Исследовательский проект М. Хальбвакса

Собственно начало разработки проблематики "истории памяти" традиционно связывают с публикацией в 1925 г. работы Мориса Хальбвакса "Социальные рамки (контекст) памяти" ("Les Cadres sociaux de la memoire"). М. Хальбвакс входил в первую редакцию "Анналов" (1929) и представлял социологическое направление, разделяя принципиальные установки его учредителей.

Анализ индивидуальной памяти в её чистоте, без влияния других субъектов, согласно автору, возможен только в сновидении, в котором мало принимаются во внимание временные модусы, где всё происходит в настоящем. В бодрствующем состоянии память опосредуется интеллектом - реконструирует событие и, с необходимостью, искажает тем больше, чем больший опыт его разделяет с прототипом. Дальнейшее искажение вносит речь, в которой индивид пытается передать воспоминание, внося смысловые оттенки, закрепленные в конвенциях. "Люди, живущие в обществе, пользуются словами и понимают их смысл - такова предпосылка коллективного мышления. А каждое слово (если мы его понимаем) сопровождается воспоминаниями, и нет таких воспоминаний, которым мы не могли бы поставить в соответствие некоторые слова. Прежде чем вызывать в памяти воспоминания, мы их проговариваем..."^*. Забывание, согласно М. Хальбваксу, происходит именно из-за того, что утеряна связь с системой понятий, которыми перестали пользоваться, не "находит вокруг себя средства, позволяющие его выработать^**. (Уже одно это "чрезвычайно важное наблюдение, вдохновляющее, - по мнению Н. Колягиной, - многих современных гуманитариев - от исследователей устных свидетельств (и трансформаций воспоминаний, наблюдаемых в них), до социологов, занимающихся политикой памяти и способами её сознательного конструирования разными группами"^***).

^* (Хальбвакс М. Социальные рамки памяти. - М.: Новое издательство, 2007. С. 325-326.)

^** (Хальбвакс М. Социальные рамки памяти. - М.: Новое издательство, 2007. С. 127, 129.)

^*** (http://urokiistorii.ru/media/book/halbwachs.)

История же, согласно автору, "не просто воспроизводит рассказы современников о событиях прошлого, но время от времени и подправляет их - не только потому, что располагает другими свидетельствами, но и с тем, чтобы приспособить их к приёмам мышления и репрезентации, свойственным нынешним людям"^*. От индивидуальных механизмов памяти Хальбвакс переходит к опосредованию памяти в социальных группах, постепенно выявляя алгоритм возникновения традиции. На этом пути автор выделил два универсальных подхода: а) подогнать прошлое под идеологию и превратить память прошлого в устойчивый ритуал и догматические (разумеется, "истинные") формулировки; б)использовать как "руководство к действию" в настоящем. Идея, вполне актуализирована, исходя из потребностей настоящего П. Рикёром, Э. Хобсбаумом и Т. Рэнджером^** (Ссылка. Н. Колягиной).

^* (Хальбвакс М. Социальные рамки памяти. - М.: Новое издательство, 2007. С. 209.)

^** (The Invention of Tradition /Eds E. Hobsbawm, T. Ranger. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1983.)

В итоге книги "Хальбвакс объясняет, каким образом сегодняшние идеи способны трансформировать традиционные воспоминания. Это происходит, например, когда новый социальный класс (буржуазия) первоначально мимикрирует, прикрывается ценностями старого (аристократии), постепенно подменяя, положим, представления о ценности воинской доблести и продолжительного служения короне рассуждениями о важности таких качеств, как компетентность, талант, а затем - богатство, доступ в определённые круги административного аппарата. Второе - наблюдение над тем, что современный человек часто выполняет в обществе множество функций, и во время перехода из одной группы в другую люди неизбежно привносят в одну из этих групп стиль мышления, заимствованный в другой, и наоборот. Отсюда мысль учёного о том, что коллективная память современного буржуазного общества "проиграла в глубине" (то есть давности воспоминаний) столько же, сколько выиграла в широте... Ценность работы Хальбвакса - в привлечении внимания к тому факту, что память складывается в неоднородном, исторически возникшем и фрагментарном пространстве общества"^*.

^* (http://urokiistorii.m/media/book/halbwachs.)

