2. Суровая американская действительность

Два года разделяли день победы и Панамский конгресс, открывшийся 22 июня 1826 г. в монастыре францисканцев столицы Панамы. Однако идея конгресса была обречена на провал еще за несколько месяцев до его открытия. Единство под знаком свободы оставалось не более чем прекрасной мечтой. В семье латиноамериканских народов уже начался раскол. Три века единства в цепях колониализма не смогли помешать распаду, совершившемуся всего за несколько лет, прошедших после уничтожения зависимости. Как мы помним, именно этого опасался Боливар, об этом говорил в своем "Письме с Ямайки". В самом деле, трудно себе представить, чтобы народы, сформировавшиеся в условиях кабалы, могли в один прекрасный день найти в себе самих опору для единения под знаменем свободы. Именно об этом предупреждал Боливар за несколько месяцев до открытия конгресса. К этому времени Англия уже диктовала свою волю Бразилии, натравливая ее на Аргентину, которая в свою очередь искала сильных союзников, стремясь столкнуть их с Бразилией, да и с другими странами. Боливар сообщает генералу Фраисиско де Паула Сантандеру о сведениях, полученных им в связи с этими событиями: "Парагвай и Бразилия вступили в союз, угрожающий Боливии. Рио-де-ла-Плата должна остерегаться как бразильского императора, так и анархии, вспыхнувшей в связи с правительственными переменами в Буэнос-Айресе. Чили вместе со мной и ее правительство в союзе с президентом Аргентины Ривадавия. Кордова^* приглашает меня стать протектором федерации Аргентины, Чили и Боливии"^**. Тревожные события происходили и с народами, освобожденными самим Боливаром. Он писал об этом маршалу Хосе Антонио де Сукре, герою битвы при Аякучо: "Мне сообщают, что Колумбия находится в состоянии застоя и едва ли не разрухи; первая тому причина - распри между партиями, вторая - упадок хозяйства, третья связана с общественным управлением... четвертая заключается в законах, которые своей тяжестью просто душат республику... так что в Кито даже завидуют положению дел в Перу... мне говорят, что если кто еще не восстал против правительства, то только из уважения к моей личности. ...Муниципалитет Боготы жалуется, что больше нет сил выносить тяжесть существующих законов. ...В Венесуэле дела идут и того хуже, потому что у армии есть своя партия, а у народа - своя. ...Народы, прошедшие сквозь огонь революции и анархии, в один голос требуют теперь империи, потому что наши реформы доказали свою неспособность творить добро и свою непригодность для народов Америки". Боливар осознает свое поражение и чувствует отчуждение со стороны тех, кто еще вчера был его соратниками в борьбе за свободу. Отсюда его горькое пророчество: "...много новых тиранов вознесется над моей могилой, это будут новые суллы и новые марии, которые развяжут кровавые гражданские войны"^***.

^* (Франсиско де Паула Сантандер (1792 - 1840) - вице-президент Великой Колумбии с 1819 по 1828 г., сподвижник, а затем соперник С. Боливара. Президент Колумбии в 1832 - 1838 гг.)

^** (Bolivar S. Carta al general F. de P. Santander. Magdalena, 7.5.1826.- In: Во1ivar S., I, p. 1320-1322.)

^*** (Bolivar S. Carta al gran mariscal de Ayacucho Antonio Jose de Sucre. Magdalena, 12.5.1826.- In: Bolivar S., I, p. 1522 - 1526.)

Конгресс, задачей которого было создание всеамериканской конфедерации, открылся, как уже говорилось, 22 июня 1826 г., то есть значительно позже, чем планировал Боливар в своем циркуляре, написанном вскоре после победы при Аякучо. Страны-участницы были немногочисленны; исполненные взаимного недоверия, они были готовы к согласию лишь по самым общим вопросам. В сущности, этот конгресс был совсем не таким, как последующие Панамериканские конгрессы, задуманные как представительные ассамблеи стран, бывших испанскими и португальскими колониями.

