Глава V. О СОВЕСТИ

Однажды, во время наших гражданских войн, я, путешествуя вместе с моим

братом, сиром де Ла Брусе, встретился с одним почтенным дворянином. Он был

приверженцем противной нам партии, но я этого не знал, так как он

подделывался под нашу. Хуже всего в этих войнах то, что карты в них до того

перемешаны, что нет никакой определенной приметы, по которой можно было бы

признать своего врага: он не отличается ни по языку, ни по внешнему виду, он

дышит тем же воздухом, что и мы, вырос среди тех же законов и обычаев, так

что трудно не ошибиться, не попасть впросак. Это заставляло меня самого

опасаться, как бы мне не встретиться с нашим же отрядом в таких местах, где

меня не знают и где мне пришлось бы назвать себя или натолкнуться на

что-нибудь еще худшее, как это уже однажды со мной случилось. А именно, при

одном их таких недоразумений я потерял своих лошадей и несколько людей, в

том числе моего пажа, итальянского дворянина, которого я заботливо

воспитывал и который погиб в расцвете своих отроческих лет, не успев

оправдать больших надежд, которые он подавал. Но тот дворянин, с которым мы

на сей раз встретились, имел такой растерянный вид и так пугался при каждом

появлении конных солдат или когда мы проезжали через города, стоявшие за

короля, что под конец я догадался: то были муки его неспокойной совести.

Этому бедняге казалось, что сквозь его маску и куртку для верховой езды

можно прочесть тайные замыслы, которые он таил в душе. Вот какие

удивительные вещи способна проделывать с нами совесть! Она заставляет нас

изменять себе, предавать себя и самому же себе вредить. Даже когда нет

свидетеля, она выдает нас против нашей воли -

Occultum quatiens animo tortore flagellum.

{Душа, как палач, терзает их скрытым бичеванием [1] (лат. ).}

Всем, вплоть до малых детей, известен следующий рассказ. Финикиец

Бессий, которого упрекали в том, что он без причины разорил воробьиное

гнездо и убил воробьев, оправдывался тем, что эти птички без умолку зря

обвиняли его в убийстве отца. До этого мгновения никто ничего не знал об

этом отцеубийстве, оно оставалось тайной, но мстящие фурии человеческой

совести заставили раскрыть эту тайну именно того, кто должен был понести за

нее наказание [2].

Гесиод, в отличие от Платона, заявлявшего, что наказание следует по

пятам за преступлением, утверждал, что наказание совершается вместе с

преступлением, в тот же миг [3]. Кто ждет наказания, несет его, а тот, кто

его заслужил, ожидает его. Содеянное зло порождает терзания --

Malum consilium pessimum, -

{Дурной совет более всего вредит советчику [4] (лат. ).}

подобно тому как пчела, жаля и причиняя боль другому, причиняет себе

еще большее зло, ибо теряет жало и погибает:

vitasque in vulnere ponunt.

{И свою жизнь они оставляют в ране [, которую нанесли] [5] (лат. )}

Шпанская муха носит в себе какое-то вещество, которое служит

противоядием против ее собственного яда. Сходным образом одновременно с

наслаждением, получаемым от порока, совесть начинает испытывать

противоположное чувство, которое и во сне и наяву терзает нас мучительными

видениями:

Quippe ubi se multi, per somnia saepe loquentes

Aut morbo delirantes, protraxe ferantur

Et celata diu in medium peccata dedisse.

{Ибо многие выдавали себя, говоря во сне или в бреду во время болезни,

и разоблачали злодеяния, долго остававшиеся скрытыми [6] (лат. ).}

Аполлодору привиделось во сне, будто скифы сдирают с него кожу и варят

его в котле, а сердце его при этом приговаривает: "это я причина всех этих

зол" [7]. Эпикур говорил, что злодеям нигде нельзя укрыться, так как они не

могут уйти от собственной совести [8].

... prima est haec ultio, quod se

ludice nemo nocens absolvitur.

{Первое наказание для виновного заключается в том, что он не может

оправдаться перед собственным судом [9] (лат. ).}

Совесть может преисполнять нас страхом, так же как может преисполнять

уверенностью и душевным спокойствием. О себе я могу сказать, что во многих

случаях я шел гораздо более твердым шагом, ибо ощущал тайное согласие со

своей волей и сознавал чистоту моих помыслов:

Conscia mens ut cuique sua est, ita concipit intra

Pectora pro facto spemque metumque suo.

{Наши действия порождают в нас надежды или страх в зависимости от наших

побуждений [10] (лат. ).}

Такого рода примеров тысячи, я ограничусь, однако, только тремя,

касающимися одного и того же лица.