В опубликованном отрывке "Коллективная и историческая память" из поздней работы М. Хальбвакса "Коллективная память", появившейся в печати в 1950 г., автор, по оценке Яна Ассмана, уже не ограничился анализом социальных рамок памяти, а "пошёл ещё дальше, объявив коллектив субъектом памяти и воспоминания, создав понятия "групповая память" и "память нации", в которых понятие памяти оборачивается метафорой"^*. Спустя 25 лет после первой работы, М. Хальбвакс сетует, что понятие "групповая память" не принято употреблять даже метафорически. Память традиционно относят к психологическим атрибутам отдельного человека, его сознания, что впрочем не мешает распределению отдельных эпизодических или частичных воспоминаний об одном явлении среди большого количества его свидетелей. В последнем случае заинтересованный в полноте информации о явлении человек может использовать как свои образы минувшего, так и собрать фрагменты памяти других людей в единую целостную картину события. Будучи опредмеченной память других людей получает самостоятельное, мало персонифицированное значение в качестве информации, соединенной с определенным носителем или сливается с собственными воспоминаниями отдельных лиц, традицией. Таким образом, образы памяти, потерявшие непосредственную связь со своими первоначальными носителями, "живут" по другим законам, не связанным с закономерностями индивидуальной психологии. Спустя небольшое время, не остается человека, который бы непосредственно помнил это содержание, как пережитое. Различия индивидуальной и социальной памяти доходят до противоположения.

^* (Ассман Я. Культурная память: Письмо. Память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. - М., 2004. С. 37.)

- Воспроизведение содержания коллективной памяти зависит от внешних индивиду обстоятельств. Память социальная или историческая поддерживается памятью индивидуальной, но существенно шире её.

- Социальная память более дифференцирована, индивидуальная - более непрерывна.

- Социально-историческая память зависима: "история и впрямь похожа на кладбище, где пространство ограничено и где все время приходится находить место для все новых могил"^*. Память индивида ассоциативна, связана с определенными обстоятельствами и воспроизводит содержание, опираясь на эти "опорные точки". Индивидуальная память имеет соответствующие пространственные и временные пределы, не выходящие за пределы физического существования её носителя. Воспроизведение содержания индивидуальной памяти завит от него самого. Она более свободна.

^* (Хальбвакс М. Коллективная и историческая память //Неприкосновенный запас. 2005, №2-3 (40-41) //Память о войне 60 лет спустя: Россия, Германия, Европа: сборник. 2-е, испр. и расшир. изд.$]. - М. : Новое лит. обозрение, 2005. - 780 с.)

- Социальная - опосредована, индивидуальная - непосредственна.

Механизм возникновения социально-исторической памяти в этой поздней работе, согласно М. Хальбваксу, состоит в следующем. Индивид в первую очередь удерживает "существование самодовлеющего индивидуального сознания". Личное воспоминание о последовательности событий, разумеется, первично, но из него сама по себе ещё не возникает память как таковая. События и даты, составляющие материал групповой жизни, для индивида могут быть только внешними знаками, к которым он может обращаться, лишь покидая рамки своего "я". Если бы материалом коллективной памяти были только серии дат или списки исторических фактов, она бы играла лишь весьма второстепенную роль в закреплении наших воспоминаний. Однако человек пытается включить индивидуально переживаемый материал в схемы известного социального опыта, "в его памяти фиксируются не только факты, но и прежние образы действий и мыслей". "Коллективные рамки памяти не сводятся к датам, именам и формулам, а, напротив, представляют течения мысли и опыта, в которых мы находим наше прошлое только потому, что оно ими пропитано". В этом собственно и состоит понимание и осмысление индивидуальных действий. Механизм этого процесса, согласно автору, следующий. Между людьми в их общении о насущных индивидуальных заботах "возникает своего рода искусственная среда, внешняя по отношению ко всем этим индивидуальным сознаниям, но охватывающая их, - некие коллективные время и пространство и коллективная история. Именно в таких рамках встречаются мысли (впечатления) индивидов, что подразумевает, что каждый из нас временно перестает быть самим собой. Вскоре мы возвращаемся в нас самих, привнося в свое сознание извне готовые опорные точки и системные единицы. К ним мы привязываем наши воспоминания, но между этими воспоминаниями и этими опорными точками нет никакой тесной связи, никакой общности существа. Именно поэтому эти исторические и общие понятия играют здесь лишь крайне второстепенную роль: они подразумевают, что уже существует автономная личная память. Коллективные воспоминания накладываются на воспоминания индивидуальные, обеспечивая нам гораздо более удобный и надежный контроль над последними"^*.

