3. Европейская цивилизация в Латинской Америке

Итак, цивилизаторский проект характерен стремлением к -следующим целям: смена крови, сознания, а также зависимости. Все это подразумевает мощный иммиграционный прилив, последовательное перевоспитание и просвещение населения и эксплуатацию природы народами, обладающими необходимыми знаниями и орудиями. Одна раса придет на смену другой; человек, чье сознание воспитано абстракциями, будет обучен технике, а родина будет отдана тем, кто сумеет эксплуатировать ее богатства и сделает "ее действительной родиной. Появятся новые господа, новые учителя, новая кровь, придя на смену господам, крови и учителям, доставшимся в наследство от времен колонии. В жилы Америки вольется свежая кровь избыточного населения цивилизованной Европы, анахроничного наставника времен колонии сменят носители идей утилитаризма и позитивизма, в духе которых был сформирован современный человек Европы и Соединенных Штатов, а переживших свой век аристократов и идальго, оставшихся от эпохи конкисты, заменят предприимчивые творцы великой западной буржуазной системы.

"Переливание избыточного населения из некоторых старых наций в новые,- писал Сармьенто,- может быть сравнимо только с внедрением в промышленность энергии пара: и в том и в другом случае силы возрастают стократ и в один день выполняется работа целого века. Так именно достигли величия Соединенные Штаты, так должны будем сформировать свою нацию и мы"^*. Причем, считает Сармьенто, для Латинской Америки содействие европейских элементов оказывается еще более необходимым, чем это было в свое время для Соединенных Штатов. Ибо, пишет он, "будучи потомками деятельной Англии, страны мореплавателей и промышленников, североамериканцы несут в своих национальных традициях, в своем воспитании и обычаях элементы инициативности, богатства и цивилизации, которых им достало бы и без стороннего содействия"^**. Латинская же Америка должна связать свою судьбу со странами и народами, обогнавшими ее по пути цивилизации. Причем существенно не положение, которое ожидает ее в мире цивилизации,- она приняла бы и место последнего вагона, не претендуя на роль локомотива. Ее путь в цивилизацию должен быть иным - посредством переплетения ее собственных интересов с интересами стран, стоящих на путях прогресса. "Нам необходимо смешаться с населением более развитых стран,- писал Сармьенто,- ради того, чтобы они передали нам свои искусства, свою промышленность, свою деловитость и приспособленность к труду"^***. Естественно, что в результате такого смешения другая сторона также будет иметь свою выгоду от эксплуатации лежащих мертвым грузом богатств Латинской Америки, причем эксплуатация в этом случае не будет означать грабежа, поскольку все эти богатства практически не существуют, пока их не эксплуатируют. Как писал Сармьенто, "если переселившийся к нам европеец сколотил себе состояние, то из этого следует, что богатства этого не существовало раньше - это он создал его, увеличив тем самым национальное богатство страны. Земля, обработанная им, дом, построенный им, и контора, им открытая,- все составляет пользу для самой страны, а если он и покинет ее, то останутся промышленные средства и знания, полученные нами"^****.

^* (Sаrmientо D. F. Argiropolis, Editorial Universitaria de Buenos Aires, 1968, p. 98.)

^** (Ibid.)

^*** (Ibid., p. 99.)

^**** (Ibid., р. 33.)

Земля не создает родины, утверждал Альберди,- родиной нашей станет Европа, создавшая Америку. Ведь Америка индейцев еще не была Америкой, пока ее не открыла Европа; следовательно, Европа же сделает Латинскую Америку частью цивилизации, по пути которой идут современные нации. "Республики Южной Америки,- писал Хуан Баутиста Альберди,- суть результат и живое свидетельство действия Европы в Америке"^*. "Мы, называющие себя американцами, являемся на самом деле европейцами, рожденными в Америке. Форма черепа, кровь, цвет кожи - все произошло от них"^**. И ничего, что бы происходило от самой Америки, даже ее название. Стало быть, все, что есть в ней,- ее земли, ее богатства, ее индейцы,- есть не что иное, как орудия осуществления проектов Европы и европейцев, даже если эти последние живут и не в Европе, а на землях Америки. И проблемы, касающиеся Америки, решаются не в споре между европейцами и американцами, но между европейцами, родившимися в Европе, и европейцами, родившимися в Америке. А если точнее, то проблемы Америки решаются только европейцами, родившимися на американской земле. В любом случае родиной остается Европа. "Европа,- пишет Альберди,- дала нам понятие порядка, научила свободе и искусству обогащения, заложила основы христианской цивилизации. Значит, Европа дала нам саму родину, если мы вспомним, что от нее мы имеем даже народ, составляющий основное население нашей родины"^***. Оказывается, что патриотизм, движущий латиноамериканцами в их отпоре поползновениям со стороны Европы и Соединенных Штатов, есть проявление патриотизма, привитого Латинской Америке самой Европой; тот, кто насадил здесь испанское господство, также был европейцем, стремившимся таким образом предохранить свои владения от посягательств других европейских держав. Таковым было понятие родины и у Боливара, и у Сан-Мартина, и у Росаса, справедливо опасавшихся той Европы, от которой Испания оберегала свои колонии. В те времена понятие родины связывалось с воинской славой, но теперь родина - это нечто совсем другое. "...Жажду славы сменила жажда выгоды и удобства,- пишет Альберди,- а воинский героизм оказался излишним для прозаических надобностей торговли и промышленности, составляющих основу теперешней жизни"^****. Ныне понятие родины определяется понятием цивилизации. Соответственно иной оказывается и форма единства Латинской Америки, о которой столько мечтали ее освободители и за которую боролись. То, что не смогли сделать для нее самые пламенные ее вожди, сделают прогресс, техника и пути сообщения. Как говорил Альберди, железная дорога значит для достижения единства больше, чем любые конгрессы. "Да, конгрессы могут провозгласить ее единой и неделимой, но без железной дороги, которая соединит самые отдаленные ее оконечности, она будет вечно разделенной и разделяемой вопреки всем законодательным декретам"^*****.

