1.1 СМЕРТЬ И ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ

Он [ зовущийся смертью - пожелал]: "Пусть я стану 
воплощенным" - и сотворил разум... Все, что он произвел, 
он решил пожрать. Поистине, он поедает все, поэтому 
природа смерти - адити.
Брихадараньяка Упанишада, Вторая Брахмана (15)

Обратимся непосредственно к самим мифологическим текстам, повествующим о появлении смерти. В наиболее доступной для рационального осмысления форме представлены некоторые космогонические сюжеты, тем не менее, весьма архаичного происхождения, среди которых важнейшее место (в смысле их широкой распространенности) занимают мифы, где необходимость совершения акта жертвоприношения предопределяет явление смерти. Но какой смысл имеет тогда жертвоприношение, приводящее к появлению смерти в мире и на чем основывается в таком случае апология смерти? Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо здесь привести некоторые варианты на тему сюжета жертвоприношение смерть, которые будут изложены в виде оригинальных текстов мифа, дабы можно было попытаться увидеть следствие вышеуказанных причин.

Один из наиболее древних сюжетов, в котором отразилось событие подобного жертвоприношения, был зафиксирован за несколько тысячелетий до нашей эры в Ригведе, древнеиндийском сборнике священных гимнов. Это знаменитый гимн Пурушасукта, который рассказывает о принесении в жертву Пу`руши, первозданного человека, отождествляемого часто с изначальным богом - демиургом Праджа`пати:

"Когда боги предприняли жертвоприношение 
С  Пурушей  в качестве жертвы, 
Весна была его жертвенным маслом, 
Лето - дровами, осень - жертвой.        
Его в качестве жертвы кропили на жертвенной соломе,
Пурушу, рожденного вначале.
Его принесли в жертву боги, 
Садхья и риши.
Из этой жертвы, полностью принесенной, 
Было собрано расплавленное жертвенное масло.
Из него он сделал животных, живущих в воздухе,
В лесу и в деревне.
Из этой жертвы, полностью принесенной,
Гимны и напевы родились;
Метры родились из нее,
Ритуальная формула из нее родилась.
Из нее кони родились 
И те (животные), у которых два ряда зубов;
Быки родились из нее,
Из нее родились козы и овцы.
Когда Пурушу расчленили, 
На сколько частей разделили его?
Что его рот, что руки, 
Что бедра, что ноги называется?
Его рот стал брахманом, 
Его руки сделались раджанья,
Его бедра (стали) вайшья,
Из ног  родился  шудра.
Луна из (его) духа рождена, 
Из глаз солнце родилось, 
Из уст - Индра и Агни, 
Из дыханья родился ветер.
Из пупа возникло воздушное пространство,
Из головы развилось небо,
Из ног - земля, стороны света - из уха.
Так они устроили миры. 
У него было семь поленьев ограды костра, 
Трижды семь поленьев - для сожжения было сделано, 
Когда боги, совершая жертвоприношение,
Привязали Пурушу, как (жертвенное) животное.
Жертвою боги пожертвовали жертве.
Таковы были первые формы (жертвоприношения).
Эти же могущества последовали на небо,
Где находятся прежние боги - садхья (X, 90, 6 - 16)" [1].  

Вначале возникает вопрос: кто такой Пуруша, из чего и как он появился? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо вспомнить иной, космогонический миф о появлении первого существа, изначального Бога - творца Вселенной. Каким образом произошло это событие, было рассказано великим Ману нескольким риши, пришедшим к нему с вопросами:

"Он [2], обладающий неизмеримым могуществом, так спрошенный теми, обладающими великой душой, должным образом почтив всех тех великих риши, ответил так: "Да будет выслушано!

Этот [мир] неведомый, неопределимый, недоступный для разума, непознаваемый, как бы совершенно погруженный в сон, был тьмой.

Тогда божественный Самосущий невидимый, [но] делающий все это - великие элементы и прочие - видимым, проявляющий энергию, появился, рассеивая тьму.

Тот, кто постижим только умом, неосязаемый, невидимый, вечный, заключающий в себе все живые существа, удивительный (acintya), проявился сам [по собственной воле].

