IX. Проект самообретения

1. Америка обращается к себе самой

Очевидно, что цивилизаторский проект основывается на своеобразном комплексе неполноценности народов Южной Америки, всей их многовековой истории и наличной действительности. Он исходит из сознания своей не полноценности и, как следствие, сознания превосходства образца для подражания - так называемого западного мира, точнее, Европы и Соединенных Штатов. Причем в качестве обоснования приводятся теории, выработанные самим западным миром для оправдания своей гегемонистской политики по отношению к народам Южной Америки, а также Азии, Африки и Океании. Это разного рода теории, утверждающие примитивность культуры и отсталость народов тех или иных регионов земного шара. В соответствии с этими теориями, потомки покоренных индейцев - не более чем варвары, потомки иберийских конкистадоров - духовно отсталые, анахроничные, а плод метисации этих народов - и варварский, и отсталый. Эти проявления западного расизма логически влекут за собой утверждения о превосходстве европейских наций воообще и неполноценности всяких прочих, маргинальных наций. Ведь даже потомки европейцев в Латинской Америке принадлежали к народам и культурам, проигравшим историческое сражение с более сильными цивилизациями, сражение между Средневековьем и Новым временем, в котором потерпели историческое поражение и те народы, завоевание и колонизация которых кровно связали их с этой исторически несостоятельной - досовременной эпохой. Поэтому вся иберийская Америка, по мнению авторов цивилизаторского проекта, целиком принадлежит прошлому, отсталости; она вытеснена на дальнюю периферию ушедшей вперед истории; подлинная же история продолжает свое шествие в той, другой Америке, колонизованной народами, победившими в борьбе между прогрессом и движением вспять.

Отсюда - стремление цивилизаторов отрешиться от собственного прошлого как якобы отсталого, примитивного и позорного, стремление отрешиться от собственного опыта и обрести иное бытие, основываясь на заемном опыте, стремление начать свою судьбу с нуля, словно прошлого никогда и не существовало. Ибо что есть прошлое? Наше прошлое есть приниженность и рабство, писал еще Симон Боливар; наше прошлое - это ночь, растянувшаяся на триста лет. А на таких началах, как утверждали идеологи либертарного и цивилизаторского проектов, невозможно возводить ни здание свободы, ни здание цивилизации. Ибо свобода есть по необходимости отрицание прошлого с его рабством и феодальными устоями, а цивилизация предполагает отрицание варварства и отсталости, связанных с долгой колониальной ночью. Итак, стремление отрицать себя как народ, как нацию означало, ipso facto, намерение сделаться другим народом. Именно поэтому идеологи ци-вилизаторства думали не столько о том, чтобы принести народам Америки освобождение, сколько о том, чтобы принести им новую зависимость на смену прежней. Старая зависимость от иберийской метрополии должна быть заменена новой, свободно принятой зависимостью от наций, рассматривавшихся как воплощение прогресса. Латиноамериканским народам предстояло заимствовать у этих народов элементы, составлявшие их превосходство и необходимые для предполагаемого обновления или перемены национального бытия, позволявшие народам Латинской Америки стать на путь прогресса. Поэтому - и это необходимо подчеркнуть - наши цивилизаторы свободно принимали такое подчинение, такую зависимость.

Таким образом, отказ от свободы, по видимости завоеванной в эпоху освободителей, на деле представал вернейшим средством обеспечить подлинное утверждение свободы, поскольку этот путь вел к приобщению к миру, обладающему заведомым превосходством над тем, что был оставлен в наследство иберийской колонизацией. Любой другой проект обещал бы лишь воздушные замки, неосуществимые идеалы. Однако стремление отказаться от собственной незначительности во имя того, чтобы обрести чужую значительность, неизбежно предполагает чувство неполноценности, второсортности того, кто стремится к усвоению более совершенного образца. Хосе Энрике Родо^*, писал по этому поводу: "Подражают обычно тому, в чье превосходство или авторитет безусловно верят"^**. В этом и заключается исходный момент для всякого нового подчинения, новой зависимости.

^* (Хосе Энрике Родо (1872 - 1917) - уругвайский писатель и мыслитель. В философсу.о-социологическом эссе "Ариэль" (1900) противопоставил "индустриальному гигантизму" и практицизму Северной Америки дух гуманизма, самобытность культуры народов Латинской Америки.)

^** (Rodо J. E. Ariel, Obras Completas, Ed. Zamora A. Buenos Aires, 1956, p. 190.)