^* (Хальбвакс М. Коллективная и историческая память //Неприкосновенный запас. 2005, №2-3 (40-41).)

"Чаще всего я вспоминаю о чём-то потому, что к этому побуждают меня другие, что их память помогает моей памяти, а моя память опирается на их память... В таком смысле получается, что существует коллективная память и индивидуальные рамки памяти, и наше индивидуальное мышление способно к воспоминанию постольку, поскольку оно заключено в этих рамках и участвует в этой памяти"^*. "Некоторым психологам, возможно, покажется, что исторические события - это вспомогательные средства нашей памяти ...Но когда мы вновь обращаемся к тому, что протекло таким образом, у нас всегда есть возможность распределить его различные части по единицам коллективного времени, которые мы находим вне себя и которые извне накладываются на все индивидуальные памяти именно потому, что они не происходят ни из одной из них. Определенное таким образом социальное время - совершенно внешнее по отношению к тому времени, которое переживается сознанием... наши жизни расположены на поверхности обществ, они повторяют их движение и испытывают на себе последствия их сотрясений. Но то или иное событие занимает свое место в ряду исторических фактов лишь через некоторое время после того, как оно происходит. Стало быть, мы можем привязать различные фазы нашей жизни к событиям национального масштаба лишь задним числом. Это лучшее свидетельство того, насколько искусственную и внешнюю операцию мы совершаем, обращаясь к делениям коллективной жизни, будто к опорным точкам. И это наиболее наглядно показывает, что, сосредоточивая внимание на индивидуальной или на коллективной памяти, мы на самом деле исследуем два различных предмета.

^* (Хальбвакс М. Социальные рамки памяти. - М.: Новое издательство, 2007. С. 28-29.)

"Индивиду доступны два типа памяти. Но в зависимости от того, соотносится ли он с той или другой из них, он занимает две совершенно разные и даже противоположные позиции"^*.

^* (Хальбвакс М. Коллективная и историческая память //Память о войне 60 лет спустя: Россия, Германия, Европа: сборник. 2-е, испр. и расшир. изд.$]. - М. : Новое лит. обозрение, 2005. - 780 с.)

История, согласно М. Хальбваксу - это форма коллективной памяти, которая опирается не на "хронологическую череду событий и дат, а все то, что отличает один период от других". "Чтобы прикоснуться к исторической реальности, стоящей за этой картинкой, ему необходимо выйти за пределы своего "я", усвоить точку зрения группы, увидеть, как тот или иной факт стал памятной датой потому, что проник в круг национальных забот, интересов и пристрастий. Но с этого момента данный факт перестает смешиваться с личным впечатлением. Мы вновь входим в соприкосновение с исторической схемой"^*.

^* (Хальбвакс М. Коллективная и историческая память //Память о войне 60 лет спустя: Россия, Германия, Европа: сборник. 2-е, испр. и расшир. изд.$]. - М. : Новое лит. обозрение, 2005. - 780 с.)

"История - это не все прошлое, но она и не все то, что остается от прошлого. Или, если угодно, наряду с письменно зафиксированной историей существует живая история, которая продолжается или возобновляется через годы и в которой можно обнаружить большое количество прежних течений, казавшихся иссякшими... мы вполне свободны восстановить эту среду и воссоздать вокруг нас эту атмосферу, в частности при помощи книг, гравюр, картин... эти следы видны, иногда мы их видим в выражении лиц, в облике помещений и даже в образах мыслей и чувств, бессознательно сохранившихся и воспроизводимых теми или иными людьми в той или иной среде. Обыкновенно мы не обращаем на это внимания. Но достаточно вглядеться, чтобы обнаружить, что современные обычаи зиждутся на более древних слоях, которые тут и там выходят на поверхность"^*.

^* (Хальбвакс М. Коллективная и историческая память //Неприкосновенный запас. 2005, № 2-3 (40-41).)

