3. Диалектика новой зависимости

Итак, раб превратился в господина, крепостной - в феодала. Что лежит в основе этих превращений? Означает ли это простую перемену ролей? Нет, конечно. Суть состоит в перемене форм эксплуатации, или того, что Маркс называет способом производства. Изменился способ производства, развитый вчерашним рабом и крепостным в недрах рабовладельческих и феодальных отношений. Раб, крепостной, до того как превратиться в буржуа, в процессе труда на своего господина или феодала обретал новые способности и навыки, а с ними и новую технику труда, благодаря чему он смог возвыситься над своим господином, способным лишь к войне. Бывший раб не только нашел способ подчинить себе природу, развивая в себе способности и умение эксплуатировать ее с наибольшим успехом, но и сумел превратить ее в своего собственного раба. Поработив природу, раб делал из нее нового, более выгодного раба. Так рождается новый раб - природный мир, сам помогающий эксплуатировать себя с более высокой отдачей. Скажем, какая-нибудь река свободно течет в своем естественном русле, без какой-либо внеположной ей цели и тем более без всякого смысла. Человек, вынужденный обращать природу на службу своему господину, осознал, что может управлять ее течением. Он превратил ее в могучую силу, служащую человеку, не нарушая при этом законов, способа бытия самой природы, способа бытия самой этой реки, наконец. Могучая сила природы поставлена на службу человеку его умением. Скажем, если надлежащим образом использовать закон всемирного тяготения - всеобщий закон природы,- то можно сделать так, чтобы к земле притягивались именно те тела, какие нужны, и именно там, где нужно. Стало быть, не отрицая, но всего лишь направляя должным образом силы природы, человек может добиться того, чтобы они служили его собственным целям.

Таким образом, природа предоставила человеку не только свои плоды, но и свои силы, с тем чтобы быть покоренной, использованной с большей отдачей. Умение покорять ее развилось в своего рода искусство, выражением которого стала техника. Именно техника позволила человеку эксплуатировать природу в соответствии с ее собственными законами. По мере того как раб познавал эти законы в процессе противоборства с природой, он вырастал во все более могущественного властелина и господина, ибо овладевал не только умением, но и техникой, способной сделать эксплуатацию природы более эффективной. Самые могучие силы природы послушно покорились человеку, действительно превращая его в подлинного властелина природы и всего мира.

Декартово утверждение о равенстве всех людей продолжает оставаться в силе, поскольку уже не существует ни рабов, ни господ, ни крепостных, ни феодалов. Единственным рабом и крепостным является сама природа. Все люди равны, а тот, кто вчера был рабом, теперь в силу создавшихся обстоятельств и в результате противоречий самой системы рабства владеет орудиями труда и покорения природы, которые он сам создал своим умением и изобретательностью. Раб превратился в мастера, владеющего все более совершенной техникой, которая в дальнейшем будет определять развитие науки. Старая аристотелевская наука, служившая человеку для определения его места в мире природы, превратилась в науку управления природой, в науку эффективной ее эксплуатации. Таким образом, человек пришел к осуществлению полноты своей свободы и полноты духа, о чем некогда говорил Гегель.

Можно ли в таком случае вновь говорить об эксплуатации, рабстве и крепостной зависимости? Возможна ли новая форма зависимости в мире, ставшем воплощением идеала свободы, уничтожившем старую вертикаль раб - господин? Ведь тот, кто перестал быть рабом, не может поработить другого, не отрицая при этом себя самого. Вчерашний раб не может стать господином над другими рабами по той причине, что выход из своей прежней ситуации зависимости и подчинения он видит не в подчинении других, равных себе по положению, а в том, чтобы покорить природу и обратить ее на службу всем.

Тем не менее были созданы две новые формы отношения господство - подчинение: отношение пролетария и хозяина и отношение колонизатора и колонизуемого. Как же это произошло? Возможна ли вообще новая форма эксплуатации человека, которая не отрицала бы идеи всеобщего равенства и свободы, составляющей как будто бы основу буржуазного общества?