Против этого тезиса о собственной неполноценности, второсортности в сравнении с чужим, якобы совершенным образцом и восстали авторы нового проекта, именуемого здесь проектом самообретения (proyecto asuntivo). За основу этого проекта принимается наличная, собственная действительность, сколь бы отрицательной она ни казалась, дабы попытаться построить в ее рамках и с ее помощью желаемый мир, новую реальность. Да, и здесь имеет место отрицание, но отрицание в гегелевском понимании, отрицание как утверждение нового. Иными словами, речь идет об усвоении, ассимиляции собственной действительности, а вместе с ней и ее истории, ее прошлого. Принимается все - но в снятом виде, отрицается все - но диалектически. Орудием и исходным материалом того, что составляет наличное бытие, и того, что должно претвориться в будущем, оказывается сама действительность, ее настоящее и прошлое. Как оказалось, именно в этом состоял воображаемый секрет Запада, позволивший ему двигаться всегда по восходящей линии - от одного снятия к другому. Проект самообретения имеет целью выйти за пределы собственной конкретной действительности, но всегда учитывая ее, опираясь на ее познание и ее опыт. Консерваторский проект, как мы видели, также предполагал приятие собственного прошлого, но не для того, чтобы преодолеть, "снять" его, но, наоборот: чтобы сохранить его в неприкосновенности. Его задачей было только заполнить "вакуум власти", оставшийся после ухода метрополии, но ни в коем случае не нарушать порядок прежнего режима. В этом ограниченность консерваторского проекта и в этом же причина его провала.

Были и другие мыслители, с других позиций стремившиеся доказать, что латиноамериканская действительность, история ее народов несли в себе положительные начала, которые следовало принять во внимание при разработке проекта, направленного на создание системы, которая отвечала бы подлинным, глубинным потребностям Латинской Америки. Андрес Бельо убедительно показал, что именно можно считать положительным в нашем общем прошлом и что могло бы лечь в основу проекта, вырабатывавшегося великими освободителями Америки. Учитель Боливара Симон Родригес^* не переставал подчеркивать наличие в Америке наследия прошлого, которое следовало не игнорировать, но ассимилировать.

^* (Симон Родригес (1771 - 1854) - венесуэльский мыслитель, просветитель, с 1792 по 1797 г. учитель С. Боливара.)

Два события - вторжение в Мексику Соединенных Штатов 1847 г. и французская интервенция 1861 г.- оттолкнули латиноамериканцев как от Соединенных Штатов, так и от Европы. Отвернувшись от прежних идолов, латиноамериканцы обратили свой взор на собственную историю и действительность, отмечая таящиеся в них возможности. Оказывается, не все в Америке было "ночью" и рабством. В ее исторической реальности, в ее прошлом имелись такие положительные моменты, на основе которых любая латиноамериканская нация могла с уверенностью планировать и воздвигать свое будущее. Сравнивая свершения признанного образца - Соединенных Штатов и деяния многострадальной Южной Америки, чилиец Франсиско Бильбао, представитель поколения цивилизаторов, пришел к такому четкому выводу: "Соединенные Штаты обязаны своим величием своему свободомыслию, своему self government, своей моральной терпимости и открытости своих земель любому пришельцу"^*. Все это обеспечило им расцвет и славу. То был поистине героический момент их истории. Все становилось грандиозным: население, богатство, могущество, слава. Этой Америкой восхищались и продолжают восхищаться южноамериканцы. Но, продолжает Франсиско Бильбао, представители этой достойной восхищения нации, "презрев системы и традиции и взрастив в себе дух хищничества, пожирающий время и пространство, породили весьма своеобразный национальный характер. ...Взглянув на себя самих и узрев собственное величие, они оказались жертвами того же искушения, что и титаны, возомнившие себя вершителями дел земных наравне с обитателями Олимпа". По этой причине США при всем своем величии "не отменили рабство в своих штатах, не сохранили героические индейские племена и тем более не стали знаменосцами интересов всего человечества, но лишь выразителями сугубо личного, американского интереса, англосаксонского индивидуализма"^**.

^* (Bilbao F. El evangelio americano, Ed. "America lee". Buenos Aires, p. 138.)

^** (Ibid.)