По известному афоризму "большое видится на расстоянии", целостная картина, в которой индивид пытается обрести смысл, является той потребностью, достигая которой неточность воспоминания деталей далекого прошлого не выглядит большим недостатком: "по мере того, как воспоминания удаляются, мы привыкаем думать о них как о целом". "Прошлое рассматривается с позиции групп, а мы меняем группы и получаем пополнение картины с других позиций (важно, чтобы у меня не было полностью сложившегося неизменного образа)". Правда, при этом память и её следы имеют для меня смысл только в холистском мировоззрении, когда я своих предшественников воспринимаю как собственное прошлое, как будто припоминаю своё детство.

Национальная история "учитывает только те факты, которые касаются всех граждан или, если угодно, граждан в качестве представителей нации". Только те события, которые заставляли забыть частные интересы, видоизменяют жизнь каждого, опорными точками во времени. Это хорошо должны понимать сельские жители, для которых любые частности личной жизни могут быть значимы для целого (общины), а личные воспоминания перманентно "подправляются" воспоминаниями других.

Согласно М. Хальбваксу не является корректным сам термин "историческая память", так как в нём соединяют то, что противоположно по своей природе. История хранит, как считается, наиболее важные факты, но способ выбора того, что важно, имеет отношение скорее к предвзятости. Соединение фактов истории скорее представляет собой механический агрегат периодов, эрудицию меньшинства. "История обычно начинается в тот момент, когда заканчивается традиция, когда затухает или распадается социальная память. Пока воспоминание продолжает существовать, нет необходимости фиксировать его письменно, да и вообще как-либо фиксировать. Поэтому потребность написать историю того или иного периода, общества и даже человека возникает только тогда, когда они уже ушли так далеко в прошлое, что у нас мало шансов найти вокруг себя многих свидетелей, сохраняющих о них какое-либо воспоминание"^*. Должна распасться группа, для которой события представляли интерес, тогда "память распыляется по нескольким индивидуальным сознаниям, затерянным в новых обществах, которые уже не интересуются этими событиями, потому что они для них определенно являются внешними, тогда спасти эти воспоминания можно, только письменно зафиксировав их в форме связного рассказа - ведь слова и мысли умирают, а тексты остаются". Коллективная память, согласно М. Хальбваксу, отличается по меньшей мере в двух отношениях. Память естественна, хранит то, что живо в сознании группы, история - искусственно возрождает то, чего уже нет, создаёт иллюзию, что каждый период всё новое, в ней нет непрерывности пьесы, можно начинать с любого места, наследование группами названий чисто внешнее. Нет общества как целого, телесного, история каждый период рассматривает как целое, но не их органическую связь. Эти периоды длятся столько, сколько сохраняется потенциала в определенной группе, пока не реализованы все её следствия и она не исчерпала себя. Новые поколения могут кое-что прихватить из прошлого, но оно постарается быстрее слиться с новыми правилами. В этих образах Хальбвакса (на склоне холма) современники могут быть дальше, чем десятки предшествующих поколений. Память интересует общее, историю интересует различие. "Коллективная память же, напротив, - это группа, рассматриваемая изнутри, причем за период, не превосходящий средний срок человеческой жизни, а очень часто за гораздо более короткое время. Она представляет группе ее собственный образ, который, конечно, развертывается во времени, поскольку речь идет о ее прошлом, но таким образом, что она всегда узнает себя в сменяющих друг друга картинах. Коллективная память - это картина сходств, и она естественно воображает себе, что группа остается, и остается одинаковой, потому что она устремляет свой взгляд на группу, а изменились отношения или контакты группы с другими. Поскольку группа все та же, надо, чтобы изменения были очевидными: изменения, то есть произошедшие в группе события, сами превращаются в сходства - их роль в том, чтобы с разных сторон показать одинаковое содержание - различные фундаментальные черты самой группы"^**. Различий у представителей групп может быть много, но они не фиксируются. Основой памяти выступает целостность группы. История могла бы быть универсальной памятью, но такой, согласно автору, не существует. Существует только одна история и много коллективных памятей. Исследуя историю и стремясь к объективности - нельзя становится на позицию одной группы, исследовать память можно только с позиции группы.

^* (Хальбвакс М. Коллективная и историческая память //Неприкосновенный запас. 2005, "2-3 (40-41).)

^** (Хальбвакс М. Коллективная и историческая память //Неприкосновенный запас. 2005, № 2-3 (40-41).)