Рассмотрим первое соотношение: хозяин - рабочий. Оба предполагаются равными, а следовательно, и свободными. Тем не менее внутри этих отношений равенства и свободы возникает неравенство. Каким же образом? Как уже говорилось, буржуа преодолел ситуацию рабства посредством труда, принудительного труда, позволившего ему изобрести новые, более продуктивные формы эксплуатации, связанные с появлением и усовершенствованием техники. Именно владение техникой позволило буржуа утвердить свое превосходство над другими людьми, включая и собственного бывшего господина. Превосходство это распространилось и на тех, кто, умея пользоваться техникой, не владел ею. Иначе говоря, новая форма подчинения, не отрицая принципов свободы и равенства, порождается собственностью на средства производства. Обладание орудием позволяет подчинить себе тех, кто им не обладает, тех, кто не владеет ничем другим, кроме собственного труда. Этот труд стал более продуктивным благодаря использованию орудий производства, но плоды труда принадлежат теперь обладателю средств производства. Причем несомненно, что как хозяин, так и рабочий одинаково равны и свободны. Один, не обладающий никаким другим товаром, кроме своего труда, в созданных буржуазией отношениях производства и потребления может совершенно свободно продавать свой труд. Ведь никто не обязывает рабочего работать, если он этого не хочет, дело только в том, что единственный товар, который он может предложить, свой труд, слишком дешев, если он не соединен со средствами производства. Что может рабочий без орудий труда? Только предложить свой труд их владельцу. Причем условия сделки диктует владелец орудий труда. Эти условия опять-таки могут свободно приниматься или отвергаться. Разве что тот, кто их отвергает, не владея орудиями, которые повысили бы стоимость его труда, рискует погибнуть. И его свобода сводится к выбору между жизнью в навязанных ему условиях и голодной смертью. Если раб смирялся с подчиненным положением, боясь быть убитым каким-нибудь изощренным способом, то рабочий идет на подчинение, чтобы не умереть с голоду. Рабочий столь же свободен в продаже своего труда, сколь его хозяин - в его приобретении; вся разница в том, что для первого его свобода грозит обернуться смертью, если он не примет условий второго. Все люди свободны, говорит буржуазный философ и продолжает: за тем исключением, что некоторые вынуждены отказываться от своей свободы с тем, чтобы просто существовать. История, которую имел в виду Гегель, не закончилась, эта история продолжается, поскольку свобода все еще является достоянием одних в ущерб другим.

Есть ли какое-либо различие между этой новой и старой формами эксплуатации? Конечно, есть, и основывается оно на том, что представляется как вклад буржуа в историю,- на свободе. Казалось бы, с исчезновением древнего раба из истории уходит и само рабство. И действительно, человек уже не является властелином над другим человеком, во всяком случае, в прежней форме, поскольку теперь отношения хозяин - рабочий предстают как отношения свободной зависимости, отличной от отношений господин - раб. Пролетарий в отличие от раба социально свободен, поскольку он не принуждаем ни к труду, ни к тому, чтобы продавать его. Раб же подобной свободой не обладал. Он был вынужден работать, если не хотел подвергнуться наказанию - от плетей до смертной казни включительно. Иное дело пролетарий: он волен сам выбрать голодную смерть, если не желает принять условий труда, диктуемых ему хозяином. Однако в новых отношениях эта смерть не имеет сколько-нибудь существенного значения: ведь если со смертью раба его господин терял собственность, то хозяин-буржуа не теряет ничего. Погибший был для него чужим. Любой работник может быть -заменен так же, как любая деталь в механизме, любое орудие в производстве.

В чем состоит различие между пролетарием и рабом, спрашивает Энгельс. И отвечает: "Раб продан раз и навсегда, пролетарий должен сам продавать себя ежедневно и ежечасно. Каждый отдельный раб является собственностью определенного господина, и, уже вследствие заинтересованности последнего, существование раба обеспеченно, как бы жалко оно ни было. Отдельный же пролетарий является, так сказать, собственностью всего класса буржуазии. Его труд покупается только тогда, когда кто-нибудь в этом нуждается, и поэтому его существование не обеспеченно... Раб стоит вне конкуренции, пролетарий находится в условиях конкуренции и ощущает на себе все ее колебания... Раб считается вещью, а не членом гражданского общества... Раб освобождает себя тем, что из всех отношений частной собственности уничтожает одно только отношение рабства и благодаря этому тогда только становится пролетарием; пролетарий же может освободить себя, только уничтожив частную собственность вообще"^*. Именно частная собственность, обладание средствами производства порождает новое крепостничество.

^* (Маркс К. иЭнгельс Ф. Соч., т. 4, с. 325.)

В чем же в таком случае различие между пролетарием и крепостным? Энгельс говорит: "Во владении и пользовании крепостного находится орудие производства, клочок земли, и за это он отдает часть своего дохода или выполняет ряд работ. Пролетарий же работает орудиями производства, принадлежащими другому, и производит работу в пользу этого другого, получая взамен часть дохода. Крепостной отдает, пролетарию дают. Существование крепостного обеспечено, существование пролетария не обеспечено. Крепостной стоит вне конкуренции, пролетарий: находится в условиях конкуренции. Крепостной освобождает себя либо тем, что убегает в город и становится там ремесленником (и превращаясь тем самым в буржуа.- Л. С), либо тем, что доставляет своему господину вместо работы или продуктов деньги, становясь свободным; арендатором, либо тем, что прогоняет своего феодала, сам становясь собственником. Словом, он освобождает себя-тем, что так или иначе входит в ряды класса, владеющего собственностью, и вступает в сферу конкуренции"^*. Пролетарий же не может вступить в эту сферу - для своего освобождения он должен устранить саму систему конкуренции. Он не может освободить себя в обществе вертикальной зависимости путем конкуренции, не владея орудиями производства, которые обеспечили бы ему успех в этой конкуренции. Поэтому, говорит Энгельс, "пролетарий... освобождает себя тем, что уничтожает конкуренцию, частную собственность и все классовые различия"^**.