По этой же причине они ринулись на завоевание других народов и первым делом обрушились на соседей с Юга. Да, повторяет Бильбао, Соединенные Штаты - замечательная страна, обладающая многими достоинствами: торжеством свободы, возможностью свободно мыслить; Южная же Америка по вине теократической Испании, казалось бы, не унаследовала ничего, кроме рабства.

Но разве Южная Америка не обладает ничем иным, кроме колониального наследия? Несмотря на это наследие и теократию, она обладает чем-то большим, нежели рабство и кабала. Как пишет Бильбао, "в недрах нашей боли было слово и свет; и вот мы разбили надгробный камень и погрузили эти века в предназначенную им могилу". Затем пришлось приниматься за устройство всего. "Нам пришлось воздвигать здание народного суверенитета на корнях теократического воспитания". И несмотря на все препятствия, "мы покончили с рабством во всех южных республиках, и это в условиях нашей бедности, а вы, счастливые и богатые, так и не смогли этого сделать; мы сделали частью нашей нации первобытные племена, составляющие, например в Перу, почти все население, ибо мы считаем их нашей плотью и кровью, а вы иезуитски их истребляете". Кроме того, добавляет Бильбао, "предназначение человека мы видим не в обладании землей и не в радостях земных; зато всякий обездоленный, всякий несчастный и слабый, будь то негр, индеец или кто-либо еще, находит у нас то уважение, которого заслуживает звание и достоинство человека. Вот что мы, представители южноамериканских республик, решаемся положить на чашу весов против гордости, богатства и могущества Северной Америки"^*.

^* (Ibid.)

Что касается Европы, то после вооруженной интервенции Франции времен Наполеона III, оккупировавшей Мексику, Бильбао мог с полным правом писать, что латиноамериканцам ни к чему старательно ловить одобрительный взгляд Европы, представляющей рабовладельческую цивилизацию. "Франция никогда не была свободной. Франция никогда не проповедовала идеалы свободы. Франция никогда не страдала за весь мир. ...Необходимо... освободиться от духовного рабства перед Францией... Долой так называемую европейскую цивилизацию. Европа, пытающаяся цивилизовать нас, сама не в состоянии цивилизоваться... Европа - это антипод Америки: там - монархия, феодализм, теократия, кастовость и династии, здесь - демократия; Европа осуществляет завоевания, Америка их упраздняет". И, касаясь победы, одержанной мексиканским народом над иностранными захватчиками 5 мая 1862 г. в Пуэбле, Бильбао писал: "Сегодня Америка становится частью всемирного механизма. Победа Мексики означает наступление новой эры. Пуэбла - это американские Фермопилы"^*.

^* (Bilbav F. La America en peligro, Obras Completes, Impr. Buenos Aires. 3nenos Aires, 1886, p. 78.)

В том же духе высказывался и мексиканский философ-позитивист Габино Барреда. Так, анализируя историю Мексики и нашей Америки в целом, он писал, что этот район земного шара составляет новый центр человеческой истории, в то время как Европа остается в своем прошлом, которое она не смогла преодолеть. Отныне воплощением прогресса станет Южная Америка и Мексика, оказывающая сопротивление европейскому консерватизму.

Таким образом, история Мексики приобретала новый смысл, указывая путь к прогрессу и цивилизации: колониальное прошлое было побеждено либеральными силами, а они в свою очередь - духом позитивизма, непосредственно приближающим прогресс и цивилизацию. "В битве при Пуэбле,- писал Барреда,- солдаты Мексиканской республики, подобно древним грекам в битве при Саламине, спасли будущее человечества - сам республиканский принцип, который есть знамение современности". В то время как вся Европа пала ниц под натиском сил регресса, Мексика, американское государство, смело приняла вызов и победила регресс. "В этом борении между европейским регрессом и американской цивилизацией,- писал Барреда,- в этой схватке между монархическим и республиканским принципами, в этом последнем броске фанатизма против сил освобождения мексиканские республиканцы оказались один на один с целым миром". Мексиканское сопротивление силам прошлого может спасти даже Соединенные Штаты, попади они в лапы регресса, "который пытался прорваться к ним через Мексику^*".

Так в значительной степени под влиянием иностранной агрессии латиноамериканцы пришли к пересмотру своих взглядов на собственную действительность и историю, вкладывая в них позитивный смысл. С этих позиций приятия своей действительности и истории и начинается новый этап их осмысления.

^* (См.: Zea L. El positivismo en Mexico. Имеются в виду возможные последствия закрепления в этой стране империи Максимилиана.)