"Даже когда общественные институты претерпевают глубокие преобразования, и даже особенно в эти моменты, лучший способ укоренить их заключается в том, чтобы подкрепить их всеми еще доступными традициями. Поэтому тотчас после кризисов люди повторяют себе: надо начать с того момента, когда нас прервали, с исходной точки. И некоторое время, действительно, люди воображают себе, будто ничего не изменилось, потому что преемственность была возобновлена. От этой иллюзии вскоре освободятся, но она, по крайней мере, позволяет перейти от одного этапа к другому, не ощущая никакого перерыва в коллективной памяти"^*.

^* (Хальбвакс М. Коллективная и историческая память //Неприкосновенный запас. 2005, №2-3(40-41).)

Для М. Хальбвакса нерасторжима взимопроникающая связь между "двумя способами организации воспоминаний": индивидуальной и коллективной памятью. А вот историческое сознание, историческая память (не пережитые индивидом события национальной истории) выступает внешней и даже насильственной для памяти индивида. Проблематично и соприкосновение исторической памяти, её референт нация, с памятью коллективной (групп, элит). История противостоит традиции. Однако дискретная (периодизации) историческая память постепенно интегрируется в живую, непрерывную память. Единая история, довлеющая к всеобщности, соединяется с множественностью памятей, стремящихся к индивидуации.

В преимущественно социологической работе "Социальные рамки памяти" М. Хальбвакс ещё рассматривал память как структуры, доступные объективному наблюдению. Индивидуальная память без группы угасает, "мы никогда не предаемся воспоминаниям в одиночестве", "в границах коллективного мышления мы находим средства для воскрешения в памяти связи между объектами, их сцепленности". В индивидуальном вспоминании автор первоначально "искал и находил признак социального". Тем не менее, это не было основанием для М. Хальбакса сводить индивидуально вспоминающего субъекта к коллективному субъекту: "каждая индивидуальная память является точкой зрения на память коллективную, что эта точка зрения меняется в зависимости от занимаемого мной места и что это место само меняется в соответствии с отношениями, которые я поддерживаю с другими социальными кругами"^*. В "Коллективной памяти" индивидуальная менее однозначно ссылается на коллективную. Различие между индивидуальной и коллективной памятью, с точки зрения М. Хальбвакса, такое же как между коллективной и исторической памятью^**. Желание свести один вид памяти к другому не может преодолеть противоречий. Остаётся рассматривать индивидуальную и коллективную память как диалектически единое, распадающееся только в глазах исследователя. Однако между ними нет зеркальной симметрии. Опираясь на этот вывод П. Рикёр констатирует, что "области пересечения феноменологического понимания коллективной памяти и социологической трактовки индивидуальной памяти не существует"^***.

^* (Halbwachs М. La Mémoire collective. Paris, PUF, 1950. op. cit., p. 51-96, p.97-142.)

^** (Halbwachs М. La Mémoire collective. Paris, PUF, 1950. op. cit., p. 94-95.)

^*** (Pикёp П. Память, история, забвение. - М.: Издательство гуманитарной литературы, 2004. 728 с. - С. 174.)

Проблематика социальной памяти существенно трансформировалась у Я. Ассмана, П. Нора, П. Рикёра. Благодаря социологу М. Хальбваксу^*, историк искусства А. Варбургу (теории "социальной памяти" в изображениях искусства)^**, и Я. Ассманну^*** проблема памяти была перенесена из традиционно психологического дискурса в сферу культурных явлений. Хотя смысл понятия "культурная память" у них существенно различен.

^* (Хальбвакс М. "Память и ее социальные условия" (1925) Halbwachs М. Les cadres sociaux de memoire. Paris, 1925. "La topographic legendaire des Evangeless en Terre Sainte. Etude de memoire collective" (Paris, 1941); "La memoire collective" (Paris, 1950, 1968).)

^** (Warburg А. М. Ausgewahlte Schriften und Wurdigungen / Hg. v. D. Wuttke. Baden-Baden, 1992 (3. Aufl.). Анализ творчества см.: Kany R. Mnemosyne als Programm. Geschichte, Erinnenmg und die Andacht zum Unbedeutenden im Werk von Usener, Warburg und Bejanmin. Tubingen, 1987.)