Вознамерившись произвести из своего тела различные существа, он вначале сотворил воды и в них испустил свое семя.

Оно стало золотым яйцом, по блеску равным солнцу; в нем он сам родился [как] Брахма, прародитель всего мира.

Воды называются нара, ибо воды - действительное порождение Нары; они - местопребывание его, поэтому он именуется Нараяной.

Из этой [перво]причины, невидимой, вечной, образующей реальное и нереальное, возник [дух] Пуруша, который в мире прославляется [под именем] Брахмы"" [3].

В этом мифологическом тексте следует различать: 1) Мировую душу Вселенной (Высочайшую душу - paramatman), которая пребывает в абсолютном покое, не имеет видимой формы и личной истории, Самосущее, лишенное любых качеств и атрибутов, называемое nirguna-brahman [4] и 2) окачествленного (сагуна) личного творца Вселенной - Брахму или иначе господа Бога. Первый, имманентный по отношению к миру и личностному демиургу, существует вечно и определяется только апофатически, второй появляется во времени из золотого яйца (hiranya-garbha) и имеет ярко выраженные временные и слабо выраженные пространственные атрибуты. Бог - творец феноменального мира Брахма рождается однажды и однажды умирает, так начинается и завершается космический цикл [5]. Когда заканчивается последняя кальпа, все сотворенное возвращается к своему истоку и растворяется в ниргуна - брахмане (Мировой душе). Так наступает pralaya [6], или непроявленное состояние реальности. Затем, возникает новый Брахма, творящий мир и начинающий новую кальпу и т. д. Итак, если брахман находится за пределами циклических превращений, то Брахма ограничен ими. Бог Брахма, творец нашего мира - смертен. Смертен в своей проявленной форме, но бессмертен в своей вечной непроявленной сущности брахмана, Мировой души. Одно является частью другого, а по сути своей одним и тем же. "Тат твам аси (ты еси то)" - было сказано Уддалакой Арунеей.

Теперь собственно о Пуруше. Из вышеприведенного фрагмента текста Манавадхармашастры становится вполне очевидным, что Пуруша, прославляемый в мире под именем Брахмы, есть тот же самый Брахма [7], которого так же называли Праджапати ("Владыка людей"), последний же "часто отождествлялся с Брахмой. Праджапати мыслился как первозданный человек (purusa), который существовал еще до сотворения Вселенной. Этот человек был принесен в жертву, повидимому, самому себе, богами, которые, очевидно, были его детьми. Из тела божественной жертвы была создана Вселенная". Так увидел это событие Артур Бэшем и далее указал следующее: ""Гимн о первозданном человеке", в котором описывается эта изначальная космическая жертва, изобилует непонятными местами, однако в целом его смысл совершенно ясен" [8]. В чем же заключается тогда этот смысл? Как и кем он раскрывается? Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо вернуться к описанию случившегося во время Оно события. В данном случае мы имеем дело не с простым описанием, а со знанием о событии, событии жертвоприношения. Это знание о сакральном событии, в котором принимали участие только знающие подлинный смысл совершаемого. Эти знающие принимают непосредственное участие в самом событии Знания. Кто же тогда является этими знающими? Это сам Пуруша и его дети: боги, садхья и риши. Так происходит событие Знания. Далее, уже появляется знание о знании события Знания. И это последнее знание - наше знание.

Но вернемся к Знанию знающих. "Когда было предпринято жертвоприношение с Пурушей в качестве жертвы...". ПурушаПраджапати - отец богов. Когда были они, еще не было Вселенной. Вселенная, уже в данном тексте, представляемая в качестве пространственновременных атрибутов (весна, лето, животные, небо и т. д.), появляется как результат жертвоприношения Пуруши. Жертвоприношение, понимаемое как сакральное убийство, является необходимым и одним из основных космогонических актов: "Образ Пуруши прочно вошел в позднейшие религиознофилософские системы. Он окончательно утратил при этом какиелибо антропоморфные черты, превратившись в абстрактный символ первоначальной субстанции. Важное значение он приобрел в школе санкхья. Идея "космического жертвоприношения" тоже намного пережила ведийское время. Не только в период упанишад, но и в эпоху индуизма жертвоприношению по сравнению с остальными сакральными действиями отводится особое место, его непосредственно связывают с процессом миротворения" [9]. О необходимости жертвоприношения знают боги и сам Пуруша. Они знают, что Великий Дух должен умереть. Только через свою смерть, добровольное самопожертвование, ПурушаПраджапати создает все многообразие феноменального мира. Но он переживает собственную смерть и расчленение:

"Из этой жертвы, полностью принесенной, 
было собрано расплавленное жертвенное масло.
Из него он сделал животных, живущих в воздухе,
В лесу и в деревне".

В данном фрагменте текста "он" - и есть сам творец мира и богов, жертвующий собой Пуруша. Из первозданного хаоса пралайи, через принесение себя в жертву, демиург создает упорядоченную Вселенную. Но кому же надо принести такую жертву, порождающую феноменальный мир и первый архетип смерти в этом мире, кто принимает такую жертву? Ответ в тексте совершенно недвусмыслен: жертва жертвуется жертве (жертва умирает чтобы родиться в творениях), Пуруша принимает в качестве жертвы самого себя:

"Жертвою боги пожертвовали жертве. 
Таковы были первые формы (жертвоприношения)".

Таким образом, через первое жертвоприношение в мир приходит смерть, которая становится архетипической для всех последующих смертей. Здесь смерть являет собой порог для входа в мир и ухода из мира и возвращения к своему Истоку. Поэтому, в данном контексте явление смерти не репрезентируется трагическими переживаниями, ведь, как известно, atman не умирает:

"Небытие не причастно бытию, бытие небытию не причастно;
Граница  того и другого ясна для постигших Правду.
Неуничтожимо То, чем этот мир распростерт; постигни:
Непреходящее уничтожимым сделать никто не может.
Эти тела преходящи; именуется вечным носитель тела,
Непреходящим, неисследимым; итак, сражайся, Бхарата!
Кто думает, что Он убивает или кто полагает, что убить Его можно,
Оба они не знают: не убивает Он сам и не бывает убитым.
Он никогда не рождается, не умирает, не возникая, Он никогда не возникнет;
Нерожденный, постоянный, вечный. Он, древний, не умирает, когда убито тело.
Кто неуничтожимого, нерожденного, непреходящего, вечного знает,
Как может такой человек убивать или заставить убить коголибо,  Партха?
Как обветшавшие сбросив одежды, новые муж надевает, иные 
Так обветшавшие сбросив тела, в новые входит, иные, носитель тела" [10].

О вечности атмана знают только знающие смысл события смерти. Остальные довольствуются знанием о знании события Знания. Знание о Знании лишено непосредственно переживания события, оно создает аберрацию восприятия действительности и, зачастую, окрашивается трагическим мироощущением. Постепенно создается картина онтологического пессимизма, где смерть становится главным устрашающим моментом. И чтобы выйти за его пределы, необходимо войти в новое событие Знания, или вернее, повторить имевший место быть архетипический сюжет совершенного некогда события абсолютного Знания. Таков путь Будды, когда он не может, как риши, вопрошающие Ману, довольствоваться нахождением за рамками обрамленных рассказчиками повествований услышанного (cruti). Будда совершает событие Знания, или точнее, возвращается к нему. Но его путь, по сути своей, не что иное, как повторение сюжета "Пурушасукты", правда с вектором, направленным в обратную сторону, где происходит преодоление иллюзорного трагизма смерти. Так, в "Праджняпарамитахридаясутре" говорится: "Нет неведения, нет прекращения неведения, нет старости и смерти, нет прекращения старости и смерти" [11]. В парадоксальном апофатизме строк Сутры Сердца отразился глубочайший опыт пережившего событие Знания.