^* (Alberdi J. В. Bases..., p. 33.)

^** (Ibid., p. 34.)

^*** (Ibid.)

^**** (Ibid., p. 38.)

^***** (Ibid., p. 44.)

Однако из всего этого не следует, будто новый проект антипатриотичен. Речь идет все о том же европейском проекте в его измененном и актуализированном варианте. "С победой латиноамериканской революции,- пишет Альберди,- прекратилось влияние на нашем континенте Европы, испанской, место которой заняло влияние Европы англосаксонской и французской. Мы, нынешние латиноамериканцы, остаемся европейцами, которые просто сменили одних учителей на других - испанских на английских и французских. Но творцом нашей цивилизации по-прежнему остается Европа. Изменился способ обучения, на предмет остался тем же. ...То, что делает сегодняшняя Европа в Америке, есть, в сущности, завершение деятельности Европы средневековой, которая так и не вышла из этого состояния, остановившись на полпути. Сегодня она действует иными средствами, чем шпага и завоевание"^*. Поскольку Америка и есть та же Европа, то Европа не может завоевывать саму себя. Речь может идти только о смене характера и направления влияния, с учетом того, чем стала современная Европа, далеко ушедшая от той Европы, что завоевывала Америку огнем и мечом. "...Дикарь туземец побежден, он больше не обладает в Америке ни властью, ни влиянием. Поэтому не может быть и никакого антагонизма, а мы, европейцы, представители европейской крови и цивилизации, являемся единственными хозяевами Америки"^**. А в качестве хозяев положения европейцы могут и изменять свой собственный проект и формы социально-хозяйственной экспансии, как и всю организационную систему, унаследованную от ставшей анахроничной Европы.

^* (Ibid., p. 36.)

^** (Ibid.)

Следует заметить, однако, что если во взглядах на цивилизаторский проект в целом Альберди сходится с Сармьенто, то в вопросе о городе и провинции существенно расходится с ним. Ни Буэнос-Айрес не есть цивилизация, ни провинция - варварство, как утверждал Сармьенто, полагая, соответственно, непременной принадлежностью всякого цивилизованного человека сюртук, а уделом крестьянина - одежду, которую Сармьенто попросту именует "американской". Альберди полагал, что и житель города, и житель деревни, независимо от вида одежды,- оба они европейцы. Цивилизация не может существовать без сельского хозяйства, поставляющего ей исходное сырье для последующей переработки. Альберди писал: "Цивилизованность страны состоит в богатстве продуктов, производимых сельским хозяйством, дающим возможность покупать и оплачивать промышленные продукты, поступающие из Европы; в результате южноамериканец получает возможность вести по-европейски цивилизованную жизнь, что, собственно, и является итогом и целью его деятельности в собственной стране"^*. Таким образом, и Факундо, и Ро-сас суть воплощения европейского присутствия в Америке на определенном историческом этапе. Этап этот связан с коренными изменениями, ведущими к появлению на исторической арене новых людей, которые осуществляют в Америке то, что уже реализовано в Европе. Носителем варварства является не креол, а индеец, пусть даже порабощенный или вовсе истребленный. С точки зрения Альберди, Сармьенто ничем не отличается от Росаса, хотя первый - президент республики, а второй - диктатор; как он полагает, оба они идут к одной цели. Так, несмотря на федералистские установки Росаса, фактически центром его власти был Буэнос-Айрес, воплощавший централистские тенденции Сармьенто. "Дело в том,- пишет Альберди,- что сила, разбившая на две части жизнь Росаса и сделавшая из законопослушного сельского обывателя беспощадного буэнос-айресского тирана, есть та же сила, что разделила пополам и жизнь Сармьенто, превратив либерального провинциала в зловещего реставратора экономической тирании, орудием которой и явился Росас"^**. Таким образом, речь идет всего лишь о замене одного каудильо другим. Как пишет Альберди, правильнее было бы говорить о попытках "заменить каудильо, одетого в пончо, каудильо, облаченным во фрак; заменить демократию полуварварскую, способную забить плетьми любую республиканскую конституцию, демократией полуцивилизованной, расправляющейся с конституциями при помощи нарезного оружия, причем с единственной целью сделать их таким способом более "симпатичными"; заменить демократию сельских масс демократией достойных и почтенных горожан, т. е. демократию народного большинства - демократией меньшинства; короче говоря: заменить истинную демократию так называемой демократией, подлинное имя которой - олигархия"^***.

^* (Alberdi J. В. Grandes у pequefios hombres del Plata, Depalma. Buenos Aires, 1964, p. 329.)

^** (Ibid., p. 331.)

^*** (Ibid., p. 280.)