^* (Там же, с. 325 - 326.)

^** (Там же, с. 326.)

Владение средствами производства оказывается тем фактором, который дает буржуазии превосходство в конкуренции, составляющей основу построенного ею общества. Пролетарий же не имеет возможности участвовать неконкурентной борьбе, не владея соответствующими орудиями. Таким образом, буржуазия, не отрицая принципа свободы, ставит пролетария в условия свободной конкуренции, в которой победить могут практически только самые сильные и умелые. А необходимой мощью и силой обладает теперь тот, кто владеет орудиями производства, позволившими в свое время рабу освободиться от господина и крепостному от феодала. Таким образом, буржуа нет нужды отрицать свободу ради того, чтобы установить, новую зависимость,- сама эта свобода становится формой выражения зависимости. Человек, вступая в противоборство с природой, но не владея орудиями ее подчинения, идет в добровольную зависимость от нового господина. Но побеждает ли при этом дух? Достигается ли его конечная цель - свобода? Наступает ли конец той истории, завершение которой Гегель видел в революции 1789 г.? Нет, человек не достиг еще своего освобождения. Он все еще продолжает жить природной жизнью, которую Гегель полагал пройденным этапом. Законы природы продолжают оставаться и законами общества, созданного доисторическим человеком, который стал считать себя свободным. Дух все еще не достиг полного осознания себя самого и своей свободы и остается связанным природой, от которой он стремится освободиться. Поэтому современный человек, как и пещерный житель, в борьбе за выживание должен вести борьбу с природой, воплощенной в его ближнем. Господин сменяет господина, хозяин сменяет хозяина, раб занимает место другого раба, и новый крепостной приходит вместо ушедшего. Человек человеку продолжает оставаться волком. В обществе, которое Гегель представлял себе началом конца истории, продолжает доминировать право сильнейшего на угнетение слабых. Поэтому, говорил Маркс, история только начинается. А начинается она потому, что пролетарии, все трудящиеся начинают осознавать это положение вещей и готовятся к тому, чтобы изменить его. Буржуазная форма общества только предвещает конец "предыстории человеческого общества".

В этот исторический момент Чарлз Дарвин пишет свою вызвавшую столько споров книгу "Происхождение видов". Маркс и Энгельс отнеслись к этой книге с большим сочувствием, справедливо увидев в ней изображение природного мира, характерного для переживаемого этапа предыстории человечества. "Дарвин,- писал Энгельс,- не подозревал, какую горькую сатиру он написал на людей, и в особенности на своих земляков, когда он доказал, что свободная конкуренция, борьба за существование, прославляемая экономистами как величайшее историческое достижение, является нормальным состоянием мира животных"^*. История не только не заканчивается, она еще и не начиналась как история человека и для человека. Пока можно говорить только о предыстории, о способе бытия, все еще не выделенном из природной, животной жизни. Это все еще способ бытия пещерного человека, стремящегося к господству над другим человеком в соответствии с законами животного мира, какими бы современными ни были используемые им средства и орудия.

^* (Маркс К. иЭнгельсФ. Соч., т. 20, с. 359.)

Меняются орудия господства и подчинения, но не само господство и подчинение. Вчерашний господин с его умением воевать уступил место современному господину, вооруженному техникой. Первый в борьбе за существование уничтожал своих соперников; то же делает и второй, только пользуется при этом более совершенным оружием, чем простая дубинка. Современный завоеватель располагает более эффективными средствами покорения природы, включая в понятие природы и себе подобных. А в мире природы, естественно, погибает тот, кто слабее. Итак, человек все еще пребывает орудием другого человека.

Только положив конец этой ситуации, можно начать новую историю, подлинно человеческую историю, вершащуюся человеком и для человека. Для этого потребуется новый миропорядок, в котором зависимость уступит место солидарности. Иными словами, переход к миропорядку, основанному на солидарности всего человечества, будет означать переход к социализму. А это означает, говоря словами Энгельса, что "прекращается борьба за отдельное существование"^*. "И только с этого момента,- добавляет он,- люди начнут вполне сознательно сами творить свою историю... Это и есть скачок человечества из царства необходимости в царство свободы"^**.

^* (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 294.)

^** (Там же, с. 295.)