P.S. MORTEM (ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ)

Смерть - поистине гений-вдохновитель, 
или музагет философии; оттого Сократ 
и определял последнюю как "заботливую 
смерть". Едва ли даже люди стали бы 
философствовать, если бы не было смерти.
Артур Шопенгауэр

Когда окружающая нас действительность представляется нам некой незыблемой устойчивостью, своим присутствием в нас и нашим присутствием в ней, создавая ощущение прочности и значимости всего имеющего место быть, мы часто забываем о том, что быть (здесь и сейчас) и не быть (здесь и сейчас), есть одно. Для нас же быть - это только воспринимать известное, видимое и для нас существующее. А если не для нас, то тогда это чуждое вносит раскол в некую "целостность", ставшую только лишь проекцией нашего ума. Под такой "целостностью" подразумеваются удобства и привычные ситуации, подконтрольные нам и не приводящие к наступлению моментов предельной экзистенции, вызывающих переживания абсурдности бытия (я позволю себе здесь заметить, что переживание абсурда, т. е. представление о событиях, происходящих в мире как стечении фатальнонелепых случайностей и, естественно, невозможности какойлибо экстраполяции случившихся ситуаций на закономерность, обусловлено подобным мироощущением). Так, смерть предстает в качестве самого значимого фактора ситуации предельной экзистенции, момента кульминационного напряжения всех бытийных сред: природы, культуры, личности, сознания, ибо все они находят свое отражение в осознании явления смерти.

Актуально наличное бытие определяет свои границы, выход за которые и возможен и невозможен. Поле культурной традиции и индивидуальные усилия познающего субъекта определяют те или иные социальнопсихологические особенности априорной рефлексии ситуации смерти, понимаемой не только как физическое отсутствие, но и как "метафизическое" присутствие. Итак, сама смерть репрезентирует своим приходом наше физическое отсутствие, что есть отсутствие абсолютно предельное в рамках налично данного бытия, и в то же время, являет собой скрытый смысл некоего "метафизического" присутствия. Остается открытым вопрос: какова степень нашего участия в "метафизическом" присутствии смерти? В культурном пространстве субъекта наблюдается постоянная попытка дать ответ на этот вопрос. Стремление дешифровать "метафизическое" присутствие смерти через познание процессов, происходящих в природе, обществе, мышлении есть "особый способ полагания смысла", и "смерть наряду с такими категориями, как красота, свобода, любовь, есть то, чему этот смысл полагается. В этом качестве смерть представляет собой природный, т. е. субстанциональновнекультурный феномен. В самой культуре эта внеположенность, трансцендентность смерти воспринимается как ее неизживаемая загадочность, как ускользающая сверхразумность" [1]. Исходя из вышесказанного, более того, необходимо подчеркнуть определяющий характер категорий предельных оснований (жизнь, смерть, бессмертие) по отношению к иным этическим и эстетическим: свободе, красоте, любви, морали и т. д., так как на уровне уже налично данного (культурного) бытия прослеживается явно релятивный характер последних. Рассматривая пару, как нам кажется, абсолютно противоположных начал жизни и смерти, труднее всего наделить или обнаружить смысл их взаимопроникновения, ибо все полагаемые нами смыслы по существу своему социокультурны (включают в себя как социальные, так и природные коннотации) и, следовательно, довольно субъективны, поскольку являются не отражением Реальности, репрезентирующей искомый смысл, а, зачастую, всего лишь, весьма произвольными проекциями нашего ума, рефлексирующего в пределах восприятия ограниченного феноменального мира. Наборы афоризмов, концепций и систем учений, касающиеся проблемы раскрытия смысла смерти отдают незавершенностью и несовершенством. Они всегда пытаются затянуть скрытую от них Реальность в иллюзорную скорлупу напыщенных значений и придать им особую значимость. Хотя, также очевидным и немаловажным представляется и тот факт, что "изучение установок в отношении к смерти, которые заслуживают внимания и сами по себе, может пролить свет на установки людей в отношении к жизни и основным ее ценностям" [2]. Парадоксальный характер явления смерти определяет и неоднозначные к нему отношения, где просматриваются и признание формообразующего для жизни данного явления и его активного неприятия (конструктивная и деструктивная модели). Но, в обоих случаях имеется возможность выводить в качестве определенных следствий априорно переживаемой ситуации смерти, те или иные ценностные ориентации, жизненные установки личностного или социокультурного характера. Психические состояния переживания неотвратимости смерти кардинальным образом сказываются в первую очередь на формировании религиозных и философских учений, где, в свою очередь, и происходит их встреча и взаимоопосредование. Попытка определить смерть как детерминант неких мировоззренческих конструктов дает косвенные основания для выявления через экзистенциалы последних того трансцендентного значения смерти, которое было выше обозначено как "метафизическое" присутствие, так как "смерть - один из коренных параметров коллективного сознания, а поскольку последнее не остается в ходе истории неподвижным, то изменения эти не могут не выразиться так же и в сдвигах в отношении человека к смерти. Смерть - компонент картины мира, существующей в сознании членов данного общества в данный период" [3]. Таким образом, через общественное, индивидуальное, историческое сознание полагаются некие трансцендентные смыслы смерти, которые выявляются и отражаются только в терминах и символах, фиксируемых нами в различных состояниях и событиях. То, что происходит с нами и вне нас имеет существенную разницу в отражении смыслов или, лучше сказать, что эти смыслы воспринимаются поразному и с разной степенью нашего присутствия. Попытка закрепления в словах состояний переживания априорно рефлексируемого явления смерти, разумеется, далека от адекватности этим состояниям. Ведь само переживание сверхразумного, всегда ускользает от категорий и дефиниций нашего языка. Дефицит смыслов в языке описаний метафизического присутствия смерти, кроме того, еще более обнажает устрашающий характер последней, всякий раз подчеркивая ее тайный, скрытый от нас смысл. Поэтому, зачастую, "культура стремится "одомашнить" Смерть, то есть трансформировать ее из трансцендентного объекта в трансцендентальный, целиком описываемый средствами данного культурного языка. В то же время в рамках самой культуры осознается факт несводимости такой природной реальности, как Смерть ко всякой культурной форме, к любому накладываемому на нее смысловому контуру" [4].