В целом, в контексте "Пурушасукты" первое событие жертвоприношениясмерти нисколько не репрезентировано в качестве зла, но, наоборот, в своем генезисе имеет креативноконструктивную значимость, разумеется, только в пределах феноменального мира. Более того, как отмечает известный исследователь индийской мифологии Венди О'Флайерти, некоторые поздние мифы излагают такие сюжеты, в которых зло появилось единственно изза того, что во времена первых людей не было смерти [12].

В мифологических повествованиях многих народов присутствуют подобные сказанию о Пуруше вариации на тему сюжета происхождения Вселенной из тела первоначального существа, принесенного в жертву и ставшего первым из умерших motu proprio [13].

Аналогичными по смыслу и ритуальному значению мифу о Пуруше предстают скандинавская версия, которая содержится в "Младшей Эдде" [14], древнеславянские сказания о Роде из "Песен птицы Гамаюн" [15] и "Голубиной книги" [16], восходящие, по всей видимости, к общему индоевропейскому мифу о творении мира из тела человека и китайский миф о первочеловеке - великане Паньгу, принесенного в жертву богами [17]. В качестве интересной параллели выступает знаменитая версия креативного сражения между персонифицированными силами порядка и хаоса, изложенная в древнемесопотамском эпосе творения - "Энума элиш", в котором рассказывается о том, как Мардук, верховный бог вавилонян, победив Тиамат, существо женского пола, олицетворяющее собой хтоническое начало, творит из частей ее поверженного тела упорядоченную Вселенную:

"Усмирился Владыка, оглядел ее тело.
Рассек ее тело, хитроумное создал.
Разрубил пополам ее, словно ракушку.
Взял половину - покрыл ею небо.
Сделал запоры, поставил стражей… 
Сделал ляжки ее опорою неба.
Отделил половину ее - поставил землю.
Он прах закрепил внутри Тиамат.
Сеть размотал, освободил ее тело.
Так создавал он небо и землю.
Связь небес и земли скрепил он прочно" [18].

Также сходным по смыслу вариантом мифа жертвоприношение => смерть предстает сюжетный цикл умирающего и воскресающего бога. Получивший широкое распространение в мифологических и религиозных воззрениях народов обоих полушарий, он наделен незыблемо устойчивой архетипичностью в своей полиэтнической укорененности. Наиболее значительным является средиземноморскийский комплекс мифов данной номинации, начиная от древнеегипетского повествования об Осирисе и Изиде, согласно которому 14 частей расчлененного тела Осириса становятся важным креативным элементом в картине мира древнеегипетской мифологии [19], и заканчивая античной компиляцией, известной легендами о Дионисе [20] и Адонисе [21], имеющей своим оригиналом аналогичный сюжет переднеазиатского происхождения [22]. У переднеазиатских культов умирающего и воскресающего бога, как отмечалось в работах многих исследователей раннего христианства, были заимствованы основные представления, ставшие сакральномифологическим фундаментом исторического христианства, что позволяет говорить о несомненном эпигонстве раннехристианских апологетов [23]. Эти представления о необходимости жертвенной смерти божества, восходящие к древнейшим солярным культам плодородия, соединившись с иудейскими верованиями в спасителямессию, прочно легли в основу христианской догматики. "Наличие подобных культов на почве эллинизма, - утверждает С. А. Токарев, - благоприятствовало распространению того мессианизма, учения о спасении, которое сложилось в иудаизме. Включение языческих, нееврейских элементов в состав раннехристианских общин повлекло за собой существенные изменения в христианской догматике и обрядности. В христианство проникают элементы, явно заимствованные из языческих культов. Христианское учение о смерти и воскресении бога есть отражение восточных культов умирающих и воскресающих богов. Христианская пасхальная обрядность повторяет известные обряды смерти и воскресения Аттиса. Даже отдельные подробности пасхального богослужения скопированы с древних ночных обрядов по случаю смерти и воскресения Аттиса" [24].