Бразилия с удовлетворением приняла приглашение на конгресс, а бывший глава ее правительства, патриарх борьбы за независимость Жозе Бонифасиу ди Андрада-и-Силва^*, заявил, что мечтал именно о подобном союзе. В тоже время Боливару было известно, что Бразилия действовала в своих собственных интересах, а ее враждебная позиция по отношению к Объединенным провинциям Ла-Платы к тому же отвечала интересам Великобритании. Что касается США, то приглашение им было послано только по настоянию генерала Сантандера. Правда, один из североамериканских делегатов умер до начала конгресса, а второй запоздал, но, так или иначе, Соединенные Штаты- как этого ни старался избежать Освободитель - обеспечили свое присутствие на конгрессе. Дело обстояло следующим образом. Президент США Дж. Куинси Адамс принял полученное приглашение, но конгресс Соединенных Штатов поставил свои условия. Имелось в виду, что Соединенные Штаты будут присутствовать па Панамском конгрессе только в качестве наблюдателя, не заключая никаких союзов. При этом североамериканские делегаты имели инструкции воспрепятствовать образованию конфедерации, которая в недалеком будущем могла привести к ограничению собственных интересов США. Им также было дано указание препятствовать принятию любого законодательства, которое действовало бы сходным образом, и любого проекта, который подразумевал бы изменение политического статуса Карибского района и, главное, угрожал бы присутствию там Испании. Интересы США состояли в том, чтобы сохранить колониальный статус Кубы и Пуэрто-Рико и не допустить признания независимости Гаити. Таковы были инструкции, подготовленные для обоих североамериканских представителей, так и не попавших на Панамский конгресс. Это подтверждало, что Соединенные Штаты занимали неприкрыто враждебную позицию по отношению к замыслам Освободителя. Как признавался государственный секретарь США Генри Клей, идеал Боливара вызывал восхищение, но не стремление содействовать его осуществлению, ибо он исключал реализацию другого проекта - создания новой империи. Последнее обстоятельство диктовало североамериканской делегации необходимость добиваться поддержки доктрины Монро, дабы не допустить вмешательства ни одной из иностранных держав в дела Америки. Америка для американцев - вот формула этой доктрины, означавшая, что североамериканцы готовятся осуществить то, чего более всего опасался Боливар и что должно было стать новой формой угнетения, на этот раз - без участия европейских держав^**.

^* (Бернардино Ривадавия (1780 - 1845) - президент Объединенных провинций Ла-Платы (Аргентина) в 1826 - 1827 гг.;

Хосе Мариа Кордова (1800-1830) - полководец армии Боливара.)

^** (См.: Robledo A. Idea у experiencia de America, Fondo de Cultura Economica. Mexico, 1958.)

Испанскую Америку на Панамском конгрессе представляли Мексика, Соединенные провинции Центральной Америки, Великая Колумбия и Перу. Не смогла прибыть делегация Боливии, и отказались от участия Чили и Аргентинская Республика. Но главным ударом оказалось отсутствие самого Боливара. По этому поводу возникали разные предположения: одни объясняли этот факт недостатком времени у Освободителя, другие - тем, что его присутствие сковывало бы инициативу участников. Истинная же причина отсутствия на конгрессе его инициатора состояла в том, что судьба его детища была для него уже предрешена. Америка, его Америка была расколота, и великие державы использовали этот раскол в своих интересах. Результаты встречи не могли принести ничего существенно нового, по крайней мере не могли дать того эффекта, на который первоначально рассчитывал Боливар. Очевидно, народы Латинской Америки и в самом деле еще не созрели для того, чтобы объединиться под знаменем свободы. Новые хозяева уже начинали заявлять о себе и подталкивали освобожденные латиноамериканские народы к тому, чтобы добровольно принять новую зависимость. Начинали сбываться опасения Боливара.

О своем разочаровании происходящим Боливар писал из Лимы генералу Хосе Антонио Паэсу^*, еще не получив известий об итогах только что закончившегося конгресса: "Панамский конгресс, который мог бы оказаться превосходным органом, будь он более действенным, напоминает мне теперь того безумного грека, который, стоя на скале, пытался управлять проплывавшими мимо кораблями. Власть конгресса окажется не более чем тенью, а его декреты - простыми рекомендациями"^**. Узнав о договорах, заключенных в Панаме, Боливар выразил свое несогласие с отдельными пунктами и предложил не принимать решения по этим пунктам до их окончательного обсуждения в Боготе. Среди спорных пунктов - вопрос о проведении следующего заседания конгресса в Мексике. Именно в мексиканском городе Такубайе, где, преодолев большие трудности, два года спустя вновь соберется конгресс, будет нанесен смертельный удар мечте Боливара о конфедерации свободных американских государств. "Перенос ассамблеи в Мексику,- писал Боливар,- поставит ее в непосредственную зависимость от этой страны с ее несомненным превосходством, а также и в зависимость от Соединенных Штатов Америки". Что же до самих договоров относительно предполагаемого союза, то они, по мнению Боливара, не только не служат намеченным целям, но непосредственно направлены против них. "Договор относительно союза, лиги и конфедерации содержит статьи, принятие которых может помешать осуществлению проектов, предложенных мною ранее, весьма, как мне кажется, полезных и значительных"^***. К 1827 г. разногласия усилились. Даже генерал Сантапдер разошелся с Освободителем. По этому поводу Боливар писал: "Это означает предательство, попытку разрушить все созданное до сих пор... Напрасно Сантандер пытается добить меня: за меня отомстит весь мир... И все же, если верх возьмут предатели, в Южной Америке наступит хаос..." ^****

^* (Хосе Антонио Паэс (1790 - 1873) - венесуэльский военный и политический деятель, сподвижник, а затем соперник С- Боливара. Первый президент Венесуэлы (с 1830 г.).)