Когда Сципиона [11] однажды обвинили пред лицом римского народа в

важном преступлении, он вместо того, чтобы оправдываться перед своими

судьями или заискивать перед ними, сказал им: "Очень вам это к лицу -

затевать суд и требовать головы человека, благодаря которому вы наделены

властью судить весь мир". Другой раз в ответ на обвинения, которые бросил

ему в лицо один народный трибун, он вместо того, чтобы защищаться, сказал,

обращаясь к своим согражданам: "Давайте пойдем и воздадим хвалу богам за

победу, которую они мне даровали над карфагенянами в такой же день, как

сегодня", и когда он двинулся по направлению к храму, вся толпа, и в том

числе его обвинитель, последовали за ним [12]. Когда Петилий [13], по

наущению Катона, потребовал у Сципиона дать отчет в деньгах, потраченных во

время войны против Антиоха, Сципион, явившись по этому поводу в сенат, вынул

принесенную им под платьем книгу записей и заявил, что в ней содержится

полный отчет всех приходов его и расходов; но когда ему предложили

предъявить эту книгу для проверки, он наотрез отказался сделать это, заявив,

что не желает подвергать себя такому позору, и собственноручно, перед лицом

сенаторов, разорвал книгу в клочья. Я не думаю, чтобы человек с нечистой

совестью мог изобразить подобную уверенность. Тит Ливии говорит [14], что

Сципион обладал от природы благородным сердцем, всегда устремленным к

слишком высоким целям, чтобы он мог быть преступником или унизиться до того,

чтобы защищать свою невиновность.

Изобретение пыток - опасное изобретение, и мне сдается, что это скорее

испытание терпения, чем испытание истины. Утаивает правду и тот, кто в

состоянии их вынести, и тот, кто в состоянии сделать это. Действительно,

почему боль заставит меня скорее признать то, что есть, чем то, чего нет? И,

наоборот, если человек, не совершавший того, в чем его обвиняют, достаточно

терпелив, чтобы вынести эти мучения, то почему человек, совершивший это

дело, не будет столько же терпелив, зная, что его ждет такая щедрая награда,

как жизнь. Я думаю, что это изобретение в основе своей покоится на сознании

нашей совести. Ведь виновному кажется, что совесть помогает пытке, понуждая

его признать свою вину, и что она делает его более слабым, невинному же она

придает силы переносить пытку. Однако, говоря по правде, пытка - весьма

ненадежное и опасное средство.

Чего только не наговорит человек на себя, чего он только не сделает,

лишь бы избежать этих ужасных мук?

Etiam innocentes coget mentiri dolor.

{Беда заставляет лгать даже невинных [15] (лат. ).}

Вот почему бывает, что тот, кого судья пытал, чтобы не погубить

невинного, погибает и невинным и замученным пыткой. Сотни тысяч людей

возводили на себя ложные обвинения. К числу их я отношу и Филоту [16],

принимая во внимание условия суда, устроенного над ним Александром, и то,

как его пытали.

И тем не менее говорят, что это наименьшее из зол, изобретенных

человеческой слабостью! Я, однако, нахожу пытку средством крайне

бесчеловечным и совершенно бесполезным. Многие народы, менее варварские в

этом отношении, чем греки и римляне, называющие их варварами, считают

отвратительной жестокостью терзать и мучить человека, в преступлении

которого вы еще не уверены. Чем он ответственен за ваше незнание? Разве это

справедливо, что вы, не желая убивать его без основания, заставляете его

испытывать то, что хуже смерти? Чтобы хорошенько вникнуть в это, заметьте

только, как часто бывает, что испытуемый предпочитает лучше умереть без

всяких оснований, лишь бы только не подвергаться этому испытанию, которое

хуже казни и нередко своей жестокостью приводит к смерти, предвосхищая

казнь. Не помню, откуда я взял этот рассказ [17], но он дает точное

представление о совестливости нашего правосудия. Некая крестьянка обвинила

перед полководцем и главным судьей армии одного солдата в том, что он отнял

у ее маленьких детей ту малость вареного мяса, которая оставалась у нее для

их пропитания, ибо эта армия разграбила все деревни кругом. И действительно,

нигде не осталось ни зернышка. Полководец приказал женщине сначала

хорошенько обдумать свои слова, ибо она должна будет отвечать за них, если

окажется, что это ложное обвинение. Но так как женщина твердо стояла на

своем, то он приказал распороть солдату живот, чтобы удостовериться в

истине. И тогда убедились, что женщина сказала правду. Поучительное

наказание!