ф. Броделя и И.Пригожина, различие между их отправными точками. Ф. Броделю приходилось бороться с господствующим положением физики, которое игнорировало ситуации неравновесия и следствия уникальности начальной ситуации, то есть времени. Поэтому Ф. Бродель говорил о значении «стрелы времени». Но так же, как Ф. Бродель не хотел выходить из накопленной ситуации «событийной истории», так и И. Пригожин не стремился отказаться от обратимости самого времени для того, чтобы не попасть в достаточно неоднозначную ситуацию невозможности объясненить понятие «порядок» в рамках исторического времени.

Будучи воплощенной в историю, человеческая культура формирует контекст бытия, проявляющийся во времени и как время, то есть время является определяющим фактором, формирующим человеческое бытие в истории. История воплощает в себе движение человеческого бытия, преодоление статичной традиции, перманентную трансформацию, в соответствии с которой изменяются представления человека, его язык и культура. Именно универсальность определяет меру этой трансформации, положение между приближением к онтологическому смыслу человеческого существа и темпоральным континуумом. Например, К. Ясперс в своем известном труде «Смысл и назначение истории» при обосновании предложенной им схемы исторического развития постулирует наличие тайны как определяющей реальности контекста познания. «Первое становление человека - глубочайшая тайна, до сих пор совершенно нам недоступная, непонятная. Такие обороты речи, как «постепенно», «переход», лишь маскируют ее» [5, 62].

Понятие универсализации, таким образом, воплощает в себе некий динамический и доступный исследователю параметр проблемы, позволяющий эмпирически определить контекст ее присутствия. Универсализация является своеобразной целевой причиной исторического движения; каждая историческая эпоха воплощает в себе определенную грань целевой причины, лишь определенный ракурс приближения к своеобразному единству и совершенству. Кроме того, осознание собственной ограниченности перед определяющими онтологическими факторами способствует размыканию сознания, которое, в свою очередь, позволяет воспринимать человека и реальность в многомерном спектре действительности, а следовательно, позволяет развить собственные познавательные способности. В этом смысле К. Ясперс справедливо замечает: «К тому же нам не известен даже окончательный, удовлетворительный ответ на вопрос: что такое человек? Исчерпывающий ответ на него мы дать не можем. Мы, собственно говоря, не знаем, что такое человек, и это также относится к сущности нашего человеческого бытия» [5, 62].

Движение истории чем-то напоминает калейдоскоп, в котором снова и снова изменяется конфигурация сфер человеческой культуры. Об этом в свое время писал А. Шопенгауэр и именно эту динамику культурного бытия человечества можно зафиксировать посредством таких фундаментальных понятий, как историческое время, творческий процесс, - понятий воплощающих в себе не случайность и даже не фатальность исторического движения. Любой культурный феномен является результатом исторического процесса, его конструированием в определенном историческом пространстве как адекватного или неадекватного элемента этого пространства. Дисгармонический характер культурного феномена означает его деструктивное влияние на исторический процесс определенной исторической эпохи, которая провоцирует начало или продолжение ее трансформации. Однако эта неадекватность является проявлением тенденции всеобщей универсализации исторического бытия. Таким образом, можно выделить два основных смысловых вектора понятия исторической универсализации:

- всеобщий, который определяет движение историко-культурного бытия и является неким историческим параметром;

- конкретно-исторический, который определяет степень соответствия культурного феномена конкретному историческому контексту.

Контрольные вопросы

1. Каковы истоки постнеклассической парадигмы философии истории?

2. Как осуществлялись поиски смысла истории?

3. В чем проявляется специфика холистской концепции исторического познания?

4. Как Вы понимаете атрибутивную концепцию исторического процесса?

5. Каковы особенности исследования исторического процесса в постнеклассическом дискурсе?

6. В чем смысл понятия исторической структуры по Броделю?

7. В чем смысл понятия исторической универсализации?

Использованная литература

1. Сергейчик Е.М. Философия истории. СПб., 2002. 520 с.

2. Хвостова К.В., Финн В.К. Проблемы исторического познания. М., 1997.

3. Бродель Ф. История и общественные науки: историческая длительность // Философия и методология истории. М., 1977. С. 115-130.

4. Пригожин И. Переоткрытие времени // Вопросы философии. 1989. № 8.

5. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. 527 с.