Эти смысловые контуры, накладываемые на событие смерти этнокультурными парадигмами в жесткоструктуктурированных вариантах сообщения "прямого" смысла, как правило, доходя до адресата (субъект, к которому направляется смысловое послание) утрачивают этот смысл. К такому результату приводит творимый человеческим умом произвол над неизвестным. Какая странная ирония: стремление "одомашнить" смерть, сделав ее понятной и, якобы, не требующей возвращения к этой теме как вечному переживанию таинственного, иллюзия осознанности "решения" этой проблемы для нас религиозными, философскими и прочими авторитетами, на деле приводит к ужасным последствиям в виде попыток реализации социальных и религиозных утопий, бешеным macabre и бестиариям больной культуры. Бесчисленные сектантские "измы" и "логии", шарахаясь от крайностей рационализма до фанатичного нигилизма и абсурдизма, создают пристанища напыщенному "ученому" чванству, которое лопается как мыльный пузырь при одном только дуновении смерти. Таким образом, насилие "прямого" смысла над Реальностью оборачивается, в конечном счете, против него же самого.

Отношение к смерти, ее осмысление и интерпретация в различных обществах создает устойчивые архетипические сюжетные циклы повествования, в которых описание, собственно, события смерти предваряется и детерминируется основополагающими мировоззренческими конструктами, свойственными той или иной исторической культуре. И более того, уже за пределами мифологического времени, в котором сложились устойчивые религиозные традиции, архетипическая символика смерти, соприкасаясь со скользящей по поверхности ее смысла философской рефлексией, репродуцирует широкий спектр новых онтологических и аксиологических видений. Затем, с течением времени, последние становятся достоянием общественного сознания, формирующего на их основе свою идеологию ценностей.

В современном обществе наблюдается довольно противоречивая ситуация. С одной стороны, человечество, постепенно освобождаясь от плена навязанных догм и иллюзий, ищет новые смысложизненные ориентиры, пытается двигаться по направлению к такому мировоззрению, в котором смерть должна занимать подобающее ей место, не табуироваться и не вытесняться из сферы общественного сознания. Однако, с другой стороны, наличествуют также довольно опасные и с каждым годом все более глобализирующиеся тенденции постмодернити к культивированию примитивных материалистических ценностей, насаждается "идеология" шизофренической фрагментарности и потребительского отношения к жизни и миру в целом. Современные стратегии постмодерна чреваты дальнейшим углублением тотального кризиса, отразившегося, в настоящее время, на всех уровнях жизнедеятельности общества. И только постоянное памятование о смерти, правдивое и откровенное размышление, без слепой веры в догмы, без иллюзий и фантазирования о ней способно внутренне очищая и преображая человека, высвечивать смысл его бытия. Открытое исследование проблемы смерти ближе всего подводит как отдельного человека, так и человеческое общество в целом, к осознанию общности и тесной взаимосвязанности судеб всех, живущих в этом мире.

Автор данной книги полностью убежден в том, что откровенные и глубокие размышления над проблемой смерти, ведут, в конечном счете, к духовному оздоровлению и обретению ощущения уникальности каждого момента нашей жизни, что позволит как отдельному человеку, так и человечеству в целом, стать добрее и терпимее по отношению друг к другу. Вдумчивые медитации о смерти помогут каждому, кто вопрошает себя о смысле пребывания в этом мире, расстаться со многими болезненными предрассудками, догмами и иллюзиями, унаследованными из далекого и недавнего прошлого и, до сих пор, прочно удерживающими человечество в оковах невежества, взаимной ненависти и "идеологии" неуемного потребительства.