^*** (Assmann J. Das kulturelle Gedachtnis: Schrift, Erinnerung und politische Identitat in friihen Hochkulturen. "Культурная память. Письменность, воспоминание и политическая идентичность в древних культурах" München, 1992. S. 21-24; Assmann J. Moses der Agypter: Entzifferung einer Gedachfnisspur. Miinchen [u. a.], 1999 "Моисей египтян. По следам одной традиции"; Kultur und Konflikt / Hg. v. J. Assmann. Frankfurt a. М., 1990; Schrift und Gedachtnis. Beitrage zur Archaologie der literarischen Kommunikation / Hg. v. A. Assmann, J. Assmann, Ch. Hardmeier. München, 1983; Mnemosyne. Formen und Funktionen der kulturellen Erinnerung / Hg. v. A. Assmann, D. Harth. Frankfurt a. М., 1991; Memoria. Vergessen und Erinnem/ Hg. v. A. Haverkamp, R. Lachmann. München, 1993; Assmann J. Herrschaft und Heil: politische Theologie in Altagypten, Israel und Europa. München [u. a.], 2000; Idem. Agypten: eine Sirmgeschichte. München, 1996.)

Если М. Хальбвакс акцентирует внимание, прежде всего, на коллективные воспоминания, которые суть обусловленная современностью реконструкция прошлого. Воспоминания, следовательно, могут рассматриваться как коллективный социальный феномен (М. Хальбвакс называет это "коллективной памятью"), необходимый для жизни и выживания общества, будучи тем общим, что конституирует общество как таковое, является залогом его идентичности. "Прошлое" не возникает в наших знаниях само по себе, а является "искусственным продуктом" современности. Воспоминания не просто некая "данность", а относящаяся к современности, созданная ею "общественная конструкция", следовательно, встает вопрос: какое "прошлое" познает историк, занимающийся изучением культурной памяти и каковы условия этого познания?

М. Хальбвакс видел задачу современной ему исторической науки в "осмыслении неотрефлектированной традиции", т.е. в изучении коллективной памяти.

А. Варбург отнёс к социальной памяти весь фонд изображений и жестов, которым располагают и Запад, и Восток, а также то, как они с этим культурным наследием управляются.

Для Я. Ассманна культурная память - это непрерывный процесс, в котором социум формирует и поддерживает свою идентичность посредством реконструкции собственного прошлого. Я. Ассманн помимо культурной (тексты, строения, ритуалы длительная, требует профессиональных хранителей, носителей) и коммуникативной памяти (устная традиция общения семьи в 3 поколениях 80-100 лет) выделяет еще миметическую память, предполагающую запоминание посредством подражательного повторения действий, и "память вещей" из повседневного быта, осуществляющую "привязку" человека к миру, в котором он живет^* (Assmann J. Das kulturelle Gedachtnis. S. 20 и сл.). Я. Ассманн обосновал задачи и возможности изучения культурной памяти (сам он называет предмет своего исследования "историей памяти" - Gedachtnisgeschichte)^** - изучение только того прошлого, которое осталось в воспоминаниях - традиции, интертекстуальной сети континуитетов и дисконтинуитетов в литературе о прошлом, будучи сохраненным в живой традиции или в текстах, т.е. в своего рода рецепции. Но прошлое, подчеркивает Я. Ассманн, не просто "реципируется" настоящим, а "открывается" им заново, "моделируется" в зависимости от обстоятельств в самом настоящем, так что гораздо продуктивнее говорить о "динамике воспоминания", чем о рецепции. Цель изучения "истории памяти" Ассманн видит не в том, чтобы вычленить "историческую правду" из существующей традиции, а чтобы проанализировать саму эту традицию как феномен коллективной или культурной памяти. Воспоминания могут быть неверными, фрагментарными или намеренно созданными, и в этом смысле они совсем не надежный источник для "объективных" фактов. То же самое касается и культурной памяти. Поэтому для изучающих ее историков "истинность" воспоминания заключается не в его "фактичности", а в его "актуальности": события либо продолжают жить в культурной памяти, либо забываются. Установить, согласно автору, почему то или другое событие продолжает жить в воспоминаниях, и есть самое важное.