^** (Bolivar S. Carta al general Jose Antonio Paez. Lima, 4.8.1826.- In: Во1ivar S., I, p. 1406.)

^*** (Воlivar S. Carta al general Pedro Briceno Mendez. Guayaquil, 14.9.1826.- In: Bolivar S., I, p. 1431 - 1432.)

^**** (Bolivar S. Carta al general Rafael Urdaneta, Caracas, 14.4.1827.- In: Воlivar S.. II. p. 94 - 95.)

Так и произошло. Хаос овладел бывшей единой колонией Испании^*. Когда хаос стал всеобщим, Боливар вновь пишет тому же корреспонденту: "Как Вы, должно быть, знаете, перуанское правительство не намерено выполнять условия Хиронского соглашения, которое и было-то заключено им лишь с той целью, чтобы спасти себя и тут же нарушить его. ...Мое желание - мир любой ценой, но наши враги своим жестоким упорством доводят нас до отчаяния. Как и следовало ожидать, правительство Боливии высказалось в пользу Перуанской Лиги, а теперь угрожает нам Чили. ...В итоге целой череды переворотов власть в Буэнос-Айресе перешла в другие руки. В Боливии в три дня сменилось три президента, двое из них были убиты. Чили находится в очень неопытных и неуверенных руках. Мексика наделала больше всех шуму и натворила больше всех преступлений. Своих трудностей хватает и Гватемале". "Мы дошли до такой степени безысходности, что не можем ожидать от Перу ничего, кроме как будущего возрождения из собственного хаоса и революций"^**. В отчаянии Боливар приходит к мысли, что, по-видимому, иcпано-американцы уже не способны самостоятельно решить собственные проблемы и единственным спасением могло бы стать иностранное вмешательство.

^* (Сразу после завершения освободительной войны в республиках Испанской Америки возобладали децентралистские тенденции; утвердился так называемый "каудильизм" - власть военных вождей "каудильо", вступавших в междоусобные войны.)

^* (Bolivar S. Carta al general Rafael Urdaneta. Rumipamba, 6.4.1829.- In: Во1ivar S., II, p. 624 - 626.)

Уже сам Боливар оказывается вынужден предложить разъединение того, что тщетно пытался привести к единству. И, как ни горько ему предлагать подобное, он осознает, что сама жестокая реальность не позволяет сделать иного вывода. Он выносит предложение отделить Венесуэлу от Новой Гранады. "Ход событий,- пишет он,- неумолимо толкает нашу страну к этому потрясению или политическим изменениям. Я не бессмертен; паше правительство демократическое и выборное... Все мы знаем, что союз Новой Гранады и Венесуэлы держится лишь моей властью, которой рано или поздно не станет, когда этого захочет Провидение или люди. Нет ничего более хрупкого, чем жизнь человека... Чем я могу помочь республике после смерти? Тогда станет ясно, что следовало предусмотреть раздел на эти две части еще при моей жизни; тогда не будет ни посредника, ни друга, ни общего советчика. Все погрузится в раздоры, неприязнь, распри"^*. Итак, по мнению Боливара, остается только два пути: либо разделение, либо сильное правительство, способное сохранить единство. Но в чьи руки перейдет власть после разделения? "Кто он будет - гранадец или венесуэлец? Военный или гражданский?"^** В это время Боливар узнает о предпринятой испанцами экспедиции с целью реванша. Он находит опасность серьезной, но еще более серьезным представляется ему все возрастающий хаос в самой Америке. "Очень бы не хотелось вновь вступать в войну с Испанией,- пишет он,- более чем кто-либо в Европе раздраженной нашими каждодневными революциями и нашей мерзкой системой управления, которая, говоря по совести, являет собой скорее чистую анархию. ...Ничто не может быть отвратительнее, чем поведение граждан нашего континента. И это очень горько, ибо никто не в состоянии излечить сразу целый мир"^***. И он вновь с тревогой напоминает о Соединенных Штатах, действующих исключительно в собственных интересах. А Соединенные Штаты - худшее для нас государство, и оно же самое сильное^****. Что же касается Европы, то она не только не намерена поддержать завоеванную независимость, но кажется склонной содействовать новому завоеванию Америки^*****, дабы положить конец анархии, в результате которой освобожденный народ поднял руку на своего Освободителя. "Поговаривают, что Англия и Франция одобряют решение Испании начать против нас войну. ...Конечно, наши взаимоотношения вызвали возмущение англичан и французов, которые считают, что нечего ожидать от народа, осмеливающегося на предательство своего Освободителя". У нас больше нет друзей, пишет Боливар. "Вы видите, какова любовь к нам североамериканцев и европейцев"^******. "Нет спасения этой стране - человек возжаждал абсолюта: будь то республика или другой строй - он всегда будет оказывать сопротивление. Так разделим же страну и откажемся от всяких союзов - никогда не быть нам счастливыми, никогда!"^******* "Я не надеюсь на оздоровление моей родины. ...Для меня все потеряно навсегда, а моя родина и мои друзья исчезли во мраке бедствий". Нет жертвы, которой бы он ни принес во имя своей родины, но все напрасно, "...и поскольку я не способен принести счастья моей стране, я отказываюсь от руководства ею. Тем более что тираны отняли у меня родину и сделали меня изгнанником, так что и жертву мне некому принести"^********. Лишившийся всякой власти, на пути в изгнание, уже ощущая дыхание смерти, Боливар получает новый удар: его настигает весть об убийстве маршала Сукре - молодого героя освободительной битвы при Аякучо, павшего от руки тех, кому он принес свободу. Весь мир содрогнулся от этого "отцеубийства", показавшего, как поступают в Америке с освободителями. Итак, освободительный проект Боливара не учел произвола вольноотпущенников, предавшихся разгулу анархии. Наследники освободителей словно бы вознамерились привести в исполнение приговор, произнесенный Боливаром. Оставалось до конца истребить самих себя и вновь заселить Америку. Мечта Боливара оборачивалась для него самого трагедией.