Еще более отчетливо связь между смертью бога в результате совершаемого жертвоприношения и последующим мироустроением прослеживается на примере космогонических мифов индейцев Месоамерики. Здесь необходимость кровавой жертвы божества в архетипическом акте упорядочивания Вселенной тотально детерминирует всю социальную практику цивилизаций майя, ацтеков и инков [25]. В одном древнем ацтекском мифе рассказывается о боге Нанауатцине, пожертвовавшим собой ради того, чтобы в мире появилось Солнце:

"Когда наступила полночь, все боги расположились вокруг очага, который назывался теотекскалли. И огонь горел здесь четыре дня… затем они заговорили и сказали Текусицтекатлу: "Ну, Текусицтекатл, бросайся в огонь!" Он хотел было сделать это, но, так как огонь был очень большой и разгорался еще сильнее, ему стало жарко, он испугался и не осмелился броситься в огонь, отступил назад… После того как он сделал четыре попытки, боги обратились к Нанауатцину и сказали ему: "Ну, Нануатцин, попробуй ты!" И так как это ему сказали боги, он сделал усилие и, закрыв глаза, рванулся и кинулся в огонь и затрещал на огне подобно тому, что жарится. Текусицтекатл, увидев, что он бросился в огонь и горит, тоже рванулся и кинулся в костер… Когда оба бросились в огонь и сгорели, боги сели ожидать, с какой стороны выйдет Нанауатцин. После долгого ожидания небо начало краснеть и всюду забрезжил рассвет. Говорят, что после этого боги встали на колени, ожидая откуда выйдет Нанауатцин, превращенный в Солнце… а когда Солнце взошло, оно казалось очень красивым и раскачивалось из стороны в сторону, и никто не мог на него смотреть, потому что оно ослепляло глаза, сверкало и щедро испускало свет, разливающийся во все стороны…" [26].

В силу сложившихся во время Оно обстоятельств, связанных с самопожертвованием бога, проявившемся в его смерти и воскресении, обязательность жертвоприношения становится важнейшим условием сохранения порядка в мире. Теперь сам Нанауатцин, ставший благодаря своему преображению верховным божеством Солнца, требует от других богов кровавого самопожертвования. Солнце не двигалось по небосводу до тех пор, пока боги не предприняли необходимых для этого мер. Мигель ЛеонПортилья, мексиканский ученый, проделавший значительную работу по реконструкции философского наследия индейцев нагуа, подчеркивает следующее: "Образ Нанауатцина, смело бросающегося в огонь, чтобы превратиться в Солнце, содержит уже с самого начала скрытые элементы будущего мистицизма ацтеков: Солнце и жизнь существуют благодаря жертве, лишь с помощью той же жертвы они могут сохраниться" [27]. В целом, можно смело утверждать, что подобное мировоззрение было свойственно также многим архаическим культурам, когдато существовавшим и коегде еще существующим [28]. Но, исходя из полноты содержательных аспектов, имеющихся в каждом конкретном тексте мифа иных тематически параллельных мифологий, индийская версия жертвоприношения Пуруши представляется наиболее полной и интересной, остальные же просто дублируют те или иные ее части.

Вполне очевидно, что в сюжете жертвоприношения, изложенном в индийском мифе о Пуруше как, впрочем, и в иных аналогичных ему мифах, где первочеловек или некое божество приносятся в жертву для сотворения из их расчлененных частей тела элементов феноменального мира, этическая проблематика появления смерти в мире сильно ретуширована описанием жертвоприношения как некоей само собой разумеющейся данности. Ясно, что такой вариант описания первого явления смерти как акта первого жертвоприношения в подавляющем большинстве случаев лишен экзистенциального мотива переживания трагизма случившегося события, понимаемого как довременное архетипическое событие всех последующих смертей в мире. Видимо, причины такой индифферентности по отношению к моменту предельной экзистенции ситуации смерти, необходимо искать за пределами мифа о жертвоприношении Пуруши. Если отождествить смерть со злом, или же следствием греха, то несомненным онтологическим истоком, как того, так и другого в индобуддийской традиции будет неведение (avidya), первое семя мысли которого - произвольная концепция "я" [29]. А событие смерти, репрезентированное актом жертвоприношения, - это онтологический парадокс: утверждение в самоотрицании, движение по направлению к феноменальному устроению мира через возвращение к ноуменальному Знанию, инициированному смертью.