^* (Assmann J. Assmann, J. Assmann, Ch. Hardmeier. München, 1983; Mnemosyne. Formenund Funktionen der kulturellen Erinnerung / Hg. v. A. Assmann, D. Harth. Frankfurt a. М., 1991; Memoria. Vergessen und Erinnern/ Hg. v. A. Haverkamp, R. Lachmann. München, 1993; Assmann J. Herrschaft und Heil: politische Theologie in Altagypten, Israel und Europa. München [u. a.], 2000; Idem. Agypten: eine Sirmgeschichte. München, 1996. Das kulturelle Gedachtnis. S. 20.)

^** (Assmann J. Moses der Agypter... S. 26.)

Анализ исторического и памяти с позиции его ценности (поучительности) для настоящего, а не с целью объективности или истинности (хотя пределы вымышленности тоже должны быть, иначе почему бы не анализировать мечты и фантазии). Почему в отличие от индивидуальной памяти что-то забывается, а что-то - нет - избирательный характер запоминания и забывания. Если что-то запоминается, имеет смысл на фоне того, что забывается.

Если исторический позитивизм покоится на отделении исторического от мифического в традиции и различает элементы, которые сохраняют прошлое, и те, которые формируют настоящее, то задача "истории памяти" состоит в том, чтобы анализировать мифологические элементы традиции и разгадывать их скрытый смысл: "История памяти задается вопросом не о том, действительно ли Моисей был искусен во всех премудростях египтян, а о том, почему это представление всплывает не в Старом Завете, а уже только в Новом?" Таким образом, в центре внимания Я. Ассманна не историческая фигура Моисея (поэтому он, например, не выясняет вопрос о его национальности), а традиция воспоминаний о нем. В этом смысле "Моисей египтян" принципиально отличается от "Моисея евреев" или "библейского Моисея". Благодаря последнему в культурной памяти Западной Европы сохранилась картина Древнего Египта как страны деспотии, магии, культа животных.

В истории памяти интерес представляет не события, а поиск оснований исторической памяти, избирательности фиксации, запечатления именно такой подробности или вымышленности события. Здесь историческая память - основание исторического сознания. Изменение и развитие предмета в историческом сознании предполагает фиксацию начала и результата и того устойчивого, что изменяется. Но в обоих способах - интерпретации исторического сознания.

Ассманн развил свою концепцию "истории памяти" в аспекте принципиального ее отличия от "истории фактов". Без учета этого отличия история памяти может легко превратиться в историческую критику воспоминаний. Однако мифическая сторона истории не имеет ничего общего с ее фактической стороной. Таким образом, подчеркивает он, историческое изучение событий и изучение воспоминаний о них (традиции и ее превращения в коллективную память групп) не могут быть взаимозаменяемыми.

Культурная память являет собой не просто хранилище фактов прошлого, а непрерывно функционирующее реконструирующее воображение. Здесь Я. Ассманн развивает далее мысль М. Хальбвакса о том, что прошлое не дает себя "сохранить", "законсервировать", оно постоянно опосредуется настоящим, приспосабливается к нему. То, как и в какой мере происходит это опосредование, зависит от духовных потребностей и интеллектуального потенциала данных индивида или группы в данном настоящем. Истинность воспоминания предопределена той самой идентичностью, которая формируется культурной памятью, поскольку всякое сообщество представляет собой то, что оно само о себе помнит, и эта истинность обусловлена его историей, но не той, которая "была", а той, которая хранится и развивается в культурной памяти.

Культурная память, таким образом, не только объект исследования, но и форма рефлексии о самой науке, об условиях возможности научного и исторического познания и о том, какие события и процессы современности влияют на него. Здесь Я. Ассманн находится в русле традиции изучения наук о культуре в начале XX в., представители которой (М. Хальбвакс, А. Варбург, М. Вебер, Г. Зиммель, Э. Кассирер и др.) указывали на то, что всякое исследование культуры постоянно имеет в виду вопрос о статусе научного познания и его условиях. "Познание культурной действительности", писал М. Вебер, не может быть ничем иным, как "познанием с совершенно специфических особых точек зрения". Они конституируются установками, истолкованиями, ценностными идеями. Таким образом, они "субъективны", т. е. связаны с познающим субъектом, с его собственной историей, временем, с классом, к которому он принадлежит. Данное обстоятельство определяет ограниченность познания, которую нельзя устранить, можно лишь ввести в некие рамки - благодаря осмыслению этой субъективности и ее исторической и общественной обусловленности^*.

^* (Вебер М. Избранные сочинения. М, 1989. - С. 380.)