^* (Боливар С. Письмо генералу Даниэлю Ф. О'Лири. Гуая-киль, 13 сентября 1829 г.- В: Боливар С. Цит. соч., с. 171.)

^** ( Там же, с. 173.)

^*** (Bolivar S. Carta al doctor Estanislao Vergara, Guayaquil, 20. 9. 1829.- In: Bolivar S., II, p. 780 - 782.)

^**** (См.:: Bolivar S. Carta a Esteban Palacios, Guayaquil, 21 .9.1829.- In: BolivarS., II, p. 785 - 786.)

^***** ("Новое завоевание Америки" - имеется в виду угроза экспансии со стороны США, которую предвидел С. Боливар.)

^****** (Воlivar S. Carta a Estanislao Vergara. Babahoyo, 28.9.1829.- In: Во1ivar S., II, р. 793 - 794.)

^******* (Воlivar S. Carta al general Rafael Urdaneta. Popayan, 6.12.1829. - In: Воlivar S., II, p. 835 - 836.)

^******** (Во1ivar S. Carta a Estanislao Vergara. Cartagena, 25.9.1830.- In: Bolivar S., II, p. 921 - 924.)

"Убийство Сукре,- писал Боливар,- кладет самое черное и несмываемое пятно на всю историю Нового Света; на протяжении многих веков мировой истории вряд ли совершалось что-либо подобное"^*. Для Боливара это событие предстало свидетельством поражения дела всей его жизни. За несколько недель до своей смерти, наступившей 17 декабря 1830 г., он подвел пессимистический итог: "Во-первых, нам не дано управлять Америкой; во-вторых, тот, кто служит революции, пашет море; в-третьих, единственное, что-можно сделать по отношению к Америке,- это эмигрировать из нее; в-четвертых, эта страна неизбежно попадет в руки разнузданных толп, которые незаметно для себя передадут ее во власть разномастных тиранов; в-пятых, когда мы будем сгорать в огне собственных жестокостей и преступлений, европейцы не удостоят нас чести нового завоевания; в-шестых, если возможно допустить, чтобы какая-то часть света вновь впала в первобытный хаос, то это будет Америка на последнем этапе ее истории"^**.

^* (Bolivar S. Carta al general Juan Jose Flores. Barranquilla, 9.11.1830. - In: Воlivar S., II, p. 960.)

^** (Ibid.. II, р. 959-960.)

"Я. пожертвовал собственным здоровьем и благополучием для того, чтобы завоевать свободу и счастье для моей родины. Я сделал ради нее все, что мог, но не добился цели. ...Мои самые лучшие побуждения расценили как мерзкие намерения, и имя мое оклеветано даже в Соединенных Штатах, от которых я мог ожидать справедливой оценки. ...Чем же заслужил я подобное отношение?"^* Этот вопрос содержит в себе сущность целой истории - и не только личной судьбы Освободителя, но и истории всей нашей Америки, пытающейся превозмочь проклятие зависимости и рабства, но обращающей полученную свободу в анархию, что ведет к новой зависимости, новому колониализму, новому рабству^**.

^* (Воlivar S. Carta a un amigo de Cartagena. Bogota, 17.9.1830.- In: Bolivar S., II, p. 985.)

^** (Порожденные реальной сложностью политического и экономического положения Испанской Америки, горькие раздумья Боливара объяснялись также и его прогрессирующей болезнью. В начале 1830 г. он снимает с себя полномочия президента Великой Колумбии, и в декабре того же года умирает в одиночестве.)